CC BY
57
ФИЛОСОФИЯ PHILOSOPHY
УДК 316.3
В.В. Давыдов
ЕСТЕСТВЕННОЕ, СОЦИАЛЬНОЕ И ПРОТОСОЦИАЛЬНОЕ: ЭВОЛЮЦИОННАЯ МОДЕЛЬ ГЕНЕЗИСА СОЦИАЛЬНЫХ КАЧЕСТВ ЧЕЛОВЕКА
В рамках когнитивно-эволюционного подхода актуализирована модель происхождения и становления социального начала в человеке. В качестве факторов, определяющих генезис сознания в филогенезе, заявлены специфические для предков человека параметры экологической ниши, во-первых, и протосоциальной среды, во-вторых.
Ключевые слова: эволюция человека, естественное и социальное в человеке, происхождение сознания, субъективное время
V. V. Davydov
NATURAL, SOCIAL, AND PROTOSOCIAL: EVOLUTIONARY MODEL OF HUMAN
BEING'S SOCIAL PROPERTIES GENESIS
The model of origination and making of human's social starts is actualized within cognitive and evolutionary approach. The specific for human's ancestors parameters, firstly, of ecological niche, and, secondly, of protosocial environs are declared as the factors stipulated he genesis of consciousness in phylogenesis.
Keywords: human being's evolution, natural and social in a human being, consciousness origin, subjective time
Установка на поиск естественного начала в человеке путем обнаружения сходства человека с животным и на утверждение социального начала путем обнаружения их различия как стратегия гуманитарных исследований давно себя не оправдывает. Существует «естественная» социальность животных, и она в чем-то схожа с социальностью человека. Последняя натурализирует-ся и после этого перестает быть поводом для практикуемого ранее противопоставления человека природе. Социальные практики человека, как оказалось, имеют фундамент, первые кирпичики которого заложены так глубоко в недрах жизни, что их никак нельзя считать только результатом осознанного выбора людей, продуктом культуры. Социальность появилась раньше культуры и до сознания. Но именно культура и сознание всегда полагались единственными (или, по крайней мере, надежными) способами актуализации социального начала. Как оно было актуализировано в природе до того, как появился человек с сознанием и культурой? Как оно было актуализировано для первобытного человека? Было ли в первобытном человеке вместе с социальным началом выражено еще какое-то относительно независимое от социального естественное начало (и если да, то какова его эволюционная судьба)?
Острота первого вопроса заключается в насущной для гуманитаристики необходимости предложить категории либо термины, актуализирующие социальность независимо от «сознания» и «культуры» (у животных нет культуры, но есть «социальные качества» — гуманитарные науки должны решить, как быть с такой ситуацией). Второй, менее острый, вопрос предполагает поиски специфической для первых людей феноменологии и специфической практики социального опыта (она может быть небезынтересна для социальных наук в контексте исследований генезиса социальности). Третий вопрос может показаться спекулятивным, надуманным; но мы его задаем, предполагая, что, очевидно, могла существовать значимая сама по себе как выражение витального начала вида адаптационная стратегия человека, относительно независимая от социальных практик либо же — связанная с определенными социальными практиками. Она, скорее всего, не сохранилась до наших дней — остались только социальные практики, причем не те определенные, что давали шанс выжить, а те, что нейтральны по отношению к витальному началу в человеке. Почему «брошенные собаки снова становятся территориальными стайными хищниками, возглавляемыми одним самцом, монополизирующим размножение», «а вот выпущенная
в африканскую саванну компания молодых британцев вряд ли полностью воссоздаст социальное устройство наших предков» («люди, вероятнее, умрут от голода — настолько зависимыми от культурных традиций, помогающих добывать пищу и иметь кров над головой, мы стали за многие тысячелетия») [5, с. 398]? Почему и насколько человеческие социальные практики разошлись с адаптационными и с биологически выгодными социальными? Не остались ли у людей какие-то определенные стратегии и способы, например, воспроизводства популяции, которые могут реализовываться сами по себе, без поддержки со стороны социальных институтов?
Другой тезис, формулируемый сегодня при обсуждении вопроса о генезисе социальности, разрушает представление о том, что социальность прямым непосредственным ответом на «вызов среды». Первые социальные практики нельзя представить как продолжение адаптационных практик, связанных с освоением экологической ниши, — социальным предшествовали практики, условно названные выше биологически выгодными социальными. Очевидно, что социальные и биологические качества человека имеют разную природу, разные источники. Но также надо иметь в виду то, что некоторые социальные качества человека легко натурализиру-ются этологией, сравнительной психологией. Сама среда, относительно которой формировались социальные качества, была ответом на «вызов» другой, более фундаментальной среды.
Думаем, что здесь будет актуальным введение в оборот понятия протосоциальности. Это понятие указывает на комплекс качеств, способностей животных, послуживший основой для формирования специфической — производимой самими животными — среды. Животное действует не только относительно «внешней» физической среды, но и относительно среды «внутренней» — другого животного, выступающего партнером в деле освоения среды «внешней». Протосоци-альными практиками можно назвать комплекс действий и установок, направленных на оптимизацию отношений внутри популяции, свидетельствующих об актуализации особями новых аспектов среды, контроль которых осуществляется с помощью психики и в кооперации с другими особями.
Статус протосоциальных практик в эволюционном процессе не ясен, требует осмысления. Возможно, что они решают задачи биологические (популярно, например, представление о том, что альтруистическое поведение особей выгодно виду; «животные-альтруисты» в масштабе эво-
люционного процесса имеют больше шансов на выживание, чем «животные-эгоисты»); возможно — уже возносят животных в области духа (эмоциональная жизнь, нравственность животных кажется избыточной и с точки зрения особи, и с точки зрения вида, если целью и особи, и вида считается лишь сохранение жизни). Рассмотрение протосоциальных практик преимущественно в связи либо с адаптационными, либо с собственно социальными ведет к постановке вопроса о характере связи протосоциальных практик с социальными и «естественными» адаптационными соответственно. Если адаптационные и протосоциальные практики суть одно, то как взаимодействовали в поведении первобытного человека оправданные биологически протосоци-альные практики с оправданными духовно, исторически социальными? Если у последних действительно есть своя специфика, то надо ли ее утверждать через конфликт с адаптационными практиками, или же они находятся в каком-то роде преемственности? Понимание протосоциальных практик как практик развития интеллекта, нравственности, эстетических способностей — то есть как в сущности уже социальных — ведет к тем же вопросам: как элементы протосоциаль-ного поведения были встроены в адаптационное: через конфликт? в закономерной или случайной преемственности? В любом случае промежуточный, переходный статус протосоциальности как будто позволяет избегать резкого противопоставления «естественного» и «социального»; этим объясним интерес к феномену протосоциальных отношений в мире животных. Но, как можно видеть, с этим феноменом связано много вопросов.
Пока противопоставление или соотношение естественного и социального начал в человеке в эволюционной перспективе теоретически обосновано реализовать затруднительно. Понятие протосоциальности может как прояснить это отношение, так и затуманить и даже «снять» его. Есть тенденция понимать последний вариант результата приложения понятия протосоциаль-ного к проблеме отношения в человеке естественного и социального как приемлемый и даже окончательный: различия между человеком и животным, между социальным и естественным не так существенны, чтобы их иметь в виду принципиальным образом.
Протосоциальность эмпирически доступна исследователю генезиса социальных качеств как некоторые особенности поведения животных. Так называемые «социальные животные» демонстрируют действия и способности, понимаемые людьми в качестве необходимых в социальной
жизни. Это различные формы альтруизма, эмпа-тия и сострадание, личная дисциплина, умение строить сложные интенции, учитывающие субъективную реальность другой особи, игра и непрагматические коммуникации вообще, общение посредством знаков и, возможно, другие. Перечисленные феномены наблюдаются как в естественных условиях, так в условиях контролируемого эксперимента.
Пока эти способности и действия являются в эволюционной перспективе рассмотрения социальности «камнем преткновения»: с какого условного момента начинается история социальной жизни человека как биологического вида, и чем социальность человека отличается от социальности других биологических видов (отличается как в принципе, так и в «момент» ее формирования)? Методологически и концептуально важно иметь в виду акцент на том, что — с учётом оформившегося в последние три-четыре десятилетия массива работ зоопсихологов и эволюционных психологов — теперь возможно вести разговор о социальных качествах человека как биологического вида, а это, в свою очередь, даёт новую возможность — учитывая биологические особенности человека и общие с другими видами протосоциальные элементы поведения, строить эволюционную модель собственно социальной жизни человека.
Очевидно, что первым шагом при её построении будет выявление естественных условий формирования начатков социальности человека. Его биологические потребности нужно взять в аспекте их специфики: рассмотрение, в частности, особенностей среды («экологической ниши»), опосредованных протосоциальными практиками, позволит перейти к особенностям генезиса социальности человека. Но перед этим нужно решить вопрос об эволюционном статусе протосоциаль-ного поведения.
Учитывая распространенность протосоциаль-ного поведения в мире животных, предположим, что существует универсальная необходимость в нем на определенном этапе эволюционного процесса. Она универсальна, поскольку определяется не особенностями среды (каждому виду среда открывается своя, свидетельством чему является разнообразие морфологии и физиологии живых существ), но какими-то общими для всех «социальных животных» не столько «обстоятельствами», сколько «принципами» жизни. Когда вид морфологически и физиологически адаптирован к среде, и это эволюционное завоевание закреплено генетически, появляется возможность перехода к стратегии сохранения всего внутри-
популяционного генетического разнообразия; стратегия сохранения популяции дополняется стратегией сохранения каждой особи. Думается, что этот переход в общем объясним стремлением жизни к тотальной экспансии.
Конечно, факторы внешней среды не теряют своей значимости для «социальных животных». Очевидно, что учёт особенностей среды понадобится при обосновании генезиса собственно социальности: когда складывается надежная и самоценная — то есть в принципе не зависимая от «вызовов» среды — стратегия сохранения жизни внутри популяции, тогда обратное популяцион-ное давление на среду может вести к корректировке, усложнению, развитию протосоциальных практик и интенций с учетом особенностей среды, которая, можно сказать, опять и в новом свете стала актуальной. Увеличивается давление на «экологическую нишу» (и соответственно она изменяется), увеличивается «моральная плотность» внутри популяции (и соответственно складывается новая система отношений) — всё это требует новой стратегии и новых регулятивов поведения. Они оказываются надстроенными или встроенными в стратегию и регулятивы про-тосоциального поведения (возможно, что с определенным их подавлением, конфликтом; протос-тоциальные практики также в свое время могли противоречить витальным практикам, которым особь следовала в интересах вида) и, очевидно, открывают новый этап эволюции вида. Поскольку завоевания этого этапа не закрепляются генетически и находятся в отношении преемственности к закрепленному генетически протосоциаль-ному поведению, его (этап) можно считать качественно новым — биологическая эволюция перетекает в социальную.
Особенности среды не являются для особи «объективной данностью» — они взаимообусловлены особенностями адаптации вида, к которому особь принадлежит. Среда открывается для особи ровно настолько, насколько ее освоил вид (свидетельством освоения среды в строго определенных аспектах для особи будет генетическая информация). Для особи среда не имеет никаких особенностей; она, как сказано, ровно такая, какой ей надлежит быть. Но для вида среда всегда новая; она осваивается непрерывно и потенциально изменчива в силу действия факторов отбора и генетических мутаций. Сопоставление разных сред, выявление их специфики и построение их типологии — задачи, решаемые для перехода к проблемам эволюции какого-то биологического вида. Нас, в частности, интересует проблема опосредованных протосоциальными практиками
естественных — «средовых», специфичных для человека как биологического вида — предпосылок эволюции социальных качеств человека.
Среда, в которой формировались биологические особенности людей и которую они формировали, — это исходно среда нерегулярных процессов, происходящих в субъективном времени и некотором приватизированном пространстве (локусе действия). Субъективная временная перспектива и приватизация пространства в определенных аспектах — это эволюционные завоевания вида. Среда актуализирована прежде всего рукой, парным полифункциональным органом, в перспективе, открывающейся благодаря бинокулярному зрению и линейным перемещениям преимущественно в горизонтальной проекции. Фактор времени в ее организации постепенно становится самым важным. Нерегулярные процессы становятся регулярными, цикличность, регулярность привносятся человеком в среду; приватизация пространства сменяется или дополняется приватизацией времени.
Итак, без определенных морфологических и физиологических особенностей человека доступа к новым аспектам среды (прежде сего — длящимся во времени) не было бы. В частности, без главной морфологической особенности го-минид — руки. Произвольно контролируемая, не включённая в среду строго определенным образом, а иногда и вообще не включённая (не нагруженная функционально) рука замечательна, в частности, тем, что проводит рубежи во времени, отделяя один момент времени от другого. Руки не только могут получать произвольным образом различную функциональную нагрузку, не только актуализируют уникальную среду, которую творят и частью которой являются, но и — это, думается, главное — жестом фиксируют процессуальность природы. Когда человек протягивает руки к огню, он не только греет их, но фиксирует в психике время произвольного отношения тепла к коже, факт сопровождения процесса в среде своим участием в нем.
Морфологические предпосылки формирования специфической для человека адаптационной стратегии дополняются экологическими. Приватизация времени, очевидно, не была бы возможна без наличия в среде некоторого избытка необходимых предкам человека ресурсов. В случае недостатка этих ресурсов или даже, скажем, отсутствия избытка человеку пришлось бы стремиться к приватизации пространства — к контролю места появления необходимых ресурсов. Первобытный охотник или собиратель мог часами перемещаться в определенном контролируе-
мом локусе, ожидая удачного — а не контролируемого — времени встречи с дефицитным или определенным в объеме естественной биопродуктивностью среды ресурсом. То же можно сказать и об отношениях внутри популяции: поиск полового партнера или борьба за него — это, вместе с тем, поиск места спаривания или борьба за него. Временной контроль появляется тогда, когда фактор места становится не значимым: еда есть везде, спариваться без риска и сложностей можно везде. Длительность во времени действия, совершаемого в обнаруженном благоприятном контролируемом локусе, в специфических экологических условиях замещается длительностью времени ожидания доступа к жизненно необходимому ресурсу. Поскольку необходимый ресурс есть «везде» (он не локализован каким-то требующим преодоления барьером или не скрыт какой-то враждебной средой), постольку нет необходимости контролировать время как время физического действия, но появляется возможность контроля субъективного психологического времени формирования интенций.
Временная перспектива деятельности, актуальная для человека, открылась его предкам благодаря тому, вероятно, что биопродуктивность контролируемой среды оказалась по каким-то причинам резко завышенной, и в жизнь какой-то осчастливленной случаем (природой) популяции пришли гарантированные, запланированные события. Время ожидания ресурса, время контроля его потребления — это новые обстоятельства жизни. Голодающее и перебивающееся куском случайной добычи животное становится животным, живущим по графику регулярного приёма пищи.
Не исключено, что в такой перемене обстоятельств решающую роль сыграл не только случай, но и определенная инициатива: альтернативой естественной повышенной биопродуктивности среды может быть ее «искусственная» биопродуктивность, запущенная одомашниванием растений и животных (исходно одомашнивание можно представить как род симбиоза). Здесь необходимость временной организации среды еще более очевидна: фактор времени значим для контроля «искусственных» циклов воспроизводства биоресурсов. В сущности, не важно, для кого впервые время стало значимым — для «гедониста», меряющего жизнь циклами приема пищи в благоприятной среде, или для «трудяги», хроника жизни которого определяется циклами воспроизводства одомашненного растения или животного и организацией последующего распределения полученных ресурсов. Важно, что динамика внешней среды становится фиксированной
в субъективном времени, а субъективное время надстраивается над биологическим (или встраивается в него); в природе появляются существа, имеющие определенный «запас» интенциональ-ных установок, собранных в субъективном времени до момента возможного действия (в перспективе эти существа становятся существами, извлекающими выгоду из умения строить планы и схемы, предшествующие действию).
Очевидно, в субъективном времени сформируется ряд новых, психологических по своей природе, потребностей. Это, прежде всего, потребность в завершении произвольных действий (установка на целедостижение, реакция упрямства, настойчивое поведение у «трудяги»). Другая потребность — в ритмизации и упорядочении произвольных действий (установка на организацию «праздного» поведения у «гедониста»). В дальнейшем развитии вида они удовлетворяются в протосоциальных практиках.
Протосоциальные практики, как уже сказано, направлены на решение важных адаптационных задач. Но часть из этих практик специфична в том смысле, что не связана с адаптацией (с половым, пищевым, оборонительным поведением). Эти практики были оправданы тем, что способствовали поддержке субъективной временной перспективы. Последняя была в какой-то степени эпифеноменальна и, следовательно, не проходила отбор, и — будучи сложной психологической структурой — могла коррелировать с некоторыми практиками. Такими — в дальнейшем специфическими для людей — практиками могли быть
игровые и ритуально-магические практики. Некоторые из произвольных завершенных и организованных действий творили новую среду, которая, в свою очередь, порождала новые потребности и формировала собственно социальные качества людей. Надо заметить, что протосоциальные практики могли быть реализованы до и независимо от этой новой среды. Так же как они очевидно имеют место до и независимо от появления эпифеномена отложенных в субъективном времени интенций. «Социальные» животные, которые демонстрируют протосоциальные качества, не станут со временем подлинно (в человеческом смысле) социальными «естественным образом» — генезис социального начала не возможен без уникального сочетания ряда факторов, приведших к кардинальной перестройке внешней среды.
В заключение отметим, что, с точки зрения философии, любого рода натуралистические модели социальных качеств и феноменов полезны, продуктивны при условии их востребованности в актуальных гуманитарных проектах (актуальность их философия же и провозглашает, как правило), тогда как с точки зрения естествознания, социологии и прикладных социальных наук такие модели будут оправданы эффективной редукцией сложных социальных процессов и феноменов, необходимой на пути создания теории антропосоциогенеза, выявления закономерностей демографических процессов, изучения генезиса и динамики антропогенного фактора в природе.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИМ СПИСОК
1. Вааль де Ф. Истоки морали: В поисках человеческого у приматов. — М.: Альпина нон-фикшн, 2014. — 376 с.
2. Даймонд Д. Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ. — М.: АСТ, 2010.
3. Клягин Н.В. Происхождение цивилизации (социально-философский аспект). — М.: ИФ РАН, 1996. — 252 с.
4. Ридли М. Происхождение альтруизма и добродетели: от инстинктов к сотрудничеству. — М.: Эксмо, 2013. — 336 с.
5. Ридли М. Секс и эволюция человеческой природы. — М.: Эксмо, 2011. — 448 с.
6. Allen C., Bekoff М. Animal Consciousness // The Blackwell Companion to Consciousness / Ed. ву Max Vel-mans, Susan Schneider. — Blackwell Publishing Ltd, 2007. —Р. 58-72.
7. Humphrey N. The Social Function of Intellect // Growing Points in Ethology / Ed. P.P.G. Bateson and R.A. Hinde. — Cambridge University Press, Cambridge, 1976. — pp. 303-317.
