CC BY
29
УДК 398
Alieva F.A., Cand. of Sciences (Philology), Head of Department of Folklore, The G. Tsadasa Institute of Language, Literature and Art, Dagestan Scientific Centre of Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
Mukhamedova F.H., Doctor of Sciences (Philology), chief research associate, G. Tsadasa Institute of Language, Literature and Art, Dagestan Scientific Centre of Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
THE LAMENTATIONS OF THE PEOPLES OF DAGESTAN: POETIC TECHNIQUES AND MEANS. The article considers poetic features of the lamentations of the peoples of Dagestan. Lamentations belong to genres of funeral and ritual poetry. Originated in ancient times, lamentations have come a long way of its development. They reflect the echoes of archaic beliefs developed by the people since ancient times, going back to the early forms of religious beliefs - paganism, premon-otheistic religions, which eventually underwent modifications, transformed and began to perform the functions of artistic techniques and means. The authors analyze the specific forms of lamentations, and identify their functional features in the general system of ritual and magical funeral rite. In the process of analysis of the actual material it is shown that the poetic means used in lamentations - images, motives, figurative and expressive means (appeals, comparisons, metaphors, personifications, etc.) contribute to the comprehension of the depth of the spiritual world of the people, its worldview and artistic enrichment of the genre nature of lamentations. Key words: funeral rite, genre, lamentations, beliefs, artistic techniques, means.
Ф.А. Алиева, канд. филол. наук, зав. отделом фольклора Института языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Дагестанского научного центра РАН, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
Ф.Х. Мухамедова, д-р филол. наук, гл. науч. сотр. Института языка, литературы и искусства им. Г Цадасы Дагестанского научного центра РАН, E-mail: [email protected]
" В ФОЛЬКЛОРЕ НАРОДОВ ДАГЕСТАНА: ПОЭТИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ И СРЕДСТВА
В данной статье предпринята попытка раскрыть поэтические особенности причитаний народов Дагестана: аварцев, даргинцев, кумыков, лакцев, лезгин, табасаранцев, рутулов, агулов, бежтинцев. В ней освещается жанровая специфика причитаний, выявляются особенности их идейно-художественного и эстетического содержания. Опираясь на научную литературу по теме и анализируя привлеченный фольклорный материал причитаний, авторы статьи дают обобщенную характеристику поэтическим приемам и изобразительно-выразительным средствам, используемым в них. Обосновывается мысль о том, что рассмотренные образы, мотивы, обращения, сравнения, метафоры, олицетворения, способствуют постижению глубины духовного мира народа, его мировоззрения, а также художественному обогащению жанровой природы причитаний. Значительное внимание в статье уделено функциональному значению поэтических приемов и средств в структурном построении произведения.
Ключевые слова: похоронный обряд, жанр, причитания, верования, художественные приемы, средства.
Причитания - один из древнейших жанров в фольклоре народов Дагестана. Причитания относятся к жанрам, которые, сохранив устойчивость традиционной формы, бытуют и в настоящее время. Это поэтические произведения, сложенные по случаю утраты близкого человека. Как отмечает В.П Базанов, «это лирика больших человеческих переживаний, возникшая под впечатлением таких драматических событий, как смерть близкого человека» [1, с. 5]. Поэтическая ткань причитаний по глубине и тонкости описания душевной боли особенно выразительна и психологически насыщена; в них в наибольшей степени проявилось стремление к раскрытию душевных переживаний человека, его внутреннего мира, его чувств и настроений.
Причитания представляют собой богатый материал, позволяющий рассмотреть их познавательную сущность. Они дают немало сведений о национальной жизни народов Дагестана, о важных сторонах их культуры, обычаев, традиций, их религиозных воззрениях.
Изучению причитаний уделялось внимание еще дореволюционными исследователями [2; 3] и др. В последующем причитания были объектом внимания в работах известных российских фольклористов В.И. Смирнова [4], М.К. Азадов-ского [5], В.П. Аникина [6], К.В. Чистова [7] и др. В них рассматривались характер и содержание похоронного обряда и связанных с ним причитаний, их мотивы и функциональные особенности. Практически во всех учебных пособиях [8; 9; 10] даны разделы, посвященные жанру причитаний, в которых приводится описание самого похоронного обряда, анализируются основные типы и формы причитаний, соотносимые с традиционной мировоззренческой основой.
Причитания, равно как и сам традиционный похоронный обряд погребения умерших, исследовались и дагестанскими учеными-этнографами и фольклористами. Так, этнографом С.Ш. Паджиевой (в соавторстве с фольклористом А.М. Аджиевым) опубликована статья, в которой подробно изложено описание обряда захоронения умерших, бытовавший у кумыков, охарактеризованы и тексты причитаний [11]. В работах С.М. Хайбуллаева, А.А. Ахлакова приводится обзор как самого похоронного обряда, известного у аварцев, так и анализ причитаний [12; 13]. В них обстоятельно раскрывается их жанровая характеристика, анализируются изобразительно-выразительные средства, выявляется мировоззренческая основа причитаний. Причитаниям посвящены самостоятельные разделы и в серии национальных очерков устно-поэтического творчества: аварцев [14], даргинцев [15], кумыков [16], лакцев [17], лезгин [18], табасаранцев [19], а также и малочисленных народов - рутулов, агулов, цахуров [20], бежтинцев [21]. Отдельным разделом под названием «Поэзия скорби» представлены похоронные причитания в коллективном труде «Традиционный фольклор народов Дагестана» [22, с. 168 - 181].
Похоронный обряд у многих народов Дагестана за некоторыми незначительными различиями в основном имеет сходные черты. У аварцев, даргинцев, кумыков, лезгин, лакцев и других народов после смерти человека в доме покой-
нога поднимается плач, организуется место соболезнования - отдельно мужчин (во дворе) и женщин (в доме). У аварцев место сбора мужчин перед домом называется «Кверкьолеб бак1» («Место, где подают руку»). Взрослые мужчины пожимают руки самым близким покойного (отцу, сыну, брату) и выражают им свои соболезнования следующими устоявшимися формулами: «Да продлится жизнь оставшихся в живых», «Да облегчится участь покойного»). Другие формы соболезнования - объятия, тем более слезы - не допускаются [13, с. 13].
У даргинцев, так же как и у других народов Дагестана, всегда ценилось умение ярко причитать, с большой эмоциональной силой выражать чувство скорби. В народе считалось, что громко высказать свою боль и печаль, уметь достойно причитать, значит проявить уважение к покойнику и осветить дорогу к вечному покою. Вместе с тем в ряде даргинских сел считалось, что от чрезмерного оплакивания и проливания слез покойному становится только хуже. При всем единообразии традиции проведения похоронного обряда в различных районах даргинцев, в них все же обнаруживаются и некоторые отличительные особенности. Например, в сел. Уркарах известен обычай, сохранившийся и по сей день, -ношение в жару в траурные дни овечьего тулупа. Здесь мать, похоронившая сына, нередко произносит клятву-зарок: год не снимать овечий тулуп, и в этом селении нередко во время траура можно видеть в изнуряющую жару женщин в овечьих шубах. Как бы отголоском этой ритуальной традиции служит проклятие «Буц1арил барх1и х1ечил х1яка каммабигьаб!» - «Чтоб ты в жару носил тулуп!» [15, с. 36 - 37].
С этой же ритуальной традицией сходен и кумыкский обычай ношения в селениях (летом и зимой) «близкими родственниками покойного верхней одежды и оружия, которые они не снимают даже ночью. Жена покойного годами спит в верхней одежде на войлоке, живет в темной комнате» [16, с. 51]. Похоронный обряд у кумыков представляет собой устоявшийся цикл, нарушение которого вызывало в народе негативное отношение. Женщины оплакивали покойного в специально отведенных для этого помещениях, мужчины собирались во дворе. Оплакивание покойного у кумыков нередко осуждалось, ибо это противоречило как исламу, так и суровым обычаям края.
С.Ш. Гаджиева и А.М. Аджиев пишут: «Особый интерес у кумыков представляет обряд, известный под названием «шахалай» (шагьалай) - своеобразное похоронно-ритуальное шествие и танец вокруг покойника» [11, с. 48 - 50]. Этот обряд совершался преимущественно по случаю гибели молодого человека, когда смерть была насильственной. У южных, средних и северных кумыков он имел свои отличия. Обряд «шахалай» и все действа, сопровождающие его, отражают древнейший обычай захоронения, и в настоящее время он забыт, можно сказать, практически не проводится.
Важнейшим атрибутом похоронного обряда многих народов Дагестана по мусульманским канонам является чтение молитв. К умирающему приглашали муллу или человека, который читал 36-ю суру Корана, «йасин». По мусульман-
000001530132
ской религии того, кто не услышит эту молитву, причисляли к неуверовавшим в Аллаха. Во время чтения йасина мулла время от времени капал в рот умирающему холодную воду, также прикладывалась ко лбу влажная ткань (полотенце или носовой платок), т. к. считалось, что у умирающего высыхает в горле, и он испытывает жажду [23, с. 38 - 39].
После похорон чтение молитвы муллой на кладбище продолжается до 40 дней. В последнее время у мусульман часто отмечается и 52 дня.
Похоронно-обрядовая поэзия, сопровождающая ритуал захоронения умерших как выражение семейного горя, связанного со скорбными и трагическими событиями, обусловленными житейскими потребностями горцев, зародилась в глубоком прошлом на основе древнейших архаических верований. В процессе своего длительного исторического бытования она стала вбирать в себя более поздние религиозные представления. Во многих причитаниях, известных у разных народов Дагестана, обнаруживается смешение религиозных форм, их синкретизм, переплетение ранних архаических воззрений (языческих, зороастрий-ских) с поздними, мусульманскими.
Причитания в фольклоре народов Дагестана как неотъемлемая составляющая часть традиционного похоронного обряда также прошли длительный исторический путь своего развития, в процессе которого постепенно накапливался опыт многих поколений. Изначально основанная на целом комплексе древних представлений, исполненных ритуально-магического смысла, связанных как с языческим культом предков, так и с другими архаическими воззрениями, причитания со временем включают в себя религиозные мусульманские представления. Такие понятия как вера в загробную жизнь, в потусторонний мир, бессмертие человеческой души, ожидание Судного дня и др. вошли в структуру причитаний, воплотившись в ряд художественных образов, изобразительно-выразительных средств. ГА. Гаджиев пишет: «В лезгинских верованиях, связанных с обрядом погребения, популярны такие мусульманские персонажи, как изымающий душу человека архангел Азраил и другие, допрашивающие умершего ангелы - Мункир и Накир. Широко распространено также представление о рае - «женет», аде -«жегьнем», а также представления о грядущем страшном суде, которое соответствует учению ислама» [23, с. 32]. Эти же понятия фигурируют и в причитаниях других народов Дагестана.
Причитания народов Дагестана тематически разнообразны. Среди них выделяются следующие циклы, сложившиеся по случаю гибели: отца, матери, брата, сестры, дяди и других близких родственников. В причитаниях, сложенных по случаю гибели отца, мужа или брата на войне, либо по случаю трагической утраты близкого в молодом возрасте, чувство горечи выражено особенно эмоционально. Воспроизводя глубокие психологические переживания, причитания подчеркивают драматичность переживаемых страданий, тем самым усиливают поэтическую составляющую похоронного обряда.
А.А. Ахлаков, характеризуя особенности бытования причитаний у аварцев, подчеркивал, что, выражая скорбные чувства человека, причитания содержали в себе анимистические и магические представления. «Это отдельные элементы, которые, по-видимому, в древности являлись отражением веры человека в магическую силу слова... К примеру, таковы поэтические формулы, характерные и для плачей других народов, как отрицание смерти, обращение к покойнику встать из могилы, призыв к силам природы оживить его, картины предсказания смерти, вещие сны и др. Образцом плача-символа с вещим сном, может служить следующий текст: «...Я видела во сне / Белого коня посреди двора. / Затем видела во сне / Белую поклажу на коне. / Я видела во сне / Полный дом соловьев / Я видела во сне / Полную крышу ворон» («Дида макьилъ бихьана / Азбар бакьулъ хъах1аб чу. /Цинги макьилъ бихьана / Чода т1ад хъах1ал гъирал. /Дида макьилъ бихьана / Рукъ ракъанда ицц баккун / Цинги макъил ихьана / Рукъ ц1урал булл-бул х1анч1и») [13, с. 16 - 17]. Затем поясняется метафорический смысл сна: «белый конь» означает носилки, на которых обычно у мусульман несут умершего хоронить; «белая поклажа на коне» - саван, в который заворачивают тело; «полный дом соловьев» - женщины, сидящие в «Доме слёз»; а «вороны, сидящие на крыше» - это мужчины, пришедшие на соболезнование. Одним словом, дается символическое описание смерти и погребального обряда
Особую красочность, яркость и выразительность в причитаниях придают широко используемые в них традиционные приемы песенной лирики - обращения, сравнения, метафоры, художественные параллелизмы и другие изобразительно-выразительные средства. Так, в поэтическую ткань причитаний входит целый ряд обращений: к Аллаху, к умершему с просьбой встать, открыть глаза, вымолвить слово, а также к окружающим, к природе и т. д. Подобные обращения присутствуют во многих причитаниях кумыков, лакцев, рутулов, лезгин. Например, одно из кумыкских причитаний сестры по умершему брату «Ваях» («Ваягь»), состоящее из целого ряда обращений к покойному, начинается и завершается упоминанием Аллаха: «Аллах воистину разгневался на нас!.. /.Не вопить ли в суматохе? / Это ты, оказывается, упал (замертво), / Почему мы с этим смирились? / Моей матери, ох, сын! / Больше не родится, больше не умрет! / В этот мир больше не вернется! / Медовое чрево моей матери опустело, / Когда увидела тебя (мертвым), / Отныне после смерти твоей / Да исчезну я из этого мира, будто и не было меня! / Аллах воистину разгневался на нас!» («...Аллагьны герти ачуву чыкъгъан экен оьзюбюзге! /Вуя-гьарай, гьараймеди?! /Сен экенсен йыгъ-ылъан! / Къарап неге, вай, турабыз?! / Къабул неге, вай, болабыз?! / Сыдырып алгъан ерге, гьейлер, эт гелир, / Юлкъуп алгъан ерге, гьейлер, чач гелир. /
Мени анамны, вай, уланы! / Дагъы тувмас, дагъы оьлмес! / Дюньялагъа дагъы айланмас! /Анамны бал къурсагъы бошалды, /Сени къарап, вай, гёргенде... / Энниден сонг, сенден сонг, / - Яшынайым дюньяларда ёкъ йимик! / Аллагьны герти ачуву чыкъгъан экен оьзюбюзге!») [24, с. 419 - 420].
Здесь подчеркивается мысль о том, что смерть брата случилась по воле бога, который за что-то разгневался на покойного (на его семью, близких) и ниспослал это тяжкое испытание.
Подобные обращения иногда носят развернутый характер, в них могут быть воссозданы и подробности состояния души причитающего и характеристика самого умершего. Примечательно, что нередко в обращениях к умершему включаются не только мотивы возвеличивания героя, его личных качеств, но и проклятия в адрес тех, кто виновен в гибели парня в расцвете лет Так, в кумыкском причитании по сыну, убитому врагом в обращении к тому, по чьей вине погиб сын, звучат следующие проклятия: «Пусть его тела белый саван не коснется! / Пусть его люди о случившемся не узнают! / Пусть над ним зарежут щенка! / Пусть в его дворе тазияты не убудут! / Пусть стоящих там и людей его [родственников] не останется!» «Этине акъ гебинлер тиймесин!/Адамлары не болгъанны бил-месин! / Уьстюнде кюляй бала союлсун! / Абзарында тазият кем болмасын! / Эретургъан адамы да къалмасын!» [24, с. 379]. Основной смысл этих проклятий означал, чтобы виновник в смерти сына был похоронен без исполнения общепринятых у мусульман похоронно-ритуальных действий.
Нередко композиция причитаний выстраивается в развернутых монологах, построенных в вопросительной форме. Они могут состоять из целой вереницы вопросов, на которые, по сути, и нет ответа. Так, в кумыкском «Причитании по брату, умершему от ран» сестра, оплакивающая брата, горько причитает и задает вопросы: «.В день, когда ты родился, разве / Было тебе предписано Аллахом! / Умереть от руки того врага?! / На тебя такая беда обрушилась, брат мой, / С кем мне эту беду перенести?! / С горячо любимым братом я рассталась, / [О,] мусульмане, куда мне теперь идти [от горя]? («Аналардан тувгъан гюнде / Сагъа Аллагь язгъанмы, / Ол душманны къолундан оьлер деп?! / Сагъа шулай къыйын гелип, амалым, / Ол къыйынны кимлер булан кютейим?! / Кёп сюеген амалымдан айрылдым, /Бусурманлар, энни къайда гетейим?! / Сагъа этгенге, жан амалым, Гьакъ этсин!») [24, с. 426-427]. Здесь же, как видим, звучит и обращение ко всем с отчаянным вопросом, как ей дальше жить, что делать.
В причитаниях часто встречаются обращения к покойным с пожеланием попасть в рай. В агульском причитании «Джан, родная мама!» дочь, оплакивая умершую мать, обращается к ней: «.Как ты истощала! / Как ты высохла! / Оставлять умерших дома обычая нет, / Счастливого пути тебе! / Да попадешь ты в райский сад! / Джан, родная мама!» («...Вун фидах1ан ц1уруни! /Вун фидах1ан рукъуни! /Атас аьдат адава, /Вири рекъягъ урхьурай! /Вун джейн аттинбагь дихьурай! /Джан аьзиз баб!») [24, с. 360].
В другом агульском причитании «О, мама!» дочь спрашивает у умершей матери, как она поступит в Судный день, выдержит ли: «О, мама! Положили тебя в могилу, / Оказалась ты в оковах (т.е. в каменных стенах), / Большое горе будет на душе. / Вера ислам что скажет? / Если не выдержишь допроса в Судный день, / Что сделаешь мама?!» («Я баб! / Ик1уни вун нюкьари, /Архьуни вун рукьари. / Ругун тепе хьаси вартал, / Эхе дагьархьаси джан дил. / Иман ислам фи пучин? /Пас дахьучин вай на х1ал, /Леви и, баб?!») [24, с. 360].
В обращениях к умершему оплакивающая дает ему советы, как вести себя на том свете, что говорить при встрече с умершими родственниками. В лезгинском плаче мать, обращаясь к покойному сыну, причитает: «.Такие молодые, как ты, там тоже есть, / Если у тебя будут расспрашивать (о живых), / Ответь: Все в тумане [в жизни], / Все время, дожди идут, / Скажи, джан, матери!.. / Я никого не видел, / И меня никто не видел, / Скажи, джан, матери!» («Вун хьтин жигьилар гьанамадава, /Вавай хабар кьурт1а - /Игисна цифава /Илигна хумул къвазава. /Лагь, ч1ан дидедин!.. /Я зун касдизни акунач, /Я зазни касс акунач /Лагь, ч1ан дидедин!..») [18, с. 48].
Как видим, в этом причитании присутствуют просьбы при встрече с покойными на том свете не рассказывать им о земной жизни, о том, что происходит с живыми. А.М. Ганиева подчёркивает, что это как бы «своеобразное суеверное «вето», боязнь того, что мертвые придут с того света, чтобы общаться с живыми людьми в результате чего и они могут приобщиться к покойникам» [18, с. 49].
По эстетической ценности, глубине излитых чувств, силе психологического воздействия причитания по умершему брату, особенно выразительны и эмоциональны. Смерть родных - отца, матери, сестры, дяди и др. - это большое горе для близких, но потеря брата для сестры - это невосполнимая утрата, которая очень горестна и ни с чем не сравнима. Не случайно у многих народов Дагестана бытует суждение, что мужа всегда можно найти, сына - всегда можно родить, а брата ни найти, ни родить невозможно.
В причитаниях, посвященных гибели брата, содержатся устойчивые формулы, общие места, клише, образные фрагменты и другие средства художественной выразительности, отработанные многовековой практикой их исполнения. Такие причитания очень эмоциональны и выразительны в передаче психологического состояния, связанного с чувством глубокой утраты. Особенность их состоит в том, что они выстроены в форме излияния души, оплакивающая просит у Всевышнего помощи, ищет утешения и успокоения. Приведем одно из таких причитаний, известных у даргинцев (кубачинцев). «.Случившееся большое горе сердце мое прожгло, / Почернел весь мир, сердце опечалилось, / Почему я не
умерла, о, мой любимый брат! / Зачем мне этот мир, будь он из червонного золота? / Когда нет моего брата, мне ничего не надо! / Ой, Аллах, мой Аллах, мой Всевышний Аллах! / Пусть умрет сестра, мой брат, мой любимый брат!» («...Хеха-сиб бачьиб бала ук1е бец1акъай дила, /Цутте бухакъай дуна, мяг1тал бухакъай ук1е, / Ду сили йибк1ек1адва, еа дила викку уцце? / Се бакьидан йе дуна, мад мутила бухая? /Дила уцце ливаккеал, сеч1у аккеал южилла! /Гьай Аллагь, дила Аллагь, дила чивазив Аллагь! / Юцце йибк1, дила уцце, дила виккузив уцце!») [24, с. 397 - 398].
В приведенном причитании, как и во многих других, композиционно построенных в форме монолога, встречаются выражения, которые стали «общими местами», устойчивыми фразеологическими оборотами («Почему я не умерла, мой брат?», «Пусть умрет твоя сестра» и т. д.), усиливающими его эмоциональное звучание. Оплакивая брата, сестра отказывается от всего мира, который для неё почернел, она ничего не хочет - ни червонного золота, ни жизни на земле. Это трогательное причитание, исполненное трагических нот и переживаний, берет за душу, волнует сердце и вызывает чувство непомерного сострадания к оплакивающей.
Причитания очень выразительны и благодаря обилию символов, метафор, которые органически входят в ткань текста, дополняют его и художественно обогащают. Следующее рутульское причитание, созданное на азербайджанском языке также посвящено гибели брата: «На этой горе снег пусть не выпадет, / Если выпадет - пусть не растает / Пусть даже далекий мусульманин / С братом своим не расстанется! / Азраил мою душу заберет, / Желания в душе останутся. / Что [Азраил] душу заберет, не боюсь, / Жаль, умер брат, одна я осталась! / О, Аллах, где же мой любимый брат?» («Бу дагъда къар ягъмасын, /Ягъан къар эритмесин. / Гьеч бенде муьсуьлманлер / Къардашдан айрылмасын. /Азраил джаным алыр, /Арзуман джанда къалыр. /Джан алмахдан къорхмырам, / Къар-дашы оьлуьб къалдым! /Гьай, Аллагь, гьаны менин къардашым?») [24, с. 440].
Чувство горечи по случаю утраты сына звучит особенно выразительно благодаря символам, метафорам, образным сравнениям и в следующем даргинском причитании: «Земля укрывшая тебя, / Пусть превратится в рис и / Птицами [спустившимися] с неба / Пусть [рис] будет съеден. / Доски, укрывшие тебя, / Пусть превратятся в книгу Коран, / Которая учеными Мекки / От начала до конца будет прочитана... / От нисходящих светлых лучей / Пусть светлую могилу он найдет
Библиографический список
/ Чтоб этот мир позабыть, / Пусть будет послан ему рай!» («Этти чихъакьив г1янчча / Агандел ц1уба биринж, / Гьавала ахьлиг1нали /Луц1унни, дучахана. / Этти чидиццур кьуркьли / Агав кьуръанна тахьтар. / Маккала г1ялимтали / Гьар к1аппар делч1ахана... /Чикадиццул шала нур /Хяв шалали дарккаби. /Гьеж дуне хъумертижил /Деккав дурхъа алжана») [24, с. 370 - 371].
По степени выразительности, глубине чувств и образности к предыдущим причитаниям очень близок и лакский текст: «Ой, люди, вокруг сидящие!..» / Ой, люди, вокруг сидящие! / Что за беда свалилась на мою голову?! / Нет сына, ушел по дороге, откуда нет возврата, / Ушел в село без ворот, / Ушел в комнату без дверей и окон, / Поспешил сесть на деревянного коня, / Лестница вернулась, сам не вернулся». / «Аман, агьали, лагма цири! /Ва ци балари ттул бак1рач1ан бувк1сса?! / Акъассар арс, лавгссар зана къаик1ай ххуллийх, / Лавгссар нузкьунт-ту дакъа шяравун, / Ч1авахьулу-нузкьун дакъа къатлувун, / Т1аннул чай бурт-ти ик1ан анаварну ивк1ун ур, / Чуртту зана хьунни, цува зана къавхьунни» [24, с. 378 - 379].
Под емкими метафорами здесь подразумеваются отдельные стороны (детали) похоронной обрядности у мусульман «...ушёл в комнату без окон и дверей» - имеется ввиду, что похоронен в могиле; «.деревянный конь» - это лестница, на которой покойного несут на кладбище.
Итак, причитания относятся к древнейшим жанрам семейно-бытовой обрядовой поэзии народов Дагестана. По глубине и выразительности чувств, по силе эмоционального воздействия, высокой художественности и поэтичности причитания являются одним из богатейших жанров в фольклоре народов Дагестана. Зародившись в глубокой древности, причитания прошли длительный путь своего развития и послужили ценнейшим источником для изучения истории народа, его психологии, дум, чаяний и устремлений, нравственно-этических и эстетических представлений народа.
Причитаниям свойствен сугубо импровизационный характер; они живучи и слагаются по каждому конкретному случаю. Ни один текст не повторяет другой, в силу чего причитания характеризуются большим тематическим многообразием и художественным совершенством. В них проявляются тончайшие нюансы человеческой души, связанные с потерей близкого человека, выражению которых во многом способствует используемый в них богатейший арсенал поэтических приемов и средств.
1. Базанов В.Г. Русская народно-бытовая лирика: Причитания Севера в записях В.Г. Базанова и А.П. Разумовой. Москва - Ленинград: Издательство АН СССР 1962: 598.
2. Данилов В. Носители похоронных причитаний в Малороссии. Киевская старина. 1905; № 4: 31 - 32.
3. Успенский Д.И. Похоронные причитания. Этнографическое обозрение. 1892; 2-3: 98 - 111.
4. Смирнов В.И. Народные похороны и причитания в Костромском крае. Второй этнографический сборник Костромского научного общества по изучению местного края. Вып. XV. Кострома, 1920: 21 - 126.
5. Азадовский М.К. Ленские причитания. Статьи о литературе и фольклоре. Москва - Ленинград: Худож. лит., 1960: 114 - 174.
6. Аникин В.П. Причитания. Русское устное народное творчество. Москва: Высшая школа, 2001: 203 - 223.
7. Причитания. Вступ. ст. и примеч. К.В. Чистова; подг. текста Б.Е. Чистовой и К.В. Чистова. Ленинград: Сов. писатель, 1960: 434.
8. Аникин В.П., Круглов Ю.Г. Русское народное поэтическое творчество. Ленинград: Просвещение, Ленингр. отделение, 1987: 479.
9. Русское народное поэтическое творчество: учебное пособие для пед. ин-тов. Москва: Высшая школа, 1978: 440.
10. Чичеров В.И. Русское народное творчество. Москва: Издательство МГУ, 1959: 525.
11. Гаджиева С.Ш., Аджиев А.М. Похоронный обряд и причитания кумыков. Семейный быт народов Дагестана в XIX - XX вв. Дагестанский этнографический сборник. Махачкала, 1980: 47 - 67.
12. Хайбуллаев С.М. Аварская народная лирика. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1973: 60 - 82.
13. Научное наследие А.А. Ахлакова в рукописях. Сост. Ф.А. Алиева; отв. ред. Ф.Х. Мухамедова. Махачкала, 2017: 13 - 37.
14. Халидова М.Р Устное народное творчество аварцев. Махачкала, 2004.
15. Абакарова Ф.О., Алиева Ф.А. Очерки устно-поэтического творчества даргинцев. Махачкала, 1999: 36 - 55.
16. Аджиев А.М. Устное народное творчество кумыков. Махачкала, 2005.
17. Халилов Х.М. Устное народное творчество лакцев. Махачкала, 2004.
18. Ганиева А.М. Очерки устно-поэтического творчества лезгин. Москва: Наука, 2004.
19. Курбанов М.М. Душа и память народа: Жанровая система табасаранского фольклора и ее историческая эволюция. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1996.
20. Ибрагимова Ф.М. Устно-поэтическое творчество рутулов, агулов, цахуров. Отв. ред. А.М. Аджиев. Махачкала: ИЯЛИ ДНЦ РАН, 2018: 129 - 165.
21. Гаджиев ГА. Пережитки древних представлений в похоронно-погребальных обрядах лезгин. Семейный быт народов Дагестана в XIX - XX вв. Дагестанский этнографический сборник. Махачкала: Тип. Даг. филиала АН СССР 1980: 29 - 47.
22. Традиционный фольклор народов Дагестана. Москва: Наука, 1991.
23. Халилов М.Ш. Язык, фольклор и этнография бежтинцев. Москва: Институт перевода Библии, 2017: 452 - 492.
24. Свод памятников фольклора народов Дагестана: в 20 т. Под ред. М.И. Магомедова. Т. 6: Обрядовая поэзия. Сост. Х.М. Халилов, Ф.А. Алиева; отв. ред. А.М. Аджиев. Москва: Наука, 2017.
References
1. Bazanov V.G. Russkaya narodno-bytovaya lirika: Prichitaniya Severa v zapisyah V.G. Bazanova i A.P. Razumovoj. Moskva -Leningrad: Izdatel'stvo AN SSSR, 1962: 598.
2. Danilov V. Nositeli pohoronnyh prichitanij v Malorossii. Kievskaya starina. 1905; № 4: 31 -32.
3. Uspenskij D.I. Pohoronnye prichitaniya. 'Etnograficheskoe obozrenie. 1892; 2-3: 98 -111.
4. Smirnov V.I. Narodnye pohorony i prichitaniya v Kostromskom krae. Vtoroj 'etnograficheskij sbornik Kostromskogo nauchnogo obschestva po izucheniyu mestnogo kraya. Vyp. XV. Kostroma, 1920: 21 -126.
5. Azadovskij M.K. Lenskie prichitaniya. Stat'io literature i fol'klore. Moskva -Leningrad: Hudozh. lit., 1960: 114 -174.
6. Anikin V.P. Prichitaniya. Russkoe ustnoe narodnoe tvorchestvo. Moskva: Vysshaya shkola, 2001: 203 -223.
7. Prichitaniya. Vstup. st. i primech. K.V. Chistova; podg. teksta B.E. Chistovoj i K.V. Chistova. Leningrad: Sov. pisatel', 1960: 434.
8. Anikin V.P., Kruglov Yu.G. Russkoe narodnoe po'eticheskoe tvorchestvo. Leningrad: Prosveschenie, Leningr. otdelenie, 1987: 479.
9. Russkoe narodnoe po'eticheskoe tvorchestvo: uchebnoe posobie dlya ped. in-tov. Moskva: Vysshaya shkola, 1978: 440.
10. Chicherov V.I. Russkoe narodnoe tvorchestvo. Moskva: Izdatel'stvo MGU, 1959: 525.
11. Gadzhieva S.Sh., Adzhiev A.M. Pohoronnyj obryad i prichitaniya kumykov. Semejnyj byt narodov Dagestana v XIX -XX vv. Dagestanskij 'etnograficheskij sbornik. Mahachkala, 1980: 47 -67.
12. Hajbullaev S.M. Avarskaya narodnaya lirika. Mahachkala: Dagknigoizdat, 1973: 60 -82.
13. Nauchnoe nasledie A.A. Ahlakova v rukopisyah. Sost. F.A. Alieva; otv. red. F.H. Muhamedova. Mahachkala, 2017: 13 -37.
14. Halidova M.R. Ustnoe narodnoe tvorchestvo avarcev. Mahachkala, 2004.
15. Abakarova F.O., Alieva F.A. Ocherki ustno-po'eticheskogo tvorchestva dargincev. Mahachkala, 1999: 36 -55.
16. Adzhiev A.M. Ustnoe narodnoe tvorchestvo kumykov. Mahachkala, 2005.
17. Halilov H.M. Ustnoe narodnoe tvorchestvo lakcev. Mahachkala, 2004.
18. Ganieva A.M. Ocherki ustno-po'eticheskogo tvorchestva lezgin. Moskva: Nauka, 2004.
19. Kurbanov M.M. Dusha ipamyat' naroda: Zhanrovaya sistema tabasaranskogo fol'klora i ee istoricheskaya 'evolyuciya. Mahachkala: Dagknigoizdat, 1996.
20. Ibragimova F.M. Ustno-po'eticheskoe tvorchestvo rutulov, agulov, cahurov. Otv. red. A.M. Adzhiev. Mahachkala: lYaLI DNC RAN, 2018: 129 -165.
21. Gadzhiev G.A. Perezhitki drevnih predstavlenij v pohoronno-pogrebal'nyh obryadah lezgin. Semejnyjbytnarodov Dagestana v XIX-XX vv. Dagestanskij 'etnograficheskij sbornik. Mahachkala: Tip. Dag. filiala AN SSSR, 1980: 29 -47.
22. Tradicionnyj fol'klor narodov Dagestana. Moskva: Nauka, 1991.
23. Halilov M.Sh. Yazyk, fol'klor i etnografiya bezhtincev. Moskva: Institut perevoda Biblii, 2017: 452 -492.
24. Svod pamyatnikov fol'klora narodov Dagestana: v 20 t. Pod red. M.I. Magomedova. T. 6: Obryadovaya po'eziya. Sost. H.M. Halilov, F.A. Alieva; otv. red. A.M. Adzhiev. Moskva: Nauka, 2017.
Cmamta noomynuna b pedannurn 22.11.18
УДК 82
Ali-Zadeh F.A., postgraduate, Baku Slavic University (Baku, Azerbaijan), E-mail: [email protected]
SOCIOCULTURAL REFORMS AND THE PROBLEM OF FREE SPEECH (BASED ON THE "HAYAT"1). In the early 20th century straining of the socio-political processes in Russia resulted in demonstrations and strikes that eventually led to signing of the Manifesto by the ruling circles. The Manifesto signed by the government led to a series of reforms. Freedom of speech, press, conscience, assembly and union, as well as inviolability of person and property and other matters were promised to the people. The revolution of 1905, a number of authorities given to the people by the Tsar and its impact on the socio-political life of the country, the ongoing processes in the country were reflected on a regular basis in the "Hayat", where these issues have been studied based on the facts. Key words: Manifesto of October 17, Ahmad bey Aghayev, Ali bey Huseyn-Zadeh, freedom of conscience, First Duma, deputies.
Ф.А. Ализаде, диссертант, Бакинский славянский университет, г. Баку, Азербайджан, E-mail: [email protected]
СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЕ РЕФОРМЫ И ПРОБЛЕМА СВОБОДЫ СЛОВА (НА ОСНОВЕ ГАЗЕТЫ «ХАЯТ» ("H9YAT"))
Обострение социально-политических процессов в России начала XX завершилось митингами и забастовками, что в результате привело к подписанию манифеста со стороны правящих кругов. Манифест, подписанный государством, стал причиной проведения ряда реформ. Народу были обещаны свобода слова, печати, совести, собрания, неприкосновенность личности и имущества и т.д. В газете «Хаят» («Hsyat») регулярно отображались темы революции 1905-го года, процессов, проходящих в стране, ряда полномочий, предоставленных народу царем и влияние этого на социально-культурную жизнь народа. Данная статья была исследована на основе этих вопросов.
Ключевые слова: Манифест от 17 октября, Ахмад бек Агаев, Али Бей Гусейн-Заде, свобода совести, Первая Дума, депутаты.
In the early XX century social and political processes taking place in Russia as well as in Azerbaijan, the mass strikes conducted by workers, deterioration of living conditions of the peasants and thus, unrest stirred up by them rather exacerbated the situation in the country. Strikes spread across the country led the Tsarist Russia to make significant steps. The Manifesto of October 17, 1905 was one of the most important steps taken by Russia. Undoubtedly, the occurred processes were reflected in the press as well. According to the opinion of Hasan bey Zardabi, the founder of Azerbaijan's national press, "The press is a mirror of the given period, time". Approaching the matter from this aspect it is necessary to note that indeed all the socio-political processes taking place in Russia, as well as in Azerbaijan were regularly enlightened in the press in the early XX century.
The Russian text of the Manifesto of October 17 issued by Tsarist Russia was published in the 42nd issue of the "Бакинские губернские ведомости"2 (1894 -1916) on October 22. Initially this Manifesto was met mainly with satisfaction in Baku, which was one of the flashpoints of the revolutionary movement encompassing Russia entirely. A sense of hope was formed by the promises about freedom of speech, press, conscience, assembly, association, etc., as well as inviolability of person and property, and the people's participation in the State Duma and governing the country [1, p.172 -173]. The translation of the Manifesto into the native language was published in the "Hayat" on October 25. The Azerbaijani translation of the Manifesto was made by Ahmad bey Aghayev, who previously was the editor of the "Hayat", then that of the "Irshad". The Arabic translation of the text was entrusted to Mufti of Transcaucasia Huseyn Afandi Gayibov.
The "Hayat" wrote about it: "At the request of the Vicar Caucasian Clerical Office, the "Hayat" newspaper office sent "The New Code of Laws" translated by our editorial director Ahmad bey Aghayev to the Caucasian governors in order to distribute it among the Muslim villages". Mufti of Transcaucasia His Excellency Huseyn Afandi Gayibov undertook translation of "The Code of Laws" into Arabic. The translation will be distributed among Dagestan villages" [2, 11 August, 1905].
The author of the Manifesto was political figure Sergei Yuliyevich Witte, who was the Prime Minister of the tsarist government from 1890 to 1906 [3, p. 614].
Let us look over some moments from the Manifesto: " ... We entrust the government with our unyielding and steady wantage to give people freedom of the individual, freedom of conscience, freedom of speech, and freedom of association. To ensure the population's participation in the Duma it is necessary to involve immediately even the class absolutely deprived of the right to be elected, as well as to note the further
' The name of the newspaper is translated into English as "Life".
2 It is translated into English as "Baku Provincial Bulletin".
development of the basis of the right to be elected in the newly established code of laws" [2, 25 October, 1905].
Ali bey Huseyn-Zadeh, the editor of the "Hayat" compared the events occurred in the Russian state with one of the articles on nature study by Hasan bey Zardabi. According to him, cerebral vessels are the factor of a human body that puts all the human body in motion, and he compared this factor with the occurring events: roads and railways were shown as compared to blood vessels, while posts and telegraph wires as cerebral vessels. He explained the reason, why during demonstrations the revolutionaries mainly demanded to shut down railways, posts and telegraph wires by the fact that railways met all the needs of the country and everything was brought by rail. Some information was transmitted by telegraph and post. Ali bey Huseyn-Zadeh wrote: "The class of revolutionaries have cognized the value of these two powers long ago. They realized that the importance of these two powers was above a soldier and army. The soldier is a simple tool and part of a body! They cannot move nor do anything without blood" [3, p. 118 -119].Events that occurred in different regions of Russia, as well as in Azerbaijan were published daily in the "Hayat", while there was interruption in activity of railways, posts and telegraph wires, which was replaced by strikes.
From newspaper reports: "Telegraph news".
This time the railroad strike prevents work in Baku oil fields. As! Most things sent for the fields were left in the railway areas" [2, October, 1905]. The people welcomed freedom given by Tsarist Russia with pleasure. Gatherings were held and meetings were conducted. People of various strata took part in these strikes. The people hoped. They hoped that as a result of the reforms, ensuring improvement of their lifestyles, to be implemented very soon the people's living conditions would be improved, and the solution of problems like carrying out new reforms on the quality of education, on application of mother-tongue-based education system at schools, as well as on development of industry and agriculture, etc. would prove their values. As we mentioned above, demonstrations, meetings, gatherings were held during the period before and after the Manifesto of October 17, people of various strata demanding their rights from the ruling circles.
"Azerbaijani entrepreneurs' and intellectuals' inclinations to opposition started to manifest themselves. The national entrepreneurs' and intellectuals' most active representatives realized that events, which had started in Russia, were the beginning of an important period in the lives of the peoples, living on the national outskirts of the empire" [4, p. 58]. On December 16 in 1905 a meeting comprising Baku landowners, entrepreneurs and rich folk was held in the city park, where a number of representatives
