CC BY
66
Вестник Челябинского государственного университета. 2015. № 10 (365). Филология. Искусствоведение. Вып. 95. С. 159-167.
УДК 82-523
ББК 83.3(0)44.
Т. Н. Соловьева
ЖИТИЙНЫЕ ТРАДИЦИИ В «СЛОВЕ О ЖИЗНИ СВ. ГРИГОРИЯ ЧУДОТВОРЦА»
Исследуется влияние житийных традиций на христианское похвальное слово. В ходе анализа выяснилось, что структурно-композиционная схема памятника в целом отвечает каноническим требованиям к структуре двух жанров - античного энкомия и жития. Во всех компонентах структуры данного энкомия (похвального слова) выявлено влияние традиций разных жанровых разновидностей агиографии. В произведении, повествующем о деяниях святителя, реализуются мотивы, характерные для преподобнического, мученического, исповеднического и непосредственно святительского жития.
Ключевые слова: энкомий, житийный мотив, канон, структурная схема, святительское житие.
Объектом исследования является «Слово о жизни св. Григория Чудотворца», созданное в IV в. св. Григорием, епископом Нисским.
Григорий Чудотворец (родился ок. 213 г., г. Неокесария Понтийская (совр. Никсар, Турция), умер после 270 г. Память 17/30 ноября) - апостол Понтийской страны, видный церковный деятель второй половины III в., основатель Неокесарийской Церкви.
Целью статьи является исследование влияния житийных традиций на христианское похвальное слово. Затронута проблема взаимодействия и взаимообогащения жанров энкомия и агиографии в ранневизантийской литературе.
Необходимо остановиться на определениях, принятых в исследовании.
Панегирик, или энкомий (греч. «восхваление»), - прежде всего, литературный жанр: хвалебная речь [9].
Агиография (от греч. «святой» и «пишу») -вид церковной литературы, жизнеописания святых. Жития святых - биографии духовных и светских лиц, канонизованных христианской церковью [9].
Значительное влияние античных традиций на византийскую литературу ГУ^П вв. отмечал С. С. Аверинцев. По мнению исследователя, в византийской литературе указанной эпохи продолжали свое развитие такие античные жанры, как риторика, эпос, эпиграмма; при этом огромное воздействие на литературу оказывало Христианство [8. С. 409]. Говоря об энкомии - «продукте старой античной традиции, восходящей еще к Исократу (IV в. до н. э.)», С. С. Аверинцев
утверждал, что в ряде энкомиев византийской эпохи «новой является христианская тенденция» [8. С. 412]. Она проявилась, по его словам, в частности, в том, что «идеальный монарх должен быть не только "справедливым" и "непобедимым", но и "боголюбивым"»; а объекты сопоставления берутся не из греко-римской мифологии или истории, а из Библии [8. С. 412].
Безусловно, христианское мировоззрение должно было еще более повлиять на литературу о святых подвижниках, подтверждением чему является «Слово о жизни св. Григория Чудотворца».
Сам Григорий Нисский обозначил свое произведение как «хвалу слово» [4. Стлб. 2653]. Один из исследователей памятника Луи Мери-дье отмечал, что это житие должно быть помещено среди похвальных слов [18. С. 239], поскольку в целом произведение соответствует законам энкомия [18. С. 241].
М. А. Поляковская относит к характерным чертам энкомия своеобразие структуры произведения. По ее словам, в энкомии, ведущем свою историю от античных времен и подчиненном давно сложившимся традиционным законам жанра, принято выделять следующие части: вступление, род (предки), воспитание, деяния, сравнение, заключение [13. С. 82]. Однако известно, что подобные компоненты обозначаются среди основных и при анализе жан-рово-композиционной агиографической схемы [10]. Таким образом, необходимо отметить наличие общих черт, характерных для двух различных жанров - энкомия и жития.
Проанализированные Х. М. Лопаревым житийные канонические мотивы, соотносятся, по мнению исследователей, с имеющими сугубо биографический характер основными тематическими мотивами, характерными для жанро-во-композиционной схемы преподобнического жития [11. С. 125]. При этом преподобническое житие, основой композиции которого являлось хронологически последовательное повествование о трудах и подвигах святого [11. С. 161], выдвигается в качестве точки отсчета при анализе жанровых разновидностей произведений агиографии.
Известно, что каждый герой житийного произведения избирал свой путь следования Христу, с чем и связано возникновение различных жанровых разновидностей агиографии. В них реализовывались, соответственно, и различные виды канонической житийной схемы.
Жанрово-композиционная схема «Слова о жизни св. Григория Чудотворца», представляющего собой энкомий, тем на менее реализует типологические агиографические мотивы, в том числе мотивы святительского жития. Для жанровой разновидности святительского жития, по нашим наблюдениям, характерно использование, наряду с традиционными компонентами «преподобнической схемы», элементов исповеднического и мученического жития.
Прежде всего, необходимо отметить наличие в исследуемом памятнике, достаточно пространного вступления, что соответствует житийной традиции. По мнению Л. Меридье, «Вступление («Слова о жизни св. Григория Чудотворца») подчинено ... предписаниям, установленным для кpo6щюv (преамбулы) похвального слова, и почти все "топосы" разворачиваются в традиционном порядке, несмотря на неоднократные высказывания самого автора» [18. С. 241].
Наличие вступления характерно как для жанра энкомия, так и для жанра жития, однако с содержательной стороны вступления к этим двум типам произведений не идентичны. М. А. Поляковская называет типичным для «запевки» энкомия следующие мотивы: «нелепо и несправедливо не воспеть того, кто достоин этого; многие василевсы были воспеты, но более достоин этого ты, лучший из всех» [13. С. 82]. Первый мотив в той или иной степени может звучать в произведениях агиографии. Мотив превосходства прославляемого святого над другими, уже прославленными подвижниками, напротив, не характерен, на наш взгляд,
для житийной литературы. Так, в «Слове о жизни св. Григория Чудотворца» обозначаются следующие причины, побудившие Григория Нисского приступить к сочинению: «чтобы оный муж чрезъ воспоминание о его добро-детеляхъ» явился присутствующиьъ такимъ же, какимъ онъ самъ былъ для видевшихъ дела его, современниковъ» [16. С. 128], то есть явить образец христианского поведения. Кроме того, повествование о добродетельной жизни святого, по мнению автора, способствует просвещению души читателя/слушателя и указывает путь к добру: «...свещи подобно, памятию просветилася дшамь ваши добраа жизнь сего: пут на добрость и исходящему и слушающимь бываеть» [4. Стлб. 2653].
Содержательное различие вступлений, несомненно, объясняется тем, что лейтмотивом энкомия являлся «ты - лучший из всех» [13. С. 83]; тогда как агиография призвана была не только восхвалить и «максимально превознести» своего героя [7. С. 44] (хотя, безусловно, не лишенная этого мотива), но, прежде всего, «.воплотить в литературе христианское учение о святом подвижнике как о человеке, стремящемся к достижению христианского идеала...» [12. С. 195], и, следовательно, дать пример христианского поведения, образец для подражания.
Подтверждает эту мысль ряд исследованных нами житийных памятников. Так, Житие Спиридона Тримифунтского автор создал для прославления святого отца Спиридона, а также для подражания и примера тем, кто всей душой желает своего спасения [1. Стлб. 935]. Житие Иоанна Милостивого Леонтий Неапольский создавал с надеждой, что оно послужит для благочестивого подражания и будет полезным для читателя, а также возникла необходимость (по мнению агиографа) показать, что и «.при насъ рачившая и свою волю понудивша вышь-ша насъ явитися...» [2. Стлб. 813]. Житие Иоанна Златоуста было написано «...на пользу почитающимъ...» и с целью «...показати его теплое рвение святаго о божественемь, чистое и богоугодивое ему житие, и како ся печаше человечами душами...» [3. Стлб. 900]. Описывая жизнедеятельность Николая Мирли-кийского, Метафраст заявлял, что изложение благочестивого жития «...многы привлечеть и умолитъ на добродетель и весма к подобному ражаетъревность... » [1. Стлб. 695].
Начиная с предисловия, агиографы очень часто к имени святого прибавляют эпитет «ве-
ликий», то есть великий святой [10. С. 20]. Реализован этот мотив в «Слове о жизни св. Григория Чудотворца». Автор, гиперболизируя святость своего героя, называет его: «...Григо-рие бо Великыи... » [4. Стлб. 2652].
Следуя агиографическому канону и понимая ответственность за предпринятое сочинение, Григорий Нисский говорит о необходимости призвания на помощь молитвы и «С(вя)та-аго Д(у)ха даръ» [4. Стлб. 2652], а также традиционно для жития признает неуверенность в том, возвысится ли его слово до величия деяний прославляемого: «...аще и ка мя возвели-чити высотою делесъ слово укрепить, аще ли то ни» [4. Стлб. 2653]. Обычная и для энкомия, формула признания автором своего писательского несовершенства, по мнению М. А. По-ляковской, несет явные признаки трафарета, присущего византийской риторике [13. С. 78].
Сообразуясь со спецификой христианского мировосприятия, автор делит мир на «внешних», «них», для которых важным является богатство, власть, мирское могущество, победы, и «нас», для которых одно отечество - рай, «град небесныи», одна «роду краса» - близость к Богу [4. Стлб. 2655].
Наличие общих черт, характерных для жанров энкомия и жития проявляется в том, что основная часть и энкомия, и агиографического произведения посвящалась всецело личности прославляемого и обычно содержала сведения о родине, предках святого, его образовании, добродетелях, деяниях. Кроме того, каноническая житийная схема требовала наличия повествований о чудесах и праведной кончине подвижника.
Четкая позиция автора-христианина - ничто земное не способно прославить святого, заставляет Григория Нисского отказаться призвать на помощь в восхвалении Григория Великого его родину и предков: «.и ни отчине Великаго Григориа приложим, ни родитель на помощь хвалами поимем... » [4. Стлб. 2656]. По словам Н. И. Сагарды, похвальное слово не заключает всех необходимых биографических данных: «Св. Григорий Нисский, в противоположность греческим ораторам ... не хочет брать на помощь своему похвальному слову его предков, не упоминает и о родителях его, виновниках его плотского происхождения, отказывается говорить об их богатстве, чести и мирской знатности» [15. С. 64]. Так, автор заявляет: «Всего того небрегу: ни дедъ, ни отцъ емуже наменяю, иже и плотию родиша и кор-
миша: ни ихъ богатством славы сказаю. Кую бо есть теми похвалу отбершити...». Понимание личности Григория Чудотворца как не мирского человека приводит к тому, что Григорий Нисский старается избежать использования средств светской литературы при создании образа своего героя. Автор демонстрирует нежелание следовать образцам мирских ораторов. Намеренно умалчивая о том, от кого произошел, в каком городе изначально проживал святой, автор поясняет, что эта информация никоим образом не послужит для целей прославления. [4. Стлб. 2659]. По этому поводу Л. Меридье отмечал: «.Впрочем, здесь происходит забавный факт. После этих четких заявлений Григорий упоминает о родине Григория Чудотворца.» [18. С. 239]. Действительно, Григорий Нисский спешит добавить несколько слов о родине будущего святителя из опасения, что читатели могут подумать, будто бы ему нечего сказать к чести родины святого и его предков. Так, он вспоминает Понт, известный добродетелью своих первых поселенцев: «. первое дошедшимъ места добрость сведома есть... »; хвалит гостеприимство этой области и обилие всего необходимого для человека: «...имже приходящиимь стуждиимь добро приимати от них.», «...иже отвсюду при-ходять жизнь всяку строино подаате... », «... еже есть члку на жизнь нужно, тому обилна сущи... ». И вновь Григорий Нисский противоречит себе, замечая: «Но ничтож то есть про-тиву нашему уму... » [4. Стлб. 2658]. «Но оговорка, таким образом сформулированная, - писал Л. Меридье, - имеет лишь значение чисто ораторского приема; это лишь неловко предъявленное умолчание.» [18. С. 240].
Среди утвердившихся в жанре энкомия добродетелей главного героя исследователи называют следующие: ум, ораторские способности, умение предпочесть дела словам, справедливость, замечательные полководческие качества, филантропия, благотворительность и пр. [13. С. 79, 80]. По мнению М. А. Поля-ковской, вышеупомянутые достоинства, освещаемые в энкомии, в частности, Николаем Ка-василой, настолько безлики и шаблонны, что могли бы быть приписаны любому другому правителю [13. С. 80]. Однако и обозначенные в «Слове о жизни Григория Чудотворца» добродетели святого являются традиционными качествами практически любого героя агиографического произведения, реализующего канонический мотив непорочной жизни. По по-
воду трафаретности в агиографии, в том числе житийных персонажей, Г. П. Федотов писал: «.он (общий закон агиографического стиля) требует подчинения частного общему, растворения человеческого лица в небесном прославленном лике» [17. С. 30]. В исследуемом памятнике автором выделяются такие типичные качества, как: целомудрие, воздержание, «негорделивость», «негневливость», презрение к богатству [4. Стлб. 2660], нетребовательность, отсутствие лени [4. Стлб. 2682]. Традиционное для житий пренебрежение земным благополучием звучит, кроме прочего, в поучительном призыве святителя не заботиться о «земных хлевинах» (жилищах), но помнить о Божьей обители [4. Стлб. 2675]. Житийный шаблон предписывал говорить, что святой в юношеском возрасте не любил ни «.конских ристалищ, ни светских песен, ни плясок . и наука ему давалась очень легко.» [10. С. 25]. Так и Григорий «Всехь оста уношьскыихь буестии: на коних ловлениа, въ ризы утворениа, пиров и игръ...». Подобно герою агиографического произведения, святой с юного возраста показал, каким будет: «.показа собою сада истинна суща, яко "праведникъ яко финиксъ процве-теть"» [4. Стлб. 2660].
Григорий Нисский, акцентируя внимание на немаловажной, с его точки зрения, информации, реализует один из традиционных житийных мотивов - стремление святого к постижению наук [10. С. 25]. Так, в начале повествования о жизнедеятельности своего героя автор не раз возвращается к теме его образования. Одной из первых добродетелей Григория Чудотворца названо стремление к мудрости (учению) [4. Стлб. 2660]. Наряду с познанием «внешней хитрости», эллинского учения, автор упоминает о пребывании праведника в Александрии Египетской, привлекавшей множество молодых людей «...иже тщааху философию учити и врачебьную хитрость... », и о беседах Григория с товарищами на философские темы [4. Стлб. 2663]. Завершается процесс его образования уже у «правителя христианской веры» - Оригена [4. Стлб. 2664].
Необходимо отметить своеобразие реализации характерных как для жанра энкомия, так и для жанра жития элементов сравнения (синкри-сиса). В отличие от традиционного энкомия, содержащего обычно сравнения с известными родами, великими деятелями древности (Александром Македонским, Киром, Ксерксом), сравнения с солнцем и океаном [13. С. 83], со
спортивными состязаниями, Олимпийскими играми и военной жизнью [7. С. 32], в исследуемом памятнике проводятся в основном характерные для агиографии параллели между главным героем и ветхозаветными персонажами. По поводу сравнений в агиографии Хр. Лопа-рев в своем классическом труде писал (правда, относительно заключительной части), что параллель между героем и ветхо- и новозаветными святыми встречается уже в житиях V в. и ранее [10. С. 35]. Подобно патриарху Аврааму, воспользовавшемуся мудростью Халдеев для приближения к «непостижимому и высокому», Григорий Чудотворец пришел к Христианству через прилежное изучение эллинской мудрости [4. Стлб. 2661]. Как изучивший в свое время всю египетскую мудрость Моисей, Григорий, уразумев эллинскую философию и поняв ее «слабость и несостоятельность», начал изучать Евангелие [4. Стлб. 2662]. Моисею же уподобляется святитель, молитвой укрепляя силы единоверцев для борьбы с язычниками [4. Стлб. 2694]. Внося в текст пересказ известного библейского Соломонова суда непосредственно перед эпизодом разрешения Григорием спора между двумя братьями по поводу наследия отцовского озера, Григорий Нисский тем самым проводит параллель между мудростью легендарного библейского царя и своего героя [4. Стлб. 2679-2680].
Однако подобные сопоставления с библейскими персонажами свойственны не только агиографическим произведениям. С. С. Аве-ринцев отмечал эту особенность и у энкомиев, созданных христианскими авторами: они (авторы) сравнивают прославляемых персонажей не «с героями греко-римской мифологии или истории», а с героями из Священного Писания [8. С. 412].
Помимо вышеназванных мотивов, утвердившихся в канонической преподобнической схеме (обозначение причин, побудивших приступить к сочинению; неуверенность автора в своих способностях; осознание необходимости призвания на помощь молитвы; информация о родине; типичные христианские добродетели; стремление к учению; параллели между главным героем и ветхозаветными персонажами), еще ряд мотивов, зачастую присутствующих в композиции преподобнического жития, находит свою реализацию в исследуемом памятнике.
Так, мотив ухода от мира [10. С. 27] как воплощение одного из важных принципов христианской идеологии - пренебрежение земны-
ми, «плотскими», интересами - выражается в стремлении Григория полностью посвятить себя Богу: он удаляется на некоторое время от «соборнаго вопля», пренебрегая общественными делами, проблемами в государстве [4. Стлб. 2665].
Канонический мотив бегства от власти [10. С. 29; 11. С. 165] звучит в упорном нежелании Григория, меняющем место своего пребывания в пустыне, принять епископский сан («...мышляаше како того угоньзнути... ») и наложить на себя «бремя жречьства» [4. Стлб. 2666]. Упоминанием о посвящении Григория Федимом Амассийским в сан «заочно», без личного присутствия первого, автор, несомненно, настаивает на стремлении Григория избежать хозяйственных забот и участия в общественной жизни, то есть возвращения «в мир». С другой стороны, тем самым подчеркивается предызбранность будущего святителя и невозможность уйти от Божьего промысла. Усилению этого мотива способствует следующая фраза: «Тако убо по беде (насильно) въпря-женъ бывъ во яремь... » [4. Стлб. 2667].
Типичный непосредственно для агиографических произведений мотив деяний, основанных на чудесах и помощи Божественной силы святому, в полной мере реализуется в «Слове о жизни св. Григория Чудотворца». Так, Григорий изгоняет демонов из языческого храма; перемещает скалу, следствием чего становится обращение в христианство языческого жреца; строит со многими уверовавшими помощниками храм, устоявший, в отличие от других общественных построек, во время землетрясения; чудесным образом иссушает озеро, являвшееся предметом спора между братьями; ограждает разливы бурной реки Волк; против воли знатных лиц города Команы посвящает в епископы угольщика Александра, убогого видом, «в последней нищете» мужа, прозрев о его благочестивой жизни; исцеляет юношу от беса; помогает дьякону молитвой в избавлении от бесовских козней в бане; прекращает тяжелую болезнь, постигшую многих горожан в качестве Божьей кары за пристрастие к «игрищу» и «позорищу».
Мотив Божественной помощи подвижнику служит одним из средств выражения традиционной для агиографии исключительности главного героя. Ту же цель преследует Григорий Нисский, вводя в текст фразы типа: «Тогда апостольскими чюдесы, яже во граде и окрстъ беаше, всем ужасшемся...»; «...не чаша ни жизненыим прям иного судища ис-
кати добреиша, но весь суд и всеа злобедныа пря сплетение сего съветом расуждено будя-ше... » (то есть за советом и судом обращались к святителю, не думая искать никого другого) [4. Стлб. 2678].
Энкомий, восхваляя и прославляя своего героя, также демонстрирует его исключительность. Однако относительно элемента чудесного необходимо заметить, что различие жанров агиографии и энкомия заключается в том, что отсутствие описания чудес - характерная для энкомия черта [7. С. 32], в то время как изображение чудес - обязательная норма агиографического канона.
Повествования о некоторых деяниях Григория Чудотворца представляют собой поучительные рассказы. Так, эпизод о возведении «на церковный стол» угольщика указывает на превосходство для христианина внутреннего содержания человека над внешностью; рассказ о двух евреях, обманувших святителя, свидетельствует о небезопасности лгать «ч(е)л(ове) куБжию» [4. Стлб. 2689-2690].
В соответствии с житийным каноном, Григорий заранее знает о своей кончине («... разуме свое прешествие...»), дает последнее наставление пастве: верующим - усовершенствоваться в вере, а неверующим - приобщиться к вере. Далее кратко, не противореча канону, сообщается о факте смерти святого («... тако от члчьскы жизни преступни къ Бгу... ») [4. Стлб. 2700].
Григорий Нисский реализует в своем произведении и характерное для христианской литературы представление о символической значимости света, выражающего распространение Божьей благодати [11. С. 159]: «... еже то во глухонощи светъ си явившиимся ему точно с ними просветися, яко великы свеща просве-тившася... » [4. Стлб. 2668].
Как отмечают исследователи, важное место в житийной композиции занимало описание бесовских козней, что, несомненно, связано с верой в торжество силы Господа над сатаной. Демонология была особенно развита в византийских агиографических произведениях [11. С. 147], подтверждением чему является наличие подобных эпизодов в житиях Василия Великого, Григория Акрагантийско-го [6. Стлб. 28-34; 5. Стлб. 3191; 3204] и пр. Не является исключением в данном случае и «Слово о жизни св. Григория Чудотворца», содержащее повествования о борьбе святого с нечистой силой. Так, с помощью крестного
знамения и призвания имени Христова Григорий прогоняет бесов из храма [4. Стлб. 2671]; изгоняет беса из «детища» дыханием уст и наложением руки [4. Стлб. 2690]; молитвой помогает дьякону преодолеть многочисленные бесовские проделки во время омовения в бане [4. Стлб. 2696-2697].
Наличие в исследуемом памятнике эпизодов видений, пророчества и снизошедшего на главного героя или кого-либо из действующих лиц Божьего откровения [4. Стлб. 2664; 2666; 2668; 2688; 2695; 2697] является традиционным для структуры агиографического произведения (ср. жития Иоанна Златоуста, Василия Великого, Спиридона Тримифунтского и так далее).
Все вышеперечисленные мотивы в целом характерны для жанрово-композиционной схемы преподобнического жития.
Необходимо отметить, что наряду с каноническими мотивами преподобнической житийной схемы в исследуемом памятнике наблюдаются элементы, традиционные для жанро-во-композиционной схемы мартирия. Они выражаются в описании гонений на Григория и христиан подчиненной ему области («И беаху ведоми мнози мужи и жены и дети во град, и быша наполнены темнице... ») [4. Стлб. 2694]. Однако, в отличие от героя мученического жития, принимающего смерть решительно и бесстрашно, порой даже радостно [11. С. 117], Григорий советует христианам «бегом дшю свою избавити от смрти» и, подавая им пример, сам прежде других «.бежа от беды тоа.в пустыню бежавъ, въ дрязде (в засаде) седе...» [4. Стлб. 2692].
Мотив бегства от гонителей, на наш взгляд, является в данном случае одним из средств создания образа святителя. Григорий - иерарх, «пастырь словесных овец»; его долг - находиться в центре «мирской жизни» [11. С. 120]. Кроме того, как отец церкви, святитель обязан заботиться о благополучии и сохранении своей паствы. Подтверждением этой идеи является следующая фраза из текста памятника: «Сохранив бо самь ся бегом, на помощь всем бы борющимся за веру» [4. Стлб. 2694].
Тем не менее Григорий Чудотворец, подобно герою-мученику, сумел впоследствии, при приближении гонителей, показать непоколебимость и крепость веры: «.зря на небо необратном оком, руце воздвиг, телом просто стоа, Б(ог)амоли» [4. Стлб. 2693].
В «Слове о жизни св. Григория Чудотворца» в определенной степени реализуется и ха-
рактерный для византийских мартириев мотив пыток, мучений героев [11. С. 117]. Так, автор приводит указ «старейшего»-гонителя подвергать всевозможным истязаниям всякого, кто наречет имя Христово («.да всякь, иже имя наречет Хво, то да всяцеми муками дру-ченъ»); описывает врожденную лютость правителя области, готового «предати на смрть и на всячскаа томила» любого ослушавшегося [4. Стлб. 2691-2692]; повествует о преследователях, потерявших надежду когда-либо поймать Григория и обрушивших гнев на всех, кто верует имени Христову («... тогда на оставшаа свои изъврати бесъ ти пустивь вся-мо пытать: кто верует имени Х(ристо)ву»); рассказывает о заполнении темниц христианами любого пола и возраста («И беаху ведоми мнози мужи и жены и дети во град, и быша наполнены темнице. ») и о единственном занятии «старейшин»-язычников - подвергать мучениям верующих («.да всех, муками вся-ческами паче промышляюще, томят тех, иже веры держат») [4. Стлб. 2694].
Христианское мировоззрение, четко разделяющее мир на добро и зло, заставляет Григория Нисского в особо негативных тонах передавать все, что связано со «старейшим»-гонителем: его неудержимый гнев и зависть («...тощно ту велики гневь и зависть влезет того, иж тогда владеа стареишии...») [4. Стлб. 2691]; врожденную лютость правителя области («...велику имеа от вещи изьутрь лютость, велми ся гнева на веровавшаа...») [4. Стлб. 2692].
В изучаемом памятнике, кроме прочих, звучат мотивы, явно восходящие к канонической схеме исповеднического жития. Исповедни-ческое житие описывало деяния апостолов и исповедников, несших христианскую веру в среду язычников и иноверцев [11. С. 119]. Григорий Великий, подобно исповеднику, «имеет ревность» видеть всех жителей вверенной ему области обратившимися к спасительной вере [4. Стлб. 2700]. В результате его деятельности все поклонники языческих идолов, за исключением семнадцати, обратились к благочестивой вере; жизнь человеческая очистилась от идольской скверны, нечистые жертвенники угасли и «всему злу потопшу» [4. Стлб. 2691].
Мотивы непосредственно святительского жития, на наш взгляд, выражаются в описании главного героя как ответственного за свою паству владыки, долгом которого являлось участие в мирской жизни и личное духовное
воздействие на нее. Заняв престол, Григорий проповедовал, увещевал, учил, исцелял, привлекал к вере [4. Стлб. 2677], вел беседы о добродетели. Проявив мудрость правителя, позволил пока еще во многом заблуждавшемуся населению предаваться веселью и ликованию в дни памяти святых («.показа имъ стыхъ памятми веселитися и добрити и галити...») [4. Стлб. 2699].
С целью более полного раскрытия образа Григория-святителя автор обращает особое внимание на объекты поучений («иж в печали», «уноша», «старей», «раби», «влдки», «кто нищь», «женам», «детем», «оцемь») и, соответственно им, темы поучений [4. Стлб. 2677].
Как показало исследование, в агиографии имеют место фрагменты, повествующие о попытках с привлечением блудницы опорочить святого. Повествования о подобных кознях содержатся в изучаемом произведении [4. Стлб. 2663], а также в исследованном житии Григория Акрагантийского [5. Стлб. 31793181]. При этом в том и другом памятнике идентична развязка этих сюжетов: в качестве наказания за грех обе женщины становятся одержимы бесом, а исцеляются лишь после молитв святых, прощающих блудниц по примеру самого Бога-«человеколюбца» [4. Стлб. 2664; 5. Стлб. 3204].
Краткое заключение «Слова о жизни св. Григория Чудотворца», не содержащее необходимых канонических мотивов (таких как риторическое прославление подвигов и добродетелей святого, сравнение героя с библейскими персонажами, молитвенное обращение к святому за помощью [10. С. 35-36]), нетипично для агиографического памятника. Однако подобное заключение нельзя считать традиционным и для энкомия, поскольку эпилог эн-комия должен представлять собой «собрание наивысших похвал василевсу и утверждение его вечной славы» [13. С. 83].
Таким образом, в ходе анализа выяснилось, что похвальное слово «Слово о жизни св. Григория Чудотворца», созданное св. Григорием Нисским, несмотря на некоторые отступления от канона (отсутствие информации о предках главного героя, нетипичное заключение), - что являлось нередким явлением в ранневизантий-ской литературе, - построено с соблюдением трехчастной композиции, традиционной для жанра жития. Кроме того, проведенное исследование позволяет утверждать, что структурно-композиционная схема памятника в целом
отвечает каноническим требованиям к структуре двух жанров - античного энкомия и жития. Это согласуется с выводами Т. В. Поповой о характерной для ранневизантийской агиографии IV-V вв. ориентации на образцы античной биографии [14. С. 225].
В то же время исследованный памятник, в котором на уровне структуры сошлись традиции жанров энкомия и жития, наполняет эту структурную схему иным, христианским содержанием. Влияние различных жанровых разновидностей агиографии выявлено практически на всех компонентах структуры энкомия (похвального слова). В итоге произведение, повествующее о деяниях святителя, реализует мотивы, характерные для преподобнического, мученического, исповеднического и непосредственно святительского жития.
Таким образом, «Слово о жизни св. Григория Чудотворца» является одним из произведений, отражающих процесс взаимовлияния жанров, характерный для византийской литературы IV-VII вв., когда новое идейное содержание наполняло традиционные античные жанры.
Список литературы
1. Великие Минеи Четьи. Декабрь, дни 6-17. - М., 1904. - Стлб. 695-935.
2. Великие Минеи Четьи. Ноябрь, дни 1-12.
- СПб., 1897. - Стлб. 812-880.
3. Великие Минеи Четьи. Ноябрь, дни 1315. - СПб., 1899. - Стлб. 898-1131.
4. Великие Минеи Четьи. Ноябрь, дни 1722. - М., 1914. - Стлб. 2652-2704.
5. Великие Минеи Четьи. Ноябрь, дни 2325. - М., 1916. - Стлб. 3123-3224.
6. Великие Минеи Четьи. Январь, дни 1-6. -М., 1910. - Стлб. 8-53.
7. Древние жития святителя Иоанна Златоуста. Тексты и комментарий. - М.: Паломник, Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, ИМЛИ РАН, 2007. - 528 с.
8. История Византии. - М.: Наука, 1967. -Т. 1. - 525 с.
9. Краткая литературная энциклопедия. -URL: http://feb-web.ru/feb/kle/default.asp. - Дата обращения: 30.12.2014.
10. Лопарев, Х. М. Византийские жития святых VIII-IX веков / Х. М. Лопарев // Византийский временник. - СПб., 1911. - Т. 17, вып. 17.
- С. 1-43.
11. Минеева, С. В. Проблемы комплексного анализа древнерусского агиографического
текста (на примере Жития преп. Зосимы и Сав-ватия Соловецких) : монография / С. В. Мине-ева. - Курган: Изд-во Курган. гос. ун-та, 1999. - 198 с.
12. Мир житий. Сборник материалов конференции. - М.: Имидж-Лаб, 2002. - 304 с.
13. Поляковская, М. А. Энкомии Николая Кавасилы как исторический источник / М. А. Поляковская // Античная древность и средние века. — Свердловск, 1973. — Вып. 9. - С. 77-88. - URL: http://hdl.handle. net/10995/2465. - Дата обращения: 30.12.2014.
14. Попова, Т. В. Античная биография и византийская агиография / Т. В. Попова // Античность и Византия. - М.: Наука, 1975. - С. 218266.
15. Сагарда, Н. И. Св. Григорий Чудотворец, еп. Неокесарийский: Его жизнь, творения и богословие. - Пг.: Воскресение, 1916. -С.61-128.
16. Творения св. Григория Нисского // ТСОРП. - М., 1871. - Т. 45, ч. 8. - С. 126-198.
17. Федотов, Г. П. Святые Древней Руси. -М.: Моск. рабочий, 1990. - 269 с.
18. Meridier, L. L'influence de la seconde sophistique sur l'oevre de Gregoire de Nysse / L. Meridier. - Paris, 1906. - 289 p. - URL: https:// archive.org/stream/Hnfluenceelasec00mr#page. -Дата обращения: 30.12.2014.
Сведения об авторе
Соловьева Татьяна Николаевна - старший преподаватель кафедры русского и иностранных языков Курганской государственной сельскохозяйственной академии, аспирант Курганского государственного университета. Solovyeva-05.04@mail.ru
Bulletin of Chelyabinsk State University. 2015. No. 10 (365). Philology. Arts. Issue 95. Pp. 159-167.
LIFE TRADITIONS IN THE "WORD OF LIFE OF ST GREGORY THAUMATURGUS"
T. N. Solovyeva
Teacher of Kurgan State Agricultural Academy, post graduate student of Kurgan State University.
Solovyeva-05.04@mail.ru
The article is dedicated to the analysis of genre, compositional scheme and the complex of motifs that are realized in the "Word of life of St Gregory Thaumaturgus". The aim of the article is to investigate the life traditions influence on the Christian laudable word, created according to the laws of encomia. In the course of the research it is established that the structural and compositional scheme of the monument despite of some deviations from the canon, meets the requirements made for the structure of both antique encomium and life. Moreover, the influence of different genre types of hagiography is evident on almost every structural component of the studied encomium (laudable word). Thus, the motifs typical for a Reverend's life, a martyr, a confessor's life and directly for a sanctifier's life are realized in this monument narrating about the deeds of a bishop. Thereby the "Word of life of St Gregory Thaumaturgus" is one of the works that reflect the process of interaction and mutual enrichment of genres which was typical for the Byzantine literature of the IV-VII centuries.
Keywords: encomium, life motif, canon, structural scheme, sanctifier's life.
References
1. Velikie Minei Chetyi. Dekabr, dni 6-17 [Great Menology. December, days 6-17]. Moscow, 1904, columns 695-935. (In Russ.).
2. Velikie Minei Chetyi. Noyabr, dni 1-12 [Great Menology. November, days 1-12]. Saint-Petersburg, 1897, columns 812-880. (In Russ.)
3. VelikieMinei Chetyi. Noyabr, dni 13-15 [Great Menology. November, days 13-15]. Saint-Petersburg, 1899, columns 898-1131. (In Russ.).
4. Velikie Minei Chetyi. Noyabr, dni 17-22 [Great Menology. November, days 17-22]. Moscow, 1914, columns 2652-2704. (In Russ.).
5. Velikie Minei Chetyi. Noybr, dni 23-25 [Great Menology. November, days 23-25]. Moscow, 1916, columns 3123-3224. (In Russ.).
6. Velikie Minei Chetyi. Yanvar, dni 1-6 [Great Menology. January, days 1-6]. Moscow, 1910, columns 8-53. (In Russ.).
7. Drevnie zhitiya svyatitelya Ioanna Zlatousta. Teksty i kommentariy [The old lives of Saint John Chrysostom. Texts and comments]. Moscow, Pilgrim, Orthodox Svyato-Tikhonovskiy humanitarian university, 2007. 528 p. (In Russ.).
8. Istoriya Vizantii [History of Bysantium]. Moscow, Science, 1967, vol. 1. 525 p. (In Russ.).
9. Kratkaya literaturnaya entsiklopediya. [Brief literature encyclopedia]. Available at: http://feb-web.ru/feb/kle/default.asp, accessed 30.12.2014. (In Russ.).
10. Loparev Kh.M. Vizantiyskie zhitiya svyatykh VIII-IX vekov [Byzantine lives of VIII-IX cen-tures]. Vizantiysky vremennik [Byzantine vremennik]. Saint-Petersburg, 1911, vol. 17, pp. 1-43. (In Russ).
11. Mineeva S.V. Problemy kompleksnogo analiza drevnerusskogo agiograficheskogo teksta (na primere Zhitiya prep. Zosimy i Savvatiya Solovetskikh) [Problems of complex analysis of an Old Russian hagiographic text (by the example of Life of Reverend Zocima and Savvatij Solovetskiye)]. Kurgan, Kurgan State University Publ., 1999. 198 p. (In Russ.).
12. Mir zhitiy [World of lives]. Moscow, RFK «Image-Lab» Publ., 2002. 304 p. (In Russ.).
13. Polyakovskaya M.A. Enkomii Nikolaya Kavasily kak istoricheskiy istochnik [Encomia of Nicholas Kavasila as a historical source]. Antichnaya drevnost i srednie veka [Ancient antiquity and Middle Ages]. Sverdlovsk, 1973, issue 9, pp. 77-88. Available at: http://hdl.handle.net/10995/2465, accessed 30.12.2014. (In Russ.).
14. Popova T.V. Antichnaya biografiya i vizantiyskaya agiografiya [Antique biography and Byzantine hagiography]. Antichnost i Vizantiya [Antiquity and Byzantium]. Moscow, Science Publ., 1975, pp. 218-266. (In Russ.).
15. Sagarda N.I. Sv. Grigoriy Chudotvorets, ep. Neokesariyskiy: Ego zhizn, tvoreniya i bogoslovie [Saint Gregory Thaumaturgus, Bishop of New Caesarea: his life, works and theology]. Petrograd, Resurrection Publ., 1916, pp. 61-128. (In Russ.).
16. Tvoreniya sv. Grigoriya Nisskogo [Works of Saint Gregory of Nysse]. Tvoreniya svyatykh ottsov v russkom perevode [Works of Saint Fathers in Russian translation]. Moscow, 1871, vol. 45, part 8, pp. 126-198. (In Russ.).
17. Fedotov G.P. Svyatye Drevney Rusi [Saints of Old Russia]. Moscow, Moscow worker Publ., 1990. 269 p. (In Russ.).
18. Meridier L. L'influence de la seconde sophistique sur l'oevre de Gregoire de Nysse [The influence of the second sophistry on the work of Gregory of Nysse]. Paris, 1906. 289 p. Available at: https:// archive.org/stream/linfluenceelasec00mr#page, accessed 30.12.2014. (In French).
