CC BY
14
о своем «религиозном» воспитании. Это связано отчасти со стремлением к сохранению национальной идентичности, что заставляло татар более позитивно относиться к исламу, чем русские (этническому существованию которых было гораздо меньше угроз) относились к православию. Степень атеизации татарского сознания в советские годы была меньше, чем русского.
В тенденции роста исламской идентичности много неизученных моментов, поэтому проект «Исламская идентичность татарской молодежи в РТ» будет продолжен в 2012 и 2013 гг.
« Ученые записки Казанского университета.
Гуманитарные науки», Казань, 2012 г., т. 154, кн. 6, с. 76-86.
Д. Лавриненко,
кандидат политических наук (ИСЭГИ ЮНЦ РАН)
ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ЭКСТРЕМИЗМА НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
Сегодня несомненной является связь между частотой событий, которые можно отнести к проявлениям терроризма, и ростом этнополитической напряженности в северокавказском макрорегионе. Происходит реполитизация этничности после периода ее относительной деполитизации в середине первого десятилетия XXI в. Еще один важный тренд - политизация религиозных процессов. Оба эти фактора играют все большую роль в политических процессах на Юге России, при этом религия используется как инструмент эскалации этнополитической напряженности. Представляется, что наиболее продуктивным подходом к анализу процессов и проблем, продуцирующих экстремизм и терроризм, является конфликтологическая парадигма.
Конфликтологическая парадигма понимает общество как систему, подверженную изменениям, систему, в которой неизбежны притязания групп, сопровождающиеся перемириями и столкновениями. Это первое отличие данного подхода от ставшего традиционным для социальных наук структурно-функционального анализа, представляющего конфликт как социальную дисфункцию. Второе отличие конфликтологической парадигмы в том, что в ее рамках конфликт рассматривается как функциональный, его функция - в разрешении противоречий. Важно оговориться, что
49
большое значение имеют средства, которыми это достигается. Именно этим объясняется необходимость овладевать искусством управления конфликтами. Из конфликта можно выйти по типу «взаимный выигрыш», но это не гарантировано. Такой вариант исхода конфликта достигается путем совместной деятельности сторон.
В рамках общей теории разрешения и предупреждения конфликтов социальный конфликт - следствие ущемления совокупности человеческих потребностей, которые составляют реальную личность человека как активного субъекта социальных процессов. Иными словами, человек, сталкиваясь с тем или иным противоречием, стремится разрешить его, и, собственно, эта деятельность называется конфликтом.
Понятие «социальный конфликт» как столкновение двух и более субъектов социального взаимодействия находит множество интерпретаций у представителей различных направлений в конфликтологии, что справедливо как в зарубежной, так и отечественной науке. Вне зависимости от того, какой может представляться природа конфликта, конфликт - порождение социальной среды, а исследование любого из его видов как автономного, изолированного явления не представляется возможным.
В качестве исходного может выступать представление о том, что конфликт заключается в противоречии на стадии его реального разрешения. Тем не менее даже на основе повседневного опыта известно, что не всякое противоречие приводит к конфликту, хотя противоречия пронизывают все сферы социальных отношений. Необходимым условием превращения противоречия в конфликт является его осознание субъектом как препятствия на пути достижения целей и интересов. Следовательно, сознание и духовный мир участников конфликтной ситуации имеют определяющее значение для ее возникновения, протекания и разрешения. В практическом плане это означает, что участники конфликта действуют ситуативно. Важно понимать, что они могут изменить свои цели и стратегии. Конфликт на более поздних этапах может выглядеть иначе, чем на этапе его возникновения.
Это особенно характерно для конфликтов с выраженным этническим компонентом, имеющим большое значение в современных политических конфликтах. Например, это касается конфликтов, возникающих на территории полиэтничного СевероКавказского региона: своего рода правилом стало то, что любой конфликт, если в нем участвуют люди разных национальностей,
50
развивается как этнический независимо от причин его возникновения.
Соотнесение социальной действительности с социально значимыми ценностями может породить чувство глубокой неудовлетворенности, создать ощущение, что определенные политические изменения могут обеспечить достижение целей в относительно короткий срок. Если такое расхождение оказывается значительным, а недовольство приобретает массовый характер, возникают мотивы участия в протестных действиях. В зависимости от характера конфликтного взаимодействия позиции его участников могут измениться, может произойти радикализация их требований.
Под радикализмом нами понимается политическая идеология и практика, направленная на системно-институциональную перестройку общества в рамках правового пространства государства, открытую и легитимную. При этом следует отметить, что радикализация политических требований может в свою очередь привести к росту экстремистских настроений.
В контексте исследования современного терроризма нам не удастся избежать вопроса о взаимосвязи этнополитических процессов на постсоветском пространстве, частью которого является Северный Кавказ, и радикализации исламского движения. Не удастся, поскольку, как справедливо отмечают авторы коллективной монографии «Радикализация исламских движений в Центральной Азии и на Северном Кавказе», начавшиеся в конце 80-х - начале 90-х годов XX в. возрожденческие процессы практически во всех религиях на постсоветском пространстве не могли обойти стороной и ислам. Возрожденчество объективно предопределило политизацию и, как следствие, радикализацию исламского движения в постсоветских странах. Особенно значимо эти процессы протекали и до сих пор фиксируются в наиболее исламизиро-ванных регионах бывшего Советского Союза - в Центральной Азии и на Северном Кавказе. Однако, как пишет В.В. Наумкин, успешное научное освоение существующих в современном исламе течений, доктрин и движений осложнено нерешенностью вопроса о дефинициях, необходимых для концептуализации.
Очевидная и весьма тесная связь между религиозными и политическими процессами там, где религия продолжает оказывать значительное влияние на политическое поведение населения, позволяет сегодня говорить о религиозно-политическом процессе. В основном речь идет о регионах - традиционных ареалах распространения ислама. Современная наука оперирует целым набором
51
понятий, характеризующих религиозно-политические процессы: «исламский фундаментализм», «политизация ислама», «политический ислам», «радикализация ислама», «радикальный ислам», «исламизм», «исламский экстремизм» и даже так называемый «исламский терроризм».
Конечно, в зависимости от политических условий того или иного исторического периода, изменения политических векторов отдельных государств, в конце концов в зависимости от научной традиции, отношение к отдельным религиозно-политическим явлениям меняется, как меняется и отношение к проводникам этих процессов - лидерам религиозных групп, политических систем. Кроме того, общество не стоит на месте - оно оказывается в новых условиях, явления обретают новые черты, формируются новые политические цели. Научная среда должна фиксировать эти изменения, отражать их в новых подходах, использовать подходы, которые формировались под влиянием другой традиции, иначе практически невозможным становится исследование тех явлений, которые также стали порождением этой традиции. Это прежде всего касается обсуждаемого нами процесса радикализации ислама.
И российские, и западные исследователи ислама злоупотребляют термином «фундаментализм», которым они склонны обозначать широкий спектр известных явлений. Под фундаментализмом в исламе принято понимать течение, требующее возврата к истокам ислама, прежде всего к Корану. Фундаменталисты допускают свободное толкование положений шариата, исключая догмы, ритуал, коранические запреты, поэтому их можно рассматривать и как служителей, творчески развивающих ислам, и как охранителей его канонов. Разумеется, фундаментализм присущ не только исламу. Известный политолог А.А. аль Малек считает, что фундаментализм является постоянной чертой всех зрелых цивилизаций, культур, наций в периоды конфронтации и глубоко ощутимых угроз либо тупиковых ситуаций, обрывающих прежнее течение жизни. Как пишет В. В. Наумкин, «этот термин, изначально примененный к христианству, обычно относится к тем течениям и движениям, которые иначе называются обновлением (если еще более расширить границы суждения по аналогии, то в этом же смысле возможно употребить и термин "ревизионизм"), либо "са-лафизмом", наиболее адекватно объясняющим явление. Как уже пояснялось в немалом числе исламоведческих работ, главной для салафизма (от араб. "салаф" - предки, что, собственно, и делает его "фундаментализмом") является мысль о том, что на протяже-
52
нии веков ислам искажался, в него все время привносились новые элементы, в том числе противоречащие исконному исламскому учению». А.В. Малашенко считает, что фундаментализм - это «форма выражения цивилизационной константы», а суть его - в стремлении воссоздать фундаментальные основы своей цивилизации, очистив ее от чуждых новаций, вернуть ей «истинный облик».
Практическая реализация идей фундаментализма, по мнению А.А. Игнатенко, принимает форму исламизма, который можно рассматривать как реакцию на адаптацию ислама к немусульманскому миру, в котором он может видоизмениться или раствориться. Для исламизма, являющегося глобальным дестабилизирующим фактором мирового сообщества, характерна идея исламизации неисламских территорий, в том числе путем их завоеваний. Он представляет собой идеологию и практическую деятельность, ориентированные на создание условий, в которых социальные, экономические, этнические и иные проблемы и противоречия любого общества (государства), где наличествуют мусульмане, а также между государствами будут решаться с использованием исламских норм, прописанных в шариате. Именно таким образом - через постановку тех или иных политических требований - салафизм, или так называемый «исламский фундаментализм», обретая общественно-политическое значение, превращается в исламское религиозно-политическое течение радикального толка - так называемый «исламизм».
В отличие от радикализма термин «экстремизм» изначально использовался в качестве обозначения приверженности к крайним политическим взглядам и методам достижения целей, в отношении политических течений революционной направленности. Такое применение несколько отличается от современного: сегодня термином «экстремизм» обозначают приверженность в политике и идеях к крайним взглядам и действиям.
Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности» дает определение экстремизма. Под экстремистской деятельностью понимаются пропаганда, публичные призывы, финансирование, направленные на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности Российской Федерации, захват или присвоение властных полномочий, создание незаконных вооруженных формирований, осуществление террористической деятельности. В законе сказано, что субъектами экстремистской
53
деятельности могут являться организации, СМИ, группы лиц, отдельные граждане, а объектами - государство и социальные группы, равно и их представители (чиновники, сотрудники правоохранительных органов, граждане).
Во многие справочные материалы вплоть до конца 90-х годов XX в. понятие «экстремизм» не включалось, а раскрывалось в составе дефиниции «радикализм». В отличие от радикализма, характеризующегося легитимностью и легальностью, экстремизм выражается в стремлении реализовать стратегию конфликтующей группы и ее тактику в немедленной деструкции существующей системы, создании общества, идеология которого должна фундироваться на конкретных политических концепциях и доктринах. Главной отличительной чертой экстремизма, таким образом, является ориентация на захват власти, дестабилизацию социально-политической обстановки, использование средств и методов борьбы, которые выходят за рамки правового поля, включая насильственные методы, терроризм.
Важной характеристикой экстремизма является неприятие существующих социальных и политических условий, а также целей, заключающихся в их изменении. При этом данная характеристика не является единственной для анализируемого понятия, поскольку иначе практически любое конфликтное взаимодействие можно было бы считать проявлением экстремизма. Р.Г. Абдулати-пов считает, что «любая форма экстремизма - это есть навязывание своих идей и ценностей насильственным путем с нарушением прав человека, достоинства человека, прав и достоинств народов или других социальных обществ». «Навязывание» не является важнейшей и конечной целью экстремистской деятельности. На наш взгляд, оно является этапом, сопутствующим любой форме конфликтного взаимодействия, однако применение прямого насилия в конфликте происходит отнюдь не всегда.
Переход от радикализма к экстремизму происходит посредством целеполагания и выбора средств достижения цели. Одна из конфликтующих сторон может усомниться в способности системы предложить удовлетворяющее решение или рассматривать ее как объективное препятствие. Это в конечном итоге может привести к постановке таких целей и выбору таких средств, которые будут угрожать существованию системы и безопасности граждан. Так, требование коренным образом изменить принципы миграционной политики (например, существенно ограничить въезд на территорию региона трудовых мигрантов из других регионов страны по
54
причинам, не связанным напрямую с их социальной принадлежностью) является проявлением радикализма. С другой стороны, попытки самостоятельно выдворить мигрантов, применение психологического и физического насилия по отношению к ним как к представителям определенной социальной группы - проявление экстремизма.
В первом случае радикализм не обязательно связан с национализмом, наоборот, часто речь может идти о таких изменениях в миграционной политике, которые направлены на защиту прав трудовых мигрантов, принадлежащих к той или иной этнической группе. Более того, можно предположить ситуацию, когда в стремлении оказать давление на органы власти в интересах мигрантов та или иная политическая сила в своей деятельности выходит за рамки правового поля, переходит к применению насилия. Таким образом, вне зависимости от того, какие ценности отстаивает та или иная политическая группа, ставя крайние цели и прибегая к крайним средствам, она является экстремистской.
Анализируя основные подходы к определению экстремизма, а также российское законодательство в части, касающейся данного явления, мы рассматриваем экстремизм как форму конфликта. При этом основным признаком, отличающим экстремизм от радикализма и умеренной конфликтности, будет отношение субъектов политического конфликта к социальной системе в широком смысле (в том числе политической), а также их отношение к применению насилия как к политической практике (см. табл.).
Таблица
Признаки уровней конфликтных взаимодействий
Требование Деятельность
Неподчинение системе, деструкция системы, формирование принципиально новой системы Неконвенциональные формы участия: насильственные методы
Использование системы в значительно или радикально измененном виде Конвенциональные формы участия: ненасильственные методы
Использование системы в неизменном или незначительно измененном виде Конвенциональные формы участия: ненасильственные методы
Э.В. Улезко считает, что экстремистскими можно назвать лишь такие действия, которые превышают необходимую степень воздействия, независимо от используемых средств: физического насилия, морального принуждения, экономического давления
55
и т.д. Автор пишет: «Экстремизм... обостряя ситуацию, доводит ее до крайности, до режущих противоречий, в силу чего спокойное конструктивное решение проблемы, как правило, становится невозможным. Если экстремизм - крайность, то терроризм - крайность крайности, выступающая скорее как "логическое, но не обязательное развитие экстремизма". Тем самым экстремизм лишь потенциально способен перерасти в терроризм. В то же время экстремизм может ограничиться сферой идеологических абстракций, тогда как терроризм - явление из области социально-политической практики, хотя и имеющее собственную идеологию. Экстремизм может служить почвой (как идеология, социальная база и т.д.) для терроризма. Точно так же, как и другая, более "мягкая" дефиниция - радикализм - может потенциально перерасти в экстремизм». Следует согласиться с утверждением автора, но с некоторыми допущениями: экстремизм, на наш взгляд, являясь широким социальным явлением, реализуется в политической практике деятельностью, характеризующейся применением насилия, включающей в себя терроризм.
Если мы согласны, что терроризм всегда политически мотивирован и теракты совершаются негосударственными субъектами со слабой легитимностью совершения насилия, тогда логично предположить, что терроризм всегда является проявлением экстремизма. Как считает В.Е. Петрищев, «по существу терроризм является частью экстремизма, так как из широкого ряда его проявлений (мятеж, создание параллельных структур власти, выдвижение ультиматумов, акции гражданского неповиновения, вооруженное сопротивление конституционным органам и т.д.) вобрал в себя наиболее жесткие методы достижения политических целей, допускающие как физическое уничтожение государственных, политических, общественных деятелей, так и убийства рядовых граждан, уничтожение различных материальных объектов». Данное утверждение можно считать ключом к определению связи экстремизма и терроризма (см. рис. 1).
На наш взгляд, если экстремизм - явление, которое главным образом характеризуется выбором целей и средств их достижения, то терроризм можно охарактеризовать как соответствующий им метод. Другими словами, терроризм - одно из практических проявлений экстремистской деятельности.
Ю.Н. Демидов в середине 90-х годов XX в. писал, что терроризм - разновидность конфликта, который возникает вследствие крайнего обострения противоречий между различными общностя-
56
ми и группами населения и обусловлен различием социальных, экономических, идеологических интересов и целей их деятельности. На наш взгляд, необходимо добавить также и то, что эти противоречия могут возникать между общностями и группами, с одной стороны, и государством - с другой. Терроризм мы рассматриваем как крайнюю форму открытого конфликта, применение насилия в котором обосновывается необходимостью оказать максимально необходимое воздействие на представителей противоборствующей группы для разрешения возникшего противоречия. Экстремистские идеи в обоснование таких действий представляют собой по сути «идеологию терроризма».
Рис. 1. Соотношение форм конфликтных взаимодействий
В роли объекта терроризма выступают население или органы власти, представляющие его интересы, противоречащие интересам субъекта терроризма или представленной им в конфликте стороны. В каких бы действиях ни реализовывался терроризм, все они объединены тем, что террористы стремятся достичь общественного резонанса, а угроза жизни и безопасности становится очевидной.
Мы предлагаем понимать терроризм как метод разрешения возникающих между социальными группами (общностями) и государством противоречий, предполагающий посягательство или
57
угрозу посягательства на здоровье или жизнь людей как средство воздействия на государство. Терроризм - это форма протекания конфликта, которая характеризуется посягательством или угрозой посягательства на здоровье или жизнь людей, направленного на формирование дискурса незащищенности с целью принуждения к выполнению обществом и властью требований противоборствующей группы.
Данные формулировки учитывают в себе норму российского законодательства и фиксируют наиболее важные характеристики явления в рамках конфликтологической парадигмы. Необходимо признать, что эти формулировки не совпадают с мнением И.П. До-баева и В.И. Немчиной, которые считают, что «идеологическая составляющая терроризма носит именно террористический, а не экстремистский или радикальный характер, поскольку экстремизм представляет собой крайнюю, негативную часть радикализма (радикализм - понятие амбивалентное), а в свою очередь терроризм выступает крайностью экстремизма...» Мы же оставляем за собой право считать, что экстремизм существует в качестве идеологии терроризма, его причин и целей. Экстремизм реализуется в форме терроризма и других преступлений против личности, общества и государства, характеризующих крайние формы конфликтного взаимодействия.
Именно экстремизм, на наш взгляд, выступает и как политическая доктрина, и как средство формирования особой социально-психологической атмосферы, эмоционального отношения к представителям противоборствующей группы, необходимого для поддержки терроризма, и к самим участникам террористической деятельности. Так, Е.Б. Батуева пишет, что:
1) содержание понятия «терроризм» зависит от отрицательного, нейтрального или положительного отношения к этому явлению;
2) отношение к различным видам точечного и диффузного (массового) терроризма различно;
3) особенности отношения (положительное или отрицательное) к социально-политическому и религиозно-этническому терроризму зависят от уровня субъективного контроля человека, особенностей его самооценки и оценки борца за справедливость, стиля поведения в конфликте;
4) размер дистанции между образами «Я» и «Борец за справедливость» и «Я» и «Террорист», идентификация человека либо с борцом за справедливость, либо с террористом зависят от особенностей самооценки, оценки борца за справедливость и террориста,
58
размера дистанции между образами «Борец за справедливость» и «Террорист». Сходство или различие этих образов связано с удовлетворенностью материальными условиями;
5) образы террориста и борца за справедливость могут быть слиты в единый образ, и именно это, возможно, влияет на двойственность оценки терроризма.
Для нас наиболее важными являются три последних вывода автора. Информация, распространяемая лицами, аффилированными с экстремистскими и террористическими организациями, направлена на формирование дискурса, согласно которому экстремистская и террористическая деятельность выступает как «борьба за справедливость», «за права угнетенных», происходит героизация участников этой деятельности, формирование негативного образа противника, «демонизация», уничижение. Обоснование этого может фундироваться на политических и религиозных идеях различной направленности, что представляет собой идеологический уровень конфликтного процесса.
Отсутствие консенсуса в ответе на вопрос, какова связь между этнополитическими противоречиями и ростом протестной активности, в том числе с привлечением экстремистских и террористических методов, приводит к принятию решений, которые зачастую «бьют мимо цели». Сегодня на Северном Кавказе мы можем наблюдать различные проявления всех уровней регионального конфликтного процесса: идеологического, организационного и деятельностного. Демонстрируя примеры этих проявлений, мы умышленно не ограничиваем их контекст только северокавказским макрорегионом - это позволяет нам указать на перспективы, которые видятся самим участникам конфликтного процесса, а также на системность, общероссийский характер проблемы. Мы считаем необоснованной излишнюю акцентуацию риторики на проблемах Северного Кавказа, хотя и признаем, что социально-политический «ландшафт» региона накладывает отпечаток на все процессы, которые характерны для России как страны, находящейся в условиях антиномичной социально-политической трансформации.
Действия государственной власти на Северном Кавказе еще до недавнего времени в основном представляли собой реакцию на внешние проявления конфликтных ситуаций, а не на их причину; совершались попытки скрывать и замалчивать факты их возникновения. Отчасти благодаря этому в 2009 г. состоялся переход с умеренно-негативного конфликтологического сценария на негативный. Наличие проблем и противоречий, загнанных в глубь
59
социально-политического дискурса, но не разрешаемых, и сегодня создает возможность для обоснования утверждений о нежизнеспособности существующей социально-политической системы, чем активно пользуются экстремисты в своей риторике.
Интересным является высказывание министра иностранных дел Великобритании Д. Миллибэнда, которое приводится исследователями Р.Я. Эмануиловым и А.Э. Яшлавским в монографии, посвященной исследованию экстремизма и терроризма: «Идея "войны против террора" давала впечатление об объединенном, транснациональном враге, воплощенном в фигуре Усамы бен Ладена и "Аль-Каиде". Реальность состоит в том, что мотивации и особенности террористических группировок несопоставимы. "Лашкар-и-Таиба" имеет корни в Пакистане и озабочена Кашмиром. "Хезболла" утверждает, что выступает за сопротивление оккупации Голанских высот. Шиитские и суннитские повстанческие группировки в Ираке имеют мириады требований. Они столь же многообразны, как и европейские движения 70-х годов (ИРА, группа Баадера-Майнхоф и ЭТА). Все использовали терроризм и иногда поддерживали друг друга, но их цели не были едиными, а их сотрудничество было оппортунистским. Так обстоит дело и сегодня». На наш взгляд, хотя причины роста этнополитической напряженности могут быть совершенно различными, радикализация политических требований и распространение экстремизма в целом соответствуют региональным социокультурным и политическим условиям. «В мотивированном этнонационалистическими и сепаратистскими соображениями экстремизме отчасти может быть обнаружен прообраз религиозно мотивированного экстремизма - в той степени, в какой та или иная конфессия играет отличительную роль для идентификации того или иного этнического сообщества... из чеченского националистического сепаратизма выросло салафито-джихадистское движение на Северном Кавказе».
Среди факторов террористической активности выделяется внутриполитический. Сепаратизм и национально-освободительные движения, а также религиозные, этнические, идеологические конфликты называются самыми частыми основаниями терроризма, что особенно актуально для российского Кавказа. Экономические проблемы, по мнению А.В. Цопановой, могут косвенно влиять на проявления терроризма. Она делает вывод о том, что подавляющее большинство террористов являются представителями среднего класса, а их лидеры происходят из обеспеченных слоев населения, занимающих высокое социальное положение.
60
Тем не менее в пользу экономических причин воспроизводства терроризма говорит теория рационального выбора: «Беднейшие слои населения являются "человеческим ресурсом" терроризма, основной группой вербовки». Экономическая незащищенность выступает в качестве аргумента в поддержку террористической деятельности («нечего терять»), а строгость наказания - аргумента против («жизнь / свобода дороже»). Однако, как отметил в одном из своих выступлений полпред в Северо-Кавказском федеральном округе А. Хлопонин, он не считает верным распространенное мнение о том, что в обострении ситуации в округе виновата в основном безработица. Он же отметил, что «вся конфликтология выстроена вокруг несправедливости и коррупции, и только гражданское общество может эффективно противостоять им», определенно имея в виду причины социально-политической напряженности на Северном Кавказе. Ему вторит руководитель Ингушетии Ю.-Б. Евкуров. Боевики, по его мнению, - это «...в большинстве своем ребята, которые имели работу, достаток, учились или имели образование. То есть они ушли в лес не от безысходности, не из-за безработицы. По крайней мере, в большинстве случаев именно так. Кроме того, мы все понимаем, что отсутствие работы не повод взрываться и взрывать других. Более того, даже среди самых отъявленных бандитов, которые творят беспредел, не было мотива мести. Таких единицы, где экстремизм порождается жесткими акциями силовиков».
В. А. Чуланов и В.Н. Гурба считают, что важнейшим фактором легитимации и общественной поддержки терроризма является идея справедливости. «С древнейших времен справедливость полагалась в качестве важнейшей добродетели и главного принципа мироустройства, - пишут они. - Нормы справедливости соответствуют идеалу общественного устройства и принимаются большинством населения, поскольку они обещают каждому человеку воздаяние по заслугам». Идеал справедливости включает принципы, позволяющие человеку формировать пространство свободной реализации собственных интересов с учетом интересов каждого. Однако принципы справедливости не столь универсальны; они вытекают из универсальной природы человека, но на их содержание оказывают влияние исторические условия, социальные установки, образ жизни социальной группы, общности. Таким образом, складывается собственная шкала оценки справедливого, заставляющая человека специфическим образом оценивать свои и чужие поступки. Отметим, что, на наш взгляд, такой субъективации могут быть
61
подвержены ценности, явления социальной среды, социальная система вообще. Таким образом, срабатывает формула: «То, что для одного - терроризм, для другого - борьба за свободу».
В поддержку такого мнения можно привести высказывание полномочного представителя Республики Дагестан в Ставропольском крае А. Омарова. В интервью журналу «Экспертиза власти» он говорит следующее: «Вы видели, по городу (Ставрополю. -Авт.) расклеены фотографии боевиков. Среди них - двадцатилетний уроженец села Айгурский Апанасенковского района СК. Так вот, в этом районе лет восемь назад выселялись чабанские семьи. Может, и семья этого боевика была несправедливо обижена, и сын подался в лес именно из-за этой несправедливости? А сейчас мы снова возвращаемся к этой практике...»
Некритическое отношение к подобным жизненным ситуациям позволяет использовать их для убеждения против существующей социальной системы, государственного устройства как противоречащих индивидуальным принципам справедливости.
За долгий период социально-политической трансформации произошла дезинтеграция общества к фрагментарным этническим сообществам. Появились самодостаточные общины, живущие по своим законам, создавшие районы компактного расселения, замкнутые производственные коллективы, ограничивающиеся внутренним общением. Доминантой идентификационного пространства Северного Кавказа сегодня становится религия. При этом трансформация социокультурного пространства Северного Кавказа, его религиозного содержания, социально-экономическая ситуация в регионе влияют на качество взаимодействий этноконфессиональ-ных групп друг с другом и государством, создают предпосылки для развития конфликтных взаимодействий.
О значимости религии для жителей Северного Кавказа говорят результаты исследования, которое проводилось в 2009 г. на территории четырех субъектов бывшего ЮФО: в Ставропольском и Краснодарском краях, а также в республиках Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии. Конфессиональная идентичность молодого жителя Юга России является весьма значимой. Как «очень важную» или «важную» ее определили 76% респондентов. Это третье место в «рейтинге идентичностей» молодежи Юга России, и меньшая выраженность этого вида идентичности обусловлена тем, что христианская часть Юга России достаточно секуляризирована.
62
Терроризм, основанный на экстремистских идеях религиозно-догматического происхождения, - наиболее серьезная угроза. «Для религиозных террористов насилие (или терроризм) - божественный долг, оправдываемый священным писанием (будь то Библия или Коран). Насилие, легитимизируемое религией, делается самоподдерживающимся, поскольку насильственные действия сами по себе рассматриваются как "санкционированные" Богом». Однако знакомство с данными RAND Corporation (http://rand.org) позволило сделать следующие выводы относительно влияния религиозного фактора: многочисленные анализы биографий известных членов религиозных террористических организаций показали, что эти люди не получали серьезного религиозного образования и в подавляющем большинстве являются выходцами из семей, придерживающихся весьма умеренных религиозных взглядов. Эти выводы совпадают с теми, которые делает А. Хлопонин, который считает, что «сегодня в исламе не разбираются, в том числе и те, кто им прикрывается». X. Яхья мыслит сходно: «...поэтому истоки всех террористических актов следует искать не в богобоязненности и вере, а в безбожии и ересях». Нельзя при этом отрицать тот факт, что многие террористы оправдывают свою деятельность религией, и чаще всего в качестве идейной основы терроризма выступает ислам.
Тем не менее, продолжая мысль X. Яхья, приведем мнение ученых, считающих, что «в последнее время значительную роль в духовной жизни общества стала играть религия, которая попала на благодатную почву, подготовленную действовавшими десятилетиями лозунгами воинствующего атеизма. Однако ситуацией возросшего спроса на религиозные учения, наряду с действующими сегодня общемировыми конфессиями, воспользовались и разнообразные международные религиозные организации, проповедующие свое, альтернативное видение норм религии. Зачастую деятельность таких организаций носит экстремистский характер, так как направлена на насильственное насаждение собственной веры и изменение на этой основе общественно-политической ситуации в том или ином регионе. Религиозные чувства граждан становятся в руках псевдодуховных лидеров эффективным инструментом, с помощью которого они могут направлять их действия не только в русло противоправного, но и преступного поведения». Характерной для встраивания исламистов в современное государство и использования преимуществ демократии является деятельность исламских общественных организаций, как отмечает Б. Долгов, не
63
обладающих статусом политической партии. Очевидно, что религия является удобным стартом для дальнейшей политической (в том числе экстремистской) деятельности: имеет большое общественно-политическое значение в определенной этнокультурной среде; свобода вероисповедания гарантируется демократическими процедурами; сами демократические процедуры позволяют в дальнейшем добиться власти, не используя экстремистские методы.
Неоваххабизм - ваххабизм той формы, которую уместно рассматривать в связи с современным терроризмом, - несет в себе идеологию, основной характеристикой которой является крайнее неприятие форм реализации личности в духовной, социальной, политической сферах, соответствующих идей и практик, а также социально-политических систем, которые противоречат религиозно-догматическим принципам. Ареал распространения исламского радикализма на Северном Кавказе - это прежде всего Дагестан, Чечня, Ингушетия. Несколько ниже уровень радикализации в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, однако этот уровень постоянно повышается. Важно понять, каковы причины радикализации религиозно-политической сферы на Северном Кавказе.
Как считают некоторые исследователи, осознание мусульманами своей религиозной идентичности потребовало ее закрепления, в том числе и в политической жизни общества. При этом политизация ислама происходила на разных уровнях и в разных формах. С одной стороны, предпринимались попытки встраивания ислама в политическую систему через создание мусульманских общественно-политических организаций, своего рода попытки формирования нового «чистого ислама», с другой - спонтанная политизация, в том числе и радикализация ислама в малых социальных группах. Отмечено также, что в результате непродуманной и неуправляемой пропаганды традиционалистских ценностей общество стало чрезвычайно восприимчивым к религиозным идеям. То есть в итоге были созданы тепличные условия для развития в Северо-Кавказском регионе радикального исламского подполья. Да и сами лидеры традиционного ислама дискредитировали себя в глазах населения связью с властью, которую исламские радикалы называют коррумпированной.
Как пишут И.П. Добаев, Г.А. Мурклинская, А.В. Сухов и К.М. Ханбабаев, процесс радикализации исламского движения на Северном Кавказе начинался с осуществления так называемого «исламского призыва» и «просветителей». В начале 90-х годов XX в. в Дагестане развернулась религиозная дискуссия между сто-
64
ронниками традиционного в республике суфийского направления ислама, которых называют традиционалистами, и теми, кто начал подвергать ревизии это направление. Именно тогда в этой республике закладывалась идеология движения, которое впоследствии было названо «ваххабизмом». Малочисленные в то время сторонники этого движения выступали с ревизией суфизма, культа почитания предков.
Среди предпосылок распространения исламского радикализма на Северном Кавказе, во-первых, называется национально-территориальное устройство: сам принцип территориально-административного размежевания по национальному признаку противоречит истории народов Северного Кавказа. Разделенными межгосударственными границами оказались два северокавказских народа: осетины и лезгины. Значительное количество северокавказских народов разделено внутренними (межреспубликанскими) границами. Данный фактор разобщил народы трансграничных регионов и позволил исламистам использовать противостояние между народами Северного Кавказа для активизации своей деятельности.
Во-вторых, политическая борьба на Северном Кавказе неразрывно связана с борьбой за власть между этническими, а также региональными элитами.
В-третьих, для Северного Кавказа характерна так называемая «азиатская», или традиционная, структура занятости. Коренное население занято в основном в сельском хозяйстве и торговле, «приезжие» (главным образом славяне) - в промышленности. Регион трудоизбыточен, причем безработица в первую очередь характерна для сельской местности, где и проживает подавляющая часть коренного населения. Именно традиционный сельский образ жизни коренного населения и предопределяет «механизм» возникновения конфликтов. Абсолютная и относительная перенаселенность Северного Кавказа и одновременно невозможность большей части коренных жителей участвовать в индустриальном производстве порождают социальную напряженность.
Многие из так называемых межнациональных конфликтов на Северном Кавказе произошли из-за пригодных для земледелия территорий - «земельные конфликты». Легко объяснимо, почему власти двух горных республик (Северной Осетии и Ингушетии) с таким упорством спорят о территориальной принадлежности Пригородного района. Равнинный земледельческий Пригородный район был основной житницей для потерявших его ингушей и является одной из наиболее плодородных зон в Северной Осетии.
65
Сложности в экономическом, социальном и политическом развитии на постсоветском пространстве позволяют исламистам активно и целенаправленно использовать людей, не удовлетворенных своим экономическим, социальным положением, активно выражающих политический протест, создавая тем самым благодатную почву для деятельности исламских радикалов в двух трансграничных регионах.
Четвертая причина кроется в самой сути религиозного фундаментализма: подавляющая часть салафитов считают неподобающим для мусульманина подчиняться светским властям и выступают за создание исламского (живущего по законам шариата) государства. При этом в регионах распространения «ваххабизма» около 70% живут в традиционном обществе с практически не изменившимся за годы советской власти укладом, и то обстоятельство, что лучшие его представители выступили против новой системы ценностей, не может не вызывать тревогу. Как отмечает Р.Г. Ланда, главный секрет успеха фундаменталистов (впрочем, относительного почти на всем постсоветском пространстве) - их ставка на молодежь. Основная предпосылка радикализации северокавказской молодежи - глубокая религиозность, привитая им с детства. Выросло целое поколение, основой мировоззрения которого выступает религия. Подавляющее большинство участников современного террористического подполья на Северном Кавказе составляют 15-20-летние молодые люди, которые сильно отличаются по своим идейным установкам от поколения 25-30-летних, придерживающихся более светских и умеренных взглядов на жизнь и происходящее в обществе.
В-пятых, росту социальной базы исламских радикалов способствуют неэффективность государственной власти и правовой нигилизм, что характерно практически для всех мусульманских регионов бывшего СССР. Например, в сегодняшнем Дагестане власть фактически поделили между собой две прослойки общества -бывшая партноменклатура и так называемые «новые дагестанцы», т.е. обладающие собственными вооруженными отрядами криминальные авторитеты. «Конфликт дагестанских ваххабитов из села Карамахи с официальной Махачкалой впервые проявился после того, как они отказались платить дань местному криминалитету». В такой ситуации многие из мусульман теряют веру в эффективность действий светских властей и приходят к убеждению, что справиться с беззаконием можно лишь в том случае, если общество будет жить по нормам шариата.
66
В-шестых, в немалой степени успеху фундаменталистов способствовало их финансовое могущество.
Идеологию современного терроризма, как правило, составляют социально-утопические концепции и взгляды радикализма и нигилизма, насилия и экстремизма в разрешении общественных противоречий и осуществлении социальных преобразований. Комплекс противоречий общественного развития подменяется упрощенными схемами социальной динамики, похожими в большей степени на социал-дарвинизм. Признается «революционность» развития, а не развитие как трансформация. Антиномичное вще-ние мира в рамках бинарной оппозиции «мы - они» проявляется в крайней нетерпимости к инакомыслию, сомнениям. Принадлежность к группе выступает в качестве одной из основополагающих ценностей, групповые нормы идеализируются, общество интерна-лизируется, т.е. становится «обращенным внутрь себя», замыкается само на себе. Отрицаются общечеловеческие ценности, в первую очередь - право других людей на жизнь. Ответные, как правило, силовые, действия со стороны общества имеют противоположный результат - укрепляют целостность группы, уменьшают групповые разногласия, создают моральное алиби.
Сегодня на Северном Кавказе сформирован дискурс, утверждающий непримиримость к гражданскому светскому обществу, имеющий целью создание государства, правовые нормы которого должны основываться на религии, - теократического государства, так называемого «Кавказского Имарата». При этом сепаратистской направленностью в отношении России деятельность террористических групп не ограничивается, поскольку речь идет о включении в борьбу с так называемыми «неверными» всей исламской уммы на территории России и за ее пределами. Прочному утверждению подобных политических и религиозных взглядов способствует апелляция религиозных радикалов к чувствам и вере. Экстремизм и терроризм становятся деятельностным продолжением идей радикализма. Можно сделать вывод о том, что участники конфликтного процесса делают акцент на политико-идеологических аспектах перспектив регионального развития, базой для которого становится религиозное возрождение.
«Проблемы социально-экономического и этнополитического развития Южного макрорегиона» (Г.Г. Матишов и колл. авт.), Ростов н/Д., 2012 г., с. 117-130.
67
