CC BY
36
УДК 81'282
Мызников Сергей Алексеевич
доктор филологических наук Институт лингвистических исследований РАН myznikovs@rambler.ru
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ РУССКИХ ГОВОРОВ ПОЗДНЕГО ЗАСЕЛЕНИЯ
В статье представлен опыт работы автора в республиках Поволжья с целью изучения функционирования там русских говоров. Исследование базируется на полевых данных, поученных в ходе экспедиции. Используются лингвоге-ографические и лексикографические труды по данному региону. Автором был проведен опрос по краткому вопроснику. Лексикон, который зафиксирован в исследуемом регионе, в большинстве случаев не уникален для Средней Волги, значительная часть слов отмечается в соседних областях, образуя единые ареалы.
Ключевые слова: говоры, позднее заселение, языковые контакты, лингвистическая география.
В данной работе представлены некоторые итоги работы автора по изучению диалектной лексики в условиях языкового контакта на территории Среднего Поволжья (Республика Чувашия и Марий Эл). Начало заселения этого региона происходило во второй половине XVI века. Можно наметить три основных потока в заселении Среднего Поволжья и Волго-Камья русским этносом: с верховьев Волги, из Владимирской, Костромской, Ярославской, Нижегородской и соседних губерний; с верховьев Камы, из Вятской, Вологодской, Пермской, Новгородской губерний; из центра России - Московской, Тверской, а также Курской, Орловской, Рязанской и соседних губерний. В незначительной степени отмечен украинский элемент.
Русское население, переселившись в Среднее Поволжье, в основной своей массе разместилось в долинах рек Свияги, Волги, Суры, Камы, Казанки, Шешмы, Вятки, Белой следующим образом: 1) переселенцы - носители владимирско-поволж-ских говоров занимают центральную часть Волго-Камья, в основном территорию Татарии; 2) переселенцы - носители вологодско-вятских говоров занимают территорию Кировской области, Удмуртии, Пермской области, северной части Башкирии, северо-восточной части Марий Эл; более поздние переселенцы - носители южнорусских акающих говоров вклиниваются отдельными островками на территорию Волжско-Свияжского междуречья, Присурья, центральной части Башкирии, ряда районов Ульяновской, Куйбышевской, Челябинской областей [25].
Для анализа лексического состава говоров позднего заселения крайне важны материалы «Атласа русских народных говоров Волго-Камья». Для последнего экспедициями Казанского университета были обследованы населенные пункты Марийской АССР. Всего на территории восточной части Марийской АССР обследовано 39 населенных пунктов. Авторы утверждают, что говоры на этой территории значительно отличаются от говоров соседних районов Татарской АССР [3, с. 40].
Смежные регионы бассейна р. Волги были обследованы для «Атласа русских говоров Среднего
и Нижнего Поволжья», включившего в себя территории Ульяновской, Самарской, Пензенской, Саратовской, Волгоградской областей - 605 населенных пунктов [2]. В этой работе представлено 39 карт1, хотя составлено было значительно больше и полный свод атласа насчитывает 180 карт. Карты атласа распределяются следующим образом: 12 фонетических карт (сделано 42), 2 грамматические карты (сделано 58). Значительное место в работе занимают лексические карты - 14 единиц: № 23 «Место под домом, хозяйственными постройками, садом, огородом»; № 24 «Название крестьянского дома»; № 25 «Название чердака»; № 26 «Название посуды, в которой растворяют тесто»; № 27 «Употребление слов ковш (ковшик), корец»; № 28 «Чем вынимают горшки из русской печи»; № 29 «Соотношение слов сковородник и чапельник (цапельник)»; № 30 «Название быка-производителя»; № 31 «Название петуха»; № 32 «Соотношение названий овцы с корнями -ягн-, -кот-»; № 33 «Корова мычит, ревет и т. п.»; № 34 «Собака лает, брешет»; № 35 «Диалектные названия льдин»; № 36 «Название вечернего собрания молодежи в помещении». Имеются также три семантические карты: № 37 «Диалектные слова со значением "говорить", "разговаривать"»; № 38 «Диалектные слова со значением "недавно"»; № 39 «Диалектные слова со значением "очень"».
Следует отметить, что на территории Среднего Поволжья (Республика Чувашия и Марий Эл) и ниже по течению реки Волги диалектный ландшафт представляет собой довольно пестрый конгломерат севернорусских, южнорусских и среднерусских говоров, что затрудняет их исследование и репрезентацию. Так, например, территория атласа юго-востока европейской части России, примыкающая к ней территория атласа Волго-Камья, представляет собой образец сосуществования диалектов с различной основой. По материалам 10-го тома атласа русского языка было обследовано 950 населенных пунктов, показывается доминирование говоров с южнорусской основой [14, с. 261].
Весьма интересно было проанализировать неисконную составляющую наших материалов [см.: 16], полученных в ходе полевых исследований в Среднем Поволжье. На основе анализа карты
122
Вестник КГУ Специальный выпуск, 2017
© Мызников С.А., 2017
№ 14 «Помещение для содержания скота» была предпринята попытка выяснения возможных лексических различий между акающими говорами Чувашии и окающими Марий Эл. Полученные результаты подтвердили различие говоров этих территорий. На территории Чувашии фиксируются лексемы конюшня, конюшник, конюшка, которые отсутствуют в Марий Эл. И хотя на первый взгляд это гнездо имеет прозрачную мотивацию, относящуюся только к лошади, полученные контексты свидетельствуют о том, что данные наименования соответствуют теме карты. Подтверждается это и лексикографическими источниками, ср. данные СРНГ: коню'шня 'помещение (обычно утепленное) для скота' Лунин. Пенз., 1945-1950. Новг., Ленингр., Свердл., Заурал., Новосиб.; 'помещение для крупного скота' Сарат., Курган., Киров., Калин., Том., Арм. ССР; 'помещение для коров или мелкого скота' Пенз., Ворон. Ряз., Свердл., Том. [22, вып. 14, с. 278]. Отмечается одно заимствование карда, фиксируемое в говорах обеих республик. Ср. также: ка'рда 'скотный двор' Казан. (Арышхазда) [5, с. 32]; ка'рда широко представлено в регионе, ср. также данные СРНГ: ка'рда 'ограда из жердей вокруг огорода' Перм.; ка'рды 'ограда из жердей, сделанная в поле' Челяб., 1930; ка'рда 'скотный двор, баз, базок, варок, летнее стойло, загородь для скота' Оренб. [8]; ка'рда 'огороженное место для дневного содержания скота' Козьмодемьян. Казан., 1849. Южн. Самар., Симб., Куйбыш., Тамб., Оренб., Уфим., Вост., Костром., Пенз., Вост. Map. АССР, Челяб. Перм., Южн. Урал, Свердл. [22, вып. 13, с. 84-85]. Данный материал имеет соответствия как в тюркских, так и в финно-угорских языках, ср. чуваш. карта 'изгородь, загородь; хлев (не бревенчатый)', при татар. киртэ, башк. кэртэ 'изгородь, ограда; загородка; хлев' с возможной мотивацией на тюркской почве [27, вып. 1, с. 232]. Ср. также татар. карды, башк. карзы 'загон для скота' [10, с. 132]. Финно-угорский материал также обширен, ср. коми карта 'хлев', 'крестьянская надельная земля', коми удор. 'часть дома, где находится дом с сеновалом' [24, с. 149]. Вихман считает коми слово древним чувашским заимствованием [35, с. 69]. Авторы КЭСКЯ рассматривают коми карта 'дом, хозяйство' как заимствование из прибалтийско-финских языков, ср. фин. kartano 'двор, большое именье, усадьба' [13, с. 118]; в последних это гнездо германского происхождения, ср. готск. garda 'огороженное место для скота' [34, вып. 1, с. 318]. Ф.П. Филин полагал, что «термин этот - заимствование из мордовского (ср. морд. кардаз) и первоначально употреблялся в районах соприкосновения с мордовским населением, позже проник (отчасти) и на северо-восток» [28, с. 128]. Б.А. Серебренников относит морд. эрз. кардаз 'двор' к лексемам балтийского происхождения, ср. литов. gardas 'стойло, загородка' [18, с. 243], также
как и П. Аристе, который возводит к балтийским источникам морд. мокш. карда 'хлев', эрз. кардо 'то же' [1, с. 3]. Бутылов сотносит мордовские данные мокш. калдаз, эрз. кардаз 'скотный двор' с татарскими, ср. татар. кардаз 'загон для скота' [6, с. 102].
Весьма близок территориально и поэтому важен для анализа говоров Поволжско-Южноураль-ского региона труд З.П. Здобновой «Атлас русских говоров Башкирии» [9], в котором представлено 108 карт (78-106 лексические карты). Например, материалы карты «Названия косы» с манифестацией лито'вка на севере Башкирии, на наш взгляд, подтверждают отглагольную этимологическую версию: Литовки таки же косы, только потол-ше. На косе написано литой стали. Ленингр. Том., Тобол., Новосиб. Южн. р-ны Краснояр., Глубок. Вост.-Казах.; 'коса-горбуша из литой стали' «Не кованная домашними кузнецами' Онеж., 1931; 'коса-горбуша, сделанная из особого сорта железа' Краснобор. Арх., 1957 [22, вып. 17, с. 73]. Лито'вка 'коса с длинной прямой рукоятью, обычно отлитая из стали' Кирилл. Коса простая и коса литовка, эти простые косы дома ковали в кузнице, а литовки покупали, они востры. Медвежьегор. Белом., Вашк., Каргоп., Кондоп., Плесец. Прионеж., Сланц., Терск., Тихв., Устюжен., Черепов. [21, вып. 3, с. 130-131]. Как видно из иллюстраций, доминирует мотивация - литой, из литой стали, в отличие от предшествующих кованых кос. Отмечается, главное отличие литовки от горбуши -длинная рукоять, позволявшая косцу делать значительный размах и срезать траву широкой полосой. Ею косили траву, некоторые зерновые культуры. Нож литовки был слегка изогнутым. Примерно на середине рукоятки имелось приспособление - палец или круглая рукоятъ для упора правой руки (левая рука косца держала верхний конец рукояти). Подобные косы (сначала кузнечной, а потом и фабричной работы) были широко распространены по всей России. Косы делались из литой либо тигельной стали [7, с. 145]. Вероятно, предположение о связи с этнонимом не имеет оснований. Хотя в ряде случаев такого рода наименования имеют место. Например, у эстонцев в последние десятилетия XIX века на полях крестьянских хозяйств в качестве нового орудия труда стала распространяться полукоса с грабельками с названием эст. läti vikat 'латышская коса', которая была однотипной с латышской и северолитовской, однако она была предназначена для скашивания зерновых [31, с. 59]. См. также о белорусской косе [19, с. 59], о большой немецкой косе (grosse deutsche Harken, grosse deutsche Sense) [32, с. 137].
Автором также было проведено лингвогео-графическое обследование региона по краткому вопроснику. Для обследования и лингвогеогра-фического представления была выбрана сетка «Лексического атласа русских народных гово-
Специальный выпуск, 2017 ^ Вестник КГУ
123
Таблица 1
Районы Среднего Поволжья, в которых было проведено лингвогеографическое обследование
Район Номер ЛАРНГ Номер АРГСП
Волжский 411 1
Горномарийский 357 2
Звениговский 410 3
Килемарский 298 4
Куженерский 305 5
Мари-Турекский Нет 6
Медведевский 358 7
Моркинский 359 8
Новоторъяльский 302 9
Оршанский 300 10
Параньгинский 304 11
Сернурский 303 12
Советский 301 13
Юринский 356 14
Алатырский 532 15
Канашский 447 16
Козловский 407 17
Мариинско-Посадский Нет 18
Порецкий 486 19
Урмарский 408 20
Шумерлинский 445 21
Ядринский 403 22
Янтиковский Нет 23
ров» [12], где за номером сетки стоит административный район2 (табл. 1).
На территории Среднего Поволжья население занималась не только сельским хозяйством и трудовой деятельностью, связанной с главной российской водной артерией - Волгой, но и различными промыслами. Так, например, в Юринской волости Васильсурского уезда (ныне Юринский район Марий Эл) было развито рукавичное производство. Кроме того, в Юрине до 1917 года было более 50 кустарных кожевен, поставляющих на внутренний рынок до 1 миллиона рукавиц, кожи крупного рогатого скота и вторичных деловых отходов кожевенного производства [11, с. 8]. Причем, по рассказам информантов, выделка кож была разрешена только для русского населения.
На этих территориях были развиты различные виды промыслов. Так, в ходе экспедиций были записаны многочисленные тексты, в которых описывалось жжение угля. Ниже представлен пример такого текста, записанный в Волжском районе Марий Эл:
Запасёшь дров, наво'зишь, складёшь йих, завали'шь, ла'потника принесёшь, завали'шь.
'шь, по'сле охраня'шь бе'гашь. Вы'жжэтса, ку'ча у'гля, выгрёба'шь, остыдя'т, в кульё, во'зишь домо'й. А по'сле отправля'ешь за
Во'лго, всё. На хлеб меняли, да. За Во'лго везде', где возьму'т, в Чувашы'и, ве'зде, ве'зде там бра'ли. Там все бра'ли, потому што везде' бы'ли ку'зницы. Сейча'с ничо' не ста'ло вить э'тово, а вить тогда ' всё бы'ло. Жызнь-то, умира'ть неохо'та да'жэ. Вози'ли в Черда'на, в Часыра', в ру'сские, тата'рские, Ондрей Базар, везде. Ельник, сухой е'льник шёл, сырой не пойдёт, а сухой на'дэ было. Пилили такой своей пилой рушно'й, напи'лишь, на лошади'привезёшь. Вот наво'зишь снача'ла, по'сле вот скла'дывашь. Вёсно'й, ле'том вот жжошь. Зимо'й там ничо' не сде'лашь. Ухранять там на'дэ, спать, если прокараулишь, он сгорит весь, и никаке'х углей не останетса. Двое суток, сутки, ковда' вот так выгрёба'ть начина'шь. Через дво'и суток выгрёба'ли. Кучо'нки жгли. Бугор вот был спицыа'льно у нас сделан, а тут вот такая доли'на. Вот в эту доли'ну накладывали. Двухметровы, сучки' обрубали. Плахо, обыкновенно пла'хо, обрубишь сучки', привезёшь, которы толсты, роско'лешь напопола'м плахо-то. Патья' зола остаётса после углей, чёрная и как пыль, хош патья', хош зола, а мы патьё'й звали. В головах делать, там есь пространства. Обва'ливатса дыра, вот тут скорей завали-вашь снова, што'бы этой дыры не было, а то прогорит насквозь, гореть бу'дот, никаке'х углей. Кули из мочала делали. Моча'ло са'ми, из ли'пы, липня'к, это, пили'ли лес, ли'повы дрова, и их выпала'ли, и в о'зеро зама'чивали, а по'сле дра'ли моча'ла. Не мы уж, коне'шно, там други'е уж де'лали. Моча'ла у меня' есь на по'длавке лежы'т. Зада'ния давали, сушы'ли, всё де'лали.
Из всех народов, входивших в состав средне-волжского крестьянства, только русские, а также некоторые мелкие этнические группы, появившиеся здесь позже русских, пришли в этот регион уже будучи крестьянами и имея традиции устройства крестьянских усадьб [30, с. 3]. В настоящее время планировка жилища русских, чуваш и марийцев довольно сходна. У русских в обследуемом регионе традиционно она выглядит следующим образом (рис. 1).
з
а
п
кухня печь е
ч
ь
е
в
х
о
д
горница
Рис. 1. Традиционная планировка жилища на территории Среднего Поволжья
124
Вестник КГУ ^ Специальный выпуск, 2017
Сходным образом описывается усадьба в г. Ядринске середины XIX века: «Дома эти все одноэтажные и большей частью как наружным, так и своим внутренним расположением довольно однообразны: каждый из них имеет три окна на улицу и состоит из одной обширной комнаты, разгороженной вдоль на две неравные половины, из коих правая, большая, называется избою, а левая, где обыкновенно стряпают, называется чуланом. При входе в избу, который обыкновенно против уличных окон, влево у самой стены стоит обыкновенная русская печь челом к улице. От печи до передней стены делается перегородка, отделяющая чулан от избы. Над головой вошедшего расположены полати. А вправо от него к углу и задней стене приделывается широкая лавка, называемая кутник, которая служит вместо кровати. В правом верхнем углу ставятся образа, перед ними стол, перед столом же, начиная с самого переднего угла и кругом по всей избе около стен стоят лавки. У самого же чела печки к левой боковой стенке чулана приделывается шкаф для разной посуды. На полу же перед печкой и перед шкафом прорубается творило или вход в подполье, куда ставятся различные съестные припасы. Дом горожанина имел сени, а вход туда прорубался сбоку. За сенями ставилась клеть (холодный амбар) или такая же изба, только с печью вправо от входа. Во дворе находились сараи для скотины, крытые помещения для инвентаря. В огороде - черная баня или землянка с печью. Следует отметить, что с древности для Марийского края был характерен приречный тип заселения, который сохраняется и до настоящего времени» [23, с. 64].
Для общего наименования жилища в исследованных говорах обычно используется слово изба (17 фиксаций в текстах), лексема хата не была отмечена.
В качестве примера лингвогеографического исследования приведем пример материалов, собранных для карты «Наименования участка земли, на котором находится дом с хозяйственными постройками, огород». Не во всех населенных пунктах удалось собрать материал по данному вопросу. В русских говорах Марий Эл и в низовьях Суры фиксируются лексемы с корнем двор-. Сходные данные отмечаются также в смежных регионах по данным лексикографических источников: двори'на 'земельный участок, занимаемый домом, двором' Царев. Казан., Ветлуж. Нижегор., Ветлуж. Горьк., Междуреч. Волог.; 'участок за огородом' Междуреч. Волог.; 'сарай, хлев и другие хозяйственные постройки' Судог. Влад., Буйск. Костром. [22, вып. 7, с. 298].
Варианты позьмо', па'зьмо фиксируются в русских говорах Чувашии. Бахмутова отмечает лексему пазьмо' 'усадьба' в Теньковском и Верх-не-Услонском районах Татарии [4, с. 65]. Позьмо' 'название места, на котором находится дом с хо-
зяйственными постройками' отмечается в 8 населенных пунктах в Башкирии [9, карта № 78]. Па'зьмо 'пахотный участок' Симб., Пенз., Пск. (Даль); 'усадьба, место под двором, домом' Тетюш. Казан., 1858. Казан., Пенз. Козьмодемьян. Казан., Ставроп. Самар. [22, вып. 25, с. 151]. По данным СРНГ, лексема позьмо' отмечается в сходных значениях: 'усадьба (дом с хозяйственными постройками и огородом)' Тамб., Сарат., Пенз., Ряз., Куй-быш., Вост. Закамье, р. Урал.; 'усадебный участок, место под двором, домом' Тетюш. Казан., 1854. Казан., Пенз. Вост. Map. АССР, Сарат., Куйбыш., Чкал., р. Урал, Пенз.; 'приусадебный участок; огород' Богатов. Куйбыш., Куйбыш., Сарат., Пенз., р. Урал.; 'участок земли, надел' Горбат. Нижегор., 1849. Симб., Казан, Пенз, р. Урал, Сарат.; 'место, на котором лежало сено' р. Урал [22, вып. 28, с. 343]. В Балтайском районе Саратовской области слово позьмо 'место, на котором стоит крестьянская усадьба' уже в 50-е годы XX века выходило из употребления [29, с. 124].
Лексема порся'к впервые зафиксирована нами в Советском районе Марий Эл, ее следует сопоставлять с марийскими данными, ср. мар. парчак 'кусочек, клочек, небольшая часть чего-л.' [20, вып. 5, с. 45].
Лексема осы'рок имеет значительные фиксации в вологодско-вятских говорах: осы'рок 'земельный участок с домом, хозяйственными постройками, огородом, садом; усадьба'. Котелън. Вят., Орл. Вят., 1881, Киров., Костром., Вост. Map. АССР; 'приусадебный участок' Котельн. Вят., Киров. «Рядом с домом бывает приусадебное место, называемое творилом, осырком или огорожьем» Волог., Костром., Горьк.; 'место, занимаемое хозяйственными постройками' Кикнур. Киров.; 'часть усадебной земли, занятая под огородом' Волог., 1902. Киров., Вост. Map. АССР; 'огород на низком месте' Ордын., Сузун. Новосиб.; 'часть крестьянской усадьбы, где находится ток для молотьбы и овин' Вят., 1915; 'участок леса' Вост Map. АССР [22, вып. 24, с. 100].
Трудно сказать, имеет ли отношение к данному материалу лексема сырт 'надел земли вдали от села', отмечаемая в русских говорах Мордовии [26, с. 225]. Она возводится традиционно к тюркским данным, ср. сйрт 'холм, возвышенность; постепенное возвышение', при. алт., турец., крым.-татар., киргиз., казах. сырт 'задняя часть; спина; наружная часть; сторона; возвышенность, бугор, холм'; якут. сыыр, сыырт 'возвышенность' [17, вып. 4, с. 646-647]. Мурзаев отмечает, что «в русскую географическую терминологию проникло тюркское слово сырт - вытянутая возвышенность... или высокие волнистые поверхности в верхнем поясе Тянь-Шаня и Памира (не только в Азии, но и в Европе, например, волго-донской сырт». Из русской литературы слово проникло в западноевропейские
Специальный выпуск, 2017 Вестник КГУ
125
языки: англ. и франц. syrts, нем. Surten» [15, с. 30]. Венг. sirt рассматривается как заимствование из др.-чуваш. *syrt [15, с. 124]. Ср. также мар. диал. сурт 'гора, бугор, возвышенность' [20, вып. 6, с. 343].
Следует отметить, что лексика, которая фиксируется в обследуемом регионе, в большинстве случаев не является уникальной, характерной только для Среднего Поволжья. Значительная часть слов отмечается в смежных регионах, образуя единые ареалы.
Имеются единицы, распространенные в Верхнем и Среднем Поволжье и в смежных регионах; ряд лексем, отмеченных в обследованном регионе, фиксируется также в костромских говорах, часть лексем обследованного региона образует единый ареал со смежными говорами Татарстана. Для акающих говоров Чувашской республики характерны лексические связи с южнорусскими говорами. Для русских говоров Марий Эл отмечаются общие ареалы со смежными вятскими говорами.
Примечания
1 В данной работе, как и во многих других региональных атласах, сбор материала был осуществлен по Программе ДАРЯ.
2 Карты Атласа русских говоров Среднего Поволжья (АРГСП) см. в книге: [16].
Библиографический список
1. Аристе П. Вопрос о балтийских заимствованиях в финно-угорских языках // Вопросы марийского языкознания. - Йошкар-Ола, 1973. -Вып. 3. - С. 3-7.
2. Баранникова Л.И. Атлас русских народных говоров Среднего и Нижнего Поволжья. - Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2000. - 103 с.
3. Бахмутова Е.К. Атлас русских говоров Вол-го-Камья (Постановка проблемы. История ее научной разработки) // Ученые записки Казанского гос. ун-та. - Казань, 1955. - Т. 115, кн. 9. - С. 5-44.
4. Бахмутова Е.К. Диалектологическая экспедиция Казанского университета летом 1945 г. // Бюллетень Диалектологического сектора Института русского языка. - М.; Л., 1948. - Вып. 2. -С. 62-68.
5. Будде Е.Ф. Главнейшие черты народного говора в Казанской губернии // Русский филологический вестник: (отдельный оттиск). - Варшава, 1894. - С. 1-36.
6. Бутылов Н.В. Тюркские заимствования в мордовских языках: дис. ... канд. филол. наук. -Саранск, 1998. - 190 с.
7. Гвоздева Ж.В. Коллекция орудий жатвы и косьбы в фондах музея-заповедника «Кижи» // Кижский вестник. - Петрозаводск, 2000. - № 5. -С. 141-148.
8. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. -М.; СПб., 1880-1882.
9. Здобнова З.П. Атлас русских говоров Башкирии: в 2 ч. - Уфа: Гилем, 2008.
10. Исанбаев Н.И. Марийско-тюркские языковые контакты. Ч. 1. Татарские и башкирские заимствования. - Йошкар-Ола: Мар. кн. изд-во, 1989. - 176 с.
11. Кислое К. Очерки Юринской жизни. - Коз-модемьянск: Козьмодем. гор. тип., 1998. - 101 с.
12. Лексический атлас русских народных говоров: Пробный выпуск. - СПб.: Наука, 2004. - 304 с.
13. Лыткин В.И., Гуляев Е.С. Краткий этимологический словарь коми языка. - Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1999. - 430 с.
14. Малаховский В.А. Несколько поправок к диалектологической карте русского языка // Ученые записки Куйбышевского гос. пед. ин-та. - 1955. -Вып. 13. - С. 255-262.
15. Мурзаев Э.М. Словарь народных географических терминов. - М.: Мысль, 1984. - 653 с.
16. Мызников С.А. Русские говоры Среднего Поволжья: Республика Чувашия, Марий Эл. -СПб.: Наука, 2005. - 636 с.
17. Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. Т. 1-4. - СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1899-1911.
18. Серебренников Б.А. Об окраинных диалектах и говорах коми языка // Советское финно-угро-ведение, 1965. - № 1. - С. 99-104.
19. Сержпутовский А.К. Земледельческие орудия Белорусского Полесья // Материалы по этнографии России. Т. 1. - СПб., 1910.
20. Словарь марийского языка. Т. 1-10. - Йошкар-Ола, 1990-2005.
21. Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. Т. 1-6 / гл. ред. А.С. Герд. -СПб., 1994-2005.
22. Словарь русских народных говоров. Т. 1-48. - Л., СПб., 1965-2015.
23. Современная этническая культура финно-угров Поволжья и Приуралья / отв. ред. Н.Ф. Мок-шин. - Йошкар-Ола, 2002. - 140 с.
24. Сравнительный словарь коми-зырянских диалектов. - Сыктывкар, 1961.
25. Субаева Р.Х. Русская топонимика Волго-Камья (Татарская АССР) // Материалы и исследования по диалектологии Волго-Камья. - Казань, 1961. - С. 186-218. - (Ученые записки Казанского гос. ун-та, т. 121, кн. 3).
26. Сывороткин М.М. Система адаптации заимствованной лексики тюркского и финно-угорского происхождения в современных русских говорах Окско-Волжско-Сурского региона. - Саранск, 2004. - 460 с.
27. Федотов М.Р. Этимологический словарь чувашского языка. Т. 1-2. - Чебоксары, 1996.
28. Филин Ф.П. Исследование о лексике русских говоров. По материалам сельскохозяйственной терминологии // Труды Института языка и мышления имени Н.Я. Марра. VI. Сер.: Slavica. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. - № 1. - 207 с.
126
Вестник КГУ Специальный выпуск, 2017
Особенности употреблении форм среднего рода в говорах Симбирского Заволжья
29. Худякова Э. Говор села Царевщины Балтийского района Саратовской области // Диалектологический сборник: Материалы по говорам Саратовской области. - Саратов, 1952. - Вып. 1. -С. 115-129. - (Ученые записки Саратовского гос. ун-та им. Н.Г. Чернышевского, т. 32).
30. Шенников А.А. Крестьянские усадьбы Среднего Поволжья и Прикамья с XVI до начала XX вв. // Этнография народов Восточной Европы. - Л., 1977. - С. 3-38.
31. Яягосильд Э.К. Уборка ржи в Эстонии (конец XIX - начало XX века) // Этнографическое кар-
тографирование материальной культуры народов Прибалтики. - М.: Наука, 1975. - С. 48-62.
32. Bomann W. Bäurliches Hauswesen und Tagewerk im alten Niedersachsen. - Weimar, 1927.
33. Gombocz Z. Die bulgarisch-türkischen Lehnwörter in der Ungarischen Sprache // SUST, XXX, 1912.
34. Suomen sanojen alkuperä: Etymologinen sanakiija. O. 1-3. - Helsinki, 1992-2000.
35. Wichmann Y. Die tschuwassischen Lehnwörter in den permischen Sprachen. -MSFO, 21. Helsingfors, 1903.
УДК 811.161.1 ; 81'282
Мызникова Янина Валерьевна
кандидат филологических наук Санкт-Петербургский государственный университет
janinam@mail.ru
ОСОБЕННОСТИ УПОТРЕБЛЕНИИ ФОРМ СРЕДНЕГО РОДА В ГОВОРАХ СИМБИРСКОГО ЗАВОЛЖЬЯ
В данной статье исследуется употребление существительных среднего рода и форм согласующихся с ними прилагательных, причастий, глаголов, а также соотносящихся со словами среднего рода местоимений в говорах Симбирского Заволжья. Рассматривается возможность иноязычного влияния на образование родовых форм. Исследуемые говоры относятся к числу типичных для Поволжья говоров с неполным оканьем, при этом имеют и некоторые черты южнорусского наречия. К таким чертам можно было бы отнести и случаи «утраты» форм среднего рода, однако в изучаемых говорах они заменяются на мужской род, а не на женский, как обычно происходит в южнорусских говорах. Как показало исследование, случаи замены форм среднего рода на мужской зафиксированы преимущественно в сёлах с этнически смешанным или мордовским по происхождению населением. Учитывая факты слабой противопоставленности форм мужского и среднего рода в изучаемых говорах, иноязычное влияние в случаях замены среднего рода на мужской можно считать допустимым.
Ключевые слова: говоры Симбирского Заволжья, владимирско-поволжская группа говоров, категория рода, формы среднего рода, языковые контакты, иноязычное влияние, согласование.
иалектные особенности, связанные с категорией рода, проявляются чаще всего в так называемом переходе существительных среднего рода в женский и, гораздо реже, в мужской род. Явления «перехода» среднего рода в женский отмечаются преимущественно в южнорусских говорах. В севернорусских говорах явлений утраты среднего рода практически не наблюдается. Единичные случаи фиксируются во владимирско-поволжских говорах. Наиболее активно явления «утраты» среднего рода с заменой его на женский наблюдаются в говорах к югу и юго-востоку от Москвы (тамбовские, липецкие и воронежские говоры) [3, с. 199]. При этом «утрата» может проявляться в согласовании существительных среднего рода с прилагательными в женском роде в именительном падеже (большая стада, большая вядро), при сохранении в косвенных падежах окончаний среднего-мужского рода (большому стаду), но может распространяться и на все косвенные падежи (большой стаде). Значительно реже наблюдается «переход» существительных среднего рода в мужской (большой стадо, хороший вымя). Исследователи отмечают подобные явления «на территории к западу от Москвы (в р-не Малоярославца, Наро-Фоминска, Вереи, Гжатска), в некоторых
районах Калужской области (Медынский), а также на территории, где русское население соседствует с нерусским (например, Приуралье)» [6, с. 103].
Ульяновская область представляет собой территорию позднего заселения с говорами переходного типа. Отметим также, что Ульяновская область является регионом активного этноязыкового взаимодействия. Для говоров территории Поволжья проблема использования форм среднего рода не является новой темой. Наиболее тщательно она разработана для говоров Самарского края в работах Е.С. Скобликовой и И.В. Новиковой, Г.В. Ми-хеевой и Т.Ф. Зибровой, Т.Е. Баженовой.
Как видно из работ указанных авторов, в Самарской области и на близлежащих территориях почти все акающие, в том числе южнорусские, говоры охватываются разнообразными проявлениями перехода существительных среднего рода в женский. Е.С. Скобликова отмечает, что в Самарской области «в тех относительно немногих севернорусских говорах, где отмечаются факты разрушения среднего рода, в большинстве случаев фиксируется переход не в женский, а в мужской род» [5, с. 51]. При этом, по наблюдениям Г.В. Михеевой и Т.Ф. Зибровой, «переход в мужской род сочетается с сохранением среднего рода и (реже) с переходом в женский» [3,
© Мызникова Я.В., 2017
Специальный выпуск, 2017 Вестник КГУ
127
