CC BY
77
ФИЛОСОФИЯ
Вестник Омского университета, 2005. № 2. С. 56-59. лттто" 111
© А.А.Петров, 2005 ^ Д
ЖАНР «ФЭНТЕЗИ»: ЛИТЕРАТУРНОЕ МИФОТВОРЧЕСТВО КАК ИГРА АРХЕТИПАМИ
А.А. Петров
Исилькульский педагогический колледж 6^6000, Исилькуль, ул. Ленина, 98а
Получена 12 апреля 2004 г-
The author considers the myth creation of some writers, that use phantasy genre in their novels, to be a dangerous game with archetypes of collective unconsciosness.
В современной науке существует множество разнообразных (и во многом противоречащих друг другу) определений и теорий мифа, что не раз отмечалось многими видными исследователями мифотворчества (см., напр., [9]). Относительно причины такого избыточного обилия отмечается, что оно вызвано как сложностью («неуловимостью» [12]) самого объекта, т. е. мифа, так и тем, что он исследуется в разных аспектах и разными науками: философией, этнологией, социальной психологией, социологией и многими др. (см., напр., [5, с. 45; 2, с. 176]). Несомненно, что это обилие и разнообразие определений и теорий мифа указывает на огромный интерес к нему, который существует и в науке, и в обществе в целом.
Этот интерес носит далеко не «академический» и «археологический» характер - отношение к мифу как «пережитку» сменяется отношением к «мифу» как форме сознания, присущей человеку во все времена, как одной из «культурных универсалий» [11, с. 26-29]. Все больше оснований полагать, что «миф является неотъемлемой частью человеческой природы» [4, с. 154]. Данное высказывание принадлежит Э. Кассире-ру, но такое отношение к мифу не в меньшей степени характерно и для позиций А.Ф. Лосева, К.Г. Юнга, М. Элиаде, К. Хюбнера и других выдающихся мыслителей, исследовавших его природу.
Данная точка зрения на миф господствует и в современной отечественной науке.
Об интересе общества к мифу, а также о его глубинном соответствии ориентациям и запросам массового сознания свидетельствует настоящий «бум мифологизма», который переживает современная литература. Это особенно явственно прослеживается в стремительно растущей популярности жанра «фэнтези». Фэнтези - это
«литература, в пространстве которой возникает эффект чудесного; она содержит в качестве субстанциального и неустранимого элемента сверхъестественные или невозможные миры, существа или объекты, с которыми персонажи, имеющие смертную природу, или читатель оказываются в более или менее тесных отношениях» (С.Н. Man-love. On the Nature of Fantasy. Цит. no.: [7, c. 235]). Речь, таким образом, идет о «волшебной фантастике», чьи герои летают не на космических кораблях, а на драконах и грифонах, прибегают к помощи магии, а не науки, а в качестве оружия используют не «бластеры», а волшебные клинки. Эта своеобразная литература широко эксплуатирует не только материал древних мифов -характеристики персонажей и саму мифологическую атрибутику, - но также каноны развития событий («мифологику») и сам мифологический образ мира и отношения в нем [8, с. 105].
О причинах популярности жанра «фэнтези» задумываются, естественно, и некоторые авторы, в нем работающие. Дж. Толкиен, основоположник жанра «фэнтези», автор «Властелина колец», отметил ряд притягательных моментов «сказочной фантастики», делающей ее популярным жанром, отвечающим глубинным (хоть и не всегда осознаваемым) запросам человеческого духа [14]. Изумляющая необычность, восстановление свежести восприятия (способность освободить вещи и отношения от напета обыденности, привычности), «избавление от реальности» - все это характерно для «волшебной фантастики» и ее прототипа - мифа (ср. [6]). Кроме того, миф и сказка (и их отпрыск - фэнтези), по мнению Дж. Толкиена, дают некоторое удовлетворение «очень древним потребностям и стремлениям», затрагивающим как самые корни фантазии (воображения), так и фундаментальные основания самого человеческого бытия [14, с. 293].
По мнению К.Г. Юнга, выдающегося швейцарского мыслителя (психолога и философа), за процесс мифотворчества отвечают архетипы коллективного бессознательного (см., напр., [17]). Архетипы, согласно ему, суть универсальные пра-образы, праформы поведения и мышления, врожденные человеку. Швейцарский мыслитель полагал, что наша психика, как и наше тело, есть итог эволюции - в ней запечатлен опыт тысяч поколений наших предков (возможно, даже животных предков) в виде «врожденных программ», влияющих, минуя сознательную психику, на наше восприятие, воображение, мышление и поведение.
Архетип сам по себе («в чистом виде») не входит в сознание, но он все же проникает в него, облекшись плотью образа, в опыте снов, галлюцинаций, мистических видений. Не всякий образ суть отпечаток архетипа. Подлинный архетипи-ческий образ легко опознать по силе его воздействия. В мифах, сказках, религиях, тайных учениях и произведениях искусства эти волнующие, потрясающие нас до глубины души образы превращаются в символы, которые образуют «магическую защитную стену», обеспечивая равновесие в системах человек - общество и общество -природа (см. [13, с. 300-304]).
Впрочем, как уже сказано выше, архетипы проявляются не только в форме мифов, но также в образах сновидений, галлюцинаций, транса и других «медиумических» состояний, в которых «праобразы» коллективного бессознательного выплескиваются из его темных, не освещенных светом сознания глубин. Эти «всплески» происходят наиболее часто и мощно в «эпохи перемен», в ситуациях социального (прежде всего, социокультурного) кризиса.
Пробужденные кризисом «праформы» способны захватить мысли и чувства общества, ибо архетипы, как полагает Юнг, являются как бы конденсаторами эмоционального опыта, приобретенного обществом в ходе его исторического развития: прожитое, прочувствованное народом не проходит бесследно, но остается в «родовой памяти» каждого индивида, к данному народу принадлежащего.
Мифологические символы всегда эмоциональны. И не просто эмоциональны, а необычайно, неотразимо, глубинно. Они детища не голого инстинкта и не сухого разума, но могучего духовно-психологического переживания. Причем переживания обязательно коллективного. К.Г. Юнг отмечал по этому поводу: «Символ обращается не только к сознательному техническому воображению человека или к его философским спекуляциям; он также поражает его "нутро", глубины его "животного" существа. Именно поэтому ис-
тинный символ столь желанен: он охватывает и выражает всего, или почти всего, человека» [18, с. 77]. Источник этой «магической» неотразимости символов, согласно Юнгу, в их связи с «архетипами» «коллективного бессознательного».
Мифотворчество, как отмечают многие исследователи мифа (в частности, Э. Кассирер [4] и К. Хюбнер [16]), может быть не только спонтанным, но и сознательным: если миф естественный анонимен (не знает авторства), то миф искусственный имеет авторский характер - он представляет собой вариацию на темы естественного мифа и создается специально для достижения вполне определенных (экономических, социальных, политических, культурных) целей. Творцы искусственных мифов работают с архетипами, пытаясь использовать их огромный «энергетический потенциал» в собственных целях. Удачно сконструированная мифологема - весьма эффективное оружие. Однако, как и всякое оружие, оно требует осторожного обращения.
Вообще, надо заметить, сама работа с архетипами, мифотворчество, есть занятие небезопасное. Авторы, пишущие в жанре «фэнтези», особенно представители «новой волны», постмодернисты в литературе, вольно оперирующие материалом традиционных мифов, чтобы изумить читателя и достичь коммерческого успеха, нередко ведут весьма рискованную игру архетипическими образами. Примером может служить творчество такого мэтра жанра «фэнтези», как Майкл Мур-кок.
М. Муркок - автор многотомного фэнтезий-ного цикла о Вечном воителе, включающего ряд «Хроник», особое место среди которых занимает «Хроника Элрика» (см., напр., [10]). Ее герой, Элрик из Мелнибонэ, наследный правитель некогда могущественной империи, владелец магического меча («Бурезов»), который питает его энергией убитых, отнимая у своих жертв (иногда случайных и вовсе невинных, например, возлюбленной Элрика) заодно и души и отправляя их в ад. Помимо страшного меча, Элрик обладает также магическим «кольцом королей», которое способствует своему владельцу получить помощь от разных стихийных духов, с которыми его предки некогда заключили соглашение о взаимопомощи. Элрик не только монарх, но и маг, причем «черный»: его покровителем является один из богов Хаоса - Эриох, большой любитель кровавых человеческих жертвоприношений, враг всего доброго и справедливого.
Элрик отличен от образа классического героя, защищающего родину от врагов, будь то чудовища или просто враждебно настроенные иноплеменники. Элрик из мести своему кузену Иирку-ну, узурпировавшему в его отсутствие трон, пре-
58
А.А. Петров
дательски привел к стенам своей столицы врагов (бывших некогда вассалами империи), которые ее разграбили, истребили жителей и обратили в руины ее прекрасные здания. За это он получил прозвище «Убийца родичей». Впрочем, он предал не только собственный народ, но и своих «поделыциков»: когда враги с награбленным возвращались домой, на них напали жаждавшие отомстить за гибель родичей мелнибонэйцы; когда стало очевидно, что грабителям не уцелеть, Элрик покинул их, прибегнув к магии.
Классический мифологический герой, как правило, атлетически сложен и красив лицом - Элрик сам по себе немощен (силу ему дарует его меч); он альбинос - у него бледная кожа, белые длинные волосы и красные глаза. Перед нами герой, обладающий не только обликом, но и характером вампира! Если классический герой, как правило, милосерден, то Элрик редко испытывает жалость: не раз он убивает взмолившихся о пощаде и уже неопасных врагов (и не испытывает ни малейшего раскаяния). Его иногда называют странствующим рыцарем, но ведет себя он далеко не по-рыцарски, зачастую остается равнодушным к чужой беде. Классический мифологический герой является человеком действия и обладает внутренним спокойствием, уверенностью в правоте своего дела - Элрик не может обрести покоя. «До чего же мучительно жить!» - вырывается у него после очередного подвига.
Казалось бы, мифотворчество британского фантаста достаточно безобидно: в конце концов его герой фактически переходит на сторону Порядка и восстает против чудовищных богов Хаоса1.
Однако не все так безоблачно: Муркок искажает сам классический образ героя - защитника высших человеческих ценностей (мира, любви, дружбы, справедливости, милосердия). Его герой почти «по ту сторону добра и зла». Конечно, и героям естественных мифологий (греческой, индийской, кельтской, германской и т. д.) случается отклоняться от пути Добра и даже совершать иногда злодеяния. Но эти проступки и преступления вызваны, как правило, влиянием недружественно расположенных к ним богов и носят случайный (непредумышленный) характер, причем за них героям приходится жестоко расплачиваться. Для Элрика же такое поведение является почти нормальным.
1Да и до этого перехода он то и дело совершает поистине героические поступки, уничтожая различных слуг Хаоса: как чудовищ, так и «черных магов». Даже предательство родины смягчается для читателя тем, что мелнибонэйцы «жестокая и развращенная раса», а поступок Элрика не следствие его злой воли, его направляла сама Судьба, вынесшая приговор мелнибонэйцам.
Кроме того, существует еще одна (причем достаточно важная) проблема. Она состоит в том, что продукты воображения (в частности, мифы) не существуют изолированно в некоем «царстве грез», а проявляются в жизни общества. Пусть влияние многих литературных мифов невелико, но оно есть. Попав раз в жизнь культуры, в определенный социальный контекст, миф порой претерпевает там метаморфозы, совершенно его автором не предусмотренные. Едва ли английский писатель Булвер Литтон мог предположить, что его роман «Раса, которая нас заменит» станет настоящим мифом для группы фашистов-мистиков и повлияет на формирование «тайной доктрины» Третьего рейха. Невозможно предположить, что Толкиен, католик, христианин до мозга костей, мог предвидеть, что его «Властелин колец» породит у многих читателей увлечение языческими культами и оккультными учениями. Тем более едва ли оксфордский профессор мог предугадать, какую интерпретацию получат образы и темы его «мифопоэтического» романа в политической публицистике постсоветской России. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман», -писал великий русский поэт и добавлял: - Сказка ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок».
Миф, сказка - «возвышающий обман», делающий человека лучше, добрее. Во всяком случае, истинный миф, истинная сказка выражают подлинные духовные ценности народа и служат орудиями благодатного «внушения». Эту их нравоучительную (аксиологическую) функцию нельзя игнорировать. Хорошо об этом сказано у Б.П. Вышеславцева (см., [ 3, с. 58-59]). Критерий ценности мифа, по Вышеславцеву и Юнгу, заключается в его сублимирующей силе, в том, что он преображает жизнь и спасает. У «архетипа», по Юнгу, есть и «темная сторона», и задача мифотворчества как раз состоит в сублимации («просветлении») ее «темной» энергии, силу которой опасно недооценивать (об этом см., напр., [13, с. 300-301]).
Творчество многих авторов жанра «фэнте-зи», представителей «новой волны», подобных М. Муркоку, близких постмодернизму, основано на свободном личностном самоутверждении. Все традиционное (в частности - в сфере морали) им претит, ради эстетического эффекта (и коммерческого успеха) они готовы на многое. К ним в определенной мере можно отнести слова, которыми М. Муркок характеризует своих богов Хаоса: «враги логики, жонглеры истиной, творцы красоты», для них «не существует таких понятий, как добро и зло». Их виртуальные «миры» несут на себе отпечаток их личности и в равной степени той культуры, к которой они принадлежат. (Разумеется, далеко не все авторы, пишущие в жанре
«фэнтези», так скептически относятся к традиционным представлениям о добре и зле и так вольно обращаются с фольклорно-мифологическим материалом.)
В.И. Филатов отмечает: «Живя в мире собственных образов и фантазий, человек формирует свой собственный мир. Пребывание в этих мирах не проходит бесследно для человека, у него формируются новые потребности, в соответствии с которыми человек предпринимает попытки преобразовать мир своего физического или социального бытия согласно требованиям того или иного идеала, который определяет содержание данного духовного мира» [15, с. 202]. Это перекликается со следующим высказыванием Б.П. Вышеславцева: «...Воображать себе что-либо - значит непременно вместе с тем преображать себя во что-либо, вкладывать себя во что-либо; ибо живущий в душе образ преображает душу. Воображать - значит воплощать в себе какой-либо образ и вместе с тем воплощать себя и свой образ в мире... Магия воображения состоит в том, что человек становится тем, что он воображает (например, «облекается во Христа»), мир становится таким, каким мы его воображаем. Воображение никогда не остается безнаказанным и безрезультатным» [3, с. 61, 62].
Таким образом, воображение и его продукты (миф, сказка и пр.) имеют самое непосредственное отношение к духовности человека, которую В.И. Филатов определяет как «врожденное стремление человека постоянно расширять горизонты своего бытия за счет создания системы духовных миров, а также стремление претворять ценности и идеалы этих миров в мир физического бытия» [15, с. 203]. Это представление вполне согласуется с традицией русской философской мысли: вспомним, например, такие ключевые идеи русской идеалистической философии кон. XIX - нач. XX вв., как идея теургии, которую развивали В.С. Соловьев, Вяч.И. Иванов, А. Белый, или идея софиургии, развиваемая С.Н. Булгаковым (см., напр., [1, с. 413-415; 437— 438]).
Вместе с тем, эти идеи также созвучны чаяниям классика жанра «фэнтези» Толкиена, рискнувшего их выразить в своей лекции «О волшебных сказках»: «Я думаю, что фантазия - это под-создание, соучастие в творении - скорее в большей, чем в меньшей степени... каждый писатель, творя в фантазии вторичный мир, каждый со-творец хочет быть в какой-то мере творцом действительным... Ведь щедрость, с какой он был одарен, дает ему основания для смелой догадки, что в фантазии он действительно может способствовать украшению и умножению богатств творения. Все сказки могут сбыться...» [14, с. 278,
297, 299].
В этих словах одновременно слышны надежда и предостережение. В принципе, они обращены ко всем людям, к каждому из нас в отдельности, но особенно к тем, кто щедро одарен творческим воображением, тем, кто, по словам Толкиена, способен придать своим фантазиям «внутреннюю связность реальности», «создать вторичный мир, в котором зеленое солнце окажется на своем месте и будет восприниматься с доверием» [14, с. 278, 279].
[1] Бычков В.В. 2000 лет христианской культуры sub specie aesthetica: В 2 т. М.; СПб., 1999. Т. 2.
[2] Вагшанн Р. Литературоведение и мифология // Вопр. философии. 1970. № 7.
[3] Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса. М., 1994.
[4] Кассирер Э. Техника политических мифов // Октябрь. 1993. № 7.
[5] Леей-Строе К. Тотемизм сегодня // К. Леви-Строс. Первобытное мышление. М., 1994.
[6] ■Посев А.Ф. Диалектика мифа // А.Ф. Лосев. Философия. Мифология. Культура. М., 1991.
[7] Лукин A.A., Рынкевич В.В. В магическом лабиринте сознания. Литературный миф XX века // Иностранная литература. 1992. № 3.
[8] Мартишина Н.И. Когнитивные основания пара-науки. Омск, 1996.
[9] Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1995.
[10] Муркок М. Повелитель бурь: Хроника Элрика. СПб.: Северо-Запад, 1992.
[11] Найдыш В.М. Философия мифа. От античности до эпохи романтизма. М., 2002.
[12] Пашинина Д.П. Неопределимость мифа и особенности организации мифопоэтической картины мира // Вестн. Моск. ун-та. 2001. № 6.
[13] Руткееич A.M. На развалинах священных стен // Магический кристалл. М., 1992.
[14] Толкиен Дж.Р.Р. О волшебных сказках // Утопия и утопическое мышление. М., 1991.
[15] Филатов В.И. Социально-онтологические основания целостности человека. М.; Омск, 2001.
[16] Хюбнер К. Истина мифа. М., 1996.
[17] Юнг К.Г. Понятие коллективного бессознательного // Аналитическая психология. М., 1995.
[18] Юнг К.Г. Современный миф о «небесных явлениях» // К.Г. Юнг. О современных мифах. М., 1994.
