CC BY
163
Таким образом, деловая переписка, сохранившаяся в фонде 172 Челябинского архива, дает богатую информацию для исследователей языка, жизни людей, работавших на Демидовских заводах (а к заводам были приписаны целые деревни, работали там и почти все жители Кыштыма, Каслей и т. д.).
Материалы других фондов Челябинского архива содержат фрагменты, отдельные примеры из жизни заводчиков и их рабочих. Фонд И-63 «Миас-ская крепость исетской провинциальной канцелярии Оренбургской губернии», состоящий всего из 4 единиц хранения, включает «Указы Исетской провинциальной канцелярии о наряде казаков для усмирения приписных крестьян к Демидовским заводам 1737—1762 года» (оп. 1, е. х. 1). Единица хранения И-236-1-1 представляет собой свод документов по Пугачевскому движению, среди них и рапорта губернатору Чичерену от воеводы Веревкина и коллежского асессора Свербеева о волнениях на Кыштымских и Каслинских заводах в 177» году.
В целом материалы Челябинского исторического архива позволяют нам достоверно представить разные стороны жизни и действия Кыштымских и Каслинских заводов и принадлежащих им рудников от середины XVIII до начала XX века.
Так, в архивах Тулы и Екатеринбурга, Оренбурга и Челябинска, Санкт-Петербурга и Москвы находим множество интереснейших документов, рассказывающих правдиво, точно и ярко о зарождении и процветании многочисленного рода заводчиков Демидовых, о возникновении металлургии на Урале, принесшей России не только металл и оружие, но и славу великой железной державы.
Казанцев М. Г.
ЗАШИТА ИНТЕРЕСОВ ГОСУДАРЕВЫХ И ПРАВ СОБСТВЕННИКОВ В СУДЕБНИКАХ 1497, 1550 и 1589 ГОДОВ
Появление первого российского Судебника в конце XV века тесно связано с предшествующим историческим развитием страны, которую иностранцы называли Московией. На протяжении почти двух веков Русь избавлялась от последствий феодальной раздробленности и золотоордынско-го ига. Объединение Руси, начатое Даниилом Александровичем — князем Московским — в 1276 году выделением Московского княжества, и продолженное его преемниками, приобрело широкий размах при Иване III. Объединение государства требовало жестокой и четкой централизации власти. Последнее осуществить было трудно. Возникла потребность в создании единых для всех законодательных актов. Отсюда и просматривается связь исторического развития и необходимости в систематизированных правовых нормах. Именно это послужило причиной появления Судебника 1497 года — первого кодекса феодального права русского централизованного государства.
Но было бы неверно утверждать, что до 1497 года на Руси царило полное беззаконие. Уже века русские князья опирались на нормы Правды Русской и именно на основе этих норм в отдельных феодальных центрах Руси XIV— XV веков возникали местные судебники (например, Псковская и Новгородская судные грамоты, судебники Рязанского и Ростовского княжеств).
Исследование данной темы до сих пор еще сопряжено со значительными трудностями. К примеру, единственный дошедший до нас список Судебника 1497 года был составлен не в великокняжеской канцелярии, а вплоть до августа 1817 года был частью сборника Новоспасского архимандрита Нифонта Кормилицына, причем весь сборник (в том числе и Судебник 1497 года) был скопирован в августе 1552 года — марте 1554^года. В июне 1817 года П. М. Строев обнаружил список Судебника в сборнике* Нифонта,
5 Зак. 2407
33
хранившегося тогда в библиотеке Иосифо-Волоколамского монастыря. Он вырезал из сборника 12 листов с текстом Судебника и передал эти листы в Архив Государственной коллегии иностранных дел. До публикации П. М. Строевым в 1819 году рукописи Судебника латинский текст Герберштейна был единственным источником, сообщавшим частности Судебника.' Аналогичная ситуация складывалась и с другими источниками по данной теме. До последнего времени документы не перепечатывались2.
В работе были использованы Судебники 1497, 1550 годов, две (краткая и пространная) редакции Судебника 1589 года. Автор опирался на «Записки о Московии» Сигизмунда Герберштейна и комментарии к ним, а также монографию группы авторов «Судебники XV — XVI веков», опубликованную, видимо, дважды в 1952 и 1954 годах. Интересным представляется для изучения Судебника 1497 года книга С. И. Штамма.3
Одной из основных задач автор считал поиск истоков формирования традиции правового тоталитаризма, полагая, что наказания за государственные преступления, замаскированные под уголовно-наказуемые деяния. Исходя из этого была определена структура работы: первоначально в значительной степени эскизно рассматривается эволюция права в XVI веке, затем наказание смертью, и, наконец, защита интересов феодальной собственности.
В рассматриваемых документах ярко проявляется тенденция к централизации суда, к стеснению власти наместников и к подчинению их контролю со стороны центральных органов (великого князя). Все это вновь и вновь подтверждает мысль об исторической предопределенности Судебника 1497 года.
Следует особо рассмотреть то, как в Судебнике поставлен вопрос о централизации суда. Обратимся к соответствующим статьям. Статья 1. «Судити суд бояром и околничим. А на суде быти у бояр и у околничих диаком. А посулов боярам, и околничим, и диаком от суда и от печалованина не имати; такоже и всякому судие посула от суда не имати никому. А судом не метити, ни дружити никому». Статья 2. «А каков жалобник к боярину приидет, и ему жалобников от себе не отсылати, а давати всемъ жалобникам управа в всемь, которым пригоже. А которого жалобника; а непригоже управити, и то сказати великому князвд, или к тому его посылати, которому которые люди приказаны ведати».
Комментаторы этих статей имеют различные точки зрения. Первая точка зрения указывает на то, что статьи 1, 2 говорят о суде приказов во главе которых стоят бояре или окольничие^ Вторая утверждает, что приказная система еще не сложилась, а идет только переход к ней: «Ст. 2. Судебника составляет переход от личного управления к организации учереждений и вместе с тем от дворцового (вотчинного) характера их к государственному».4 Существует еще одно мнение: некоторые исследователи считают, что боярский суд здесь отделяется от суда княжеского, причем последний становится выше первого.
Сопоставление текстов статей 1 и 2 показывает, что ближе к истине сторонники второй и третьей точек зрения. Действительно, говорить о суде как независимом государственном аппарате здесь нельзя. Суд «бояр и околничих» еще никак не согласуется с независимостью суда. Кроме того, в ст. 2 указывается на то, что отдельные дела должны докладываться великому князю. Здесь великий кнзяь действительно стоит над судом бояр. Это подтверждают и некоторые документы XV века, отражающие эту
1 См. комментарии к «Запискам о Московии» С. Герберштейна//Герберштейн С. «Записки о Московии»,— М.: Изд-во МГУ, 1988,— С. 319—320.
2 Только в настоящее время по подписке можно было получить девятитомное собрание российских законов.
3 Штамш С. И. Судебник 1497 года.— М., 1955.
4 Владимирски й-Б у д а н о в М. Судебники...
проблему. «Сий суд судил князь Иван Юрьевич. Тягался архимандрит Фегнаст Симоновского монастыря с Ываном с Михайловым сыном Тверитинова... И потому князь Иван Юрьевич архимандрита Фегнаста Симоновского монастыря оправил, а Ивана Михайлова сына Тверитинова обвинил... А на суде были у князя Ивана Юрьевича великого князя дьяк Василий Долматов, да Василий Чюбар Безобразов, да великого князя тиун Гаврило Ушаков...»5. А основа этой процессуальной нормы записана так: «Судити суд бояром и околничим, а на суде быти у бояр и у околничих диаком...».
«По великого князя слову Ивана Васильевича всеа Руссии суд сей судил князь Иван Юрьевич тягался Пречистые Симонова монастыря архимандрит Зосима, и за все братью симановских старцев, с Ивашкой Саврасовым. И князь Иван Юрьевич перед великим князем поставя обоих истцов, архимандрита Зосиму и Ивашка, суд свой сказал. И князь великий Иван Васильевич всеа Русии, выслушав суд, велел князю Ивану Юрьевичу пречистые Симоновского монастыря архимандрита Зосиму з братьею отправити, а Ивашка Саврасова велел обвинити. И по великого князя слову Ивана Васильевича всеа Русии князь Иван Юрьевич Пречистые Симоновского монастыря Зосиму архимандрита з братьею отправил..., а Ивашка Саврасова обвинил. А коли князь Иван Юрьевич великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии суд свой сказывал, а туто у великого князя был околничей Ивана Васильевич Чобот. А на суде у князя у Ивана у Юрьевича были Скряба Морозов да Василий Чюбар Безобразов, да великого князя тиун Оладия Шишмаров. А подписал дьяк Василий Долматов»6. Это правило неоднократно подчеркивалось в том же документе.
Процитированный документ подтверждает следующее: во-первых, Судебник 1497 года возник не на «пустом месте», а на основе существующих судных грамот; его роль заключается в систематизации существовавших норм права; во-вторых, роль великого князя в суде здесь четко определена, он действительно «встал над судом». Эти факты показывают, что здесь нельзя подходить к вопросу о роли суда с точки зрения отделения его в самостоятельный орган власти. Ведь историческая необходимость была вовсе не в этом, а в том, что централизация власти привела к централизации суда, к созданию единого свода прав и законов, направленных на укрепление великокняжеской власти (в интересах великого князя). В этом заключается историческая предопределенность в Судебнике. Самостоятельность судебного аппарата противоречит интересам великого князя. Она просто невозможна в то время. Самостоятельный суд оказался бы без опоры: не было ни опыта, ни реальной власти. Суд попал бы в зависимость какого-нибудь конкурента великому князю или был бы просто расформирован как государственный орган в результате возникших противоречий между самостоятельным судом и великим князем. Естественно, Иван III это понимал. Поэтому говорить о суде 1497 года как о самостоятельном государственном органе невозможно. Но нельзя полностью отрицать эту самостоятельность. Судебник Ивана III показывает, что только некоторые дела (касающиеся внутренней политики) идут на рассмотрение великому князю. Остальные рассматриваются судом самостоятельно. Наверно это и ввело в заблуждение сторонников первой точки зрения о роли суда в 1497 году. Суд был подчинен князю, особенно когда дело касалось внутриполитических вопросов, то есть он (суд) не был абсолютно самостоятельным государственным органом, о чем говорилось вышеСамостоятельный суд — суд, не зависимый ни от кого, но защищающий интересы государства в 1497 году — это интересы великого князя. По сути, в феодальном обществе существование самостоятельности невозможно. В итоге Судебник 1497 года — первый и весьма существенный шаг в сторону централизации суда в интересах первого лица в государстве.
5 Правая грамота Симонову монастырю конца XV века.
6 Правая грамота Симонову монастырю конца XV века.
5* 35
Следующий этап в развитии Русского права — Судебник 1550 года. Этот законодательный акт тоже был исторически предопределен. Первопричиной стало несовершенство Судебника 1497 года, а также внутриполитические мотивы Ивана IV — Грозного. В основу текста нового законодательного акта положен Судебник 1497 года. Подавляющее большинство статей последнего вошло в новый документ. При этом были учтены недостатки предыдущего акта и опыт судебной практики 1497—1550 годов. Главное заключается в том, что новый законодательный акт из документа чисто процессуального превратился в политически значимый. Задача Ивана IV заключалась в усилении царской власти, в полном подчинении ей всего государства. Для этого необходимо было отделить суд от боярства и по-возможности больше ограничить власть наместников. Иван IV усилил централизацию суда, подчинив его себе с целью усиления своей власти. Суд стал более организованной государственной структурой, независимой от классовых сословий.
Со смертью Ивана Грозного в России началось «смутное время». Оно затронуло и законодательство. В 1589 году появился новый судебник, причем в двух редакциях: в краткой и пространной. Краткая редакция — это расширение некоторых положений Судебника 1550 года. Пространная редакция написана на основе других Документов. Краткая редакция была написана довольно безграмотно юридически. Наверно, это и послужило причиной появления пространной (улучшенной и расширенной) редакции.7
Судебник 1589 года отражал интересы волостной верхушки и использовался ей как средство укрепления своего господства в волости. Он не был даже утвержден царем, но центральная власть не запрещала им пользоваться.8 Фактически, рассматриваемый документ — признак децентрализации власти. Суд стал более самостоятельным, но это было не на пользу государству, так как суд защищал не его интересы, а свои собственные... Это явилось итогом дифференциации общества, увеличения счисла горожан.
Новые подходы позволяют по-ноьому пересмотреть некоторые парадоксальные вопросы и даже их разрешить. Не исключение и вопрос о судебниках и развития их «каркаса» — процессуальных нормах. Наша задача — проследить развитие процессуальное™ от Судебника 1497 года к 1589 году и ограничиться кратким анализом произошедших изменений. Потому вернемся к статьям 1 и 2 Судебника 1497 года, устанавливающим суд, как таковой. Сравним эти статьи с соответствующими положениями Судебника 1550 года.
Статья 1. «Суд царя и великого князя судити боаром и околничим, и дворецким, и казначеем, и дьяком. А судом не дружити и не мстити никому, и посулу в суде не имати; такоже и всякому судье посулов в суде не имати». Первая фраза этой статьи показывает, что процесс централизации власти завершен. Значит и суд, как государственный аппарат, централизован и подчиняется царю. Это существенное отличие от 1497 года, когда централизация власти еще не закончена, и суд только зародился. В этой же статье мы видим, как расширился штат работников суда.
Далее появляется ряд новых статей. Статья 2, касающаяся неправосудия, изобличаемого взятием посуха (взятки), но не дающая никакого наказания судье.9 Статья 3. Речь идет о злостном неправосудии. Не первое решение судьи (в корыстных целях, личная месть) ведет к наказанию его в виде денежного штрафа.10
Эти две статьи демонстрируют усиление контроля за деятельностью самого суда. Появление этих статей скорее всего было предопределено
7 Подробней см.: Судебники XV — XVI веков.— М., 1952.—С. 417—442.
8 См.: там же.
9 Переработка статьи 19 Судебника 1497 ьода.
10 Подробнее см.: Судебники XV — XVI веков,—М, 1954,— С. 197—199.
фактом несовершенства статей 1497 года (например: судья присваивал себе остатки имущества приговоренного к смерти).11
Посмотрим далее. Статья 7. «А кто к которому боярину, или дворецкому, или казначею или к дьяку придет жалобник его приказу, и ему жалобников своего приказу от собя отсылати, а давати ему жалобником своего приказу всем управа, который будет жалобник бьет челом по делу, а которому будет жалобнику без государева ведома управы учинити не мочно, ино челобитье его сказати царю государю. А который боярин, или дворецкий, или казначей, или дьяк жалобника своего приказу отошлет, а жалобницы у него не возьмет, и управы челомбитья его не скажет, и учнет тот жалобник бити челом государю, что ему управы не учинили, и государь, ту его жалобницу отошлет тому, чей суд, и велит ему управу учинити, и бояре ему, или дворецкий, или казначей управы не учинят же, и тем, которые управы не учинят, быти от государя в опале. А который жалобник бьет челом не по делу и бояре ему откажут, и тот жалобник учнет бити челом, докучати государю, и того жалобника вкинути в тюрьму».12
Как видно, эта статья значительно отличается от ст. 2 Судебника 1497 года. Здесь четко прослеживается возросшее значение приказов. Начинается процесс обособления суда от боярства. Процесс, начатый Иваном III, завершен,— суд при Иване Грозном стал инструментом контроля внутренней политики.
Мы попытались рассмотреть только часть вопросов, затрагивающих Судебники XV — XVI веков. Именно в этот период произошел эволюционный скачок в развитии русского права, который «подстегнул» развитие Судебников в более поздний период. Это доказывает тот факт, что за промежуток меньший чем в 100 лет сменилось три свода законов — 1497, 1550, 1589 годов. Такое развитие Судебников видно из небольшого сравнения:
Увеличилось число не только статей, но и документов, выдаваемых судом — он превращался как бы в государственную канцелярию.
Для более подробного знакомства с судебником нам необходимо подробно рассмотреть несколько важных вопросов. Начнем мы со смертной казни. Здесь необходимо выяснить: что такое смертная казнь, за что и с какой целью применяют, а также причины появления этого вида наказания в исследуемых судебниках. В этом случае вопрос о смертной казни можно разбить на два подвопроса: смертная казнь за «уголовные (лихие) дела» и по политическим мотивам. С последним связаны такие проблемы, как преступления против государства и использование смертной казни в интересах так называемой государственной целесообразности...
Итак, что такое смертная казнь? Слово «казнь» означает наказание. «Смертная казнь» — лишение жизни — высшая мера наказания. В Судебнике 1497 года этому вопросу отведен ряд статей.
«Убийцы своих господ, предавшие крепость, святотатцы, похитители людей, также, как и те, что тайно относят имущество в чужой дом и говорят, будто оно у них украдено, так называемые подметчики, кроме того те, кто поджигает людей и кто окажутся заведомыми злодеями, подлежат смертной казни».13
11 Губная грамота XVI века. Ср. со статьей 2 1497 года.
12 Губная грамота XVI века.
13 Перевод статей 9 Судебника 1497 г. по Герберштейну//Герберштейн С. Записки о Московии,— М.: Из-во МГУ, 1988.—С. 119.
Судебник
Число статей
1497 год 1550 год 1589 год
68 100
более 200
С. Герберштейн дал интерпретацию русских терминов ст. 9 Судебника 1497 года, в частности, «государственный убойца».'4 На термины «ведомый лихой человек» и «заведомый злодей», «церковный тать», «подымщик» и «подметчик» (о последнем пойдет речь особо) и «крамольник» уделили внимание А. А. Зимин15 и С. И. Штамм16. Вместе с тем следует отметить, что термин «крамольник» Герберштейн передал как «предавший крепость», явно сузив его значение до конкретного случая «крамолы».17
Известно, что Судебник был написан на основе уже существовавших норм права. Значит, смертная казнь своими корнями уходит в далекое прошлое. К этому виду наказания прибегали весьма часто, жизнь человеческая (преступника) мало ценилась. Человек наказывался за вполне определенные преступления, чаще всего по существующему обычаю или пристрастию и настроению судьи. Централизация власти и суда привела к пересмотру вопроса о смертной казни в сторону улучшения законотрактуемых репрессий против преступников и защиты феодальной собственности. Цель пересмотра — укрепление юрисдикций централизованного феодального государства. Политика объединения Руси и сосредоточения власти в одних руках нравилась далеко не всем.
В первую очередь Ивану III необходимо было оградить воссозданное им государство от всяких неожиданностей. Основой власти в рассматриваемый период являются феодальные отношения и феодальная собственность. Естественно, эта основа требовала защиты. Главным лицом в феодальных отношениях является сам феодал, поэтому именно его должно охранять новое право. Обратимся к судебнику.
Статья 9. «А государскому убойце и коромолнику, церковному татю и головному, и подымжику, и зажигалнику, ведомому лихому человеку живота не дати, казнити его смертною казнию».18
«Государский убойца» — убийца своего хозяина Налицо охрана и защита феодальных отношений.
«Коромольник» — предатель крепости (по Герберштейну). Это слово иные трактуют по-другому: изменник, заговорщик. Исходя из этой точки зрения, мы можем присовокупить это преступление к политическим. Измена великому князю — измена государству. Еще опаснее для возникшей централизованной власти заговор. Фактически Иван III ограждает свою власть от политических преступлений, ведь измена государству и заговор против государства явно не вписываются в «особые» преступления.
С чем можно связать появление этих моментов в статье о смертной казни? Скорее всего с тем, что сосредоточение власти в руках одного человека не могло не встретить сопротивления у тех, кто имел эту власть, так сказать, «по частям». Отсюда неизбежные заговоры, измена великому князю и тому подобное. Если Иван III не ограждал бы свою власть от этих преступлений, то неизбежно возникла бы ситуация, когда внутренняя политика стала бы не подконтрольна великому князю, а это означало бы конец его власти.
Можно также сказать, что наказание смертью за эти преступления пришло из более ранних законов, скорее всего из «Правды Русской». Вспомним, в каких условиях Ярослав Мудрый стал великим князем на Руси. Это были условия жестокой борьбы за власть. Необходимо отметить, что борьба за власть представителями различных группировок правящей княжеско-боярской элиты, в которой взгляд на «первого среди равных» — великого князя был далеко не почтительный и дружелюбный. История российская, как впрочем, и всемирная полна фактами ужасно кровавой
u См.: подробнее: комментарии к «запискам» С. Герберштейна//Указ. соч.— С. 320.
15 Зимин А. А. Россия на рубеже XV — XVI столетий,—М„ 1982.—С. 125—126.
16 См. Штамм. Судебник 1497 г.— М., 1955,— С. 41.
17 См.: Судебники XV — XVI вв.— М„ 1952.— С. 58.
18 Судебники XV — XVI вв.— М., 1952,— С. 58.
борьбы и страшных расправ с поверженными противниками с одной и другой стороны. Не случайно существовала мрачная поговорка «В одной берлоге двум медведям не бывати».
Конечно, можно проследить эволюцию «смертной казни» и в «доярослав-скую» эпоху, но для этого необходимо было бы провести дополнительные исследования. Мы же ограничимся эпохой XV—XVI веков.
Возвращаясь к ст. 9 Судебника 1497 года, обратим внимание на слово «подметчик (подымщик)». По Герберштейну этот термин можно "понимать так: «...те, кто тайно относят имущество в чужой дом и говорят, будто оно у них украдено...».19 То есть это типичное уголовное преступление. Но здесь нет согласия с политическим направлением рассматриваемой статьи, значит, это преступление нельзя считать только уголовным. Действительно, «подмет» можно понять как «шпионаж» (проследите связь «подмет» — «подметать»— ...«шпионить»). То есть это слово можно развернуть как «увидеть недозволенное».
Это можно понимать как «шпионаж» или как «разглашение секретных сведений».20 Кроме того, как известно, «противники государевы» довольно часто пользовались так называемым «подметом», то есть распространяли «подметные грамоты», в которых разоблачались те или иные тайны государевой персоны, осуждались ее действия и призывался «народ честной» к борьбе за «правду-матку».
Вот так и укрывалась политическая сущность слова «подметчик». Теперь задумаемся над тем, что побудило автора Судебника предусмотреть жесточайшее наказание за это преступление. Безусловно — насущная необходимость. Централизация власти требовала сосредоточения в одних руках внутренней политики воссоздавшегося государства. Возрождение единой Руси, ее возврат в мировое сообщество породило проблемы во внешней политике. Все это привело к возникновению необходимости в тщательно скрываемых политических маневрах в целях сохранения власти.
Снова включившись в мировую политическую жизнь, Русь как единое государство заинтересовала многих. Отсюда неизбежен шпионаж, измена, государственные заговоры. Политические маневру явились причиной возникновения секретной информации. В интересах государства естественно было сохранить эту секретность для каких-либо целей.
Думается, что эти преступления (имеются в виду шпионаж, разглашение секретной информации и заговор с подметными письмами) оформились как политические именно в эпоху централизации власти на Руси. Но нельзя отрицать вероятности существования политических мотивов данных преступлений в более раннюю эпоху (до феодальной раздробленности) и в более поздний период (золотоордынское иго). И тогда могли совершаться (и совершались) политические маневры как во внутренней (между князьями, например), так и во внешней (с Золотой ордой) политике. И заговоров тогда совершалось превеликое множество. Все это могло предопределить, наряду с насущной необходимостью, появление статей, наказывающих за рассматриваемые преступления.
Обратим теперь наше внимание на слово «зажигалник» в рассматриваемой нами статье. «Зажигалник» — поджигатель. Продолжая в том же направлении анализировать статью, мы можем сказать, что «поджёг» здесь рассматривается как политическое преступление.
Не всякий поджигатель карался смертной казнью. Доказательством этому может послужить документ, согласно которому судья выдает потерпевшему поджигателя, крестьянина Михаила Жука, за сожжение им монастырской деревни, «в пяти рублях до искупа»21. По Герберштейну, слово «зажигалник»
19 См.: Герберштейн С. Указ. соч.— С. 119.
20 См.: Судебники XV — XVI вв.— М„ 1959.— с. 57—60.
21 Правовая грамота от 30 июня 1503 года.
трактуется как «поджигатель людей» — поджигатель города.22 Понятно, что если поджог совершен с целью сдать город врагу, то тут налицо политическое преступление эквивалентное предательству. Однако «зажигалником» мог быть не устроитель физического пожара, а именно: «поджигатель людей» — распространитель слухов, подстрекатель к беспорядкам и тому подобное. Ясно, такой «зажигалник», особенно в военное время и во время бунтов был чрезвычайно опасен как преступник. И это преступление, так сказать, «словесное» требовалось во имя интересов государя укрыть квалификацией его как уголовного, а не политического.
Рассмотрим словосочетание «церковный тать» — церковный вор. По Герберштейну — это не просто похищение церковного имущества и святотатство. Фактически здесь оговариваются преступления против церкви как государственного органа, поскольку мы сталкиваемся с нормативным актом политической защиты церкви со стороны государственного аппарата.23 Для сохранения контроля во внутренней (и внешней тоже) политике необходимо охранять церковь — этот самостоятельный, но сотрудничающий с властью орган. Основная опасность да я церкви — ересь, свято татство, отрицание сути православия, сеяние недоверия к церкви среди народа. Поэтому святотатство тоже присовокупили к политическим преступлениям.
В девятой статье оговаривается еще «головная татба» — кража холопов. Это уже нарушение прав феодальной собственности. Подробнее данный вопрос будет рассмотрен ниже.
В Судебнике 1550 года статья «61» полностью повторяет статью «9» 1497 года. Добавлены только некоторые процессуальные уточняющие формальности. Все это говорит о том, что в период созревания единоличной власти, она сумела огородить себя прочным щитом правовых норм от политических преступлений. При этом щит оказался прочным, что безо всяких изменений выдержал нестабильную обстановку во внутренней политике в эпоху Ивана Грозного «предсмутного времени» (Судебник 1589 года). Девятая статья защитила не только власть Ивана III, но и власть его преемников даже после утраты «корня Иванова».
Фактически из всего сказанного следует, что рассматриваемая статья гласит о преступлениях против государства: против феодальной собственности и центоализованной власти. Эта статья была включена в судебник с целью защиты государства и его интересов, то есть из соображений так называемой государственной целесообразности.
Она сыграла немалую положительную роль в то время. Основная ее задача заключалась в сохранении единой государственности и предотвращении возврата Руси в эпоху феодальной раздробленности. Последнее становилось угрожающе реальным в случае развала централизованной власти, который, в свою очередь, возможен при утере со стороны государства внутриполитического контроля. А этот контроль обеспечивала статья 9 Судебника 1497 года. Ясно, что именно государственная целесообразность является причиной появления этой статьи в русском законодательстве...
Государственная целесообразность и политическая заинтересованность были единственными «доходами» смертной казни. Восьмая статья Судебника 1497 года гласит: «А доведуть на кого татбу, или разбой, или душегубство, или ябедничество, или иное какое лихое дело, и будет ведомой лихой, и боярину того велети казнити смертною казнию..'.».
Как видно, здесь оговариваются преступления, не проявляющие своего отношений к политике. Но это как сказать. Следует рассмотреть все
" См.: Герберштейн С. Указ. соч.— с. 119.
а Здесь имеется в виду точка зрения, утверждающая, что церковь была одной из наиважнейших частей государства, мощным внутриполитическим орудием управления народными массами, так как церковь имела «глубокие корни в народной среде». Не исключено, что князь Владимир именно по этой причине провел крещение Руси (См., например: Горди-енко Н. Крещение Руси.— Л., 1986).
доступные нам возможности, все точки зрения. Рассмотрим потому исследуемую статью по частям, затем в целом, поищем следы этой статьи в более поздних судебниках, проанализируем изменения и их причины.
Для начала обратимся опять к Герберштейну. Он говорит, что русские «строго применяют меры правосудия против разбойников... Кража редко карается смертью, даже и за убийство казнят редко, если только они не совершены с целью разбоя (выделено автором — К. М.)».24
На последнее необходимо обратить серьезное внимание. Из приведенной фразы следует, что рассматриваемые в статье преступления не всегда караются смертью — только выборочно. Значит, уголовные преступления тоже деляется на две категории. За один и тот же «грех» одного можно помиловать, другого можно (а может быть— «нужно»?) казнить. Все это наталкивает на мысль о том, что мотивы у одних и тех же преступлений были разные. Тут же возникает вопрос: что это за мотивы? Попробуем в этом разобраться.
Начнем с первых строк статьи: «А доведуть на кого татбу...».25 Татьбы — воровство. Для того времени это можно рассматривать как нарушение прав феодальной собственности. Авторы используемого источника показывают, что татьбу можно рассматривать как одну из форм социального протеста Здесь уже «пахнет» политикой. Действительно, в интересах централизованной феодальной власти продержаться как можно дольше. Для этого ей нужно беречь свой фундамент — собственность. Если власть допустит обратное, то татьба, ничем не сдерживаемая, будет активно посягать на собственность феодалов. Последние, естественно, недовольные этим, сменят власть. Поэтому она должна принять все меры для охраны феодальной собственности, чтобы как можно дольше не допускать своего падения. А это уже внутренняя политика. Вот вам и уголовное преступление.
Здесь нельзя согласиться с автором исследований по судебникам, которые доказывают, что татьба, принимавшая форму социального протеста, была единственной причиной появления статьи о ней. Основную роль здесь сыграли внутриполитические цели устанавливающейся централизованной власти — охранять свою опору.
Точно то >£е самое можно проследить и в других уголовных преступлениях. Почему, например, на Руси яростно преследовался разбой (именно на это указывал Герберштейн в приведенной цитате) ,2Ь Под разбоем в этой статье подразумевается та самая «политическая накачка» всех уголовных преступлений. Например, ябедничество — здесь: клевета (подлог) с вымога-тельной целью. И. С. Пересветов в своих сочинениях показывал случай подкладывания трупа во двор с целью обвинить его жителей в убийстве и завладеть их имуществом. Конечно, трудно сказать, что крестьянин подкинет своему хозяину покойника и завладеет его (хозяина) имуществом. Такое вряд ли возможно. Крестьяне пойдут только на разбой, а вот подлог — это удел преступников «более высокого ранга».
Хорошо, но какую же угрозу для власти представляет тот факт, что сами собственники будут таким образом отнимать друг у друга имущество? С точки зрения государственной целесообразности, это действительно серьезная опасность: во-первых, это сильно ослабит опору власти; во-вторых — это может принять массовый характер (если его йичем не сдерживать) и привести к феодальной раздробленности; в-третьих: могут появиться таким незаконным путем конкурентные власти и, в-четвертых, эти меры можно использовать против самой власти и собственности самого первого лица в государстве. То есть она должна защищаться.
Здесь-то и начинает прорисовываться что-то любопытное: статья восьмая
24 См.: Герберштейн С. Указ. соч.— с. 119.
25 Полный текст статьи см.: Судебники XV — XVI веков.— М., 1952.— с. 52—53.
26 Герберштейн С. Указ. соч.— с. 118.
6 Зек. 2407
41
содержит двойственную сущность. Если преступления, рассматриваемые в ней, несут «безобидную» для власти форму — совершены по уголовным мотивам и побуждениям, то она карает преступников «мягкие», но если в мотивах прослеживается едва уловимый политический намек — она карает преступника смертью.
Примечательную формулировку записал С. Герберштейн: «Если какой-либо (человек) низкого звания или предосудительной жизни будет заподозрен в воровстве, то его надлежит призвать к допросу. Если же его не удастся уличить в воровстве, то по представлении им поручителей следует отпустить его до дальнейшего разбирательства.27 Однако, как показали исследователи «записок о Московии» этого автора, изложение этого фрагмента (должного соответствовать статьям 12, 13, 14 Судебника 1497 года) его изложение существенно отличается от соответствующих статей, дает по существу один случай с двумя вариантами обвинения в воровстве: а) подтвержденного клятвой «честного человека» (причем одного) и б) не подтвердившегося на допросе. Первый вариант по «Запискам о Московии» карается смертной казнью, второй — завершается передачей на поруки без наказания. По Судебнику же обвиняемый наказывается только смертью, когда он рецидивист, против него пять-шесть свидетельств и он приведен с поличным (ст. 13 Судебника). Второй рассматриваемый вариант отчасти сходен со ст. 14 Судебника, с той большой разницей, что в нем говорится о наказании вора против кого-либо.28 Думается, что Герберштейн, ухватив верно мысль о более жестком наказании «человека низкого звания», чем человека знатного, упростил текст Судебника.29 Герберштейн процитировал еще одно проявление социально-политического неравенства в русском государстве: «Свидетельство одного знатного мужа имеет больше силы, чем свидетельство многих людей низкого звания и каждый сам излагает свое дело».30
Рассмотрим теперь статью шестую Судебника Ивана Грозного: «А кто виноватой солжет на боярина или на окольничего, или на дворецкого, или на казн^чеа, или на дьяка, или на подьячего, а отыщетца то в правду, что он солгал, и того жалобника, сверх его вины, казнити торгового казнью, бити кнутьем, да вкинути в тюрьму».31 Эта статья не устанавливает наказания смертью, но фактически продолжает нашу тему. Речь здесь идет о ложном обвинении судьи со стороны обвиняемого (ябедничество). Появление этой статьи можно связать как с насущной необходимостью (оградить от клеветы), так и с политическими целями (суд — орган власти, его необходимо защищать). Наказание за это и преступление налагалось «сверх его вины», как за уголовное преступление. В Судебнике 1589 года это положение по каким-то причинам было смягчено.
Ответим только на вопрос: от кого эта статья защищала? Суд? От народа? Суд, несмотря на некоторые реформы Ивана Грозного (например, появление «присяжных») остался боярским. Народные настроения, вызванные боярским беззаконием, способствовали негативному отношению к боярам, а следовательно,— к суду. Если это выпустить из-под контроля, то суд перестанет быть опорой власти, что, естественно, и исключалось.
Статья 25 Судебника 1550 года тоже не устанавливает смертной казни. Она рассматривает наказание за грабеж, отнятие собственности, бывшее результатом насилия (боя), а не намеренно подготовленное (последнее относят к разбою, о котором говорилось выше). Появление этой статьи
27 См.: Герберштейн С. Указ. соч.— с. 119.
28 См.: Комментарий 336 к «Запискам» Герберштейна//Герберштейн С. Указ соч.— с. 320.
29 См.: Ст. 49—52 Судебника 1497//ПамяТНики русского права.— Вып. III.— М., 1955,— с. 399—400.
30 Герберштейн С. Указ. соч.— с. 119.
31 См.: Памятники русского права.— Вып. III.— М., 1955.— с. 396.
можно связать с насущной необходимостью. Обиженные, с целью выгоды, присоединяли всегда к побою грабеж, обманывая таким образом суд.32
В ст. 59 Судебника, являющейся аналогом статьи «8» 1497 года отмечена смертная казнь за «подписку» — подделку документов.33 И снова это можно связать с политическими мотивами. Подделка документов могла приобрести широкий размах в высших политических кругах эпохи борьбы Ивана Грозного с боярством.
Итак, нельзя однозначно судить о сути рассматриваемых статей, о характере их — какой он: уголовный или политический. На первый взгляд, статьи рассматривают только уголовные преступления. Но более глубокий анализ выявляет политическую предопределенность этих статей. Можно предположить о цели их возникновения: «обеспечить почву» для внутриполитических маневров, без которых невозможна концентрация власти в одних руках после феодальной раздробленности; оградить власть от наиболее опасных последствий этих маневров: разбоя (читай — бунта) и так далее. Статьи имели задачу искоренить потенциальные помехи власти — народные бунты, заговоры, попытки переворота. Все это говорит о том, что статья восьмая, как и девятая Судебника 1497 года (и другие статьи других судебников, рассмотренные здесь) являются политически необходимыми для централизованной власти.
Рассмотрим еще один вопрос, связанный со смертной казнью. Это статьи, смягчающие наказание за те или иные преступления (в основном, это посягательство на феодальную собственность). Необходимо выяснить причины появления этих статей в Судебнике.
Для начала ознакомимся с текстом:
Статья 10. «А которого татя поймают с какою татбою ни буди впервые, опроче церковные татбы и головные, а в иной татбе, в прежней довода на него не будет, ино его казнити торгового казнию, бити кнутием да исцево на нём доправя, да судие его продати. А не будет у того татя статка, чем исцево заплатить ино его бив кнутиемъ, да исцу его выдать вь его гибели головою на продажю, а суды не имати ничего на нем».34.
Статья 11. «А поймают татя вь другые с татбою, ино его казните смертною казнию, а исцево заплатити изь его статка, а досталь его статка суд, А не будет у того татя статка с ысцеву гыбель, ино его исцу в гибели не выдати, казнити его смертною казнию».35
Статья 12. «А на кого взмолвят детей боярских человек пять или шесть добрых, по великого князя крестному целованию, или черных человек пять-шесть добрых христиан целовальников, что он тать, а довода на него в прежнем деле не будет, у кого крал или кому татбу плачивал, ино на том взяти исцеву гыбель бес суда».36
Статья 13. «А с поличным его приведут впервые, а взмолвят на него человекь пять или шесть по великого князя по крестному целованию, что он тать ведомой, и прежде того неодинова крадывал, ино того казнити смертною казнию, а исцево заплатити из его статка».37
Статья 14. «А на кого тать взмолвит, ино того опытати: будет прирочный человек з доводом, ино его пытати в татбе; а не будет на него пророка з доводом в какове деле в прежнем, ино татиным речем не верити, дати его на поруку до обыску».38
Первое, что здесь бросается в глаза — приводимые статьи карают нарушение прав феодальной собственности по мотивам, не носящим явного
32 См.: Судебники XV — XVI веков.— М., 1954,— с. 211—212.
33 Памятники русского права.— Вып. III.— М., 1955.— с. 401.
34 Судебник 1497 года.
35 Там же.
36 Там же.
37 Судебник 1497 года.
38 Там же.
политического оттенка, то есть чисто уголовным. Это видно из фразы: «...опроче церковные татбы и головные, а в ыной татбе...».39
Рассмотрим теперь содержание этих документов. Статья десятая говорит, что за первую «иную татбу»40 смертной казни не полагается.
Здесь наказание «помягче»: либо возместить убытки истцу, либо превратиться в его же холопа. Это уже показывает, что рассматриваемые статьи касаются только определенных слоёв населения и направлены на защиту не просто частной, а феодальной собственности. Разница тут заключается в том, что частной собственностью могут владеть все, феодальной — только феодал.41 Значит, рассматриваемые статьи защищают интересы феодалов, являющиеся опорой существующей власти (опять подходим к политической необходимости?).
Что дальше? Статья одиннадцатая гласит, что за «повторную татбу» полагается смертная казнь. Статьи 12—14 — примерно того же содержания. И все они направлены на защиту интересов феодальной собственности. Еще одна особенность: в этих статьях установлена альтернативная смертной казни форма наказания за «первую татбу» — это торговая казнь, возмещение убытка, отдача в холопы истцу. Все эти формы наказания нельзя назвать «мягкими» особенно для простого человека — доказательство того, что великокняжеская власть строго охраняла феодальную собственность. Но нельзя здесь говорить, что именно централизация власти дала толчок к ужесточению наказания за воровство. Некоторые источники прямо указывают, что эта тенденция сохранялась и раньше. Так: 1) «Что бы и на посаде покрадется, ино двожды с пожаловати, а наличие, живота ему не дати, крам кромскому татю».42 2) «...а татя впервые продати противу поличного, а вдруг не уличат, продадут его не жалуя; а уличат втретьие, ино повесити; а татя всякого пятнити».
Понятно, проблема защиты феодальной собственности существовала издавна, а к расматриваемому периоду даже обострилась. Это доказывает ужесточение наказания за воровство (отсечение руки). Рассмотрим следующий документ:
«А с татьми бы есте управу чинили: которого татя поймают и приведут к вам, к старостам губным, а поймают его в волости или в котором селе, и выб, старосты губные, того татя судили с волостели тех волостей; а коли не будет в тех волостях волостелей, и волостелины бы тиуны судили тех татей с вами, с старостами с губными. И которого татя поймают на первой татбе, а досудите до вины, и выб на том тате, доправя исцовы иски, отдавали исцам, а в продаже тот тать наместнику, и волостелем и их тиунам: и как наместники, и волостели и их тиуни на тате продажу свою учинят, и выб, старосты губные, тех татей велели быв кнутьем, да выбити их из земли вон. А поймают того ж татя с другою татбою, а доведут на него другую татбу, и выб на том тате велели исцовы иски доправите из его животов и статков, да того татя велели, бив кнутьем, да отсечь у него руку; а в продаже бы того татя отдавали волостелем и их тиунам, и как тому татю волостали и их тиун продажу свою учинят, и выб старосты губные, того татя велели выбити из земли вон. А поймают того ж татя с третьего татбою с поличным, и доведут на него третью татбу и будет тот тать ведомой лихой, и выб исцевы иски дали исцем из его животов и статков, а что тех татиных животов останется у исцевых исков, и вы бы досталь иех татиных животов отдавали волостелем и их тиунам за их пошлину; а того б естя татя велели бив кнутьем, да казни-ти смертною казнию, повесити в тех местах, где которого татя поймают с татбою».44
39 Там же.
40 Т. е. по чисто уголовным мотивам.
41 Это утверждение приемлемо только для рассматриваемой эпохи.
42 Псковская судная грамота.
43 Двинская уставная грамота 1497 года.
44 Губная грамота XVI века.
Как же этот аспект раскрывается в Судебнике 1550 года?
Статья 52. В отличие от статьи 13 предыдущего судебника здесь появляется альтернатива: смертная казнь или пожизненное заключение; а также учитывается случай, когда «скажут к обыску, что он добрый человек».4 Процесс «вершения суда» здесь пересматривается и более совершенствуется.
Статья 55. Здесь суд уже не относится безразлично к судьбе татя после следствия и наказания. Его либо отдают на поруку, либо сажают в тюрьму до появления поруки. В случае, когда татя отдают в холопы истцу, последний, под страхом судебного наказания, не должен продавать его (или отдавать кому-либо) без ведома суда46. Это значит, что к 1550 году произошел эволюционный сдвиг в квалифицировании факта воровства. Судебник 1497 года не предусматривал интереса суда к наказуемому после вынесения приговора, что наверняка не отбивало охоту у татя украсть что-нибудь во второй раз. Судебник 1550 года уже лишает его такой возможности своим контролем.
Статья 56. Введено собственное признание в воровстве (имеется в виду «вторая татба»). Признание под пытками или при обыске «обеспечивало гарантию» подсудимому, что его казнят. Но если признания нет, то, несмотря на результат обыска, смертная казнь заменялась на пожизненное заключение («лихому»), либо через тюрьму, «крепкая порука» («доброму»).47 Здесь просматривается какой-то странный парадокс: тебя казнят, если ты признался (но,может, не виновен); тебе оставят жизнь, если ты не признался (но,как ни странно, вина доказана). При желании здесь можно увидеть зарождение того основополагающего принципа суда, который сейчас называется «презумпцией невиновности». Конечно, эту мысль можно оспаривать, и ибо трудно разглядеть презумпцию невиновности в этом юридическом парадоксе, в варварских методах судопроизводства (вспомните, чем «выпытывались» показания у татя). Но, во-первых, мы ведем речь о зарождении основ этого принципа (ведь недаром говорят: «Рим не сразу строился»); а как здесь можно говорить о полном доказательстве вины, если подсудимый не признался (даже под пытками). Во-вторых, эти варварские методы доказательства вины использовались до недавнего времени. Поэтому есть основания утверждать, что ст. 56 является именно первым, может, и не совсем первым, шагом к цивилизованному судопроизводству.
Теперь перейдем к другим статьям. Статья 57. Как и выше, здесь решающим для обвинения обстоятельством становится собственное призна-
48
ние «оговоренного татем» человека.
Статья 58. Добавлено наказание за мошенничество (торговый обман), и причем здесь составитель мошенничество приравнял к татьбе.44 Далее в Судебнике 1589 года в статье 110 выделено особое внимание мошенникам, а в статье 111 установлена проверка «сговора добрых людей» (то есть заключение «суда присяжных»). Это показывает, что судопроизводство постоянно совершенствовалось, исходя из опыта, накопленного за годы судебной практики.
Статья 103. Установлено наказание кнутом за клевету, взыскание с лжеца в пользу оклеветанного, ужесточены пытки (100 ударов кнутом).50
Статья 108. Если вор не признался в вине, но следствием она доказана, и обыск показал, что он вор, последний подлежит смертной казни.51 Здесь мы наблюдаем возврат к ситуации 1497 года, хотя от нескольких статей
45 Ср. со ст. 13 Судебника 1497 года.
46 Ср. со ст. 10 Судебника 1497 года.
47 Сравните со ст. 11 Судебника 1497 года.
48 Сравните со ст. 14 Судебника 1497 года.
49 Сравните со ст. 12 Судебника 1497 года.
50 Здесь и далее — Судебник 1589 года, ср.: со ст. 52—1550 года.
51 Ср. со ст. 56 Судебника 1550 года.
Судебника 1497 года и произошел переход к расширенным и доработанным 10 статьям 1589 года. То есть роль судебников была направлена, кроме всего прочего, на защиту феодальной собственности.
Появление Судебников было политически и исторически неизбежно. Процессуальный свод законов «Правды Русской» необходимо было сменить на мощное политическое орудие новой власти. Эта задача была достигнута.
В период «предсмутного времени» Судебник 1550 года «успешно проэволюционировал» в документ — 1589 года только потому, что его использовали именно как политическое орудие. Причем каждый «властитель» переделывал его для себя, только усовершенствуя Судебник. Это наталкивает на мысль, что эволюция Судебника связана не только с исторической необходимостью, но и с эволюцией политики государства.
Вместе с тем основа правовой защиты государства и феодальной собственности была сформирована именно в рассматриваемом нами столетии. Одновременно можно было наблюдать и полное закрепощение крестьянства. К примеру, Герберштейн С. даже писал о шестидневной барщине.52 Поэтому очевиден тот вывод, что формирование и развитие уголовного кодекса — от одного Судебника к другому, далеко не создавало правового государства. Напротив, выход царский за рамки своей же законности (опричнина Ивана IV Грозного) или опыт боярской олигархии — семибоярщины были проявлениями нарастающей тоталитарной правовой традиции, которая не была изжита в нашем, государстве почти четыре века спустя — в наше время. Образно говоря латинской поговоркой: «СисиПиэ поп {асН шопасЬиш» (клобук не делает монахом). И традицию эту еще предстоит решить нашей молодой демократии в России.
УЧЕНЫЕ СПОРЯТ, ПРЕДЛАГАЮТ, СОВЕТУЮТ В. К. Шрейбер
ПОЧЕМУ ИСТОРИЯ ВСЕ-ТАКИ НАУКА (о специфике предмета и исторического знания)
Идеологическая нагруженность исторического знания, в доперестроечные времена воспринимавшаяся почти с эпическим спокойствием, стала теперь объектом критических выпадов самого разнообразного свойства: от публицистических дискуссий и требований публичного покаяния до крушения академических карьер и фактического запрета работ прежних «классиков». Неизбежные переоценки недавнего и не только недавнего прошлого сопровождаются заметными колебаниями эпистемического статуса исторического истолкования. В глазах многих оно утрачивает достоинство достоверного знания и эпистеме, и превращается в разновидность того, что древние греки называли д о к с а. Поэтому переходные периоды отличаются обострением споров вокруг методологических проблем исторического познания и его, быть может, вековечного вопроса: как возможна история в качестве науки? Среди наиболее радикальных ниспровергателей он принимает еще более жесткую форму: возможна ли история в качестве науки вообще? Конечно, защитников у истории тоже немало. Так или иначе они стараются защитить научный статус исторического знания. Но стандартный способ обоснования истории как науки страдает известной ограниченностью, не учитывает гносеологического своеобразия исторической науки.
52 См.: Герберштейн С. Указ. соч.— с. 121.
