CC BY
42
ФИЛОСОФИЯ
PHILOSOPHY
УДК 159.922
В. В. Давыдов
К ВОПРОСУ О ДЕЙСТВИИ ЭКОЛОГИЧЕСКОГО ФАКТОРА В ЭВОЛЮЦИИ СОЗНАНИЯ
В статье рассматривается гипотеза об определяющем значении экологического фактора (понимаемого как результат действия демографического и технико-технологического факторов) в эволюционном становлении сознания. Перспективность данной гипотезы оценивается автором в связи с состоятельностью представлений о сознании как об усложненной психике.
Ключевые слова: происхождение сознания, когнитивная эволюция, экология поведения, социогенез
V. V. Davydov
ON ECOLOGICAL FACTOR OPERATION IN CONSCIOUSNESS EVOLUTION
The article envisages the hypothesis of ecological factor (treated as the result of demographic and technical-technological factors interaction) grounding value in the evolutionary development of consciousness. The perspective of this hypothesis is estimated by the author in the context of vision of consciousness as the form of overstructured psyche.
Key words: consciousness origin, cognitive evolution, ecology of conduct, socio-genesis
Объясняя когнитивную эмансипацию индивида, обеспечивающую появление уникальной внутренней среды субъективного опыта, и специфику когнитивных программ эмансипированного индивида, в рамках эволюционной парадигмы целесообразно сделать два допущения: первое — когнитивная эмансипация индивида (особи) произошла на базе сложившихся ранее более масштабных когнитивных программ (видовых и популяционных); второе — индивид может актуализировать специфику собственных когнитивных практик. Первое допущение кажется разумным. А второе может быть оспорено и определено как иллюзия со ссылкой на герменевтический круг, в который попадает исследователь когнитивной эволюции, пытаясь понять природу субъективности без ясного представления о границах и формах собственной субъективности в процессе познания.
В данной статье обратимся к одному из возможных направлений рассуждения о феномене субъективности в эволюционной перспективе. Это направление подразумевает как
свое условие допущение о естественной преемственности субъективно опосредованной психики по отношению к когнитивным практикам, обеспеченных действием генетических программ. А другой характеристикой этого направления является некритическое отношение к вопросу о состоятельности допущения о способности когнитивно эмансипированного индивида актуализировать специфику собственных когнитивных практик.
Преемственность феномена сознания к когнитивным практикам животных предков можно рассматривать в двух аспектах: этологическом и психологическом.
Сущность сознания в общих естественных признаках определяется в связи с исследованиями экологической стратегии предков человека, или экологией человеческого поведения (поведенческой экологией). Естественные факторы, определяющие генезис сознания, заданы эволюционной историей человека, и это, прежде всего, — эволюция его адаптационного поведения на популяционном уровне. Варианты рассмотрения генезиса сознания в
связи с эволюционной историей человека на уровне вида (на генетическом уровне) в рамках экологического же подхода тоже возможны. Но для решения проблемы генезиса сознания эти варианты малозначимы, поскольку конечные выводы о сущности сознания здесь будут сходными с выводами, полученными исследователями экологической стратегии популяций: сознание — продукт когнитивной эволюции, которую в сущности надо понимать как совершенствование способов информационного контроля среды. Различие подходов связанно с пониманием «субъекта», который осуществляет этот контроль. Принципы, механизмы и виды отбора поведенческих социальных признаков можно представлять по-разному. Важно, что имеет место общий подход к объяснению сознания в статусе эволюционного завоевания. Подход представляет собой цепочку последовательных объяснений поведения естественных объединений первых людей. Началом объяснительной процедуры являются некоторые предположения.
Предполагается, что деятельность и психическое отражение в специфической прото-социальной среде ведет к появлению эффекта построения моделей психики «другого сознания», сложных интенций. Сознание как психический феномен связано с функцией контроля сложных психологических процессов в протосоциальной среде. Как связан феноменальный аспект сознания и его функциональная интерпретация (по-другому говоря: что означает связан?) — это вопрос, который данным подходом не востребован. Вопрос о характере отношения феноменального и функционального аспектов сознания не является вопросом экологии поведения. Он возникает в перспективе эволюционных исследований, в которых имеется потенциальная связь с эволюционной психологией (причем без помощи возрастной и социальной психологии эту связь наладить очень трудно, что нужно иметь в виду при оценке ее «чистоты» с методологической точки зрения).
Другой акцент при рассмотрении экологии поведения предков человека делается на использовании ими орудий. Технико-технологический уровень адаптационных практик людей предполагает преобразовательные, производительные действия индивидов. Люди создают среду своего обитания (искусственную), а не приспосабливаются к данной. Эта
среда имеет определенные универсальные характеристики, что позволяет представителям разных общностей независимо от естественных детерминант культуры находить общий язык, взаимодействовать; позволяет адаптироваться к любым естественным условиям, заменяя новыми, «искусственными». Распространяя эту среду неограниченно в принципе, люди обеспечивали себе, таким образом, демографический рост. Хотя можно полагать и обратную зависимость: демографический рост требовал создания унифицированной глобальной экологической ниши. Создать ее можно, используя технику. Использование техники — это именно экологическая сберегающая по результату стратегия: действуя в рамках естественных для него адаптационных практик, человек — при сохранении тенденции к неограниченному росту человеческих популяций — разрушал бы любую экологическую нишу.
Если сознание как когниция формировалось под действием демографического и технико-технологического факторов, в специфическом процессе освоения экологической ниши, то нужно указать, сравнивая предков человека с другими животными, в чем специфика динамики состава человеческих популяций, в чем специфика человеческих орудий и производственных операций и каким образом в итоге, благодаря этой специфике, мы можем получить общую специфику экологической стратегии.
Отвечая на первый из этих трех вопросов, можно указать на неограниченный в принципе рост численного состава человеческих общностей. Это их главная специфика, и обусловлена она следующим. По каким-то причинам перестал действовать (или стал действовать без значительного влияния) один из естественных механизмов формирования состава популяции, определяющий оптимальное для воспроизводства число особей и, соответственно, структуру отношений между ними. По некоторым причинам популяции предков человека перестали зависеть от действия принципа соотношения биомассы в пищевой цепочке и стали прирастать или убывать независимо от естественно заданного количества биомассы, независимо от наличия / отсутствия конкурентов в экологической нише, независимо от наличия / отсутствия в пищевой цепочке «вторичных потребителей» (хищников). Также популяции предков современного чело-
века в своем численном составе оказались независимы от действия принципов, формирующих половозрастной состав и репродуктивность популяций других биологических видов. У человеческих популяций нет «оптимального» численного состава, и рост этих популяций принципиально неограничен (механизм, регулирующий их численность, один — повышенная смертность вследствие действия техногенных и демографических факторов).
Технику (орудия), кроме человека, используют и другие виды. Технические творения человека принципиально нового типа: они требовали коллективного участия при их создании и коллективной эксплуатации в итоге, а следовательно, — усложнения непосредственных психических процессов и механизмов их контроля. Коллективный статус технологий или операций с техникой нужно понимать широко: если орудие создается индивидом, но при этом создается в специально выделенном коллективом интервале социального времени либо создается по общей и обязательной для всех индивидов технологии, то это — коллективная технология (операция). Усложнение психики определено опять-таки необходимостью строить «теорию сознания» другого сознания, участвующего прямо (как партнер) или косвенно (как гарант осуществления процесса) в технико-технологической деятельности. Кроме того, специфичная для человека техника информационно независима от него таким же образом, как независима от человека система социальных отношений в сообществах (популяциях), численный состав которых превосходит пороговое значение, достаточное для осуществления контроля внутри-популяционных отношений с помощью генетической информации. Техникой (по крайней мере, техникой определенной степени сложности) тоже нельзя управлять без представления о ее независимом информационном статусе (без представления о том, что она может функционировать без нашего участия или безотносительно нас). Независимый информационный статус при определении специфики человеческой техники гораздо важнее ее «сложности», соотносимости с морфологией.
Исходя из особенностей динамики состава человеческих популяций и специфики человеческих орудий и производственных операций, можно определить главную характеристику человеческой экологической стратегии.
Возвышаясь над природой, человек стремится минимизировать свою естественную зависимость от физической реальности и жизни для того, чтобы сохранить себя как тело и как функцию жизни. Человек не может не быть физическим телом и не может не быть живым. Но он стремится быть в природе и идеально. Он заменяет физическое присутствие символическим; дублирует и дополняет жизненные функции, создавая новые виртуальные компоненты живых систем, новые системы функционально организованной материи, относительно которых модернизируется функция жизни.
Причины неограниченного роста человеческих популяций и появления коллективной техники требуют особого рассмотрения. Они важны, с точки зрения философии сознания, поскольку позволяют завершить натурализацию сознания, завершить объяснительную процедуру, перейдя от обнаружения действия принципов экологии относительно сознания к обнаружению причин их реализации в конкретных уникальных условиях. Но не будем забывать, что исходным пунктом этого движения к разгадке сущности сознания являются гипотезы и интуиции исследователей-эволю-ционистов (о связи генезиса сознания с ростом сложности психических процессов, например).
Демографический рост мог быть обусловлен количественными и качественными изменениями в рационе питания. Одомашнивание растений и животных обеспечило человеку независимость от естественной биопродуктивности среды, позволило свободно расширять ареал обитания или менять его, что, очевидно, открывало новые возможности для репродукции. Рацион питания могли изменять «пищевые табу», ограничивающие естественное для предков современного человека пищевое поведение (ограничивающие всеядность человека). Рост численного состава популяции в данном случае происходит за счет перераспределения потребляемых продуктов между составляющими популяцию группами с последующим закреплением за каждой определенного продукта. Пищевые табу появились, видимо, после того, как было реализовано одомашнивание. Адаптационное преимущество, которое дает ограничение естественного пищевого поведения, заключается в снижении общего давления на экологическую нишу за
счет дифференцированного подхода к ее ресурсам. За чем следует формирование нескольких независимых друг от друга хозяйственных циклов, к каждому из которых оказывается привязанной динамика отдельной группы (своя демографическая история, так сказать). Отсутствие конкуренции между этими группами вместе с поддержанием специализации в рационе каждой группы создает в итоге интересную картину. Репродуктивный цикл каждой малой группы внутри популяции (или — в другом случае — каждой популяции внутри сообщества) оказывается прямо зависимым от поддерживаемого «пищевыми табу» хозяйственного цикла. Можно сказать, что здесь для малой группы начинается конкурентная борьба с видом растения или животного волей эволюционной судьбы выбранного этой группе в «контр-агенты». Эту конкурентную борьбу можно назвать и коэволюцией (уместно вспомнить в данном контексте тотемизм и его противоречивую психологическую «подкладку» — объект промысла является вместе с тем объектом поклонения; охотника и жертву связывает кровное родство). Эффектом, полученным в результате процесса фиктивной конкурентной борьбы или спровоцированной коэволюции, является общий рост численного состава популяции или сообщества. Правда, этот эффект не является гарантированным. Не всякая группа, реализовавшая проекты одомашнивания и дифференцированного подхода к пищевым ресурсам, оказывается победителем в противостоянии или совместном становлении с видом-партнером. Это, видимо, один из примеров «филогенетического гамбита».
Демографическому росту (скачку) могло способствовать и появление искусственных потребностей, непрагматических коммуникаций. Относительно таких «социальных причуд, которые позволяют создать связь между членами группы» [3, р. 162], формировались общности, перегруппировывались популяции в обход естественных принципов их формирования. Основой для «причуд», обусловливающих качественно новые связи между особями и типы общностей, выступало игровое поведение и поведение, направленное на снятие психологической напряженности (агрессивных интенций) внутри группы. Антропологи давно обратили внимание на «анти-агрессив-ное» протосоциальное поведение некоторых видов животных, например, карликовых шим-
панзе (бонобо). Ценность такого поведения состоит, во-первых, в укрупнении естественных групп миролюбивых особей, что, в свою очередь, позволяло решать важные адаптационные задачи (контроля максимума территории, например). Во-вторых, ценной является сама новая система отношений, поскольку она обеспечивает интеграцию группы при отсутствии у составляющих ее особей сугубо биологических «мотивов» поддержания общности, либо перекрывает дезинтегрирующие тенденции; что опять-таки необходимо для решения стратегических адаптационных задач. Кроме тактики укрупнения популяции путем вливания в нее новых групп, миролюбивые приматы получают еще возможность увеличивать свою численность за счет относительно свободного и «бесконтрольного» размножения: всякая новая особь будет интегрирована в протосоциальную среду, будет учтена гибкой системой непрагматических коммуникаций, а при необходимости сыграет свою определенную природой роль.
Возникновение техники, специфичной для человека, было обусловлено коллективным образом жизни, во-первых, и особенностями человеческой морфологии, во-вторых.
Ранеее коротко было указано на то, что появление санкционированного группой временного интервала, который может быть заполнен деятельностью по изготовлению полезных в итоге для всей группы орудий, например, возможно в больших миролюбивых группах. Жесткий стандарт изготовляемого орудия (консерватизм технологии) позволял группе идентифицировать действия особи как правильные и необходимые, идентифицировать увлеченную технологической деятельностью особь как «своего». А отступление от стандарта каралось как несанкционированное действие, как действие потенциального «чужака».
Также интеллектуально затратная, имеющая большую информационную емкость техника могла иметь статус «коллективного органа», с помощью которого происходила адаптация к среде критически больших популяций. Это был внебиологический орган, поскольку и владеющая этим органом общность тоже имеет надбиологическую структуру. Это был орган, вынесенный в среду и относительно независимый от параметров жизнедеятельности отдельных индивидов.
Далее обратим внимание на ряд особенностей морфологии человека, известных в каче-
стве важных для технической деятельности. Это полифункциональный парный орган (рука), бинокулярное зрение, произвольно контролируемая дыхательная система. Первые две особенности создают для особи уникальную среду опыта, контроль которой предполагает согласование нескольких информационных потоков: информацию о свойствах органа, о свойствах предмета и о свойствах предмета, полученных в результате взаимодействия с органом. Третья особенность тоже имеет немаловажное значение. Произвольная тонкая моторика без контроля дыхания трудноосуществима. Коммуникация во время выполнения сложных коллективных операций (например, коллективного промысла) тоже требует произвольного осуществления дыхательной функции. Иначе физические нагрузки и общение посредством вокализированных звуков в одном временном интервале можно будет совмещать только с большими затратами энергии или вообще нельзя будет совмещать (животное будет задыхаться). Да и сама способность к ритмической организации естественных вокализаций и жестикуляции (подготавливающая генезис языковой способности) без этой особенности невозможна. С психическим контролем моторики, сложности отдельных операций, обеспечивающей изготовление первых орудий предками человека, непосредственно генезис сознания не связан. Важнее обеспеченный функцией контроля дыхания общий и продолжительный «синтаксис» этих операций, безусловно, качественно усложняющий психическую жизнь.
Можно иметь в виду и другие особенности морфологии человека. Но, в принципе, пока важно утвердить тезис о том, что человеческое тело дает ряд эволюционных преимуществ перед другими видами. Оно позволяет создавать, контролировать, использовать специфическую (сложную, информационно емкую) технику. Происхождение сознания связано с функцией психического контроля техникотехнологической деятельности в случайно открывшейся эволюционной перспективе.
Наконец, на генетическом уровне экология человеческого поведения опирается на какие-то общие в качестве причины и для демографических, и для технических прорывов «естественные» способности предков человека, сформированные в направленном процесс селекции протосоциальных качеств. Вообще, это способности коллективных животных (их
исследованию в связи с проблемой происхождения сознания традиционно уделяется много внимания). В частности, это способности к альтруистическому поведению, к «совместному вниманию».
Итак, с точки зрения экологии человеческого поведении, о сознании свидетельствуют практикуемое индивидами поведение, учитывающее обусловленную сложными демографическими обстоятельствами психическую жизнь другого индивида, и также поведение, учитывающее информацию, которая реализована в относительно независимой от индивида функционально технике или которой располагает другой индивид относительно такой техники.
Если вернуться к начальному предположению о связи генезиса сознания с процессом естественного усложнения психической жизни в человеческих популяциях, то нужно оценить степень надежности этого предположения. Действительно ли сознание — это «усложненная психика»? Может ли психика быть «простой»? Всегда ли «простое» поведение говорит о «простоте» психики? И всегда ли «сложное» поведение требует «сложной» психики?
Оценивая исходное предположение «бихе-виорально-экологического» проекта натурализации сознания, нужно учитывать, прежде всего, тот факт, что поведение других биологических видов тоже может казаться удивительно сложным. Эволюционный шовинизм — позиция, с которой часто выступают исследователи сознания, — заставляет искать «истоки» сознания в предварительно упрощенной психике животных. Упрощенной за счет упрощения их поведения. В тех случаях, когда поведение упростить невозможно, когда оно так похоже на поведение существа со сложной психической жизнью, упрощение производится путем указания животному его места на «эволюционном дереве». Попутно вводятся в оборот особые категории для обозначения «похожих на сознательные» поведенческих эффектов («коллективный разум», например). С другой стороны, примеры «сложного» поведения, скажем, некоторых насекомых внушают иллюзию удивительной «сложности» их психической жизни (им можно приписывать лень, трудолюбие, самоотверженность, смекалку и пр.). А примеры относительно «простого» поведения человекообразных обезьян убеждают в «простое» их психической жизни в сравнении с психической жизнью людей.
Сравнение с людьми делает честь человекообразным обезьянам, но сравнение их с пчелами и муравьями является невыгодным и как будто компрометирует. Ведь они так близки эволюционно к человеку и так далеки от насекомых.
Может показаться, что исследование поведения, экологических практик животных рано или поздно приведут к пересмотру интеллектуальной иерархии видов. В новой иерархии далекие от человека пчелы, муравьи, осьминоги и дельфины окажутся выше многих более близких человеку млекопитающих. Вопросы «откуда берется такое сложное поведение у существа с таким мозгом? на таком раннем этапе развития?» потребуют ответов. Для того чтобы дать ответы на подобные вопросы, потребуется либо пересмотр исходных предположений о психике (она не будет рассматриваться в связи с морфологией, филогенезом), либо пересмотр психологических интерпретаций некоторых случаев «сложного» поведения (а далее, возможно, всех таких случаев). Первый путь очевидно ненаучен. Второй путь как натуралистический философский проект требует времени для реализации. Скорее всего, не все случаи «сложного» поведения можно интерпретировать как связанные со сложными психическими процессами, подобными тем, что имеют специфический «синтаксис». Последний можно представлять как «синтаксис тех целесообразных акций, которые человек намерен воспроизвести в следующий момент. Такой акцией может быть как осмысленное вербальное высказывание, сентенция на жестовом языке знаков и чисто физическое действие (например, метание камня в цель либо игра на фортепьяно» [1, с. 232]). Континуум, потенциально заполненный вербально опосредованной мыслью, — это то, что известно человеку как его сознание. Возможность построения данного континуума открылась в эволюции, но эта возможность не является единственным условием построения «сложного» поведения.
«Интегральные исследования интеллекта животных» в связи с экспериментальным рассмотрением орудийной деятельности животных (их способности к «оценке обстоятельств, поиску подходящих предметов, планированию действий, коммуникации с конспецификами» [2, с. 21]), о необходимости которых говорят биологи, могут сталкиваться с разными методологическими и теоретическими проблема-
ми. В частности, с главной: «Вопрос о том, реализуется ли наблюдаемый в некоторых экспериментах высокий когнитивный потенциал животных в ситуациях, не требующих использования орудий, или это узко направленная видовая „гениальность—требует дальнейших исследований» [2, с. 21]. Существуют также указания на то, что свидетельством перспективного в отношении человеческих способностей развития интеллекта животных может выступать не только их способность использовать орудия, но и осуществлять сходные по моторике операции с естественными объектами (плодами, например). Можно вообще полагать, что некоторые животные решают сложные задачи такого класса, что нам, людям, имеющим дело со своим классом задач, их интеллект кажется «инстинктом» или чем-то в этом роде. Указания на «интеллектуальное» поведение, например, насекомых, могут казаться условными или слишком смелыми; но ведь их интеллект может иметь другую природу (он не связан с орудийной деятельностью, со способностью к самоидентификации, с обманом и пр.).
Внимание к многообразию экологических условий, в которых оказываются популяции живущих на Земле биологических видов, и многообразию адаптационных стратегий, практикуемых популяциями (сообществами) и особями (индивидами), может привести исследователей сознания к тому, что они начнут искать его универсальные признаки не в психике и не в мозге. Не в психике, поскольку необходимый для выживания живого существа «фокус» действительности (известного нам, людям, как наша приватная субъективность) всегда имеет место и не обязательным образом зависит от, например, способности к коммуникации посредством вербального языка, построению «теорий сознания» «другого», от формирования высших когнитивных функций. Не в мозге, поскольку обеспечивать наличие этого «фокуса» мозги разных биологических видов могут различным образом — от простого возбуждения выше определенного порога, до активации специализирующихся на поддержании функции сознания нейронных цепей, до активации когерентной группы нейронов относительно несогласованных действий других групп и т. д. [5, р. 274-275]. Сознание передоверяется природе, материи. Указания на особенности эволюции мозга и психики человека перестают, таким образом, объяснять
происхождение сознания. Они объясняют только происхождение известного нам, людям, «человеческого сознания». Тогда как необъ-ясненными остаются «другие сознания», имеющие свои психические и мозговые характеристики. Также необъясненным остается «сознание вообще», т. е. то, что присутствует в природе как упомянутый ранее общий для всех существ, живущих на Земле и имеющих мозг и психику, «фокус» действительности. Следовательно, объяснение происхождения человеческого сознания в эволюционной перспективе будет осуществимо в два этапа. На первом этапе объясняется возникновение принципиально общего для всех существ, способных к психическому отражению внешнего мира, опыта протосознания, обусловленного какими-то универсальными характеристиками среды илижизни. На втором этапе объясняется происхождение особой модификации протосознания под действием определенных факторов среды. Какова необходимость в спекуляциях первого этапа? На наш взгляд, сегодня они востребованы (можно сказать, востребованы снова) по причине того, что связь субъективности с психикой и мозгом прояснена наукой в гораздо меньшей степени, чем связь психики и мозга с поведением. В представлении некоторых современных философов-натуралистов единый «фокус» протосознания симметричен относительно мозга и психики общим для всех живых существ актам адаптации. Эта симметрия моделируется теми и интригует тех, кто считает, видимо, что субъективность не может быть связана с психикой (в частности, когнитивной системой), мозгом человека без потери «натуралистического»
Библиографич
1. Панов Е.Н. Орудийная деятельность и ком-
муникация шимпанзе в природе // Разумное поведение и язык:коммуникативные системы животных и язык человека, проблема происхождения языка. М.: Яз. славян. культур, 2008.
2. Резникова Ж. И. Исследование орудийной
деятельности как путь к интегральной оценке когнитивных возможностей животных // Журн. общ. биологии. 2006. Т. 67. №1.
взгляда на мир и без потери верности базовым принципам эволюционной парадигмы. Хорошее эволюционистское объяснение сознания должно включать в себя несколько обязательных пунктов: доказательство состоявшегося действия отбора относительно сознания как признака; экологическое объяснение адаптивного преимущества сознания; доказательство того, что сознание является наследуемым признаком; информация о структуре популяции; информацию о «полярности» сознания как признака в филогенезе (о возможности его реализации как функции независимого от того способа, каким оно реализовано у человека) [4, p. 74]. Пока все эти пункты в комплексе не выполнены, сознание в эволюции имеет «подвешенный», т. е. сугубо онтологический статус — оно как-то есть. Концепции сочувствующих панпсихизму философов-сци-ентистов (Д. Чалмерса, М. Велманса и др.) показывают, что сознание есть, и при этом оно не является психикой и мозгом и не детерминировано мозгом и психикой. Потому что, по их мнению, связав сознание с мозгом и психикой, мы потеряем его.
Таким образом, на сегодня исследования действия экологического фактора (с его возможной детализацией) в эволюции сознания тесно связаны с философскими спекуляциями об онтологическом статусе сознания. Они имеют два направления: в первом (основном и предположительно более приемлемом) феномен сознания понимается в качестве результата долгого эволюционного процесса усложнения психики; второе направление актуализирует идеи о множественной реализации сознания в природе (в некоторых случаях это направление граничит с панпсихизмом).
ский список
3. Dunbar R., Barrett L., Lycett J. Evolutionary
Psychology // A Beginner’s Guide: Human Behaviour, Evolution and the Mind. Oxford: Oneworld, 2007.
4. Polger T. Rethinking the Evolution of Cons-
ciousness // The Blackwell Companion to Consciousness / ed. M. Velmans, S. Schneider. Malden; Oxford; Carlton: Blackwell Publishing, 2007.
5. VelmansМ. The Co-Evolution of Matterand
Consciousness // Synthesis Philosophica. 2007. Vol. 44. № 2.
