CC BY
213
НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ
ЖАНР ГОРОДСКОЙ ЛЕГЕНДЫ КАК ОДИН ИЗ ЭЛЕМЕНТОВ ПОЭТИКИ ГОРОДСКОЙ ФЭНТЕЗИ1
Е.А. Сафрон
Ключевые слова: городская легенда, городская фэнтези, жанр,
мотив, достоверность.
Keywords: urban legend, urban fantasy, genre, motive, authenticity.
Первый фантастический мир возникает в фольклорной волшебной сказке, а современная фантастика ее прямая наследница. «С течением исторического времени увеличивается вариативность, многообразие фантастических миров, что связано с приращением и дифференциацией культурной традиции, а в психологическом плане -с усложнением и развитием личностного начала в человеке. Сфера фантастики, таким образом, с течением истории увеличивается» [Неелов, 1990, с. 37]. Образцом такого нового фантастического мира и становится мир городской фэнтези, воплощающий собой попытку осознать индивидом свою роль и место в современной жизни благодаря обращению к фольклорно-мифологической традиции.
Однако фольклорная составляющая поэтики фэнтези представлена не только волшебной сказкой, но и другими жанрами. В частности, мы полагаем, что городская фэнтези ориентируется на такой жанр, как городская легенда. В данной статье будут изучены пути творческого взаимодействия фольклорной городской легенды и указанного литературного жанра на уровне поэтики, при этом акцент будет сделан на мотивной составляющей. В круг внимания автора попадают как произведения, которые можно отнести к предвестникам
1 Работа выполнена в рамках реализации комплекса мероприятий Программы стратегического развития Петрозаводского государственного университета на 2012-2016 годы по проекту «Scandica: культурные конвергенции».
жанра городской фэнтези, так и сочинения, полностью реализующие жанровый канон. В качестве объекта исследования выступили следующие произведения: «Лафертовская маковница» (1825) А. Погорельского, «Киевские ведьмы» (1833) О.М. Сомова, «Косморама» В.Ф. Одоевского (1840), «Крысолов» (1924) А. Грина (перечисленные сочинения отнесем к предшественникам жанра), «Альтист Данилов» (1980) В.В. Орлова, «Ночной дозор» (1998) С.В. Лукьяненко, «И в аду есть герои» В.Ю. Панова (непосредственно городская фэнтези). Автор статьи намеренно обращается к сочинениям разных исторических периодов для создания максимально полной картины типических особенностей жанра. Работа носит междисциплинарный характер: в ней используются методы, актуальные как для фольклористики, так и для литературоведения. Актуальность исследования обусловлена новизной обозначенной проблематики: городская фэнтези ранее в отечественном литературоведении подробно не изучалась.
Далее обратимся к термину 'городская легенда'. По мнению Д.К. Равинского, городская легенда есть «словесное закрепление особого типа восприятия города, его "переживания"» [Равинский, 2003, с. 409]. Впервые такая трактовка образа города была предложена в работе «Италия. Genius Loci» англичанки Вернон Ли: «У некоторых из нас места и местности становятся предметом горячего и чрезвычайно интимного чувства. Совершенно независимо от их обитателей и от их описанной истории они действуют на нас как живые существа, и мы вступаем с ними в самую глубокую и удовлетворяющую нас дружбу» [Равинский, 2003, с. 410].
Под городской легендой мы будем понимать «устный прозаический рассказ, основным содержанием которого является описание возможных или реальных фактов прошлого» [Майер, 2008, с. 5], тематика которого «определяется жизнью города или пригородной зоны» [Ланская, 2006, с. 4].
Е.В. Смирнова настаивает на том, что «городская легенда - это текст, который интригует, захватывает, текст, претендующий на сенсацию» [Смирнова, 2010, с. 117]. Действительно, свойственная городской легенде сила эмоционального воздействия нередко заставляет писателей снова и снова обращаться к полюбившемуся сюжету. Например, средневековая немецкая городская легенда об истребителе крыс, предположительно появившаяся в XVII веке, в разное время была использована братьями Гримм в «Старинных сказках», И.В. Гете в «Крысолове», Г. Аполлинером в «Музыканте из
Сен-Мерри», Г. Гейне в «Бродячих крысах», М. Цветаевой в поэме «Крысолов», А. Грином в рассказе «Крысолов».
Проанализировав тексты московских [Кутасова] и петрозаводских городских легенд [Flintotake] и сопоставив их с произведениями городской фэнтези, выделим группу мотивов, которые писатели заимствуют у названного фольклорного жанра. Обозначим из них те, которые обнаруживаются и в произведениях городской фэнтези:
1. Проклятые / населенные потусторонними силами дома (дома с привидениями).
2. Дом колдуна / колдуньи.
3. Проклятое место.
4. Проклятые / удивительные вещи.
5. Вслед за Д.К. Равинским выделим еще один традиционный для городской фэнтези мотив - мотив тайного здания, и его частный случай - мотив тайного памятника - в сознании носителя легенды реально существующий объект имеет скрытое назначение, известное только узкому кругу избранных. Например, памятник Н.М. Пржевальского в Александровском саду считается «тайным» памятником Сталину [Равинский, 2003, с. 417-418].
Как замечает уже упомянутая ранее Е.В. Смирнова, на первый взгляд перечисленные мотивы могли бы принадлежать любому фольклорному жанру, но их объединяет обязательное наличие экспрессивности: услышанное удивляет и пугает слушателя [Смирнова, 2010, с. 117]. Именно такие тексты мы и находим у А. Погорельского, О.М. Сомова, А. Грина и других писателей, чье творчество анализируется в данном исследовании.
Рассмотрим далее подробно примеры реализации обозначенных мотивов в произведениях городской фэнтези. Особо подчеркнем, что речь идет не о прямом копировании фольклорного текста, а о его творческом переосмыслении.
В рассказе А. Грина «Крысолов» модификации мотивов дома, населенного привидениями, и дома колдуна являются сюжетообразующими: основные события имеют место в здании банка, располагавшегося в непосредственной близости к Дому искусств в Петрограде, где герой случайно узнает о заговоре крыс-оборотней против Крысолова и его дочери; мотив дома колдуна связан с квартирой самого Крысолова, находящейся на Васильевском острове. Испытуемый видениями, насылаемыми крысами, герой попадает в искомую квартиру, где Крысолов открывает ему истинный смысл происходящего, зачитывая отрывок из книги Эрта Эртруса «Кладовая крысиного короля»: «Коварное и мрачное существо это владеет
силами человеческого ума <... > В его власти изменять свой вид, являясь, как человек, с руками и ногами <... > - как его полный, хоть и не настоящий образ <... > Им благоприятствуют мор, голод, война, наводнение и нашествие. Тогда они собираются под знаком таинственных превращений, действуя, как люди <... > едят и пьют довольно и имеют все в изобилии. Золото и серебро есть их любимейшая добыча» [Грин, 1996, с. 135]. На фоне революции, голода и разрухи Петрограда 1920 года крысы, как совершенно справедливо говорит исследователь А.Н. Варламов, «важны не сами по себе, а как примета и суть времени» [Варламов, 2005, с. 266].
Действие повести А. Погорельского «Лафертовская маковница» происходит в доме колдуньи - доме с дурной славой, по наследству перешедшему почтальону Онуфричу [Погорельский, 2007].
Образы колдунов формируют сюжетное ядро цикла «Дозоры» С.В. Лукьяненко: все герои оказываются пешками в руках двух магов, постоянно ведущих борьбу друг с другом: Гесера, руководителя Ночного Дозора, и Завулона, руководителя Дневного Дозора [Лукьяненко, 2008].
Мотив дома колдуна обнаруживается и в романе В.В. Орлова, причем связан он с конкретной исторической личностью: «... где-то возле Колхозной площади. А там был дом Брюса. Генерал-фельдмаршал Петра Великого Брюс Яков Вилимович числился же, как известно, чернокнижником и алхимиком, у него в июльскую жару гости катались на коньках, а запахи и флюиды от Брюсовых тиглей и посудин могли протушить на долгие века ближайшие к его дому кварталы» [Орлов, 1994, с. 14].
В московских легендах Джеймс Дэниэл Брюс, в России переименовавшийся в Якова Вилимовича, назывался «колдуном с Сухаревой башни» [Архарова] и считался первым русским масоном [Павленко, 2001, с. 460]. Народная молва приписывала ему умение «производить живую воду, то есть, такую воду, что мертваго, совсем мертваго человека живым и молодым делает» [Чистяков, 1871, с. 169]. Доподлинно известно, что упомянутая В.В. Орловым Колхозная площадь, носившая это название с 1939 - 1994 годов, ранее называлась Сухаревской, по имени расположенной на этом месте башни. Башня была построена Петром I, и именно в ней Я.В. Брюс организовал «Школу навигационных и математических наук». Москвичи были убеждены, что перед смертью он замуровал в стене башни некий гримуар, «Черную книгу», поэтому коммунисты в 1934 году не взорвали предназначенную для сноса башню, но бережно разобрали ее
до самого основания, однако книга так и не была обнаружена [Архарова, URL].
Мотив проклятого предмета фигурирует в повести А. Погорельского «Лафертовская маковница»: перед смертью старуха передает юной родственнице ключ, в котором заключается одновременно и ее колдовская сила, и лежащее на ней проклятье: «Вот тебе ключ; береги его пуще глаза своего <... > Ты после меня будешь обладать моими сокровищами <...> и я охотно уступлю тебе место!» [Погорельский, 2007, с. 16]
С проклятым предметом неразрывно связан мотив преодоления препятствий и испытание страхом: желающая избавиться от ключа девушка ночью направляется к колодцу с намерением его туда бросить: «Едва вступила она на двор, как вдруг вихрь поднялся вокруг нее, и казалось, будто земля колеблется под ее ногами... Толстая жаба с отвратительным криком бросилась к ней прямо навстречу <...> Подходя к колодезю, послышался ей жалостный вопль, выходящий с самого дна. <... > твердой рукою сняла она с шеи шнурок и с ним ключ, полученный от бабушки.
- Возьми назад свой подарок! Не надо мне ни жениха твоего, ни денег твоих; возьми и оставь нас в покое.
Она бросила ключ прямо в колодезь; черный кот завизжал и кинулся туда же; вода в колодезе сильно закипела» [Погорельский, 2007, с. 16].
Творческое переосмысление мотива проклятого предмета можно наблюдать и в повести В.Ф. Одоевского «Косморама». По сюжету повести главный герой, Владимир, еще в детстве получает игрушку под названием «косморама» в подарок от знакомого семьи. Внутри игрушки мальчик каким-то непостижимым образом начинает видеть будущие события.
Мотив косморамы напрямую связан с фольклорным сказочным мотивом нарушения запрета: Владимиру позволено прикоснуться к устройству только тогда, когда, по словам тети, «он будет умен» [Одоевский, 2007, с. 306], однако пятилетний мальчик идет на хитрость и завладевает «волшебным ящиком». Теперь судьба героя решена, и Владимир приобретает способность управлять чужими судьбами. Косморама становится для него настоящим ящиком Пандоры: «с той минуты [ему передалась] чудная, счастливая и вместе с тем бедственная способность <... > чудная дверь раскрылась равно для благого и для злого, для блаженства и гибели.и, повторяю, уже никогда не затворится» [Одоевский, 2007, с. 312 -313].
В качестве примера мотива проклятого места обратимся к повести О.М. Сомова «Киевские ведьмы». Речь идет о киевской Лысой горе, расположенной на территории нынешнего Голосеевского района, где во времена киевской Руси было языческое капище [Афанасьев, 2002, с. 447]. На этом месте, согласно представлениям горожан, ежемесячно проводили шабаши ведьмы и нечистые духи. Эти легенды вдохновили О.М. Сомова на создание красочного описания путешествия своего героя на шабаш: «На самой верхушке горы было гладкое место, черное, как уголь, и голое, как безволосая голова старого деда», «Что там увидел наш удалой казак, того, верно, кроме его, ни одному православному христианину не доводилось видеть; да и не приведи бог! И страх, и смех пронимали его попеременно: так ужасно, так уродливо было сборище на Лысой горе!» [Сомов, 2007, с. 83].
Мотив «тайного здания» является сюжетообразующим для целого цикла романов В.Ю. Панова «Тайный город», в котором создается образ Москвы, скрытой от простых смертных, - место обитания магов, вампиров и оборотней. В соответствии с авторским замыслом отдельные городские объекты либо имеют дополнительные, не известные людям функции, либо изначально являются принадлежностью потустороннего мира и только внешне замаскированы под обычные здания. В частности, в романе «И в аду есть герои» упоминается электроподстанция на Пяловской улице, «типовая коробка», на месте которой раньше «располагался большой каменный амбар, еще раньше амбар был деревянным, а еще раньше здесь высился поросший бурьяном холм. И стоит ли говорить о том, что и размеры амбаров, и размеры холма в точности совпадали с размером современной электроподстанции? Возможно, если бы люди были более внимательны <... > и попробовали бы, невзирая на надпись «Осторожно, высокое напряжение», проникнуть, наконец, в расположенное в их дворе здание.
И были бы очень удивлены <...> за разрисованными стенами электроподстанции располагался Дегунинский оракул - одно из древнейших строений Тайного города. Старинный артефакт, созданный еще асурами, пришедшими на берега Москвы-реки много тысяч лет назад» [Панов, 2003, с. 18-19].
Можно заметить, что данный отрывок обладает оценочной коннотацией, обязательное наличие которой применительно к фольклорному городскому рассказу было выделено американским исследователем В. Лабовым [ЬаЪоу, 1972]: равнодушие и невнимательность не позволяют москвичам выйти за границы
привычного бытового мышления и увидеть иную, чудесную реальность.
Мотив тайного здания фигурирует и в романе В.В. Орлова «Альтист Данилов»: по сюжету Данилов, демон на договоре, должен предстать перед судом за преступления, совершенные против мира нечистой силы. Получив повестку, он садится на трамвай и едет до Банного переулка, дома № 67, где ему назначено завершить «земное существование» и отправиться в параллельную вселенную под названием Девять Слоев: «Дом шестьдесят семь, как и соседний, продолжавший его, шестьдесят девятый, был трехэтажный, с высоким проемом въезда во двор в левой части. В этом проеме метрах в семи от уличного тротуара и находилась дверь для Данилова <... > Кто и как присмотрел этот дом, Данилов не знал, но уже двенадцать лет являться в Девять Слоев по чрезвычайным вызовам полагалось исключительно здешним ходом. <... > Ужасен был шестьдесят седьмой дом в ночную пору, жалок и плох. Днем он не бросался в глаза, люди здесь жили обычные. А теперь этот шестьдесят седьмой наводил тоску» [Орлов, 1994, с. 365].
По мнению Ч. Хита, К. Белл, Э. Стернберг и других исследователей, особая популярность городской легенды обусловлена не ее содержанием, а одинаковым психологическим воздействием, оказываемым на слушателей, обусловленным во многом тем, что она воспринимается как нечто достоверное [Heath, 2001]. В качестве подтверждения данному положению И.С. Веселова [Веселова, 2003, с. 536] ссылается на исследования по поводу выявления слов-стимулов, проводимые авторами «Русского ассоциативного словаря» [Караулов, 2002], согласно которым реакция респондентов всегда концентрируется на категории достоверное - недостоверное: «стимулы сплетня, слухи, байки, анекдот, сказки неизменно ассоциируются с брехней, враками, в то время как стимулы история, случай, рассказ, новости не вызывают таких реакций» [Веселова, 2003, с. 536].
Городская фэнтези также характеризуется установкой на достоверность, для чего подробно описывается место действия и чаще всего отдается предпочтение реально существующим топонимам. Так, местом действия романа В.В. Орлова «Альтист Данилов» выбрана Москва: главный герой, Владимир Алексеевич Данилов, демон на договоре, живет в Останкино, потому что «оно испокон веков было самым грозовым местом в Москве, а теперь еще и обзавелось башней, полюбившейся молниям» [Орлов, 1994, с. 20]. Его возлюбленная, Наташа, проживает «у Покровки, в Хохловском переулке» [Орлов, 1994, с. 64]. После знакомства Данилов вызывается проводить девушку
домой, и автор подробно рисует путь пары по московским улицам:
«Шли они берегом Яузы, а потом пересекли бульвар и голым, асфальтовым полем Хитрова рынка добрели до Подкопаевского переулка и у Николы в Подкопае свернули к Хохлам. Справа от них тихо темнели палаты Шуйские» [Орлов, 1994, с. 64]. Очевидно, что В.В. Орлов не только максимально достоверно изображает пространство Москвы, но, как и другие авторы фэнтези, романтизирует образ города.
Подводя итоги, подчеркнем: в «своем» (то есть освоенном) пространстве города даже «чужие» сверхъестественные существа максимально «свои». Именно поэтому в центре городской легенды мы чаще всего видим колдуна - человека, такого же жителя города, как и все остальные, только наделенного сверхъестественными способностями. Авторы городской фэнтези также нередко используют данный персонаж, различными способами обыгрывая тему конфликта колдунов с обычными людьми, рядовыми обывателями. Тот факт, что победа может доставаться как одной, так и другой стороне, подчеркивает принципиальную неразрешимость противоборства Добра и Зла.
Литература
Афанасьев А.Н. Мифы, поверья и суеверия славян: В 3-х тт. М., СПб., 2002. Т. 3.
Архарова Ю. Легенды Старой Москвы. Хранилище Черной книги // Самиздат [Электронный ресурс]. URL.: http://samlib.ru/a7arharowa_j/suharewka.shtml
Варламов А.Н. Александр Грин. М., 2005.
Веселова И.С. Прагматика устного рассказа // Современный городской фольклор. М., 2003.
Грин А.С. Крысолов / А.С. Грин // Сочинения: В 3-х тт. М., 1996. Т. 2.
Кутасова А.С., Майер Е.Н. Проект «Московские городские легенды». [Электронный ресурс]. URL: http://www.urbanlegends.ru
Ланская Ю.С. Американская городская легенда в контексте постфольклорной культуры: автореф. дис. ... канд. филол. наук, Ижевск, 2006.
Лукьяненко С.В. Ночной дозор. М., 2008.
Майер А.С. Московские городские легенды как исторический источник (Историческая память и образ города): автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 2008.
Народное предание о Брюсе (Из воспоминаний моего товарища) / Сообщ. М.Б. Чистяков // Русская старина, 1871. Т. 4. № 8.
Неелов Е.М. Фантастический мир как категория исторической поэтики // Проблемы исторической поэтики. Петрозаводск, 1990.
Одоевский В.Ф. Косморама // Белое привидение: Русская готика. СПб., 2007.
Орлов В.В. Альтист Данилов. М., 1994.
Павленко Н.И. Соратники Петра. М., 2001.
Панов В.Ю. И в аду есть герои // И в аду есть герои. Наложницы Ненависти: Фантастические романы. М., 2003.
Погорельский А. Лафертовская маковница // Белое привидение: Русская готика. СПб., 2007.
Равинский Д.К. Городская мифология // Современный городской фольклор. М., 2003.
Русский ассоциативный словарь. М., 2002.
Смирнова Е.В. Устойчивые мотивы сюжета 'геопатогенная зона' в городской легенде // Вестник Челябинского государственного университета. Сер. Филология. Искусствоведение. 2010. № 21 (202). Вып. 45.
Сомов О.М. Киевские ведьмы // Белое привидение: Русская готика. СПб., 2007. Flintotake. Городские легенды Петрозаводска и Карелии. [Электронный ресурс]. URL: http://flintotake.livejournal.com/4851 .html
Heath C. Emotional Selection in Memes: The Case of Urban Legends. [Электронный ресурс]. Stanford University. Duke University. April 2001. URL: http://pascalfroissart.free.fr/3-cache/2001-heath.pdf
Labov W. Oral Version of Personal Experience. [Электронный ресурс]. URL: http://www.ling.upenn.edu/~wlabov/Papers/FebOralNarPE.pdf
НЕОСИНКРЕТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ ЛИРИЧЕСКОГО ВЫСКАЗЫВАНИЯ В СТИХОТВОРНЫХ ТЕКСТАХ И.Ф. ЖДАНОВА (КНИГА «ВОЗДУХ И ВЕТЕР»)
Н.С. Чижов
Ключевые слова: И. Жданов, субъектный неосинкретизм, «я» и «другой», двучленный параллелизм, неклассическая парадигма поэзии.
Key words: I. Zhdanov, subjectival neo-syncretism, «Me» and «the Other», binominal parallelism, non-classical paradigm of poetry.
Субъектную структуру неклассической лирики конца XIX-начала XX веков, как показал С.Н. Бройтман, определяет авторское постулирование диалогической природы сознания человека. Одним из первых такое понимание выразил И. Анненский, указав на «реальность совместительства, бессознательности жизней, кем-то помещенных бок о бок в одном призрачно-цельном я» [Анненский, 1979, с. 110]. Открытая межсубъектная направленность становится характерной чертой неклассического типа поэтического мышления. С.Н. Бройтман, опираясь на теорию автора М.М. Бахтина, мыслит межсубъектные отношения в лирике через категории «я» и «другой». Исходным положением в подходе исследователя является то, что в лирическом «я» «воплощено двуединство «я» и «другого», автора-творца и героя» [Бройтман, 1997, с. 32]. Если в классической лирике, по мысли
