CC BY
64
В.М. Баранов
Баранов Владимир Михайлович — доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, помощник начальника Нижегородской академии МВД России по инновационному развитию научной деятельности, главный научный сотрудник Института правовых исследований Государственного университета — Высшей школы экономики, заместитель декана факультета права Нижегородского филиала Государственного университета — Высшей школы экономики, президент Нижегородского исследовательского научно-прикладного центра «Юридическая техника»
Презумпция истинности юридического акта в свете доктринальных, политико-правовых и морально-психологических воззрений профессора В.К. Бабаева
Мозговой штурм научно-педагогического наследия профессора В.К. Бабаева в сфере философии и теории государства и права важен не только как дань памяти этого выдающегося Ученого и Учителя, он ценен тем, что открывает поистине неисчерпаемые возможности для прироста уникальных политико-правовых знаний, резкого скачка в развитии общей теории государства и права и отраслевых юридических наук. По поводу метода «мозговой атаки» иногда шутят: «мозги есть, идей нет». В нашем случае все обстоит иначе — есть немало невыявленных, неосвоенных, неоцененных, непонятых философско-правовых идей профессора В.К. Бабаева.
Одна из них — презумпция истинности государственного правового акта. Эта проблема была поставлена и неординарно освещена им сначала в кандидатской диссертации о презумпциях в праве, а затем в докторском исследовании о праве как логической системе1. После В.К. Бабаева все исследовавшие юридические презумпции упор делали на логико-гносеологическую и правовую природу этого феномена. Философско-праксеологическая основа правового предположения по существу оказалась незамеченной и реально невостребованной. Между тем В.К. Бабаев, предлагая дефиницию презумпции, подчеркивал, что это «предположение о наличии или отсутствии предметов (явлений), основанное на связи между ними и предметами (явлениями) наличными, подтвержденное предшествующей жизненной практикой2 (курсив мой. — В.Б.)».
В реальной деятельности, особенно во вненаучной сфере, в том числе и в юридической практике, вероятные суждения в форме предположений, гипотез, версий занимают особо важное место. В связи с этим интересно замечание В.К. Бабаева о том, что «фактические презумпции лежат практически в основе каждой следственной версии»3. Мы разделяем это мнение, но при этом обращаем внимание на то, что большинство или, по крайней мере, многие версии, выдвигаемые в ходе следственных действий, не обладают объективно высокой степенью вероятности лежащего в их основании суждения. Выдвигается, отрабатывается и отбрасывается ряд версий, в том числе и самых невероятных, точнее, обладающих незначительной степенью вероятности, пока не будет найдена та, которая получит достоверное подтверждение. Следовательно, признание указанного В.К. Бабаевым обстоятельства вступает в некоторое противоречие с наделением презумпции сторонниками широкого подхода атрибутивным признаком высокой вероятности суждения, положенного в ее основание. Объективная вероятность такого суждения может быть любой, в том числе и высокой, что в наибольшей мере характерно для презумпций, используемых в научно-исследовательской деятельности, ориентированной на получение истинного знания.
Презумпция — это инструмент деятельности любого вида, в том числе и познавательной. Считать ее специфически гносеологической категорией, предназначенной лишь для отражения статических связей и динамических закономерностей, — значит, в методологическом ключе отказаться от ее инструментальной трактовки. Диалектика знания и метода заключается в том, что знание способно выпол-
1 См.: Бабаев В.К. Презумпции в советском праве: Учебное пособие. — Горький, 1974. — С. 37, 47—49, 53, 59, 113—121; Бабаев В.К. Советское право как логическая система: Учебное пособие. — М., 1978. — С. 152—166.
2 Бабаев В.К. Презумпции в советском праве. — Горький, 1974. — С. 12. На с. 14, определяя правовую презумпцию, автор оставляет признак ее практичности без изменения.
3 Бабаев В.К. Презумпции в российском праве и юридической практике // Проблемы юридической техники / Под ред. В.М. Баранова. — Н. Новгород, 2000. — С. 326.
нять методологическую функцию, а метод заключает в себе знание и немыслим без него. Однако и знание, и метод обладают качественным своеобразием и несводимы друг с другом полностью, без остатка.
Инструментальная интерпретация презумпции получает в методологии современной науки все более широкое распространение. Философское исследование приводит к выводу о нормативной и функциональной сущности социальных презумпций, пониманию их в качестве универсального внутреннего регулятора поведения во всех сферах человеческой деятельности1.
Касаясь философской основы рассматриваемой проблемы, необходимо подчеркнуть, что истина по природе своей обладает статусом презумптивности. Истина существует. «Мы убеждены, что она есть, хотя можем и не знать, вопрошать и спорить, что и как она есть»2, — отмечается в философской литературе. По мнению П.А. Флоренского, истина есть «реальная разумность и разумная реальность», «конечная бесконечность и бесконечная конечность»3.
Истинностная реальность дифференцирована, и одним из ее конкретных элементов является презумпция истинности юридического акта.
В связи с этим считаю уместным обратить внимание на филологический (языковой, грамматический) аспект рассматриваемой проблемы.
Порой исследователи упускают из виду толкование термина «презумпция», которое дано в словаре русского языка С.И. Ожегова: «предположение, признаваемое истинным (курсив мой. — В.Б.), пока не доказано обратное»4.
Акцент на «истинностную характеристику» презумпции представляется ключевым, и остается сожалеть, что далеко не все словари сохраняют ее при раскрытии смысловой нагрузки рассматриваемого феномена.
Так, Толково-энциклопедический словарь предлагает два следующих значения презумпции: «предположение, основанное на вероятности» и «признание факта юридически достоверным, пока не будет доказано обратное»5.
Весьма разнообразны предлагаемые юристами методологические интерпретации презумпций в праве. Они рассматриваются способом правового регулирования6, приемом законодательной техники7, общим правовым методом8, юридическим методом толкования9. Все эти и другие аналогичные способы видения юридических презумпций в полной мере соответствуют предложенной интерпретации презумпции как философско-праксеологического понятия. На этом направлении и предлагается искать выход из сложившейся проблемной ситуации в области юридических исследований презумпций.
Философско-праксеологический подход может помочь в преодолении некоего «веяния моды», когда некоторые исследователи, не утруждая себя аргументами, просто предлагают новые, порой весьма экзотичные, презумпции.
Презумпция согласия потенциального донора (погибшего) на безвозмездную трансплантацию его органов10, презумпция законного представительства со стороны того родителя, с которым остался ребенок11, презумпция добросовестности налогоплательщика12, презумпция минимальности судеб-
1 Подробнее см.: Чистякова Ю.А. Социальные презумпции как регулятор общественных отношений: Автореф. дис... канд. филос. наук. — Н. Новгород, 2004. — С. 17—18; Баранов В.М. Методологические предпосылки формирования теории правовых презумпций / В.М. Баранов, В.Б. Першин, И.В. Першина // Юридическая техника. — 2008. — № 2. — С. 18—31; Тихонова С.С. Юридическая техника в уголовном праве: Курс лекций. — Н. Новгород, 2008. — С. 122—131; Давыдова М.Л. Юридическая техника: проблема теории и методологии. — Волгоград, 2009. — С. 236—262.
2 Фатенков А.Н. философия подвижной иерархии (русский контекст). — Н. Новгород, 2005. — С. 132.
На с. 133 автор констатирует: «Сливаясь с горизонтом бытия, истина выказывает естественную антиномич-ность, диалектическую противоречивость. Она и единственна, и множественна. Точнее, едина-в-многообразии».
3 Флоренский П.А. Столп и утверждение Истины // Флоренский П.А. Сочинения: В 2 т. — М., 1990. — Т. 1 (1). — С. 43.
4 Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю. Шведовой. — М., 1972. — С. 535.
5 Толково-энциклопедический словарь. — СПб., 2006. — С. 1419.
6 См.: Кашанина Т.В. Юридическая техника: Учебник. — М., 2007. — С. 184.
7 См.: НашицА. Правотворчество. Теория и законодательная техника. — М., 1974. — С. 216—217.
8 См.:ДедовД.И. Юридический метод: Научное эссе. — М., 2008. — С. 10.
9 См.: Сандевуар П. Введение в право. — М., 1994. — С. 184—185.
10 См.: Комаров А.А. Презумпция согласия потенциального донора на изъятие органов после смерти: криминологические аспекты // Проблемы правоприменения в современной России: Сборник материалов научнопрактической конференции (Омск, 6 апреля 2007 г.) / Под ред. М.П. Клейменова. — Омск, 2007. — С. 187—194; Горбачева А. Презумпция согласия. Органы погибшего можно брать для трансплантации, если он прижизненно не запретил это // Независимая газета. — 2007. — 19 января; Ардашева Н.А. Словарь терминов и понятий по медицинскому праву. — СПб., 2007. — С. 363—366.
11 См.: Михеева Л.Ю. Развитие кодификации семейного права // Кодификация российского частного права / Под ред. Д.А. Медведева. — М., 2008. — С. 225.
12 См.: Жук А.А. Презумпция добросовестности налогоплательщика: проблема и перспективы правового регулирования // Право и закон в гражданском обществе и государстве: Доклады и сообщения VI Международной научно-практической конференции. — М., 2006. — С. 352—360; Борисихина С.А. Судебная защита прав добросовестного налогоплательщика // Российское правосудие. — 2008. — № 1. — С. 40—45.
ных издержек1, презумпция соответствия договорной цены уровню рыночных цен2, презумпция бес-
34
пристрастности судьи3, презумпция интереса4, презумпция правомерности законодательных решений5, презумпция остаточных полномочий субъектов РФ6, презумпция неотчуждаемости прав и свобод человека, презумпция пропорциональности ограничений прав человека7 — вот лишь некоторые из малоизвестных и имеющих слишком абстрактную нормативную закрепленность презумптивных предписаний (установлений). Мода формулировать презумпции проникла и в политическую среду. Например, одно из основных положений опубликованной программы партии «Родина: здравый смысл» звучит следующим образом: «Ввести принцип “презумпции виновности” при несовпадении официальных доходов и расходов семей чиновников»8.
Так или иначе, но презумпция истинности юридических актов имеет гораздо больше оснований быть официально признанной и надлежащим образом технико-юридически оформленной, чем многие из вышеприведенных правовых предположений. К ним можно добавить еще две иллюстрации из докладов уполномоченного по правам человека в Российской Федерации. В докладе уполномоченного по правам человека в Российской Федерации за 2006 год упоминается о презумпции добросовестности, благонамеренности и рациональности государства в важнейшем деле обеспечения прав и свобод человека9. В последнем докладе за 2008 год уполномоченный выступает за утверждение презумпции в пользу мирных собраний. «Суть презумпции в пользу мирных собраний, — отмечается в докладе, — могла бы, как представляется, состоять прежде всего в том, чтобы обязанность согласования времени и места проведения мирного собрания возлагалась на уполномоченные органы власти, а право согласиться с их мотивированными предложениями принадлежало организаторам собраний»10.
Полагаем, что количество правовых презумпций будет непрерывно расти, поскольку это весьма гибкий механизм юридической регламентации. К тому же, формулирование юридических презумпций все чаще берет на себя судебная и административная практика. Так, в пункте 28 совместного постановления Пленума Верховного Суда РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ «О некоторых вопросах, возникших в связи с введением в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации» от 26 марта 2009 года № 5/29 отмечается: «При анализе вопроса о том, является ли конкретный результат объектом авторского права, судам следует учитывать, что по смыслу статей 1228, 1257 и 1259 ГК РФ в их взаимосвязи таковым является только тот результат, который создан творческим трудом. При этом надлежит иметь в виду, что, пока не доказано иное, результаты интеллектуальной деятельности предполагаются созданными творческим трудом (курсив мой. — В.Б.). Необходимо также иметь в виду, что само по себе отсутствие новизны, уникальности и (или) оригинальности результата интеллектуальной деятельности не может свидетельствовать о том, что такой результат создан не творческим трудом, следовательно, не является объектом авторского права»11. Курсивом мы выделили формулировку презумпции творческой природы результата интеллектуальной деятельности, но нельзя не видеть ее связи с некоторыми элементами презумпции истинности юридического акта.
1 См.: Смирнов А.В. Презумпции в уголовном процессе / А.В. Смирнов, К.Б. Калиновский // Российское правосудие. — 2008. — № 4 (24). — С. 74.
2 См.: Старых Ю.В. Презумпции как средство ограничения усмотрения в налоговом праве // Правовая наука и реформа юридического образования: Сборник научных трудов. — Воронеж, 2006. — Вып. 19: Правотворчество и правоприменение: взаимосвязь и проблемы повышения юридического качества. — С. 202, 206.
3 См.: Федина А.С. Значение принципов гражданского процессуального права в системе гарантий справедливого судебного разбирательства // Европейская интеграция и развитие цивилистического процесса России: Сборник научных статей. — М., 2006. — С. 242.
4 См.: Субочев В.В. Законные интересы и принципы права: аспекты взаимосвязи // философия права. — 2007. — № 2. — С. 27.
5 См.: Садурский В. «Разумность» и плюрализм ценностей в праве и политике // Сравнительное конституционное обозрение. — 2008. — № 4 (65). — С. 23.
6 См.: Морозова А.С. Проблемы конституционно-правового регулирования сферы совместного ведения Российской федерации и субъектов // Ленинградский юридический журнал. — 2008. — № 3 (13). — С. 95.
7 См.: СухановаД.С. Міжнародно-правові та національно-правові презумпціп у сфері прав і свобод людини та громадянина: порівняльно-правовий аспект: Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Одесса, 2010. — С. 10—12.
8 Российская газета. — 2010. — 30 сентября.
9 См.: Доклад уполномоченного по правам человека в Российской федерации за 2006 год от 9 февраля 2007 г. // Российская газета. — 2007. — 13 апреля.
10 Доклад уполномоченного по правам человека в Российской федерации за 2008 год от 17 февраля 2009 г. // Российская газета. — 2009. — 17 апреля.
11 Российская газета. — 2009. — 22 апреля.
В пункте 42 постановления установлено: «При рассмотрении судом дела о защите авторских прав надлежит исходить из того, что, пока не доказано иное, автором произведения (обладателем исключительного права на произведение) считается лицо, указанное в качестве такового на экземпляре произведения».
Иногда в нормативно-правовых актах в качестве юридических новелл описываются по сути презумпции, но без употребления названия этого технико- юридического приема.
Например, в Концепции демографического развития Российской Федерации на период до 2015 года используется словосочетание «увеличение ожидаемой продолжительности жизни». Здесь термин «ожидаемая продолжительность» по неизвестным причинам заменяет понятие «презумпция». Ведь по существу в этом документе не просто фиксируется, а провозглашается в качестве фрагмента современной российской демографической политики «презумпция увеличения продолжительности жизни». Я солидарен с С.И. Тиводаром в том, что «повышение ожидаемой продолжительности жизни» не имеет юридического выражения, поскольку следует первоначально установить, какая продолжительность жизни является желаемой (добавлю от себя — и достижимой) для государства, что противоречит конституционному праву на жизнь (ст. 20 Конституции РФ)»1.
Мы отнюдь не намерены «с порога» отвергать теоретическую оправданность и практическую целесообразность существования и функционирования вышеприведенных разными учеными и должностными лицами правовых презумпций. Предлагаем лишь одно: есть резон проверить их содержание и форму с более широких праксеологических позиций.
Такого же рода проверку желательно произвести и в отношении тех правовых презумпций, которые годами трактуются в юридической науке и практике неоднозначно, иногда диаметрально противоположно. Например, презумпция знания закона одними признается непререкаемой истиной, другими — недостижимым правовым идеалом, третьими — юридической фикцией, четвертыми — фактором, обусловливающим генезис права2.
По данным Н.С. Караниной, презумпции в большинстве случаев (80—100%) содержатся в подзаконных нормативных правовых актах3, что вряд ли правильно. Действие любой юридической презумпции с необходимостью должно опираться на механизм ее реализации, поэтому сама презумпция должна закрепляться в актах более высокого уровня. Желательно, чтобы повышение общей численности принимаемых презумптивных предписаний (особенно по презумпции истинности юридических актов) шло путем размещения их в законах и кодексах. Что касается презумпции знания закона, то ее следует закрепить в Конституции России в форме юридической обязанности государства предоставить субъектам информацию о нормативно-правовом акте, и чтобы те имели реальную возможность ознакомиться с ним.
Юридическая природа и значение презумпции истинности юридических актов ни в отраслевой, ни в общетеоретической юридической литературе еще не были предметами специального развернутого анализа. Исключение представляют монография И.А. Либуса, в которой автор в самой общей форме выделяет и дает краткий общий анализ презумпции истинности и целесообразности норм советского права4, и аналитические рассуждения В.К. Бабаева в вышеприведенных трудах. Некоторые методологические предпосылки ее анализа нами были обозначены в одной из статей в 1986 году5.
Презумпция истинности юридических актов — относительно самостоятельная презумпция, и нет необходимости ее соединения со свойством целесообразности, выраженным в презумптивной форме. Возможны ситуации, когда, исходя из презумпции истинности юридических актов, целесообразно определенное время применять и неистинные юридические предписания. Вряд ли логически, да и практически, оправдано пытаться снять, а точнее, скрыть это возможное противоречие в усложнении структуры презумпции истинности юридических актов.
Базой, ядром и одновременно сущностным элементом рассматриваемого феномена выступает презумпция истинности норм права. Не втягиваясь в детали десятилетиями идущей дискуссии о возможности применения истинностной характеристики к правовым нормам, отмечу, что
1 Тиводар С.И. Демографическая безопасность России: институционально-правовое обеспечение национальных интересов: Автореф. дис... д-ра юрид. наук. — Ростов-на-Дону, 2008. — С. 41—42.
2 См.: Тиле А.А. Презумпция знания законов // Правоведение. — 1969. — № 3; Вавилова А.А. Презумпция знания закона // Вестник Московского университета. — Серия: Право. — 2006. — № 1; Иванова А.А. Теория государства и права / А.А. Иванова, В.П. Иванов. — М., 2007. — С. 123; ЧервяковскийА.В. Спорные вопросы презумпции знания закона // Право и политика: история и современность: Тезисы докладов и сообщений на Международной научнопрактической конференции. — Омск, 2007. — С. 82—84; Табарин И.В. Современная теория права. — М., 2008. — С. 295—302.
3 См.: Каранина Н.С. Правовые презумпции в теории права и российском законодательстве: Автореф. дис... канд. юрид. наук. — М., 2006. — С. 23.
4См.:Либус И.А. Презумпция невиновности в советском уголовном процессе. — Ташкент, 1981. — С. 18—19.
Кроме того, в советской юридической литературе ставилась и обсуждалась проблема презумпции истинности некоторых актов применения. См.: Каминская В.И. Учение о правовых презумпциях в уголовном процессе. — М.; Л., 1948. — С. 115—131; Строгович М.С. Учение о материальной истине в уголовном процессе. — М.; Л., 1947. — С. 212—226; Бабаев В.К. Презумпции в советском праве. — Горький, 1974. — С. 118—121; Касумов Г.С. Презумпция невиновности в советском праве. — Баку, 1984. — С. 121 —122.
5 См.: Баранов В.М. Презумпция истинности норм советского права (к методологии исследования) // Методологические проблемы государства и права. — Куйбышев, 1986. — С. 103—115.
В.К. Бабаев был убежденным сторонником оценок юридических норм в качестве истинных или ложных1. Я до сих пор убежден в теоретической правильности и практической необходимости такого подхода.
Истина — саморегулирующаяся система знания, аккумулирующая в себе многообразный практический опыт. Этот синергетический аспект истины также накладывает отпечаток на становление, развитие и функционирование рассматриваемой презумпции.
Противники истинностной характеристики юридических норм обычно имеют в виду какой-то один вариант философского осмысления истины, какую-то одну концепцию (корреспондентскую, когерентную, прагматическую, онтологическую, экзистенциональную) истины. Они упускают из виду или сознательно «отбрасывают» многомерность, многозначность истины. «Сводить истину к характеристике знания, — отмечается в новейшей философской литературе, — значит, видеть лишь одно ее измерение. Истина присутствует в познании множеством форм, проявляя тем самым многомерность как сущностную характеристику»2.
Еще в 1840 году в своей работе «Система современного римского права» Савиньи писал: «Юридическое правило возникает из общего правосознания или из непосредственного убеждения в его истине и в присущей ему (помимо внешней санкции) обязательной силе»3. Как видим, идея истинности нормы права не появилась в последние годы, «не витала» она в последние десятилетия. Это многовековая идея, и с этим нельзя не считаться любой критически настроенной к действующему законодательству инстанции или структуре. Юридическое значение и социальный авторитет правовой нормы вытекают именно из общего сильного убеждения в его (пусть временной) истинности.
Нельзя забывать, что в процессе правотворчества основание для достижения консенсуса, договоренностей об истинности той или иной юридически значимой информации достигается за счет общих допущений — презумпций. Речь идет о том, что уже в «фундаменте» презумпции истинности норм права лежат истинные (по общему согласию, по общей договоренности) презумптивные суждения.
Филологи пишут о «ядерности» языка закона4, имея в виду, что он задает образцы нормативности. Презумпция истинности юридического акта по аналогии может быть охарактеризована ядерным вариантом государственной правотворческой коммуникации. Такое ее положение вытекает из ее значимости, социальной силы, организационных возможностей, поддерживаемых легитимными властными структурами.
Важно подчеркнуть, что наличие у нормы права и юридического акта истинностной характеристики, истинностного свойства не означает наличия эффективного и достоверного способа проверки (верификации) этого свойства. Иными словами, юридический акт может быть истинным и при этом способ проверки этого свойства будет отсутствовать. Потенциальная непроверяемость юридического акта «на истинность» не может выступать основанием для отказа ему в принципиальной возможности быть истинным или ложным.
Несмотря на «зубодробительную» критику тезиса о возможности и необходимости оценки юридических норм в качестве истинных либо ложных и лично меня (например, в работах В.М. Сырых) как убежденного «апологета» этого подхода, я уверен, просто в силу разных причин для этой идеи не пришло еще время. Но знания продолжают накапливаться, в теории права делаются аналитические попытки переформулирования ряда проблем, аксиом, принципов, гипотез. В частности, с учетом новых, ранее не известных научному юридическому сообществу фактов из разных отраслей гуманитарного и технического знания вновь в ином ракурсе освещается идея регулятивной функции истины.
«В философию (теорию) права, государства, в социальную практику необходимо вернуть идею регулятивной функции истины и идею регулятивной функции справедливости, которые позволяют обосновать и защитить смысловые (рациональные или иррациональные) теории жизни человека, социума», — пишет, например, В.Г. Тарасенко и продолжает: «Истина как философская и правовая категория должна быть возвращена в философию права, правовую теорию; она может быть нормативным требованием и требованием правоприменения в совокупности с требованиями справедливости»5.
Техника «проверки на истинность» конкретной юридической нормы выглядит следующим образом.
Гипотеза, диспозиция, санкция нормы права максимально точно «расщепляются» на сущностные элементы. Затем каждый из этих элементов всеми доступными способами и средствами, включая
1 См.: Бабаев В.К. Норма права как истинное суждение // Правоведение. — 1976. — № 2.
2Лукманова Р.Х. Гармоническая многомерность истины: Автореф. дис... д-ра филос. наук. — Уфа, 2009. — С. 25.
3 Цит. по: Немецкая историческая школа права. — Челябинск, 2010. — С. 98.
4 См.: Голев Н.Д. Официальное функционирование языка в сфере государственной коммуникации / Н.Д. Голев, О.П. Сологуб // Юрислингвистика-9: Истина в языке и праве: Межвузовский сборник научных трудов / Под ред. Н.Д. Голева. — Кемерово; Барнаул, 2008. — С. 77.
5 Тарасенко В.Г. Постулаты права. — М., 2009. — С. 85.
математический анализ, соотносится с реально существующей деятельностью, подвергнутой юридической регламентации.
При этом деятельность, выступая единственным и единым предметом отражения правовых норм, представляет собой систему из двух взаимосвязанных рядов — объективного и субъективного. Объективный структурный ряд деятельности состоит из субъекта, содержания, объекта, средств осуществления и результатов. Субъективный структурный ряд деятельности образуют ее потребности, интересы, мотивы, цели, воля. Каждый из названных элементов этих двух структурных рядов деятельности в той или иной степени выступает «молекулой» предмета отражения правовой нормы1.
Допустим, что в гипотезе проверяемой на истинность нормы права обозначены не все субъекты, участвующие в правоотношении, или, наоборот, указаны лишние индивиды либо юридические лица. В такой ситуации уже можно и нужно вести речь о полной или частичной ложности гипотезы.
Если диспозиция нормы права предоставляет чрезмерно много субъективных прав и недостаточно юридических обязанностей для их реализации, то налицо неистинность этого элемента правовой нормы.
Санкция призвана отобразить разумную, адекватную меру юридической ответственности за совершенное правонарушение. И если эта мера нормодателем не обнаружена, то вести речь об истинности санкции не приходится.
Конечно, обрисованная проверка требует много организационно-правовых, логико-гносеологических, морально-психологических усилий, но другого доказательно-достоверного пути просто-напросто нет. Именно поэтому и требуется вести правотворческий процесс неспешно с постоянным целенаправленным мониторингом соответствия (либо несоответствия) принимаемой (либо принятой) нормы права реально существующим в каждый данный отрезок времени общественным отношениям.
Примерно по такой же схеме и в таком же, естественно, модифицированном алгоритме может быть организована проверка истинности любых юридических актов.
По своей логической природе презумпция истинности юридических актов представляет собой вероятное обобщение индуктивного характера относительно того, что все принятые в пределах компетенции и в установленном порядке юридические акты точно и полно отражают факты действительности, прогрессивные тенденции социально-экономического, политико-идеологического и моральнопсихологического развития общества. В содержательном плане (в известной мере — идеальном варианте) презумпция истинности юридических актов слагается из двух основных элементов:
а) предположения, что содержание юридического акта адекватно отражаемым общественным отношениям, достигнутому качеству жизни граждан;
б) предположения, что за этим необходимым для эффективного государственного регулирования соответствием постоянно следит компетентный орган, общественные организации и граждане.
В общей массе результатов российской правотворческой деятельности случаи принятия ложных, «мертвых», неэффективных юридических актов нередки, но не относятся к доминирующим, потому исследуемая презумпция отличается достаточно высокой степенью вероятности. Она отражает типичную, закономерную черту российского права. Презумпция истинности юридических актов — это своего рода (по классификации В.А. Ойгензихта)2 презумпция «очевидного факта». Используя же терминологию В.К. Бабаева, данную презумпцию можно отнести к разряду предположений, отражающих «обычный порядок» вещей или явлений3. Вместе с тем, презумпция истинности юридических актов не может считаться всеобщей, универсальной, ибо она допускает исключения, изъятия из большинства типичных результатов нормотворческой деятельности. Презумпция истинности юридических актов призвана выразить важное в теоретико-практическом отношении положение — при отсутствии доказательных и проверенных данных о несоответствии содержания и формы юридического акта действительности, регулируемым общественным отношениям (деятельности) он считается истинным и достаточно обоснованным. Кроме того, из презумпции истинности юридических актов вытекает более частное (но также весьма важное) презумптивное положение, согласно которому общественные отношения, однажды урегулированные в определенной форме (законом, указом, постановлением правительства, инструкцией ведомства, актом применения или толкования), должны оставаться предметом именно этого вида общего или индивидуального правового регулирования, коль скоро нет свидетельств «снижения» или «повышения» уровня, глобальных целей и качества регуляции.
Презумпция истинности юридических актов — общеправовая презумпция. Она распространяется на все без изъятия (в том числе и локальные) действующие в государстве правовые акты и по-
1 Подробнее см.: Баранов В.М. Истинность норм советского права (проблемы теории и практики). — Саратов, 1989. — С. 124—190.
2 См.: Ойгензихт В.А. Понятие гражданско-правовой презумпции // Советское государство и право. — 1975. — № 10. — С. 28.
3 См.: Бабаев В.К. Презумпции в советском праве. — Горький, 1974. — С. 9.
этому имеет значение для всех отраслей действующего права. Она свойственна как материальному, так и процессуальному праву, поэтому при характеристике ее природы целесообразно исключить доминирование (еще часто встречающееся) признаков, имеющих отношение лишь к юридическому процессу.
Более того, презумпция истинности юридических актов при ее диалектической трактовке имеет «выходы» на глобальный уровень. «Юридическая глобалистика, — пишет А.Х. Саидов, — должна исходить не из презумпции возможной всемирной унификации права (как было прежде), а из презумпции адекватного понимания и согласования правовых ценностей различных юридических культур»1.
Презумпция истинности юридических актов относится к виду опровержимых. Иной подход означал бы негласный официальный запрет анализировать и критиковать законодательные и другие юридические акты, вырабатывать предложения по их совершенствованию. По мнению И.А. Либуса, «доказывание неоптимальности нормы в процессе правоисполнения и правоприменения не допускается, из чего следует, что данная презумпция неопровержима»2. Вряд ли это верно. И, кстати, сам автор далее признает, что презумпция истинности норм права может быть опровергнута в ходе научно-практических дискуссий. Кроме того, опровержимость презумпции нельзя связывать только с процессом реализации юридических норм. Юридическим свидетельством опровержимости этой презумпции выступают многочисленные процессуальные нормы права, устанавливающие порядок издания, изменения или отмены нормативно-правовых, интерпретационных и правоприменительных актов. Особый (в смысле усложненности) процедурный порядок введения либо изменения некоторых юридических норм (например, конституционных) является выражением необходимости подготовки норм повышенной степени истинности на длительный период времени. Здесь «подрыв» презумпции истинности юридического акта вполне можно считать позитивным фактором, поскольку он выступает «катализатором» совершенствования законодательства, стимулятором правотворческой инициативы.
Презумпция истинности юридических актов — фактическая презумпция. Прямого и полного закрепления в законодательстве она пока не имеет. Вряд ли можно говорить и о косвенном ее закреплении. По нашему мнению, ныне в законодательстве можно обнаружить косвенное закрепление не презумпции истинности юридических актов в целом, а лишь ее отдельных элементов. Первый из двух уже названных элементов презумпции истинности юридических актов ни прямого, ни косвенного юридического закрепления пока не получил. Что касается второго элемента, то он имеет косвенное закрепление в законодательстве, которое содержится:
а) в различного уровня нормативно-правовых актах;
б) в разных, точно не установленных государством, формах;
в) в документах, относящихся только к некоторым органам.
Этот элемент имеет относительно длительную историю и получил фиксацию в советском законодательстве. Так, в статье 13 Закона СССР «О Совете Министров СССР», определявшей компетенцию правительства, устанавливалось, что оно (правительство) не только обеспечивает соблюдение законов, но и «принимает меры к совершенствованию действующего законодательства»3.
Одна из главных задач Государственного арбитража СССР, согласно статье 2 и статье 6 постановления Совета Министров СССР «Положение о государственном арбитраже СССР» от 16 апреля 1988 года № 490, состояла в разработке предложений и осуществлении мер, направленных на совершенствование правового регулирования хозяйственной деятельности4.
В пункте 5 Устава Государственного банка СССР, утвержденного постановлением Совета Министров СССР от 1 сентября 1988 года № 1061, было предусмотрено: «Госбанк СССР обеспечивает соблюдение законодательства всеми своими учреждениями и подведомственными ему предприятиями и организациями, обобщает практику применения законодательства по вопросам, входящим в компетенцию Госбанка СССР, разрабатывает предложения по его совершенствованию и выносит их на рассмотрение Совета Министров СССР»5.
Статья 8 Положения об адвокатуре РСФСР в качестве одного из полномочий президиума коллегии адвокатов фиксировала, что он организует изучение и обобщение по имеющимся в коллегии мате-
1 Саидов А.Х. Юридическая глобалистика — новое направление правовых исследований // Правовая система России в условиях глобализации: Сборник материалов круглого стола / Под ред. Н.П. Колдаевой, Е.Г. Лукьяновой. — М., 2005. — С. 35.
2Либус И.А. Презумпция невиновности в советском уголовном процессе. — Ташкент, 1981. — С. 19.
Если же взять проблему опровержимости презумпции в общем плане, то мы солидарны с авторами, полагающими, что неоспоримость противна не только логической природе любого предположения, но и лишает законное предположение своего собственного изучения. См.: Тарбагаева Е.Б. Роль законных презумпций в процессе судебного доказывания и познания // Правоведение. — 1982. — № 3. — С. 56.
3 Свод Законов СССР. — М., 1980. — Т. 1. — С. 136.
4 См.: Собрание постановлений СССР. — 1988. — № 19-20. — Ст. 59.
5 Собрание постановлений СССР. — 1988. — № 32. — Ст. 91.
риалам причин преступных проявлений и иных нарушений законности и вносит соответствующие предложения в государственные и общественные организации1.
В большинстве актов, определявших правовое положение того или иного государственного органа (особенно министерств и ведомств), рассматриваемый элемент презумпции отражался либо в статьях, посвященных полномочиям этого органа в сфере обеспечения законности, либо в статьях, устанавливающих его главные задачи. Например, в статье 5 Положения о Министерстве химической промышленности (утверждено постановлением Совета Министров СССР от 12 ноября 1981 года № 1087) этот элемент презумпции был зафиксирован в следующей редакции: «Министерство химической промышленности обобщает практику применения законодательства в системе Министерства, разрабатывает предложения по его совершенствованию и вносит их в установленном порядке на рассмотрение Совета Министров СССР»2. Согласно пункту 6 Типового положения о Государственной инспекции по маломерным судам союзной республики (утверждено постановлением Совета Министров СССР 16 июля 1982 года) эта организация обобщает практику применения законодательства о безопасности плавания поднадзорных судов, принимает меры к единообразному и правильному применению законодательства и разрабатывает предложения по его совершенствованию3.
Действующее российское законодательство продолжает эту традицию. Например, пункт 6 статьи 1262 четвертой части Гражданского кодекса РФ гласит: «Сведения, внесенные в Реестр программ для ЭВМ или в Реестр баз данных, считаются достоверными, поскольку не доказано иное»4.
В порядке обсуждения можно предложить для нормативно-правового оформления следующую формулировку презумпции истинности юридических актов: «Каждый юридический акт, принятый в пределах компетенции и в установленном порядке, является истинным. Все государственные органы, должностные лица, общественные организации и граждане изучают и анализируют действующее законодательство и принятые в его развитие иные акты, при наличии обоснованных данных своевременно информируют компетентные органы о необходимости издания, изменения или их отмены. Управомоченные правотворческие органы систематически рассматривают поступающие предложения по совершенствованию действующего законодательства, незамедлительно принимают меры к обеспечению соответствия требований правовых норм уровню развития общественных отношений». Предлагаемая формулировка в случае ее законодательного закрепления может позволить, во-первых, четко и определенно закрепить все остальные элементы презумпции истинности юридических актов; во-вторых, поставить на практическую основу реализацию презумпции знания закона; в-третьих, более конкретно определить цель правового регулирования, активизировать и системно направить поиск средств для неуклонного совершенствования законодательства; в-четвертых, выступить в роли своеобразного юридического факта в правотворческих отношениях. Тем самым у правотворческого и правоприменительного органа любого уровня появится общее юридическое основание для постоянного поиска лучших правовых решений, для поддержания оптимального режима функционирования отдельных норм права, их институтов и системы права в целом. Презумпция истинности юридических актов устанавливает направление поиска изъянов содержания и формы государственного предписания всеми субъектами права5, но ответственным за его качество делает создателя (нормосозидателя). В случаях когда деятельность по установлению неистинности правовой нормы ни к чему не привела, можно сказать, что презумпция определила не только направление поиска истины, но и его фактический результат.
Считаю, что презумпция истинности нормы есть проявление действия принципа правовой определенности. Конституционный Суд РФ часто использует понятие «принцип правовой определенности», систематически подчеркивает его значение6, по всей видимости, этого недостаточно.
Требуется специальный общетеоретический анализ принципа правовой определенности, раскрытие его содержания, оптимальности нормативного закрепления. Сложной и пока малоисследо-
1 См.: Ведомости Верховного Совета РСФСР. — 1980. — № 48. — Ст. 1596.
2 Собрание постановлений СССР. — 1982. — № 2. — Ст. 6.
Такой же абзац содержит и пункт 5 Положения о Министерстве плодоовощного хозяйства СССР, утвержденного постановлением Совета Министров СССР от 11 декабря 1981 г. № 1161 // Собрание постановлений СССР. — 1982. — № 3. — Ст. 11.
3 См.: Собрание постановлений СССР. — 1982. — № 21. — Ст. 109.
4 Российская газета. — 2006. — 22 декабря.
5 См.: Правотворческие ошибки: понятие, виды, практика и техника устранения в постсоветских государствах: Материалы Международного научно-практического круглого стола (29—30 мая 2008 г.) / Под ред. В.М. Баранова, И.М. Мацкевича. — М., 2009.
6 См., например, постановление Конституционного Суда РФ «По делу о проверке конституционности части второй статьи 397 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан И.В. Амосовой, Т.Т. Васильевой, К.Н. Жестковой и других» от 19 марта 2010 г. // Российская газета. — 2010. —
2 апреля.
ванной в юридической науке остается проблема соотношения презумпции истинности юридического акта и презумпции конституционности закона1, которую последовательно отстаивает Конституционный Суд РФ2.
В юридической литературе получило определенное распространение иное название рассматриваемой презумпции. Иногда ее именуют «презумпция правильности нормативного акта»3, который считается таковым, пока не оспорен и признан недействующим.
Приведенное наименование по сути не меняет трактовки природы этой презумпции, но оно менее приемлемо в силу следующих обстоятельств.
Трудно установить объем понятия «правильность». Понятие «правильность» менее точно, нежели истинность. Установление различия между ними может производиться как с точки зрения формальной, так и с позиции диалектической логики. «Если формально-логическая правильность означает соответствие тому факту, что вещи не обладают одновременно взаимно исключающими свойствами или отношениями, — пишет А.Е. Уемов, — то правильность, с точки зрения материалистической диалектики, означает соответствие таким особенностям окружающего мира, как движение, развитие, первичность материального»4.
Истинность мысли — необходимое, но не единственное условие достижения истины в процессе правотворческого и правоприменительного познания. Необходима правильная связь мыслей, их правильное построение. Если это условие не соблюдается, то ложный вывод возможен и из истинных суждений. Логически правильное построение истинных нормативно-правовых суждений с необходимостью ведет к истинности их содержания. «Если наши предпосылки верны и если мы правильно применяем к ним законы мышления, — отмечает Ф. Энгельс, — то результат должен соответствовать дейст-вительности...»5.
Правильность — характеристика логического ряда, а правовая норма и юридический акт, как известно, обладают логической структурой. К тому же логическая правильность и истинность юридического акта в определенных случаях совпадают. Они совпадают в том отношении, что обе характеристики соответствуют объективному. Логическое как способ осмысления предмета выступает в качестве средства связывания элементов гносеологического содержания мысли и в этой связи является формой, структурой мысли. Но как способ осмысления логическое само определено действительностью, является ее отражением, и, с точки зрения истинности, различия между логическим и гносеологическим не должно быть.
Мы солидарны с мнением Д.Т. Кордзая о том, что правильность относится лишь к соответствию объекта определенному наиболее общему объекту, а истина, в отличие от нее, выступает как соответствие к объективному — и к общему, и конкретному6.
Иными словами, правильность относится только к форме выражения мысли, содержащейся в правовом акте. А истинность юридического акта распространяется и на содержание мысли. Правильность — один из индикаторов истинности юридического акта.
Если брать практический аспект соотношения между этими понятиями, то достойно внимания соображение Ю.П. Ведина о том, что «правильность означает соответствие правилам, являющимся предписаниями определенного порядка в осуществлении деятельности... Самой деятельности присущи не истинность или ложность, а правильность или неправильность»7. В более поздней работе автор, отметив, что истинность и формальная правильность — это разные стороны мышления, справедливо подчеркнул: «Истинность относится исключительно к содержанию суждений»8.
Не менее дискуссионно понятие «недействующий нормативный акт». В частности, весьма сложно соотнести его с термином «недействительный» юридический акт.
Порой презумпция истинности юридического акта по сути отождествляется с его правильностью.
По мнению Г.В. Назаренко, «презумпция истинности нормативного акта означает, что каждый нормативный акт содержит правильные правовые предписания и отвечает всем требованиям, предъ-
1 О презумпции конституционности нормативных правовых актов см.: Мосин С.А. Презумпции и принципы в конституционном праве. — М., 2009. — С. 60—77.
2 См.: Постановление Конституционного Суда РФ «По делу о проверке конституционности положений статьи 117, части 4 статьи 292, статей 295, 296, 299 и части 2 статьи 310 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобой закрытого акционерного общества “Довод”» // Российская газета. — 2010. — 2 апреля.
3 См., например: Терюкова Е.Ю. Способы участия органов конституционного правосудия в правотворчестве // Вестник Московского университета. — Серия: Право. — 1999. — № 5. — С. 102—103; Захаров В.В. Решения Конституционного Суда Российской Федерации как источник конституционного права. — М., 2005. — С. 66.
4УемовА.И. Истина, простота, сложность // Философские науки. — 1974. — № 4. — С. 39.
5 Энгельс Ф. Из подготовительных работ к Анти-Дюрингу // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — Т. 20. — С. 629.
6 См.: Кордзая Д.Т. Практика и проблема обоснования истины: Автореф. дис... д-ра филос. наук. — Тбилиси, 1975. — С. 33.
7 Ведин Ю.П. Познание, истинность и правильность: Автореф. дис... д-ра филос. наук. — Л., 1975. — С. 43.
8 Ведин Ю.П. Познание и знание. — Рига, 1983. — С. 156.
являемым к нормативным актам». И тут же она делает оговорку: «Однако в действительности не все нормативные акты содержат верные предписания и отвечают необходимым требованиям. Средством устранения сомнений в правильности нормативного акта в таких случаях выступает презумпция его истинности. Согласно этой презумпции каждый нормативный акт является верным и подлежит обязательному исполнению, соблюдению и применению». «Презумпция истинности законов, — продолжает она, — закреплена Конституцией Российской Федерации. Часть 2 статьи 15 Конституции РФ содержит предписание, в соответствии с которым: “Органы государственной власти, органы местного самоуправления, должностные лица, граждане, их объединения обязаны соблюдать Конституцию Российской Федерации и законы”»1.
Некоторые исследователи выдвигают презумпцию целесообразности закона2. Полезность этой презумпции очевидна и значима для всех видов юридической практики. Но юридически целесообразным может быть лишь такое правотворческое решение, которое находится в конституционном поле и является истинным. Неистинное, даже частично ложное государственное решение не может признаваться и подаваться как целесообразное.
Одно из негативных последствий отрицания презумпции истинности юридических актов можно проиллюстрировать реакцией не только обыденного, но и профессионального правосознания на предписание, содержащееся в пункте 2 статьи 32 проекта федерального закона РФ о полиции. Он гласит: «Требования сотрудника полиции, обращенные к гражданам и должностным лицам, и предпринимаемые им действия считаются законными до тех пор, пока в предусмотренном законом порядке не будет установлено иное»3.
Вот как оценивается приведенное правило в официальном экспертном заключении Главного управления Министерства юстиции Российской Федерации по Нижегородской области. По мнению специалистов этого учреждения, приведенное предписание можно назвать «презумпцией законности любых требований сотрудников полиции». Оно, по убеждению экспертов, наделяет полицейских фактически неограниченными полномочиями при выполнении возложенных на них задач. Бремя доказывания незаконности действий сотрудников полиции возлагается на граждан, которые в большей своей части являются юридически безграмотными, не смогут правильно оценить пределы «законности» действий сотрудников полиции и в связи с этим вынуждены будут исполнять даже незаконные требования. Наличие «презумпции законности» в тексте законопроекта, полагают эксперты, может создать условия для злоупотребления сотрудниками полиции своими служебными полномочиями. К тому же это понятие является новеллой российского права. Нет такого понятия и в международном праве.
Подобного плана опасения прозвучали и в периодической печати. Некоторые исследователи считают, что такая норма права есть ограничение гражданской самозащиты.
Полагаю, что здесь налицо чрезмерное сгущение красок, неоправданно резкая отрицательная оценка. Почему бы не рассуждать в ином, также имеющем право на существование, ключе. Эта презумпция — необходимая законодательная новелла в условиях существующего недоверия граждан и многих институтов гражданского общества к полиции. Опасаться этой законодательной новации не стоит, ибо четко закреплена опровержимость рассматриваемой презумпции. Никаких особых и тем более неограниченных полномочий анализируемая презумпция полиции не предоставляет. Речь идет о законности или незаконности требований и действий сотрудника полиции в рамках установленной федеральным законом компетенции. Ссылка на международное право совершенно неосновательна, ибо суверенная Россия вправе сама устанавливать нужные ей на данный момент развития общества юридические нормы.
«Совершенствование международного права на основе добровольного объединения суверенитетов национальных государств, предполагающее взаимную адаптацию различных внутригосударственных и регионально-блоковых норм в целях их превращения в международные нормы, — отмечает В.Д. Зорькин, — единственный механизм обеспечения устойчивого глобального мира, в котором смогут жить, развиваться и процветать люди и народы»4.
Подозревать сотрудника полиции в том, что он потребует от гражданина убить кого-то, либо подбросить наркотики, оружие, отдать «добровольно» все имеющиеся деньги, конечно, можно, но это из разряда редких правовых аномалий, и любому здравомыслящему человеку очевидна незаконность такого рода требований. Для «стопора» таких ситуаций целесообразно эту презумпцию снабдить оговоркой о праве гражданина отказаться от выполнения явно незаконного требования.
1 Назаренко Г.В. Теория государства и права: Учебный курс. — 3-є изд. — М., 2009. — С. 53.
2 См.: Вопленко Н.Н. Законность и правопорядок. — Волгоград, 2006. — С. 52—53; Сауляк О.П. Законность и правопорядок: на пути к новым парадигмам. — М., 2009. — С. 37.
3 Российская газета. — 2010. — 9 августа.
4 Зорькин В.Д. Вызовы глобализации и правовая концепция мироустройства // Российская газета. — 2010. —
10 сентября.
Презумпция истинности юридических актов имеет иную природу, нежели одноименный принцип права. Мы не можем согласиться с мнением ученых, трактующих некоторые презумпции в качестве тех или иных правовых принципов (например, многие исследователи пишут о принципе презумпции невиновности)1. При любой степени условности теоретического анализа правовая презумпция и юридический принцип — всегда различные формы систематизации знаний. Роль правовых принципов в механизме социального регулирования значительно весомее, чем презумпций (даже общеправовых), которые в силу своего назначения призваны оформлять узкоспециальные, частные процессы и явления. Характеристика некоторых юридических презумпций в качестве правовых принципов основана либо на неточном понимании их природы, либо является результатом преувеличения их роли или смешения функций на различных стадиях механизма правового регулирования.
Принцип — особая форма знания, особенная форма мышления, фиксирующая роль первоначал. И. Кант считал, что принципы — это основоположения разума, регулятивы, способные выявить синтетические знания из понятий. В современной философской трактовке принцип понимается как основание, основополагающее начало, требование к познающему и творящему, действующему субъекту, общая закономерность развития частнонаучного знания2. В основании принципа обычно лежит идея, способная стать системообразующим, смыслообразующим фактором. В основании презумпции как иной формы знания лежат другие, более низкого уровня идеи. Если конститутивный принцип можно трактовать как «свернутую» теорию, то презумпция вряд ли способна выполнить такую роль. Доминирующую роль в принципе играет элемент свободы, которая увеличивает диапазон выбора, активизирует творческий потенциал субъекта. В презумпции момент свободы явно меньше и, следовательно, меньше вариантов выбора того или иного поведения. Понятие вероятности дополняет связку «необходимость и случайность». Тем самым увеличивается количество степеней свободы, возрастает выбор альтернатив и диапазон разрешения противоречий. Именно поэтому нельзя согласиться с тезисом М.Л. Давыдовой о том, что «каждая презумпция является по природе своей принципом — принципом разрешения конкретной ситуации неопределенности»3.
Определенным парадоксом является и то обстоятельство, что ученые, трактующие презумпцию невиновности в качестве правового принципа, расходятся затем в квалификации его уровня и качества.
Одни рассматривают презумпцию невиновности в качестве принципа законности4. О.П. Сауляк возражает против такого подхода и пишет: «Презумпция невиновности, действительно, один из основополагающих принципов, но не законности, а уголовного процесса»5. Подчеркнув исключительное значение презумпции невиновности в уголовном процессе, О.П. Сауляк отмечает: «Не очевидно, что не меньшее значение для всех стадий уголовного судопроизводства имеют и другие конституционные нормы (о неприкосновенности жилища, тайне переписки, телефонных переговоров и телеграфных сообщений, охране личной жизни), нашедшие последовательное закрепление и развертывание в положениях уголовного и уголовно-процессуального законодательства»6. Однако их почему-то не рассматривают в качестве принципов законности.
Это слабый аргумент, ибо презумпция невиновности вообще не принцип, и надо пытаться выявить ее вероятностную природу, регулятивные возможности вероятностного знания, а не выдавать этот феномен за одно из начал всего права либо руководящей идеи какой-то отрасли законодательства.
В связи с этим одна конкретная иллюстрация. В постановлении Конституционного Суда РФ «По делу о проверке конституционности пунктов 2 и 3 части второй статьи 30 и части второй ста-
1 См., например: Тамаш А. Судья и общество. Диалектика правосознания и правоприменения. — М., 1980. — С. 72; Петрухин И.Л. Система конституционных принципов советского правосудия // Советское государство и право. — 1981. — № 5. — С. 77, 81; Либус И.А. Презумпция невиновности и прекращение уголовных дел (оправдание) // Советское государство и право. — 1981. — № 7. — С. 62; Либус И.А. Презумпция невиновности в советском уголовном процессе. — Ташкент, 1981. — С. 62, 100—109; Социалистическая концепция прав человека. — М., 1986. — С. 133—134; Иванов Р.А. К вопросу о генезисе принципов права // Вестник ЛГУ. — 1987. — Серия 6. — Вып. 4. — № 27. — С. 93; Корнуков В.М. Конституционные основы положения личности в уголовном судопроизводстве. — Саратов, 1987. — С. 11 —12, 100—112, 121—125; Матузов Н.И. Правовая система и личность. — Саратов, 1987. — С. 67; Сергун П.П. Охрана прав и свобод личности в производстве по делам об административных правонарушениях: Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Саратов, 1987. — С. 9—11; Гуляев А.П. Социальнополитический аспект презумпции невиновности // Советское государство и право. — 1988. — № 4. — С. 29—36.
2 См.: Аскин Я.Ф. Принципы в системе философского знания // Принцип развития. — Саратов, 1972; Снесар В.И. Роль принципов в познании. — Саратов, 1985; Гасилин В.Н. Принципы в структуре философского знания. — Саратов, 1987; Дармограй В.М. Методологическая культура творчества: Автореф. дис... д-ра филос. наук. — Саратов, 2006. — С. 20—21.
3 Давыдова М.Л. Теоретические и методологические проблемы понятия и состава юридической техники: Автореф. дис... д-ра юрид. наук. — Волгоград, 2010. — С. 37.
4 См.: Желтобрюхов С.П. Прокурорский надзор как гарантия законности в Российском государстве (проблемы теории и практики): Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Саратов, 1999. — С. 11.
5 Сауляк О.П. Законность и правопорядок: на пути к новым парадигмам. — М., 2009. — С. 28.
6 Там же.
тьи 325 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан Р.Р. Зайнагутдинова, Р.В. Кудаева, Ф.Р. Файззулина, А.Д. Хасанова, А.И. Шаваева и запросом Свердловского областного суда» от 19 апреля 2010 года указано: «Право обвиняемого на рассмотрение его дела судом с участием присяжных заседателей не относится к числу основных прав, неотчуждаемых и принадлежащих каждому от рождения. По смыслу статьи 47 (часть 2) Конституции Российской Федерации во взаимосвязи с ее статьей 123 (часть 4), данное право — в отличие от права на независимый и беспристрастный суд или презумпции невиновности — не входит в основное содержание (ядро) конституционного права на судебную защиту, которое не подлежит изменению иначе как в порядке, установленном Конституцией Российской Федерации (статья 64 Конституции Российской Федерации), а выступает в качестве одной из возможных процессуальных гарантий, предоставляемых на основе дискреционных полномочий федерального законодателя в соответствии со статьями 71 (пункты «в», «г», «о»), 118 (часть 3) и 128 (часть 3) Конституции Российской Федерации»1.
Как видим, презумпция невиновности Конституционным Судом РФ трактуется не в качестве принципа, а именуется в иных категориях — это элемент содержания (ядра) конституционного права на судебную защиту.
Правовой принцип может лежать и нередко лежит в основе одной или даже нескольких юридических презумпций. Положение, требование, которое в одной стадии механизма правового регулирования является лишь принципом, в другой его стадии становится презумпцией. Действующий в правотворческой деятельности и охарактеризованный выше принцип объективной истины в сфере правоприменения трансформируется в презумпцию истинности юридических актов.
Презумпцию истинности юридических актов нельзя смешивать с юридической аксиомой. Понятие «аксиома» лежит в основе давно известного науке аксиоматического метода2, который, кстати отметить, еще не получил достаточного обоснования и применения в юридической науке.
По мнению Л.Б. Алексеевой, презумпция — это предположения, не требующие доказательств3. Без вполне определенных оговорок это краткое определение презумпции по существу ничем не отличается от понимания правовой наукой юридической аксиомы. М.Л. Давыдова отмечает, что «в числе регулятивных нормативно-правовых предписаний особое место занимают правовые предположения (правовые аксиомы, презумпции и фикции), выполняющие в процессе правового регулирования специфические функции»4. При таком подходе упускается из виду, что юридические презумпции принимаются за истину без специального доказывания в силу соответствующего санкционирования государства. Но это отнюдь не означает, что презумптивное положение в действительности истинно. Предположение есть лишь техническое средство для достижения определенных целей: надежности, быстроты, реализации права в условиях, когда нет возможности установления истины другим способом. «Когда же такая возможность есть, — подчеркивает Р. Лукич, — истина должна быть доказана и вопреки предположению, то есть предположение не должно считаться препятствием для ее установления иными способами»5. Не все, а лишь некоторые правовые презумпции носят аксиоматический характер.
Любая же юридическая аксиома, в отличие от правовой презумпции, — не предположение, а основанное на результатах длительной и достоверной социальной практики многократно проверенное установление государства6, являющееся на данном этапе развития знания бесспорной истиной. Как отмечает Р. Лукич, юридические аксиоматические положения «находятся в тесной связи с опытом в
1 Российская газета. — 2010. — 7 мая.
2 Об истории и содержании аксиоматики см.: Яновская С.А. Методологические проблемы науки. — М., 1972. — С. 150—180; Лукич Р. Методология права. — М., 1981. — С. 77; Касьян А.А. «Аксиома» и «аксиоматика» как общенаучное понятие // Проблемы диалектики. — Л., 1982. — Вып. 11. — С. 115—121.
В современной логической литературе под аксиомами понимаются наиболее общие, практически очевидные и потому не доказываемые в данной области положения. См.: Кириллов В.И. Логика / В.И. Кириллов, А.А. Старчен-ко. — М., 1982. — С. 218.
3 См.: Алексеева Л.Б. Принуждение и ответственность в механизме уголовно-процессуального регулирования // Вопросы борьбы с преступностью. — М., 1979. — Вып. 30. — С. 80.
4Давыдова М.Л. Теоретические и методологические проблемы понятия и состава юридической техники: Автореф. дис... д-ра юрид. наук. — Волгоград, 2010. — С. 11.
На с. 12 и 39 автор констатирует: «Правовые презумпции и фикции, в отличие от аксиом, не воспринимаются как истинные положения». Остается неясным, кем именно эти юридические средства так воспринимаются и какое правовое значение имеет подобное «восприятие».
5Лукич Р. Методология права. — М., 1981. — С. 213.
6 Вряд ли правы ученые, полагающие, что «юридические аксиомы по своему содержанию являются не чем иным, как нормами морали и справедливости». См.: Чечина Н.А. Категория справедливости в советском гражданском процессуальном праве / Н.А. Чечина, А.И. Экимов // Материальное право и процессуальные средства его защиты. — Калинин, 1981. — С. 18; Чечина Н.А. Основные направления развития науки советского гражданского процессуального права. — Л., 1987. — С. 88—94.
том смысле, что не противоречат ему и никто не может их опровергнуть на основании собственного опыта»1. К тому же при строго философском анализе приведенное суждение Л.Б. Алексеевой содержит в себе определенную логическую непоследовательность. Коль скоро это предположение, то оно при необходимости может и должно проверяться и доказываться на новой основе. В философии предположение определяется как обоснованная догадка о возможности существования или несуществования явления, его отдельных свойств, отношений и связей с другими явлениями2. Иными словами, если правовая презумпция (в том числе и презумпция истинности юридических актов) может быть проверена и при определенных условиях опровергнута, то юридическая аксиома ни при каких обстоятельствах не требует проверки и не может быть опровергнута. Если же это произошло, то проверке и опровержению подверглось иное явление, а не правовая аксиома. Отказ от презумпции, отмена ее происходит в процессе нормотворчества или правореализации (если она фактическая) и обычно фиксируется в юридически значимой форме. Отказ же от юридической аксиомы влечет в научнотеоретическом отношении более серьезные последствия: это означает, по терминологии В.Г. Афанасьева, выход за рамки определенной теории и необходимость ее замены целиком или частично3.
Обоснование, анализ и оценка презумпции истинности юридических актов отнюдь не означают отрицания существования в праве ложных презумпций. Юридическая практика порой пользуется ложными фактическими презумпциями4. Рассматриваемая нами презумпция истинности юридических актов — одна из истинных, ибо в силу высокой степени вероятности случаи ее опровержения не столь уж часты. Сами по себе отдельные факты опровержения той или иной презумпции не могут служить свидетельством ее ложности. На наш взгляд, частота опровержения в правореализационной деятельности фактической презумпции характеризует ее устойчивость, но не истинность. Элементы объективной и субъективной стороны юридически значимого поведения столь многообразны и специфичны, что, как показывает практика, возможности для опровержения той или иной презумпции всегда остаются.
Кроме предложенного научного обоснования презумпции истинности юридических актов, возможна проверка степени ее вероятности статистическими средствами. Подтверждением существования этой презумпции могут служить статистические данные о времени и количестве изменений содержания и формы правового акта5. Объектом статистического анализа может стать отдельная юридическая норма, конкретный правовой институт, более крупная часть системы права.
Отрезки времени, в течение которых можно и нужно исследовать изменения содержания правовой нормы, не могут быть одинаковыми. Для правовых норм, содержащихся в законодательстве, целесообразно (в силу особой стабильности этого вида нормативно-правовых актов) брать более длительные периоды. Для локальных правовых норм возможен, видимо, годичный срок.
Ввиду непосредственной и тесной связи презумпции истинности юридических актов с уровнем законности представляется целесообразным ее правовое опосредование провести на базе юридических норм, выражающих и конкретизирующих принцип законности в Российском государстве. При решении вопроса о возможных конкретных путях юридического закрепления презумпции истинности юридических актов желательно не упускать из виду, что презумпции могут выступать средством, обеспечивающим интеграцию и гармонизацию законодательства. В силу этого необходимо такое юридическое решение проблемы, которое позволило бы оформить анализируемую презумпцию наиболее экономным, с законодательной точки зрения, средством.
1 Лукич Р. Методология права. — М., 1981. — С. 77.
О необходимости учета роли юридических аксиом как критерия истинности правовой практики и содержательной характеристики наиболее важных из них см.: Манов Г.Н. Аксиомы в советской теории права // Советское государство и право. — 1986. — № 9. — С. 29—36; Ференц-Сороцкий А.А. Аксиомы в праве // Правоведение. — 1988. — № 5. — С. 27—31.
2 См.: Мандрыка В.А. Гносеологическая природа предположения и его роль в научном поиске: Автореф. дис... канд. филос. наук. — Киев, 1977. — С. 14.
3 См.: Афанасьев В.Г. Общество: системность, познание и управление. — М., 1981. — С. 82—83.
4 См. об этом, например: Устинов В.С. Значение фактических презумпций для установления субъективной стороны хищений // Труды Г орьковской высшей школы МВД СССР. — Г орький, 1976. — Вып. 5. — С. 134.
Иной позиции по этому вопросу придерживается Л.М. Васильев, по мнению которого с гносеологической стороны действительные фактические презумпции содержат в себе истинные и достоверные знания, а мнимые фактические презумпции состоят из знаний вероятностного характера. См.: Васильев Л.М. Профессиональная деформация следователя как логико-гносеологическая категория и процесс презюмирования // Проблемы охраны прав граждан в сфере борьбы с преступностью. — Иваново, 1980. — С. 101; Фактические презумпции в советском уголовном судопроизводстве // Правоведение. — 1982. — № 1. — С. 96.
5 Подробнее о теории, практике и технике изменения российского законодательства см.: Гущев М.Е. Изменение законодательства России (проблемы теории и практики): Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Н. Новгород, 2006; Преподобный К.А. Дефекты техники изменения правовых актов в сфере обеспечения экономической безопасности // Экономическая безопасность России: политические ориентиры, законодательные приоритеты, практика обеспечения: Вестник Нижегородской академии МВД России. — 2008. — № 1 (8). — С. 227—230.
Дефиницию презумпции истинности юридических актов можно и, по нашему мнению, нужно ввести в качестве дополнения к Конституции РФ, а также в закон о правотворческой деятельности в Российской Федерации, в Методические правила подготовки проектов законодательных актов и решений Правительства РФ, в Рекомендации по подготовке нормативных актов министерств и ведомств.
Только в случае принятия законодателем предлагаемого решения презумпцию истинности юридических актов можно будет рассматривать в качестве конкретного и специфического элемента содержания права1.
Практическое значение презумпции истинности юридических актов состоит в том, что она выступает одним из необходимых базовых условий, обеспечивающих режим законности. Презумпция истинности юридических актов — дополнительное обоснование законности: законно не только потому, что принято государством и обеспечено его авторитетом, но и потому, что соответствует объективным тенденциям развития общества, субъективным факторам совершенствования личности. В силу отмеченного презумпция истинности юридических актов объективно является средством, углубляющим ценность и усиливающим эффективность нормативных, правоприменительных и интерпретационных государственных решений.
Официальное признание и полноценное технико-юридическое оформление презумпции истинности юридических актов позволит поставить и решить целый ряд высокоценных научно-практических, учебно-методических, культурно-воспитательных, морально-психологических и даже политических задач.
Во-первых, презумпция истинности юридических актов выступает одним из конкретных, частных, что отнюдь не означает слабых, аргументов против концепции различения «права» и «закона». «Неправовой закон» — либертарно-идеальная, но не практическая и непрактичная юридическая конструкция. Правоприменители и интерпретаторы юридических актов не могут и не должны оценивать их на предмет отсутствия так называемых правовых начал.
Во-вторых, презумпция истинности юридических актов позволяет реалистически представить теорию и практику эффективности юридических установлений, ее уровень и методики измерения.
В-третьих, в дидактическом плане презумпция истинности юридических актов открывает новые и достаточно крупные возможности преподавателям юридических вузов для воспитания у обучающихся «чувства законности», формирования у них уверенности в успехе борьбы за демократический правопорядок.
В-четвертых, презумпция истинности юридических актов может помочь в повышении уровня доверия граждан к государственной власти и, соответственно, к принимаемым ею нормативным, правоприменительным и интерпретационным актам. Массовое и профессиональное правосознание должно базироваться на априорной презумпции истинности принятого государственного решения, и перед современной юридической наукой и практикой стоит задача поиска эффективных средств постоянного культивирования этой мировоззренческой и одновременно практически функционирующей идеи. Остается сожалеть, что культивируемая еще в царской России «вера в интеллектуальное достоинство закона»2 ныне утрачена и не признается необходимой ценностью отечественной правовой культуры.
1 Мы солидарны с учеными, рассматривающими юридические презумпции как общеобязательные (хотя и нетипичные) предписания; установления в качестве относительно самостоятельной части права. См.: Козюбра Н.И. Социалистическое право и общественное сознание. — Киев, 1979. — С. 27; Кашанина Т.В. Правовые понятия как средство выражения содержания права // Советское государство и право. — 1981. — № 1. — С. 44; Качур Н.Ф. Презумпция в советском семейном праве: Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Свердловск, 1982. — С. 6.
2 См.: Уортман Р.С. Властители и судии: развитие правового сознания в имперской России. — М., 2004. — С. 17, 373—375.
