CC BY
291
УДК 902.64+903.2
Н.В. Федорова
ЗАПАДНОСИБИРСКИЕ КЛАДЫ В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ ТЕРРИТОРИИ (РАННИЙ ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК - СРЕДНЕВЕКОВЬЕ)
ГКУ ЯНАО «Научный центр изучения Арктики», Салехард, РФ
В статье собраны и систематизированы сведения о западносибирских кладах эпохи раннего железа - Средневековья, проанализирован их состав и способ захоронения, рассмотрены вопросы атрибуции входящих в них предметов и датировки комплексов. Выделено четыре группы кладов различного наполнения и принадлежности, их географического распространения в Приобье. Делается вывод об установлении дальних и прочных торговых связей с различными центрами, приведших к значительным изменениям в экономике и социальном устройстве местного общества.
Ключевые слова: клады, Западная Сибирь, торговые связи, импортные изделия, культурные заимствования.
N.V. Fedorova
WESTERN SIBERIAN TREASURES IN THE CONTEXT OF HISTORICAL DEVELOPMENT OF THE TERRITORY (EARLY IRON AGE - THE MIDDLE AGES)
"Scientific Center for Arctic Studies", Salekhard, RF
The article presents the summing up and systematization of the available data about West Siberian Early Iron Age - the Middle Age period hoards, offers the analysis of their composition and the method of burying, as well as the study of the items' attribution and the dating of the complexes. The author has identified four groups of hoards of various composition and identity and their geographic distribution in the Ob region. The author came to a conclusion of the existence of the far reaching and strong trade relations with different centers, which brought about significant changes in the economy and social structure of the local society.
Key words. Hoards, Western Siberia, trade relations, imported items, the cultural borrowing.
Введение. Западносибирские клады Раннего железного века - Средневековья, в составе которых обнаружены металлические артефакты как местного, так и импортного происхождения, найденные в таежной и лесотундровой зонах Западной Сибири, являются уникальным и до сих пор недооцененным источником по древней и средневековой истории. Они демонстрируют не только направление и насыщенность торговых связей, но и серьезные изменения в местной социальной истории, а также культурные заимствования из различных центров Евразийских цивилизаций. В отличие от Прикамских кладов, которым посвящено несколько обобщающих и аналитических работ [11; 21], западносибирские до сих пор, практически, не были объектами специального
рассмотрения, известны лишь публикации отдельных комплексов [8; 27; 28; 29; 51; 56; 58]. Тем более, почти не делалось попыток их каким-то образом классифицировать, или использовать в качестве источника по реконструкции местной истории эпохи железа. Исключение - статья Ю.В. Плотникова ««Клады» Приобья как исторический источник», в которой автор рассмотрел т.н. «оружейные клады» раннего средневековья [33, с. 12-135]. В их интерпретации он, как и большинство других исследователей до и после него, исходил из данных современной этнографии обских угров о различных культах, где используется оружие, хотя и сделал в конце важный и абсолютно правомерный вывод о том, что они (оружейные клады) являются «индикатором наличия ...военно-потестарных организаций» [33, с. 132]. По отношению к средневековым кладам попытка классификации предпринята автором в 2012 г. [50, с. 78-79].
Постановка проблемы. Задача данной статьи - систематизировать сведения
0 западносибирских кладах, описать их состав, рассмотреть вопросы атрибуции и датировки входящих в них предметов, предложить вытекающие из этих фактов гипотезы о возможных путях попадания вещей кладов на север Западной Сибири, о создании местных подражаний импортным вещам, и причинах этого явле-
и __и т-ч
ния, свидетельствующего о действии механизма культурных трансляций. В конце концов, рассмотреть, что же дают эти комплексы для исторических реконструкций. Хронологические рамки статьи - железный век, от середины-конца
1 тыс. до н.э. и до начала-середины II тыс. н.э. Территориальные - Западная Си-
и и и и и
бири в границах тундровой и лесотундровой зоны, северной тайги, т.е. бассейн Оби и ее притоков.
В предисловии к сборнику «Клады: состав, хронология, интерпретация» [17], его редколлегия обращает внимание на то, что, во-первых, «древние и средневековые клады. - один из наиболее загадочных и до сих пор трудно поддающихся классификации видов археологических источников» [17, с. 7]. Во-вторых, говоря о проблемах историко-культурной интерпретации кладов, отмечает, что она (интерпретация) включает много вопросов. «Среди наиболее актуальных из них идентификация кладов с выделенными в настоящее время археологическими культурами, клады как «маяки» на путях древних миграций, сакральное значение кладов, определение состава кладов, как знаковой системы ценностей своего времени и др.» [17, с. 8]. Представляется необходимым объяснить позиции автора по данной теме. Первая позиция: клады металлических изделий (а других для эпох раннего железного века-Средневековья не зафиксировано), могут являться либо комплексами относительно длительного накопления (например, приношениями на древнее святилище), либо попадать в землю одномоментно (упакованные клады). В каждом конкретном случае это необходимо по возможности учитывать. Вторая позиция, сильно осложняющая их изучение: большинство кладов Западной Сибири (практически 99 %) являются случайными находками или результатом «работы» кладоискателей с по-
мощью металлодетектора. Исключений очень мало. Обычно не известен точно ни полный состав клада, ни условия его захоронения, или известны «со слов находчика», что не является стопроцентной гарантией истинности сведений. Третья позиция: существуют различные методики систематизации кладов, автор будет исходить из логики, подсказанной местом и способом сокрытия комплекса, его составом. Четвертая: соотношение комплекса клада с той или иной археологической культурой (общностью), осложняется для ситуации на севере Западной Сибири, на мой взгляд, проблематичностью как в принципе выделения культур для эпохи железа (кулайская или усть-полуйская для раннего железного века, нижнеобская для средневековья), так и невозможностью соотнесения некоторых кладов с определенной местной археологической культурой вообще. Поэтому автор в дальнейшем не будет касаться их, так называемой, культурной принадлежности.
Описание и классификация кладов. В соответствии с хронологией комплексов, их наполнением различными артефактами и гипотетическим долговременным или одноразовым характером захоронения, можно выделить четыре группы кладов: клады раннего железного века - первая группа; клады времени около рубежа эр - вторая группа; «оружейные клады» - третья группа; клады начала II тыс. н.э. - четвертая группа (рис. 1).
Клады первой группы: ранний железный век. До последнего времени известны в основном «клады» т.н. «культового литья» (рис. 2), иногда дополненные деталями вооружения - наконечниками стрел, рубящим оружием. Подобных комплексов, которые точнее можно назвать сборами, известно немного меньше десяти: Лозьвинский клад [56, с. 156-162], клад с городища Ус-Нел [2, с. 62-65], сборы из района пос. Вуграсян-Вад [2, с. 48; 38], сборы со святилища Йипыг-ойки [2, с. 47]. Вероятно, к сборам такого же типа можно отнести «клад» с г. Кулайки [57, с. 236-237] и материалы из раскопок Я.А. Яковлева на Саровском культовом месте [62, с. 274]. С большой долей сомнения сюда же относится Мурлинский клад [56, с. 151-156; 59, с. 95-110]. В последнем преобладают количественно бронзовые наконечники стрел, хотя и фигуры т.н. «культового литья» встречаются. Общим условием нахождения этих «кладов» является их захоронение на небольшой глубине или вообще на поверхности (Лозьвинский клад, по данным В.Н. Чернецова, найден между корнями сосны), на небольшой площади в 1-2 м2, в составе преобладают культовые отливки, вещи импортного происхождения отсутствуют. Вероятнее всего, это комплексы разновременного накопления, хотя по имеющимся данным судить об этом уверенно нельзя.
Клады второй группы, ранний железный век, время около рубежа эр. К настоящему времени известно пять кладов, к сожалению, все они найдены случайно, либо во время производства несанкционированных работ с металло-детектором. Все пять можно считать реальными кладами, преднамеренно захороненными вне всякой связи с какими-либо культовыми памятниками (рис. 3).
К ним относятся: Истяцкий клад [23; 51, с. 55-56; 56, с. 162-171], Сузгунский клад [40, с. 255-260], Казымский клад ([3, с. 121; 61, с. 84], весь состав этого клада пока не опубликован), Горнокнязевский клад [51]. К этой же группе могут быть отнесены Пиковские находки [29, с. 254-259]. Для этих кладов, во всяком случае для большинства из них, характерно наличие специальной упаковки (Истяцкий, Казымский и Горнокнязевский), в составе их преобладают предметы импорта, в том числе, и достаточно дальнего, а в некоторых присутствуют местные подражания импортным изделиям (рис. 4).
Клад с Барсовой Горы не входит ни в одну из групп, но его также необходимо учитывать. Он найден Г.В. Бельтиковой в 1986 г. при раскопках на городище Барсов Городок 1/20 в Сургутском Приобье. Клад обнаружен у основания оборонительной системы городища, у входа в жилище 2 на уровне древней поверхности, в округлой ямке диаметром 30 глубиной около 15 см [6, с. 203; 8, с. 42]. Он состоял из 54 предметов, за исключением бусины из стекла и обломка железного молотка, - бронзовых: фигурка птицы, 2 поясные застежки, 2 прямоугольные пластины с изображением зверей, 25 прямоугольных ажурных блях с изображением людей, 3 круглые бляхи, 4 объемные подвески (про-низки) в виде фигурок животных (медведя и барсука-?), 2 полые пронизки-трубочки, 9 прямоугольных бляшек из золотистой бронзы, 4 прямоугольные выпуклые бляшки из белой бронзы [6, с. 203-206; 7, с. 20-62]. Очевидно, импортным изделием является только бусина, остальные имеют сложный генезис, часть из них, вероятно, прикамские, или отлитые местными мастерами по при-камским образцам, но есть и отчетливо местные произведения [7, с. 106]. Датировка клада определяется в пределах II-III вв. н.э. [7, с. 108].
Клады третьей группы или «оружейные клады», конец раннего железного века - раннее Средневековье. К ним можно с уверенностью отнести 4 комплекса и один - с известной долей вероятия: Парабельский клад или культовое место [57, с. 66; 58, с. 157-159], Холмогорский клад или коллекция [13], Ишимская коллекция [12], Елыкаевская коллекция [28, с. 263-268], возможно, Васюганский «клад» [27, с. 227-231]. Для них характерно наличие довольно большого количества железного оружия и небольшой процент вещей «дальнего» импорта, а также отсутствие выраженной связи с зафиксированными археологическими памятниками (рис. 5). Все комплексы, относимые к «оружейным» кладам, обнаружены случайно, более или менее точный контекст зафиксирован находчиком лишь для Холмогорской коллекции.
Клады четвертой группы, начало II тыс. н.э. Их известно больше всего -13 комплексов или кладов. Из них два обнаружены при проведении профессиональных раскопок, для семи имеются легенды о помещении в некую емкость -медный или железный котел, сундук, шкатулку, чашу. К ним относятся: Ямгорт-ский клад [39, с. 14], клад с ритоном [4, с. 133-141; 39, с. 16], клад с сасанидским блюдом [39, с. 16-17], Сынский клад (не опубликован), клад с городища Лор-Вож [41, с. 182-198], клад из поселка Лопхари [19, с. 140-157; 20, с. 163-197; 25,
с. 23-41], клад с городища Барсов Городок 1/31 [45, с. 183], клад с Барсовой Горы [44, с. 148-152], клад с Сайгатинского 1 святилища [43, с. 124-125], Лонгот-Еганский 1 клад [32, с. 72-77], Лонгот-Еганский II клад [24, с. 24-28], клад с острова Новенький [52, с. 45-54], Тазовский клад (опубликован в буклете Тазов-ского районного музея). Для кладов этой группы характерно наличие емкостей, в которые они, по словам находчиков или наблюдений археологов, были упакованы. Кроме Сайгатинского все они найдены вне контекста памятников археологии. В составе кладов имеется серебряная посуда дальнего импорта, серебряные украшения из Предуралья (рис. 6), местные статусные бронзовые отливки. Датировка кладов определяется в пределах ХП-ХГУ вв.
Таким образом, объектом рассмотрения являются около 30 кладов эпохи Раннего железного века - средневековья. Такая выборка представляется достаточной для обобщений.
Довольно интересную картину дает география находок кладов (рис. 1). Первая группа, как упоминалась выше, характерна практически для всей таежной зоны - от западных притоков Оби до Нарымского и Томского Приобья. Вторая располагается по линии почти строго север-юг по течению низовьев Оби-Иртыша, с небольшим отклонением к востоку в Сургутском Приобье -Барсова Гора. Единственным исключением являются находки у села Пиковка - р. Кеть. Можно было бы полагать, что третья группа характерна для восточных территорий региона: самая западная из известных находка - Холмогорская коллекция, остальные обнаружены в восточной части региона -в Томском и Нарымском Приобье, т.е. по низовьям бассейнов притоков Оби в ее среднем течении (карту см.: [58, с. 153]). Но, поскольку все эти «клады» открыты, как правило, при распашке или строительстве, вполне возможно, что кажущаяся «восточность» их расположения отражает лишь недостаточную современную освоенность других территорий Западной Сибири. Подтверждением может служить коллекция из грабительских раскопок на неизвестном археологическом памятнике в районе протоки Горной Субботы (правобережье Иртыша, на границе Тюменской обл., и ХМАО-Югры), где, в том числе, обнаружена большая серия железного вооружения и импортная посуда [63, с. 21-81].
Подведем итоги первой части нашего изложения. В начале раннего железного века появляются «клады» первой группы, состоящие в основном из медных/бронзовых отливок в виде антропоморфных и зооморфных фигур (рис. 2). Все они не обрабатывались после отливки, не имеют никаких следов креплений на одежду или на какие-либо предметы. Эти артефакты появились одновременно с освоением плавки бронзы на белоярско-васюганском этапе кулайской культуры, изготовлялись в «домашних» условиях: Ю.П. Чемякин отмечает следы плавки в очагах некоторых жилищ в виде обломков тиглей, капель бронзы [55, с. 70]. Он пишет также, что «бронзовые орудия немногочисленны: три целых и один обломок пластинчатых ножей, наконечник стрелы кулайского типа
и 18 культовых фигурок» [55]. Интересно, что металл шел в основном на изготовление культовых изделий. Общими чертами всех этих «кладов» является доминирование культовых отливок, отсутствие сведений о специальной упаковке вещей. Комментарии исследователей сходятся на их характере - как приношений на святилища (жертвенные места). Датировка этих комплексов достаточно широка: от середины I тыс. до н.э. по I—II вв. до н.э. Географически они довольно равномерно распределены по всей лесной части Западной Сибири: от Зауралья на западе до Томско-Нарымского Приобья на востоке. После I-II вв. до н.э. «клады» этой группы не известны, вплоть до этнографического времени, когда на святилища современных обско-угорских народов вновь начали приносить отливки в виде зооморфных и антропоморфных изображений из свинца или олова [1, с. 19, 26, 28, 32]. А.В. Бауло пишет: «Обские угры... продолжали заниматься металлообработкой. Для этого использовали свинец, который заливали в форму, вырезанную в куске дерева» [1, с. 65].
Клады второй группы появляются в последние века до н.э. - первые века н.э., и являются уже кладами в полном смысле слова (рис. 3). Кроме упомянутых Истяцкого, Сузгунского, Казымского и Горнокнязевского кладов, сюда же могут быть отнесены находки у с. Пиковки [29, с. 254-259]. Для этих комплексов (кроме Пиковского, у которого условия находки неизвестны, как неизвестен и полный состав клада) характерно наличие упаковки (медные котлы, некое деревянное вместилище), а также - появление впервые в регионе предметов дальнего импорта (серебряные медальоны парфянского или бактрийского производства, шлемы среднеазиатской работы, большое количество бронзовых зеркал «сарматского» и даже «китайского» круга). Возможно, к таким же комплексам можно отнести и находки с так называемого святилища на городище Барсов Городок 1/9. Их расположение на памятнике не позволяет нам считать эти находки кладом второй группы, так как судя по сведениям, как полученным от профессиональных археологов [55, с. 84], так и по характеристике распространения их по данным грабителя [60, с. 53], они найдены на значительной площади. Большую часть его составляют «сарматские» зеркала и местные статусные украшения. Кроме зеркал, к импортам, вернее, к попыткам создать местную копию импортного парфянского медальона относится лишь одна вещь из грабительских раскопок [60, с. 53, ил. 72]. Датировка этих кладов варьируется в переделах I в. до н.э. - II-III вв. н.э. Географически - кроме Пиковского - они распространены вдоль течения Иртыша-Оби с юга на север.
«Клады» третьей группы, вслед за Ю.А. Плотниковым, можно обобщенно назвать «оружейными», так как большую часть их состава составляют предметы железного оружия [33, с. 122-124]. К сожалению, все коллекции найдены случайно, включая Холмогорскую, и об условиях их залегания можно судить, в лучшем случае, по словам находчиков. Плотников отмечает, что «несмотря на неполноту дошедшего до нас материала и оставляющую желать лучшего чистоту комплексов, состав инвентаря кладов весьма однороден» [33, с. 122]. Боль-
шую часть его составляют предметы рубяще-колющего оружия (мечи, палаши, сабли, кинжалы), наконечники копий и стрел. Кроме них во всех комплексах обнаружены бронзовые зеркала и бляхи с концентрическим орнаментом, местные зооморфные и антропоморфные изображения, часть из которых уже имеет петли для крепления или подвешивания. Датировка этих «кладов» определяется в пределах Ш-УШ вв. н.э. Географическое распространение: самый западный - Холмогорский, остальные сосредоточены в Томско-Нарымском Приобье (карту см.: [58, с. 153]). Отметим, что все эти «клады» найдены случайно там, где проводились какие-то земляные работы: распашка (Ишимская коллекция), строительство буровой (Холмогорская) и т.д. С учетом коллекции из Горной Субботы, вероятно, можно предположить распространение таких «кладов» по всей лесной части Западной Сибири.
Все известные на сегодня клады четвертой группы - начала II тыс. н.э. -являются ими в полной мере, без кавычек. Географическое распространение: Барсова Гора и Сайгатино в Сургутском Приобье, а также бассейн р. Сыни, озеро Шурышкарский Сор, низовья Оби вплоть до границы лесотундры и тундры. Восточнее Сургутского Приобья подобные клады не обнаружены. Разнообразие состава делает возможным их разделение по принадлежности: купеческие, личные, грабительские. На этом вопросе мы специально остановимся ниже.
Все исследователи, занимавшиеся западно-сибирскими кладами, ставят вопрос о «возвратности» и «невозвратности» этих комплексов, а также об их принадлежности - персонам или святилищам. Первая группа ни у кого сомнений не вызывает: их все дружно считают приношениями на святилище. С этим вполне согласен и автор настоящей работы. Клады второй группы - конца раннего железного века - начала средневековья уже вызывают разногласия. Зафиксированные следы ям или обкладки предметов более плотным грунтом [58, с. 153] привели к формированию мнения о том, что эти предметы содержались в каких-то сооружениях типа амбарчиков на современных святилищах ханты, где накапливались в течение достаточно долгого времени. Собственно, все эти построения относятся только к Истяцкому кладу, так как остальные пока еще не вошли в литературу. Тем не менее делается вывод об их исключительно культовом характере и невозможности использования кладов в дальнейшем [58, с. 152-153]. Такая постановка вопроса представляется неверной. Клады второй группы явно прятались и упаковывались с надеждой позднейшего их извлечения и использования. Более того, определение характера Истяцкого клада и подобных ему коллекций, как культовых, базируется не в последнюю очередь на факте нанесения на привозные зеркала местных рисунков-гравировок. Подробно здесь рассматривать их нет возможности, отсылаю читателя к специальной работе автора на эту тему [48, с. 88-99], но считаю необходимым отметить следующее. Утверждение об исключительно культовом характере гравировок можно отнести к всеобщему и глубокому заблуждению. Причем
относительно недавнему, так как ранее В.Н. Чернецов писал: «Вопрос об этих изображениях, их возможной семантике и назначении настолько сложен, а материал так обилен, что рассмотреть его в пределах настоящей темы не представляется возможным» [56, с. 136] (курсив мой - Н.Ф.). То есть ни В.Н. Чернецов, ни еще ранее А.А. Спицын не настаивали на их культовом характере, отмечая сходство с изделиями бронзовой художественной пластики, также не обязательно культовой. Определенно к культовым, или, по его выражению, «шаманским» рисункам, гравировки отнес В.Ю. Лещенко, имея в виду гравировки на средневековых серебряных блюдах из Прикамья [22, с. 186]. С тех пор этот тезис сомнению не подвергался. На самом деле, гравированные рисунки встречаются не только на металле - на нем они просто лучше сохраняются - но и на кости [48, с. 90-99], камне, дереве. Среди них есть знаменитая нагрудная пластина от усть-полуйского парадного доспеха из китовой кости с изображением антропоморфного персонажа. Она, как и аналогичная роговая пластина из Дубровинского Борка 3 [42, с. 105, табл. XXIX], уж никак не культовая. Преобладание в сюжетах на гравировках как раннего железного века, так и особенно средневековых, антропоморфных персонажей, иногда одетых в причудливые одежды с элементами зооморфности, также ни о чем не говорит. Это вполне могут быть изображения каких-то праздников, в которых принимала участие некая верхушка, скорее всего, военная - многие персонажи изображены в шлемах. Впоследствии преобладающими становятся изображения антропоморфных героев с оружием, чаще всего - с двумя клинками, что также говорит скорее о каких-то воинских обрядах, чем о «шаманских» плясках. Привозные зеркала, как показывает, в частности, известное погребение мальчика из погребения 1 могильника Барсовский III [55, с. 187, рис. 81-2], использовались в виде нагрудного украшения.
Особенно единодушны различные исследователи по поводу принадлежности и «невозвратности» кладов третьей группы - оружейных. Главным образом, в качестве показателя «невозвратности» оружейных кладов отмечается наличие большого количества железного оружия, которое в результате нахождения в земле может потерять свои качества. Дальнейшие рассуждения варьируются от «заместительных захоронений» (Зыков о Холмогорском комплексе: см. [13, с. 56-63]) до «потлачевидных жертв» на святилища, причем, связанных с различными культами: от культа бога-всадника Мир-Сусне-Хума до Мит-раистских культов [58, с. 162]. Основаниями для объяснений служат, как правило, этнографические свидетельства XVIII-XIX вв. о хранении и использовании железного оружия на святилищах обских угров [33, с. 125]. Явно культовый уклон в объяснении кладов вообще, и «оружейных» кладов в частности, мне представляется абсолютно неверным. Во-первых, потому, что помещение в невозвратные комплексы, будь то заместительное захоронение или приношение конкретному божеству, выводило из обращения большое количество явно дорогих и нужных вещей, в особенности, железного оружия, которое и появи-
лось-то в массе относительно недавно. Во-вторых, принимая «культовую гипотезу», мы полностью отказываемся от очевидной необходимости прохождения определенной группой лиц воинской подготовки, особенно для владения оружием ближнего боя - мечами, палашами и т.д. Известно, что такая подготовка всегда и у всех народов занимала много времени, начинаясь буквально с «младых ногтей». И вряд ли воинские занятия могли осуществляться на поселении -естественно предположить, что для этой цели употреблялись специальные площадки, рядом с ними мог находиться «арсенал», который по тем временам вполне мог быть совмещен со святилищем или находиться рядом с ним. В-третьих, приводимые сведения авторов XVШ-XIX вв. этому предположению нисколько не противоречат, так как нахождение своего рода казны, в том числе и оружейной, в «кумирнях» (см. цитату из Гр. Новицкого, которую приводит Ю.А. Плотников: «Знамения воинских дел: шабель, панцеров множество обретается, но вся сия ветхая, а наипаче при кумирах, а оттуду является, что древних лет народ сей упражняшеся воинскими делы» (цит. по: [33, с. 135]), лишь подтверждает высказанное мной предположение. При раскопках Надымского Городка в 1998-2005 гг. был найден так называемый «клад оружия», представленный клинковым оружием (сабли, палаши, боевые ножи), древковым оружием ближнего боя (клевец и копье), а также боевыми топорами, втоками и фрагментами кольчуги, всего 125 предметов [16, с. 154-160]. О.В. Кардаш датирует захоронение этого клада осенью-зимой 1730 г. [16, с. 154] и полагает, что это местный арсенал [16]. Естественно, время его употребления и захоронения является слишком поздним для сравнения с «оружейными кладами» эпохи раннего средневековья, но необходимо отметить следующее. Во-первых, это явно «возвратный» клад, а не жертва на святилище. Во-вторых, так же, как и в средневековых кладах, почти все предметы вооружения без рукоятей. В-третьих, они были найдены через триста лет после захоронения, но, как и средневековые, имеют достаточно приличную сохранность для того, чтобы после незначительного ремонта быть снова употребленными. О том, что постоянные тренировки будущих и настоящих воинов были делом обычным, есть приводимые для селькупов данные Г.И. Пелих: «Его с малых лет учат стрелы отбивать. Сперва тихонько пускают стрелы. Потом больше, больше. Когда он совершеннолетний станет (15-16 лет), он уже полностью все знает» [30, с. 141].
Четвертую группу кладов, большинство из которых были тщательно запакованными и спрятанными комплексами, можно без сомнения считать «возвратной», т.е. спрятанной в каких-то сложных обстоятельствах, но с намерением впоследствии забрать. Об этом же свидетельствует и нахождение тех кладов, о которых сохранились более или менее достоверные данные, в местах отсутствия памятников археологии. Там же, где памятники известны (клады Барсовой Горы или Сайгатина), условия находки также не противоречат возможности использования их в будущем: даже святилище могло рассматриваться,
как надежное хранилище драгоценных предметов, с которого взять их мог только хозяин.
Отметим далее, что дает нам изучение кладов для понимания происходивших в Западной Сибири, вернее в ее лесной (таежной) и - отчасти - лесотундровой полосе, процессов.
Первая группа «кладов». Освоение бронзолитейного дела практически не привело к изготовлению серии предметов вооружения или орудий труда (во всяком случае - массовому), сосредоточившись почти целиком на культовых отливках. О.Н. Корочкова и И.А. Спиридонов видят эту ситуацию следующим образом: «Показательно, что и в конце бронзового века в тайге (атлымская, барсов-ская, белоярская) из металла отливаются преимущественно мелкие изделия культового назначения (подвески, антропоморфные и орнитоморфные изображения), массивных предметов вооружения или орудий труда крайне мало, а известные - импортного происхождения. Подобная картина подтверждает концепцию становления металлоносных культур, которые не имеют перспектив для самостоятельного развития в условиях главенства присваивающих форм хозяйства, при отсутствии устойчивых связей и стимулов для реципрокного обмена. Отсутствие сырьевых источников, несмотря на знакомство с новыми технологиями производства металлических предметов, обрекло таежные районы, на определенную стагнацию и положение маргинального северного соседа Западноазиат-
и / т—^ и с» \ с» гр 1
ской (Евразийской) металлургической провинции. То есть мы фиксируем, с одной стороны, важнейшую инновацию в местных, таежных культурах эпохи раннего железного века - освоение бронзолитейного производства, с другой - это пока никоим образом не сказывается на расширении возможностей местного населения в сфере хозяйственной или социальной, оставаясь в рамках культовой практики. Но вот проходит какое-то время и на рубеже эр появляются совершенно новые факторы, влияющие на развитие тех же местных культур» [18, с. 104-105] (курсив мой - Н.Ф.).
Вторая группа кладов свидетельствует о совершенно других инновационных процессах. «Однако развивавшиеся на протяжении II тыс. до н.э. разнообразные контакты подготовили почву для глубокой интеграции западносибирского таежного населения в систему евразийских связей в раннем железном веке, когда Западная Сибирь станет ключевым заказчиком и потребителем продукции металлообрабатывающих центров Урала и Алтая» [18, с. 105] (курсив мой - Н.Ф.). Эти разнообразные контакты привели, в том числе, к появлению кладов второй группы. В них обращает внимание, прежде всего, наличие импортных вещей, причем не только из регионов относительно близких - например, из западносибирской лесостепи, но и удаленных, показывающих расширение культурного пространства, появление новых контактов, в результате чего происходит не только накопление импортных вещей, но и трансляция новых идей в местную культуру, которая тем самым демонстрирует готовность к таким глобальным изменениям (рис. 4). Нам уже приходилось писать об этом [53].
Более того, огромное количество импортов (только зеркал и их обломков в слое таежных и лесотундровых памятников зафиксировано более 200, а привозных бус - более 300, не говоря уж о медных/бронзовых котлах, количество которых нам не известно, так как большая часть их шла в переплавку) говорит не о каком-то бесконтактном обмене, но о целенаправленном формировании местного рынка с учетом понимания местных, вдруг появившихся потребностей. А наличие подражаний импортным вещам свидетельствует о трансляции инокультур-ных элементов в местную среду, главным образом, в комплексы тех памятников, которые расположены «по одной реке», т.е. по Оби-Иртышу. Отметим еще, что, несмотря на территориальную близость иткульского металлургического очага, снабжавшего в III-II вв. до н.э. бронзовым оружием (наконечниками стрел) всю степь и лесостепь, бронзовых наконечников в кладах второй группы очень мало, а иткульских нет вообще.
Третья группа «кладов» демонстрирует, с одной стороны, прекращение контактов по линии север-юг, так как импорты из сарматской (саргатской) и ближневосточной среды почти пропадают. Зато появляется в большом количестве железное оружие. Собственное бронзовое оружие по-прежнему является своего рода экзотикой, т.к. встречается в комплексах III-VIII вв. н.э. в единичном числе. Зато оружие дальнего боя (наконечники стрел) и ближнего (клинковое и наконечники копий), как уже упоминалось выше, фиксируется в массе. Очевидно, что в конце Раннего железного века - начале раннего Средневековья возникла необходимость в наличии и концентрации этого большого количества оружия. Вероятно, это может быть свидетельством достаточно резких изменений в «геополитической» обстановке, когда бывшие до сих пор относительно мирные торговые связи оказались нарушенными, и их заменила нешуточная военная угроза таежным обитателям. Об этом же может свидетельствовать очень малое количество предметов «дальнего» импорта в этих «кладах», собственно, представленного несколькими экземплярами иранских бронзовых чаш (например, чаша из васюганской коллекции). Необходимо отметить появление в составе кладов начала I тыс. н.э. либо импортов из Прикамья, либо местных изделий по Прикамским образцам, что, в отличие от южного направления связей, приведших к появлению кладов второй группы, говорит о появлении новых связей западного направления.
Ситуация с четвертой группой кладов, вернее, с направлением торговых связей, приведших к их появлению, несколько сложнее. Так, «купеческие» клады маркируют пути продвижения торговцев с запада через Уральские горы на восток, в Приобье по рекам Сыне и Северной Сосьве. Множество кладов с примерно таким же составом, в котором обязательно присутствуют 5-7 серебряных сосудов: иранских, византийских, согдийских; шейные серебряные витые гривны, а также монетное серебро, известны и в Предуралье на территории современного Пермского края [5; 11]. В то же время в Коми-крае такие клады не обнаружены, хотя характер наполнения «булгарскими» серебряными украшениями
погребальных комплексов Х1-Х^ вв. практически не отличается от могильников того же Сургутского Приобья [36].
Рассматривая направления торговых связей, в результате которых в Западной Сибири появились клады четвертой группы, нужно понимать, что любые торговые пути - и древние, и средневековые - не являются торным путем, по которому движется постоянный поток купеческих караванов. «Шелковый путь как некая «дорога», собственно, не был никакой «дорогой», а представлял собой отрезки маршрутов, ничем не обозначенную тропу, пролегающую через громадные просторы пустынь и горных массивов» пишет в своей книге о Великом шелковом пути Валери Хансен [54, с. 19]. Эти пути, скорее, представляют собой систему тайных дорог, троп, волоков, возможно, неких торговых или других мест встреч. Тайных потому, что крайне выгодная торговля по схеме «серебро за меха» (формулировка Б.И. Маршака) подразумевала острую конкурентную борьбу, зафиксированную в письменных арабоязычных источниках в виде средневековых «страшилок» про дикие края, где полгода стоит ночь, где купец не видит тех, с кем обменивается товаром, и даже не знает, люди они или духи (подробно об этом см: [46, с. 91-101]). Кстати, меха были хоть и самым желанным товаром Севера, но отнюдь не единственным. Обычно упоминается «слоновая кость» (вероятно, мамонтовые бивни и моржовые клыки), Ал-Гарнати пишет о неких рабах, возможно, уже в Средневековье вывозили ловчих птиц - соколов [49, с. 171-172]. Ввоз различных товаров, наиболее значимыми среди которых были серебряная посуда и украшения, показывает и разные пути, по которым все это богатство шло на север Западной Сибири, и разные источники поступления «восточного» серебра. Несколько расширяя источниковую базу настоящей статьи, упомянем несколько групп привозной серебряной и бронзовой посуды и сои /—^ и и и и
путствующих им серебряных украшений. Самой ранней группой импортной посуды в эпоху Средневековья были иранские бронзовые чаши сферической формы с орнаментом, нанесенным циркульным инструментом. Одна из них зафиксирована в составе Васюганского клада [27, с. 227-231], самая поздняя - в составе одного из кладов с Барсовой Горы, который датирован по комплексу предметов временем около Х1-Х11 вв. н.э. [44, с. 148-152]. Подобные чаши в Западной Сибири распространены очень широко: от Ямальского и Гыданского полуостровов до Томского и Нарымского Приобья, всего их к настоящему времени известно более 20, считая и фрагменты, которые часто клались в погребения. Не меньший, а скорее больший массив таких чаш обнаружен в Среднем Поволжье и Прикамье. Общая дата их - VШ-XI вв. н.э. Специально исследовавший чаши К.А. Руденко разделил их на две группы - чаши VП-IX вв., и чаши Х-Х1 вв. [34, с. 85]. Он полагает, что чаши ранней группы - неорнаментированные - появились в Западной Сибири и в Поволжско-Прикамском регионе благодаря тюр-ско-хазарскому импульсу [34, с. 93]. «Можно наметить три этнокультурные линии, характерные для этого периода (УШ-Х1 вв. - Н.Ф.), - тюркскую (отчасти тюрко-угорскую) принесшую ...серию металлических чаш VП-VШ вв. в Заура-
лье» [34]. Собственно, кроме Васюганской чаши и чаши из могильника Релка, неорнаментированных чаш более не известно. Более массовы и более, соответственно, значимы для рассматриваемой темы чаши, орнаментированные с помощью циркульного инструмента (или, правильнее, с помощью вращающегося инструмента с характерными следами входа и выхода - Н.Ф.), группа которых начинает, по мнению К. А. Руденко, формироваться в конце IX в. [34]. Подобные чаши хорошо известны, и обычно атрибутируются как изделия иранских или восточно-иранских мастеров IX-X вв. [64, р. 15-16; 65, р. 123]. Учитывая, во-первых, большое количество сферических бронзовых иранских чаш IX-X вв. в Поволжско-Прикамском регионе, а также сформировавшееся еще в первых веках н.э. новое направление культурных связей с Прикамьем, не будет ошибкой предположить, что и чаши эти завозили в Западную Сибирь из-за Урала, тем более, что и дальнейшее изучение импортов приводит к такому же заключению. А торговые операции охватили почти всю лесную и тундровую зоны Западной Сибири, чему, по-видимому, способствовало образование государства Волжская Болгария и его ориентация на исламский мир.
Следующий корпус находок серебряной посуды - ранневизантийские блюда и ковш, датированные временем V-VШ вв. [14, с. 99, 100, 102, 108]. За Уралом ранневизантийская серебряная посуда не известна, за исключением блюда из Горной Субботы [63, с. 24], хотя быть уверенным в том, что это действительно находка с этого памятника невозможно, так как все находки с него, в том числе и несколько иранских сферических чаш, происходят из грабительских раскопок [63]. Поэтому и строить предположения о том, как и через кого эта вещь попала в Сибирь, мы не будем.
Группа импортов, почти никак не отраженная в кладах - это венгеро-уральская торевтика, специально рассмотренная автором в других работах [47, с. 141-142]. Собственно, здесь она упоминается по двум причинам. Во-первых, по моему предположению, появление пяти серебряных сосудов, на четырех из которых изображены всадники, не связано с торговлей, но с переселением венгерских племен с территории Великой Венгрии в западную часть Приобья [47]. Во-вторых, по-видимому, именно с этой группой переселенцев связана единственная находка сасанидского блюда с изображением охоты сасанидского царя царей Ездигерда I, датированного V в. н.э., но с нанесенной арабской надписью почерком в., обнаруженного за Уралом (клад с сасанидским блюдом, см.
выше). То есть датировка надписи совпадает с датировкой венгеро-уральской группы серебра. Здесь важно отметить, что схема «наличие импорта - результат торговли» не всегда соответствует реальным событиям.
Согдийское и иранское серебро, датированное временем с VIII по XI в., более или менее точно локализовано (тогда, когда место находки известно хотя бы приблизительно) в бассейнах р. Северная Сосьва - Сыня, то есть на западе Приобского региона. Этот вопрос подробно разбирается во введении к каталогу
«Сокровища Приобья. Западная Сибирь на торговых путях средневековья» [37, с. 13-14]. В том числе серебряные сосуды согдийского и иранского происхождения зафиксированы в кладах Ямгортском, кладе с ритоном, Сынском. В последнем, кстати, сочетаются сосуды согдийские и иранские с куфическими надписями. Возможно, что такая приуроченность к определенному району зависела от направления торговых путей с запада на восток через Урал, что подтверждает и явно «купеческий» характер Сынского клада. Почему из всей массы этой группы серебра, а их известно около 25, если не больше, почти все «осели» в этом районе - не вполне понятно. Известна лишь одна вещь, вернее, ее фрагмент, обнаруженный в кладе 1977 г. с Барсовой Горы - ножка от серебряного сосуда в виде полуфигурки сфинкса [44, с. 148-152].
Прежде, чем я попытаюсь предложить свою гипотезу концентрации отдельных групп импортных сосудов в определенных районах Западной Сибири, рассмотрим еще две группы: западноевропейское и византийское серебро; серебро золотоордынского времени. Коллекция византийской серебряной посуды, обнаруженная в пределах современного Ямало-Ненецкого автономного округа - уникальна, она составляет четыре сосуда, притом, что за его пределами известно всего три: чаша из Тарту, чаша из Чернигова и Вильгортская чаша. Точное место находки зафиксировано только для чаш из состава кладов из поселка Лопхари и с Барсовой Горы, остальные два - чаша из Березова (с русской надписью) и крышка с Тазовского полуострова - не имеют точной легенды, В.П. Даркевич сообщает лишь, что чаша из Березова найдена «вблизи поселка», а Тазовская - на берегу р. Средняя Ходута на Тазовском полуострове [10, с. 81, 103]. Все сосуды датируются концом XII - XIII вв. [10, с. 14-127; 45, с. 183193], их происхождение связывается с Византией [19 с. 149-161] либо с ее провинциями в Месопотамии [25; 26, с. 21-40, 140]. В 2006 г. в районе поселка Барсово (Барсова Гора) случайно найден серебряный кувшин, который К.Г. Ка-рачаров атрибутировал как византийский, причем работы мастеров Константинополя [15, с. 56-91]. На кувшине имеется арабоязычная надпись. К.Г. Карачаров, отмечая находку фрагмента еще одного, очевидно, византийского сосуда, в погребении Сайгатинского 6 могильника, датированном Х-Х! вв., относит к этому же времени и кувшин [15, с. 90]. Если датировка верна -мы имеем наиболее ранние произведения торевтов византийского круга, точно найденные в Западной Сибири.
В кладе из п. Лопхари византийская (или провинциально-византийская) чаша дополнена четырьмя серебряными сосудами западноевропейской работы (рис. 6), три из которых атрибутированы М. Крыжановской как произведения мастеров Северной Европы и датированы второй половиной XII - началом XIII вв. [20, с. 165-197]. Четвертая чаша передана в Ямало-Ненецкий окружной музейно-выставочный комплекс недавно, около 2008 г. Передавшая ее жительница поселка Лопхари утверждает, что она происходит из комплекса того же
клада. В Эрмитаже хранятся еще три аналогичных сосуда из случайных находок XIX века. М. Крыжановская делает важный для нашей темы вывод: «Такая техника (речь идет об орнаментации одного из сосудов - Н.Ф.) не встречается в ювелирном искусстве основных школ Западной Европы. И ее присутствие на всех памятниках, связанных с торговыми путями «Северная Европа - Сибирь», говорит о том, что они сделаны были где-то в одном месте» [20, с. 182]. Б.И. Маршак добавляет: «Вероятно, в конце XII в. после разгрома новгородцев в 1093 г. и в первой половине XIII в., существовал морской путь вокруг Норвегии» [25, с. 25]. В свое время автором предложена гипотеза о завозе всего комплекса Лопхаринского клада «на одном корабле» с севера Западной Европы [46, с. 98-100].
Добавим еще немного к «геополитическим сюжетам», чтобы показать, как на нашей окраине, вроде бы далекой от центров цивилизаций, отзываются важнейшие события Средневековья. А именно - взятие Константинополя латинскими крестоносцами в 1204 г. «Крестоносные варвары не щадили ни церквей, ни дворцов. Часть литургической утвари все же была вывезена на Запад. Расхищение художественных ценностей Константинополя продолжалось и при правителях Латинской империи - вплоть до средины XIII в.» [10, с. 8]. Нет ничего удивительного, что какая-то часть награбленного, дополненная западноевропейскими сосудами, оказалась на севере Западной Сибири.
Последняя группа импортных серебряных сосудов - золотоордынское серебро - имеет еще более узкую пространственную локализацию. Коллекция из Сай-гатино насчитывает шесть изделий: три из погребений и три из святилища. Известна еще одна чаша из Сургутского р-на. За пределами Сургутского Приобья, ни в Нижнем, ни в Среднем не найдено ни одного предмета золотоордынской торевтики, хотя серебряные изделия XIII-XIV вв. и более раннего времени там не редкость [37, с. 33-34, 42-51, 70-71]. Все остальные, известные как сибирские, зо-лотоордынские сосуды, обнаружены на юге Западной Сибири, в лесостепной зоне - в Тарском округе Тобольской губернии, или «на Иртыше» (территория улуса Шабана) [35, с. 33, карта]. Очевидно, что уровень общения различных группировок ордынской знати внутри лесостепной или степной зоны был намного выше, чем с таковыми таежной зоны, к которой относится Сургутское Приобье, никогда, кстати, не входившее в состав империи чингизидов. Иными словами, серебряные сосуды попадали на Север в результате других процессов, чем при проникновении на территории, расположенные южнее, иными путями.
ТТ и и и и Г\
Для поиска путей попадания «сайгатинской группы» вещей в Западную Сибирь, вернее на территорию Сургутского Приобья, важным представляются находки, отчасти маркирующие этот путь, в виде чаш аналогичных Сургутским из Пермского края (пермская чаша, губдорская поясная чаша и кружка из Кам-горта), а также чаша из Ивдельского р-на (север Свердловской обл.). Эти находки обрисовывают путь, по которому с территории Булгарского улуса Золотой
Орды везли драгоценную посуду на территорию Сургутского Приобья. Возможно, концентрация большого количества серебряных сосудов, относящихся примерно к одному периоду, в районе урочища Сайгатино указывает на одновременность их завоза.
Возвращаясь к сюжетам внутренней истории региона, рассмотрим описанную концентрацию серебряной посуды Ирана, Средней Азии, Западной Европы и Византии во вполне определенных районах Приобья. Напомню - около 25 сосудов из Ирана и Согда, 7 сосудов европейского и византийского круга сосредоточены в пределах течения р. Северная Сосьва-Сыня Березовского и Шурыш-карского районов ХМАО и ЯНАО, и на Барсовой Горе близ г. Сургута. В.П. Даркевич, исследуя импорты, четко разделяет их на массовый импорт (монетное серебро, бусы) и импорт предметов роскоши, в том числе серебряную посуду, которые попадали в Восточную Европу (возможно, и Западную Сибирь -Н.Ф.) в качестве посольских даров [11, с. 143]. Учитывая немалую стоимость серебряных сосудов и сложность их транспортировки, можно предположить, что часть из них являлись именно дарами местной знати для обеспечения режима наибольшего благоприятствования приезжим торговцам в определенных районах севера Западной Сибири. Необходимо учитывать, что все эти драгоценные товары оседали именно на западе территории, исключением является пока только Сургутское Приобье. К востоку от него ничего подобного не обнаружено. К сожалению, мы ничего не знаем о том, какие предгосударственные образования, обычно называемые княжествами, существовали в указанных районах в X -начале XIII вв. Письменные источники касаются лишь XV-XVI вв. - времени непосредственно перед вхождением этих княжеств в состав Московского государства. «В начальный период российской колонизации бассейн р. Сыня его население входили в состав Куноватско-Ляпинского княжества.. Судя по документам, власть Лугуя (Куноватско-Ляпинского князя - Н.Ф.) распространялась на низовья Северной Сосьвы, прилегающую часть Приобья и Куноват. ... Ляпинское княжество было одним из сильнейших в низовьях Оби и представляло серьезную военную угрозу для своих северных и южных соседей», - пишет Е.В. Перевалова [39, с. 68]. Мы не можем распространять сведения, относящиеся к XV-XVI вв., на более ранние периоды, которые маркируются драгоценной импортной посудой, но предположить, что некие подобные структуры существовали и раньше известных по письменным источникам княжеств, представляется вполне правомерным. Этому, кстати, не противоречат и археологические памятники указанного района, правда, к сожалению, малоизученные, за исключением выявленных памятников р. Сыни и исследованных раскопками памятников Сургутского Приобья - Барсовой Горы и Сайгатина. Последние ассоциируются со структурой Бардакова княжества, известного по более поздним письменным источникам. На Сыне же нашими разведками обнаружено несколько памятников -городищ (городков) - с явно избыточной системой оборонительных сооружений
при сравнительно небольшой жилой площадке - городище Вытвожгорт (высота мыса над уровнем берега 10 м, 3 линии обороны), городища Несъеган 1 и 2 (высота 10-15 м, 2-3 линии обороны), городище Лесмиеган 2 (высота над уровнем поймы 18 м). Все они относятся к позднему Средневековью [39, с. 8-14]. Вполне возможно, что именно наличие позднесредневековых городищ-городков, являющихся местом проживания местной элиты, как раз способствовало концентрации «посольских даров» в этом районе.
Отдельно в рамках четвертой группы кладов, необходимо рассмотреть те из них, которые условно названы «грабительскими захоронками»: два Лонготъе-ганских клада, клад с острова Новенький, Тазовский клад. Их прятали в таких местах, где вряд ли вообще возможно расположение поселений или святилищ: на болотистых пойменных островах (остров Новенький на р. Обь), в предгорной тундре (оба Лонготъеганских клада). Общим для их состава является обилие мелких украшений и принадлежностей костюма, в том числе и привозных, отсутствие импортной посуды, иногда (клад с острова Новенький) - нахождение разновременных вещей в одном комплексе. Состав и места захоронения кладов заставляют предположить, что они являются результатом ограбления кочевниками тундры кладбищ или святилищ в северотаежной зоне. По основному комплексу находок все они датируются, как и вся четвертая группа кладов, началом II тыс. н.э. По нашим предположениям, подкрепленным анализом как памятников археологии, так и многочисленных косвенных данных, в это время тундровое население окончательно перешло к оленеводству кочевого типа [9, с. 228-239]. Е.В. Перевалова так комментирует ситуацию угорско-самодийского «противостояния»: «У тех и других главной функцией вождя оказывается война и защита городков (у угров) и кочевий (у ненцев). В традициях лидерства уграм более свойственна элитарность, ненцам - эгалитарность, уграм - устойчивость, ненцам - мобильность, обеспечивающая быстрое выдвижение вождей-воинов в условиях военного конфликта - тем самым мобильность кочевников включает и механизм мобилизации власти» [31, с. 23]. Эта мобильность включала в себя и грабеж могильников оседлого (угорского) населения, что выразилось в появлении кладов-захоронок по границе лесотундры и южной тундры.
Заключение. В результате анализа размещения, состава, датировок западносибирских кладов раннего железного века - Средневековья очевидны следующие факты: в раннем железном веке кладов в полном смысле слова нет, те комплексы, которые получили название кладов, скорее всего, являются приношениями на святилища, так как состоят из предметов культового бронзового литья. Они распространены по всей территории таежного Приобья. Упакованные в металлические или иные сосуды клады второй группы, спрятанные в местах, где нет памятников археологии, в составе которых появляются предметы дальнего импорта, датируются временем I—II вв. до н.э. - I—II вв. н.э. Географически они фиксируются вдоль Оби - Иртыша, от северного Полярного круга до границы
с лесостепью. Клады третьей группы, или т.н. «оружейные клады», появляются в раннем средневековье, самая яркая черта их состава - большое количество железного боевого оружия, в них почти нет дальних импортов. Следов преднамеренной упаковки пока не зафиксировано. Распространены они практически на всей лесной части Приобья. Четвертая группа кладов появляется в начале II тыс. н.э. Все комплексы специально упакованы, в их составе преобладают импортные вещи из стран мировых цивилизаций и Предуралья.
Все остальное представляет собой более или менее обоснованные авторские гипотезы. Отдавая себе в этом полный отчет, тем не менее, рискну их подытожить. Проблема возвратности или не возвратности кладов, на мой взгляд, как раз определяется легко, исходя из их состава и способа захоронения. Для кладов второй, третьей и четвертой групп выше все это было обосновано. Сложнее обстоит дело с определением, пусть даже гипотетичным, принадлежности этих кладов представителям определенных профессий или социального слоя. Клады второй группы, все-таки, скорее всего, связаны с походами военно-торгового характера, в которых могли участвовать как западносибирское население (вернее, его вполне определенная прослойка), так и люди иной культуры - лесостепных или даже степных регионов. В любом случае, они показывают установление достаточно дальних и прочных торговых связей, приведших не только к появлению импортов, но и к изготовлению местных подражаний различного уровня, что демонстрирует уже совершенно другой уровень взаимодействия столь разных, казалось бы, культур. Очевидно, что все эти клады в той или иной степени дают возможность предполагать серьезные изменения в местном обществе: усложнение его структуры, участие, пусть даже опосредованное в общемировых процессах, главным образом в трансконтинентальной торговле.
И последнее. До начала 70-х гг. XX в. пальму первенства по количеству кладов, правда, преимущественно, средневековых, держало Прикамье. К концу
XX в. выяснилось, что на территории лесного Приобья их найдено если не столько же, то все же количество вполне сопоставимо. То, что происходит сейчас, может свести на нет все наши рассуждения и построения, так как с начала
XXI в. основные находки делаются «черными копателями», извлекающими все новые и новые клады с помощью металлодетектора. Далеко не все они становятся хотя бы известными науке, и даже те, которые так или иначе «засвечиваются» на кладоискательских сайтах, не дают уверенности ни в их точном местонахождении, ни в наличии/отсутствии специальной упаковки и даже - полного состава их. Таким образом, столь важный источник для реконструкции истории территории в древности и средневековье безвозвратно утрачивается. Выхода из этой ситуации пока нет (см. [63, с. 10-21]).
Библиографический список
1. Бауло А.В. Культовая атрибутика березовских хантов. - Новосибирск: ИАЭ СО РАН, 2002. - 91 с.
2. Бауло А.В. Древняя бронза из этнографических комплексов и случайных сборов. - Новосибирск: ИАЭ СО РАН, 2011. - 258 с.
3. Бауло А.В. «Старик священного города»: иконография божества в облике медведя по археологическим и этнографическим данным // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2016. - № 2 (44). - С. 118-128.
4. Бауло А.В., Маршак Б.И. Серебряный ритон из хантыйского святилища // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2001. - № 3 (7). - С. 133-141.
5. Белавин А.М. Камский торговый путь. Средневековое Предуралье в его экономических и этнокультурных связях. - Пермь: ПГПУ, 2000. - 200 с.
6. Бельтикова Г.В. Кулайский клад с Барсовой Горы // Клады: состав, хронология, интерпретация: материалы тематической научной конференции. -СПб.: СПбГУ, 2002. - С. 203-206.
7. Борзунов В.А. Уникальный кулайский клад с Барсовой Горы: сравнительный анализ и хронология // Ханты-Мансийский автономный округ в зеркале прошлого. - Томск-Ханты-Мансийск: ТомГУ, 2016. - Вып. 14. - С. 67-143.
8. Борзунов В.А., Стефанов В.И. Уникальный кулайский клад с Барсовой Горы // Ханты-Мансийский автономный округ в зеркале прошлого. - Томск-Ханты-Мансийск: ТомГУ, 2016. - Вып. 14. - С. 32-66.
9. Гусев Ан. В., Плеханов А.В., Федорова Н.В. Оленеводство на Севере Западной Сибири: ранний железный век - Средневековье // Археология Арктики. -Калиниград: РОС-ДОАФК, 2016. - Вып. 3. - С. 228-239.
10. Даркевич В.П. Светское искусство Византии. Произведения византийского художественного ремесла в Восточной Европе X-XIII века. - М.: Искусство, 1975. - 350 с.
11. Даркевич В.П. Художественный металл Востока VIII-XIII вв. Произведения восточной торевтики на территории Европейской части СССР и Зауралья. -М.: Наука, 1976. - 198 с.
12. Ермолаев А. Ишимская коллекция. - Красноярск: Тип. б. М.И. Абала-кова. - 19 с.
13. Зыков А.П., Федорова Н.В. Холмогорский клад. Коллекция древностей Ш-^ веков. - Екатеринбург: Сократ, 2001. - 176 с.
14. Искусство Византии в собраниях СССР: каталог выставки. - М.: Советский художник, 1977. - 192 с.
15. Карачаров К.Г. Византийский кувшин из окрестностей Сургута // Барсова Гора. Древности таежного Приобья. - Екатеринбург - Сургут: Уральское издательство, 2008. - С. 56-91.
16. Кардаш О.В. Надымский Городок в конце XVI - первой половине XVIII веков. История и материальная культура. - Екатеринбург - Нефтеюганск: Магеллан, 2009. - 360 с.
17. Клады: состав, хронология, интерпретация: материалы тематической научной конференции. - СПб.: СПбГУ, 2002. - 251 с.
18. Корочкова О.Н., Спиридонов И.А. О судьбах инноваций в культурах присваивающего мира // Уральский исторический вестник. - 2015. - № 3 (48). -С. 96-107.
19. Крамаровский М.Г. Чаша со сценой полета Александра на грифонах // Сокровища Приобья: каталог выставки. - СПб.: Формика, 1996. - С. 149-161.
20. Крыжановская М. Крышка чаши с изображением птиц и монстров // Сокровища Приобья: каталог выставки. - СПб.: Формика, 1996. - С. 182.
21. Лещенко В.Ю. Восточные клады на Урале в VII-XШ вв. (по находкам художественной утвари): автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Л., 1971. - 22 с.
22. Лещенко В.Ю. Использование восточного серебра на Урале //
B.П. Даркевич. Художественный металл Востока VIII-XIII вв. Произведения восточной торевтики на территории Европейской части СССР и Зауралья. - М.: Наука, 1976. - С. 176-188.
23. Лыткин Н.А. Археологический отдел Тобольского губернского музея. -Тобольск, 1890. - 17 с.
24. Макаров Н.А., Чеснокова Н.Н. Лонготъ-Еганский клад ХП-ХШ вв. (Полярный Урал) // Духовная культура: проблемы и тенденции развития. - Сыктывкар: СыктГУ, 1994. - С. 24-30.
25. Маршак Б.И. Сокровища Приобья // Сокровища Приобья: каталог выставки. - СПб.: Формика, 1996. - С. 6-44.
26. Маршак Б.И. Чаша с пиром императрицы. Крышка чаши // Сокровища Приобья: каталог выставки. - СПб.: Формика, 1996. - С. 142-148.
27. Могильников В .А. Васюганский клад // СА. - 1964. - № 2. - С. 227-231.
28. Могильников В.А. Елыкаевская коллекция Томского университета // СА. - 1968. - № 1. - С. 263-268
29. Могильников В.А. Находки из села Пиковка // СА. - 1969. - № 3. -
C. 254-259
30. Пелих Г.И. Селькупы XVII века (очерки социально-экономической истории). - Новосибирск: Наука, СО, 1981. - 175 с.
31. Перевалова Е.В. Обские угры и ненцы Западной Сибири: этничность и власть: автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - Екатеринбург, 2017. - 45 с.
32. Питулько В.В., Шестопалов М.М. Новые находки на Полярном Урале // КСИА ИА РАН. - М.: Наука, 1990. - Вып. 200. - С. 72-76.
33. Плотников Ю.А. «Клады» Приобья как исторический источник // Военное дело древнего населения Северной Азии. - Новосибирск: Наука, 1987. -С. 120-155.
34. Руденко К.А. Металлическая посуда Поволжья и Прикамья в VIII-XIV вв. - Казань: Репер, 2000. - 155 с.
35. Руденко К.А. Булгарское серебро. Древности Биляра. - Казань: Заман, 2015. - Т. II. - 528 с.
36. Савельева Э.А. Вымские могильники XI-XIV вв. - Л.: ЛГУ, 1987. - 200 с.
37. Сокровища Приобья. Западная Сибирь на торговых путях средневековья. Каталог выставки. - Салехард-СПб.: МАЭ РАН, 2003. - 96 с.
38. Старков В.Ф. Новые находки плоского литья в Нижнем Приобье // Проблемы археологии Урала и Сибири. - М.: Наука, 1973. - С. 208-219
39. Сынские ханты: кол. мон. / ред. А.В. Бауло. - Новосибирск: ИАЭ СО РАН, 2005. - 351 с.
40. Сыркина И.А. О бронзовых пластинах Истяцкого и Сузгунского кладов // СА. - 1973. - № 4. - С. 255-260.
41. Сыркина И.А. Клад с городища Лорвож (XII в.) // СА. - 1983. - № 4. -С. 182-198.
42. Троицкая Т.Н. Кулайская культура в Новосибирском Приобье. - Новосибирск: Наука, СО, 1979. - 125 с.
43. Угорское наследие. - Екатеринбург: Внешторгиздат, 1994. - 158 с.
44. Федорова Н.В. Новый клад эпохи средневековья с Барсовой Горы // Проблемы западносибирской археологии. Эпоха железа. - Новосибирск: Наука, СО, 1987. - С. 148-152
45. Федорова Н.В. Два серебряных сосуда из района г. Сургута // СА. -1982. - № 1. - С. 183-194.
46. Федорова Н.В. Западная Сибирь и мир средневековых цивилизаций: история взаимодействия на торговых путях // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2002. - № 4 (12). - С. 91-101.
47. Федорова Н.В. Торевтика Волжской Болгарии. Серебряные изделия из зауральских коллекций // Труды КАЭЭ. - Пермь: ПГПУ, 2003. - Вып. III. -С. 138-154.
48. Федорова Н.В. Рисунки на металле: графическое искусство населения Севера Западной Сибири и Предуралья // Археология, этнография и антропология Евразии. - 2014. - 1(57). - С. 90-99.
49. Федорова Н.В. Справа от солнца, слева от месяца: бляхи с сокольничим (Предуралье и Западная Сибирь, эпоха средневековья) // Археология Арктики. - Екатеринбург: Деловая пресса, 2014. - Вып. 2. - С. 162-139.
50. Федорова Н.В. Северный широтный ход в XI-XV вв.: постановка проблемы // Уральский исторический вестник. - 2015. - № 2 (47). - С. 73-82.
51. Федорова Н.В., Гусев Ан. В., Подосенова Ю.А. Горнокнязевский клад. - Калининград: РОС-ДОАФК, 2016. - 80 с.
52. Федорова Н.В., Сотруева Е.И. Клад с острова Новенького (коллекция братьев Э. и Ю. Тохма) // История Ямала: взгляд из музейных хранилищ. - Екатеринбург: Уральский рабочий, 2010. - С. 45-54.
53. Федорова Н.В., Гусев Ан. В. Западносибирский Север и культурные миры Евразии на рубеже эр: проблемы взаимодействия (Вестник Санкт-Петербургского университета, в печати).
54. Хансен В. Великий шелковый путь. Торговые маршруты через Среднюю Азию. - М.: «Центрполиграф», 2014. - 477 с.
55. Чемякин Ю.П. Барсова Гора: очерки археологии Сургутского Приобья. Древность. - Сургут-Омск: Омский дом печати, 2008. - 224 с.
56. Чернецов В.Н. Бронза устьполуйского времени // Древняя история Нижнего Приобья // МИА. - М.: Наука, 1953. - С. 121-178.
57. Чиндина Л.А., Яковлев Я.А., Ожередов Ю.И. Археологическая карта Томской области. - Томск: ТомГУ, 1990. - Т. 1. - 339 с.
58. Ширин Ю.В. К истории «культовых мест» Западной Сибири // Археологические исследования в Среднем Приобье. - Томск: ТомГУ, 1990. - С. 152-162
59. Ширин Ю.В. Мурлинский «клад» - состав находок и их аналогии // Ханты-Мансийский автономный округ в зеркале прошлого. - Томск-Ханты-Мансийск: ТомГУ, 2014. - Вып. 12. - С. 95-110.
60. Ширин Ю.В., Яковлев Я. А. Мартиролог югорской археологии // Ханты-Мансийский округ в зеркале прошлого. - Томск-Ханты-Мансийск: ТомГУ, 2010. - Вып. 8. - С. 21-62.
61. Шульга П.И., Оборин Ю.В. Бронзовые диски из Казымского клада и восточные зеркала-погремушки // Ханты-Мансийский автономный округ в зеркале прошлого. - Томск-Ханты-Мансийск: ТомГУ, 2017. - Вып. 15. - С. 84-123.
62. Яковлев Я.А. Иллюстрации к ненаписанным книгам: Саровское культовое место. - Томск: ТомГУ, 2001. - 274 с.
63. Яковлев Я.А. Мартиролог югорской археологии // Ханты-Мансийский округ в зеркале прошлого. - Томск-Ханты-Мансийск: ТомГУ, 2011. - Вып. 9. -С. 10-81
64. Ettinghausen R. The "wade cup" in the Cleveland Museum of Art, its origin and decoration // Ars. Orientalis. - 1957. - Vol. II. - Р. 331-341.
65. Melikian-Shirvani A.S. The white bronzes of early Islamic Iran // Metropolitan Museum Journal. - 1974. - Vol. 9. - Р. 123-151.
Рис. 1. Карта Западной Сибири с указанием мест находок кладов всех типов: I группа: 1 - святилище Йипыг-Ойки; 2 - клад с городища Ус-Нел: 3 - Лозьвинский клад; 4 - Мурлинский клад; 5 - клад с горы Кулайки; 6 - находки с Саровского жертвенного места II группа: 7 - Горнокнязевский клад; 8 - Казымский клад; 9 - Сузгунский клад; 10 - Истяцкий клад; 11 - Поковские находки; III группа: 12 - Парабельская коллекция; 13 - Елыкаевская коллекция; 14 - Холмогорская коллекция; 15 - Васюганский клад; 16 - Ишимская коллекция; IV группа: 17 - Ямгортский клад; 18 - клад с сасанидским блюдом; 19 - Сынский клад; 20 - клад с городища Лор-вож; 21 - клад из Лопхарей; 22 - клад с городища Барсов Городок 1/31; 23 - клад с Барсовой Горы; 24 - Сайгатинское святилище; ^а группа: 25 - Лонготюганский I; 26 - Лонготюганский II; 27 - клад с о-ва Новенький; 28 - Тазовский клад
Рис. 2. Антропоморфные изображения, типичные для кладов первой группы
(по [2, кат. 9-22])
Рис. 3. Варианты захоронения кладов: 1-2 - Казымский клад (фото находчиков); 3 - Горнокнязевский клад (реконструкция залегания вещей со слов находчика)
Рис. 4. Импортные изделия и подражания им из кладов второй группы: 1-5 - Казым-ский клад; 6 - медальон из Колпашевского музея; 7 - сланцевая модель из Усть-Полуя
Рис. 5. Изделия из кладов третьей группы: 1 - железные наконечники копий; 2 - мечи и палаши [57, рис. 32-33]
Рис. 6. Импортные изделия из кладов четвертой группы: 1-2 - крышки чаш; 4 - гривна; 4-5 - височные подвески; 6 - очелье (все - из фондов ЯНОМВК им. И.С. Шемановского)
