CC BY
45
УДК 821.161.1 Л. Н. Капуцына
ЖАНР ОДЫ В ТВОРЧЕСТВЕ В. П. ПЕТРОВА: ТРАДИЦИОННОЕ И НОВАТОРСКОЕ
Статья посвящена проблеме соотношения традиционного и новаторского в оде В. П. Петрова. Рассмотрен вопрос причины и смысла обращения поэта к одической ломоносовской традиции в неблагоприятное для жанра время. Определена степень следования ей: оставаясь в русле традиции, Петров идёт по пути гиперболизации всех одических приёмов. Особое внимание в статье уделяется выявлению новаторского начала в создании В. П. Петровым образа высокого адресата. Определена смысловая доминанта его од: прославление новой государственной идеологии, аспекты которой выявлены в текстах од Петрова и представлены как целостная концепция. Проанализированы особенности поэтики Петрова, в том числе строфические эксперименты как способ усиления пафоса и динамизма торжественной оды.
Ключевые слова: история русской поэзии, русская поэзия XVIII века, Василий Петров, классицизм, торжественная ода, одическая традиция.
DOI: 10.24412/2227-1384-2021 -243-67-83
Проблема соотношения традиционного и новаторского в оде В. П. Петрова на протяжении трёх столетий вызывала споры в среде критиков и литературоведов. Более устоявшимся, по крайней мере, до последнего времени, оказалось мнение об эпигонском характере его одической поэзии [5].
Следование Петрова одической традиции очевидно, но, по мнению И. З. Сермана, было оно «в преувеличенном виде» [8, с. 89]. Именно это качество од Петрова вызвало основные претензии к поэту и насмешки над стилем его од. Возникает вопрос: это преувеличение — результат подчёркнутого, а по существу, рабского (в контексте литературы — эпигонского) подражания Ломоносову, свидетельствующего об отсутствии у Петрова творческой индивидуальности, или сознательный выбор поэта, обусловленный художественными задачами его произведений?
На наш взгляд, именно это свойство од Петрова говорит о самостоятельности его поэтического таланта. Конечно, все поэты XVIII столетия, по оценке П. А. Вяземского, «были бардами народа, почти всегда стоявшего под ружьём, народа, праздновавшего победы или готовившегося к новым. ...Это была пора молодости, волнения и восторженности» [4, с. 191]. Но
Капуцына Лидия Николаевна — кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры филологии и журналистики (Приамурский государственный университет имени Шолом-Алейхема, Биробиджан, Россия); e-mail: lidiya_kap49@mail.ru.
© Капуцына Л. Н., 2021
67
вторая половина XVIII века была временем, неблагоприятным для оды в эстетическом отношении: жанр воспринимался уже как архаический. Особенно очевидно это в одах Г. Р. Державина, отбросившего все традиционные каноны оды классицизма и создавшего абсолютно новаторскую одическую поэтику.
В. Петров, напротив, обратился к традиции классицистической оды. Причину этого мы видим в том, что он писал в условиях, для него первостепенных, — мощных побед русского оружия, расширения территории Российской империи. К тому же обстоятельства жизни Петрова способствовали непосредственному погружению в исторические события екатерининского времени: блестящая карьера при дворе императрицы, дружба с князем Григорием Потёмкиным, участие в военных походах и в путешествиях в Новороссию и Крым. Отсюда обилие у него, по сравнению с другими поэтами, од, воспевающих важные государственные события: «На сочинение нового Уложения» (1767), «На новые учреждения для управления губерний» (1776), «На открытие губернии в Москве» (1782) и др. Но главной темой его од были победы Екатерины, увеличивающие как территорию Российской империи, так и её влияние в мире. И, поскольку воссоздание духа и пафоса этих процессов требовало именно жанра оды, Петров обращается к оде во время, неблагоприятное для неё в эстетическом отношении, но крайне благоприятное в политическом.
Он использует все возможности оды, подробно рассмотренные В. К. Тредаковским в первой теоретической работе об этом жанре в русской литературе («Рассуждение о оде вообще», 1734) и наиболее полно реализованные М. В. Ломоносовым. Василий Петров пошёл по пути использования традиции высокой одической поэтики, но при этом максимально усилил все её канонические приёмы, что и явилось его индивидуальным новаторским вкладом в развитие жанра оды.
Рассмотрим соотношение традиционного и новаторского начал в батальных сценах, обязательных для жанра торжественной оды.
По мнению И. З. Сермана, именно «картины сражений, осад, морских боёв оказались тем новым, что внёс Петров в поэтику русской оды» [8, с. 127]. На наш взгляд, это утверждение не совсем точно. Изображение если не морских батальных сцен, то российского флота начал М. В. Ломоносов, у которого есть и аллегорические картины морских побед российского флота: «И с трепетом Нептун чудился, / Взирая на российский флаг» [6, с. 123] («Ода на день восшествия на престол её величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года») — и вполне убедительные в своей конкретности и живописности картины: Так флот российский в понт дерзает, Так роет он поверьх валов; Надменна бездна уступает, Стеня от тягости судов. Вослед за скорыми кормами
68
Спешит седая пена рвами,
Весельный шум, гребущих крик... [6, с. 94], («Ода на прибытие ее величества великия государыни императрицы Елисаветы Петровны из Москвы в Санктпетербург 1742 года по коронации»).
Петров явно следует великому предшественнику в изображении движения российского флота. Сравните: .жара полны, Летят российские суда; Летят как птицы в стройном чине; Их веют флаги, по пучине Бразды кормила их чертят. Пловцев сердца, грудь, мышцы, чресла Готовы в брань; шумящи весла
Рвут влагу, пенят и вертят [7, с. 173], («На заключение мира со Швециею», 1790).
Почти абсолютно совпадающие в деталях и в лексике картины: «флот российский» — «российские суда», «пена» — «пенят», «весельный шум» — «шумяши весла» — всё же различны. У Ломоносова движение передано эпитетом «скорыми» и глаголом «спешит», у Петрова это движение воспринимается не просто как скорое, быстрое, а как стремительное, что создаётся анафорой «летят», сравнением судов с птицами, образом веющих флагов. Заметим кстати, что в оде «На взятье Очакова декабря 6 дня 1788 года» (1789) поэт также уподобил российские корабли стремительным птицам: «Суда российски полетели, / Как легки в гладе соколы.» [Там же, с. 163].
Таким образом, следуя Ломоносову почти дословно в изображении движения морских судов, Петров значительно усиливает, по сравнению с ним, необходимое впечатление.
Для традиционной оды характерен аллегорический образ смерти. В той же ломоносовской «Оде на прибытие ... императрицы Елисаветы Петровны ... 1742 года.» читатель видит, как .смерть меж готфскими полками Бежит, ярясь, из строя в строй, И алчну челюсть отверзает, И хладны руки простирает, Их гордый исторгая дух. [6, с. 92].
В одах Петрова также встречается аллегорический образ смерти: «Ревет, разинув там рок челюсти несыты, / Геенна носится по хладной быстрине...» [7, с. 62], («На победу российского флота над турецким», 1770); «.смерть их ждет с разверстым зевом.» [Там же, с. 158], («На взятье Очакова.»).
69
Условный образ смерти как обязательный элемент боя в классицистической оде у Ломоносова переходит в изображение батальных сцен, наполненных вполне конкретными деталями: «Всяк ... / ... врагов своих страшит: / Пронзает, рвет и рассекает. [6, с. 93], («Ода на прибытие ... императрицы Елисаветы Петровны. 1742 года.»). В оде «Первые трофеи его величества Иоанна III, императора и самодержца всероссийского, чрез преславную над шведами победу августа 23 дня 1741 года в Финляндии поставленные и в высокий день тезоименитства его императорского величества августа 29 дня 1741 года в торжественной оде изображенные от всеподданнейшего раба Михайла Ломоносова» (1742) поэт обилием глаголов движения передаёт энергию и динамику боя: Однако топчут, режут, рвут, Губят, терзают, грабят, жгут, Склоняют нас враги под ноги; Российску силу взяли в плен, Штурмуют близко наших стен, Считают вот добычи многи. [Там же, с. 80].
Петров унаследовал от Ломоносова сочетание динамики батальных сцен с конкретными деталями:
Смесилися! друг друга рубят, Друг друга колют, топчут, рвут; Удар ударами сугубят,
По собственным кровям пловут [7, с. 189], («На взятие Измаила декабря 11 дня 1790 года», 1791).
И здесь присутствуют лексические совпадения: «топчут, ... рвут» — «топчут, ... рвут», практически это цитата из оды Ломоносова, но картина боя опять-таки у Петрова значительно усилена — повтором словосочетания «друг друга», замыкающим один стих и сразу же открывающим другой, выражением «удар ударами», также содержащим повтор.
Картины морских сражений особенно отличаются силой и энергией, что отмечали практически все оценивающие оду Петрова, начиная от его современников:
Там огнь, вода, потоп, пожар; Родителя громов без тучи, Там пороха велики кучи, Во чреве вспыхнув кораблей,
На воздух с треском их подьемлют... [Там же, с. 180], («На заключение мира со Швециею», 1790).
Изображение морского боя с мощным размахом, мгновенной сменой сцен боя во многом заключается, по меткому наблюдению М. Амелина, «в неожиданных переменах планов и точек зрения», и в этом он
70
видит «главное и принципиальное отличие од петровских от ломоносовских» [2, с. 18]. Это то самое качество стиля Петрова, которое остроумно, с использованием оксюморонов высмеял в своё время А. П. Сумароков, пародируя его оды:
Во восхищении глубоком
Вознесся к дну морских я вод,
И в утоплении высоком
Низвергся я в небесный свод. [9, с. 293].
Ломоносов первым в русской оде даёт картины гибели воинов в убедительных и точных подробностях, причём это гибель именно вражеских воинов: «Татарска кровь в Дону багреет.» [6, с. 75], («Ода, которую в торжественный праздник высокого рождения всепресветлейшего державней-шего великого государя Иоанна Третиего, императора и самодержца всероссийского, 1741 года августа 12 дня веселящаяся Россия произносит»); Смесившись с прахом, кровь кипит; Здесь шлем с главой, там труп лежит;
Там меч с рукой отбит валится [Там же, с. 93], («Ода на прибытие . императрицы Елисаветы Петровны . 1742 года.»).
Петров продолжил эту традицию, но его картины смерти врагов отличаются от ломоносовских почти натуралистической конкретностью, и потому они более яркие и, в итоге, более выразительные для впечатлительного читателя: «Струи Днестра, их трупов полны / Несут, крутя их, в черны волны» [7, с. 48], («На взятие Хотина», 1769); «Горят, от дыма мрут, полусожжен-ны тонут.» [Там же, с. 60], («На победу российского флота над турецким»); Клокочет как котел, вздымаясь, океян, Багреет аки кровь, весь трупами устлан! Их жрет, мутясь, волна, их жрет свирепый пламень! Восхитив серный прах в воздушную страну, Бросает вдруг ко дну,
Как олово, как камень! [Там же, с. 62], («На победу российского флота над турецким»);
Я зрел, как неки в сече той, Стерпеть палящей россов силы Не могши, крылись под водой, Котора их кровьми багрела; И выставя уста и чела, Чтоб только воздухом дохнуть, Опять вод в недра погружались, И в страхе там дотоль держались,
Как вновь понудятся зевнуть [Там же, с. 162], («На взятье Очакова.);
71
Приемлют турка на штыки: Кровей под пеною и паром,
Шумя разят во гневе яром. [7, с. 194], («На взятие Измаила.); Широкие зияют раны,
Ручьем бьет кровь из ребр их вон.[Там же, с. 198], («На взятие Измаила.).
Таким образом, Петров уходит от аллегорического изображения битв и смерти к изображению сцен, отличающихся, по сравнению с классической одой, и прежде всего одой Ломоносова, живописностью и конкретностью. Поэт максимально детализирует сцены сражений и гибели воинов.
Ещё одна отличительная особенность торжественной оды Петрова, которую вполне можно назвать новаторской, состоит в том, что образ тишины, наряду с традиционным для торжественной оды образом шума, становится доминантой её образной системы.
Наиболее оригинальной из од, посвящённых победам Екатерины, на наш взгляд, является ода «На приобретение Крыма» (1789). Авторы статьи «Метафора в торжественной оде В. П. Петрова» называют десять од Петрова, которые относят к торжественным: «Собственно же пиндарических од (которые традиционно и назывались в России «торжественными») в творчестве Петрова всего десять» [1], но не называют её в числе этих од, возможно, на том основании, что в таких одах «в целом ... доминантным звуком ... является шум» [Там же], (отметим противоречие: при этом в «десятку» включены оды «На торжество Мира» и «На заключение мира со Швециею», в которых образ шума не доминирует). Конечно, к оде «На приобретение Крыма» не относится это заключение, вполне справедливое для исследования сенсорного кода торжественных од Петрова.
Принципиальное отличие оды «На приобретение Крыма» от других заключается именно в том, что доминантой образной системы в ней является не шум битвы, а тишина. Но эту оду можно и нужно отнести к торжественным одам, поскольку посвящена она величайшей, по мнению поэта, победе Екатерины, и пафос её тот же, что и в торжественных одах, — мощь России, величие императрицы. И образ тишины здесь не случаен, поскольку это было не завоевание, а именно приобретение полуострова в результате сложной тайной операции. В итоге поэтика этой оды отличается от поэтики од Петрова, в которых показаны сражения на море и на земле, гибель воинов, победа над врагами в бою.
Тишина как образ мира впервые появляется у М. В. Ломоносова в «Оде на день восшествия на всероссийский престол её величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года»: Царей и царств земных отрада, Возлюбленная тишина, Блаженство сел, градов ограда,
72
Коль ты полезна и красна! Вокруг тебя цветы пестреют И класы на полях желтеют. [6, с. 121].
Петров в оде «На заключение с Оттоманскою Портою мира» (1775) продолжает одическую традицию условного изображения мира: Сквозь ясность тихого эфира, Дары златого вскрылись мира; Сверкает в нивах серп и плуг; Желтеют виноград и класы. [7, с. 76].
Мы видим почти дословную цитату из Ломоносова: «класы на полях желтеют» — «желтеют . класы». Но в оде «На приобретение Крыма» образ тишины принципиально иной: это не воплощение мира, а средство овладения полуостровом. И ода посвящена восхвалению Екатерины именно за открытие нового способа расширения территории государства, о котором поэт пишет с нескрываемым восхищением: Но ты без грозных брани тресков, Без молний, жрущих строи, блесков, Как тихий действуя зефир, Пленишь сурового соседа. О коль чудна твоя победа! Коль славен по победе мир! [Там же, с. 151]; Не движа с мест ни бомб, ни строя. [Там же, с. 153]; Теперь тот самый Крым без брани К стопам царицы росской пал [Там же, с. 154].
Восторг обычно многословного одописца рождает почти афористически точные и лаконичные фразы: Побед обретен новый род. Пленят, и пороху не тратят, Отчету никому не платят [Там же, с. 154].
Этот способ расширения пространства империи столь нов, что явился полной неожиданностью и для её подданных: «Мы спим, и ды-шут в нас зефиры; / А ты плениши острова [Там же, с. 152], — и (тем более!) для султана, который
.чрезмерно устрашился Премены вестию сея.
Он, видя новый образ плена, Без причиненья вовсе тлена, Не приготовился к сему [Там же].
73
Надо ли говорить о том, что в изображении Петрова султан «пользу ощутил свою» [7, с. 152], «оставил . нрав звериной» [Там же, с. 153] и под воздействием «доброт» просвещённой Екатерины «преобразился Во кротка агнца изо льва» [Там же].
Изумление подданных и своё Петров передаёт нарастанием риторических вопросов:
Так ты теперь Херсоня страж? Так Ифигения в Тавриде И гроб сея царевны наш? И порт, отколе в древни веки Творили куплю хитры греки Во света дальние края? [7, с. 151],
а восторг — восклицательными предложениями: Торжественница в новом виде!
Сады в убранстве знаменитом,
Благословенны нивы житом,
Понт Черный и Кубань — твоя! [Там же].
Последние строфы оды являются реминисценцией Псалма 81-ого: «Восстань, Боже, суди землю, ибо ты наследуешь все народы» [3, с. 569]. Петров призывает Екатерину, спасающую народы от земных неправедных владык, судить тиранов: «А ты, монархиня, восстани, / Восстани и суди земли.» [7, с. 155]. Тем самым поэт передаёт императрице функцию Судии и уподобляет её Богу, находя опору в Священном Писании. Завершая оду, Петров желает ей праведно управлять всем миром: «Лья власть повсюду вожделенну, / В порядке содержи вселенну» [Там же], а другим властителям ещё в первой строфе оды советует воспользоваться открытым ею способом приобретения новых земель — «как тихий действуя зефир»: «Да ей последовать подвигну / Бессмертья ищущих царей» [7, с. 151].
В оде «На приобретение Крыма» мы видим новый, по сравнению с традиционным, образ Екатерины II. Для жанра торжественной оды классическим является образ высокого адресата, прежде всего императрицы, предельно абстрагированный от действительности, сопоставленный с Петром Великим, уподобленный космическим явлениям — солнцу, вселенной, небу, звёздам и т. п. Тон такому изображению задал, обосновав его теоретически, В. К. Тредиаковский, создавший образы самых высоких адресатов — императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны. М. В. Ломоносов и А. П. Сумароков посвятили торжественные оды трём императрицам. Василий Петров, как и Г. Р. Державин, создал образ только одной императрицы — Екатерины II. Но если Державин разрушил поэтику классицистической оды, и прежде всего канониче-
74
ское изображение высокого адресата, то Петров следует ей. Но при этом образ Екатерины II, созданный им, содержит в себе не только традиционное, но и определённое новаторское начало.
Обратим внимание на то, что Петров и здесь не выходит за пределы традиции сравнения высокого адресата, в данном случае императрицы, с явлениями поистине космическими, но он выбирает самое значительное из них — Бога. Варианты сближения образа Екатерины с Богом разнообразны: вот «Вещает Сильный от Небес» [7, с. 50] и призывает Екатерину исполнить его волю: «Преступны грады разори . Вселенной возврати покой; Не бойся, Я — защитник твой» [Там же, с. 51], («На взятие Хотина»); вот её деятельность сравнивается с творениями Бога: «Исполнь сияний неприступных, Творит на небе то же Бог.» [Там же, с. 89], («На заключение с Оттоманскою Портою мира»); вот сравнение императрицы со Святым духом: «Носящася, как Божий Дух, Да оживляешь твой округ!» [Там же, с. 100], («На новые учреждения для управления губерний»); вот преображение мечети в христианский храм — «Всевышнему во трон» — приводит к тому, что «Сошел во храм небесный свет! Полн Бога, полн Екатерины!» [Там же, с. 166], («На взятье Очакова.»); вот в той же оде Петров восклицает в восторге: «О Боже, мира Вседержитель! / . / Екатерина — Твой кивот; / Ей стража — сильны Херувимы; / Твои скрижали, в ней носимы, — / Спасенье наше и живот» [Там же, с. 169]; вот утверждение поэта: «Он ею брани сокрушает, / Россию ею возвышает / И ею исправляет свет [Там же, с. 183), («На заключение мира со Швециею»); вот прямое уподобление Екатерины Всевышнему: «.она — вся бог!» [Там же, с. 206], («На торжество Мира», 1793); и, пожалуй, апогей возвышения Екатерины поэтом — в оде «На присоединение польских областей к России» (1793): «Ты духом всю Россию водишь, / Или вселясь, как бог, в ней ходишь. / Ты бог, ты бог, не человек.» [Там же, с. 223].
Таким образом, приём уподобления Екатерины II Богу в одах Петрова становится новаторским приёмом создания поэтом одического образа высокого адресата.
Кажется, не столь велико, как сравнение Екатерины с Богом, другое сравнение — Екатерины с Россией, но оно имеет принципиальное значение. Это сравнение приводит, на наш взгляд, к самому значительному отличию образа высокого адресата в оде Петрова от образа высокого адресата — императрицы — в одах его предшественников и современников и, следовательно, к своеобразию оды Петрова. Оно состоит в том, что Петров не только восхваляет все её деяния, что соответствует одической традиции, но и оформляет в стихах и декларативно, настойчиво утверждает создающуюся Екатериной новую государственную идеологию. Победы русского флота и русской армии, расширение территории империи — всё это приводит к осознанию нового места Российской империи в мире. Идея равенства: Екатерина — это Россия, Россия — это Екатерина — проходит через все оды. Рассыпанные по стихотворениям ас-
75
пекты государственной идеологии слагаются в целостную картину, в стройную концепцию.
Первый её компонент: Россия — не просто мощная империя, её назначение — устанавливать мир и утверждать свободу на земле. Так, в оде «На заключение мира со Швециею» Бог обращается к «Дщери Неба» Екатерине:
Как радуга, твоя порфира Под небесем, в знак вечна мира, Из края распрострется в край. И я, чего желал, достигну; Твоею кротостью воздвигну Прекрасный во вселенной рай [7, с. 184].
Ещё один аспект государственной идеологии: Россия, она же Екатерина, — мать всем народам, она собирает их под своё крыло, куда они стремятся с желанием и надеждой:
Провозвести пространну миру, Что отчество Россия сиру. Простри объятия твои. Да под чужим рожденны небом, Призренные насущным хлебом,
Летят к тебе, как пчел рои [Там же, с. 85], («На заключение с Оттоманскою Портою мира»).
И все народы, даже населяющие далёкие от России земли, стремятся стать частью империи:
Молдавец, армянин, Индеянин, иль еллин, Иль черный эфиоп, Под коим бы кто небом На свет ни произник,
Мать всем Екатерина. [Там же, с. 130], («Его светлости князю Григорью Александровичу Потёмкину», 1778);
Уже к тебе усердным духом Пылает отдаленный юг, Доброт твоих пленяся слухом, Наполнившим весь света круг. Я вижу, черны эфиопы Царицу хладныя Европы,
Хотя не видят, сердцем чтят. [Там же, с. 57], («На взятье Ясс», 1769);
76
Живущи в Мекке и Медине Глас пустят свой к Екатерине,
Хотя там само Магомед [7, с. 155], («На приобретение Крыма»).
Не случайно слова «плен», «порабощение», «оковы» рядом с именем Екатерины в одах Петрова означают прямо противоположное — свободу, блаженство, праздник:
О, коль Молдавия блаженна, Твои что в Ясах знамена! Воззри: она, тобой плененна, Не стонет, празднует она! Герои смертных ужасают, Твои, пленяя их, спасают. Ты скоро, скоро победи, И влахам радость ту ж роди. Влеки их в плен, да торжествуют;
Порабощай, да все ликуют [Там же, с. 56—57], («На взятье Ясс»);
Воззри! несчастные народы. К тебе возносят взор и глас: «.И нам на помощь ускори, И нас под скипетр покори. Приятны нам твои оковы;
Мы все тебе служить готовы» [Там же, с. 57], («На взятье Ясс»).
Вошедшие в состав России народы исполнены благодарности: «.Несчетны воспоют народы / Тебя, виновницу свободы» [Там же, с. 52], («На взятие Хотина.»). В числе этих народов — поляки. В оде «На сочинение нового Уложения» Петров говорит о них: А те, которые недавно Стеклись в Россию пришлецы, И орлими крылами равно Покрыты с нами, как птенцы,
Воспомнив и свое блаженство,
Своим сугубят общий глас [Там же, с. 40].
В оде «На присоединение польских областей к России» поэт по-отечески советует Польше:
А ты, России область нова, Иль древня, но отступна дщерь,
Через подданство безупорно Преступок древний ты исправь,
77
И сердце искренне, покорно Екатерине днесь представь [7, с. 214].
Тот же призыв звучит в оде «На взятие Варшавы» (1796): Дщерь Неба, кроткой дщерь природы, Зовет вас к сладости свободы, Зовет вас истина в венце.
Вручите ей сердец ключи, И будет их нетленна ясность. Она есть жизнь и безопасность; В ней блещут Божества лучи [Там же, с. 229].
Мы не можем утверждать, что представление Петрова о политической и социальной бесконфликтности присоединения к России новых земель и народов, — это дань жанровой традиции. Не можем утверждать и то, что это — искренняя вера поэта в миссию Екатерины и России, но, так или иначе, он включил идею встречного движения народов влиться в Российскую империю как составную часть государственной идеологии.
Ещё одна составляющая этой идеологии — тезис, что Россия окружена врагами:
Коликие толпы! народы!
Уж в мысли все стоптали, сперли, Свой ход внутрь Севера простерли;
Нога их стала во Кремле [Там же, с. 45], («На войну с турками», 1769);
Оттоль поклонник Магомеда
Шлет нову в Север саранчу. [Там же, с. 45].
И потому войны, которые ведёт Екатерина, — вынужденная мера, «печальная необходимость»:
Знать, злобный ков и мощь зверина Мешают нашей тишине. Печальная необходимость В нас будит душ неустрашимость, — Востани, воскрилися, росс! Хотя ты тьмой побед прославлен, Сетями ты всегда обставлен;
Разрушь мечем все узлы гроз [Там же, с. 197], («На взятие Измаила декабря 11 дня 1790 года», 1791).
78
В этих условиях усиление армии и флота неизбежны, потому что «на сильных нападать опасно» [7, с. 197].
Концентрированное выражение деятельности Екатерины, её целей и результатов Петров формулирует в оде «На открытие губернии в Москве»: Славняй, как под венцем блистать, Как вражьи сокрушать оплоты, Как жечь вдали турецки флоты, Как целым светом обладать [Там же, с. 143].
Таким образом, основной новаторской чертой од Петрова является то, что поэт впервые в русской поэзии сформулировал новую государственную идеологию — имперскую, которая становится смысловой доминантой од Петрова.
Одним из новаторских аспектов поэтики петровской оды, создающих особую её мощь и торжественность, наряду с переменой планов [2] и «кинестетической метафорой» [1], является, на наш взгляд, одическая строфа. Усиливая все стороны оды по сравнению с канонической, поэт не мог не использовать возможности этого её элемента.
До Петрова в жанре оды уже сформировалась твёрдая строфа: деся-тистишие 4-стопного ямба с чередованием мужской и женской рифм, соединённых по определённой схеме: AbAbCCdEEd. Понятие строфы ввёл в русскую поэзию, разработал её теорию и осуществил первые строфические эксперименты В. К. Тредиаковский, он же написал первую в русской поэзии оду («Ода торжественная о сдаче города Гданска», 1734) и дал первый образец одической строфы той же схемы рифмовки, но только с женскими рифмами: ababccdeed. Классическую одическую дециму создал и утвердил Ломоносов. В. П. Петров и здесь, с одной стороны, остаётся в русле традиции: в большей части его од используется именно такая строфа. Но, с другой стороны, даже в традиционную одическую строфу Петров вносит новый элемент: меняет последовательность мужских и женских рифм, начинает строфу стихом не с мужским, а с женским окончанием, и, в итоге, схема его строфы зеркальна по отношению к классической: aBaBccDeeD.
Поэт экспериментирует с разными аспектами строфы: количеством стихов в ней, количеством стоп в стихе, с рифмой. Так, количество стихов в строфе он варьирует от четырёх («Его светлости князю Григорью Александровичу Потёмкину», 1779) до двадцати двух («Его сиятельству князю Григорью Александровичу Потёмкину», 1775). Обратим внимание на то, что последняя строфа не может быть воспринята на слух как ритмическое единство, она определяется только визуально, следовательно, для поэта графическое оформление оды становится ещё одним элементом её поэтики.
Там, где Петров использует только один вид строфы — 6-стишие: «На победу российского флота над турецким», «На победы в Морее»
79
(1770), «Его сиятельству графу Григорью Григорьевичу Орлову» (1771), «На прибытие графа Алексея Григорьевича Орлова из Архипелага в Санкт-Петербург» (1771) — он избегает монотонности, варьируя количество стоп ямба в строфе: четыре стиха 6-стопного ямба продолжает двумя стихами 3-стопного ямба. И эти два коротких стиха, венчающие строфу, воспринимаются как торжествующий мощный удар: Я зрю пловущих Этн победоносный строй, Как их ведет морям незнаемый герой! Их парусы — крыле, их мачты — лес дремучий! Вдруг ступят, вдруг блеснут! вновь грянут, вновь грозят!
И идут, и разят,
Как громом тяжки тучи! [7, с. 59].
Без этой смены ритма в строфе, без резкого, лаконичного её финала ода «На победу российского флота над турецким», состоящая из 32 строф, была бы громоздкой и монотонной. Она же отличается дина-мизом и энергией, и по-новому организованная строфа сыграла здесь свою роль.
В двух одах 1775 года («Его сиятельству князю Григорью Александровичу Потёмкину» и «Его сиятельству графу Петру Александровичу Румянцеву-Задунайскому») Петров выстраивает причудливые цепочки из строф: 15 + 15 + 22, трижды повторяя их в этой последовательности.
Не менее оригинальную конструкцию Петров создаёт в оде «На новые учреждения для управления губерний», шесть раз повторяя сочетание строф 8 + 8 + 13; в оде «Его светлости князю Григорью Александровичу Потёмкину» (1778) сочетание строф 6 + 6 + 12 повторяется десять раз; в оде «На всевожделенное бракосочетание его императорского высочества великого князя Константина Павловича» (1796) возникает ещё более неожиданная структура, поскольку в её состав входят редкие в русской поэзии (тем более во времена классицистического культа симметрии и чётности) строфы с нечётным количеством стихов: трижды повторяется сочетание строф 7 + 7 + 17.
Но на этом строфические эксперименты Петрова не заканчивается: в трёх последних одах одна из строф написана безрифменным стихом. Так, в оде «Его светлости князю Григорью Александровичу Потёмкину» (1778) безрифменная 13-стишная строфа, повторившись десять раз в оде, чрезвычайно разнообразит течение стиха. Энергичный 3-стопный ямб этой строфы, сменивший 4-стопный ямб предшествующей, также создаёт ощущение силы и стремительности: Возьми, возьми скоряй Орудие гремяще И сниди ко брегам Гостеприемна моря. [Там же, с. 124].
80
То же самое он делает в 13-стишной безрифменной строфе оды «На новые учреждения для управления губерний»: Ах, естьли б Небо должну На грех пускало месть, Летал бы гром за громом, Тряслася бы земля! [7, с. 101].
Не менее оригинально чередование стихов в 8-стишной строфе оды «Его превосходительству Николаю Семёновичу Мордвинову» (1796): первый и третий стихи состоят из 6 стоп ямба, второй и четвёртый — из 4 стоп, а последние три стиха состоят из 3 стоп. На наш взгляд, цель строфического эксперимента здесь также состоит, прежде всего, в преодолении монотонности огромной по объёму оде, состоящей из 31 строфы. Но смена стихов разной длины в пределах одной строфы позволяет неожиданно, и потому особенно энергично, перейти от торжественного, витийственного звучания 6-стопного ямба к стремительности 3-стопного:
Так бодрственный твой дух, препятством раздражаясь,
Встает превыше сам себя; И зависти к тебе злой стрелы приражаясь, Родят лишь искры вкруг тебя. Как злато по горниле Сияет в вящей силе, — Твоей доброты цвет Ярчает от клевет [Там же, с. 238].
Мужские окончания последних двух стихов придают особую силу финалу строфы.
Строфические эксперименты Петрова показывают, что строфа оды явилась для него важным и эффективным средством усиления пафоса и динамизма торжественной оды. И в этом В. Петров выступает как новатор.
Итак, мы можем сделать вывод, что ода Василия Петрова, с одной стороны, остаётся в русле одической традиции, причём следует ей в то время, когда она воспринималась современниками уже как архаическая. Сам выбор этого пути свидетельствует не о слепом подражании Ломоносову, а о сознательном использовании традиции торжественной оды, поскольку опора на эту традицию в условиях екатерининских побед как нельзя лучше содействовала созданию произведений, способных передать мощь и пафос эпохи.
Но, используя традиционные элементы оды, Петров максимально их усиливает, вносит во все картины небывалые до него в жанре мощь и энергию. Происходит гиперболизация традиционных одических образов и новых для русской оды картин российского флота, морских сражений, гибели врагов, побед русского оружия.
81
Новаторским явлением для жанра стал созданный Петровым образ тишины как одной из доминант образной системы торжественной победной оды.
Гиперболизация традиционных одических приёмов особенно очевидна в создании Петровым образа высокого адресата: под его пером Екатерина Вторая становится равной Всевышнему, она поставлена поэтом над Вселенной.
Главное, что отличает оду Василия Петрова от од предшественников и современников, — поэтическое оформление новой государственной идеологии. Аспекты её, рассыпанные по разным одам, слагаются в целостную систему. И это — смысловая доминанта оды Василия Петрова.
Элементы поэтики: сочетание аллегорических образов с конкретными с преобладанием последних, реминисценции из од Ломоносова и творческое их освоение, эксперименты с одической децимой — способствовали созданию оригинальной оды Петрова.
Сочетая традиционное и новаторское начала, поэт, уже на излёте существования жанра, максимально реализовал все возможности, заложенные в оде — основном жанре русской литературы XVIII века.
Список литературы
1. Алексеева О. В., Антонова А. Я. Метафора в торжественной оде В. П. Петрова [Электронный ресурс]. URL: https://elibrary.ru/download/elibrary_26554857_ 91948068.htm (дата обращения 14.04.2020).
2. Амелин М. Возвращение «вещего пиита» / / Петров В. П. Оды. Письма в стихах. Разные стихотворения / В. Петров; выбор М. Амелина. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2016. С. 5 — 22. (Поэты Москвы).
3. Библия: Книги Священного Писания Ветхого и Нового завета. М.: Изд-во Московской патриархии, 2010. 1376 с.
4. Вяземский П. А. Эстетика и литературная критика. М.: Искусство, 1984. 464 с. (История эстетики в памятниках и документах).
5. Капуцина Л. Н. Эволюция оценки и восприятия поэзии Василия Петрова / / Вестник Приамурского государственного университета им. Шолом-Алейхема. 2020. № 2 (39). С. 56 — 64.
6. Ломоносов М. В. Избранные произведения. М.-Л.: Сов. писатель, 1965. 580 с. (Библиотека поэта).
7. Петров В. П. Оды. Письма в стихах. Разные стихотворения / В. Петров; выбор [и вступ. ст.] М. Амелина. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2016. 384 с. (Поэты Москвы).
8. Серман И. З. Русская поэзия начала XVIII века. Кантемир. Тредиаковский. Ломоносов / / История русской поэзии: В 2 т. Т. 1. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1968. С. 55 — 89.
9. Сумароков А. П. Избранные произведения. М.-Л.: Сов. писатель, 1957. 608 с. (Библиотека поэта).
* * *
82
Kaputsina Lidiya N.
THE GENRE OF ODE IN THE WORK OF V. P. PETROV: THE TRADITIONAL AND THE INNOVATIVE
(Sholom-Aleichem Priamursky State University, Birobidzhan, Russia)
The article is devoted to the problem of correlation between the traditional and the Innovative in V. A. Petrov's oda. The degree of adherence to the odic Lomonosov tradition is determined: while remaining in line with tradition, Petrov follows the part of exaggerating all the same methods. The semantic dominant is defined, that is the glorification of a new state ideology, aspects of which are identified in his odes and presented as an integral concept.
Keywords: history of Russian poetry, Russian poetry of the XVIII century, Vasiliy Petrov, classicism, solemn ode, odic tradition.
DOI: 10.24412/2227-1384-2021 -243-67-83
References
1. Alekseyeva O. V., Antonova A. YA. Metafora v torzhestvennoy ode V. P. Petrova (Metaphor in the solemn ode of V. P. Petrov). Available at: https://elibrary.ru/ download/elibrary_26554857_91948068.htm (accessed 04/14/2020).
2. Amelin M. The Return of "Prophetic Pita" [Vozvrashcheniye «veshchego piita»], Vybor Maksima Amelina: Petrov V. P. Ody. Pis'ma v stikhakh. Raznyye stikhotvoreniya (Choice of Maxim Amelin: Petrov V. P. Oda. Letters in verse. Different poems). Moscow, 2016, pp. 5-22.
3. Bibliya. Knigi Svyashchennogo Pisaniya Vetkhogo i Novogo zaveta (Bible. Books of the Holy Scriptures of the Old and New Testaments), Moscow, 2010. 1376 p. (in Russ.).
4. Vyazemsky P. A. Estetika i literaturnaya kritika (Aesthetics and Literary Criticism), Moscow, 1984. 464 p.
5. Kaputsina L. N. The evolution of perception and evaluation of the poetry of vasiliy petrov [Evolyutsiya otsenki i vospriyatiya poezii Vasiliya Petrova], Vestnik priamurskogo gosudarstvennogo universiteta imeni Sholom-Aleichema, 2020, no. 2(39), pp. 56—64.
6. Lomonosov M. V. Izbrannyye proizvedeniya (Selected works), Moscow, Leningrad, 1965. 580 p.
7. Petrov V. P. Ody. Pis'ma v stikhakh. Raznyye stikhotvoreniya (Oda. Letters in verse. Different poems), Moscow, 2016. 384 p.
8. Serman I. Z. Russian poetry of the beginning of the XVIII century. Cantemir. Trediakovsky. Lomonosov [Russkaya poeziya nachala XVIII veka. Kantemir. Trediakovskiy. Lomonosov], Istoriya russkoy poezii (History of Russian poetry), in 2 vol., vol. 1, Leningrad, 1968, pp. 55 — 89.
9. Sumarokov A. P. Izbrannyye proizvedeniya (Selected works), Moscow, Leningrad, 1957, 608 p.
•Jc -Jc -Jc
83
