CC BY
93
ББК 60.542.21
Т. А. Шабанова
ЖЕНЩИНА, КАК МНОГО В ЭТОМ СЛОВЕ. Метафорическое представление женского образа в феминистском дискурсе России
Отличительной чертой современной культуры является разграничение биологического и социального пола, что находит свое отражение в понятии «гендерная метафора». Именно социальный пол становится фундаментальной культурной метафорой, которая выполняет функцию описания и оформления культурной реальности [7, с. 8].
В последнее время термин «гендерная метафора» употребляется более широко — для обозначения любого метафорического переноса, связанного с полом человека, что отражает общую тенденцию заменять слово «пол» словом «гендер» [1, с. 105].
Гендерная метафора обладает такими чертами, как социальность, историчность, коммуникативность, нормативность, транслируемость. Соглашаясь с Е. Ревенко, мы подчеркиваем, что сформированные в социокультурном контексте установки, нормативы, представления и ожидания, связанные с гендерными ролями и характеристиками, находят осмысление в категориях мужского и женского начал и закрепляются в сознании и языке социума в виде соответствующих стереотипов (см.: [5, с. 7]). Гендерная метафора фиксирует культурно-национальные эталоны и культурно значимые концепты, которые передаются из поколения в поколение.
Она формирует новые понятия, значит, изменяет повседневный язык людей, одновременно меняя их восприятие мира и способы его постижения. Функции смыслообразования, самопознания, самовыражения, выполняемые гендерной метафорой в культурной жизни, становятся отличительной чертой современной культуры.
Симона де Бовуар, французский философ-экзистенциалист, положила начало традиции социокультурного подхода к причинам дискриминации женщин в обществе. Она опубликовала работу «Второй пол», где впервые поставила проблему подавления феминного в культуре. Она показала, что общество конституирует мужское/маскулинное как позитивную культурную норму, а женское/феминное как негативное, как отклонение от нормы, как Другое. Из этой концепции следует, что «различия», культивируемые традиционной культурой, носят гендерный характер, т. е. общество надстраивает над физиологической реальностью еще некоторый социокультурный конструкт. К. Миллет писала о подавлении феминного в культуре как основе политики патриархата.
М. Мид доказала, что социальные нормы в обществе относительны, представления о мужском и женском меняются в истории даже одного и того же социума. Следовательно, не биологический пол, а социокультурные нормы определяют модели поведения, виды деятельности, профессии мужчин и женщин [3].
Таким образом, помимо биологического и социального аспектов, в анализе проблемы пола можно обнаружить еще и социокультурный аспект.
Обратимся теперь к вопросу женской идентичности и дискурса женского движения в России и США.
Несмотря на широко распространенное негативное отношение к феминизму, в российском обществе постепенно формируется феминистский дискурс, развивается женское движение. И в связи с этим необходимо понимать, какие культуры воздействуют
© Шабанова Т. А., 2012
на становление этого дискурса, а также помнить, что особые исторические, социальные и институциональные структуры определили понятия, категории, значения (дискурс).
Можно предположить, что наибольшее влияние на феминистское движение в бывших социалистических странах оказывает американский опыт. Женское движение 60-х гг. ХХ в. в США было одним из первых, наиболее развитым. Интерпретация положения женщины в терминах патриархата, дискриминации, угнетения и подавления была связана с особенностями американского контекста, традициями женского движения, положением женщины в обществе (обычно неработающей американки, принадлежащей к среднему классу).
Современный западный феминизм развивался в контексте мощных социальных протестов 60-х гг., имевших антикапиталистический характер. Для него существенными были либеральные и марксистские теории (а впоследствии психоанализ, постмодернизм, экологизм и пр.). Вопросы, поднимаемые движением, зависели от конкретных условий. Наиболее распространенными среди них были законодательное равенство, равная оплата труда за равный труд, равные образовательные возможности, право на аборт, использование контрацептивов; главным результатом стало изменение политических институтов и общественного сознания.
Нетрудно увидеть, насколько сильно данные условия отличаются от современных российских условий, где не стоят вопросы права женщин на труд, на участие в политической деятельности, свободы абортов, разводов. Проблемы здесь, будучи связаны с экономическими изменениями и политическими кризисами (в том числе с войнами), изменением положения женщин (от превращения в безработных до формирования слоя «богатых домохозяек»), дифференциацией проблем в разных социальных группах, имеют совсем иной характер. Традиции, институты и дискурс задают особые направления интерпретации женской идентичности.
На примере западного женского движения первой волны (как и на примере стран за пределами западного мира) можно понять, что объединения женщин, отстаивающих свои интересы, необязательно нацелены на изменение половой стратификации, гендерной системы. Интересы женщин могут быть основаны на их роли матери, жены, вытекать из вовлеченности в процесс воспитания детей и обучения, из конкретных проблем и отталкиваться от той гендерной системы, которая существует в обществе (хотя и считается, что основные, стратегические интересы имеют феминистский характер). Именно это направление и представляется наиболее вероятным для России, т. к. женская субъективность меняется медленно, а российский социальный контекст не способствует переменам (отсутствие феминистского дискурса, развитого женского движения, традиций участия в общественной жизни) в условиях существования прочных гендерных стереотипов в общественном сознании.
Поскольку язык фиксирует в себе все общественные изменения, не вызывает сомнений, что феминизм обратился к проблемам естественного языка с целью доказать наличие в языковой картине мира следов патриархата, вскрыть дискриминирующие структуры языка, продемонстрировать его сексистский характер [1, с. 56]. Вслед за постмодернистами феминистские исследовательницы утверждают, что язык не просто отражает существующую в обществе гендерную дифференциацию, но и непосредственно конструирует гендерные различия, поскольку «представляет собой систему кодов, в которой в имплицитном виде представлена наивная картина мира носителей конкретного языка. Эта система кодов усваивается и передается из поколения в поколение. Взгляды фиксируются через ее отражение и закрепление в языке, что ведет не только к усвоению конкретного языка, но и приобщению к опыту предков носителя этого языка. "Наследие предков" существует в языке в виде кодов, которые ежедневно используются на всех уровнях языковой системы. Расшифровка этих кодов позволяет понять поведение носителя языка в той или иной ситуации, выбор языковых средств и т. д.» [6, с. 24]. Таким
образом, язык признается не просто зеркалом гендера, а основным инструментом его конструирования.
Язык, по мнению феминисток, фиксирует картину мира с мужской точки зрения, поэтому он не только антропоцентричен (ориентирован на человека), но и андроцентричен (ориентирован на мужчину): язык создает картину мира, основанную на мужской точке зрения, от лица мужского субъекта, с точки зрения мужской перспективы, где женское предстает главным образом в роли объекта, в роли Другого, Чужого или вообще игнорируется.
Изучение лингвистических особенностей феминистских текстов имеет под собой несколько оснований: во-первых, это глубоко укорененная в философии проблема «мужского» и «женского», а во-вторых, значимость темы в контексте философии феминизма.
Существенные различия между феминистским движением России и Запада не могли не отразиться на метафорическом представлении феминистов и их отношений с обществом. Индустриализация, система образования, гражданская война, репрессии привели к тому, что, в то время как на Западе начала формироваться третья волна феминизма, уже постмодернистского и психологического, который говорил о более сложных механизмах дискриминации на психологическом уровне и т. д., в России зарождалась волна «антифеминизма». «Русская женщина устала быть эмансипированной, — пишет А. В. Очкина. — Вовлечение женщин в общественное производство произошло стремительно, и экономика с определенного момента без них обойтись уже не могла, они были уже "встроены" в отраслевую структуру. После войны естественным образом происходит стремительная либерализация семейно-брачных отношений. Женщина оказывается вовлечена в общественное производство и образование и фактически совершенно сексуально свободна, но внутрисемейные отношения, основанные на патриархальной системе, перестроиться еще не успели. И поэтому на жизнь русской женщины была полностью возложена двойная нагрузка: и общественно-трудовая, и семейная» [4]. Именно поэтому концепты не приобретают настолько яркой негативной эмоциональной окраски в русском феминистском дискурсе по сравнению с его американским аналогом.
Наш мир переживает эпоху социальных катаклизмов: в один и тот же промежуток времени военные действия ведутся в разных уголках мира, вследствие чего богатый военный опыт находит свое воплощение в метафорах, функционирующих в разных ситуациях и в разные периоды, превращая их в универсальное и доступное средство осмысления социополитических действий.
Агрессивный и воинствующий характер феминистского движения США не мог не отразиться на феминистском дискурсе России, однако претерпел некоторые изменения, связанные с социокультурным наследием страны, менталитетом русских граждан и историческим прошлым. То, что американский феминистский дискурс осмысляется в военных терминах, наглядно показывает раскол общества, где противостояние является уже ключевым моментом национального сознания. Процесс получения власти в России также не протекает в миролюбивой атмосфере и соотносится с военными действиями, хотя и не такими интенсивными, как в Америке. Ср.: «Вы просто не понимаете, что такое феминизм. Это — борьба женщин за равные права с мужчинами, устранение дискриминации» [14]; Теперь коснемся идеологии феминизации общества: «Настало время, когда женщина должна завоевать права, от нее отнятые, и те, которые она добровольно отдала»; «Мужское начало не захочет добровольно дать женщине законное место, но препятствия закаляют силу, и женщина, отстаивая свои космические права, обретет знание своей мощи...»; «Женщина должна принять борьбу с жизненными препятствиями, чтобы на них закалить свои силы и выявить свою истинную сущность»
Специалисты отмечают, что при моделировании действительности в феминистском дискурсе России модели с концептуальными векторами жестокости, агрессивности, соперничества находят не столь частое применение и носят более спокойный характер. Ср.: «Феминизм не участвовал ни в каких войнах. Он не убивал своих оппонентов. Он не создавал концентрационных лагерей, не морил врагов голодом, не совершал никаких жестокостей. Феминизм боролся за образование, за право голоса, за улучшение условий труда, за безопасность на улицах, за службы ухода за детьми, за социальные пособия, за кризисные центры для переживших изнасилование, за убежища для женщин, за реформы законодательства. Если кто-то говорит: "О нет, я не феминистка", спросите: "Почему? В чем ваша проблема?"» [10]; «Чтобы быть феминисткой или феминистом, не обязательно ложиться под танки, сражаться на баррикадах, стоять на площади с плакатами — это, скорее, карикатурный, навязанный нам образ. Феминизм, если быть точнее, — это внутреннее чутье на неправду и фальшь, это неприятие эксплуатации, социальной несправедливости, лжи. Это — неподдельное стремление к личной реализации, свободе, к равенству. Это чутье свойственно и мужчинам, и женщинам» [8].
В связи с тем что порабощение и унижение сопровождают любые социополитические преобразования в России, широкое применение приобретает метафорическая модель «ЖЕНЩИНА — РАБ». Прагматический смысл данной модели можно сформулировать следующим образом: на протяжении всей истории российское общество существовало за счет молчаливых, беспрекословных и безропотных рабов — женщин. Все это подводит адресата к мысли о том, что жизнь идет не в том русле, что пришло время перемен. Ср.: «Вы говорите о загадке женственности? До тех пор, пока женщина будет оставаться объектом усиленной эксплуатации, унижений и манипуляций, она будет "загадкой". Слуга, раб всегда загадочны и опасны для господина, они всегда скрытая угроза и "темная сторона Луны". Женщины — это негры, чеченцы, "цунарефы" нашего общества. Сексизм — дискриминация по половому признаку — есть своеобразный расизм. Их роднит то, что они есть идеологические орудия господствующих задниц, используемые для подчинения широких масс трудящихся правящим кастам» [11]. В данном контексте актуализируется метафорическая модель «МЫ — ЖЕРТВА», создавая тем самым негативный образ мужчины и описывая «тяжелую женскую долю». Ср.: «Дескать, если бы мужчины держались с женщинами как с мужчинами, женщины бы и стали мужчинами: женщин из них делает наше поведение по отношению к ним, женщина — жертва мужских стереотипов» [15]; «С костями мясо глотали бы — если бы, конечно, мужики их не угнели... не угнетнули... не... в общем, не поработили тыщи лет назад, не поломали им психику» [12].
Поскольку духовность и религия являются неотъемлемыми компонентами многих обществ, религиозная метафора приобретает большое значение в моделировании женского образа в российском феминистском дискурсе. Однако если американские феминистки, опираясь на такие базовые семантические компоненты, как религиозность, истинность, возвышенность и духовность, возводят себя в ранг богини, управляющей миром, то метафора Бога в феминистском дискурсе России является лишь инструментом в борьбе за равные права с мужчинами. Ср.: «Мать, дающая жизнь, имеет право распоряжаться судьбой своих детей. Поэтому голос женщины-матери должен раздаваться в рядах вершителей человеческих судеб» [13]. Вопрос лидерства здесь не представлен, вероятно, потому, что вопрос веры для русской женщины в первую очередь связан с послушанием, смирением и кротостью.
Несмотря на схожий инструментарий метафорических моделей, используемых для манипулятивного формирования представлений о женщине в российском и американском дискурсе, российский феминистский дискурс отличается большей сдержанностью и сравнительным спокойствием. В отличие от американского дискурса и американских женщин с их концептуальным вектором жестокости, агрессивности и соперничества, российский феминистский дискурс менее агрессивен и притягивает к себе больше
душевных и интеллектуальных сил при построении образа женщины и феминистки. Это связано с социокультурным наследием страны, менталитетом и историческим прошлым. Тема смирения и послушания, столь несвойственная американской женщине, звучит в феминистском дискурсе России и находит свое отражение в меньшей категоричности, агрессивности и враждебности. Исключение данных показателей не представляется возможным в связи с тем, что традиции феминистского дискурса США оказывают прямое воздействие на российское движение.
Поскольку социополитическая сфера является важной составляющей национальной культуры, сопоставление систем метафорического моделирования в феминистском дискурсе открывает богатые возможности для изучения языковой картины мира и национальных менталитетов динамично развивающихся сообществ.
Последовательное сопоставление метафорической концептуализации феминистской действительности позволяет выявить доминантные модели метафорической категоризации, ключевые для определенной культуры слова и концепты, найти мировоззренческие точки соприкосновения разных народов и их специфические характеристики, что способствует повышению эффективности межкультурного общения и развитию толерантности в обществе.
Библиографический список
1. Кирилина А. В. Гендер: лингвистические аспекты. М. : Ин-т социологии РАН, 1999. 189 с.
2. Кирилина А. В. Феминистская критика языка // Словарь гендерных терминов / под ред. А. А. Денисовой ; Региональная общественная организация «Восток — Запад: женские инновационные проекты». М. : Информация — XXI век, 2002. С. 232—234.
3. Мид М. Мужское и женское: исследование полового вопроса в меняющемся мире. М. : Рос. полит. энцикл., 2004. 416 с.
4. Очкина А. В. Феминизм меняет сознание женщин. URL: http://www.russia.ru/video/expert_6577 (дата обращения: 14.12.2009).
5. Ревенко Е. С. Гендерно маркированные номинации лиц в лингвоэтническом аспекте : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Владивосток, 2006. 22 с.
6. Супрун А. Е. Лекции по теории речевой деятельности. Минск, 1996. 287 с.
7. Хорошильцева Н. А. Гендерная метафора в современной культуре : автореф. дис. ... канд. филос. наук. Ставрополь, 2003. 19 с.
8. URL: http://fe-mail.ru/politics/what_is_feminism.htm (дата обращения: 18.11.2009).
9. URL: http://grani.agni-age.net (дата обращения: 17.03.2010).
10. URL: http://lurkmore.ru/Феминизм (дата обращения: 04.09.2010).
11. URL: http://www.avtonom.org/lib/theory/kabanos_feminism.html (дата обращения: 08.09.2010).
12. URL: http://www.denisfilimonov.ru (дата обращения: 03.06.2010).
13. URL: http://www.duel.ru (дата обращения: 21.04.2010).
14. URL: http://www.lovehate.ru/Feminism (дата обращения: 25.11.2009).
15. URL: http://www.regions.ru/news (дата обращения: 05.10.2010).
