CC BY
84
-о£>
<*о-
А.Н. Хохлов
А.Ф. ПОПОВ - ПЕРВЫЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ РУССКОГО ЯЗЫКА В ПЕКИНСКОЙ ШКОЛЕ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ «ТУНВЭНЬГУАНЬ»
Несмотря на рост интереса отечественных и зарубежных исследователей к истории русско-китайских отношений, наблюдаемый в России и Китае в последние годы, область культурных контактов между двумя соседними странами остается наименее изученной. Об этом свидетельствует, например, отсутствие в исторической литературе КНР сведений о россиянах - преподавателях русского языка в Китае после учреждения в Пекине Российской дипломатической миссии в
1861 г. В это время цинское правительство под влиянием поражения в англо-франкокитайской войне 1858-1860 гг. было вынуждено пойти на ряд административных реформ в области внешней политики, просвещения и военного дела, положивших начало «политике самоусиления» Китая. Примером «умолчания» современными китайскими учеными факта участия россиян в указанных реформах может служить «Всеобщая новая история Китая» («Чжунго цзиньдай тунши»), издаваемая в нескольких томах в Нанкине. Во втором и третьем томах этого труда (посвященных 1840-1864 гг. и 18651895 гг.), опубликованных в 2007 г., отсутствуют сведения об участии россиян в реформах маньчжурского двора в сферах государственного управления1, хотя об европейцах в этом труде можно встретить некоторые сведения, в частности, об использовании их в созданной в Пекине школе иностранных языков - «Тунвэньгуань». Между тем в этой школе изучали и русский язык; его первым преподавателем был А.Ф. Попов.
Согласно формулярному списку, составленному в 1854 г., Афанасий Ферапон-тович Попов, которому в это время исполнилось 25 лет, был сыном пономаря Орловской губернии. С 1843 по 1849 г. он обучал-
ся в Орловской духовной семинарии, где занимался изучением латинского, греческого и немецкого языков. С 1849 по 1853 г. его занятия упомянутыми иностранными языками, к которым прибавились уроки еврейского и французского языков, проходили в стенах С.-Петербургской духовной академии. По окончании академии он с 1 января 1854 г. исправлял должность смотрителя Устюженских духовных училищ. В качестве учителя высшего отделения одного уездного училища А.Ф. Попов преподавал греческий язык, пространный катехизис и священную историю. Указом от 18 декабря 1856 г. его причислили к членам нового состава Пекинской духовной (православной) миссии в чине титулярного советника со старшинством с 18 апреля 1855 г. (со времени утверждения его в звании магистра) .
О занятиях А.Ф. Попова китайским языком после прибытия в Пекин в 1858 г. позволяет судить его отчет за 1859 г., представленный начальнику Духовной миссии архимандриту Гурию (в миру Г.П. Карпов) 20 января 1860 г. В этом отчете А.Ф. Попов достаточно полно рисует не только характер языковых занятий, но и свои поездки по загородным местам китайской столицы, что видно из приводимого ниже текста:
«По части китайского языка с самого же начала года я уже перестал заниматься изучением отдельных слов и фраз, чем почти исключительно занимался в первое время по приезде в Пекин, и перешел к чтению “Пекинской газеты” [“Цзин-бао”] как источника, которым наиболее представляется возможность ознакомиться с казенным деловым языком, употребляемым в официальных бумагах, и вместе с чиновными лицами, должностями и положением дел в настоящее время.
По части маньчжурского языка в начале года были мною опять возобновлены занятия... и в течение первой половины года я занимался этим языком “энциклопедически”, т.е. изучал отдельные слова и фразы, наиболее нужные и употребительные. Наступившая затем летняя жара побудила меня для сохранения здоровья уехать за город, где я и прожил два месяца - июль и август. Там за недостатком непрерывных занятий с учителями, которые не могли следовать за мною, хотя и приезжали ко мне по временам, а главное по причине удушливых жаров я не мог идти далее в своих занятиях относительно письменного языка, но зато частные сношения с простолюдинами, военными и нередко - чиновниками, из которых некоторые искали знакомства со мною, позволили мне значительно продвинуться вперед в разговорном языке, а все остальное время домашнего досуга я употреблял на повторение пройденного прежде [материала], что еще более необходимо при изучении такого предмета, каковы китайские иероглифы, часто и скоро испаряющиеся из памяти без повторительного изучения, особенно в первое время знакомства с ними.
Кроме того, совершив несколько прогулок по окрестностям Пекина, я успел ознакомиться с несколькими замечательными местностями, каковы, например, кладбище государей [китайской] Минской династии, загородный дворец императора [Ихэюань], несколько императорских и княжеских кумирен. Равным образом бывал в театре, присутствовал при уличных представлениях и т.п. И таким образом старался на практике видеть то, что прежде знал только в теории, т.е. из книг и рассказов других лиц.
В остальное время года, по возвращении в Пекин в начале сентября месяца, я уже мог перейти к занятиям более серьезным, а именно: по части маньчжурского языка начал читать переведенный с китайского роман под заглавием “Цзин-пин-мэй” (имена трех героинь романа), и еще книгу под заглавием “Ли чжи цзи яо” (т.е. выбор нужных вещей по части управления). Книги
эти выбраны мною потому, что первая из них есть один из лучших классических романов Китая, и известно, что чтение романов - самое лучшее средство ознакомиться с энциклопедией языка и обыденным разговором (я разумею здесь язык маньчжурский, который в такой степени сделался в настоящее время мертвым в Китае, что обыденный разговор на нем остается изучать уже в книгах). А вторая книга по самому заглавию своему представляет [читателям] возможность знакомства с языком официальным. Что же касается китайского языка, то, кроме постоянного, почти ежедневного чтения газеты [“Цзин-бао”], я нашел возможным приступить к чтению “Уложения Палаты финансов” [“Ху-бу цзэ-ли”] с тем, чтобы впоследствии перевести его на русский язык.
К сожалению, состояние моего здоровья не всегда позволяет мне заниматься с тем усилием и постоянством, с каким бы хотелось. Так что в последнее время вследствие усилившегося геморроя, не позволяющего мне ни сидеть, ни стоять долго на одном месте, я вынужден был, по совету д-ра [миссии] г-на [П.А.] Корниевского, на время прекратить занятия с учителем маньчжурского языка, хотя и не переставал заниматься им домашним образом»3.
Как бывшего преподавателя, знавшего китайский и западноевропейские языки, российский посланник Лев Федорович Бал-люзек4, прибывший в Пекин в июле 1861 г., часто использовал А.Ф. Попова в своих переговорах с чиновниками Цзунлиямэня (Коллегии иностранных дел), при этом он нередко выступал единственным переводчиком дипломатических документов, направляемых русским дипломатом китайской стороне. Для примера укажем на «Записку об оружии и инструкторах», поданную сановнику Вэнь Сяну при первых переговорах в Цзясинсы (1 июля 1861 г.); сообщения о том, чего не достает китайским солдатам, отправленным в Кяхту для обучения под руководством россиян-инструкторов, и как исправить имеющиеся в этом деле недостатки (31 декабря 1861 г.), ноту Л.Ф. Баллюзека от 16 февраля 1862 г. членам Цзунлиямэня по
поводу отзыва китаиским правительством китайских солдат из Кяхты в Пекин5.
Оставляя в стороне огромную деловую дипломатическую переписку с Цзунлиямы-нем, которую выполнял А.Ф. Попов в качестве драгомана при Л.Ф. Баллюзеке, укажем на одну из его самостоятельных работ под названием: «Тарифы Калганский и таможни Цзюйюнгуань», законченных им 25 февраля 1861 г. Перевод китайских данных по этому вопросу, частично взятых из «Да Цин хуэй-дянь» («Свода узаконений великой династии Цин»), предваряет пространное авторское введение переводчика, которое начинается следующим пассажем: «Калган [Чжанцзякоу] составляет для Китая такой же важный торговый пункт, как Кяхта для России. Он служит складочным местом для товаров, идущих из Китая в Восточную Монголию и Россию... если в Китае, так мало известном нам с коммерческой стороны (здесь и далее курсив мой. - А.Х.), таможенные тарифы должны бы служить для нас показателями, какого именно рода торговое движение совершается в данной местности, то о калганском тарифе нужно сказать, что он может служить таким показателем только отчасти. Отчасти потому, что торговля есть ... вещь самая живая, наиболее подвижная, подверженная частым переменам... Для китайского правительства глав[ным образом]. важно то, чтобы каждая таможня по прошествии годичного срока доставляла в казну определенное количество серебра, а какие там идут товары и какие не идут, на это оно не обращает почти никакого внимания. Таможенным приставам и чиновникам не только нравится вечное status quo, но они сами намеренно поддерживают его, скрывая от глаз правительства настоящее положение дел, потому что. показание новых статей, пожалуй, повлекло бы увеличение годовой пропорции таможенного сбора. Так было 100-200 лет тому назад, так есть и теперь.
Что [же] касается торговли Китая с Россией, то она в последние 100 лет своего существования подвергалась стольким изме-
нениям, что [калганский] тариф в своем настоящем виде является совершеннейшим анахронизмом. Так, например, в настоящее время вовсе не идут в Китай меха, а главным образом сукна и ситцы и т.п. ... Относительно [же] предметов [китайского] сбыта [следует заметить, что] в настоящее время идет в Россию исключительно чай, причем названий всех сортов только одного байхового более 30, между тем как в тарифе, где напрасно существует китайка, чай занимает весьма небольшое место и показан в самом ограниченном числе названий»6.
Из других работ А.Ф. Попова можно назвать статью «Новый год в Китае». Отправляя ее в Петербург, Л.Ф. Баллюзек просил Н.П. Игнатьева (в донесении от 1 декабря
1862 г.) переслать ее в редакцию газеты «С.-Петербургские ведомости»7. Помимо перевода официальных текстов с китайского языка, А.Ф. Попов занимался изучением дневника одного китайского чиновника, собиравшего сведения о России во время похода цинских войск против россиян-казаков в Приамурье, завершившегося подписанием Нерчинского договора 1689 г.8 Как видно из архивных данных, А.Ф. Попов интересовался также китайским фольклором, собрав местные пословицы и поговорки и даже отправив специальную статью в Азиатский департамент по этому вопросу.
Последующие годы пребывания А.Ф. Попова в Пекине совпали по времени с завершающим этапом англо-франко-китайской войны 1858-1860 гг., связанным с разграблением союзниками императорского дворца Юаньминюань и вынужденным подписанием цинскими дипломатами неравноправных договоров, благодаря которым европейцы, помимо открытия новых китайских портов для их торговли, добились права содержать в Пекине свои постоянные дипломатические представительства. Это право получила и Россия, принявшая (в лице Н.П. Игнатьева) активное участие в посредничестве между воюющими сторонами, благодаря чему острый вооруженный конфликт цинского Китая с западными державами был урегулирован.
Уже в 1861 г. цинские власти учредили новое внешнеполитическое ведомство под названием «Цзун-ли гэ-го ши-у я-мэнь», или кратко «Цзунли ямэнь» - «Главное управление по иностранным делам» для поддержания контактов цинского правительства с аккредитованными в Пекине официальными представителями иностранных государств, прежде всего с посланниками Англии, Франции, США и России. Инициатором учреждения этого государственного органа выступил находившийся в Пекине маньчжурский князь 1-й степени Гун по имени И Синь, представивший вместе с Гуй Ляном и Вэнь Сяном доклад бо-гдохану, находившемуся в Жэхэ (в Южной Маньчжурии) после бегства туда из Пекина, которому угрожал штурм и захват со стороны наступавших из Тяньцзиня союзных войск Англии и Франции. В ходе начавшейся переписки по поводу учреждения «Цзунли ямэня» в название нового внешнеполитического ведомства (И Синя и его соавторов) один из приближенных богдохана (князь Хуэй) внес дополнение в виде двух иероглифов «тун-шань», обозначающих «торговлю». Ввиду этого новый орган межгосударственных дипломатических связей стал называться «Цзун-ли гэ-го тун-шань ши-у я-мэнь» и был призван заниматься делами иностранных государств исключительно по вопросам торговли. С этим предложением, в принципе одобренным богдо-ханом, И Синь и его помощники не согласились, утверждая, что хотя единственным стремлением иностранцев (именуемых в докладе варварами) является получение барыша, подобное изменение в официальном названии предлагаемого нового учреждения может вызвать серьезные подозрения у западных дипломатов. В результате для официальной дипломатической переписки было решено оставить первоначально предложенное название нового внешнеполитического ведомства, а второе использовать во внутренней служебной переписке, причем о делах государственной важности провинциальным властям предлагалось сообщать, помимо трона, в Цзунлиямэнь. По поводу не-
значительных событий, касающихся иностранцев, местные власти могли по-прежнему обращаться в Палату церемоний (Ли-бу).
В 1862 г. при Цзунлиямэне была открыта школа иностранных языков - «Тунвэнь-гуань», учрежденная также по инициативе князя 1-й степени Гуна (И Синя). Первоначально она функционировала в виде курсов, учащиеся которых раздельно (по группам) изучали английский, французский и русский языки. Преподавать русский язык стал А.Ф. Попов.
В связи с отъездом А.Ф. Попова в Петербург для участия в обсуждении вопроса о новом статусе Пекинской духовной миссии секретарь российской дипломатической миссии Николай Глинка 2 сентября 1863 г. обратился с письмом к Н.П. Игнатьеву. Коснувшись начала преподавания русского языка в «Туньвэньгуане» и временной замены уехавшего А.Ф. Попова иеромонахом Александром [в миру А.И. Кульчицкий]9, Глинка сообщил о явной заинтересованности членов Цзунлиямэня в продолжении деятельности А.Ф. Попова в качестве учителя. В этом письме, в частности, говорилось:
«Китайское правительство, как Вашему Превосходительству уже известно, учредило в начале текущего года училище для обучения китайских мальчиков иностранным языкам и для назначения преподавателя русского языка дважды обращалось в наше посольство. До получения по сему предмету отзыва Азиатского департамента министр-резидент [Баллюзек] частным образом разрешил надворному советнику [А.Ф.] Попову исполнять в означенном училище должность преподавателя русского языка, которую он и занимал с апреля месяца по настоящее время. опасаясь, чтобы прекращение преподавания не произвело на китайцев дурного впечатления, дав им повод подумать, что мы [якобы] преднамеренно желаем отнять у них средство образовать [штат] своих переводчиков, я счел своею обязанностью одновременно с уведомлением об отъезде г-на Попова предложить здешнему Министерству [иностранных дел] другого учителя - отца иеромонаха Александра.
Члены Министерства очень жалеют, что г-н Попов не смог докончить курс подготовки учеников, которые, несмотря на короткий срок (шесть месяцев), уже сделали огромные успехи под его руководством. Они неоднократно обращались ко мне с просьбою исходатайствовать отмену распоряжения об отзыве г-на Попова ... Здешнее Министерство просило, чтобы новый учитель иеромонах Александр [Кульчицкий] оставался в этой должности по меньшей мере год.
Молодые люди во вновь учрежденном училище предназначаются для службы по Министерству иностранных дел и в этом качестве будут постоянно находиться в сношениях с иностранцами. Весьма понятно, что те из них, которые обучались у нас и имели случай ближе сойтись с русскими, впоследствии всегда будут предпочитать нас остальным иностранцам и держать нашу сторону. Подготовление таким образом некоторого числа людей в центре китайского управления не лишено своей важности и в политическом отношении.
В русское отделение училища попали, по свидетельству г-на Попова, самые способные из мальчиков. Если это справедливо, то ученики, [изучающие] русский язык, имеют большее вероятие, чем другие [изучающие западные языки], со временем выйти из предназначаемого для них теперь поприща переводчиков и занять должности соответственно их знаниям и умственному развитию.
Для успешного образования учеников недостаточно одного знания китайского языка, но требуется человек способный, могущий подготовить будущих приверженцев России. Г-н Попов ревностно принялся за дело и без сомнения мог бы оказать нам большую услугу, если бы преждевременный вызов его в отечество не прервал начатых [им] занятий»10.
По приезде А.Ф. Попова в Петербург в Азиатском департаменте была внимательно рассмотрена написанная им здесь «Записка
об училище русского языка в Пекине и положение при нем учителя из русских»
(13 марта 1864 г.), из которой ниже приводятся наиболее важные пассажи:
«Известно, что в настоящее время в Пекине существует три училища для изучения китайцами иностранных языков: русского, английского и французского, и в скором времени по предложению американского посланника г-на Берлингэма будет открыто четвертое - американское. Сначала в виде опыта и из-за недостатка помещения два года тому назад было открыто только одно -английское [училище], а через год . именно 11 апреля прошлого [1863 г.] с устройством помещения открыты одновременно русское и французское. Училища открыты самим правительством Китая, [они] помещаются при китайском Министерстве иностранных дел [Цзунлиямэнь] и состоят под покровительством самого князя Гуна (по имени И Синь). Учениками набраны туда дети маньчжуров от 14 до 19 лет, а учителями приглашены иностранцы и в числе прочих русский.
Главный действующий член МИД Вэнь Сян при поступлении учителя русского языка [А.Ф.] Попова в должность прямо высказал ему, что смотрит на учителя не только как на преподавателя языка, но желает и надеется на то, что ученики будут ознакомлены с географией, математикой, историей, даже астрономией (до которой сам Вэнь Сян большой охотник, хотя понимает ее больше в смысле астрологии). Таким образом, если язык есть самый лучший проводник мысли и знаний, то на открытие иностранных училищ в Пекине нужно смотреть как на истинное, единственно верное начало цивилизации [европеизации] Китая, начало знакомства китайцев с европейской наукой и жизнью.
В числе других результатов подобного знакомства китайцев [стоит] распространение европейских идей в самой массе народа. Теперь [же], например, как ни пытаются европейцы просвещать Китай, переводя на китайский язык ученые статьи и целые системы [специальных знаний], труды эти почти напрасны, потому что книги или не читаются по предубеждению китайцев ко всему ев-
ропейскому, или не понимаются по неудовлетворительности переводов. Когда же китайцы сами начнут пересаживать европейское знание на почву своего языка и [своей] страны, дело пойдет скорее и успешнее. Зная хорошо свойство своей [духовной] почвы, они могут лучше привить и акклиматизировать у себя чужеземное растение. Но коль скоро наука сама по себе есть нечто космополитическое, то она в своем приложении к практике отражает в себе не только характер и образ воззрения [нации], но и национальные симпатии и антипатии народа. Статистик Виговский дышит пристрастием, когда пишет о России: историк и путешественник-француз всегда панигирист Франции. Нет сомнения, что эти симпатии и антипатии вместе с наукой и цивилизацией перейдут и в Китай, когда его начнут цивилизовать согласно принципам, присущим различным нациям. Что касается до России, то примеры ложных и пристрастных заметок о ней уже есть в Китае, например в книге, называемой “Инь-хуан чжи-люэ” (нечто вроде географического и исторического сборника
о разных государствах), и в газетах на китайском языке, появившихся в Нинбо во время Крымской войны. Положить начало распространению русской письменности и знанию, приготовить противодействие неблагоприятному для нас будущему, упрочить существовавшее до сих пор доброе мнение о нас китайцев - все это задача нашего времени и она, [конечно], падает на русского учителя. Притом рано или поздно знакомство с европейским знанием неминуемо вызовет потребность в Китае иметь из Европы специалистов. Нам нужно стараться, чтобы за подобными людьми Китай обращался не к одним только англичанам и французам, и нет сомнения, что ежели между китайцами будет много понимающих по-русски и симпатизирующих России, то они не преминут обращаться к нам.
Главная цель, с какою правительство Китая приступило к открытию иностранных училищ, состоит в том, чтобы иметь у себя людей, знающих иностранные языки, но иметь их не только в качестве перево-
дчиков при МИД, но в качестве людей деятельных, будущих представителей самого правительства. Эта мысль не только прямо высказывается членами Министерства [Цзунлиямэнь], но и проведена в самом училищном устройстве и способе подготовки учеников. Ученики набраны исключительно из детей маньчжуров - привилегированного класса в Китае, родственного настоящей [маньчжурской] династии [Цин], и преимущественно из детей чиновников. Ученики выбраны самые лучшие и даровитые, потому что после экзамена, например, в прошлом году из 100 кандидатов, представленных казенными училищами в Пекине, оставлены только 20, оказавшихся наиболее благонадежными и успевающими в китайской словесности. Некоторые из них имеют уже первую ученую степень [сю-цай], но кроме того в каждом училище есть еще особый учитель китайский, и ученики, продолжая учиться по-китайски, должны со временем держать экзамены на все ученые степени, не исключая и докторской [цзинь-ши]. В Китае же, как известно, только ученые степени ведут к высшим должностям в государстве. Значит, нынешние ученики иностранных училищ будут со временем не только чиновниками МИД или чиновниками Шанхайской, Кантонской и других таможен вместо служащих [ныне] там иностранцев, но могут быть, если выдержат хорошо все экзамены, членами Министерства, начальниками и губернаторами провинций, вроде Амурской [Хэйлунцзян], Гириньской, Илийской, Тарбагатайской и прочих, даже министрами и, пожалуй, временщиками вроде Су Шуня [казненного 8 ноября 1861 г.]. Это тем вероятнее, что настоящее МИД (Цзунлиямэнь), ставшее после последней [англо-франко-китайской] войны во главе правительства и образующее, можно сказать, особую партию в Китае, и теперь уже старается выдвигать своих чиновников.
Нам со временем придется не только поддерживать руссологов-китайцев и способствовать тому, чтобы они занимали высшие должности в Китае, но мы должны за-
ранее воспитывать их через учителя в симпатии к России.
Наконец. [служебное] помещение училища при Министерстве иностранных дел дает возможность учителю [свободнее] входить в сношения с чиновниками и членами Министерства. Первый учитель русского языка [А.Ф. Попов], состоявший прежде того драгоманом при посольстве, при самом вступлении в должность учителя получил от Вэнь Сяна11 приглашение заходить в свободное после лекций время в Министерство и часто пользовался этим приглашением сановника, при этом члены Министерства охотно беседовали с ним о самых [важных] делах политики, расспрашивали о европейских новостях и с любопытством слушали его рассказы об обычаях, гражданских учреждениях и тому подобном России и других стран, часто сравнивая их со своими. Они гораздо свободнее и откровеннее были с ним, когда он был учителем, нежели тогда, когда он был драгоманом, потому что уже не смотрели на него как на лицо официальное, перед которым имели бы основание скрывать многое. Так, например, однажды Вэнь Сян после разговора с ним о таможенном устройстве в России и Китае сказал, что он намерен, если их дела с инсургентами [тайпинами] поправятся, уничтожить пошлину со съестных припасов и предметов первой потребности, а возвысить ее на предметы роскоши (например, на водку и табак) и даже уменьшить число внутренних таможен. В другой раз, разговаривая о взяточничестве в Китае и мерах прекращения его, совершенно согласился со своим оппонентом, что лучшею мерою была бы не строгость преследования взяточников, а увеличение оклада жалованья чиновникам и возвышение для этой цели поземельного налога. Количество этого налога, совершенно ничтожное по закону, взимается на практике вдвое и втрое больше, казна же сама получает меньше законного, потому что большая часть его поступает в карманы собирателей.
И в самом деле обязанности и ответственность, налагаемые на учителя русского
языка его положением, огромные. Правительство должно обратить прежде всего внимание на выбор лица, способного нести их. Тут, очевидно, требуется не только отличное знакомство с китайским языком, как разговорным, так и письменным, но и достаточное знакомство со страной, не только трудолюбие и усердие, но и чисто китайское терпение, не только достаточное энциклопедическое образование, но и благоразумный патриотизм и умение вести себя на месте. Но вместе с тем справедливость требует, чтобы подобное положение давало бы достаточные средства и надлежащим образом вознаграждало бы за добросовестное их исполнение.»12.
Внимательно рассмотрев записку А.Ф. Попова, Азиатский департамент принял соответствующее решение о поддержании его преподавательской деятельности в «Тун-вэньгуане», о чем было сообщено в Пекин посланнику А.Е. Влангали в письме от 6 мая 1864 г., в котором говорилось: «Министерство, вполне оценивая засвидетельствованные Вами труды надворного советника Попова и сознавая пользу в продолжении начатых им занятий, полагает назначить его помощником драгомана вверенной Вам миссии с тем, однако, чтобы в глазах китайцев он наимено-вался учителем русского языка в китайском училище, и, находясь в полном распоряжении Вашем в случае отсутствия или болезни драгомана, частным образом исполнял обязанности и по сей должности»13.
(Окончание в следующем номере)
Примечания
1 «Чжунго цзиньдай тунши» (Всеобщая новая история Китая). Нанкин, 2007, т. 2 (Начало новой истории), с. 602-607; т. 3 (Попытки модернизации в ранний период), с. 61-63, 108-112.
2 Государственный исторический архив Ленинградской области (ГИАЛО), ф. 277, оп. 1, д. 759, л. 5.
3 Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ), ф. СПб. Главный архив 1-5, 1823, д. 1, п. 94, л. 239-240.
Подробнее о Льве Федоровиче Баллюзеке см.: Хохлов А.Н. Л.Ф. Баллюзек - первый российский посланник в цинском Китае // ХХУІ научная конференция «Общество и государство в Китае». М., 2006, с. 59-68.
5 АВПРИ, ф. Главный архив І-5, 1823, д. 1, п. 74, л. 361-362, 387, 395.
6 Там же, л. 319-334 (полный текст всей работы А.Ф. Попова).
7 Там же, л. 439, 452.
8 Китайское название сочинения, над переводом которого трудился А.Ф. Попов, - «Элосы жи-цзи» («Ежедневные записи о России»).
9 См.: Хохлов А.Н. А.И. Кульчицкий - иеромонах Пекинской Духовной миссии и иерарх Русской Православной Церкви // Православие на Дальнем Востоке. Вып. 4. СПб., 2004, с. 41-57.
10 АВПРИ, ф. СПб. Главный архив ІІ-12, оп. 52, 1863, д. 1, л. 3-6. В данном письме содержалась просьба «не оставить распоряжением, чтобы в случае отзыва в Россию отцу иеромонаху Александру было разрешено оставаться в Пекине на прежнем положении, покуда он сам не выразит желание возвратиться в отечество, и что когда он этого пожелает, ему было возможно привести свое намерение в исполнение по распоряжению имп. [дипломатической] миссии или его духовного начальства в Пекине... Частая же перемена учителя неизбежно должна оказывать дурное влияние на самый ход преподавания... Нельзя поэтому не желать, чтобы преподавание было окончено теперешним учителем».
11 Вэнь Сян - видный маньчжурский сановник, внесший в 1860 г. немалую лепту в модернизацию цинского Китая в военном деле и просвещении. Он - потомок влиятельного маньчжурского рода в Мукдене, родился в г. Ляояне в семье мелкого чиновника, состоявшего на службе в местной комендатуре. Благодаря поддержке богатого приемного отца ему в 1837 г. удалось поступить в училище для маньчжурских князей. По окончании учебы он в 1840 г. отправился в Пекин, где после сдачи экзаменов получил ученую степень цзюйжэня, а затем в 1845 г. - степень цзиньши. Служебная карьера Вэнь Сяна как администратора крупного масштаба началась с его назначения в 1857 г. помощником главы ведомства чинов (Ли-бу) с последующим перемещением на ту же должность в ведомство общественных работ (Гун-бу) и затем в ведомство налогов (Ху-бу).
После захвата Тяньцзиня англо-французскими войсками в 1860 г. Вэнь Сян неоднократно предлагал богдохану оставаться в Пекине для
лучшей организации обороны столицы, однако последний с ближайшим своим окружением предпочел бежать в Маньчжурию, в Жэхэ, поручив князю И Синю, Гуй Ляну и Вэнь Сяну вступить в переговоры с наступающим на столицу противником. В течение почти месяца Вэнь Сян продолжал оставаться военным комендантом Пекина и начальником императорской гвардии, дислоцированной в окрестностях столицы, в Юаньминюане, но в начале октября был освобожден от военного руководства для участия в переговорах с дипломатами Англии и Франции. После подписания договоров с последними, а также с Россией, принявшей участие в урегулировании военного конфликта в качестве посредника, а также учреждения в 1861 г. Цзунлиямэ-ня, которое своим появлением обязано усилиям И Синя, Гуй Ляна и Вэнь Сяна, последний приступил к обучению маньчжурских воинов-зна-менных столицы европейскому строю с использованием современного огнестрельного оружия, подаренного Россией. Одним из его начальников (помимо И Синя) стал Вэнь Сян (подробнее см.: Хохлов А.Н. Англо-франко-китайская война (1856-1860 гг.) и вопрос о помощи России Китаю // Документы опровергают. М., 1982, с. 284339).
Серьезным испытанием боевой силы нового воинского формирования стали операции против полчищ хунхузов, проникших из южной части Маньчжурии через Великую китайскую стену к Пекину. Прогнав хунхузов за Великую стену с помощью воинов, частично обученных в Кяхте россиянами в 1861 г. обращению с европейским оружием, Вэнь Сян в 1865 г. при повторной угрозе со стороны хунхузов, которых тогда насчитывалось уже 30 тыс., с более крупным своим отрядом (из 2500 чел., вооруженных ружьями, и 500 чел. конных) после прибытия из Тяньцзиня подкрепления из войск Чун Хоу дошел до Мукдена, избавив прежнюю столицу цинского двора от разграбления хунхузами.
После смерти матери в 1869 г. и по истечении срока траура, Вэнь Сян вернулся в Пекин в 1870 г. Впоследствии его неожиданно хватил апоплексический удар, и через четыре года он скончался.
12 АВПРИ, ф. СПб. Главный архив 11-12, оп. 52, 1863, д. 1, л. 8-12.
13 Там же, л. 20-21. Письмо МИД в канцелярию петербургского генерал-губернатора относительно выдачи подорожной для надворного советника А.Ф. Попова от С.-Петербурга до Кяхты было отправлено 30 июля 1864 г.
