CC BY-NC-ND
27
Е.Ю. Козьмина
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ФАНТАСТИЧЕСКОГО (О КНИГЕ Р. ЛАХМАНН «ДИСКУРСЫ ФАНТАСТИЧЕСКОГО») (Рецензия на книгу: Лахманн Р. Дискурсы фантастического / Пер. с нем. М.: Новое литературное обозрение, 2009.
384 с.: ил.)
В 1998 г. Б. Дубин в рецензии на книгу Цв. Тодорова «Введение в фантастическую литературу» писал: «Место фантаста в культуре ХХ в. занимает психоаналитик. Экспериментальное и поисковое искусство уходит от "чистой" фантастики: попробуйте экстрагировать ее, скажем, из новелл Борхеса, гротесков Ионеско, а потом -романов Павича»1.
Книга Р. Лахманн «Дискурсы фантастического» как раз и пытается «экстрагировать» фантастику (если и не «чистую» фантастику, то «фантастическое») из текстов, иногда к фантастике и вовсе не относящихся. Материалом для анализа становятся не только действительно фантастические произведения («Песочный человек» Гофмана, «Правда о том, что случилось с мистером Вальде-маром» Э. По), но и новеллы Борхеса, упоминаемые Б. Дубиным, и даже реалистические произведения, например фрагмент романа И.А. Гончарова «Обломов». Тексты, экстрагирование фантастического из которых, по мнению Б. Дубина, практически невозможно, в наибольшей степени интересуют Р. Лахманн: «Особенно важным с этой точки зрения представляется нарративное развитие предложенных фантастикой семантических структур в текстах, не относящихся к классическому канону фантастической литературы в том виде, как он был представлен в литературе романтизма»2. Отметим попутно принятое автором рецензируемой книги разделение этапов развития фантастической литературы: предромантический, романтический (классическая фантастика) и постромантический -научная и неофантастика.
В целом книга Р. Лахманн есть некое «жизнеописание» фантастического: его происхождения, становления и перспектив дальнейшей жизни. В книге последовательно рассматриваются
© Козьмина Е.Ю., 2015
рождение фантазма и его отграничение от подобных или смежных явлений; расцвет фантастики в эпоху романтизма; функции фантастического в послеромантический период; новые условия и формы в «неофантастике» ХХ в. (связанные во многом с обращением к генетически смежным явлениям, в частности к парадоксу. Этому явлению исследовательница вообще уделяет много внимания).
Книга, в сущности, отвечает на глобальные для исследования фантастики вопросы: «Как появилось фантастическое?», «Где обнаруживается фантастическое?», «Каким образом создается фантастическое?». Названия частей книги и есть предметы перечисленных вопросов: 1) «История понятий и порождение фантазма»; 2) «Территории фантастического»; 3) «Фантастический поэзис».
Р. Лахманн так определяет цель своего сочинения: «Здесь ставится прежде всего акцент на генезисе фантастики и ее семантике в разножанровых нарративных текстах, принадлежащих к различным литературным эпохам. Данная работа представляет собой попытку проанализировать "модальность письма"» (C. 10).
Истоки фантастического, или фантазма, Р. Лахманн видит в мениппее и в карнавальной литературе в целом. Именно в ней, по мысли автора книги, заложены элементы парадоксального и экспериментального, обозначившие фантастическую линию вплоть до неофантастики ХХ в. Однако стоит заметить, что М.М. Бахтин, анализируя жанр мениппеи, писал о появившемся в этом жанре особом типе «экспериментирующей фантастики»3, а не всей фантастики в целом.
Р. Лахманн представляет подробнейший анализ поэтических трактатов античности и XVII-XIX вв., характеризующих смежные с фантастикой категории и понятия. Особенное внимание уделяется таким риторическим понятиям, как pseudos и связанным с ним phantasia, phantasma, simulacrum, fictia и др., составляющим «поэ-тологию ложной образности». Здесь же отмечаются оценки фантастического в критике, поэтике и в «общественной морали», а также сделан краткий, но очень емкий анализ теорий фантастического В. Скотта, Л. Кастекса, Р. Кайюа, Л. Вакса, Цв. Тодорова, В. Соловьева, Л. Луньяни.
Важным для фантастической литературы концептом предстает категория случая. В книге сделан обзор поэтики случая начиная с XVII в., с кончеттизма. Случай, как считает Р. Лахманн, - это некий «жизненный фактор», который способен создать фантастический эффект наряду с «фигуральностью» (т. е. с помощью риторических средств). Освоение «жизненного» по происхождению случая в литературе рассматривается в двух вариантах: 1) в так называемом
«автопоэзисе», связанном в первую очередь с алеаторикой, автоматическим письмом и компьютерным искусством; 2) в поэтике, где случай является «предметом в концептуальном и структурном плане» (C. 79). В области поэтики важно определение функции случая в фантастике - создание напряжения между возможным и невозможным. Если нефантастическая литература разъясняет «невозможное» и делает его понятным, ясным, то фантастическая сохраняет напряжение и колебания читателя и героя между двумя трактовками случая. Именно это положение в качестве дифференцирующего признака фантастики сформулировал еще Цв. Тодоров: «Фантастическое - это колебание, испытываемое человеком, которому знакомы лишь законы природы, когда он наблюдает явление, кажущееся сверхъестественным <...> Фантастическое существует, пока сохраняется эта неуверенность; как только мы выбираем тот или иной ответ, мы покидаем сферу фантастического и вступаем в пределы соседнего жанра - жанра необычного или жанра чудесного».
Категория случая проблематизирует конститутивную для фантастики тему границы. Немаловажным в этом плане представляется наблюдение Р. Лахманн о фантастике, работающей «с ситуациями вторжения непредсказуемого» (C. 86). Такого рода произведения должны разрешить актуальную для них невозможность изменить характер границ постижимого и непостижимого: фантастика в этом случае «не может удовлетвориться ни сдвижением границы в ходе прогрессирующего постижения неизвестного, ни сохранением границы в неприкосновенности. Для фантастики актуальна, скорее, проницаемость границы, возможность ее пересечения, позволяющая интерпретировать случай (случайное, счастливое, несчастное происшествие) как контингентное событие или как веление судьбы, то есть как бессмысленность или как осмысленность» (C. 86-87).
Вторая часть книги «Территории фантастического» посвящена рассмотрению вопроса о том, какие аспекты произведения могут быть фантастическими и каковы в каждом случае функции этого фантастического.
Во-первых, «местообитание» фантастического - это особый хронотоп - мир по ту сторону реальности, потустороннее. Чтобы проникнуть в него или вызвать нечто оттуда, необходимы тайные знания («arcane») - алхимия, месмеризм, каббала, масонство - или «отаинствляемые» знания - медицина, психология, биогенетика. Эта «знаниевая» подкладка и рассматривается в анализируемых произведениях. В частности, в «Песочном человеке» Гофмана подробнейшим образом вскрывается алхимическая подоплека («Текст Гофмана подобен алхимическому пробирному тигелю», - пишет
Р. Лахманн [С. 117]), а особенности месмеризма - в «Пиковой даме» Пушкина. Медицинское или психофизическое знание позволяет в основу произведения положить эксперимент - например, по превращению собаки в человека («Собачье сердце» Булгакова).
Во-вторых, фантастическими могут быть изображаемые знаки, в частности письмо и буквы. Чрезвычайно интересен анализ тех текстов, в которых герой явлен пишущим (если не автором, то переписчиком, как Акакий Акакиевич из «Шинели» Гоголя). Внедрение фантастического в сущность букв как знаков искажает последние; знаки приобретают новое значение, «становятся носителями тайных посланий», «уподобляются арабескам, начинают репрезентировать собою фантазм» (С. 146).
Третья «территория фантастического» - точка зрения, т. е. фокус и характер зрения (героя, рассказчика, повествователя), которые позволяют нефантастическое увидеть в фантастическом свете (анализируемые произведения - «Петербургские повести» и «Рим» Гоголя).
В-четвертых, часть текста (такая композиционно-речевая форма, как сон; например, «Сон Обломова» в романе Гончарова) может рассматриваться как фантастическая в составе реалистического произведения.
И наконец, в-пятых, носителем фантазма становится медиум между реальностью и потусторонним, миром смерти (к примеру, фотография умершей героини, как в «Кларе Милич» Тургенева).
Процесс создания фантастического (часть «Фантастический поэзис») Р. Лахманн видит в сюжете (мотиве) «повторного творения», который приводит к метаморфозе, пересозданию тела (персонажа), знания или действительности. Каждому из типов метаморфозы посвящена отдельная глава.
Хочется отметить глубочайшую проработку автором книги «Дискурсы фантастического» всех понятий, так или иначе связанных с фантастикой. Но почему-то Р. Лахманн обошла исследовательским вниманием такую важную проблему, как жанровый состав фантастики, хотя думается, что жанровая проблематика фантастики напрямую связана с заглавным предметом исследования - дискурсом. Р. Лахманн лишь приводит список жанров фантастики (авантюрно-фантастический жанр, жанр готического романа, мениппейно-карнавальный, научно-фантастический, паралогический [«церебральный»]), а также различные основания для деления произведений на жанры: семантические доминанты, аллегоричность, абсурдность (не поясняя этих терминов). Свое невнимание к жанровой проблеме фантастики Р. Лахманн объясняет
тем, что «чисто жанровое определение фантастической литературы упускает из виду существование гибридных форм» (С. 19). Однако представляется, что именно строгость жанровых дефиниций, четкая их дифференциация как раз и позволяет выявить и должным образом объяснить разнообразные способы сочетания жанров (в том числе и гибридные формы) в художественном целом.
В связи с этим книга не дает ответа на вопрос: а какое собственно произведение можно считать фантастическим? В случае с романом И.А. Гончарова «Обломов» автор книги специально оговаривает не-фантастичность романа в целом, в то же время фантастический/ нефантастический статус других произведений не всегда прояснен. Так, например, Р. Лахманн, анализируя повесть М. Булгакова «Собачье сердце», фиксирует булгаковские «забавные (и не только) намеки на советскую повседневность» (С. 144), что позволяет говорить о сатирической направленности и иносказательности «Собачьего сердца». Но иносказательные произведения чаще всего строго фантастическими не бывают; во всяком случае, соотношение «фантастического» и «иносказательного» требует отдельного анализа.
В заключение рецензии отметим более чем внушительный список использованной литературы, в котором приводятся научные труды на русском, итальянском, английском, немецком, испанском, французском, чешском и польском языках.
Примечания
Дубин Б.В. Обращенный взгляд // Дубин Б.В. Слово - письмо - литература: Очерки по социологии современной культуры. М.: Новое литературное обозрение, 2001. С. 46.
Лахманн Р. Дискурсы фантастического / Пер. с нем. М.: Новое литературное обозрение, 2009. С. 10. Далее страницы указаны в тексте в круглых скобках по этому изданию.
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. С. 134.
2
3
