CC BY
8ФИЛОСОФСКИЕ МИРОВОЗЗРЕНИЯ. ОНТОЛОГИЯ И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ
Жертвенность как свидетельство реальности существования в философии Габриэля Марселя
Гусейнов Фарид Ибрагимович,
к.ф.н., доцент Высшей школы Социально-гуманитарных наук, доцент кафедры истории и философии Российского экономического университета им. Г.В. Плеханова, доцент кафедры философии Московского государственного технического университета имени Н.Э. Баумана E-mail: metafizika@mail.ru
Статья посвящена выявлению сущности Я и реальности существования высших ценностей человека посредством жертвы в философии французского мыслителя-экзистенциалиста Габриэля Марселя. Исследование построено как компаративный анализ нескольких моделей жертвенности, описанных русским философом С.Н. Булгаковым как героизм и подвижничество, и Г. Марселем. При всей разнице эпох создания привлекаемых для исследования работ и их национально-культурных традиций указанные авторы в основном сходятся в своих выводах.
Ключевые слова: Габриэль Марсель, Сергей Булгаков, жертва, героизм, подвижничество, Я, существование, жизнь, смерть, любовь, диспонибельность.
Французский философ Габриэль Марсель (1889— 1973), один из основоположников экзистенциализма, неоднократно говорил, что главный философский вопрос для него - что такое «я есмь», все остальные вопросы имеют производный характер. Действительно, и для большинства философов центральной проблемой размышлений оказывается проблема существования и сущности Я, природы человека. Однако Г. Марсель, принципиально избегая создания строгой системы категорий, которая, с его точки зрения, убивает мысль и саму жизнь (как лжет слово в попытке ухватить сущность экзистенции - подобно исчезающей Эвридике, когда оглянулся Орфей в любимом марселевском мифе), постоянно возобновляет подход к решению этой проблемы, так сказать, мозаичным способом, то с одной стороны, то с другой, то с третьей, отчего может создаваться впечатление, что он ходит кругами. В некоторой степени это так и есть, но, как и в методологии Н.А. Бердяева и иных русских философов Серебряного века, с работами которых Марсель был знаком лично или, как можно предполагать на достаточном основании, в устном пересказе, каждый такой «круг», каждый фрагмент «мозаики» приводит философа к все более ясному пониманию, что такое Я и что такое «существовать».
Представляется плодотворным сравнить размышления Марселя о жертвенности и жертвоприношении как выявлении смысла жизни, сущности Я и существования, с одной стороны, и идеи русского философа С.Н. Булгакова (1871-1944), оказавшегося в эмиграции с 1922 г., с 1925 г. жившего в Париже и ставшего одним из основателей Православного богословского института (Свято-Сергиевский православный богословский институт), с его трактовкой героизма и подвижничества - с другой стороны. Для компаративного исследования предлагается часть текста «Метафизического дневника (19381943)» Марселя [4] и статья «Героизм и подвижничество» Булгакова [1]. Конечно, статья Булгакова связана не столько с онтологическими вопросами, как у Марселя, сколько с социальными и нравственными, однако посредством сравнения модуса существования интеллигента и подвижника в его смысловой, внутренней ипостаси тема обретает именно онтологический масштаб.
Жертвенность русской интеллигенции contra христианский подвиг: Сергей Булгаков
Одной из ярких черт русской интеллигенции и, в сущности, одной из ее конституирующих черт, как указывает Булгаков в своей статье, ставшей широко известной после публикации в сб. «Вехи» в 1909 г., является героизм - способность и стремление жертвовать своим комфортом, материальным благосостоянием, включая и саму свою жизнь, в борьбе за счастье народа против самодержавной власти. Эта деятельность виделась как миссия интеллигенции, и ее история действительно знала
сз о
сг
=Е
0
1
—I
У
-о
=Е СГ
со
I_
u
CM
много известных и неизвестных имен, пожертвовавших своим благополучием ради народного блага. При этом интеллигенция в отношении народа испытывала двойственные чувства. С одной стороны, это было чувство вины перед народом за собственную более обеспеченную жизнь, с другой - надменность, снобизм, учительство, чувство превосходства, или, как пишет Булгаков, «духовный аристократизм». В то время практически вся интеллигенция отошла от церкви или в поисках новой религиозности, или обратившись в атеизм. И это было действительно похоже на обращение - в интеллигентском атеизме больше всего поражал его догматизм, как пишет Булгаков, легкомыслие, безответственный отказ от глубокого продумывания религиозной темы. Место Богочеловека заступил человекобог, который призван своими делами повернуть ход истории, «исправив» ее как испорченный механизм. Человека формирует среда, как верует интеллигенция, и если исправить среду, люди тоже переменятся в лучшую сторону. И в роли таких человекобогов, призванных все это совершить, интеллигенты видели себя. Основной догмат религии челове-кобожества, восходящий к эпохе Просвещения,- «вера в естественное совершенство человека, в бесконечный прогресс, осуществляемый силами человека, но, вместе с тем, механическое его понимание» [1]. Человек в себе видит собственного спасителя. Это - героизм самообо-жения. И вот уже юноша встает на героические котурны, не успев дать себе отчет в собственном душевном устроении, не потрудившись проработать рефлексией свою деятельность и не заботясь о моральной и интеллектуальной гигиене, презирая призыв к внутреннему самосовершенствованию. Героический интеллигент все чаще игнорирует роль скромного работника, ему требуется спасти мир или, по крайней мере, весь русский народ. Он одержим этой идеей, он - ее фанатик.
При этом каждый герой имеет свою программу спасения, к которой он относится как к настоящему credo, которое следует принять, не меняя в нем ни буквы. Партийные раздоры не на жизнь, а на смерть, тут неизбежны. И хотя героизм интеллигенции имеет характер крайнего самоутверждения личности, сама личность тут остается не развита и враждебна другим личностям, и в этом состоит, по мнению Булгакова, главная слабость такого человеческого типа.
Христианский же героизм - подвижничество - может чисто внешне быть сходным с интеллигентским героизмом, но по внутреннему смыслу ему прямо противоположен. Поскольку высшей силой тут признается Бог, постольку личность сразу же освобождается от героических притязаний. Она просто занимается своим прямым делом, выполняя собственные обязанности в условиях строжайшей самодисциплины послушника, хотя речь может идти вовсе не о монастырских людях, не о монахах, а о самых что ни на есть мирянах. В этом случае невозможна никакая гордыня и фальшивое самоощущение спасителя человечества.
По мере углубления знаний настоящий ученый все острее чувствует свое невежество. То же происходит и с художником: подлинно творческая личность всегда испытывает чувство неудовлетворенности результатами своей работы, и чем талантливее художник, тем глубже муки творчества. То же может быть сказано и о нравственном развитии, и о философском. Если признаются абсолютные ценности, то самообожение и гордыня человека невозможны. И в этом смысле подвижничество всегда связано со смирением, которое нередко плохо понимают - как пассивность. У интеллигентов-героев отсутствует понятие и чувство греха, а есть представление о том, что человек по природе добр, но его «среда
заела», поэтому, освободив его от внешних оков, заботы о его культуре особенной проявлять не нужно. Из такого героя, в отличие от подвижника, не выходит самостоятельной, дисциплинированной, работоспособной и устойчивой личности.
Подвижник борется со своеволием и духовной ленью. «Христианский герой, или подвижник, ... не ставя себе задач Провидения и не связывая, стало быть, со своим, да и чьим бы то ни было индивидуальным усилием судеб истории и человечества, в своей деятельности, видит прежде всего исполнение своего долга пред Богом, божьей заповеди, к нему обращенной. Ее он обязан исполнять с наибольшей полнотой, а равно, проявить возможную энергию и самоотверженность при отыскании того, что составляет его дело и обязанность» [1]. Он совершает дело не во имя свое, но во имя Божие. «Если для героизма характерны вспышки, искание великих деяний, то здесь, напротив, нормой является ровность течения, "мерность", выдержка, неослабная самодисциплина, терпение и выносливость» [1]. Подвижник руководствуется не своими интересами, а совестью и долгом. Он связан с прошлым, с историей узами родства, он принимает его. А «гуманистический прогресс есть презрение к отцам, отвращение к своему прошлому и его полное осуждение, историческая и нередко даже просто личная неблагодарность, узаконение духовной распри отцов и детей. Герой творит историю по своему плану, он как бы начинает из себя историю, рассматривая существующее как материал или пассивный объект для воздействия» [1].
«Задача героизма - внешнее спасение человечества (точнее, будущей части его) своими силами, по своему плану, "во имя свое", герой - тот, кто в наибольшей степени осуществляет свою идею, хотя бы ломая ради нее жизнь, это - человекобог, - подводит итог Булгаков. -Задача христианского подвижничества - превратить свою жизнь в незримое самоотречение, послушание, исполнять свой труд со всем напряжением, самодисциплиной, самообладанием, но видеть и в ней и в себе самом лишь орудие Промысла. Христианский святой - тот, кто в наибольшей мере свою личную волю и всю свою эмпирическую личность непрерывным и неослабным подвигом преобразовал до возможно полного проникновения волею Божией. Образ полноты этого проникновения -Богочеловек.» [1]. Интеллигентский героизм заимствовал у христианства некоторые основные ценности: идею о равноценности людей, достоинства человека, равенства и братства, - но теперь попирает их в своей аксиологии и практике. А меж тем, согласно притче, лишь погибнув в земле, зерно даст новую жизнь другим.
Таким образом, по Булгакову, у интеллигенции героизм - это отношение субъекта к пассивному объекту (народу, другим личностям, истории в целом), дистанцированное и невключенное, как это и бывает в случае объект-субъектных отношений, в центре этого отношения стоит Я-субъект, и в этой оптике другие - мои средства, я же самообоживаюсь, я - человекобог. В марсе-левской терминологии такая жертвенность есть проявление господства абстрактного духа, характерного для эпохи Модерна и столь ему ненавистного, абстрактной идеи, в угоду которой приносится собственно человек, а сам феномен близок к фанатизму, он разделяет людей1.
Исследование фанатизированного сознания осуществлено Марселем в работах «Быть и иметь» (1935), «Опыт конкретной философии» (впервые издана в 1940 г. под названием «От отказа к призыву»), «Люди против человеческого» (1951) и проанализировано автором настоящего очерка в отдельной статье [3].
Жертвенность как высшая форма любви и явления Я: Габриэль Марсель
Французский философ отмечает двойственность того, что называют «моя жизнь» - это или последовательность событий между двумя датами, рождения и смерти, - и тут можно лишь сожалеть о том, что событий было мало, но прошлое не суммируется, жизнь не суммируется; или то, что могло быть отдано, что можно пожертвовать -и тогда возникает идея смысла.
В этом втором отношении моя жизнь всегда ангажирована в или устремлена к. Остается принципиальный вопрос, во что ангажирована и к чему устремлена моя жизнь. На него легко отвечать, говорит Марсель, если человек занят творческой деятельностью, признанной людьми необходимой. Такая ангажированность имеет два варианта осуществления: ежедневная упорная работа или творческие вспышки, серии таких вспышек. Однако «в обоих случаях мы не отделены от отчаяния более надежно, чем тонюсенькой пленкой, поскольку наша собственная жизнь переживается как бесполезная, нереальная или отсутствующая» [4, с. 48]1. Вот это переживание пустоты жизни как жизни отсутствующей, несуществующей зафиксировано мыслителем очень точно. А полнота связана с посвященностью - когда жизнь чему-то посвящена. Но тогда становится возможным и дарение своей жизни. Диспонибельность, радикально важная марселевская категория, которую затруднительно кратко передать в словах русского языка и которая чаще всего переводится как открытость, благодать, расположенность, имеет свою высшую форму в любви в широком смысле слова. И тогда «отказ отдать свою жизнь в крайних, чрезвычайных обстоятельствах означает не сохранить ее, а покалечить. Дело здесь обстоит так, как если бы жертвоприношение было самим свершением жизни, как если бы потеря ее была в данном случае средством ее спасения» [4, с. 48].
Чувство и переживание «я готов отдать жизнь, чтобы...» подлежит строгому анализу, указывает Марсель. Выясняется, что жизнь в данном случае - не собственность, не вещь, которую можно отдать, чтобы получить другую вещь или сохранить, а субъект: жизнь посвящает себя. Однако важно помнить, что когда акт самопожертвования подвергается саморефлексии, он искажается; тут нужна подлинно философская, т.е. вторичная рефлексия: в первичной рефлексии, доступной каждому человеку, мир в восприятии расчленяется, во вторичной рефлексии создается синтезированная картина.
Еще одна важная категория марселевской философии - верность. Своей верностью высшим ценностям, готовностью принести жертву ради них удостоверяется их реальность, она свидетельствуется жертвой.
Эта высшая ценность, ради которой я могу пойти на смерть, «предстает предо мной как абсолютно реальная, причем реальность ее меряется жертвоприношением, на которое я соглашаюсь ради того, чтобы она была спасена. Таким образом, жертвоприношение становится свидетельством, приносимым мною ради этой реальности, рассматриваемой как независимая от меня; таков мой способ ее засвидетельствовать. Тем самым смерть обретает смысл или свой смысл потому, что она помыслена как абсолютная, и, с другой стороны, одновременно отрицается в пользу реальности, которую она не может умалить, - пишет Марсель. - В самом истоке абсолютного жертвоприношения мы находим не только "Я умираю", но и "Ты, ты не умрешь", или еще "потому,
1 Все выделения внутри цитат принадлежат автору цитируемого текста.
что я умираю, ты будешь спасен", или даже, более точно, "моя смерть даст тебе возможность жить"» [4, с. 49]. Диалектика Я и Ты, таким образом, одновременно наделяет смыслом жизнь и смерть и дарует новую жизнь, отменяя смерть. Тут также, как и у Булгакова, нетрудно увидеть аллюзии на библейскую притчу о зерне, павшем в землю и своей смертью давшем новую жизнь. Жизнь как реальность порождается смертью, а смерть преодолевается жизнью; «смертию смерть поправ». В широком смысле это справедливо не только для христиан, но и вообще для всех людей - Марсель в этом случае воздерживается от прямых указаний на Св. Писание.
Примечательно, что по мотивам этих мыслей и слов Марселя «Сказать человеку "Я тебя люблю", значит сказать "Ты никогда не умрешь"» создан короткометражный фильм «Вы не умрете, пока будет длиться ваш разговор» [2].
Могут сказать, пишет Марсель, что это лишь субъективно избранная связь с ценностью, и только: «Патриотизм не доказывает реальности родины» [4, с. 50]. Но патриотизм свидетельствует о Родине как высшей ценности, ценности, которая дороже жизни. Всякий героизм утверждает ценности, которые дороже жизни. Здесь есть целый узел проблем, отмечает Марсель, но «вне всякого сомнения, героический поступок стремится создать или утвердить в бытии именно то, с чем он связывает себя (сравнить с мучениками в истории Церкви)» [4, с. 50]. И если бы такое Я было просто режиссером спектакля, с уничтожением последнего уничтожались бы и такие ценности, а жертва оказалась бы бессмысленной. При том, что это интерсубъективная связь, множество таких свидетельств всякий раз говорит о реальности Родины. Гарантией реальности дела предания своей самости уничтожению является абсолютная серьезность смерти. Тут важно одно обстоятельство: «моя смерть не может рассматриваться мною как событие. Она является событием лишь для других, будучи его смертью, не моей. Если я ее, свою смерть, предвосхищаю, считая себя в состоянии ее предвосхитить, то это возможно лишь постольку, поскольку в своем воображении я совпадаю с другим, для кого она будет "его смертью"» [4, с. 51].
Если же сознание считает себя центром перспективы, то героизм и мученичество как утверждения бытия той ценности, которая выше моей жизни, бессмысленны, ибо с уничтожением моей жизни эта ценность не живет, а уничтожается. Основание радикального эгоизма - переживание собственной жизни как абсолюта: это мои страдания и радости субстанциально реальны, а радости и страдания других как бы не существуют, или существуют как фантом. Таким образом, только открытость и любовь, когда неясны или вовсе исчезают границы между мной и моей высшей ценностью, между мной и любимым существом, между мной и Родиной (если речь идет о патриотизме), а это происходит в любви - вот в чем обретается «я есмь», и «я есмь» является людям. Именно это имеет в виду Г. Марсель, избирая для своей пьесы «Человек праведный» эпиграф: «Явись людям и себе тем, кто ты есть».
Выводы
В философских размышлениях Г. Марселя жертвенность вплоть до отдания жизни - это отношение Я-Ты, имеющее интерсубъективный характер, где сняты границы внешнего и внутреннего, это конкретное живое отношение, поэтому являет собой высшую степень человечности и любви, объединяет людей, выявляя их сущность себе и другим людям. И в этих выводах вполне сходятся
сз о
сг ш
0
1
—I
У
"О ш
сг
французский философ-экзистенциалист Марсель и русский философ Серебряного века С.Н. Булгаков с его различением героизма и подвижничества. Жертвенность, к которой призваны люди, согласно Марселю, по своему смыслу в основном совпадает с феноменом подвижничества в описании Булгакова.
Литература
1. Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество (Из размышлений о религиозной природе русской интеллигенции). [Электронный ресурс] URL: http://www.vehi. net/vehi/bulgakov.html (дата обращения: 19.07.2022).
2. Вы не умрёте, пока будет длиться ваш разговор. [Электронный ресурс] URL: https://youtu.be/lDo-4zWixReA (дата обращения: 22.07.2022).
3. Гусейнов Ф.И. Фанатизм как тип ментальности в трудах Габриэля Марселя и Карен Армстронг // Вестник РУДН. Серия философия. - 2022. - Т. 26. -№ 3. - С. 697-712.
4. Марсель Габриэль. Присутствие и бессмертие. Избранные работы. - Москва: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2007. - 327 с.
F7
U
CM
CM
CM
'S;
z
76
SACRIFICE AS EVIDENCE OF THE REALITY OF EXISTENCE IN THE PHILOSOPHY OF GABRIEL MARCEL
Guseynov F.I.
Higher School of Social Sciences and Humanities, Plekhanov Russian University of Economics, Bauman Moscow State Technical University
The article deals with the identification of the essence of the Self and the reality of the existence of higher human values through sacrifice in the philosophy of the French existentialist thinker Gabriel Marcel. The study is constructed as a comparative analysis of several models of sacrifice described by the Russian philosopher S.N. Bulgakov as heroism and asceticism, and G. Marcel. With all the difference in the epochs of creation of the works involved for research and their national and cultural traditions, these authors mostly agree in their conclusions.
Keywords: Gabriel Marcel, Sergey Bulgakov, sacrifice, heroism, asceticism, I, existence, life, death, love, disponibility.
References
1. Bulgakov S.N. Heroism and asceticism (From reflections on the religious nature of the Russian intelligentsia). URL: http://www. vehi.net/vehi/bulgakov.html
2. You will not die as long as your conversation lasts. URL: https:// youtu.be/lDo4zWixReA
3. Guseynov F.I. Fanaticism as a type of mentality in the works of Gabriel Marcel and Karen Armstrong // Bulletin of the RUDN. Philosophy series. - 2022. - Vol. 26. - No. 3. - pp. 697-712.
4. Marcel Gabriel. Presence and immortality. Selected works. -Moscow: Institute of Philosophy, Theology and History of St. Thomas, 2007. - 327 p.
