CC BY
316
ИЗВЕСТИЯ
ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 27 2012
IZVESTIA
PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES
№ 27 2012
УДК 94 (470)
о понятии «ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ» В ТВОРЧЕСТВЕ И. С. АКСАКОВА И П. Д. БОБОРЫКИНА
© С. В. мотин Уфимский юридический институт МВД России, кафедра истории и теории государства и права e-mail: [email protected]
Мотин С. В. - О понятии «интеллигенция» в творчестве И. С. Аксакова и П. Д. Боборыкина // Известия ПГПУ им. В.Г. Белинского. 2012. № 27. С. 838-844. - Рассматривается изменение смысла понятия «интеллигенция» в России в 1860-1880 гг. и подчеркивается приоритет И. С. Аксакова в использовании этого слова в отечественной публицистике.
Ключевые слова: интеллигенция, И. С. Аксаков, П. Д. Боборыкин.
Motin S. V. - On the Notion «Intelligentsia» in I. S. Aksakov and P. D. Boborykin’s Works // Izv. Penz. gos. pedagog. univ. im.i V. G. Belinskogo. 2012. № 27. P. 838-844. - The article discusses the change in the meaning of the notion «intelligentsia» that took place in Russia in 1860-1880.I. S. Aksakov’s priority of the use of the given notion in Russian social and political journalism is emphasized.
Keywords: intelligentsia, I. S. Aksakov, P. D. Boborykin.
В 1909 г. П. Б. Струве по поводу слова «интеллигенция» писал: «История этого слова в русской обиходной и литературной речи могла бы составить предмет интересного специального этюда» [24, 158-159]. На протяжении почти всего ХХ века эта история прослеживалась в основном западными историками и славистами. Обстоятельно изучали понятие «интеллигенция» историки из США Д. Биллингтон [34] и А. Поллард [36], немецкий филолог О. Мюллер посвятил ему весьма обширную монографию [35]. Однако и в России по данной тематике на протяжении двух последних десятилетий вышли в свет многочисленные публикации. При нескольких государственных университетах - Московском, Ивановском, Уральском, Омском - действуют исследовательские группы, изучающие феномен интеллигенции целенаправленно. наконец, произошло становление научного направления «Интеллигентове-дение» [подробнее см.: 13; 14; 15].
Цель данной статьи двоякая: во-первых, рассмотреть изменение смысла понятия «интеллигенция» в России в 1860-1880 гг. и, во-вторых, подчеркнуть приоритет И. С. Аксакова в использовании этого слова в отечественной публицистике.
«...вся наша культура взята была в казну; русское просвещение выросло не в грунту; русская интеллигенция - питомица казенной теплицы».
И. С. Аксаков [2, 735]
ИЗ ИСТОРИИ ПОНЯТИЯ «ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ»
Первоисточником понятия «интеллигенция» можно считать греческое слово «noesis» - сознание, понимание в их высшей степени. Со временем греческий вариант породил в римской культуре слово «intelligentia», которое несло несколько иную смысловую нагрузку - хорошая степень понимания, сознания. Слово использовал драматург-комик Теренций (190-159 гг. до н. э.). Позднее в латыни значение этого понятия трактовали как «способность понимания» («умственная способность») [см.: 22; 25]. Слово «интеллигенция» непосредственно восходит к французскому «intelligence» («разум», «рассудок», «умственные способности», «степень умственного развития»). Первоисточник - латинский intellegentia - «понимание», «рассудок», «знание», «идея» (от intellego -«узнаю», «воспринимаю») [см.: 31, 351-352].
Увлечение образованных россиян XIX столетия немецкой идеалистической философией и французской позитивистской социологией побуждало к поискам русских эквивалентов. Например, первые русские переводчики Ф. М. Й. Шеллинга переводили его тер-
мин «Intelligenz» как «разумение», а заглавие книги И. Тэна «De l’intelligence» - как «Об уме и познании». Это и есть исходные значения, в которых слово «интеллигенция» стало употребляться в русском языке: отвлеченное, философское или психологическое, как набор признаков или совокупность качеств [см.: 16, 384].
В русском языке слово «интеллигенция» вошло в употребление сначала в значении «умственные способности» («мыслительная сила») в 1860-х гг., но вскоре на русской почве оно получило новое (современное) значение, а именно «социальная группа, состоящая из людей, профессионально занимающихся умственным трудом» [31, 351]. Толковый словарь
В. И. Даля в 1880 г. дает лишь новое значение. С этим значением это слово возвратилось в западноевропейские языки. В период между 1845-1865 гг., отмечает Ю. С. Степанов, совершается очередной этап в развитии понятия «интеллигенция»: субъектом исторического самосознания народа в процессе государственного строительства оказывается при этом новом понимании не абстрактный «разум», не «дух народа» и не весь народ, а определенная, исторически и социально вполне конкретная часть народа, взявшая на себя социальную функцию общественного самосознания от имени и во имя всего народа. Собственно, это и есть основное содержание понятия «интеллигенция». Понятие остается одним и тем же, как бы «рамкой» для кадра, но он лишь как бы «примеривается», а затем и передвигается с одной социальной группы на другую в поисках ответа на вопрос: какая же социальная группа является субъектом самосознания нации? В «кадре» оказываются разные социальные группы. «Передвижение» понятия и его фиксация на той или иной социальной группе происходят путем сознательных усилий, путем общественного осмысления и обсуждения в среде различных социальных групп и общества в целом. В конечном счете путем сознательных усилий тех самых социальных групп, которые в данную историческую эпоху и оказываются, в силу самих этих усилий самосознания, носительницами общественного самосознания [см.: 23, 20].
По мнению историка С. О. Шмидта, первое засвидетельствованное употребление слова «интеллигенция» содержится в дневниковой записи В. А. Жуковского. 2 февраля 1836 г. последний описывает страшный пожар, случившийся около Адмиралтейства в балагане, где погибло много народа, а «через три часа после этого общего бедствия, почти рядом... осветился великолепный Энгельгардтов дом, и к нему потянулись кареты, все наполненные лучшим петербургским дворянством, тем, которое у нас представляет всю русскую европейскую интеллигенцию; никому не пришло в голову (есть исключения), что случившееся несчастье есть общее; танцевали и смеялись и бесились до 3-х часов и разъехались, как будто ничего не было.» [11]. С. О. Шмидт заключает: «.для Жуковского понятие “интеллигенция” ассоциируется не только с принадлежностью к определенной социокультурной среде и с европейской образованностью, но и с нравствен-
ным поведением. По-видимому, в таком значении это слово было в употреблении в разговорном языке его круга» [33].
ПЁТР ДМИТРИЕВИЧ БОБОРЫКИН (1836 1921)
В 1904 г. он утверждал: «Около сорока лет назад, в 1866 г., в одном из своих критических этюдов я пустил в обращение в русский литературный язык <...> слово интеллигенция, придав ему то значение, какое оно, из остальных европейских литератур или пресс, приобрело только у немцев: интеллигенция, т. е. самый образованный, культурный и передовой слой общества известной страны» [5, 80, 2-я паг.]. Кстати говоря, современный толковый словарь немецкого языка «Разговорный Брокгауз» дает два его значения: ум, благоразумие и совокупность интеллектуалов. В немецкой традиции слово «интеллигенция» никогда не означало только или даже по преимуществу совокупность (группу, слой) людей, не говоря уже о том, что сама эта совокупность понималась иначе, чем в России.
Версию Боборыкина впоследствии воспроизвели его первый биограф С. А. Венгеров и историк русской общественной мысли Р. В. Иванов-Разумник. Выходит, что именно писатель Боборыкин ввел в русский язык понятие «интеллигенция» [например, см.: 10; 27], закрепив этот термин за специфическим феноменом русской социальной истории [подробнее см.: 16].
Боборыкин подолгу жил за границей, а приезжая в Россию особенно остро подмечал вновь возникавшие за время его отсутствия реалии русской жизни. Он замечал только входившие в массовый обиход слова, вводил их в диалоги своих героев - и таким образом привлекал к ним внимание общественности, вводил их в общелитературный словарь. Вовсе не зря Боборыкин казался И. С. Тургеневу редким образчиком сверхчут-кого и сверхоперативного беллетриста-репортера, который описывает «жизненные факты за пять минут до их нарождения» [28].
В произведениях Боборыкина слово «интеллигенция» впервые встречается в 1866 г. в статье о парижских театральных постановках и явно не в современном («русском», социологическом) значении слова: «Постановки театра Шатле больше, чем постановки других театров, нравятся массе, без различия интеллигенции и общественного положения» (Русский вестник, 1866, август, с. 647). В том же году выходит роман Боборыкина «В чужом поле», где можно найти следующий фрагмент: «французики казались ему очень мизерными по части интеллигенции» [4, т. 4, 47], т. е. по части умственных способностей, духовных запросов. Этот фрагмент, как замечает В. Б. Катаев, «кажется, первое употребление слова интеллигенция в русском беллетристическом произведении» [16, 385].
В следующем романе Боборыкина, «Жертва вечерняя» (1868), слово встречается чаще (см.: 4, т. 5, 196, 302, 326, 344). О. Мюллер полагает, что моде на слово «интеллигенция» способствовал именно этот роман. дело в том, что роман имел скандальный успех. Автор смело изобразил нравы аристократического общества,
в том числе эротические оргии, и без обычной сентиментальности коснулся темы проституции. По постановлению Комитета министров тираж отдельного издания романа был арестован и уничтожен. Боборыкин если и не ввел первым слово, то расширил круг его употребления - пока в первоначальном его значении.
А между тем, в том же 1868 г. вышло отдельное издание романа Л. Н. Толстого «Война и мир», где на первых же страницах читаем: «Он <Пьер> знал, что тут <в салоне Шерер> собрана вся интеллигенция Петербурга». Интересно, что в журнальном варианте 1865 г. слово «интеллигенция» отсутствовало. В начале же 1870 г. был опубликован рассказ И. С. Тургенева «Странная история», где герою советуют: «послезавтра в дворянском собрании большой бал. Советую съездить; здесь не без красавиц. Ну, и всю нашу интеллигенцию вы увидите».
Важный шаг в сторону современного наполнения понятия «интеллигенция» был сделан Боборыкиным в следующем его большом романе - «Солидные добродетели», который был напечатан в журнале «Отечественные записки» в 1870 г. [см.: 4, т. 6, 41, 42, 44, 45]. Здесь среди главных признаков «интеллигентности» (само это слово в романе еще не использовано) названы следующие составляющие: пренебрежение житейскими благами ради духовных, почти мистическая устремленность в будущее, идейность, неустанный жар внутренней работы. В конце романа намечено представление о божестве этой новой интеллигентской религии - это народ и Россия.
В последующих романах Боборыкина можно встретить случаи употребления слова «интеллигенция» и в его прежнем, отвлеченном смысле. Например, в знаменитом «Китай-городе» (1882) одна из героинь характеризуется «тайными желаниями, замыслами, внутренней работой, заботами о своей “интеллигенции”, уме, связях, артистических, ученых и литературных знакомствах» (Ч. 2, гл. ХХ1). Здесь «интеллигенция» означает уровень развития. Это показывает, что и через двенадцать лет после «Солидных добродетелей» значение слова и понятия «интеллигенция» не устоялось.
Боборыкин не ограничивался только классовыми и мыслительными аспектами понятия «интеллигенция» («образованные люди», «мыслящий пролетариат»). Центр тяжести он переносит с головы на душу и сердце. Боборыкиным перечисляются отличительные признаки «так называемой интеллигенции», русской интеллигенции: неустроенность быта, житейские мытарства, не слишком богатый образовательный багаж и в то же время неустанный жар внутренней работы, жизнь по своему внутреннему идеалу, взыскание «грядущего града». Это уже не только социологическое, но и ценностное, т. е. этическое толкование [см.:
16, 388-389].
Однако, и этот факт мы подчеркиваем, еще раньше, чем в романах Боборыкина, слово «интеллигенция» приобрело достаточно частотное употребление в русской публицистике. Такие исследователи, как А. Поллард и Ю. С. Сорокин критически отреагирова-
ли на то, что они назвали «боборыкинской легендой» и отказали Боборыкину в приоритете введения слова «интеллигенция» в русский язык. Вышеназванные ученые показали, что слово «интеллигенция» встречается ранее у других авторов 1860-х годов: в публицистических и критических статьях И. С. Аксакова, П. Н. Ткачева, Н. В. Шелгунова [см.: 36, 7; 21, 147]. Кроме того, слово «интеллигенция» в смысле «чиновники, представители административной власти» было употреблено в 1865 г. в дневниках министра внутренних дел П. А. Валуева и профессора литературы, цензора А. В. Никитенко.
Кстати говоря, писатель Боборыкин и публицист Аксаков знали друг друга, по крайней мере, с зимы 1866-1867 гг. Об этом Боборыкин свидетельствует в воспоминаниях: «Я уже сказал, что приехал в Париж, заручившись и работой корреспондента. Первая газета, с которой я условился по этой части, была “Москва” (потом “Москвич”) - орган Ивана Аксакова. <... > Он меня принял ласково и согласился печатать письма и о парижской общей жизни, и о политике, литературе и выставке, когда она весной откроется» [см.: 7]. Напомним, что упоминаемые Боборыкиным газеты издавались Аксаковым в 1867-1868 гг.
ИВАН СЕРГЕЕВИЧ АКСАКОВ (1823 1886)
Некоторые современные исследователи указывают на тот факт, что именно Аксаков впервые употребил слово «интеллигенция» в статье «Отчужденность интеллигенции от народной стихии», опубликованной в газете «День» 21 октября 1861 г. [см.: 8; 20, 202; 29, 121-124]. Говоря об отчужденности от народа, оторванности от народной почвы и народного духа «литераторов и всякого рода художников» и уподобляя их пигмеям, снующим вокруг спящего великана-народа, Аксаков в самой статье слово «интеллигенция» не использует, хотя и указывает на характерную черту современных ему русских интеллигентов - «подобострастное рабское отношение к иноземному, бессмысленная покорность подражания, измена народному духу, при наружной грубой подделке под русскую народность» (2, 117). В данном случае важно знать, что название этой статье Аксакова, впрочем, как и всех других статей, были даны в 1886-1887 гг. издателями его собрания сочинений.
И все-таки, Аксаков в 1861 г., 5 апреля, употребляет слово «интеллигенция» в форме прилагательного в письме к М. П. Погодину по поводу опубликованных Положений по крестьянскому делу: «Признаюсь, чем больше я читаю Положение, тем мне грустнее становится, грустнее именно потому, что в составлении его участвовали близкие мне люди. Положение обличает полную несостоятельность нашего интеллигентного класса.» (2, 908). Близкие Аксакову люди - это славянофилы Ю. Ф. Самарин и В. А. Черкасский.
В 1861-1862 гг. Аксаков выступил в газете «День» с серией статьей, в которых развивал идею «са-моупразднения» дворянства как господствующего сословия, его слияния с «земством» (крестьянством) и создания на этой основе принципиально новой, народ-
ной интеллигенции (по терминологии Аксакова, «общества», включающего лучших представителей всех сословий), которая будет способна разрушить главное противоречие русской жизни - противоречие между «землей», т. е. народом и «государством». Начиная с 1863 г. в статьях Аксакова уже постоянно используется слово «интеллигенция».
В начале 1863 г. в статье «О необходимости перевоспитания нашего общества в духе русской народности» («День», 1863, № 1, 5 января) Аксаков задавал вопрос: может ли современное русское общество «быть названо у нас действительно выражением народного самосознания, деятельностью живых сил, выделяемых из себя народом, народною интеллигенциею в высшем значении этого слова?» И отвечал: «Притязаний на эту связь с народом, кажется, наше общество теперь даже и не имеет. <...> До сих пор наше общество носило на себе характер преимущественно дворянский; даже самая литература наша может быть названа вообще дворянскою или чиновною: это и понятно. Дворянство было самым обеспеченным классом в государстве и всегда отделялось от массы простого народа уже по самому своему служилому положению. Освобожденное Петром от органической связи с непосредственным народным бытом, выученное, по его воле, всяким наукам и художествам, оно, конечно, представляло собою силу интеллигентную, - но не народную, и в строгом смысле слова не составляло и общества. <... > Очевидно, что государственный или правительственный характер главной массы того, что называется у нас обществом, не мог способствовать развитию настоящего значения, настоящих нравственных сил русского общества». И добавляет, что после 19 февраля 1861 г. «дворянство перестает быть исключительно служилым, правительственным, государственным, - и переходит в земство, призвано внести в него стихию сознания и просвещения, силу интеллигенции» [2, 388-395]. В этой статье слово «интеллигенция» означает понятие не собирательное, а в большей степени отвлеченное - восходящее к гегелевской идее о самосознании народа.
В другой статье «Отчего Тамбовская губерния о себе не говорит?» («День», 1863, № 47, 23 ноября) Аксаков еще более конкретизировал понятие, говоря о «Тамбовской интеллигенции», не уделяющей внимание старообрядчеству у себя в губернии [1, 225]. Здесь слово употреблено в переходном значении - от отвлеченного к собирательному. Эта переходность особенно наглядна в аксаковском рассуждении о том, что «полтораста лет чужие интеллигенции имели полный простор на Руси» и что Россия сумеет «совершить внутреннее развитие свое без чужих интеллигенций», а «германские интеллигенции могут остаться для Германии» («Не немецкий Немец нам опасен, а Немец, что сидит в душе всякого “образованного” Русского» // «День», 1865, № 33, 25 сентября) [1, 309]. Ясно, что невозможное впоследствии множественное число слова «интеллигенция» отражает здесь особенность периода, когда смысловое наполнение понятия только устанавливалось. Интересно, что в другой статье («Дух православия: вот наше единство! вот наша цельность!»
// «День», 1865, № 27, 26 августа) Аксаков говорит об «аристократических представителях» русской интеллигенции, о ее «демократических представителях», об интеллигенции «в высших своих делегатах» и интеллигенции «в мелких чинах» [1, 299]: здесь слово «интеллигенция» само по себе употреблено в отвлеченном значении, а в сочетании с добавлениями образует уже понятие собирательное [см.: 16, 386].
В 1864 г. в статье «В чем недостаточность русского патриотизма?» («День», 1864, № 42, 17 октября) Аксаков употребляет слово «интеллигенция» в кавычках (т. е. так называемая интеллигенция или как бы интеллигенция): «Пора также не очень-то гордиться своим единством и цельностью и уразуметь, наконец, что единством и цельностью мы обязаны прежде всего не Русскому обществу, а Русскому народу - этому громадному и несомненному факту единства и цельности, но что в противоположность этому внешнему или, лучше сказать, земскому единству и цельности, в противоположность нашему простому народу, мы как общество являем в себе отсутствие духовной цельности и органической силы. Оттого-то наша “интеллигенция” до сих пор так непроизводительна, оттого-то иностранцы или судят по нас о целой России, или же, видя пред собой публику и народ, воображают, что видят две разные России! Оттого-то Россия могуча и слаба в то же время. <...> Скрывать от иностранцев разрыв образованных классов с народом, слабость народного самосознания в Русском обществе, недостаток цельности, единства духовного с Русской землей и отсутствие органического творчества в так называемой Русской интеллигенции - скрывать это было бы совершенно напрасно; да и невозможно» [3, 118-119].
Такое понимание слова «интеллигенция» в публицистике Аксакова становится постоянным. Так, в статье «украйнофильско - польский бред “Тараса Воли”» («Москвич», 1868, № 20, 20 января) он следующим образом характеризует «так называемую интеллигенцию»: «Есть и между прочими славянами люди - страстные охотники чествовать себя “интеллигенцией” своего племени и стоящие обыкновенно в разительном противоречии с народными историческими инстинктами своего племени. Эти люди, состоя в чине “интеллигенции”, не отличаясь ни крепостью разума, ни здоровой логикой, большей частью люди очень искренние, способные даже на самопожертвование, легко увлекающиеся, до такой степени легко, что энтузиазм составляет их общественное положение: они считают своей обязанностью приходить в энтузиазм от каждой фразистой речи, нашпигованной словами “свобода”, “самостоятельность”, и способны вслед за тем броситься чуть не в объятия барону Бей-сту, Наполеону III, Лангевичу, Чарторыйскому - врагам всякой славянской свободы и самостоятельности. Отличительными признаками такой “самостоятельной”, как выражаются сербы, интеллигенции служит, во-первых, враждебное отношение к России. <... > сии представители интеллигенции спешат обыкновенно засвидетельствовать о своей взрослости и независимости тем, что бранят и ругают Россию» [3, 311].
В 1874 г. П. И. Бартеневым был опубликован аксаковский биографический очерк Ф. И. Тютчева («Русский архив», № 10), в котором «так называемой интеллигенцией» обозначены противники славянофилов - западники: «Самое это учение <славянофилов>, в своем целом объеме, как учение, никогда не было популярным, да и не было вполне формулировано или выражено в виде точного кодекса; славянофильские издания расходились вообще в малом количестве; их журналы имели сравнительно очень немного подписчиков; непосредственного действия на массы читающего люда они не оказывали, но действие их на своих противников, на так называемую интеллигенцию, было неотразимо, хотя и не быстро» [3, 520].
И, наконец, еще две цитаты. 7 июня 1880 г., в речи, посвященной открытию в Москве памятника
А. С. Пушкину, Аксаков дважды использует слово «интеллигенция» в разных значениях. Сначала в закавыченном смысле: «жизнь наводнилась ложью, призраками, абстрактами, подобиями, фасадами - и колоссальным недоразумением между народом и его так называемой “интеллигенцией” - официальной и неофициальной, консервативной и либеральной, аристократической и демократической». А в конце речи обращается с надеждой к русской интеллигенции напрямую с призывом: «Пусть изваянный в меди образ этого всемирного художника и русского народного поэта неумолчно зовет чреды сменяющихся поколений к труду народного самосознания, к плодотворному служению истине на поприще правды народной,
- чтоб сподобиться наконец русской “интеллигенции” стать действительным высшим выражением русского народного духа и его всемирно-исторического призвания в человечестве!» [3, 586-587, 605].
Таким образом, Аксаков был одним из первых русских публицистов, постоянно употреблявшим слово «интеллигенция». Общественный слой, который в настоящее время мы обозначаем этим словом, Аксаков называл «обществом» или «образованным обществом» [См.: 30, 7, 188; 29, 132-136]. Именно Аксаков в цикле статей «О взаимном отношении народа, государства и общества» вводит в славянофильское учение наряду с понятиями «земля» и «государство» еще и третий элемент - «общество» (см.: «День», 1862, № 22-24, 3, 10, 17, 24 марта). По его мнению, общество это «та среда, в которой совершается сознательная умственная деятельность известного народа, которая создается всеми духовными силами народа, разрабатывающими народное самосознание. Другими словами: общество есть народ во втором моменте, на второй ступени своего развития, народ самосознающий») [3, 73-74]. В 1907 г. Р. В. Иванов-Разумник отмечал: «Глубоко прав по существу дела был Аксаков, определявший интеллигенцию как «самосознающий народ» и указывавший, что интеллигенция «не есть ни сословие, ни цех (мы бы прибавили теперь: ни класс), ни корпорация, ни кружок... Это даже не собрание, а совокупность живых сил, выделяемых из себя народом» [12, 73]. Легко заметить, что общество, по Аксакову, есть лучшая часть народа, разрабаты-
вающая народное самосознание, и именно в этом заключается принципиальное отличие общества от т. н. «интеллигенции». Нигилизм был логичным концом, до которого могла дойти лишенная национальной почвы «интеллигенция» [см.: 17, 23].
А ТАКЖЕ НИГИЛИСТЫ И РАЗНОЧИНЦЫ
На другом фланге русской публицистики, в выступлениях «демократических представителей» наблюдалось иное толкование понятия «интеллигенция». То, что славянофилу Аксакову виделось как выражение самосознания нации, здесь сузилось до идеологии определенной социальной группы. Так, П. Н. Ткачев в леворадикальном журнале «Дело» в 1868 г. писал, называя эту группу «образованным меньшинством»: «по своему строго-критическому отношению к окружающим ее явлениям, по смелости своей мысли она ни в чем не уступает лучшей части западноевропейской интеллигенции», а «здоровые мысли и понятия, которые в наше время стали распространяться и утверждаться в небольшом кружке нашей интеллигенции», привели к тому, что «барская интеллигенция должна была стушеваться перед другою, вышедшею из другого класса людей» [26].
Здесь приведен набор признаков, по которым в 1860-1870-е годы отличали тех, кого А. И. Герцен и Н. П. Огарев называли «образованным меньшинством», «новой Россией», Н. Г. Чернышевский - «новыми людьми», Д. И. Писарев - «мыслящим пролетариатом», П. Л. Лавров - «критически мыслящими личностями», а идейные противники и широкая публика
- «нигилистами». В этом же значении Н. В. Шелгунов писал: интеллигенция - «сознающая сила, и в этой роли - ее государственная функция. Она же создает и новое государство, разрушая сначала критикой все обветшалое» [32]. В итоге, для России второй половины XIX - начала ХХ в. наиболее устойчивым и типичным оказалось понимание интеллигенции в социальном смысле, связанным с разночинцами [подробнее см.: 18, 25; 23, 27].
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ МЫСЛИ И ВЫВОДЫ
П. Б. Струве в 1909 г. в сборнике «Вехи» сделал очень интересное наблюдение: «В 60-х годах с их развитием журналистики и публицистики, “интеллигенция” явственно отделяется от образованного класса как нечто духовно особое». Здесь же он пытался поименно определить, кто из русских литераторов имел сомнительную (в его глазах) честь называться интеллигентом. В его квалификации Пушкин - не интеллигент, Михайловский - интеллигент, Белинский
- наполовину (на ту самую половину, которая берет начало от Бакунина) интеллигент, а наполовину нет [подробнее см.: 24].
По мнению Ю. С. Степанова, именно в России 1860-х годов слово и понятие «интеллигенция» приобрело социологический смысл, стало обозначать социально оформленную часть общества, взявшую на себя «миссию» («функцию») выразителя и «формирователя» самосознания нации [см.: 23, 24].
В 1884 г. в статье «Мы глупы и бедны» («Русь», 1884. № 1, 1 января) И. С. Аксаков напишет: «Нет, поэтому, большего врага истинного, плодотворного для России просвещения и более болезненного продукта русской казенно-тепличной культуры, как та наша “интеллигенция”, которая наипредовольна собою, горделиво сама себя величает этою кличкой и, исповедуя космополитизм, презирая русскую духовную самобытность, плюя на русские исторические предания, на все, чем в сущности живет, держится и нас самих спасает народ, мнит себя быть истинной представительницей русского народного ума и народной мысли и вопит благим матом, при всяком обличении ее глупости, что “Русь” компрометирует в глазах народа науку и просвещение!! Дошли ли мы, одаренные и умом, и всяким духовным богатством, до предела своей умственной и духовной несостоятельности? Или наша “историческая глупость” ни в сфере “интеллигенции”, ни на поле бюрократическом - еще не сказала своего последнего слова?.. » [2, 737].
Спустя 20 лет П. Д. Боборыкин даст следующее толкование слова «интеллигенция»: «...самый образованный, культурный и передовой слой общества известной страны. <...> ...самый просвещенный, деятельный, нравственно развитый и общественно подготовленный класс граждан. <...> ...собирательная душа русского общества и народа. <...> ...избранное меньшинство, которое создало все, что есть самого драгоценного для русской жизни: знание, общественную солидарность, чувство долга перед нуждами и запросами родины, гарантии личности, религиозную терпимость, уважение к труду, к успехам прикладных наук, позволяющим массе поднять свое человеческое достоинство» [5, 81-88, 2-я паг.]. В 1909 г. в своем гневном отклике на знаменитые «Вехи» Боборыкин уточнит: «Интеллигенция, в данном случае русская интеллигенция, состояла из людей высшей умственной и этической культуры» [6, 134].
Философ А. А. Гусейнов уточняет: «Интеллигенция предстает в русском сознании категорией не только социологической, но и этической, и даже по преимуществу, главным образом этической. Не будет насилием над языком и его смысловой структурой, если сказать, что человек может быть образованным, но не интеллигентным и наоборот: интеллигентным, но не образованным. Такое возможно именно по той причине, что основным и специфичным признаком интеллигенции считается ее высокая нравственная проба» [8].
Исследователь В. Б. Катаев подчеркивает два важных момента: понятие «интеллигенция» в исторически закрепившемся значении сложилось именно в русской художественной литературе и именно романист Боборыкин сыграл здесь заметную роль: он придал понятию «интеллигенция» то значение, которое закрепилось в дальнейшем: значение не просто сословное (образованные люди, работники умственного труда), а определенное морально-ценностное [см.: 16, 384, 395].
Таким образом, в России на протяжении 18601880-х гг. в публицистике и в художественной литературе в основном происходит переход от одного словоупотребления к другому: от «носителей интеллигенции» - к «представителям интеллигенции» или просто к «интеллигенции». Если в первом издании словаря
В. И. Даля (1865) слово «интеллигенция» еще отсутствует, то во 2-м издании (1881) оно зафиксировано, и уже в значении социологическом, собирательном: «разумная, образованная, умственно развитая часть жителей» [9].
П. Д. Боборыкин впервые использовал слово «интеллигенция» в 1866 г. И. С. Аксаков же достаточно часто употребляет его уже в первой половине 1860-х годов, чаще всего иронически и в кавычках, нередко с оттенком негативного значения, для обозначения образованных людей, чьи интересы расходятся с интересами народа, людей, ориентированных на западные идеалы и ценности.
список ЛИТЕРАТУРЫ
1. Аксаков И. С. Собр. соч. В 7 т.. М.: Типография М. Г. Волчанинова, 1887. Т. VI. 542 с.
2. Аксаков И. С. Отчего так нелегко живется в России? / Сост., вступит. статья, примеч. В. Н. Грекова. М.: РОССПЭН, 2002. 1008 с.
3. Аксаков И. С. Наше знамя - русская народность / Сост. и коммент. С. Лебедева. М. : Институт русской цивилизации, 2008. 640 с.
4. Боборыкин П. Д. Собрание сочинений: В 12 т. СПб.; М., 1884-1886.
5. Боборыкин П. Д. Русская интеллигенция // Русская мысль. 1904. № 12.
6. Боборыкин П. Д. Подгнившие «Вехи» // В защиту интеллигенции. М., 1909.
7. Боборыкин П. Д. За полвека: Воспоминания. М.: Захаров, 2003. 685 с.
8. Гусейнов А. А. Слово об интеллигенции // На рубеже веков. 1997. № 1. С. 64-71; Персональный сайт А. А. Гусейнова: URL: http://guseinov.ru/publ/intel. html (дата обращения: 26.06.2011).
9. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб.; М., 1881. Т. 2. С. 46.
10. Дживилегов А. К. Интеллигенция // Энциклопедический словарь бр. Гранат. 7-е изд. 1914. Т. 22. С. 59-60.
11. Жуковский В. А. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1960. Т. 4. С. 671.
12. Иванов-Разумник Р. В. Что такое интеллигенция // Интеллигенция. Власть. Народ. Русские источники современной социальной философии: Антология / Сост. Л. И. Новикова, И. Н. Сиземская. М.: Наука, 1993. С. 73-86.
13. Интеллигент и интеллигентоведение на рубеже XXI века: итоги пройденного пути и перспективы // Тезисы докладов Международной научнотеоретической конференции. Иваново, 22-24 сентября 1999 г. Иваново, ИвГУ, 1999. 376 с.
14. Интеллигентоведение: проблемы становления нового вузовского курса // Материалы межгос. заоч. науч.-метод. конф., июнь 1999 / Отв. ред. В. С. Меметов. Иваново, 2000. 88 с.
15. Интеллигентоведение в системе гуманитарных наук: исследования и учебно-методические разработки / Отв. ред. В. С. Меметов. Иваново: Ивановский гос. унт, 2008. 273 с.
16. Катаев В. Б. Боборыкин и Чехов (К истории понятия «интеллигенция» в русской литературе) // Русская интеллигенция. История и судьба. М.: Наука, 1999.
С. 382-397.
17. Лебедев С. В. Аксаков Иван Сергеевич // Славянофилы. Историческая энциклопедия / Сост. и отв. ред. О. А. Платонов. М.: Институт русской цивилизации, 2009. С. 17-23.
18. Лейкина-Свирская В. Р. Интеллигенция в России во второй половине Х1Х века. М.: Мысль, 1971.
19. Русская интеллигенция. История и судьба / Сост. Т. Б. Князевская. М.: Наука, 1999. 423 с.
20. Соколов К. Б. Мифы об интеллигенции и историческая реальность // Русская интеллигенция. История и судьба. М.: Наука, 1999. С. 149-208.
21. Сорокин Ю. С. Развитие словарного состава русского литературного языка: 30-90 годы Х1Х века. М.; Л., 1965.
22. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры: Опыт исследования. М., 1997. С. 610-628.
23. Степанов Ю. С. «Жрец» нарекись, и знаменуйся: «Жертва» (К понятию «интеллигенция» в истории российского менталитета) // Русская интеллигенция. История и судьба. М.: Наука, 1999. С. 14-44.
24. Струве П. Б. Интеллигенция и революция // Вехи: Сборник статей о русской интеллигенции. 4 изд. М., 1909.
25. Тепикин В. В. Культура и интеллигенция. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 2006. 78 с.
26. Ткачев П. Н. Избранные сочинения. М., 1932. Т. 1.
С. 274, 275.
27. Туган-Барановский М. И. Интеллигенция и социализм // Интеллигенция в России. СПб., 1910. С. 248.
28. Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: в 28 т. М.; Л., 1960-1968. Письма. Т. 13. С. 90.
29. Фурсова Е. Б. И. С. Аксаков: апология народности и самодержавия / Под ред. С. В. Перевезенцева. М.: Издательство «Социально-политическая мысль», 2006. 244 с.
30. Цимбаев Н. И. И. С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России. М., 1978. 264 с.
31. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь русского языка: Т. 1-2. М.: Рус. яз., 1994. Т. 1. 623 с.
32. Шелгунов Н. В. Неизданная записка 1881-1882 гг. // Каторга и ссылка. 1929. № 8-9. С. 165.
33. Шмидт С. О. Подвиг наставничества: В. А. Жуковский
- наставник наследника царского престола // Русское подвижничество / Сост. Т. Б. Князевская. М.: Наука, 1996. С. 217-218.
34. Billington J. Н. The intelligentsia and the religion of humanity // The American Historical Review / 1960. July. Vol. 65. № 4. P. 807-821.
35. Müller О. W. Intelligencija: Untersuchungen zur Geschichte eines politischen Schlagwortes. Frankfurt a.M., 1971. 419 S.
36. Pollard A. P. The Russian intelligentsia: the mind of Russia // California Slavic Studies. Berkeley;Los Angeles, 1964. Vol. 3. P. 1-32.
