CC BY
485
А. С. Петровских, Е. В. Смахтин
запрет определенных действий: толкование и проблемы применения
Авторы анализируют положения ст. 105.1 уПК РФ, регламентирующие применение новой меры уголовно-процессуального принуждения. Предпринимается попытка определить содержание запрета обвиняемому периодически покидать жилое помещение в контексте международно-правового регулирования, практики Европейского Суда по правам человека и Конституционного Суда Российской Федерации в условиях применения мер уголовно-процессуального принуждения, связанных с ограничением личной свободы. Определяется необходимость соотнесения новой меры пресечения с действующими положениями международного и российского права. Единообразный подход к применению новой меры пресечения при рассмотрении дел Европейским Судом позволит сосредоточить внимание на более важных вопросах, в том числе материального права.
Сделан вывод о необходимости дополнительной технико-юридической регламентации запрета определенных действий. Предлагается к дискуссии вопрос о целях и задачах этого запрета в свете основных функций уголовно-процессуального закона. Оцениваются перспективы применения вновь установленных положений уголовно-процессуального закона, связанных с прямыми запретами определенных действий, при реализации функции обвинения.
Ключевые слова: уголовно-процессуальное законодательство, меры пресечения, меры уголовно-процессуального принуждения, запрет определенных действий, домашний арест, личная свобода, справедливость
Федеральным законом от 18 апреля 2018 г. № 72-ФЗ в Уголовно-процессуальный кодекс РФ внесены очередные изменения, которые коснулись, в частности, избрания и применения мер пресечения в виде запрета определенных действий, залога и домашнего ареста.
Комментируя нововведение на своей странице в социальной сети, И. Костунов, депутат Государственной Думы и один из авторов законопроекта, отмечает, что новый Федеральный закон предусматривает одно из наиболее существенных изменений системы мер уголовно-процессуального принуждения со времен судебной реформы 1864 г.: вводит новую меру пресечения в виде запрета определенных действий, а также существенно модернизирует институты залога и домашнего ареста. По мнению И. Костунова, новеллы значительно усилят потенциал залога в части обеспечения надлежащего поведения лица, в отношении которого он применен, позволят ограничивать совершение им определенных действий без необходимости избрания домашнего ареста, который впоследствии не всегда оправданно сокращает реальный срок наказания.
Новая мера пресечения упомянута и в комментарии на сайте Президента РФ В. В. Путина. В частности, отмечено, что Федеральный закон направлен на создание условий для избрания в отношении обвиняемых (подозревае-
мых) в совершении преступлений альтернативных заключению под стражу мер пресечения и суть его заключается в возможности ограничения прав и свобод, кроме изоляции в жилом помещении.
Действительно, отечественный законодатель давно пытается найти эффективный правовой механизм соблюдения баланса между интересами стороны обвинения в уголовном судопроизводстве, осуществляющей расследование преступления и применение самых строгих мер пресечения (публичный интерес), и стороны защиты, деятельность которой направлена на реализацию частных начал. Прежде всего это связано с необходимостью защиты прав и законных интересов лиц, которые еще не признаны судом виновными в совершении преступления. Вопрос о необходимости гуманизации современной уголовной политики и уголовного судопроизводства в связи с совершенствованием практики домашнего ареста, залога и иных не связанных с содержанием под стражей мер пресечения постоянно находится в центре внимания российских ученых [Александров 2012; Макарова 2013; Колоскова, Фетищева 2013; Андроник 2014 и др.].
М. В. Колесников справедливо отмечает, что домашний арест превратился в полноценную альтернативу заключению под стражу, доказав
тем самым свою эффективность при использовании по делам о преступлениях разной степени общественной опасности. Применение домашнего ареста полностью отвечает назначению уголовного судопроизводства, а на расширение практики его применения существенно и конструктивно повлияли усовершенствования ст. 107 УК РФ Федеральным законом от 7 декабря 2011 г. № 420-ФЗ [Колесников 2015]. Одним из таких усовершенствований являлось нормативное определение домашнего ареста как полной или частичной изоляции от общества, что позволило привести судебно-следствен-ную практику к некоторому единообразию при избрании домашнего ареста в качестве меры пресечения. Наиболее проблемными остаются вопросы применения и исполнения домашнего ареста [Куракина 2016; Антонов, Берзинь, Каширин 2017]. Предполагаем, что возможна дискуссия о том, что считать частичной изоляцией от общества и схоже ли оно (или одинаково) по содержанию с запретом периодически покидать жилое помещение.
Безусловной новеллой является само название ст. 105.1 УПК РФ, что в совокупности с более широким содержанием ее текста обусловливает актуальность нашего исследования. Прежде всего необходимо уяснить суть запрета определенных действий, а затем проанализировать ст. 105.1 УПК РФ в общей системе правовых норм. Такой подход позволит выявить некоторые противоречия и проблемы, определить особенности ее применения. Авторы исходят прежде всего из названия статьи и его соответствия фактическому, т. е. смысловому, содержанию самой нормы.
В науке сложилось два основных подхода к пониманию личной свободы и личной неприкосновенности. Согласно первому личная свобода - это положение уголовного судопроизводства, при котором никто не может быть подвергнут аресту иначе, как на основании судебного решения. В более широком понимании свобода и личная неприкосновенность включают не только физический, но и нравственный, духовный и имущественный аспекты [Васильева 2012: 15].
Именно в таком, более широком, толковании определяют личную свободу ч. 3 ст. 12 Пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г., а также решение Комитета по правам человека по делу «Э. Дельгадо Паес против Колумбии» (№ 195\1985) по проблеме толкования термина «личная неприкосновенность». Согласно ч. 1 ст. 55 Конституции РФ перечисление в ней основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание
или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина. Как справедливо отметил в связи с этим В. М. Корнуков, возможность ограничения неприкосновенности личности может быть связана как с заключением под стражу, так и с применением иных мер процессуального принуждения, но в силу того, что содержание под стражей более всего стесняет личную свободу, Конституция и положения уголовно-процессуального закона, закрепляя принцип неприкосновенности личности, формулируют условия ограничения личной свободы только при заключении под стражу. В действительности правовая регламентация других принудительных мер, стесняющих личную свободу, находит выражение непосредственно в нормах, предусматривающих применение этих мер [Корнуков 1978: 39].
По мнению Г. Н. Куракиной, суть домашнего ареста заключается в ограничении личной свободы обвиняемого [Куракина 2016: 174], что выражается в полной или частичной изоляции обвиняемого, как это было закреплено в редакции ст. 107 УПК РФ от 7 декабря 2011 г., либо в ограничении свободы передвижения, как следовало из первой редакции статьи, действующей с 1 июля 2002 г. При этом очевидно, что запрет обвиняемому покидать жилое помещение ограничивает свободу его передвижения и влечет за собой частичную изоляцию от общества, а каждое из этих понятий указывает на ограничение личной свободы обвиняемого. Такое понимание согласуется с законодательным определением ограничения свободы, данным в ст. 53 УК РФ. Согласно ей ограничение свободы заключается в установлении судом осужденному ограничений, в числе которых есть запрет уходить из места постоянного проживания (пребывания) в определенное время суток.
Д. А. Воронов говорит о необходимости расширения практики применения мер пресечения за счет создания условий для избрания в отношении обвиняемых (подозреваемых) альтернативных заключению под стражу мер пресечения. Он считает, что одним из способов решения задач обеспечения прав личности, исполнения общепризнанных международных норм права, повышения эффективности уголовного преследования, экономии средств федерального бюджета и минимизации условий для удовлетворения Европейским Судом по правам человека жалоб граждан Российской Федерации, связанных с содержанием под стражей, но не вызванных действительным нарушением их прав, является дополнение УПК РФ новой мерой пресечения - запретом определенных действий [Воронов 2016: 21].
Исходя из буквального толкования ст. 105.1 УПК РФ новая мера пресечения, включая запрет периодически покидать жилое помещение, не будет связана с изоляцией от общества и ограничением личной свободы.
Это представляется не вполне оправданным с точки зрения общепринятых научных воззрений, особенно в свете международно-правового регулирования и правовых позиций Конституционного Суда РФ.
Согласно позиции Европейского Суда, изложенной в п. 238 постановления по делу «Эрмаков против России» (Ermakov v. Russia), домашний арест, предусматривающий запрет выходить за пределы жилого помещения, а также использовать любые средства связи на протяжении от двух до четырех недель, представляет собой лишение свободы по смыслу ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
В обоснование этого вывода ЕСПЧ прямо сослался на Постановление Конституционного Суда РФ от 6 декабря 2011 г. № 27-П, где со ссылкой на устойчивую позицию ЕСПЧ и Постановление Конституционного Суда РФ от 16 июня 2009 г. указано, что ограничение свободы и лишение свободы отличаются друг от друга лишь степенью или интенсивностью, а не природой или сущностью, поскольку домашний арест и заключение под стражу одинаково связаны с изоляцией от общества, принудительным пребыванием лица в ограниченном пространстве, невозможностью свободного передвижения и общения с неопределенным кругом лиц, т. е. с непосредственным ограничением самого права на физическую свободу и личную неприкосновенность. При этом Европейский Суд принял во внимание отказ российской стороны оспаривать то обстоятельство, что домашний арест, которому подвергался заявитель, представлял собой лишение свободы по смыслу ст. 5 Конвенции.
В развитие цитируемых положений Конституционный Суд РФ в Постановлении от 22 марта 2018 г. № 12-П указал, что домашний арест предусматривает как полную, так и частичную изоляцию обвиняемого в жилом помещении; применение домашнего ареста связано с ограничением самого конституционного права на свободу и личную неприкосновенность; домашний арест и заключение под стражу сходны по своим сущностным характеристикам. При этом высший орган судебной власти прямо не связал признаки фактического лишения свободы с периодичностью или непрерывностью применения соответствующей меры.
Анализ правовых позиций Конституционного Суда РФ и ЕСПЧ позволяет сделать вывод
о том, что запрет выходить на пределы жилого помещения в определенный период, предусмотренный п. 1 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ, представляет собой частичную изоляцию от общества, является ограничением личной свободы и одинаков по смыслу с домашним арестом и сходен с лишением свободы. Именно это налагает на государство обязанность соблюдать нормы международного права при применении данной меры пресечения.
При таких обстоятельствах и с учетом возможности установления запрета, предусмотренного п. 1 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ, при избрании в качестве меры пресечения залога (в соответствии с ч. 8.1 ст. 106 УПК РФ) создаются условия фактического и одинакового по существу ограничения свободы при избрании трех самостоятельных мер пресечения: домашнего ареста, залога, запрета определенных действий. Различие может состоять лишь в дополнительных компонентах: собственно залоге или иных запретах. Во всяком случае, ограничение личной свободы при применении домашнего ареста либо запрета периодически покидать жилище в составе запрета определенных действий или залога будет основным сущностным признаком трех названных мер пресечения, поскольку является наиболее важным по степени ограничения прав и законных интересов личности.
Такое положение дел означает, что смысл новой нормы шире ее названия, а это не в полной мере согласуется с понятиями и содержанием других мер пресечения, декларированными целями и задачами их применения.
При этом различия в формулировках при регламентации домашнего ареста и запрета периодически выходить за пределы жилого помещения, залога с установлением такого же запрета при идентичности их смысла не освобождают от обязанности соблюдать акты международного права в области защиты личной свободы. Не смогут они и повлиять на устойчивую позицию ЕСПЧ по вопросу о том, что ограничение личной свободы фактически представляет собой лишение свободы по смыслу ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод.
Дисбаланс в смысловом содержании ст. 105.1 УПК РФ, по нашему мнению, может быть устранен за счет внесения изменений либо в название статьи, либо в ее содержание, поскольку в действующей редакции ее наименование не в полной мере отражает основной сущностный признак запрета определенных действий -ограничение личной свободы при применении запрета периодически покидать жилое помещение. В связи с этим необходимо согласиться с мнением О. И. Андреевой о том, что возмож-
ность и пределы ограничения прав личности даже в целях защиты конституционно признаваемых ценностей не могут определяться законодателем произвольно, а правовые процедуры такого ограничения не должны искажать его сущность [Андреева 2012: 46]. Корректировка ст. 105.1 УПК РФ позволит не прибегать к ее расширительному толкованию, а дополнение нормы положениями о зачете сроков заключения под стражу и домашнего ареста в срок исполнения запрета, предусмотренного п. 1 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ, будет в максимальной степени соответствовать принципам справедливости
На досудебных стадиях должен соблюдаться единый подход к равному исчислению срока содержания под стражей, домашнего ареста и запрета определенных действий
и презумпции невиновности. Это снизит риски неблагоприятного исхода при разрешении дел ЕСПЧ, упорядочит практику применения новой меры пресечения.
И. Костунов полагает, что одной из задач введения запрета определенных действий является исключение зачета периода его действия в срок наказания, что предусмотрено в случае применения домашнего ареста. С такой позицией вряд ли можно согласиться. Поскольку И. Костунов провел историческую параллель между Уставом уголовного судопроизводства и действующим УПК РФ, обратимся к Наказу императрицы Екатерины II от 30 июля 1767 г., данному Комиссии, созданной для подготовки проекта нового Уложения. В Наказе на праве законодательной инициативы предлагалось закрепить положение о том, что меры пресечения и меры уголовного наказания имеют разные цели. Впервые было высказано суждение о том, что решение вопроса о мере пресечения должно отвечать требованиям справедливости, не предрешать вопроса о наказании [Наказ императрицы Екатерины II 1907]. Кстати, в Уставе уголовного судопроизводства 1864 г. этот важнейший постулат тоже нашел отражение.
Еще одним аргументом в защиту нашей позиции является ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, содержащая исчерпывающий перечень допустимых оснований для лишения свободы. Пункт «а» ч. 1 ст. 5 признает справедливым пребывание под стражей до вынесения приговора при условии наибольшей вероятности назначения соотносимого наказания. Это применимо и к иным мерам пресечения, связанным с ограничением личной свободы,
с учетом ранее изложенной позиции ЕСПЧ. При этом, как прямо указал Конституционный Суд РФ в названном выше Постановлении от 22 марта 2018 г., «в силу принципа презумпции невиновности, закрепленного в статье 49 Конституции Российской Федерации, до вступления в законную силу обвинительного приговора подозреваемые и обвиняемые, считающиеся невиновными в совершении преступления, не должны подвергаться ограничениям, которые в своей совокупности сопоставимы по степени тяжести с уголовным наказанием, а тем более превышают его». Ранее подобная позиция была отражена в постановлениях Конституционного Суда РФ от 31 января 2011 г. № 1-П, от 6 декабря 2011 г. № 27-П и от 16 июля 2015 г. № 23-П.
С учетом изложенных правовых позиций полагаем, что на досудебных стадиях должен соблюдаться единый подход к равному исчислению срока содержания под стражей, домашнего ареста и запрета определенных действий, предусмотренного п. 1 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ. Это следует из положений п. 9 ст. 308 УПК РФ: в резолютивной части обвинительного приговора должно содержаться решение о зачете времени предварительного содержания под стражей, если подсудимый до постановления приговора был задержан, или к нему применялись меры пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста, запрета определенных действий, предусмотренного п. 1 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ.
Отдельных комментариев требует п. 1.1 ч. 10 ст. 109 УПК РФ, в котором предусмотрен зачет времени содержания под стражей из расчета двух дней применения запрета, установленного п. 1 ч. 6 ст. 105.1, за один день содержания под стражей, что не в полной мере согласуется с формулировкой п. 9 ст. 308 УПК РФ. На практике это может привести к возникновению проблем и, главное, не отвечает требованиям справедливости в контексте позиций Конституционного Суда РФ и ЕСПЧ. Пункт 1.1 ч. 10 ст. 109 УПК РФ противоречит позициям Конституционного Суда РФ и ЕСПЧ, следовательно, тоже нуждается в корректировке. Такой подход в наибольшей степени будет соответствовать не только принципу справедливости, но и принципу презумпции невиновности.
Кроме того, при истечении предельного срока содержания под стражей либо домашнего ареста должна предусматриваться возможность применения запрета периодически выходить за пределы жилого помещения. Это еще раз свидетельствует о необходимости корректировки п. 1.1 ч. 10 ст. 109 УПК РФ. Например, по смыслу закона в настоящее время не исключается при-
менение в любой последовательности домашнего ареста, содержания под стражей, запрета периодически выходить за пределы жилого помещения. При этом общий срок применения мер пресечения, связанных с ограничением личной свободы, может достигать 54 месяцев (18 + 36), т. е. 4,5 лет.
В целом отсутствие единообразия и системности в регламентации в ст. 105.1, 106, 107, 108, 109 и 308 УПК РФ, ст. 72 УК РФ, ст. 49 УИК РФ срока применения запрета, предусмотренного п. 1 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ, может стать основанием для удовлетворения международными судебными органами исков против России.
Безусловно, справедливость является «универсальным ключом» к решению задач и достижению целей уголовного судопроизводства, конкретизация этого всеобъемлющего принципа осуществляется при обеспечении защиты основных прав и личных свобод участников процесса. Важнейшее условие реализации справедливости заключается в техническом совершенстве закона, и «сие самая высочайшая степень совершенства, которого достигнуть стараться должно» [Чечулин 1907]. Качество закона влияет на правильное разрешение судьбы конкретного человека, формирует уровень правовой культуры и обеспечивает права сторон в достаточно репрессивной среде уголовного судопроизводства. Конечно, текст закона, как любой иной результат исследовательской деятельности, требует проверки временем, но его назначение и степень важности реализуемых им задач и вероятных последствий его применения обязывают свести к минимуму технические несоответствия в изложении норм права.
Эффективность уголовного преследования, как и реализация принципа справедливости, зависит от соблюдения разумных сроков судопроизводства. Однако положения ст. 6.1 УПК РФ не вполне согласуются с возможностью запретить обвиняемому (подозреваемому) выходить за пределы жилого помещения на срок до 36 месяцев, а возможность расследования уго-
ловного дела даже об особо тяжком преступлении на протяжении трех лет едва ли способствует достижению такой цели наказания, как восстановление социальной справедливости.
Применительно к теме статьи речь идет о действительной возможности изменить баланс мер уголовно-процессуального принуждения в пользу тех мер, которые не связаны с ограничением личной свободы, за счет оптимально разработанных условий избрания и исполнения новой меры пресечения.
Считаем, что более рациональным и практически целесообразным явилось бы применение запрета определенных действий как альтернативы мерам, не ограничивающим личную свободу, без предусмотренного сейчас запрета выходить за пределы жилого помещения. Такая корректировка уже принятой нормы исключит сложности в правоприменении, поскольку существующий диапазон предусмотренных законом запретов более чем когда-либо нацелен на применение судом индивидуального подхода к обеспечению баланса публичных и частных интересов. Более широкое двойственное толкование п. 1 ч. 6 ст. 105.1 УПК РФ на практике способно отодвинуть на второй план интересы потерпевших. Кроме того, эффективность закона обеспечивается и за счет четкого разделения функций, поэтому усиление функции обвинения может негативно сказаться на функции защиты, а в конечном счете затруднит реализацию назначения уголовного судопроизводства.
Установленные ч. 10 ст. 105.1 УПК РФ границы срока применения запрета определенных действий в совокупности с возможностью его применения по преступлениям любой категории тяжести создают предпосылки для использования этой меры пресечения как альтернативы другим, более строгим мерам пресечения. В целом это является позитивной тенденцией в реформировании уголовно-процессуального законодательства. Жаль только, что подобные изменения не всегда системны и последовательны.
Список литературы
Александров А. С. Домашний арест как мера пресечения в уголовном процессе: обновленный вид, проблемы - старые // Уголовное право. 2012. № 2. С. 82-89.
Андреева О. И. Пределы ограничения прав личности в российском уголовном процессе // Известия Томского государственного университета. 2012. № 2. С. 46-49.
Андроник Н. А. Залог, домашний арест: проблемы правового регулирования // Вестник Воронежского института МВД России. 2014. № 4. С. 69-74.
Антонов И. А., Берзинь О. А., Каширин Р. М. К вопросу об исполнении меры пресечения «Домашний арест» в условиях несовершенства уголовного-процессуального законодательства // Проблемы правоохранительной деятельности. 2017. № 2. С. 25-28.
Васильева Е. Г. Проблемы ограничения неприкосновенности личности в уголовном процессе: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Уфа: Башкир. гос. ун-т. 2002. 193 с.
Воронов Д. А. Запрет определенных действий в рамках залога, домашнего ареста и новой меры пресечения // Российский судья. 2016. № 2. С. 21-24.
Колесников М. В. Проблемы применения меры пресечения в виде домашнего ареста // Актуальные проблемы экономики и права. 2015. № 2. С. 240-247.
Колоскова С. В., Фетищева Л. М. Применение домашнего ареста в качестве меры пресечения в уголовном судопроизводстве России // Юридическая наука и правоохранительная практика. 2013. № 4. С. 137-144.
Корнуков В. М. Меры процессуального принуждения в уголовном судопроизводстве. Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 1978. 137 с.
Куракина Г. Н. Проблемы реализации уголовно-процессуального законодательства при применении домашнего ареста // Судебная власть и уголовный процесс. 2016. № 2. С. 173-176.
Макарова С. А. Мера пресечения в виде домашнего ареста: проблемы теории и практики применения // Вестник Поволжской академии государственной службы. 2013. № 6. С. 48-51.
Наказ императрицы Екатерины II, данный Комиссии о сочинении проекта Нового уложения / под ред. Н. Д. Чечулина. СПб.: Тип. Император. Акад. наук, 1907. 175 с.
Алла Самуиловна Петровских - судья в отставке Калининского районного суда г. Тюмени (Тюмень). 625001, Российская Федерация, Тюмень, ул. 8 марта, д. 1. E-mail: [email protected].
Евгений Владимирович Смахтин - доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного права и процесса Института государства и права Тюменского государственного университета (Тюмень). 625003, Российская Федерация, Тюмень, ул. Республики, д. 14/9. E-mail: [email protected].
Prohibition of Certain Actions: Interpretation and Problems of Enforcement
The authors analyze provisions of the Article 105.1 of the Criminal Procedural Code of the Russian Federation concerning new measure of criminal procedure coercion. The authors have tried to determine the meaning of the prohibition to periodically leave premises and restriction of communication means usage in the context of international legal regulation, the European Court of Human Rights and the Constitutional Court of Russian Federation practice. The provisions that are going to be observed refer to non-violation of basic personal rights and freedoms in the circumstances characterized by criminal coercion application connected with restriction of personal liberty. The necessity of new restraint measure correlation with relevant provisions of the international and Russian law is defined. It is offered to reduce risks during the European Court of Justice trials due to unified approach to new restraint measure and basic substantive law principles application.
The conclusion is made that additional technical and legal regulation of the prohibition of certain actions is needed. Issues concerning the goals and objectives of the prohibition of certain actions are going to be discussed in relation to basic criminal procedure law functions. The prospects of the newly established provisions of the criminal procedure law application regarding the accused coercion to behave obediently by settling the direct prohibitions for the sake of prosecution functions realization are evaluated. The field for the discussion regarding issues of criminal procedure law obtaining attributes of substantive law due to protective and other criminal law functions reinforcement is being formed.
Keywords: criminal procedure law, preventive measures, procedural coercive measures, prohibition of certain actions, house arrest, free will, justice
References
Aleksandrov A. S. Domashnii arest kak mera presecheniya v ugolovnom protsesse: obnovlennyi vid, problemy - starye [House Arrest as Restraint Measure in Criminal Procedure Law: Renewed State, Same Old Problems], Ugolovnoe pravo, 2012, no. 2, pp. 82-89.
Andreeva O. I. Predely ogranicheniya prav lichnosti v rossiiskom ugolovnom protsesse [Limits of Personal Rights Restriction in Russian Criminal Procedure Law], Izvestiya Tomskogo gosudarstvennogo universiteta, 2012, no. 2, pp. 46-49.
Andronik N. A. Zalog, domashnii arest: problemy pravovogo regulirovaniya [Bail, House Arrest: Issues of Legal Regulation], Vestnik Voronezhskogo instituta MVD Rossii, 2014, no. 4, pp. 69-74.
Antonov I. A., Berzin' O. A., Kashirin R. M. K voprosu ob ispolnenii mery presecheniya «Domashnii arest» v usloviyakh nesovershenstva ugolovnogo-protsessual'nogo zakonodatel'stva [Regarding the Issue of «House Arrest» Prevention Measure's Execution in Terms of Imperfect Criminal Procedure Law], Problemy pravookhranitel'noi deyatel'nosti, 2017, no. 2, pp. 25-28.
Chechulin N. D. (ed.) Nakaz imperatritsy Ekateriny II, dannyi Komissii o sochinenii proekta Novogo ulozheniya [The Order from Empress Catherine the Great, Given to the Committee to Create the New Code], Saint-Petersburg, Tip. Imperator. Akad. nauk, 1907, 175 p.
Kolesnikov M. V. Problemy primeneniya mery presecheniya v vide domashnego aresta [Issues of House Arrest Application as Restraint Measure], Aktual'nye problemy ekonomiki i prava, 2015, no. 2, pp. 240-247.
Koloskova S. V., Fetishcheva L. M. Primenenie domashnego aresta v kachestve mery presecheniya v ugolovnom sudoproizvodstve Rossii [Execution of House Arrest as Restriction Measure in Russian Criminal Procedure Law], Yuridicheskaya nauka i pravookhranitel'naya praktika, 2013, no. 4, pp. 137-144.
Kornukov V. M. Mery protsessual'nogo prinuzhdeniya v ugolovnom sudoproizvodstve [Measures of Procedural Coercion in Criminal Proceedings], Saratov, Izd-vo Saratov. un-ta, 1978, 137 p.
Kurakina G. N. Problemy realizatsii ugolovno-protsessual'nogo zakonodatel'stva pri primenenii domashnego aresta [Issues of Criminal Procedure Law Realization in Terms of House Arrest Execution], Sudebnaya vlast' i ugolovnyi protsess, 2016, no. 2, pp. 173-176.
Makarova S. A. Mera presecheniya v vide domashnego aresta: problemy teorii i praktiki primeneniya [House Arrest as a Restriction Measure: Issues of Theory and Practice], Vestnik Povolzhskoi akademii gosudarstvennoi sluzhby, 2013, no. 6, pp. 48-51.
Vasil'eva E. G. Problemy ogranicheniya neprikosnovennosti lichnosti v ugolovnom protsesse [Problems of Personal Immunity Restrictions in Criminal Procedure]: cand. jur. sc. thesis, Ufa, Bashkir. gos. un-t, 2002, 193 p.
Voronov D. A. Zapret opredelennykh dejstvii v ramkakh zaloga, domashnego aresta i novoi mery presecheniya [Prohibition of Certain Actions in Terms of Bail, House Arrest and New Restraint Measure], Rossiiskii sud'ya, 2016, no. 2, pp. 21-24.
Alla Petrovskikh - honorably discharged judge of Kalininsky District Court (Tyumen). 625001, Russian Federation, Tyumen, 8 Marta str., 1. E-mail: [email protected].
Evgeny Smakhtin - doctor of juridical sciences, professor of Department of criminal law and process at the Institute of Law, Tyumen State University (Tyumen). 625003, Russian Federation, Tyumen, Respubliki Str., 14/9. E-mail: [email protected].
Дата поступления в редакцию / Received: 07.06.2018
Дата принятия решения об опубликовании / Accepted: 09.08.2018
