CC BY
223
2011 История №4(16)
V. ПРОБЛЕМЫ ЭТНОЛОГИИ, АНТРОПОЛОГИИ И АРХЕОЛОГИИ
УДК 902/904
Н.А. Николаева
ИНДОЕВРОПЕИЗАЦИЯ КАВКАЗА (ПО ДАННЫМ ЛИНГВИСТИКИ, АРХЕОЛОГИИ)
Доказывается присутствие «древнеевропейцев» (предков славян. балтов, германцев, кельтов, италиков) на Северном Кавказе, начиная с середины III тыс. до н.э., на основании сравнительной типологии форм инвентаря новосвободненской и кубано-терской культур Кавказа и культур воронковидных кубков, шаровидных амфор и шнуровых керамик Центральной Европы, а также древнеевропейской лингвистической атрибуции последних, исходя из концепции В.А. Сафронова о 4 прародинах индоевропейцев. Этот вывод поддерживается индоевропеизмами в картвельских и осетинском языках, по Г.А. Климову и В.И. Абаеву.
Ключевые слова: индоевропейские прародины, миграции, зооморфные скипетры, новосвободненская культура, кубано-терская культура, Северный Кавказ, картвело-индоевропейские и скифо-европейские изоглоссы.
Индоевропеизация Северного Кавказа началась во второй половине III тыс. до н.э. По данным археологии, предгорные районы западной и центральной части Северного Кавказа были заселены в указанный период носителями центральноевропейской культурной традиции. В начале III тыс. до н.э. в Центральной Европе формируются новые культурные группы на основе культуры воронковидных кубков (КВК), культуры шаровидных амфор (КША) и позже культуры шнуровых керамик (КШК), этнолингвистическая атрибуция которых определена как индоевропейская. Эти археологические культуры, согласно проведенному анализу [1], получают статус «индоевропейских» на основе 70% совпадения с керамическим комплексом «материнской» индоевропейской пра-культуры (КВК+Лендьел), поскольку керамика составляет основное содержание культур рассматриваемой эпохи IV—III тыс. до н.э. и является их главной этнической характеристикой. В.А. Сафронов [1; 2; 3] разработал концепцию 4 прародин праиндоевропейцев (далее ПИЕ), очертил их ареалы и определил археологические культуры-эквиваленты каждой значимой хронологической фазе развития индоевропейского праязыка, которые кратко могут быть охарактеризованы следующим образом [4].
I. Карпато-Полесская прародина евразийцев /праиндоевропейцев на территории ЮгоВосточной Польши, Белоруссии; дата - XII-IX тыс. до н.э. [2]; (лингвистический источник -бореальный язык [5. С. 3-10]; археологический эквивалент - свидерская культура [6].
II. Малоазийская/ восточносредиземноморская прародина ранних праиндоевропейцев; дата VIII-V тыс. до н.э (лингвистический источник - ранне-праиндоевропейский праязык [7]; археологиче-
ский эквивалент - тахунийская культура; Иерихон Б и восточный холм Чатал Гуюка [3. С. 118-140].
III. Балкано-дунайская прародина праиндоевропейцев среднего периода; дата - вторая половина V-V/IV тыс. до н.э.; лингвистическая база -индоевропейский праязык [8. С. 1117-1247]; археологический эквивалент - древнейшая цивилизация Старого Света: Винча А/В, Боян Болинтяну; Дудешти; Градешница С; Триполье А-Пре-кукутени, Гумельница).
IV. Центрально-европейская прародина праиндоевропейцев позднего периода; дата - вторая половина V-V/IV тыс. до н.э.; лингвистическая база - позднеиндоевропейский праязык [8. С. 1117-1247]; археологический эквивалент, культура Винча С/Б и Лендьел I, П-Триполье В; производная от Лендьел - КВК А/В) [9. С. 3-5; 1. С. 71-93].
Распад ПИЕ общности определяется всем IV тыс. до н.э., по данным лингвистов [8]. Последнее разделение поздней ПИЕ общности сопровождалось продвижением праиндоевропейцев КВК на север. Поскольку область распространения северной ветви позднеиндоевропейской общности совпадает с ареалом индоевропейской гидронимии от Рейна до Вислы, для которого Г. Крае ввел термин «древнеевропейский», поэтому «древнеевропейской» стали называть лингвистическую общность ГУ-Ш тыс. до н.э. в этом ареале, а «древнеевропейскими» народами - кельтов, италиков, иллирийцев, германцев, балтов, славян, проживающих на этой территории в исторические времена [1. С. 93-155, рис. 24, 25, 28, 31].
«Древнеевропейская» прародина носителей диалектов ИЕ праязыка - прародина исторических кельтов, германцев, италиков, иллирийцев, балтов, славян; лингвистическая база - древнеевропейские
гидронимы рек, впадающих в Балтийское море, по Г. Крае; дата - III тыс. до н.э. [1. С. 93-135] (археологический эквивалент - культура воронковидных кубков, культура шаровидных амфор, культура шнуровых керамик).
В связи с аридизацией климата земледельческое население севера Центральной Европы (КВК) продвигается на юг и смешивается с южной ветвью ПИЕ. Появляются новые культуры (КШК и КША) и складываются временные вторичные ареальные союзы носителей индоевропейских диалектов. Одним из таких стал и грекоиндоиранский союз, который просуществовал, вероятно, некоторое время в Потисье.
Греко-индоиранская прародина в Потисье, в Среднем Подунавье; время - первая половина III тыс. до н.э. [1. С. 179-217]; (лингвистическая база - реликты индоарийского в Северном Причерноморье [14]; арио-уральские изоглоссы [13]; археологический эквивалент - горизонт ДЯК-Болераз-Баден). Это объединение занимает территорию от Судет до Балкан и от Альп до Восточных Карпат, территорию культуры Винча и ее производных. ДЯК - условное обозначение под-курганных погребений по древнеямному обряду в могилах, перекрытых плахами.
Носители «древнеевропейских» и индоиранских диалектов пришли в движение во второй половине III тыс. до н.э., достигли Северного Кавказа к XXIII в. до н.э. и дали импульс к формированию бронзового века в этом регионе. Археологическая концепция происхождения и периодизации бронзового века Северного Кавказа изложена монографически автором [10].
Первыми мигрантами из Европы на Северном Кавказе стали пастухи-скотоводы, символом которых стали «конеголовые» скипетры. Центр исхода этого населения установить трудно, поскольку по мере движения они смешивались с автохтонами, и по этой причине комплекс их культуры неустойчив. Для керамики, орнаментированной выдавленными изнутри «жемчужинами», на поселениях «предмайкопского» горизонта можно усматривать аналогии и в культуре Михельсберг (вариант КВК), и в нарвской культуре, и в лесостепных культурах Восточной Европы (среднестоговско-хвалынская КИО и репинская культура) [11].
Происхождение из районов Центральной Европы и «древнеевропейскую» атрибуцию Новосвободной определяет сходство по 30 признакам керамики, погребального обряда КША и дольменов Новосвободной [1. С. 217-242]. К такому же результату приводит и сравнительно-типо-
логический анализ керамики, погребального обря-
да, могильных конструкций кубано-терской культуры (КТК) Северного Кавказа и КША, КШК Польши и Прикарпатья. Происхождение КТК мы установили по 23 элементам погребального обряда, по 35 формам керамики, имеющим аналогии в основных типах керамики КША и КШК [10. С. 512-517].
Древнеевропеизмы в картвельских языках, о существовании которых можно судить благодаря лингвистическому анализу [12], по нашему мнению, являются несомненным доказательством присутствия на Кавказе «древнеевропейцев», к тому же по соседству с индоариями. В работе Г.А. Климова «рассматриваются 15 параллелизмов, претендующих на общекартвельский характер (т.е. датированных ранее XIX в. до н.э.); 40 параллелизмов грузинско-занского хронологического уровня; 40 параллелизмов более позднего, но все еще «доисторического» уровня, т.е. до появления армян, греков, персов». Существование общекартвельского (южнокавказского) языка Г.А. Климов датирует 1У-Ш тыс. до н.э., распад праязыка- XIX в. до н.э.
Из 15 параллелизмов между пракартвельским и индоевропейскими языками корнесловы ‘сердцевина, ядро плода ’ имеет продолжение в германских, балтских и славянских языках; корнеслов ‘четыре’ отражает развитие, имеющее место в кельтских и германских языках [12. С. 62]; корнеслов ‘игла, колючка ’ находит продолжение в кельтских, балтских, славянских языках [12. С. 93]; картвельская основа ‘стоять ’ (о засухе, жаре) имеет аналогичное продолжение в кельтских и германских языках. Эти лингвистические данные позволяют датировать появление «древнеевропейцев» на Северном Кавказе не позже XIX в. до н.э., поскольку соответствующая древнеевро-пейцам культурно-историческая общность КВК, КША, КШК сохранялась в Европе до XX в. до н.э., после которого выделяются фатьяновско-балановская диния КШК+КША, прикарпатская КШК, линия развития КША+КШК+катакомба (Злота, раннекатакомбный горизонт).
В отмеченных 40 параллелизмах грузинско-занских и индоевропейских языков наиболее близкие аналогии для грузинско-занской основы ‘бурдюк, сума’ зафиксированы в германских языках. Другой грузинско-занский архетип ‘безрогий бык’ имеет аналогии в балтийских диалектах [12. С. 99].
Грузинско-занский корнеслов ‘виноградная лоза ’ сопоставляется непосредственно с диалектным славянским корнесловом [12. С. 108]. ‘Самец, баран ’ в формальном и семантическом плане со-
Индоевропеизация Кавказа (по данным лингвистики, археологии)
поставим с продолжением индоевропейского архетипа в латинском и балтийских языках [12]. ‘Жаба’ представлена балто-славянскими, германскими соответствиями (по выражению Г.А. Климова, «является диалектным североевропейским соответствием картвельскому архетипу») [12.
С. 111]. ‘Поросенок’ в грузинско-занском имеет соответствия в литовских и славянском языках; ‘тина’ имеет аналогии в литовском; ‘лиса’ - в германском и кельтских языках [12. С. 124]. ‘Пыль ’ имеет аналогии в германских языках [12. С. 126]. ‘Медь ’ имеет отчетливые параллели с латинской и литовской формами, которые переводятся как ‘светить, сверкать ’ [12. С.
133].Особого внимания заслуживает грузинско-занская основа ‘обух топора ’, имеющая аналогии в кельтских, италийских, германских и балто-славянских ветвях индоевропейского праязыка [12. С. 156], а ‘журавль’ в грузинско-занском
языке фонетически и семантически особенно близок к славянскому, а также к латинскому и балтийским языкам [12. С. 163].
Таким образом, 18 из 40 параллелизмов между грузинско-занским и индоевропейскими языками находят точные аналогии в кельтских, италийских, германских, балтийских, славянских языках, т.е. языках, выделившихся из «древнеевропейской» лингвистической общности. Эти индоевропеизмы были усвоены грузинско-занским языком не позже конца II тыс. до н.э., по Г.А. Климову. Остальные индоевропейские корнесловы грузинско-занского языка представлены в иранских, индоарийских, греческих и хеттском языках.
Существование древнейших индоевропеизмов в грузинско-занском языке эквивалентно появлению куро-аракских форм сосудов в кубано-терской культуре и, наоборот, кубано-терских артефактов в куро-аракских памятниках (Дзуари-кау 1/15, 2/2) [10. С.469, 472], поскольку куро-аракская культура рассматривалась как эквивалент картвельской лингвистической общности и занимала среднегорье в центральной части Северного Кавказа [1].
Индоевропеизмы в осетинском языке, названные «скифо-европейскими изоглоссами» [13], являются исключительно важным доказательством присутствия на Северном Кавказе «древнеевро-пейцев», среди которых были будущие славяне. В.И. Абаевым подчеркивается обособленное положение осетинского языка в иранской группе индоевропейских языков и считается, что осетинский язык противостоит всем индоиранским языкам и по ряду признаков - лексических, фонетических, грамматических - порывает с другими иран-
скими языками и смыкается с европейскими языками: германскими, балтскими, италийскими,
кельтскими, славянскими. Это выражается более чем в 40 лексических изоглоссах, 3 фонетических и 2 грамматических изоглоссах [13. С. 3-4]. Эти индоевропеизмы (а точнее, «древнеевропеизмы»), в которых доминируют аналогии из славянских языков, относятся к разным аспектам деятельности человека, элементам окружающего мира. Это слова, связанные с климатом и ландшафтом («непогода», «снег», «мерзнуть», «таять», «море», «гора», «ложбина», «долина»); это - словесная характеристика растительного и животного мира («ольха», «кабан», «поросенок», «кобель», «щенок», «лосось», «блоха», «моль»); сельскохозяйственная терминология и описание продуктов земледелия («серп», «ярмо», «болт между ярмом и дышлом», «пара упряжных быков», «спица в колесе», «зерно», «колос», «овес», «пиво»). Об уровне металлургии и о ремесленной деятельности можно судить по термину «кузнец». Социальная терминология представлена словами «незнатный, простой», «муж», «судилище, суд, суждение». Некоторые обозначения частей тела, таких как «рука», «горло», «мошонка», относятся к категории слов, которые нет необходимости заимствовать из другого языка. Если устанавливается древнеевропейская этимология 40 слов осетинского словаря, то следует сделать вывод, что они принадлежат группе населения, попавшего на Кавказ в результате миграции из Древней Европы III тыс. до н.э. и дожившего до появления в начале I тыс. н.э. алан, предков осетин, пришедших на Кавказ из Средней Азии. По мнению В.И. Абаева, «особенно многочисленны и значительны изоглоссы, связывающие осетинский со славянскими языками. Здесь мы имеем не только лексические, но и некоторые важные грамматические связи, что указывает на особую длительность и интимность контактов» [13. С. 4]. Например, ос. tajan примыкает к ст.-слав. tajo, русск. таять, а на индоиранской почве корень *ta- не распознается [13. С. 15]. Другой пример: ос. tarxon «обсуждение, «судилище» неотделимо от ст.-слав. tblkb, русск. толк, толковать. Имеет параллели в литовском, германских, древнеиндийском, хеттском, возможно, этрусском, но иранских соответствий не отмечено. Другое слово осет. kur сопоставляется с элементом kur в русском кур-носый, кургузый, корнать («обрезать»). Слово в осет. kurd «кузнец» В.И. Абаев сближает с древнерусским кърчии [13. С. 19, 20, 23].
Следовательно, данные сравнительно-исторического осетинского языкознания подтверждают европейскую атрибуцию памятников кубано-
терской культуры Северного Кавказа и показывают древнеевропейскую основу в сложении осетинского этноса.
Таким образом, на основании индоевропеиз-мов в картвельских и осетинском языках, имеющих общие корни во всех «древнеевропейских» языках, мы делаем единственно возможный вывод, что следует говорить не о миграции отдельных племен-носителей диалектов древнеевропейских языков - германцев, балтов, славян, кельтов, а о сдвиге из Малополыши, Прикарпатья на Северный Кавказ части массива слабо дифференцированных «древнеевропейцев» как еще некоего целого. Такая формулировка отвечает нашему предположению, что кубано-терская культура складывалась во времени на Северном Кавказе из нескольких групп, мигрировавших из западных районов Восточной Европы, и в дальнейшем принимала миграционные импульсы из тех же районов Центральной и Восточной Европы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Сафронов В.А. Индоевропейские прародины. Горький: Волго-Вятское изд-во, 1989. 402 с.
2. Николаева Н.А., Сафронов В.А. Истоки славянской и евразийской мифологии. М.: Белый волк. 1999. 310 с.
3. Сафронов В.А., Николаева Н.А. История Древнего Востока в Ветхом Завете. М.: Русская панорама, 2003. 423 с.
4. Николаева Н.А. Четыре прародины индоевропейцев в концепции В.А. Сафронова // Индоевропейская история в свете новых исследований. М.: Изд-во Моск. гос. обл. ун-та, 2010. С. 58-73.
5. Андреев Н.Д. Гипотеза о бореальном праязыке // Лингвистические исследования 1988. Проблематика взаимодействия языковых уровней: Сборник научных трудов Ленинградского отделения Института языкознания АН СССР. Л., 1988. С. 3-10.
6. Зализняк Л. Л. Охотники на северного оленя Украинского Полесья эпохи финального палеолита. Киев: Наукова Думка, 1989. 178 с.
7. Андреев Н.Д. Раннепраиндоевропейский язык. Л., 1986. 327 с.
8. Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Тбилиси, 1984. 1328 с.
9. Николаева Н.А., Сафронов В.А. Винча - древнейшая цивилизация Старого Света // Балканы в контексте Средиземноморья. Материалы к симпозиуму. М., 1986. С. 3-6.
10. Николаева Н.А. Этнокультурные процессы на Северном Кавказе в Ш-П тыс. до н.э. в контексте древней истории Европы и Ближнего Востока. М.: Изд-во Моск. гос. обл. ун-та. 2011. 536 с.
11. Николаева Н.А. Юго-Восточная Европа и Кавказ: культурно-исторические связи в середине III тыс. до н.э. (проблема датировки «конеголовых» скипетров) // Вестник Московского государственного областного университета. 2011. № 1. С. 99-110.
12. Климов Г.А. Древнейшие индоевропеизмы картвельских языков. М., 1994. 249 с.
13. Абаев В.И. Скифо-европейские изоглоссы. М.: Наука, 1965. 166 с
14. Трубачев О.Н. Ь^апса в Северном Причерноморье. М.: Наука, 1999. 319 с.
