CC BY-NC-ND
44
ЗОЛОТАЯ ЛАМПА: ГОМЕРОВСКИМ ГАПАКС В «ЭНЕИДЕ» ВЕРГИЛИЯ
Of starry lamps and blazing cressets fed With naphtha and asphaltus yielded light As from a sky.
From the arched roof Pendent by subtle magic many a row
Milton. Paradise Lost 1, 726-730
Б.А. Каячев
Рассматривается единственный случай употребления Вергилием грецизма 1усИпш (Энеида I, 726), отразивший различные моменты литературной истории этого гомеровского гапакса. С одной стороны, у Вергилия обыгрываются поэтические контексты гапакса: кроме самого Гомера (Одиссея XIX, 34), это Феокрит (XXIV, 52), Лукреций (V, 295) и, возможно, Энний (Гг. 311). С другой стороны, Вергилий использовал и техническую литературу, посвященную гомеровскому контексту этого гапакса (Аристоник). Таким образом, употребление Вергилием гапакса 1усИпш - характерный пример «александрийской» учености, сочетающий технику комплексной аллюзии с поэтической экзегезой Гомера.
Ключевые слова: Вергилий, Гомер, Феокрит, гомеровская экзегеза, этимологическая игра.
единожды» - постоянно встречающаяся в схолиях к «Илиаде» и «Одиссее» пометка, которую в качестве технического термина гомеровской экзегезы удается проследить до Аристарха1. Особое внимание, уделявшееся эллинистической филологией именно га-паксам, обусловлено важнейшим для александрийской школы принципом пояснять непонятные места Гомера, прежде всего, гомеровскими же параллелями. Тем самым интерпретация слова, встречающегося у Гомера лишь однократно, в определенной степени оказывалась ограничена этим единственным контекстом, что делало ее заведомо более зыбкой, в то же время подогревая изобретательность античных комментаторов2.
ApaX (ei'phtat, leyetat и т. п.), «(слово употреблено)
В действительности интерес к гомеровским гапаксам засвидетельствован и для эллинистической ученой поэзии задолго до Аристарха, причем нередко новый контекст заимствованного из Гомера слова представляет собой попытку истолкования исходного. Однако помимо экзегезы Гомера использование гапаксов служило в эллинистической поэзии еще одной цели: повторив такое слово, можно было создать легко узнаваемую отсылку к его единственному гомеровскому контексту3.
К числу гомеровских гапаксов принадлежит и слово 16хуо;, его единственный контекст - Одиссея XIX, 34 (Одиссей решает, что из пиршественного зала необходимо вынести висящее на стенах оружие, чтобы женихи не смогли им воспользоваться):
тю 5' ар' ауа!'Хапс' 'Обосей; ка! фагбгцо; таа; есфореоу коро9а; те ка! астаба; оцфаХоессад еухеа т' бХооепта- тсароШе 5е ПаНа; 'Л9»пп ХР'бсеоу ^оупоУ ехооса фао; тсергкаНе; етсогег. 5^ тоте Тп^ецахо; тсросефюпееу оп ратер' аТуа-«ю ратер, А цеуа 9а'0ц,а тоб' 6ф9а1ц,оТат орйцаг ецхп; Цог тоТхог цеуарюп ка1а1 те цесобцт еПаткпаг те 5око! ка! кюпе; 0уос' ехопте; фагпопт' 6ф9а1ц,оТс' ю; е„ роро; а19оц,епош. А цаХа т; 9еод &у5оу, о1 ойрапоп ейрип ехоосг».
(Одиссея XIX, 31-40)
И вот, Одиссей со своим славным сыном
стали носить шлемы, и щиты с шишкой посередине,
и буковые копья, а Афина Паллада,
держа золотую лампу, светила им прекрасным светом.
И тогда Телемах обратился к отцу:
«Отец, какое невиданное диво я здесь вижу своими глазами! И стены чертога, и прекрасные балки, и еловые стропила, и высокие столбы -
все предстает перед моими глазами словно в пылающем огне. Верно, в доме кто из богов, обитающих на бескрайних небесах».
Употребление Гомером этого гапакса вызывало как у античных, так и у современных интерпретаторов затруднения: значение 16х-уо; - «лампа» (т. е. светильник, в котором используется оливковое масло и фитиль), однако для гомеровских поэм оно оказывается
спорным, поскольку в них говорится исключительно об освещении факелами4. Наиболее простым и убедительным является решение Р. Пфейффера: в «Одиссее» говорится не об обычных бытовых лампах, которые миру гомеровских поэм действительно не известны, а о священном светильнике, связанном именно с культом Афины -как предполагает исследователь, с древнейших времен5.
Различные решения этой гомеровской «проблемы» (^лт'лок;, также обсуждаются в схолиях и других подобных источниках. Из них наибольший интерес представляет толкование, излагавшееся Аристоником в его пояснениях к критическим значкам Аристарха (Пер! спце1юу тсб 'Оцпрои), но, вероятно, более старое (по крайней мере, в некоторых деталях). Согласно Аристонику, Гомер употреблял слово 16%уо; не в его повседневном значении «лампа», а в «исконном» (этимологическом) значении «рассеивающий темноту» (16юу то уо%о;) - по отношению к факелам6.
Дошедшее под именем Аристоника решение является наиболее ранним надежным свидетельством существования гомеровской «проблемы», однако некоторые случаи употребления слова 16%уо; эллинистическими поэтами также могут отражать лексикологические споры, вызванные этим гапаксом7.
Один такой контекст - в эпиллии Феокрита «Геракл-младенец» (ст. 52) - заслуживает особого внимания (нужно подчеркнуть, что в этой поэме, как и у Гомера, повествование относится к героической эпохе):
5ц,йа; тот' аисеу ■оруоу Рарйу ёкфиайута;-
«оизете рОр отг 9ассоу ар' есхарейпо; еЮпте;,
5ц,йе; ецог, атфарой; 5е 9ирау апакоуат' охл«;-»
<...>
о1 5' аТуа рроуепоуто ^рхпо; «Ца 5аюц,еуою
(Идиллии XXIV, 47-53)
Тогда [Амфитрион] громко обратился к спящим глубоким сном
слугам:
«Слуги мои, возьмите из очага огонь и принесите как можно скорее,
и отодвиньте с дверей крепкие засовы!»
<...>
И слуги тотчас явились с горящими факелами.
Хотя комментаторы Феокрита безоговорочно понимают 16хуо; как «лампа»8, значение «факел», предлагаемое схолиями для гомеровского контекста, представляется более уместным и здесь. Слова Амфитриона («принесите огонь от очага») сами по себе подразумевают скорее, что слуги должны явиться либо с головнями, взятыми непосредственно из очага, либо с факелами, зажженными от очага, а не с лампами. В пользу такого понимания говорит и оборот ошете рбр, являющийся гомеровской реминисценцией и отсылающий к призыву Гектора принести огонь на ахейские ко -рабли - разумеется, с помощью факелов, а не ламп (Илиада XV, 718). Наконец, не следует забывать и того, что античная лампа -не тот вид светильника, с которым удобно быстро передвигаться и который дает много света.
Очевидно, что значение «факел», подсказываемое для 16хуо; контекстом, у Феокрита могло появиться только в том случае, если он употребляет это слово с оглядкой на Гомера, или скорее на гомеровскую экзегезу. Вообще уже сам факт употребления столь неожиданного в эпическом контексте слова, как Х'охуо; (ср. примеч. 7), делает правдоподобным предположение о гомеровском влиянии. Кроме того, в этом отрывке феокритовского эпиллия можно указать и некоторые другие переклички с гомеровским контекстом.
Центральным для гомеровского отрывка является мотив тео-фании, сопровождающейся необъяснимым свечением: Телемах догадывается о присутствии Афины по озарившему весь дом свету - и этот же самый мотив присутствует у Феокрита. Первое проявление божественной природы Геракла (послужившее поводом для пророчества о его будущих подвигах и апофеозе - ст. 79-81) -расправа над подосланными Герой змеями - оказывается также ознаменовано таинственным светом9. Можно указать и более частную параллель: заметив таинственный свет, Телемах с удивлением сообщает об этом отцу - и с приблизительно такими же словами Алкмена обращается к Амфитриону10:
«...ёцрп; Цог то<хо1 цеуарюу каХаг те ц,есо5ц,а1 еПатгпаг те 5око! ка! кюпе; 0уос' ехопте; фагпопт' 6ф9а1ц,оТс' ю; е„ роро; а19оц,ёуош. А ца1а тг; 9ео; ёу5оу, о1 ойрапоу ейр'ОУ ехоосг.»
(Одиссея XIX, 37-40)
«.. ."Л oö voéeij öti vüKtöj äwpi pou, oí 5é te toiyoi pávtej ápifpaSéej KaGapój apep °pvyeveiaj; ecti ti moi Kata dmpa verótepov, ecti, fil' ävdpföv.»
(Идиллии XXIV, 38-40)
«.Или ты не видишь, что хотя сейчас глубокая ночь, все стены ярко освещены, словно ясным утром? Нет сомнения, в доме происходит что-то странное, любезный супруг!»
Если предложенная интерпретация феокритовского контекста верна и 1ú%voj в значении «факел» действительно отсылает к Го -меру, более пристальное внимание к контексту 1ú%voj в «Одиссее» могло бы выявить и другие параллели с эпиллием Феокрита, которые, вероятно, позволили бы говорить также и о художественной роли гомеровского подтекста11. Однако сейчас приходится ограничиться тем выводом, что связанная с гапаксом 1ú%voj «проблема» обсуждалась задолго до Аристоника, причем Феокрит предвосхитил, по меньшей мере отчасти, и приписываемое Аристонику решение.
Обратимся теперь к Вергилию, который использует грецизм lychnus единственный раз в описании пира, устроенного Дидоной для вновь прибывших троянцев (Энеида I, 726):
fit strepitus tectis uocemque per ampla uolutant atria; dependent lychni laquearibus aureis incensi et noctem flammis funalia uincunt. hic regina grauem gemmis auroque poposcit impleuitque mero pateram, quam Belus et omnes a Belo soliti; tum facta silentia tectis: «Iuppiter, hospitibus nam te dare iura loquuntur, hunc laetum Tyriisque diem Troiaque profectis esse uelis, nostrosque huius meminisse minores. adsit laetitiae Bacchus dator et bona Iuno; et uos o coetum, Tyrii, celebrate fauentes».
(Энеида I, 725-735)
Во дворце поднимается шум,
по просторному залу разносятся голоса. С золоченого потолка свисают горящие светильники, и факелы своим огнем отгоняют ночь.
И вот, царица просит богато украшенную каменьями
и золотом чашу и, как это делал Бел и все, кто ему наследовал, наполняет ее вином; тогда в зале водворяется тишина. «О Юпитер, - ведь говорят, что ты полагаешь
законы гостеприимства, -изволь, чтобы этот день был радостным для тирийцев и тех,
кто прибыл из Трои, и чтобы его вспоминали наши потомки. Да пребудет с нами податель веселья Вакх и благая Юнона. Вы же, тирийцы, радушно принимайте гостей».
Наблюдение, что Вергилий заимствует lychnus у Гомера, принадлежит Дж. Уиллсу, однако смысл аллюзии он раскрыл лишь в незначительной степени: «Гапакс Вергилия lychni (Энеида I, 726), воспроизводя гапакс Гомера 1v%vov (Одиссея XIX, 34), ведет к сопоставлению пиров во дворцах Одиссея и Дидоны»12. Более того, подобное прочтение вообще может быть поставлено под сомнение, поскольку гомеровский отрывок, к которому относится слово 1v%voj, лишь в самом широком плане можно соотнести с пиром женихов. Скорее следовало бы говорить о том, что Вергилий, вводя этот гомеровский гапакс, проводит параллель между рассказом Энея Дидоне (Энеида, кн. II и III) и беседой Одиссея с Пенелопой (Одиссея, кн. XIX)13.
Другим общим мотивом оказывается неявное присутствие божества, Афины в «Одиссее» (XIX, 40: ^ iiala tij 9eöj evSov) и Амо-ра в «Энеиде» (I, 718-719: ...inscia Dido | insidat quantus miserae deus), которое обнаруживается только в идущем от этого божества таинственном свете14. Хотя эта параллель может показаться несколько поверхностной, ею не следует пренебрегать, так как именно мотивом теофании с каждым из этих двух отрывков связан еще один контекст, содержащий гомеровский гапакс 1^%voj: эпиллий Феокрита «Геракл-младенец». О том, как этот мотив переходит от Гомера к Феокриту, было сказано выше, так что теперь стоит сосредоточить внимание на деталях, которые Феокрит разделяет с Вергилием15.
В каждом из отрывков в центре сюжета - единоутробные братья: Геракл и Ификл у Феокрита (сыновья Алкмены), Амор и Эней у Вергилия (сыновья Венеры), причем в обоих случаях отец
у младшего - смертный, у старшего - бог (однако божественная природа старшего проявляется только косвенным образом). В обеих ситуациях Гера строит козни против одного из братьев.
Можно найти и текстуальные переклички - например, между речами двух матерей, обращенными к их сыновьям:
«nate, meae uires, mea magna potentia, solus nate patris summi qui tela Typhoea temnis, ad te confugio et supplex tua numina poseo.»
(Энеида I, 664-6)
[Венера Амору:]
«Сын, ты моя сила, моя великая мощь,
сын, ты один презираешь поразившие Тифона стрелы своего
великого отца, к тебе прибегаю и у тебя с мольбой прошу помощи.»
«eûSet', é|mà Ppéfea, glukepov ка! éyépcimov Ûpvov eûSet', é|à yucá, 5Ú' âôelfeoi, eücoa téKva-ôipioi eùvàZoïcGe ка! ôipioi âî ÏKoicGe.»
(Идиллии XXIV, 7-9)
[Алкмена Гераклу и Ификлу:]
«Спите, ребятки мои, сладким и небеспробудным сном,
спите, душа моя, два брата, благополучные дети.
Пусть вы счастливо уснете и счастливо достигнете рассвета».
С содержательной точки зрения эти два отрывка едва ли можно назвать близкими, однако достаточно очевидно, что определенные стилистические особенности, присущие греческому тексту, воспроизводятся в латинском. Так, повторяется анафора в начале речи (nate. nate - eûdet'. eûdet') - характерная именно для Феокрита, но не для «Энеиды»16. Стилистически выделяющееся приложение 'meae uires' («ты, в ком заключена вся моя сила») также можно рассматривать как имитацию грамматически аналогичного оборота è|à yucá («вы, в ком заключена вся моя жизнь»)17. Кроме того, Вергилий повторяет полиптотон местоимения «мой» (meae. mea - é|á. ец»). К этому можно прибавить сходство построения: в обоих случаях первые два стиха являются парными, третий же стих, в свою очередь, состоит из двух параллельных полустиший. Наконец, в обоих случаях сразу после этой речи кто-то засыпает: у Феокрита это, ожидаемым образом, Геракл и Ификл (ст. 10), у Вергилия - Асканий (ст. 691-692)18.
Здесь нет возможности последовательно интерпретировать параллели между «Гераклом-младенцем» Феокрита и «Энеидой» Вергилия, однако общий смысл отсылки - имплицитное соотнесение Геракла и Энея, ключевых героев для греческой и латинской культуры соответственно, - достаточно очевиден.
Несомненно, создание такой «сквозной» аллюзии, объединяющей три разные сцены теофании («Одиссея» - «Геракл-младенец» -«Энеида»), - важнейшая цель, которую преследовал Вергилий, повторяя гомеровский гапакс19, но не единственная. Помимо диалога с литературной традицией, Вергилий принимает участие также и в ученом споре о значении слова 1v%voj. Называя наряду с лампами (lychni) «побеждающие ночь факелы» (noctem flammis funalia uincunt), он ясно дает понять, что ему знакомо толкование гомеровского контекста, дошедшее под именем Аристоника (ало tofi lueiv to vo%oj- legei 8ё t^v 8а8а Kupiwj), хотя сам он не отождествляет lychni с факелами.
Едва ли оправдано подвергать сомнению, что Вергилий действительно обыгрывает этимологию 1^%voj20. С одной стороны, этому можно найти подтверждение внутри того же самого отрывка «Энеиды»: как вскоре будет продемонстрировано, в нем есть и другие примеры этимологической игры. С другой стороны, имеется и внешнее подтверждение из послевергилиевской поэзии. Стаций, имитируя этот пассаж «Энеиды»21, не только воспроизвел гапакс Вергилия lychnus, но также распознал и повторил его этимологию:
.. .dependent lychni laquearibus aureis incensi et noctem flammis funalia uincunt.
(Энеида I, 726-7)
ast alii tenebras et opacam uincere noctem adgressi tendunt auratis uincula lychnis.
(Фиваида I, 520-1)
Другие [слуги] начинают отгонять темноту и сумрак ночи, подвешивая к цепям золоченые светильники.
Что примечательно, здесь у Стация факелы вообще отсутствуют, и оборот 'uincere noctem' оказывается тем самым связан именно
с лампами, lychni. Стоит также отметить, что прилагательное «золотой», определявшее у Гомера лампу Афины (cpúseov 1ú%vov), а у Вергилия перешедшее на потолок (laquearibus aureis), у Стация снова становится эпитетом ламп (auratis lychnis)22. По-видимому, эти изменения Стаций предпринимает намеренно, желая показать, что он увидел у Вергилия аллюзию на Гомера и распознал влияние гомеровской экзегезы.
Кроме того, контекст Стация вскрывает детали этимологической игры Вергилия. Слова uincere и uincula, помещаемые им в идентичных метрических позициях в соседних стихах, образуют тем самым figura etymologica23, которая обыгрывает хрестоматийную для античной традиции деривацию uincere «побеждать» от uincire «связывать»24. Этим простым каламбуром Стаций привлекает внимание к другому, более изощренному. Если на первый взгляд оборот 'uincere noctem' кажется метафорой, парафразирующей lúeiv to vù%oç («побеждать = уничтожать»), то при более пристальном рассмотрении становится видно, что такой перевод строится на обыгрывании этимологии mt' ^^pasiv («через противоположность»), вместо «рассеивать» (lúeiv, luere) - «связывать» (uincire / uincere)25.
В действительности этимологическая игра у Вергилия может быть еще более сложной. Как отмечает Уиллс, гапаксом lychni Вергилий отсылает не только к Гомеру, но и к латинской эпической традиции2б. Прежде всего несомненна аллюзия на Лукреция, у которого lychni - тоже гапакс27:
fit strepitus tectis uocemque per ampla uolutant atria; dependent lychni laquearibus aureis incensi et noctem flammis funalia uincunt.
(Энеида I, 725-7)
quin etiam nocturna tibi, terrestria quae sunt, lumina, pendentes lychni claraeque coruscis fulguribus pingues multa caligine taedae...
(О природе вещей V, 294-б)
Точно так же и ночные огни, те, что на земле, -подвесные лампы и сосновые факелы,
горящие мерцающим пламенем, обильные смолянистым дымом...
Кроме того, слово lychnus было употреблено как гапакс, по-видимому, уже Эннием (fr. 311 Skutsch): lychnorum lumina bis sex28, -так что весьма вероятно, что и этот фрагмент Энния входит в число прототипов вергилиевского контекста. В любом случае очевидно, что энниевский контекст послужил моделью для еще одного стиха Лукреция (IV, 450): bina lucernarum florentia lumina flammis29.
Как несложно заметить, в каждом из этих трех довергилиевских контекстов lychnus / lucerna оказывается по соседству с lumina. Думается, такое сопоставление lychnus и lumina - намеренная figura etymologica, толкующая буквально как «светильник», по
крайней мере у Лукреция30. Действительно, в вергилиевском кон -тексте эта этимология эксплицитно не воспроизводится, однако маловероятно, чтобы Вергилий, обыгрывавший этимологию ало tofi lueiv то vu%oj, не заметил эту альтернативную этимологию. Можно считать, что роль отсылки к этимологическому соотнесению с lumina играет аллюзия на Лукреция как таковая31.
Так какова же позиция Вергилия в споре о значении гапакса 1^%voj, и как он решает гомеровскую «проблему»? Как было продемонстрировано, простой ответ, что у Гомера на самом деле значит «факел», Вергилию был известен (и из Феокрита, и из технической литературы), однако его не удовлетворял. Вероятно, причина в односторонности этого решения, поскольку, избавляя от одного затруднения, оно оставляет нерешенным другое. Наряду с замечанием о том, что лампа является «анахронизмом», в адрес этого гомеровского пассажа высказывалось и другое нарекание: Афине не пристало, подобно служанке, освещать дорогу Одиссею32, - которое едва ли не усугубляется, если понимать как «факел».
И то и другое критическое соображение теряет силу, если, подобно Пфейфферу, в гомеровском видеть отсылку к культовой лампе Афины. С одной стороны, это объяснило бы, почему у Гомера нигде больше о лампах не говорится. С другой стороны, богине совершенно уместно использовать свои священные предметы, пусть и для помощи смертным. Думается, такое решение гомеровской «проблемы» вполне могло существовать уже в античности, хотя Пфейффер и предлагает его как свою собственную догадку. В самом деле, схолии дают однозначно понять, что античная
экзегеза связывала гомеровский 1ú%voj с лампой, находившейся в храме Афины на Акрополе, пусть и не совсем ясно как именно33. В пользу такого предположения может свидетельствовать и фрагмент Евфориона (fr. 9, 3 Powell), в котором говорится о священной лампе Афины. Хотя Пфейффер использовал его как самостоятельный источник для подкрепления гипотезы о том, что этот культовый предмет был известен эпической традиции с древнейших времен34, в действительности его вполне можно интерпретировать именно как попытку истолковать спорное место Гомера35.
Таким образом, если Вергилий, употребляя lychnus в значении «лампа», действительно хотел показать, как он понимает 1ú%voj у Гомера, то вероятнее всего, что он исходил из подобного «консервативного» объяснения36. Впрочем, не следует упускать из виду, что, скорее всего, Вергилий учитывал и другие, несохранившиеся, случаи употребления 1ú%voj / lychnus (например, как уже отмечалось, неизвестен контекст, в который помещал lychni Энний).
Непосредственный гомеровский контекст гапакса 1ú%voj до сих пор практически не попадал в поле внимания - ни при обсуждении содержательных параллелей между Вергилием и Гомером, ни в разговоре о том, как Вергилий реагирует на гомеровскую «проблему», связанную со значением гапакса. Однако этот гомеровский пассаж все же оказал определенное влияние на то место «Энеиды», где употребляется гапакс lychnus, пусть с первого взгляда и не заметное.
Как было сказано выше, интерес к этимологиям в этом отрывке Вергилия можно проиллюстрировать и некоторыми другими примерами, помимо игры с этимологиями 1ú%voj. Однако существенной особенностью этимологической игры в этом отрывке является ее интертекстуальный характер, т. е. она становится видна в результате сопоставления соответствующих контекстов Вергилия и Гомера.
Так, Вергилий воспроизводит гомеровскую фигуру удвоения, помещая соответствующие слова в приблизительно тех же метрических позициях и сохраняя полиптотон (хотя и меняя падежи):
impleuitque mero pateram, quam Belus et omnes
a Belo soliti; tum facta silentia tectis.
(Энеида I, 729-730)
5а tote Thléimaxoj ppocefróveev ov patép' avya-ю pátep. a mega to5' ófGalmotciv 0pfö|iai...
(Одиссея XIX, 35-36)
Соотнесение вергилиевского Belus с гомеровским pat»p, вероятно, имплицитно указывает на то, что Бел может быть назван отцом: либо как основатель династии, либо потому, что его имя может быть понято как «отец». Известно, что Вергилий был знаком с этимологическими значениями некоторых семитских (финикийских) слов и их обыгрывал37. Так что, по-видимому, и имя «Бел», которое буквально значит «господин», могло быть им истолковано как «отец» («господин семьи»)38. Возможно, этот случай этимологической игры не бесспорен, однако помимо него имеются и другие примеры, где обыгрывание этимологии более очевидно.
В самом начале речей Дидоны и Телемаха в одной и той же метрической позиции стоят соответственно Iuppiter и ю pátep. Очевидно, тем самым Вергилий намекает на связь второго элемента в Iu-piter с pater, которая в античности была общим местом39, что побуждает искать истолкование и для его первого элемента. Традиционно он возводился к iuuare, так что все имя толковалось как 'iuuans pater', «отец-помощник»40, однако в данном отрывке на подобную этимологию ничто не указывает. Напротив, напрашивается соотнесение этого первого элемента с iu(ra), предлагающее понимать имя Iuppiter скорее как 'iustus pater', «отец-законодатель», если парафразировать Цицерона: Iuppiter, hospitibus nam te dare iura loquuntur. (Энеида I, 731)41.
Наконец, дополняя параллель Iuppiter / ю pátep, можно сопоставить pateram с patép<a>. Тем самым гомеровская фигура удвоения оказывается повторенной два раза, причем в последнем случае латинские соответствия сохраняют падежи греческих прототипов (винительный и звательный):
impleuitque mero pateram, quam Belus et omnes a Belo soliti; tum facta silentia tectis: Iuppiter, hospitibus nam te dare iura loquuntur.
Энеида I, 729-731)
5а tote Thlémacoj ppocefróveev ov patép' avya-Ю pátep. a iiéga 9afi|a to5' ófGalmotciv 0pfö|iai...
(Одиссея XIX, 35-36)
Не исключено, что в имплицитном соотнесении patera с pat»p также присутствует игра с этимологией. Слово patera, возводимое к pater, приобретает значение «чаша отцов», которому вполне соответствует чаша Дидоны, передающаяся по наследству из поколения в поколение - от «отца» Бела (quam Belus et omnes | a Belo soliti).
Итак, употребляя слово lychnus, Вергилий вводит в текст «Энеиды» значимое во многих отношения слово, причем делает это совершенно осознанно, в подражание технике эллинистических «ученых» поэтов. Важнейшее свойство этого слова - его исключительная редкость в пределах эпического жанра, выделяющая его на фоне всей остальной лексики и тем самым позволяющая проследить его литературную историю. Несколько условно можно отметить три основных аспекта в истории этого слова, на которые обращает внимание и которые обыгрывает Вергилий.
Во-первых, слово 1ú%voj встречается всего один раз у Гомера, что становится определяющим фактором для всей его дальнейшей судьбы. Вергилий, заимствуя этот гомеровский гапакс, делает его оригинальный контекст в «Одиссее» надежной, хотя и незаметной, параллелью к новому контексту в «Энеиде», как на уровне отдельных отрывков, так и на более широком композиционном уровне.
Во-вторых, значение этого гомеровского гапакса становится для античной экзегезы Гомера предметом спора, в котором принимают участие как филологи (по имени можно назвать только Ари-стоника), так и поэты (точно - Феокрит). Вергилий отражает одну из точек зрения (разделяемую Аристоником и Феокритом), однако сам, по-видимому, предпочитает иное решение.
В-третьих, 1ú%voj именно как гомеровский гапакс входит в поэтическую традицию: в первую очередь, это верно по отношению к «Гераклу-младенцу» Феокрита, но также, возможно, и для Лукреция и Энния, у которых слово lychnus тоже встречается по одному разу, хотя и без очевидной связи с гомеровским узусом. Словом lychnus Вергилий отсылает и к этой послегомеровской поэзии: Лукреций становится для него основным прототипом в плане формы выражения, а Феокрит - примечательной смысловой параллелью.
Наконец, важно повторить, что такое употребление Вергилием слова 1усЬпш, в свою очередь, нашло отражение в последующей поэтической традиции. Стаций, обыгрывая вергилиевский контекст, дает понять, что «прочитывает» гомеровское происхождение этого гапакса42.
Примечания
1 См.: [Kyriakou 1995: 1-2], [Pfeiffer 1978: 278-280]. Как отмечает П. Кириаку, в античности не существовало строгого определения гапакса: понятие гапакса распространялось не только на гапаксы в узком смысле, но также и на единичные словоформы, или единичные случаи употребления в определенном значении, или слова, встречающиеся единожды только в одной из гомеровских поэм.
2 Ср. [Pfeiffer 1978: 280]. О привлечении параллелей как ключевом приеме гомеровской экзегезы Аристарха см.: [van Thiel 1997]. О характере эллинистических изданий Гомера вообще см.: [Montanari 2002] (с обсуждением различных подходов и обширной библиографией).
3 Об экзегезе Гомера в эллинистической поэзии см., например: [Renga-kos 1994] (на материале «Аргонавтики» Аполлония). О художественной функции гомеровских гапаксов (также на примере Аполлония) см.: [Kyriakou 1995].
4 См., например, «Большой этимологикон», s.v. ligvúj: oí gap palaiol ook ¿xpfövto élaíra Kai lúcvj, älla Xúloij <...> 5iö Kai cechimeírotai tö 'xpúceov lúcvov exouca' - «Древние использовали для освещения не масло и лампы, а дерево <.> поэтому фраза 'держа золотой светильник' и помечена знаком [дипле]» (5iplÁ, «двойная черта» (>), была наиболее универсальным значком в системе Аристарха, которым отмечались места, по тем или иным причинам заслуживавшие внимания и/или пояснения). Ср.: Афиней. Пир мудрецов 15, 700e (эпитома): oo palaiöv 5' euphima lúxvoj- flogl 5' oí palaiol tÁj te 5a5öj Kai tföv állwv Xúlwv ¿xpfövto. - «Лампа - не древнее изобретение, древние же использовали факелы из сосны и других пород дерева». См. также гомеровские схолии в примеч. 6. Более полно как античные, так и современные дискуссии вокруг этого гапакса суммированы в [Jantzen-Tölle 1968: 87-88]; см. также: [Pfeiffer 1956: 426-30], [Russo 1992: 76].
5 [Pfeiffer 1956]. Ср. [Russo 1992: 76].
6 Схолии HQV к «Одиссее» (XIX, 34): äpö tofi lúeiv tö vúcoj. légei 5e rqv 5á5a Kupíraj. tofi 5e pap' Ka1ou|évou Ifixvou tofij ^praaj
Cpwimevouj о poihfnj oük eicagei oude 'Hciodoj |i£|ivntai. - «[luxvoj] происходит от выражения 'рассеивать ночь' (lueiv to vuxoj). [Гомер] подразумевает то, что в повседневном языке называется 'головешка (факел)', а тем, что называется лампой (l^xvoj) у нас, герои у Гоме -ра не пользуются, да и Гесиод ее не упоминает». Возведение l^xvoj к lueiv to vuxoj Аристонику приписывается в лексикографических источниках (см. «Большой этимологикон», s.v. luxvoj). Следует, впрочем, иметь в виду, что в античности эта этимология была известна достаточно широко: например, Секст Эмпирик обсуждает ее как хрестоматийный случай вне всякой связи с Гомером (Против ученых 1, 243).
Как отмечается в гомеровских схолиях (BQ к «Одиссее» (XIX, 34) и А к «Илиаде» (XI, 147)), слово l^xvoj принадлежит к низкому стилю (eüte1»j). Этим, очевидно, и объясняется практически полное его отсутствие в «серьезной» поэзии. Например, ни Эсхил, ни Софокл его не употребляют, у Еврипида оно встречается лишь однократно в сатировской драме (Циклоп 514), зато только в дошедших целиком комедиях Аристофана оно появляется двадцать один раз. Соответственно, в эпосе оно употребляется почти исключительно в технических контекстах и поэтому встречается преимущественно у дидактиков - Эмпедокла, Арата, Никандра. Аполлоний Родосский его не использует вовсе (ср. [Pfeiffer 1956: 428, примеч. 1], где отмечается, что возможная причина отсутствия этого гапакса в «Аргонавтике» -нежелание повторять гомеровский «анахронизм»); Феокрит, помимо рассматриваемого случая, употребляет его еще один раз, но в «городской» идиллии (XIV, 23); во фрагментах «Гекалы» Каллимаха оно встречается дважды - один раз с аллюзией на Арата (fr. 269, 1 Pfeiffer; см.: [Hollis 1990: 164]), а один раз, возможно, в непрямом значении «светило» (fr. 260, 65 Pfeiffer; интерпретация спорна); один раз оно появляется во фрагментах Евфориона, предположительно отсылая к одному из решений гомеровской «проблемы» (fr. 9, 3 Powell; см. ниже, примеч. 34). [Gow 1965: 424], [White 1979: 54].
Ср.: Геракл-младенец 22 (faoj 5' äva oTkov et^xSh - «в доме стало светло») и Одиссея XIX, 34 (faoj pepiKallej epoiei - «[Афина] светила прекрасным светом»). Ср. [Gow 1965: 421], [White 1979: 42].
Можно указать одну предположительную параллель, хотя и в этом случае ее имплицитный смысл не вполне ясен. Важнейший для «Геракла-младенца» мотив - пророчество о будущем Геракла. Мотив предсказания присутствует и в XIX кн. «Одиссеи»: Одиссей, закон-
7
8
9
10
11
чив выносить оружие из пиршественного зала, беседует с Пенелопой, и та рассказывает ему свой сон, предвещающий его скорое возвращение (Пенелопа еще не знает, что перед ней - Одиссей). Возможно, неслучайно, что обращение в начале речи-предсказания Тиресия (ст. 73 Gapcei, apictotoKeia yovai) перекликается, с одной стороны, с началом пророческой речи орла в сновидении Пенелопы (XIX, 546 Gapcei), а с другой - с обращением самого Одиссея, поддержавшего это пророчество (XIX, 555 ю yuvai). Если эта гомеровская сцена действительно послужила прототипом для Феокрита, можно назвать еще одну любопытную перекличку. Пенелопа заканчивает пересказ своего сна знаменитым пассажем о том, что существуют два рода вещих снов: одни, верные, приходят через роговые ворота, другие, обманчивые, - через ворота из слоновой кости (XIX, 562-567). У Феокрита же из обстоятельств посещения Тиресия известно только (!) то, что он сидел на кресле из слоновой кости (ст. 101). На первый взгляд такое сопоставление может показаться безосновательным, поскольку предсказания Тиресия сбываются, а следовательно, он должен был бы сидеть на роговом кресле. Однако нужно заметить, что точно такое же несоответствие - до сих пор не нашедшее объяснения - имеется в другой аллюзии к гомеровскому пассажу о снах: в конце шестой книги «Энеиды» Эней и Сивилла покидают царство Дита почему-то через ворота слоновой кости (ст. 893899; см.: [Austin 1977: 274-276], где обсуждаются многочисленные толкования). Продолжая цепочку догадок, можно предположить, что у Вергилия эта странная особенность появляется в подражание Фео-криту (нужно отметить, что шестую книгу «Энеиды» с «Гераклом-младенцем» также связывает мотив пророчества). Разумеется, аллюзия на Феокрита как таковая ее не объясняет; однако если связь между гомеровским и феокритовским контекстами, с одной стороны, и фео-критовским и вергилиевским, с другой, действительно существует, это могло бы подсказать, в каком направлении следует искать отгадку. [Wills 1997: 194], ср. [Wills 1996: 22]. Аналогичный пример повторения Вергилием гомеровского гапакса (cKUfoj) также был выявлен Уиллсом ([Wills 1987], ср. [Farrel 1997: 226-228]). Можно указать следующие соответствия: Энеида I, 723-727 ~ Одиссея XIX, 61-64; 753-756 ~ 104-105; 2, 3-8 ~ 117-122; 10-13 ~ 166171 (ср. [Knauer 1964: 524]). См. также примеч. 36. Ср.: Одиссея XIX, 34: faoj pepiKallej erooiei, 36-39: fl цеуа Gafi|a to5' ofGalimotciv 6p©|iai ... raj ei pupoj aiGo|ievoio и Энеида I, 710: mirantur Iulum, | flagrantisque dei uultus... - «[Тирийцы] любуются Иулом, божественным сиянием его лица».
12
13
14
Сразу можно отметить буквальное совпадение словосочетаний 'lychni incensi' (Энеида I, 726-727) и lùxvoiç 5aio|mévoiai (Геракл-младенец 52).
На 140 стихов феокритовского «Геракла-младенца» приходится три случая подобной анафоры, причем ею начинаются три речи из шести: помимо уже приведенного, это ст. 35-36 avataG'... avata и 73-74 Gápaei... Gápaei - (ср. [White 1979: 13]). Но у Вергилия это единственный пример на 756 стихов первой книги «Энеиды». Об использовании фигур повторения в качестве «индикаторов» аллюзии см.: [Wills 1996].
Ср.: Гесиод. Труды и дни 686: xp»|ata gàp yuc' p^letai deiloîai Ppotoîaiv - «для несчастных смертных весь смысл жизни заключается в имуществе»; Еврипид. Андромаха 418-419: p©ai 5' âvGprapoiç ap' flv | yuc' tékv<a> - «для всех людей смысл жизни - в детях» (см.: [Gow 1965: 416], [White 1979: 15]). Другим отзвуком феокритовского é|à yucá, более точно передающим смысл выражения, может быть оборот 'mea maxima cura' - «моя величайшая забота», который Венера несколько ниже в этой же речи (ст. 678) использует в отношении Аска-ния, «двойником» которого становится Амор ('mea magna potentia'). Существуют и другие параллели между первой книгой «Энеиды» и «Гераклом-младенцем». Как показал М. Лабате ([Labate 1987], ср. [Marincic 2001: 495]), обещание Юпитера (ст. 257-296) отчасти повторяет пророчество Тиресия (ст. 73-87). В обоих случаях предсказание о судьбе сына (Энея / Геракла) обращено к матери (Венере / Алкмене); ср. также ст. 257 parce metu - «не бойся» и ст. 73 Gápaei -«дерзай», ст. 259-260 sublimemque feres ad sidera caeli | magnanimum Aenean - «ты возведешь отважного Энея ввысь к звездам неба» и ст. 79-80 toîoç âv'p ode |ié11ei éç oùpavov aatpa fépovta | â|Paiveiv teoç uiôç - «столь великим мужем предстоит твоему сыну взойти на звездоносное небо».
Весьма близкая аналогия - повторение Вергилием гомеровского га-пакса akùfoç, который также до него уже был использован Феокри-том (см. [Wills 1987], [Farrel 1997: 226-228]). О технике комплексных аллюзий (double allusion) см., например, [McKeown 1987: 37-45] (на материале Овидия).
Обыгрывание этимологии, наряду с другими видами словесной игры, является одним из характерных художественных приемов латинской поэзии. Этимологическая игра может быть очень разнообразной, от эксплицитной этимологизации имен собственных до интертекстуальной игры с этимологиями слов, отсутствующих в данном тексте, и зачастую граничит с звукописью. Хороший обзор на материале Овидия
15
16
17
18
19
20
представлен в книге [McKeown 1987: 45-62]; в статье [Hinds 2006] высказываются важные методологические замечания. Этимологической игре у Вергилия посвящена специальная монография [O'Hara 1996] (можно также назвать несколько небольших работ, вышедших позже: [Hyman-Thibodeau 1999], [Konstan 2000], [Adkin 2006]). Ср. [Keith 2007: 13-14].
Однако в чем-то Вергилий оказывается ближе к Гомеру, поскольку в aureis он воспроизводит синецезу гомеровского xpúoeov (оба слова - спондеи).
Этимологическое соотнесение двух слов часто подчеркивается тем, что они помещаются в одной и той же метрической позиции в соседних стихах, см.: [O'Hara 1996: 86-88].
Ср.: Варрон. О латинском языке 5, 62: uictoria ab eo quod superati uin-ciuntur - «победа (uictoria) [получила свое имя] от того, что побежденные связываются (uinciuntur)» (ср. [Hinds 2006: 176-178]; Вергилий знал и использовал «О латинском языке» Варрона, см.: [O'Hara 1996: 48-50]).
То есть «прямым» переводом было бы 'soluere noctem' (просодически этот оборот равнозначен 'uincere noctem'); Вергилий переводит «наоборот», но смысл остается прежний. Сходный случай игры по принципу «тождество противоположностей» с родственными словами можно найти у Проперция (3, 5, 21): multo mentem uincire Lyaeo -«связывать ум обильным освободителем (Вакхом, т. е. вином)» (в свою очередь, он восходит к Горацию - Оды 1, 7, 22-3). Вообще же пара uincire - lúeiv (а также родственные им и синонимичные слова) обыгрывается в латинской поэзии довольно часто. См. [Hinds 2006: 178-181], [Michalopoulos 1998: 247-248]. [Wills 1997: 194, примеч. 17] (ср.: Макробий. Сатурналии 6, 4, 17-18). Вергилий тщательно воспроизводит ритм Лукреция: пауза после первой стопы (дактилической в обоих случаях); фраза 'dependent ly-chni', просодически тождественная 'pendentes lychni', стоит в той же позиции внутри стиха. В обоих случаях наряду с лампами упоминаются факелы (funalia у Вергилия и taedae у Лукреция). Макробий (Сатурналии 6, 4, 18) приводит эти полстиха из девятой книги «Анналов», говоря о литературной истории редкого грецизма; таким образом, очень вероятно, что это был единственный случай употребления lychnus у Энния (ср. [Wills 1997: 194, примеч. 17]). См.: [Ernout-Robin 1926: 225]. Получается, что в одном случае Лукреций заменяет грецизм Энния lychnus собственно латинским эквивалентом lucerna (который вообще в латинском эпосе встречается исключительно редко, а у самого Лукреция - тоже гапакс), но при
21
22
23
24
25
2б
27
28
29
этом довольно близко имитирует контекст, а в другом - воспроизводит только само греческое слово (о технике divided allusion см.: [Wills 1998]).
Этимологическая игра со словами, однокоренными lumina и lucere, -у Лукреция не редкость (вообще об этимологиях у Лукреция см.: [Maltby 2QQ5] (с библиографией), [Gale 2QQ1]). Наиболее характерный пример - обыгрывание слова «луна» (5, 575-б): lunaque siue notho fertur loca lumine lustrans j siue suam proprio iactat de corpore lucem -«Луна, движется ли она, освещая все чужим светом, или же источает свой собственный свет из себя самой» (эту этимологию у Лукреция заимствует Катулл (34, 15-1б): .notho es j dicta lumine Luna - «.ты называешься Луной, потому что [светишь] чужим светом», ср. [Mi-chalopoulos 199б: 7б]). Что касается этимологического соотнесения lùxvoç с lumina (или lux, lucere и т. п.), то в сохранившихся текстах оно нигде не представлено. Действительно, если, с точки зрения античной грамматики, латинское слово может восходить к греческому (например, lucerna к lúxvo;, ср.: Варрон. О латинском языке 5, 199), то греческое к латинскому (lúxvo; к lumina) - нет. Однако в соотнесении lùxvoç с lumina можно увидеть отсылку к чисто греческой этимологии, связывающей lúxvo; со словами, однокоренными leu-к0;. Обосновать принципиальную возможность такого соотнесения, вопреки разнице в звучании слогов lux- и 1еик-, можно фрагментом стоика Антипатра, объясняющим эпитет Аполлона-Солнца 1икю; родством с 1еик0; (fr. 3б von Arnim): âpo toà 1euкaívecGaг pávta фю^^^то; toà ^líou - «[эпитет lú^o; Аполлон получил] оттого, что при свете солнца все становится светлым» (ср. также: Макробий. Сатурналии 1, 17, 3б-41).
Впрочем, можно высказать предположение, что слово atria, помещенное у Вергилия в той же характерной позиции, что lumina у Лукреция (в анжамбемане, перед паузой), через созвучие с ater «черный» обыгрывает mt' âvtíфpacгv значение lumina, тем самым актуализируя эту этимологию у Вергилия (ср. Сервий. На «Энеиду» I, 72б: .unde et atrium dictum est; atrum enim erat ex fumo - «.от этого атрий и получил свое имя, ведь он был черным от дыма»). Вообще сложно сказать, рассматривал ли Вергилий эти две этимологии слова lúxvo; как взаимоисключающие или же как взаимодополняющие. Дело в том, что в латинской традиции lux связывалось с luere таким же самым образом, как у Аристоника - lúxvo; с lúeiv. Например, подобная этимология приводится Варроном (О латинском языке б, 79): lucere ab luere, et luce dissoluuntur tenebrae - «'светить' происходит от 'рассеивать', ведь свет рассеивает темноту». Эта этимология Варрона,
3Q
31
34
35
по-видимому, была Вергилию знакома, и он ею обыгрывал название утренней звезды (Энеида VIII, 589-81): ...qualis ubi Oceani perfusus Lucifer unda <.> extulit os sacrum caelo tenebrasque resoluit - «. подобный омытому водами Океана Люциферу, <.> когда он вздымает в небо свой священный лик и рассеивает темноту» (ср. 'dissoluuntur tenebrae' Варрона и 'tenebrasque resoluit' Вергилия). Таким образом, не исключено, что, сопоставляя lúxvoj и lumina, Вергилий указывал на их одинаковое происхождение от lúeiv и luere соответственно. См.: Евстафий. Комментарий к «Одиссее» 2, 189: tivej 5е ppocu-paKoúouciv évtafiGa to rój, 'iva Ягул "exouca rój xpúceov lúxvov", o éctiv áimaupov SiSoficá ti fföj rój ápo 1á|iye<Bj Kai ctilß^Sovoj xpu-cofi, <.> iva faívp Souloppepföj q AGhvá. poll© gap ce|ivótepov afitó|atov épi1á|iyai fföj ^ SouliKföj afit^v 0PhpeteTv. - «Некоторые здесь подразумевают 'словно', так чтобы получалось, что [Гомер] говорит 'словно держа золотую лампу', то есть 'излучая неяркий свет, словно от сияния и блеска золота' <...> дабы Афина не уподоблялась рабыне. Ведь намного торжественнее, если свет сияет сам собой, чем если она прислуживает, как рабыня» (ср. схолии BQ к «Одиссее» XIX, 34). Ср.: Климент Александрийский. Протреп-тик 2, 35, 2: "O|hpoj Se rqv 'AGhváv ofik aícxúvetai papafaíveiv légrav t© 'O5ucceT "xpúceov lúxvov exoucav" év xepoTv - «Гомер не стыдится говорить, что Афина [подобно рабыне] светила Одиссею, "держа золотую лампу" в руках».
В схолиях V к «Одиссее» (XIX, 34) говорится, что дать в руки Афине золотой светильник - «весьма уместно из-за находящейся в Афинах неугасаемой лампы» (.. .oÍKeíroj 5ia tov acßectov 'AG»vnoi lúxvov). См.: [Pfeiffer 1956: 430-433].
Сходным образом А. Холлис предлагает рассматривать этот фрагмент Эвфориона (а вернее, несохранившееся место «Гекалы» Каллимаха, к которому он предположительно восходит) скорее как этиологию культового светильника Афины (которую, добавим, вполне можно распространить и на лампу, упоминаемую в «Одиссее»), нежели как историческое свидетельство (см.: [Hollis 1990: 228]). Уязвимым местом подобной интерпретации оказывается то, что у Вергилия, в отличие от Гомера, lychni никак не могут быть священными светильниками Афины. Однако вполне возможно, эта гомеровская «проблема» была достаточно хорошо известна, чтобы читатель мог догадаться о предпочтенном автором решении исходя лишь из того, что слово lychnus употреблено в его обычном значении. Впрочем, не исключено, что связь гомеровского lúxvoj с Афиной Вергилий все-таки тоже обыгрывает, хотя и не прямо. Если у Гомера свой
32
33
36
священный светильник использует Афина, неизменная помощница Одиссея, то у Вергилия lychni появляются именно в той сцене, где становится особенно ощутимым постоянное покровительство Энею Венеры. В связи с этим нужно отметить, что lúxvo; был тесно связан с Афродитой и (зажженный) даже считался ее эпифанией (см.: [Mar-covich 1971]). Таким образом, подобно тому как в «Одиссее» свет лампы знаменует незримое появление Афины, в «Энеиде», можно предположить, зажженные светильники указывают на неявное присутствие Амора. Такая трактовка хорошо согласуется с аллегорической интерпретацией гомеровского эпизода: светильник Афины, богини мудрости, - это разум Одиссея, с помощью которого он продумывает месть женихам (ср. схолии V к «Одиссее» (XIX, 34): àpGôç 5è pepoí^re rqv 'AG^vâv фpóvпoгv oâcav mGapóv aùtô papéxeгv to ф0; - «правильно [Гомер] изобразил Афину, которая есть разум, светящей ему [т. е. Одиссею] ясным светом»; эту аллегорезу, вероятно, обыгрывает Плутарх - Застольные беседы 8, 7^d-e). Соответственно, у Вергилия lychni, если они действительно связаны с богиней любви Венерой, могут символизировать uenustas Энея («привлекательность», ср.: Энеида I, 588-593), возбуждающую, пусть и помимо его воли, любовь Дидоны.
См.: [O'Hara 199б: 91-92] (наиболее убедительные примеры: Карфаген - «новый город» (Энеида I, 298; 3бб; 522), ср. Сервий. На «Энеиду» I, 33б: Carthago enim est lingua Poenorum noua ciuitas, ut docet Liuius - «Карфаген на языке финикийцев значит 'новый город', как сообщает Ливий»; Дидона - «скиталица» (Энеида IV, 211; VI, 45Q-451), ср. «Большой этимологикон», s.v. Аг5ю: фaal 5è aùt^v 'Eléccap ^тог 'Elíccav àvon,aZo|mévnv к1hGÁvaг Ûctepov tfl Tupíwv фгаур Аг5ю, 5га to polla p1avпG'пvaг âpo Фoгvíкhç apápacav épi Kapxhdóva, tfj gap Фoгvíкюv фет^ rqv pla-v^v 5г5ё яpoaagope'DO'üaг - «Говорят, что сначала ее звали Элессар или Элисса, а затем стали именовать по-тирийски Дидона (Аг5ю) из-за того, что ей пришлось много скитаться на пути из Финикии к Карфагену, ведь по-финикийски скиталица называется 'дидо'»).
Аналогичный пример этимологической игры, ключ к которой спрятан в другом тексте, можно найти у Проперция. Делая аллюзию на эпиграмму Филодема и воспроизводя фигуру удвоения 9aîve ... фaîve (Греческая антология 5, 123, 1-2) помещенными в той же позиции внутри элегического дистиха 'luna . luna' (1, 3, 31-32), Про-перций, как убедительно показала Дж. Бут, обыгрывает этимологическую связь luna с lucere - латинским эквивалентом фaívev (см.: [Booth 2QQ1: 539]).
37
38
См.: [Maltby 1991: 319, s.v. Iuppiter].
Ср.: Цицерон. О природе богов 2, 64: .Iuppiter, id est iuuans pater -«.Юпитер, что значит 'отец помогающий'». Возможно, Вергилий также обыгрывал эту этимологию (Энеида IX, 128-129), см.: [O'Hara 1996: 217].
В отношении этого примера верно замечание С. Хайндса, что когда дело касается имен богов, «этиологические и аретологические формулы имеют много общего: этимолог, совершенно очевидно, является в то же время и гимнографом» [Hinds 2006: 200]. Возможно, эту же этимологию имени Iuppiter Вергилий обыгрывает и в другом месте (Энеида I, 522-523): o regina, nouam cui condere Iuppiter urbem | iustitiaque dedit gentis frenare superbas - «О царица, которой Юпитер дал основать новый город и подчинить справедливости надменные народы» (стоит отметить, что здесь также имплицитно обыгрывает-ся этимологическое значение названия Карфагена - «новый город», ср. выше примеч. 37).
История вергилиевского контекста слова lychnus прослеживается существенно дальше, чем подражание Стация; можно кратко перечислить наиболее примечательные моменты (часть примеров почерпнута из [Austin 1971: 217-218]). Силий Италик, описывая пир Ганнибала после битвы при Каннах, имитирует метафору «побеждать ночь» (noc-tem flammis funalia uincunt), обыгрывающую этимологию lúxvoj, другой метафорой: eripiunt flammae noctem - «огни уничтожают / изгоняют ночь» (Пуническая война 11, 279; ср. [Spaltenstein 1990: 122]). Авзоний включает полтора стиха «Энеиды», обрамляющие lychnus (ст. 725726), в описание пира в «Свадебном центоне» (ст. 31-32). Клавдиан в «Эпиталаме на бракосочетание Гонория Августа» также заимствует и развивает вергилиевскую метафору (ст. 206-207): funalibus ordine ductis | plurima uenturae suspendite lumina nocti - «расположите факелы [боевым] строем и развесьте многочисленные светильники навстречу [т. е. чтобы дать отпор] наступающей ночи». Пруденций кладет верги-лиевский пассаж в основу «Гимна на возжжение светильника», из числа «Гимнов на всякий день» (наиболее заметные реминисценции -в ст. 13-14, 25-28, 141-142), при этом обращая метафору «победы над ночью» в олицетворение: .quam nox cum lacero uicta fugit peplo -«.[свет,] от которого побежденная ночь бежит с разорванным покровом» (ст. 28). Паулин Ноланский неоднократно переиначивает вер-гилиевский пассаж в ежегодных стихотворных посвящениях памяти св. Феликса, описывая убранство построенной на могиле святого церкви, например: at medio in spatio fixi laquearibus altis | pendebant per aena caui retinacula lychni, | qui specie arborea lentis quasi uitea uirgis | brac-
40
41
42
chia iactantes summoque cacumine rami j uitreolos gestant tamquam sua poma caliclos j et quasi uernantes accenso lumine florent. - «Посередине с высоких сводов на медных креплениях свисали светильники, подобно деревьям раскинув извилистые ветви гибкими лозами, а на кончиках этих отростков, словно плоды, висели стеклянные чашечки и весенним цветом горело пламя.» (XIX, 412-417); подобные описания можно найти и в других поэмах: XIV, 98-1Q4; XVIII, 35-37; XXIII, 124-147; XXVII, 387-392 (ср. анализ одного из описаний в [Bur-nier 2QQ4/Q5: 26Q-263]). Гальфрид Монмутский использует Вергилия в описании дворца Мерлина, где тот встречает своего вернувшегося ученика Талиесина («Жизнь Мерлина», 736-74Q): uestibulum subeunt, post atria magna pauentes j intrant. quin medio pendentes aere lychni j lam-pyrides sicut innumerae spatia omnia lustrant; j at caelata super laquearia nocte dehiscunt, j stelligerum ut credas caelum non tecta tueri - «Они заходят в переднее помещение, затем нерешительно вступают в просторный зал. В воздухе, словно бесчисленные светляки, парят светильники, освещая все пространство зала; а вверху - резные своды зияют ночью, и кажется, будто смотришь не на потолок, а на звездное небо» (ср. [Murray 19б5: 37]: автор сравнивает этот контекст с пассажем из Мильтона). Данте (Ад IV, б9) и Ариосто (Неистовый Роланд 33, 5, б) также используют метафору «побеждать ночь», возможно заимствуя ее из Вергилия (ср. [Gilford 1958]). Наконец, Мильтон подражает вер-гилиевскому контексту, описывая дворец Сатаны в Пандемониуме -в отрывке, который взят эпиграфом к настоящей статье (интерпретацию этой аллюзии см. в [Blessington 1979: 7-8]).
Литература
Adkin 2006 - Adkin N. Further Vergilian etymologizing: Georg. 3, 515-516; Aen, 1, 500-501;Aen. 6, 285-287 // L'Antiquité Classique. 2006. Vol. 75. P. 171-175.
Austin 1971 - Austin R.G. P. Vergili Maronis Aeneidos liber primus. Oxford, 1971.
Austin 1977 - Austin R.G. P. Vergili Maronis Aeneidos liber sextus. Oxford, 1977.
Blessington 1979 - Blessington F.C. 'Paradise Lost' and Classical Epic. London, 1979.
Booth 2001 - Booth J. Moonshine: Intertextual illumination in Propertius 1.3.31-3 and Philodemus, Anth. Pal. 5.123 // Classical Quarterly. 2001. Vol. 51. P. 537-544.
Burnier 2004/05 - Burnier A. Faire voir la Parole: la phantasia dans le 7e Natalicium de Paulin de Nole // Incontri triestini di filologia classica. 2004/05. Vol. 4. P. 257-272.
Ernout-Robin 1926 - Ernout A., Robin L. Lucrèce. De rerum natura: Commentaire exégétique et critique. T. II. Paris, 1926.
Farrel 1997 - Farrell J. The Virgilian intertext // The Cambridge Companion to Virgil / Ed. Ch. Martindale. Cambridge, 1997. P. 222-238.
Gale 2001 - Gale M.R. Etymological wordplay and poetic succession in Lucretius // Classical Philology. 2001. Vol. 96. P. 168-172.
Gifford 1958 - Gifford G.H. A note on Dante and Virgil // Italica. 1958. Vol. 35. P. 88-90.
Gow 1965 - Gow A.S.F. Theocritus. Vol. II. Cambridge, 1965.
Hinds 2006 - Hinds S. Venus, Varro and the vates: Toward the limits of etymologizing interpretation // Dictynna. 2006. Vol. 3. P. 175-210.
Hollis 1990 - HollisA.S. Callimachus. Hecale. Oxford, 1990.
Hyman-Thibodeau 1999 - Hyman M.D., Thibodeau P. The hope of the year: Virgil Georgics 1. 224 and Hesiod Opera et Dies 617 // Classical Philology. 1999. Vol. 94. P. 214-215.
Jantzen-Tölle 1968 - Jantzen U., Tölle R. Beleuchtungsgerät // Hausrat / Hrsg. von S. Laser. Göttingen, 1968. S. 83-97.
Keith 2007 - Keith A.M. Imperial building projects and architectural ecphrases in Ovid's Metamorphoses and Statius' Thebaid// Mouseion. 2007. Vol. 7. P. 1-26.
Knauer 1964 - Knauer G.N. Die Aeneis und Homer: Studien zur poetischen Technik Vergils mit Listen der Homerzitate in der Aeneis. Göttingen, 1964.
Konstan 2000 - Konstan D. A pun in Virgil's Aeneid (4.492-93)? // Classical Philology. 2000. Vol. 95. P. 94-95.
Kyriakou 1995 - Kyriakou P. Homeric hapax legomena in the Argonautica of Apollonius Rhodius: A Literary Study. Stuttgart, 1995.
Labate 1987 - Labate M. Poesia cortigiana, poesia civile, scrittura epica (a proposito di Verg. Aen. 1,257ss e Theocr. 24,73ss) // Materiali e discus-sioni per l'analisi dei testi classici. 1987. Vol. 18. P. 69-81.
McKeown 1987 - McKeown J.C. Ovid. Amores: Text, Prolegomena and Commentary. Vol. I. Liverpool, 1987.
Maltby 1991 - Maltby R. A Lexicon of Ancient Latin Etymologies. Leeds, 1991.
Maltby 2005 - Maltby R. Etymologising and the structure of argument in Lucretius book 1 // Papers of the Langford Latin Seminar. 2005. Vol. 12. P. 95-111.
Marcovich 1971 - Marcovich M. A god called Lychnos // Rheinisches Museum. 1971. Bd. 114. S. 333-339. [= Marcovich M. Studies in Graeco-Roman Religions and Gnosticism. Leiden, 1988. P. 1-7.]
Marincic 2001 - Marincic M. Der Weltaltermythos in Catulls Peleus-Epos (c. 64), der kleine Herakles (Theocr. Id. 24) und der römische ,Messianis-mus' Vergils // Hermes. 2001. Bd. 129. S. 484-504.
Michalopoulos 1996 - Michalopoulos A. Some etymologies of proper names in Catullus // Papers of the Leeds International Latin Seminar. 1996. Vol. 9. P. 75-81.
Michalopoulos 1998 - Michalopoulos A. Some cases of Propertian etymologising // Papers of the Leeds International Latin Seminar. 1998. Vol. 10. P. 235-250.
Montanari 2002 - Montanari F. Alexandrian Homeric philology: The form of the ekdosis and the variae lectiones // EPEA PTEROENTA: Beiträge zur Homerforschung / Hrsg. von M. Reichel, A. Rengakos. Stuttgart, 2002. S. 119-140.
Murray 1965 - Murray J. 'By Subtle Magic': A note on Milton, PL. T. 1. Col. 727 // Fenix. 1965. Vol. 15. P. 31-7.
O'Hara 1996 - O'Hara J.J. True Names: Vergil and the Alexandrian Tradition of Etymological Wordplay. Ann Arbor, 1996.
Pfeiffer 1956 - Pfeiffer R. Die goldene Lampe der Athene (Odyssee 19, 34) // Studi italiani di filologia classica. 1956. Vol. 27/28. P. 426-433. [= Pfeiffer R. Ausgewählte Schriften. München, 1960. S. 1-7.]
Pfeiffer 1978 - Pfeiffer R. Geschichte der klassischen Philologie: Von den Anfängen bis zum Ende des Hellenismus. 2. Aufl. München, 1978.
Rengakos 1994 - Rengakos A. Apollonios Rhodios und die antike Homererklärung. München, 1994.
Russo 1992 - Russo J. Books XVII-XX // Russo J, Fernändez-Galiano M., Heubeck A. A Commentary on Homer's Odyssey. Vol. III. Oxford, 1992. P. 1-127.
Spaltenstein 1990 - Spaltenstein F. Commentaire des Punica de Silius Itali-cus (livres 9 à 17). Genève, 1990.
van Thiel 1997 - van Thiel H. Der Homertext in Alexandria // Zeitschrift für Papyrologie und Epigraphik. 1997. Bd. 115. S. 13-36.
White 1979 - White H. Theocritus' Idyll XXIV: A Commentary. Amsterdam, 1979.
Wills 1987 - Wills J. Scyphus - A Homeric hapax in Virgil // American Journal of Philology. 1987. Vol. 108. P. 455-457.
Wills 1996 - Wills J. Repetition in Latin Poetry: Figures of Allusion. Oxford, 1996.
Wills 1997 - Wills J. Homeric and Virgilian doublets: The Case of Aeneid 6.901 // Materiali e discussioni per l'analisi dei testi classici. 1997. Vol. 38. P. 195-202.
Wills 1998 - Wills J. Divided allusion: Virgil and the Coma Berenices // Harvard Studies in Classical Philology. 1998. Vol. 98. P. 277-305.
