CC BY
226
УДК 930(049.3) ББК 63.3(2)62я1 М 21
Владислав Мальцев
[ЖУКОВ ДМИТРИЙ, КОВТУН ИВАН. БУРГОМИСТР И ПАЛАЧ: ТОНЬКА-ПУЛЕМЕТЧИЦА, БРОНИСЛАВ КАМИНСКИЙ И ДРУГИЕ. М.: ПЯТЫЙ РИМ, 2017. 576 с.]
АННОТАЦИЯ
В рецензии рассмотрены различные аспекты книги известных российских историков, посвященной Русской освободительной народной армии (РОНА), одного из крупнейших русских коллаборационистских формирований периода Великой Отечественной войны, созданного на территории тогдашней Орловской области и затем перебазировавшегося в Белоруссию, затем на территорию генерал-губернаторства (оккупированной Польши). В период своего апогея РОНА насчитывала до 10 тыс. бойцов, на финальном отрезке своей деятельности была инкорпорирована в Ваффен-СС как 29-я гренадерская дивизия. В книге изучены также идеологические аспекты РОНА и Ло-котской автономии, на территории которой в период оккупации она была создана.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
СССР; Германия; Бронислав Каминский; Константин Воскобойник; Антонина Макарова; коллаборационизм; оккупация; нацизм; антисемитизм; партизаны; СС.
РАССМАТРИВАЕМАЯ КНИГА — очередная в серии написанных Дмитрием Жуковым и Иваном Ковтуном, являющихся на сегодняшний день, пожалуй, наиболее известными авторами по тематике коллаборационизма периода Великой Отечественной войны. Каждая новая из этих книг (а систематический выпуск новых является, безусловно, позитивным моментом, многие из российских исследователей не очень склонны к частым публикациям монографий) вводит в оборот новые данные, почерпнутые авторами из архивов, обобщает и критикует уже
опубликованные. Позиция книг вполне правильная, хотя порой и скатывающаяся в излишнюю полемичность, часто с экспрессивными просторечиями.
С другой стороны, доминирование подобной литературы в современной России выглядит гораздо более предпочтительным, нежели ситуация середины нулевых годов, когда на прилавках книжных магазинов доминировали популярные издания, с различными оговорками обелявшие тех самых коллаборационистов. В магазинах вроде Ad Ма^тет тогда можно было обнаружить и издания вроде журнала с красноречивым названием «Реванш», обелявшие коллаборационистов разных стран уже без всяких оговорок. Эти статьи были написаны вполне в академическом стиле и перемежались штудиями о «расово правильном» христианстве в духе Третьего рейха, автор которых выступал под псевдонимом в псевдогерманском духе — Альфред фон Фогельвейде.
Отрадно, что сейчас подобные издания остались в далеком прошлом и мы имеем возможность читать книги вроде «Бургомистра и палача». Наряду с огромным числом преимуществ (больший охват документов, ввиду отсутствия которых многие предыдущие исследователи впадали в мифотворчество) они не лишены недостатков, что признают сами авторы: «В каждую очередную свою работу, посвященную локотской тематике, мы вносим соответствующие коррективы и исправляем допущенные ошибки и недочеты. К сожалению, от них не застрахован ни одни автор» (с. 69). К сожалению, авторы книги решили не уточнять, какие же и насколько существенные ими были допущены ранее ошибки. Пока же можно указать на недочеты, которые заметны в свежем издании.
Вступление к книге на первый взгляд противоречит само себе. Так, на первых же страницах о героях (антигероях) книги заявляется: «Грозовые события сделали их уникальными... преступниками. <...> Комсомолка Макарова <...> обернулась зловещим палачом Локотской окружной тюрьмы, Тонькой-пулеметчицей» (с. 6-7). Однако через несколько страниц авторы разбирают «основные легенды» о женщине-палаче и отмечают: «В действительности Макарова была рядовым охранником и выполняла роль экзекутора наряду с десятками других охранников-тюремщиков» (с. 11-13). Но, очевидно, речь о «банальности зла» в духе Ханны Арендт, где описываемые герои (антигерои) оказываются не эпическими злодеями в духе «Истории великих преступлений» Александра Дюма-отца, а незаметными винтиками в машине террора, достаточно рядовыми как личности людьми, которые просто оказались «не в то время и не в том месте», став жертвами «жестоких обстоятельств». «Было бы ошибкой считать Антонину Макарову идейной преступницей, — отмечают авторы уже в послесловии. — Судя по всему, не была она также ни маньяком, ни изощренной садисткой, получавшей удовольствие от расстрелов. Вплоть до рокового появления в Локте эта женщина была, в сущности, типичной советской комсомолкой, не отягощенной, правда, какими-то моральными принципами» (с. 515).
§ Первый раздел книги посвящен разбору ранее изданной литературы о
Ц Локотской автономии и РОНА. Приведенный в нем список посвященных (полностью или частично) «бригаде Каминского», вышедших в советское
¡5 время воспоминаний партизан, сборников документов (причем первый
| вышел уже в 1943 г., сразу после освобождения Орловщины!) и художествен-
^ ных произведений весьма впечатляет. Авторы перечисляют 34 различных
™ издания, причем только краткое изложение их содержания заняло почти
| два десятка страниц (с. 18-36). Закончив перечисление литературы, авторы
Ш книги подчеркивают: «Пять Героев Советского Союза <...> рассказывают
5 [в своих воспоминаниях] о борьбе против Каминского. Уже один этот факт
£ говорит о многом» (с. 37). В связи с этим сложно согласиться с озвученным
| ранее тезисом авторов книги, что в советской историографии РОНА «долгое
■Р время была одним из малоизвестных коллаборационистских соединений» (с. 10).
га
| Скорее наоборот, она была одним из наиболее известных, уступая разве
° что пресловутым власовцам.
| Однако в целом можно согласиться с Жуковым и Ковтуном в том, что
| «вопросами коллаборационизма никто в СССР основательно не занимался» (с. 55).
Полноценные исследования этого явления, опубликованные Борисом Ко-
1 валевым, Михаилом Семирягой и другими известными российскими
О
а историками, начали появляться только в 1990-е гг., и особенно массово — в нулевые, когда выявился своеобразный тренд на книги по истории кол-8 лаборационизма. Авторы посвятили им — в контексте Локотской автоно-^ мии — целый раздел (с. 55-69), указав на их достоинства (новые документы, о новые обобщения) и недостатки (определенная тенденциозность, недоста-.х точная последовательность).
н Впечатляет охват современных иностранных публикаций о «бригаде
Каминского», как немецких, так и польских (с. 49-54), и архивных доку-| ментов, привлеченных авторами к работе над книгой, — это и документы 5 московских архивов, и региональных (Брянск), и немецкого Федераль-х ного центра расследования преступлений нацистов (с. 70-72). Изучены ® и привлекаются даже публикации в современных брянских газетах „1 (с. 110-111).
и Далее мы читаем восстановленные по максимуму подробности био-
| графии Бронислава Каминского и Антонины Макаровой. Авторы постара-^ лись развеять «миф о полунемецком происхождении будущего обер-бургомистра» | (с. 74), созданный самим Каминским, который в общении с оккупационной § властью приписал себе и отца-немца (благо, еще в детстве он хорошо вы-¿3 учил немецкий язык), и рождение до революции в Познани, входившей на тот момент в состав Второго рейха, тем самым, очевидно, претендуя на почетный статус фольксдойч, то есть «зарубежного немца» (с. 74-75). На самом деле родился он от родителей, которые «были чистокровными поляками», в Витебской губернии, и тем самым и сам являлся «чистокровным поляком» (с. 69, 74).
С другой — тот же «шеф соединений по борьбе с бандами» (официальная должность в СС) Эрих фон дем Бах, непосредственный шеф Каминского на протяжении ряда лет, отметил после войны на допросе, что командир РОНА «никакой народ не ненавидел так, как поляков» (с. 480) и «называл себя русским», несмотря на заявленного отца-немца и мать-польку (с. 75). Последнее сложно объяснить попыткой выслужиться перед немцами, и авторы книги это признают. Бывший начальник контрразведки РОНА, то есть близкий к Каминскому человек, Фарид Капкаев отметил в эмиграции в одном из писем: «Каминский был русским польского происхождения. Его дедушка и бабушка приехали из Польши в Россию и ассимилировались там. Его родители родились уже в России и росли как русские. Сам Каминский родом из Петербурга... Он не знал ни слова по-польски» (с. 75). Вполне вероятно, что при 100%-ном польском происхождении, причем дворянском, Каминский действительно вырос в Петербурге с осознанием себя как представителя русского народа, но чем объясняется его ненависть к полякам? Одним лишь тем, что из-за своего национального происхождения и брата, служившего в польской армии, он был репрессирован в 1937 г.? Но тогда зачем ему было публично приписывать себе при немцах польское происхождение, хотя бы по матери. Вопрос остается открытым, а так как в отличие от Макаровой «Каминский... был самым что ни на есть убежденным врагом советской власти» (с. 515-516), его идейные взгляды имеют немалую значимость.
Впрочем, гораздо более существенными, чем личная самоидентификация Каминского (оказавшаяся роковой для Варшавского восстания 1944 г., утопленного им в крови), выглядят настроения в Брасовском районе Орловской (ныне Брянской) области, где после прихода немцев возникла автономия коллаборационистов. Сначала авторы книги пишут, «что Брасовский район в 1930-е гг., вопреки досужим домыслам некоторых публицистов, вовсе не являлся центром сопротивления советской власти» (с. 111) и можно говорить лишь о том, что «в конце 1930-х — начале 1940-х гг. Брасовский район <...> представлял собой территорию, где еще оставались люди, враждебно настроенные к социалистическому государству» (с. 113). Но далее при описании прихода немцев они сообщают, что «на территории Бра-совского района <. > сопротивления оккупантам не оказали и местные жители, не отличавшиеся в то время лояльностью по отношению к советской власти» (с. 125), и что «основная часть жителей Локтя восприняла появление новой власти положительно», приводя цитату очевидца о царившей там «эйфории» (с. 130). То есть речь явно идет не об отдельных противниках советской власти.
Жуков и Ковтун приводят цитату из докладной записки первого секретаря Орловского обкома ВКП(б) А.П. Матвеева начальнику центрального штаба партизанского движения (ЦШПД) генерал-лейтенанту П.К. Поно-маренко: «По сравнению с соседними районами Брасовский район дал из числа партийно-советского актива относительно меньший процент партизан и относительно больший — предателей». Что кроется за этими «относительными»
S
S
формулировками, описывают далее сами авторы книги: «Тех партийных и советских работников, которые не успели эвакуироваться, либо выдавали немецким военным властям, либо даже убивали» (с. 125-126). То есть все же район представлял определенную аномалию в плане антисоветских настроений, связанную либо с прошлым, так как вплоть до Великой Отечественной местные партийцы отмечали неизжитое «идеологическое наследие» царского времени и господство «суеверий», очевидно, религиозных (с. 111), либо с высылкой туда неблагонадежных элементов.
Интересный момент, упомянутый, но не развитый Жуковым и Ковту-ном, — то, что в ходе знаменитого рейда объединенных сил красных партизан 6 января 1942 г. в Локоть, когда был убит создатель и первый вождь автономии Константин Воскобойник, бойцы последнего использовали пароль «Царь Федор» и отзыв «Апраксин» (с. 171). Не отголосок ли это влияния той самой «романовской дворцовой черни» (Романовы приобрели имение Брасово в 1882 г. у графа Апраксина), о завершенной наконец «очистке» от которой Брасовского района накануне войны сообщали партийные инстанции (с. 111)? Вряд ли все это было настолько близко перебравшемуся в Локоть лишь в сентябре 1938 г. уроженцу малороссийской Черкасщины Воскобойнику или петербуржцу Каминскому, попавшему в Локоть лишь в 1941 г., по разным данным, то ли в начале того года, то ли буквально за несколько месяцев до начала войны (с. 93-95).
Опять же, вызывает интерес (но не у авторов книги) откровенно стилизованное под монархический формат название «Всея Россия», которым и партизаны, и фронтовые советские идеологические органы именовали созданную Воскобойником Народно-социалистическую партию России (с. 19, 183). Были ли в пропаганде Локотской автономии какие-то моменты, апеллировавшие к монархическим пережиткам местного населения? Об этом ничего не говорится, процитирован лишь ряд статей о парадной картинке жизни в автономии, в целом известных еще с соответствующих разделов книги Бориса Соколова «Оккупация: Правда и мифы» (2002 г.)1.
Возможно, авторы книги считают, что присутствие у коллаборационистов неких отсылок к царской России будет «обелять» воинство Воскобой-ника и Каминского, но это не так. В пропаганде среди горцев Северного Кавказа немцы и их пособники использовали идею «священной войны» и исламской теократии, выпуская газету «Газават» с девизом «Аллах над нами — Гитлер с нами!», но это же никак не реабилитирует кавказских бойцов СС, зато дает возможность понять, на рудименты каких настроений давили их вербовщики.
Безусловно, объективность и умение встать над воюющими сторонами в поиске истины — это сильная сторона исследователя. Например, Жуков и Ковтун скептически относятся к рассказам партизан о том, что Воскобой-ник был убит в ходе пьянки, когда вышел на крыльцо, дыша перегаром, логично указывая, откуда они могли получить такую информацию во время скоротечного боя (с. 177, 179). Но важна и связность аргументации.
Например, авторы книги цитируют приказ «О борьбе с бандитизмом», выпущенный Каминским 31 октября 1942 г., где тот упоминает якобы имевшие место случаи зверств со стороны партизан; «При налете <...> на село Избичню, Комаричского района, бандиты поймали находившегося в отпуске бойца 4-го батальона. Ему живому вспороли грудь и вытащили наружу сердце. Попавший в плен к бандитам раненый боец 8-го батальона был также зверски замучен — ему вскрыли живот. То же самое было с бойцами 2-го батальона» (с. 241). И пишут: «Надо думать, что Каминский не особенно сгущал краски, описывая жуткие подробности расправ партизан над солдатами РОНА. В документах партизан встречаются эпизоды, где рассказывается, как "народные мстители" [снова в кавычках] поступали с пленными военнослужащими РОНА. Например, в дневнике офицера связи ЦШПД Пушкова есть запись от 25 октября 1942 г.; "Нами захвачено по пути движения через Мечта [поселок Комаричского района] 2 человека из русско-немецкого батальона. Противно смотреть на 'вояку' из русско-немецкого батальона, надевшего мундир ненавистных оккупантов <. > Ему стыдно перед бойцами, пытается объяснить случайностью одетый на него мундир. Поздно. Собакам собачья смерть"» (с. 242-243). И где же описания расправ, походящих на вырванное сердце или вскрытый живот? Их в этом единственном приведенном Жуковым и Ковтуном примере нет, судя по описанию, пленных просто тут же расстреляли, по крайней мере иного в процитированном дневниковом отрывке просто нет. В аналогичной ситуации Соколов в своей книге указал на возможные источники подобных опусов локотской пропаганды, обвинявшей партизан не только в расчленении трупов, но даже в расчленении и поедании их отдельных частей, в популярной русской литературе начала ХХ в.
В целом реалии быта в Локотской автономии описаны авторами книги достаточно подробно и последовательно — «военное строитель- ^ ство» (именно так названа одна из главок), экономика, бытовая жизнь. Одним из элементов «нового порядка» стали и массовые казни, которые осуществляла в том числе Антонина Макарова. Безусловно, в выходивших ранее изданиях эти моменты не освещены так подробно. С другой стороны, принципиально новых открытий здесь тоже нет — все, как и в других оккупированных регионах, быт которых хорошо описан Борисом Ковалевым в монументальном исследовании «Коллаборационизм в России в 1941-1945 гг.: типы и формы» (2009 г.)2. Отдельная главка уделена антисемитской политике в автономии, причем, что важно, не только теории, но и практике (с. 253-258), на основании цитат западных исследователей показана идеологическая идентичность движения Каминского и немецкого национал-социализма, оспариваемая до сих пор многими отечественными авторами.
Еще одна отдельная главка в книге Жукова и Ковтуна посвящена обсуждению роли и участию религиозных организаций в движении Каминского, и здесь ощущение превосходство их книги над той же «Оккупацией: Прав— 193 —
дой и мифами» Соколова резко падает. Авторы книги зачем-то устраивают пространную заочную дискуссию с Алексеем Смирновым. Этот деятель был религиозным авантюристом, провозгласившим себя в 1994 г. потомком графского рода Сиверсов (до этого за подобные замашки он носил в среде хиппи кличку Граф) и «архиепископом Готфским», главой «катакомбной церкви», якобы только-только вышедшей из подполья на постсоветском пространстве. То, что все рассказанное им является чистой воды вымыслом, быстро вскрылось, и он утратил какой-либо авторитет в церковной среде, однако в нулевые годы пользовался большой популярностью среди части российских ультраправых, склонных к «расово правильной» версии христианства, и даже окормлял ряд праворадикальных организаций, возникших на базе РНЕ. Спорить с его квазиисторическими мифами о «истинно-православных христианах», якобы поголовно пошедших во время войны воевать на стороне «святого Атаульфа Берлинского» (как Смирнов именует Адольфа Гитлера), в том числе в рядах РОНА, главу которого «архиепископ Готфский» также причислил к лику святых, — все равно что серьезно опровергать теории «полой Земли», бытовавшие в Третьем рейхе. Однако Жуков и Ковтун почему-то сочли опусы Смирнова достойными внимания и уделили дискуссии с ними без малого пять страниц своей книги (с. 248-252), тогда как было бы интересней воссоздать реальную картину взаимодействий каминцев с РПЦ, не ограничившись одной-единственной цитатой из приказа вождя коллаборационистов и общим указанием на официальную принадлежность храмов района в те годы.
Далее на страницах книги разворачивается эпопея с созданием «бригады Каминского», борьба с партизанами, взаимодействием с частями оккупантов (немецкими и венгерскими). Не будучи специалистом по военной истории, от комментирования именно военных операций я воздержусь, ^ но отмечу ряд интересных моментов, разбросанных по страницам книги. С одной стороны, Жуков и Ковтун отмечают очень быстрый рост численности «народной милиции» Каминского в первой половине 1942 г.: «21 февраля 1942 г. в его формированиях числилось около 600 человек. Судя по документам и различным материалам, рост коллаборационистских формирований мог бы идти гораздо быстрее, если бы эти подразделения обеспечили оружием. В конечном итоге. Каминский к июлю 1942 г. расширил свои вооруженные силы до 2355 человек» (с. 207). С другой стороны, когда вслед за этим немцы приказали Каминскому создать «Добровольческий батальон Локоть», то провалились обе попытки его создания, и по поводу второй из них в сентябре 1942 г. во внутренней немецкой отчетности отмечалось: «Набор в батальон был приостановлен из-за того, что в течение нескольких месяцев не было никакого пополнения. Вместо 800-900 человек в настоящее время удалось собрать только 350» (с. 238-239). Почему в одном случае местные охотно брали в руки оружие от немцев и число желающих даже опережало возможности (и потребности) их вооружения оккупантами, а в другом случае спустя всего несколько месяцев — нет?
Можно предположить, что разница была именно в том, что «народная милиция» действовала в своих населенных пунктах и представляла собой вооруженных местных активистов, которые номинально подчинялись Каминскому (и любой власти вообще), представляя собой полуанархические по своему характеру объединения, державшие на местах в своих руках реальную власть благодаря наличию оружия. В этой связи интересна и динамика численности бригады, созданной затем Каминским: «Согласно немецким документам, осенью 1942 г. в бригаде Каминского числилось 8651 человек. Однако в декабре... в РОНА находилось 6387 человек... В начале 1943 г. бригада заметно увеличилась, и на 1 февраля 1943 г. в ней служили 9789 человек» (с. 246). «25 марта 1943 г....оставалось только 6546 человек» (с. 308-209). «Если на 1 апреля 1943 г. в бригаде числилось 7096 бойцов и командиров, то в августе под началом Каминского служило около 5700 человек» (с. 338). Одними лишь боевыми потерями и дезертирством сложно объяснить такое падение численности, как и принудительной мобилизацией — рост.
Вспоминаются процитированные в книге историка Сергея Семанова «Под черным знаменем, или Жизнь и смерть Нестора Махно» (1990 г.)3 мемуары Степана Дыбеца, описавшего повстанческую бригаду батьки Махно, увиденную им в 1919 г. в Бердянске:
«Никак не удавалось превратить бригаду батьки Махно в регулярную воинскую часть. Надо сказать, что вся эта бригада имела весьма своеобразное строение. Ни полков, ни батальонов в ней не имелось. Были отряды. Отряд такого-то, отряд такого-то. При этом численность отрядов все время менялась.
Если, скажем, в отряде Щуся насчитывалось, по его словам, две тысячи человек, то, когда мы пошли проверять, оказалось, что сегодня в отряде налицо триста бойцов, завтра — пятьсот. Спрашиваем:
— Откуда появились двести человек, которых вчера не было?
— Подошли из деревни. ^
— А куда девались остальные? Ведь у вас числится две тысячи.
— Ушли в деревню.
Более или менее постоянное ядро в этих отрядах состояло из командира и его штаба, а все остальное — текучий состав».
Конечно, в данном случае на численность бригады Каминского влияла и принудительная мобилизация (но, как видим из примера выше с «Добровольческим батальоном Локоть», при сопротивлении населения она могла быть эффективно сорвана), и введение в ее состав освобожденных немцами советских военнопленных, и наличие зарплат у бойцов и командиров (в годы войны — едва ли не единственного способа заработать для местных). Тем не менее текучесть ее состава не может не поражать, как и отсутствие дисциплины и склонность к грабежу — как у тех же махновцев.
На полноценную воинскую часть это явно не тянет, в том числе ввиду сильно различавшейся численности батальонов «бригады» и их вооружения: «Численность батальонов бригады могла колебаться в пределах от 300 до 1000 бойцов. В то время как одни батальоны располагали даже бронетехникой,
другие были вооружены преимущественно винтовками и почти не имели ручных и станковых пулеметов» (с. 246). Скорее, это подобие повстанцев Махно (от которых вряд ли сильно отличались отряды Антонова на Тамбовщине, армия «Холодноярской республики» на Черкасщине и т.д.). Один из отрядов, похожих на описанные Дыбецом, сумел «разжиться» при наступлении трофейной советской или переданной немцами бронетехникой и тяжелым вооружением, другой — нет, и никакого обмена между ними (как в любой кадровой армии) не происходило; к одному командиру шли люди, к другому — нет.
Если же вспомнить удивлявшие всех описывавших каминцев историков моменты, такие как отсутствие дисциплины в этой вроде бы воинской части, добровольный (с. 340) уход в 1943 г. с «бригадой» на запад заметной части местного населения (не только членов семей бойцов Каминского), создание немцами для их расселения «Лепельского автономного района» в Витебской области, то перед нами предстают скорее даже не отряды атаманов Гражданской войны, а варварские племена периода военной демократии, получавшие от Римской империи статус федератов, финансовую помощь и подходящие им земли для расселения на границах, где они управлялись по своим собственным законам.
Так что это была отнюдь не заря объявленной коллаборационистами «Новой России», а шаг в далекое прошлое, обреченный на вымирание рудимент эпохи «местных вольностей», за которые держались в Брасовском районе, про который не случайно партизаны упоминали, что «в первые годы революции население... находилось всецело под влиянием кулачества» (с. 111). И позитивные ассоциации с царским временем были связаны не с монархизмом как идеей сильной власти, а именно с памятью о том, что тогда власть редко доходила до каждой лесной деревни, при этом Романовы ощущались ^ в Брасовском районе не как самодержцы, а как доступные местные феодалы. «В свои приезды в имение [великий князь] Михаил Александрович всегда посещал церковь Василия Великого в Брасове, построенную в 1776 году... общался с жителями имения, всегда откликался на их просьбы. Местное население его любило», — вспоминает один из жителей района4.
Тем не менее это формирование представляло собой — прежде всего в борьбе с партизанами — реальную вооруженную силу. В марте 1943 г. ка-минцы были включены в состав армейской группировки, участвовавшей в боях с Красной Армией за крупный город Севск, и проявили себя каминцы тогда не так уж плохо, как в обороне, несколько дней защищаясь даже в здании окруженной местной тюрьмы, которую советская артиллерия «превратила в щебень», так и в последующем наступлении немцев. При этом авторы книги развеяли возникший в эмиграции и проникший затем и в отечественную литературу миф о том, что город в августе 1943 г. защищали от наступления Красной Армии преимущественно каминцы. На самом деле речь об упомянутой выше обороне 4-го полка РОНА в здании тюрьмы в марте того же года (с. 305-316).
S
Но даже после ухода каминцев на запад и фильтрации местного населения при прохождении фронта через Брянщину «наиболее непримиримые коллаборационисты. попытались сколотить местные банды», которые даже советские чекисты в послевоенных изданиях именовали «Зеленой армией». При их ликвидации упоминается 282 привлеченных к уголовной ответственности — и это помимо убитых в боях. Но «последняя банда была ликвидирована в марте 1951 г. в деревне Лагеревка Комаричского района» (с. 345), спустя практически восемь лет после ухода каминцев и их немецких хозяев из региона, спустя шесть лет после окончания войны! В 1970-е гг. была изобличена и осуждена и Антонина Макарова, что поставило окончательную точку в поднятой в книге истории коллаборационистов на юге современной Брянщины.
1 Соколов Б.В. Оккупация. Правда и мифы. М.: АСТ-ПРЕСС КНИГА, 2002. 352 с.
2 Ковалев Б.Н. Коллаборационизм в России в 1941-1945 гг.: типы и формы. Великий Новгород: Новгородский государственный университет имени Ярослава Мудрого, 2009. 372 с.
3 Семанов С.Н. Под черным знаменем, или Жизнь и смерть Нестора Махно. М.: Товарищество «Возрождение», 1990. 80 с.
4 Гуляев Анатолий. Последний владелец имения // Российская охотничья газета. 2010.06.10.
МАЛЬЦЕВ ВЛАДИСЛАВ ВЛАДИМИРОВИЧ — журналист, исследователь истории и современного развития национализма ([email protected]). Россия.
