CC BY
36
В А. Пшцальникова
Анализ языка как синергетической системы: об одном «заимствовании» в русском языке
«Перманентный методологический мятеж» [1|, осуществляющийся в языковедении, признают практически все лингвисты, но новая парадигма -это то, «пренебрежение чем не возбраняется, но предполагает уплату более высокой цены по сравнению со следованием парадигме» |2, с. 241 Цена действительно высокая: пересмотр, казалось бы, незыблемых методологических постулатов. Одним из них является дихотомия формы и содержания в языке, понимаемая чаще все-таки как противопоставленность, причем структурно определяющая, нежели как континуум, «единораздельная цельность, в которой составляющие ее отдельные моменты имеют между собой расстояние, равное нулю» [(3, с 231 Следствием систематического применения противопоставленности формы и содержания в анализе языковых фактов явились разнообразные попытки установления референциального содержания значения, однако много лет понадобилось, чтобы исследователи обнаружили «неизбежное отсутствие надежного референта» у языковой единицы и поняли, что «рассуждение представляет собой механическое манипулирование абстрактными символами, которые сами по себе лишены значения, но могут приобрести его благодаря своей способности к соотнесению с вещами актуального мира или возможных миров» [4, с 147]. Стремление стойко держаться за некоторые незыблемые постулаты объяснимо: они позволяют придать стабильность и вообще некоторую субстанциальность изучаемому объекту. А когда в качестве результата исследования предлагается «конструкт конструктивной части конструкта», то вся «реальность объекта» в совокупности некоторых постулатов начинается и там же заканчивается Потому-то до сих пор лингвистика оказывается в части наук, которые, по словам Е.С. Кубряковой, не должны предлагать готовых рецептов познания объекта. «Никакой инженер не стыдится использования формул сопромата; наличие же у лингвиста душевного дискомфорта при обращении к методологическому инструментарию своей науки заставляет подозревать, что если не с методами, то по крайней мере с их рефлексией в этой науке что-то не совсем в порядке» 11, с. 26] «Методологическая ущербность» современной лингвистики и необходимость преобразования методологии языковедения с особой ясностью обнаруживается, по мнению П.В Паршина, в исследовании «энергейя-пингвистикн» |11 Полагаю, что применение мето-
дологии синергетики к анализу языковых фактов позволяет иаметить один из путей разработки новой методологии лингвистики.
Традиционно считается, что сущность сознания заключается в его способности извлекать информацию из окружающей среды, отображая некие объективные характеристики этой среды. Но синергетический подход к системам разного порядка позволяет поставить вопрос иначе: сознание способно привносить информацию в окружающую среду Это тем более важно, что все живые системы являются принципиально незамкнутыми, способными к самоорганизации благодаря обмену веществом с окружающей средой. Принципиальная незамкнутость их, как представляется, определяется тем, что, по В.И. Вернадскому, в живом веществе время и пространство неразделимы. Отсюда процессуальность всех форм жизнедеятельности, в том числе и смыслопорождения. Кроме того, смыслопорождение как функциональная система приводит к вычленению в смысловых составляющих концепта интегративных признаков, являющихся актуальными в условиях порождения данной функциональной системы (это в терминах линг-восинергетики креативный аттрактор, привлекающий к себе различные смыслы, в той или иной мере обнаруживающие сходство между собой). Вот почему можно согласиться с тем, что временные психические процессы, возникающие на основе психофизиологической доминанты, в известной степени формируют явления физического порядка, так или иначе управляют ими Наверное, следует говорить не о взаимодействии психических и физических процессов, а об их гомоморфизме, на основе которого и возможно возникновение аттракторов. Процессы мышления традиционно связываются с мозгом как его субстанциальной базой. Но подход к смыслопорождению как синергетической системе заставляет отойти от этого традиционного взгляда в силу согласия с тезисом о принципиальной незамкнутости живых систем типа смыслопорождающих. Тогда наша позиция будет более близка И.П Шмелеву, утверждавшему, что физическая структура мозга, как и нейрофизиологические импульсы, формирует психический акт, не порождает «мыслительного движения», а лишь отображает уровень развертывания психического акта, протекающего в иной мерной области: мозг не мыслит, ибо психический процесс вынесен за пределы этого телесного орга-
■ на Солидарен с подобными мнениями и А К Ма-1неев. утверждающий, что «непосредственной...материальной структурой, функционирование кото-Iрои порождает мысль как информационный образ, является полевая формация биосистемы, то есть ■самый глубинный структурный уровень в сложной иерархической системе возникших уровней в [организме мозг можно рассматривать как блок считывания информации, хранящейся в биополе-Iвой системе» [5, с. 571 Можно принимать или не принимать на веру высказанные положения Но [реальные процессы понимания, описываемые лин-'гвистами и психолингвистами в различных терминах, призванных определить конечное число факторов, влияющих на процессы смыслопорож-дення и смысловосприятия, все-таки не укладываются в рамки фреймов, сценариев, смысловых блоков и т.д. Отсюда можно заключить, что мозговые структуры, «считывающие информацию» с неких смысловых полевых структур, и сами порождают ■полевые волновые структуры, соответствующие формам окружающих человека живых и неживых объектов. Полевые взаимодействия структур и составляют основу процесса восприятия Тогда лишь при сходстве волновых мозговых структур (образований) возможна интеракиия. Можно, конечно, волновую мозговую структуру соотнести с психическим образом, неким психическим содержанием и т п и показать, что речь идет о давно известном подходе, с которым соотнесены известные понятия и термины
Но мь: как раз и хотим подчеркнуть, что структурные мозговые образования - это не константные психические образы, не паттерны восприятия, хранящиеся в памяти, а функциональные образования, находящиеся в процессе постоянного становления и потому (в силу причин, обозначенных Н И Жинкиным, А Р Лурией, В К Вилюнасом и многими другими) имеющие в разное время своего существования разные смыслопорождающие интегративные признаки (или их совокупности), в живом пространстве, по В И Вернадскому, время и пространство неразделимы
Таким образом, обмен энергией и веществом в процессах смыслопорождения предполагает не только вхождение в ментальные образования коммуниканта некой вербально репрезентированной информации, присвоение ее как актуализации процесса смыслопорождения, но и обязательное взаимодействие коммуникантов с реалиями объективного мира, которые не просто «отражаются» / «отображаются» в концептуальных системах коммуникантов, а способны повышать/понижать =»нт-ропийность функциональных систем смыслов Это происходит вот почему. Слово как интегративный компонент концепта актуализирует всю структу-
ру концепта, в зависимости от целей смыслопо-рождеиия изменяя ее Следовательно, актуализируется практически безграничное поле ассоциативных связей с этим словом (границы его могут сужаться только под влиянием целенаправленно представленной смысловой доминанты), причем как вербальных, так и авербальных. И полагаем, что вся эта актуализированная информация тоже усиливает энтропийность смыслов, а следовательно, должна уменьшаться под воздействием креативного аттрактора В процессе смыслопорождения участвуют не только в разной степени осознаваемые языковые единицы и ментальные структуры, но и некие неосознаваемые физические компоненты. связанные с ментально-языковыми образованиями.
Большую роль здесь, как представляется, могут играть и феномены (фантомы?), порожденные самим словом (мифом, символом) Они развивают систему вербальных ассоциаций и определенным образом упорядочивают мир физических явлений, по крайней мере, ведут к осознанию возможных связей между явлениями (признаками, отношениями). а следовательно, формируют определенную подсистему мнений в концептуальной системе индивида, что. в свою очередь, начинает переструк-турацию концептуальной системы и определяет восприятие уже на основе иной ассоциативно-апперцепционной базы. Рожденный из субъективной связи языковых единиц, феномен способен приобретать в вербальной деятельности объективное существование
Синергетический подход к анализу языковых явлений позволяет продемонстрировать единство физического и психического в процессах смыслопорождения.
Важнейшим требованием современной лингвистической методологии я бы назвала приближение лингвистической реальности к реальности языковой, те. поиск таких методов анализа языковых фактов, которые бы выявляли не непротиворечивость и стройность модели описания, а характер функционирования языка - его средовое бытование Представляется, что лингвосинергети-ка, предлагающая рассматривать речевую деятельность как нелинейную диссипативную систему, сделала значительный методологический шаг на пути создания таких методов Продемонстрируем это на примере одного «лексического заимствования» Тезис о том, что в процессе функционирования язык испытывает на себе одновременное воздействие так называемых внешних и внутренних факторов эволюции, стал в лингвистике банальностью Исследователи демонстрируют различные попытки рассмотрения соотношения этих факторов в процессе эволюции языка, но всякий раз
это соотношение только обозначается, оказывается неглавным, а на первое место, как правило, выходят либо выявленные структурные особенности языка как лингвистического объекта, либо так называемые «внешние факторы языкового развития», последовательно связываемые с функционированием. воздейстием среды Но если рассматривать язык как синергетическую систему, то именно соотношение системы и среды, являющееся необходимым условием эволюции этой системы, обнаруживает потенции развития как стабильных, так и нестабильных компонентов системы, то есть дает основание для прогнозирования изменения элементов языка
Процессы лексического заимствования объясняются, как правило, воздействием так называемых культурологических факторов; они могут представляться в исследовании более или менее подробно, но всякий раз очевидно, что это факторы иной, неязыковой природы, а потому всегда неясно, как они приводят к развитию языковых процессов? Попытки ответить на этот вопрос заканчиваются обычно употреблением слова «опосредованно». Это означает, что лингвист устанавливает три момента 1) так называемое словарное (нормированное) значение для определенного слова, 2) частотность употребления нового значения для этого слова, свидетельствующую о состоявшемся становлении новой нормы, 3) иноязычный эквивалент слова, явившийся «фактором изменения значения слова*. Но почему неязыковое явление так легко изменяет «стабильную* языковую систему, не просто внедряя элемент на свободное место в ней, а часто устраняя элемент, занимающий «законное» место? Какие закономерности эволюции языка здесь действуют и в каких моделях они могут быть описаны’ Что должно произойти в отношении язык - среда, чтобы в языке что-то изменилось? Синергетики утверждают, что стабильные компоненты системы (а точнее, неравновесно устойчивые) вступают во взаимодействие со средой и обмениваются с ней энергией, веществом, информацией.
В современном русском языке все чаще и чаще во всех видах речи, кроме специальной юридической. вместо слова убийца используется киллер. Как правило, это объясняется двумя причинами 1) влиянием на русский язык английского, значительно возросшим в силу общеизвестных причин, 2) развитием на русской почве особого значения у слова «киллеро - наемный убийца Обе они - обычная констатация результата состоявшегося изменения в языке, но не объяснение его причин Однако важно исследовать, что происходит в самом субстанции языка, как совершается значение в слове. Во-первых, ассоциативные экснери-
менты показывают, что в обыденном сознании значение «наемный убийца» у слова киллер обнаруживается у 10% испытуемых-филологов и 6,2% других носителей языка (результаты эксперимента могут и должны быть уточнены при исследовании большего количества данных) Во-вторых, английский язык располагает достаточно разветвленной системой лексем для обозначения акта лишения жизни.
Так, murderer - преступник, уголовник, совершающий убийство, assassin - совершающий убийство на идейной основе, фанатик, убивающий тех, кто мешает религиозной идее, или политиков, правителей, thug - жестокий человек, уголовник, убийца, killer - а) исполнитель убийства (человек, животное, предмет), лишающий жизни человека, животных Отметим, что kill - глагол частотный, от него имеется много полуслэнговых образований, соответствующих русским значениям выражений типа ты меня убиваешь (не ожидал от тебя этого, ты меня очень веселишь) 16]
Почему же заимствуется killer, а не murderer, потенциально обладающее, казалось бы, большим семантическим основанием для заимствования (наличие компонента насилие, злодейство)? (Отметим, что в ряде языков лексически фиксируется противопоставление «лишение жизни - злодейское лишение жизни»- сравним в польском гаЬуаж. zabojstwo, zabojea (убивать, убийство, убийца), то^о'Л'аж, morderstwo (мучить, злодейское убийство); в испанском asesinar, asesinato, asesino (убивать, убийство, убийца, злодей), mataranza - 1) убийство, 2) бойня, массовые убийства, 3) убой свиней) Иноязычное влияние активизируется тогда, когда стабильное реальное равновесие между системой языка и средой его бытования - концептуальной системой - очевидно нарушается. Это проявляется в нарушении гармонического соотношения между веществом языка (фоносемантическим содержанием языковой материи), его энергией (эмоциональным содержанием), информацией (понятийным содержанием). Проще говоря, фоносемантическое содержание, фиксирующее прежде всего эмоционально-энергийный потенциал слова, дискретной единицы языка, начинает дисгармонировать с информацией, соотносимой социумом/ индивидом с этой единицей В четырехтомном словаре русского языка 1984 г убийца определяется как «преступник, совершивший убийство» 17, с. 444]. Обратим внимание на то, что словарь отражает, по-видимому, ту систему значений, которая была характерна для носителей языка в 60-е, в лучшем случае 70-е гг. XX в. Чрезвычайно показательно, что в словаре 1995 г убийца определяется как «тот, кто совершил убийство» [8, с. 809]. Как видим, первая дефиниция отражает тот факт,
что убийство считалось преступлением. Отсюда и ассоциации на слова убить, убивать отражают устойчивые негативные эмоции и оценки, связанные с этими словами. Обратим внимание на то, что это данные Русского ассоциативного словаря 1996 г убивать - безжалостно, гадко, грех, жестокость, зверски, зло, насильственно, не надо, ненависть. нехорошо, плохо, преступление, страшно; убить - нельзя, нет, преступление, жестоко, зло, сделать очень плохо, страх, страшно, ужас 19, с 82]. Устойчивые вербальные ассоциативные связи не только обнаруживают эмоционально-оценочное содержание анализируемых слов - они не дают пока этому содержанию оторваться от слова, изменить его семантику. Эти связи гомоморфны понятийному и фоносемантическому содержанию слова убийца. Таким образом, словари зафиксировали значение лексемы убийца, характерное для определенного состояния языка Но язык, как уже было отмечено, - система неравновесная, диссипативная - синергетическая. В концептуальной системе - среде существования языка - накапливаются определенные изменения, которые приводят язык к состоянию неравновесия, когда «случайные» элементы начинают преобладать, нарушая нестабильно равновесное состояние системы
Негативное эмоциональное содержание слова убийца, обнаруживаемое в ассоциативных реакциях, не противоречило ни понятийному его содержанию, ни фоносемгнтическому - содержанию собственно субстанции, звуковой материи Этому способствует и вещество языка Согласно методике обнаружения фоносемантического содержания слова А П Журавлева, максимальную частотность в слове убийца имеет звук «а», наименьшую «ц» Наиболее увеличена информативность начального «у» (в 4 раза), фоносемантические признаки которого - большой, мужественный, темный, холодный, страшный, медленный, грустный, низменный, тусклый, печальный. Подавляющее большинство этих признаков связано с негативными эмоциями. С другой стороны, приток энергии в слове идет к ударному «и», которое имеет характеристики нежный, маленький, зеселый, хороший, женственный, светлый, простой, медленный, добрый, хилый. Информативность «и» в силу его ударной позиции увеличена в
2 раза Таким образом, субстанционально слово имеет возможность развиваться, по крайней мере, в двух направлениях: в сторону обозначения негативного явления, связанного с негативными эмоциями, и в сторону называния явления, обозначающего нечто положительное и сопровождаемое положительными эмоциями Точнее, вещество слова убийца исконно связано, видимо, с обозначением нейтрального понятия «лишающий биологической жизни» (животных, насекомых, человека).
Словарь 1995 г. зафиксировал страшную с моральной точки зрения тенденцию: убийство человека в современном обществе стало реже восприниматься как преступление, перестало однозначно соотноситься с преступным, недозволенным, невозможным поведением, особенно в среде молодых людей Эмоционально оценочный негативный компонент, гомоморфный компоненту «преступление», вступает в противоречие с понятийным, из которого компонент «преступление* постепенно исчезает в силу внелингвистнческих причин, но полностью исчезнуть не может в силу фоносемантического содержания вещества языка. Вещество языка и его энергия начинают дисгармонировать с понятийным содержанием Чтобы устранить эту дисгармонию, система языка начинает самоорганизовываться Целью эволюции здесь выступает становление соответствия между тремя названными компонентами, те стабилизация системы.
Вещества русского языка в случае со словом убийца «не хватает» для выражения появившегося семантического изменения (сдвига): убийца, убивец, убойиа обладают практически одинаковыми фоносемантическими характеристиками и мотивированы одной и той же морфемой Эти слова фоносемантически привязаны к негативному эмоционально-оценочному компоненту Характерно, что язык «убирает» в процессе эволюции звуки, являющиеся в нейтральных словах носителями негативного содержания: например, забить скот, забойщик скота и подобное. Хотя основной понятийный признак «лишить жизни» сохраняется и он обязательно будет отмечен лингвистом при компонентном анализе, для носителя языка этот признак лишен в данном случае негативного содержания, он как бы трансформируется: забить скот для перехода животного в иное, необходимое для человека состояние, не считается убийством Тут явно обнаруживается зависимость языка от мотивационных потребностей его носителей, от мышления как среды существования языка, а не от некоего лингвистического контекста) Языку становится нужен такой звуковой комплекс, который был бы свободен от этого отрицательного компонента, и тогда новое понятие легко входит в отношения стабилизации с веществом и энергией. Фоническая мотивация в этом случае становится очень важной, «поскольку все другие виды мотивации при переходе из языка в язык слово теряет Чужое слово обычно проходит в новом языке фонетическую обработку, и цель этой обработки не только в приспособлении слова к привычному произношению, но и в приведении звучания и значения к гармонии» [10, с. 67].
Слово киллер отвечает всем необходимым тре-
бованиям, поскольку, во-первых, в языке-источнике оно обладает наиболее широким и нейтральным значением Во-вторых, фоносемантическое значение слова киллер включает 14 оценочных характеристик из 25 исследованных: маленький, нежный, женственный, слабый, горячий, быстрый, шероховатый, веселый, низменный, тусклый, тихий, короткий, злой, хилый. Их них шесть признаков группы «сила» и признак оценки объединены семой неинтенсивности, значительна группа, объединяемая признаком подвижность веселый, быстрый, короткий. Следовательно, со словом киллер связывается положительное или, по крайней мере, нейтральное эмоционально-оценочное отношение И тогда нейтральное отношение к убийству/убийце, заставившее лексическую систему языка лишиться компонента «преступление» в слове убийца, способно легко закрепиться в слове киллер. Вот почему убийца чаще употребляется в эмоционально-оценочной речи, направленной на осуждение, на актуализацию негативного потенциала слова (в средствах массовой информации, в юридической практике, в разговорной речи). В юридической практике, где актуализируется понятийный компонент «преступление», вместо убийца употребляется «преступник» (процессуально - подсудимый). Однако в тех же средствах массовой информации все большее распространение получает киллер, когда говорится о факте убийства
Таким образом, слово киллер основательно закрепляется в русском языке потому, что оно обозначает изменившееся отношение к реалии: это тот, кто убивает, но не преступник, потому что убийство - не всегда преступление Таково обыденное сознание Слово убийца пока все еще соотносится с преступлением, но все большее количество людей в ассоциативном эксперименте демонстрирует семантическую близость его со словом киллер. По результатам проведенного эксперимента, ассоциации на слово убийца - киллер 6, кровь 4, нож 2, жестокий, маньяк, страшно, наемный, смерть, топор, суд, преступление, преступник, тот, кто уби-
вает; киллер - убийца 7, убийца наемный 2, убийство 2, детектив, маска, США, черный, винтовка, жестокий, страх, оружие, смерть, оптический прицел, выстрел меткий, кожаная куртка, огромный Большинство реакций свидетельствует о том, что в обыденном сознании это слова, часто толкуемые одно через другое, но не синонимы с преступлением убийцу связывают 13% информантов, с киллером - 0%, хотя эмоции страха, жестокости и признак смерти связываются с обоими словами Это и есть показатель начавшегося синергетического процесса, осуществляющегося в языке в данное время, «на наших глазах».
Сравним компонентную структуру значения слов убийца и киллер. Из 25 информантов в слове убийца 1 отмечают признак «тот, кто убивает»,
3 - «преступник», 3 - орудие убийства, 1 - страх, 3
- негативную оценку. I — последствия убийства, 1
- род занятий, «работа» В слове киллер информантов отмечают признак «тот, кто убивает», 3 -орудие убийства, 3 - работа, 2 - экипировка, 2 -локальный признак, 2 - внешний вид, 1 - страх, I
- негативную оценку, I - смерть, признак «преступление» не выделен ни одним информантом При этом следует отметить, что большее значение имеют для носителей языка признаки, не связанные с преступлением: даже количественно признаки работа, экипировка, локальность, внешний вид для них более значимы. Сказанное позволяет предполагать, что частотность слова киллер в русском языке в ближайшее время будет повышаться Языковая материя не позволит нам пользоваться словом убийца, если компонент «преступление» в нем отойдет а обыденном сознании носителей языка на еще более дальнюю периферию. С другой стороны, фоносемантическая мотивация будет задавать все более частотное употребление слова киллер Вещество и энергия языка вступили во взаимодействие с информацией концептуальной системы. И нужно изменение среды (мышления) бытования языка, чтобы процесс пошел в другом направлении.
Литература
1 Паршин П Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике XX 8 // Вопросы языкознания №2. 1996
2 Gtvon Т. On understanding grammar. N.Y., 1979
3. Лосев А,Ф. Введение а общую теорию языковых моделей. М , 1968
4 Лакофф Дж Когнитивное моделирование // Язык и интеллект М. 199,5
5 Манеев А.К. Гипотеза биополевой формации как
субстрата жизни и психики человека // Русский космизм М . 1993
6. Словарь современного английского языка: В 2-х т М , 1992.
7 Словарь современного русского языка- В 4-х т. М., 1984.
8, Ожегов С И., Шведова Н.Ю Толковый словарь русского языка М., 1995
9 Русский ассоциативный словарь М 1996.
10 Журавлев А П Звук и смысл М . 1991
