CC BY-NC-ND
70
А.А. Киличенков
ЗАПАДНАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ВОЕННО-МОРСКОГО ФЛОТА СССР: ТЕОРИИ ВРЕМЕН ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ
В статье исследуются вопросы формирования теоретической и методологической основ зарубежной историографии советского Военно-морского флота периода холодной войны, сложившейся на Западе как самостоятельное направление исследований. Автор выявляет базовые теории и наиболее распространенные методологические подходы, в рамках которых зарубежные исследователи изучали новый феномен холодной войны - появление советского военно-морского флота в мировом океане.
Ключевые слова: Военно-морской флот СССР, холодная война, историография, теория, методология.
Интерес зарубежного научного сообщества к советской военно-морской деятельности возник практически с началом Холодной войны и оставался тесно связанным с общим ее ходом. Быстрый рост советского Военно-морского флота и активизация его действий в океане в период после Второй мировой войны весьма обостренно был воспринят на Западе, и прежде всего в Англии и США. Это новое явление международной политики оценивалось западными исследователями как «один из самых драматических факторов послевоенного развития»1.
Появление советского военного флота в океане было воспринято политической элитой Запада как новая угроза национальной безопасности и прямой вызов традиционному военно-морскому господству. В этих условиях начинается быстрое формирование особого интереса историографии Англии и США к различных аспектам советской военно-морской деятельности, результатом чего стала публикация сотен работ - от магистерских диссертаций до солидных монографий и обобщающих исторических трудов.
© Киличенков А.А., 2009
Сформировалась новая профессиональная корпорация исследователей, специализировавшихся на изучении советского Военно-морского флота.
Развитие теоретико-методологической базы зарубежных исследований советских военно-морских сил и их деятельности в период холодной войны характеризовалось наличием двух качественно отличавшихся периодов, где промежуточной рубежной датой выступает начало 1970-х годов. При этом работы первого из них (1945 - начало 1970-х годов) характеризовались выраженной теоретической «гомогенностью», в то время как теоретическая база исследований второго периода (начало 1970 - начало 1990-х годов) отличалась явной неоднородностью и активными поисками новых подходов.
Теоретическим основанием изучения советской военно-морской деятельности в первый период послужила совокупность идей геополитической школы в интерпретации британского географа и политика Хэлфорда Маккиндера и американского историка адмирала Альфреда Мэхена. Большое распространение в качестве теоретической основы исследований получила и более поздняя версия тех же идей в изложении известного представителя американской «геостратегической» школы Николаса Спайкмэна2.
Суть этих теоретических взглядов можно свести к нескольким положениям.
Согласно воззрениям Хэлфорда Маккиндера, мир представлял собой географическое и политическое целое, развитие которого в новое время определялось противостоянием держав сухопутных («мировой остров» - Евразия и Африка) и морских (Западное полушарие и Британские острова). Центральная зона «мирового острова», его сердцевина (НагЙапё), - это территории Центральной России, Сибири и Средней Азии, практически недоступные для проникновения с моря, где происходит формирование «континентальной силы». Традиционным воплощением НагЫап^а в западной геополитике считалась Россия, противоборство с которой морских держав традиционно происходило за «внутренний полумесяц» - регионы «острова», открытые для вторжения с моря и влияния морских держав.
Идеи Хэлфорда Маккиндера в зарубежной историографии оказались тесно сопряжены с теорией «морской силы» Альфреда Мэхена, обоснованной в его главной работе «Влияние морской силы на историю (1660-1783)». Американский адмирал и историк также видел суть главного конфликта своего времени в противоборстве морских и сухопутных держав, исход которого определяло наличие подлинной «морской силы», единственно способной
обеспечить геополитическое господство и успешное развитие цивилизации. Наиболее приемлемой концепцией успешного противоборства морских держав с сухопутными ему представлялась «доктрина анаконды» - стратегической морской блокады, способной удушить «континентальную силу» Hartland^. В работах А. Мэ-хена впервые были четко сформулированы необходимые составляющие морской силы, к которым относились шесть элементов: географическое положение страны, физические условия (климат и наличие природных ресурсов), протяженность (размеры) территории, численность населения, национальный характер, характер правительства и национальных институтов.
Профессор Йельского университета Николас Спайкмэн расширил число элементов морской силы за счет характера географических границ, уровня экономического и технического развития, состояния финансов, этнической однородности, уровня социальной интеграции. Развивая идеи Хэлфорда Маккиндера о противостоянии континентальных и морских держав, Николас Спайкмэн также утверждал, что их противоборство сосредоточено вокруг прибрежной зоны (Rimland) в Европе и Азии, на Ближнем и Дальнем Востоке. Задачи американской стратегии в его представлении должны были сводиться к «сдерживанию» давления Hartland^ в этой зоне путем создания военных баз и заключения военных союзов3.
Теории «морской силы» и исторического противостояния морских и сухопутных держав составили основную «несущую конструкцию» зарубежных исследований советской военно-морской деятельности. Базисным и одновременно интегрирующим понятием этой конструкции являлась дефиниция «морская мощь», трактовка которой восходит к учению Альфреда Мэхена. Именно Мэхен, напоминал аналитик военно-морской разведки США доктор экономики Морис Хеллнер (Maurice H. Hellner), «обосновал, что "морская мощь" означает не только один ВМФ. Это означает сумму факторов, дающих возможность нации использовать море в достижении своих целей. Оно включает военный и торговый флот, морские порты и базы, морскую торговлю, интересы правительства и народа в море»4. Известный американский военно-морской аналитик Норман Полмар отмечал, что «Советы понимают морскую силу в лучших Мэхеновских традициях, развивая кроме военного флота и другие ее составляющие - торговый, рыболовный, океанографический флот, судостроение, создают резерв опытных и подготовленных моряков и образованных руководителей. Советская концепция "морской силы" включает интенсивное и скоординированное использование природных, научных,
промышленных, транспортных и военных ресурсов в поддержку государственной политики...»5
Методологической «проекцией» указанных теорий, их практической реализацией стало формирование основных базисных подходов зарубежной историографии к изучению советской военно-морской деятельности. В их числе - факторный, «реактивный» («реактивная модель» развития советского флота), политический, экстраполяционный, институциональный, междисциплинарный, культурологический.
Наиболее распространенным среди них стал факторный подход, в рамках которого зарубежные исследователи выявляли базовую совокупность составляющих, определявших развитие советского флота, а сама морская мощь СССР рассматривалась как их функция. Роль ключевого традиционно отводилась собственно геополитическому фактору как совокупности географических и политических условий. Не будет преувеличением сказать, что для абсолютного большинства зарубежных исследователей истории российского и советского Военно-морского флота геополитические постулаты стали «альфой и омегой» видения своего объекта и предмета исследования. Более того, им придавалось поистине универсалистское свойство. «Чтобы понять мир, в котором мы живем, - подчеркивал составитель сборника «Применение морской силы» офицер флота США Ф. Рауз (F.C. Rouse), - необходимо постичь значение геополитических факторов, определяющих политику государств, и в первую очередь, - их внешнюю политику»6.
Однако трактовка зарубежными исследователями роли геополитического фактора, определявшего динамику и характер развития морской мощи России и СССР, приобрела со временем неоднозначный и противоречивый характер. В начальный период развития зарубежной историографии отмечалось, что геополитика толкала и Россию, и СССР к созданию флота. Профессор Роберт Кернер (Kerner Robert J.), автор классической работы «Стремление к морю: Курс русской истории. Роль рек, портов, острогов, монастырей и пушнины» (1946 г.), считая Россию и СССР НагШп^ом мечтаний геополитиков, территорией, где «появится "супердержава", чтобы править миром», назвал историческое движение России к морю через систему рек «почти что национальным пристрастием. Выход к открытому морю означал для русских национальную независимость»7.
Мэйрин Митчелл (Mairin Mitchell), автор первой монографии по истории морского флота России, уделяя должное внимание геополитическому положению страны, приходила к однозначному выводу: «Географическая ситуация и характер территории...
с неизбежностью не только заставляют Россию искать выход ко всем океанам, но и также неизбежно делают значительной ее морскую мощь»8. Тот факт, что «география с неизбежностью заставляет Советы строить большой военный флот», признавал и глава исторического отдела военно-морского министерства США адмирал Эрнест Эллер (Ernest M. Eller)9.
Но впоследствии трактовка влияния геополитического фактора на развитие советской морской мощи оказалась совсем иной. Опираясь на те же постулаты Альфреда Мэхена и подчеркивая континентальный характер России и СССР, зарубежные исследователи приходили к выводу об отсутствии необходимых предпосылок развития полноценной морской силы.
Наиболее полно этот взгляд изложил отставной адмирал ВМС ФРГ, известный исследователь военно-морской истории Эдвард Вегенер (Edward Wegener): «Мэхэн, перечисляя элементы морской мощи... имел в виду великие морские державы истории -Финикию, Венецию, Голландию и Англию, привязанные к морю самим своим существованием, их процветанием и мощью. Народы и правительства знали из своего долгого опыта, что ставилось на карту в ходе морских войн, которые они вели. Поражение на море означало упадок, потерю силы или даже вымирание... Всего этого не доставало Советам в их повороте к морю. Наделенная возможностью автаркического существования, Россия могла существовать без моря и без морской силы. В войне с морской державой СССР придется защищать свою территорию... Само существование России не будет зависеть от ее исхода»10.
Чаще всего среди факторов, препятствовавших превращению России и СССР в великую морскую державу, назывались факторы географические. Этому вопросу была посвящена специальная работа доктора Клайда Смита (Clyde A. Smith), где автор выделяет пять географических факторов, ограничивавших создание полноценной морской силы России и СССР: «обширность территории, географически вынужденная разделенность военно-морского флота между четырьмя изолированными театрами (Балтийское и Черное моря, Тихий и Северный Ледовитый океаны), расположение большей части территории страны в северной части континента (холодный климат, затрудняющий судостроение, замерзающие морские порты), невозможность прямого и беспрепятственного выхода в открытый океан (необходимость прохода через проливные зоны), удаленность мест базирования флота от основных морских торговых путей»11.
Специфика влияния географии России на развитие ее флота виделась особенно яркой в сравнении с США. «В отличие
от России - огромной континентальной державы, почти полностью обеспеченной собственными природными ресурсами, - подчеркивал в своем исследовании офицер флота США Пол Райан (Paul Ryan), - географическое положение Америки подталкивало ее нацию к обретению морского типа мышления... США в своем существовании в качестве индустриальной державы фактически зависят от мировых морских коммуникаций. Без идущего морем потока жизненно важных ресурсов американская экономика и национальная безопасность оказались бы в состоянии коллапса»12.
Географические «ограничения» оставили свой глубокий отпечаток на развитии российского и советского флота. Отставной офицер британского флота, знаток России и разведчик Энтони Кортни (Anthony T. Courtney) следствием этого считал несбалансированность состава советского ВМФ и вынужденную «тесную взаимосвязь с сухопутными силами - армией и авиацией». По его мнению, данное обстоятельство «не могло способствовать развитию морских традиций в западном представлении». Как результат, «действия российского флота в ходе войн разделялись на две принципиальные разновидности... Первая - применение тяжелых кораблей в качестве плавучих батарей... продолжающих сухопутную оборону в море, и как своего рода морскую кавалерию, способную атаковать неприятельский морской фланг. Вторая форма, тесно связанная с первой, - особое использование легких сил флота... без поддержки тяжелых кораблей в полувоенной роли в прибрежных водах. В другой привычке русского флота - отступать под защиту береговых крепостей и отстаиваться там при появлении превосходящих сил противника - берут начало восхитительные боевые традиции русской "морской пехоты" - отправленных на берег экипажей кораблей... Традиции долго живут в русском флоте, как и в других флотах, и влияние прошлого явственно прослеживается в некоторых аспектах создания современного советского флота»13.
Доктор Клайд Смит относил к следствиям географических и климатических ограничений для России, ее флота «преобладание сухопутной ментальности, прямо влиявшей на принятие военно-политических решений... доминирование армии [в оборонной политике], расходование основных средств на ее развитие, нехватку финансирования для флота»14. В завершении своей работы американский исследователь пришел к весьма образному выводу: «Русский Медведь научился плавать, но тем не менее он остался пленником своей собственной физической географии»15.
Формирование данного взгляда на роль геополитического фактора произошло под прямым влиянием нараставших в 19501960-е годы известий о резком увеличении военно-морского
строительства в СССР и появлении советского флота в океане. Объяснение этой активности, оценка ее дальнейших перспектив заставили исследователей обратиться к истории российского флота. Но ее динамика, сочетавшая резкие и кратковременные приступы активности с продолжительными периодами почти полного ее отсутствия, давала основания для вывода о специфической природе российской и советской морской мощи, кардинально отличной от мощи классических морских держав. Этот взгляд на развитие советского флота находил отражение в течение всего периода холодной войны. «Поскольку Россия никогда не являлась естественной морской державой, - полагал сотрудник Центра военно-морского анализа ВМФ США Пол Ольховски (Paul Olkhovsky), -российский флот на протяжении своей истории был обречен на радикальные колебания, изменявшие его статус и размеры -от одного из самых мощных в мире до почти полного небытия. Время от времени ставилась под сомнение сама его необходимость для России»16.
Однако корректность и познавательные потенции данного подхода со временем стали вызывать все больше сомнений у ряда зарубежных исследователей. Главной причиной тому стал быстрый и масштабный рост советской военно-морской деятельности в конце 1960 - начале 1970-х годов. И если прежде, в конце 1940 -начале 1950-х годов, беспокойство аналитиков Запада вызывали подводные силы советского флота, то теперь настоящую и вполне обоснованную тревогу порождало появление группировок надводных кораблей советского ВМФ в различных районах Мирового океана, и прежде всего в зоне арабо-израильского конфликта. Кроме того, в этот же период Военно-морской флот превратился в полноценный компонент стратегических ракетно-ядерных сил СССР, что в корне изменило его значение в международной политике. Не меньшую тревогу Запада вызвал и резкий рост других элементов советской морской силы - коммерческого, рыболовного и океанографического флотов. Чрезвычайно показательной в этом отношении является позиция все того же Эдварда Вегенера. Отказывая России и СССР в статусе классической морской державы, западногерманский адмирал тем не менее не мог не поделиться сомнениями: «Мы стоим перед загадкой. Советский Союз уже начал масштабные океанографические исследования, уже построил океанский рыболовный флот, уже подготовил огромное количество специалистов в таких сферах, как военно-морская архитектура, военно-морская инженерия и т. п. В самом СССР и в развивающихся странах построены новые порты... все эти события, произошедшие после смерти Сталина, можно трактовать как осознанный,
систематический поворот от подлинно континентального подхода к океанскому»17.
Прежняя схема объяснений развития морской силы СССР не давала адекватного ответа на комплекс вопросов, связанных с новым масштабом советской морской угрозы, что привело к локальному (не системному) кризису геополитического подхода. Специалист по международным отношениям доктор Алвин Коттрелл (Alvin J. Cottrell) поставил под сомнение корректность причисления СССР к континентальным державам: «Это утверждение, будучи верным, может перестать соответствовать действительности, если Советскому Союзу удастся превзойти нас в развитии морской мощи»18.
Эпистемологический кризис геополитической модели описал сотрудник Русского исследовательского центра Гарвардского университета Роберт Батхорст (Robert B. Bathurst): «Для большинства зарубежных аналитиков советский ВМФ представляет собой загадку. Цели, ради которых строился этот флот, остаются неясными. Если Советы стремятся ко всемирному господству, то почему в составе флота нет значительных десантных сил? Если Советы хотят установить контроль над морями, то почему в составе флота нет авианосцев? Зачем советским кораблям небольшого водоизмещения нужна такая огневая мощь? Эти вопросы - бесконечны, а ответы - маловразумительны»19.
Поначалу с целью преодоления кризиса предпринимались попытки корректировки роли и значения отдельных составляющих «морской силы». Профессор Университета Джорджа Вашингтона Клайд Сарджент (Clyde B. Sargent), специалист по сравнительным исследованиям культур, в статье, посвященной влиянию национальной культуры на развитие национальной мощи, предлагал обратить более пристальное внимание на «народ [как] существенный элемент [национальной] мощи... Характеристики народа [как элемента морской силы] не могут быть измерены количественно или качественно и выражены статистически... [Но] мы знаем, что "сила людей" существует... она контролируется...»20. Далее профессор К. Сарджент обосновывал необходимость исследования национального характера, считая его ключевым фактором в мотивации общественной деятельности21.
Возможность того, что «человеческий фактор» способен компенсировать ограничения географии и климата, допускал и Эдвард Вегенер, полагая, что «в условиях диктатуры поворот от континентального к морскому мышлению возможен в умах лишь небольшой группы людей», которой он считал офицерский корпус советского флота во главе с главкомом адмиралом С.Г. Горшковым.
Именно эта небольшая группа людей обеспечила рост советской морской мощи22.
Часть исследователей попыталась внести более кардинальные коррективы в содержание геополитических постулатов, сформулированных Хэлфордом Маккиндером и Альфредом Мэхеном. Профессор Военно-морской академии США, доктор политических наук Рокко Паон (Rocco M. Paone) в ходе своего анализа противостояния СССР, Китая и США в Индийском океане пришел к заключению, что «распространенная ранее теория, что СССР имеет психологические ограничения в развитии морской мощи в виде "сухопутной ментальности", ныне не может быть принята...». Автор предложил откорректировать оценку советской морской силы по новой формуле «(размер флота + качество флота) х условия военно-морской географии = военно-морская мощь»23.
Консультант Центра стратегических исследований Джордж -таунского университета профессор Джеффри Кэмп (Geoffrey Kemp) поставил вопрос о необходимости ревизии теоретических положений Альфреда Мэхена. Для начала он заново определил содержание дефиниции «морская держава», предложив считать таковой «государство, интенсивно использующее море и морские ресурсы для экономического развития, для проекции политической и военной силы в удаленные районы»24. Тем самым было существенно откорректировано прежнее понимание морской силы как функции географических и экономико-культурных характеристик государства. Профессор Дж. Кэмп считал, что морская сила не есть функция состояния государства, определенного географией, но результат его целенаправленных усилий. Собственно предлагаемая трактовка более всего соответствовала тому явлению, которое наблюдали и анализировали зарубежные исследователи в 19601970-е годы: подъему морской мощи Советского Союза - государства, не обладавшего, согласно теории А. Мэхена, необходимыми предпосылками для создания таковой.
Но Джеффри Кэмп не остановился только на этом. Сопоставив развитие морской силы СССР и США, американский исследователь пришел к выводу о недостаточности использования лишь шести элементов морской силы, определенных А. Мэхеном, и необходимости пополнить их перечень таким элементом, как уровень развития в той или иной стране техники и инфраструктуры, а также способностью контролировать космос, что является необходимым условием для контроля над морем25. Профессор Дж. Кэмп обратил внимание исследовательского сообщества и на то, что со времен А. Мэхена существенно изменилось и содержание среды деятельности морской силы, возникли новые факторы, существенно
влияющие на нее: 1) рост зависимости промышленности Запада от поставок ресурсов, энергии, экспорта товаров; 2) новое Морское право, изменяющее традиционную свободу пользования морем прежних великих морских держав; 3) колоссальный рост советской морской мощи и желание Советов использовать военный флот для проекции силы; 4) рост военно-морских возможностей менее развитых стран, имеющих конфликтные вопросы с морскими державами26.
Частью общего процесса ревизии геополитических воззрений стала разработка новых подходов. Одним из первых появился подход, рассматривавший развитие советской морской мощи в рамках «реактивной модели». Этот подход не противоречил традиционной геополитической модели, но существенно корректировал ее.
Доктор Юрген Ровер (Jürgen Rohwer), издатель известного западногерманского военно-морского журнала «Marine Rundschau» и признанный эксперт по советскому флоту, предложил рассматривать советскую военно-морскую деятельность как форму ответной реакции руководства СССР на угрозу извне: «Мы можем построить наш анализ [советской военно-морской] угрозы Западу на исследовании новых кораблей, систем обнаружения и вооружения, их численности, размещении и действиях. Но мы должны быть осторожными, когда соотносим эти возможности нашего потенциального противника... с его реальными намерениями. Для Советского Союза эти намерения следует рассматривать в более широком поле конфронтации с другой супердержавой. Потому мы должны попытаться реконструировать возможную глобальную картину, которую представляли себе советские лидеры 8-10 лет назад, если мы хотим определить действительную роль [построенных] кораблей в планах, сформированных на основе этой картины. Имея это в виду, мы должны создать картину развития военно-морских вооружений СССР и США, реагирующих друг на друга в контексте своей общей военной политики»27.
В поисках ответа на вопросы, связанные с быстрым ростом советской морской мощи, зарубежные исследователи обратились к идеологии. В результате этого возник политический подход, объяснявший «советский военно-морской ренессанс» потребностями советской идеологии и политики. О возможном создании мощного советского флота ради политических целей предупреждал Роберт Кернер еще в 1949 г.: «...Представляется достаточно определенным, что какую бы форму или содержание ни приняли советские базовые военно-морские теории, они будут дополнены революционной концепцией, предусматривающей, что советский флот должен быть достаточно мощным, чтобы оказать
помощь революциям, спонсируемым Советским Союзом в стратегически определенных регионах мира. Для этого им не нужен ни самый могущественный в мире флот, ни господство на море, но лишь флот, определенный в численности, составе и характере (возможно, преимущественно - подводный) для достижения поставленной цели»28.
Отставной офицер британского флота Дональд Макинтайер (Donald Macintyre) полагал, что «России волей-неволей приходится стать в ранг первоклассной морской державы со всеми вытекающими последствиями... [так как] если она позволит своим противникам свободно использовать морские пути, то это серьезно ослабит ее наступательные возможности. Более того, основной противник, США, отделен от СССР двумя океанами, [следовательно] Россия должна быть готова к борьбе за контроль над морем»29.
Доктор Морис Хеллнер, считая, что целями советской экспансии в 1940-1950-е годы было «разорвать "кольцо капиталистического окружения", расколоть американскую систему [военных] союзов, поставить под контроль революционное движение по всему миру и добиться явного военного превосходства над Западом», был уверен, что «в решении каждой из этих задач морская мощь будет играть решающую роль...»30 На две важнейшие политические задачи советской морской силы указывал и профессор Военно-морского колледжа ВМФ США Х. Дадли (H.G. Dudley): «Советский ВМФ - флот холодной войны, способный реализовать две задачи советской внешней политики - поддержка престижа и шантаж...»31
Наиболее полно политический подход был обоснован в работе Эрнеста М. Эллера «Вызов советской морской силы», где автор представил картину политического использования советской морской мощи: «Первоначально Советы строили свой флот для обороны и контроля над прибрежными морями. В 1950-е годы произошли решительные изменения в политике. Советы начали создавать флот для соперничества в океане. Лидеры СССР заявили, что их целью является уничтожение других форм правления по всему миру... Если Советы намерены доминировать в мире, им необходимо использовать море. Следовательно, Кремль принял решение по созданию устрашающих наступательных подводных сил, мощного ракетного надводного флота, быстро растущего торгового флота и позже - существенных десантных сил и сил обеспечения. Они преодолели свои континентальные традиции...»32
Позднее мысль о том, что политический фактор является ключевым в развитии морской силы, стала весьма распространенной в зарубежных исследованиях. Офицер ВМФ США Фрэнк Пэндолф
(Frank C. Pandolfe) в статье, специально посвященной анализу влияния «мэхеновских факторов» на развитие советского флота, пришел к выводу, что «возможности для компенсации недостатков и ограничений развития морской силы... целиком зависят от политики правительства». В частности, автор указывал на возможность преодолеть географические ограничения путем обретения военно-морских баз на территории союзников (например, на Кубе и во Вьетнаме)33.
Политический подход не противоречил геополитическому, не ставил его под сомнение, но лишь уточнял и дополнял последний. Сочетание этих двух подходов давало возможность объяснить, каким образом СССР, не имея необходимых условий для развития морской силы, тем не менее сумел создать мощный морской флот, целиком обязанный своим появлением политической воле правителей государства.
По мере расширения масштабов советской военно-морской деятельности перед зарубежными аналитиками и экспертами все настоятельнее вставала проблема определения (оценки) ее перспектив. Требовался новый подход, который мог бы обеспечить прогностическую функцию проводившихся исследований. Такой подход, который условно можно назвать экстраполяционным, начал формироваться с самого начала возникновения зарубежной историографии советской военно-морской деятельности периода холодной войны. О необходимости «выявить определенные аспекты военно-морской истории России как основу дальнейших планов и будущих тенденций [развития ее морской мощи]» писал в 1948 г. офицер ВМФ США П. Рейрден (P.W. Rairden, Jr.)34.
По мнению бывшего начальника советского отдела британской военно-морской разведки Энтони Кортни, особое значение имело изучение военно-морских традиций российского и советского флота, как сохраняющей историческое постоянство модели действий: «Традиции долго живут в русском флоте, как и в других флотах, и влияние прошлого явственно прослеживается в некоторых аспектах создания современного советского флота»35.
Окончательно экстраполяционный подход сформировался в 1970-е годы в условиях кризиса геополитического подхода. Роберт Батхорст, поставивший перед собой цель дать представление западному читателю о сути и перспективах роста советской морской угрозы, подчеркивал, что «понимание развития советского флота невозможно без знания его прошлого, неразрывно связанного с настоящим»36. Впоследствии этот подход расценивался уже как само собой разумеющийся. «В моем представлении, советскую военно-морскую стратегию следует изучать на широкой
исторической базе», - отмечал в комментариях к изданию «Советский ВМФ и другие коммунистические флоты» бывший командующий Тихоокеанским флотом США адмирал Сильвестр Фоли (Sylvester Foley R., Jr.)37. Известный американский исследователь, автор многочисленных работ по истории флота, профессор Университета Чарлстона (Чарлстон, США) Кларк Рейнолдс (Clark G. Reynolds) для оценки степени морской угрозы со стороны Советского Союза предлагал сравнить его развитие с другими великими континентальными державами за последние 400 лет с целью выявления исторической модели развития ее морской мощи38. Распространенность данного подхода к концу 1980-х годов нашла свое выражение и в том, например, что даже решение такой локальной задачи, как исследование роли авианосцев в развитии советского флота, представлялось невозможным без выявления соответствующего исторического контекста - развития этого класса кораблей в российском и советском флоте начиная с 1917 г.39
И все же поиск новых подходов продолжался. Аналитик ЦРУ, специалист по развитию советских вооруженных сил Джеймс Бэр-ри (James A. Barry, Jr.) предложил более радикальные меры. Считая, что прежний геополитический подход не в состоянии объяснить «многие аномалии в развитии советского флота», американский аналитик предложил использовать новый, институциональный, подход, в рамках которого советский ВМФ надлежало рассматривать в качестве «самостоятельного бюрократического актора», имеющего свои собственные интересы, отстаиваемые его руководством в рамках общей системы советского военно-политического истэблишмента40.
Специалист по международным отношениям, знаток советского Военно-морского флота Уильям Мэнторп (William H.J. Man-thorpe, Jr.) разделял эту точку зрения, рассматривая советский ВМФ как институт, являющийся частью общей системы вооруженных сил: «Будучи непосредственно интегрированным в советскую систему, Военно-морской флот... разделяет все характеристики системы. Благодаря особенно благоприятному отношению [общества] к воинской службе сильные стороны системы усиливаются и недостатки сглаживаются. Советская система обязана многими своими успехами героизму своего народа. Основа ее успехов в индустриализации и обретении военной мощи - сила, выносливость, постоянство, целеустремленность и явная способность продолжать свои усилия несмотря на трудности. Романтизм, мечтательность, идеалистический подход к жизни, готовность к страданиям также внесли свой вклад в продолжающееся продвижение Советского Союза к мировой мощи. Полагаясь на эти
характеристики, правители России и СССР были способны поставить и достичь цели вопреки трудностям, которые могли бы разочаровать и повернуть вспять другой народ»41.
Питер Тсорас (Peter G.Tsouras), военный историк и аналитик Центра разведки армии США, видя в советском флоте специфический институт, подчеркивал необходимость учитывать его связь с обществом: «Советский Военно-морской флот часто оценивается по стандартам других флотов, что может привести к ошибке. Военный флот - это не только сочетание кораблей, экипажей и вооружения... Это общественный институт, определяемый [в своем развитии] различными факторами - историей, культурой и географией... что [в конечном итоге] и определяет его эффективность во время войны...»42 О необходимости учитывать социальную специфику в оценке советского флота писал германский инженер-кораблестроитель, участник Второй мировой войны Вильгельм Хаделер (Wilhelm Hadeler): «...В случае с советским флотом простое перечисление кораблей и их вооружения мало что значит без соответствующего географического и политического контекста. Более того, установленные западные стандарты редко подходят для оценки советского образа мысли и действия»43.
Впрочем, институциональный подход в свою очередь также подвергся корректировке. Известный французский экономист, профессор Жак Сапир (Jacques Sapir) указывал, что «советская военная система не является ни продуктом гипертрофированной защитной реакции, ни проявлением доминирования военных институтов общества... Большой парадокс советской ситуации заключается в том, что существующие механизмы и институты обеспечивают чрезмерное развитие военного аппарата, что служит интересам политической власти и увековечивает модель роста и социальных механизмов, обеспечивающих его существование. Поэтому выражение "парадоксальный милитаризм" является адекватным описанием системы». Наиболее продуктивными французскому исследователю представлялись возможности междисциплинарного подхода за счет «взаимообогащения различных дисциплин». Применительно к советской военной системе Жак Сапир предлагал использовать совокупность экономического и исторического подходов, так как «производство оружия в таких масштабах, как советские, определяет индивидуальное и коллективное поведение людей, что требует макроэкономических и макросоциальных исследований. Исторический подход необходим, так как любая система имеет свое прошлое и не является чистым листом. Кроме того, этот подход также позволяет выявить тенденции, как явные, так и скрытые»44.
Созвучным идее междисциплинарного подхода было предложение Жака Сапира исследовать «комплексные системы вооружений - самолеты, корабли и танки - как компромисс в стремлении обеспечить мобильность, оптимальную защиту и оптимальную огневую мощь. Имеет большой смысл исследовать выбор между этими характеристиками...»45
Предлагаемая французским исследователем проблематика открывала прямой путь к применению культурологической модели, ключевым для которой стало понятие «national look» - «национальный взгляд», выражающее суть подхода, часто применяемого зарубежными исследователями.
Наиболее полно необходимость данного подхода была обоснована в работах Роберта Батхорста. В формировании собственного культурологического подхода доктор Р. Батхорст исходил из того, что «каждая нация имеет свой собственный стиль ведения войны, восприятия и оценки угрозы. Контекст этого восприятия формирует культура на основе истории, географии, опыта войн... различия в том, как две страны [СССР и США] понимают суть и развивают свою морскую мощь, дают возможность говорить о культурных и национальных моделях военно-морского исследования...»46 Теоретическим обоснованием нового подхода стали идеи американского антрополога Эдварда Холла (Edward T. Hall), использовавшего понятия «высококонтекстуальные» и «низкоконтекстуальные» культуры, не имевшие никакой качественной коннотации, но подразумевавшие культурологическую модель восприятия информации как целого (системы) в первом случае и во втором случае - как изолированного явления (самостоятельного элемен-та)47. Роберт Батхорст, базируясь на данных понятиях, полагал, что «действуя в рамках высококонтекстуальной культурологической модели, советские военные теоретики исходят из комплексности угрозы, в то время как их американские коллеги в рамках низкоконтекстуальной модели склонны изучать военно-морские проблемы локально. Безусловно, метод низкоконтекстуального, изолированного решения проблем имеет ряд преимуществ, он более эффективен и быстр. Метод высококонтекстуального анализа медленнее, зависим от сложности анализируемого контекста... В то же время контекст изменяет значение, а значит и восприятие угрозы»48. Данная модель, полагал доктор Р. Батхорст, дает возможность предвидеть действия вероятного противника: «Наличие контекста советского военно-морского мышления дает нам существенное преимущество, которого не имеют Советы, мы можем ожидать от них единого типа мышления... мы в состоянии сделать обоснованные допущения по поводу их решений...»49
Самым важным культурно-историческим фактором, повлиявшим на развитие советской военно-морской деятельности, Роберт Батхорст считал «всеобщую паранойю советских людей». Автор при этом счел необходимым оговориться: «Паранойя в данном случае не является унизительным термином. Любой народ, если бы ему довелось страдать столько же, сколько страдал русский народ, стал бы воспринимать мир вокруг как угрозу. Эта паранойя, однако, усиливается неведением относительно окружающего мира. Даже для [советских] лидеров этот мир остается пещерой Платона. Им приходится объяснять мир по теням, которые видны им через окно темницы. Подобный интеллектуальный климат определенно создает свою базу для принятия кризисных решений... » В качестве второго фактора культурного характера доктор Р. Батхорст называл «технологическое отставание Советского Союза, что создавало атмосферу, в которой западные идеи могут быть легко заимствованы и усвоены и в которой гордость русских находит свое выражение в требованиях определенной степени инноваций и улучшений западной модели...»50
Перспективы культурологического подхода отмечал и профессор Военно-морского колледжа ВМФ США Милан Вего (Milan Vego). Бывший офицер военно-морских сил Югославии, эмигрировавший в 1976 г. в США, специалист по ВМФ СССР и стран Варшавского договора, он считал, что культура оказывает большое влияние на развитие флота: «Великороссы всегда были известны своей любовью к общим теориям. Русская культура подталкивала их, как никакую другую нацию, к стремлению описать и определить все проявления человеческой деятельности - привычка, лишь усилившаяся за семь десятилетий марксистско-ленинской идеологии... Понимание этого может дать большое преимущество западным военным аналитикам, ищущим объяснения советским концепциям и развитию техники... [Вследствие этого] Советы уделяют огромное внимание всем аспектам своей военно-морской теории. Они скрупулезно, даже педантично, дают определение различным терминам, описывающим тактику их флота и авиации. Конечно же, это не означает, что Советы могут реализовать эту тактику на практике. Они были не слишком успешны в этом отношении в прошлом, и нет причин полагать, что в будущем они будут более успешны»51.
Под занавес холодной войны культурологический подход оказался явным фаворитом среди исследовательских моделей зарубежной историографии. Показателем этого стала подготовка в 1990 г. специального сборника исследований, спонсированного Канадским институтом мира и международной безопасности
(Халл, Канада) «Стратегическая мощь: США/СССР». Составитель сборника доктор Карл Якобсен (Cari G. Jacobsen) обращал внимание читателей, что сборник был адресован «политикам, исследователям, журналистам и всем тем, кто хотел бы сравнить подход к стратегическим реальностям в США и СССР. Большинство американской литературы по войне и стратегии отражает системный анализ, техническую сторону вопроса, военные и политические оценки авторов и содержит очень мало знания другой истории и других культур стратегии...»52 Не менее значимым показателем стало участие советских специалистов в подготовке этого сборника53.
Поиск зарубежными исследователями новых подходов продолжался вплоть до окончания холодной войны. Обзор методологических новаций и интенций был дан директором Центра русских и восточноевропейских исследований Бостонского университета профессором Уильямом Грином (William C. Green) в статье «Новые подходы в исследованиях русского военного флота», опубликованной в 1992 г. в сборнике «Советская военная мощь и будущее». Автор отмечал, что «в течение десятилетий ядром исследовательской методологии был подход, построенный на "анализе возможностей (способности советского флота выполнить свои задачи)". Он базировался на признании преимущественного влияния на развитие советского флота внутренних факторов - целей и задач, поставленных партийным руководством и высшим военным командованием, вне зависимости от влияния советского общества. Но в существующих условиях, особенно после провала путча в августе 1991 г., этот подход уже не работает... текущий анализ должен строиться на пристальном изучении действия внешних факторов - социальных, экономических и политических...» В этих условиях профессор У. Грин поставил перед собой задачу разработки нового «научного подхода и методологии исследования развития военно-морских сил преемника СССР...»54
Однако последовавшее вскоре окончание холодной войны на какое-то время поставило точку в методологических поисках зарубежных исследователей.
Примечания
1 FairhallD. Russian Sea Power. Boston, 1971. P. 22. Здесь и далее цитаты из работ зарубежных исследований даны в авторском переводе.
2 См.: Hellner M.H. Sea Power and Soviet Design for Expansion // U.S. Naval Institute Proceedings. 1960. March. Vol. 86. №. 3. Р. 23-32; Dudley H.G.
10
The Future Role of Soviet Sea Power // U.S. Naval Institute Proceedings. 1966. May. P. 39-49; Atkinson J.D. Who Will Dominate the Strategic Indian Ocean Area in the 1970's? // Navy Magazine. 1968. September. P. 22-27; Herrick R.W. Soviet Naval Strategy: 50 Years of Theory and Practice. Maryland, 1968; Chadick W.L. Naval Tradition - A Russian Heritage // Naval War College Review. 1969. June. P. 26-44; Soviet Sea Power. The Center for Strategic and International Studies. Georgetown University. Washington, 1969; Cottrell A.J, Joshua W. The United States-Soviet Strategic Balance in the Mediterranean // R.U.S.I. and Brassey's Defense Year Book. 1974. N. Y., 1974; Wegener E. Soviet naval offensive: an examination of the strategic role of Soviet naval forces in the East-West conflict / Tr. by H. Wegener. Annapolis, 1975; VigorP.H. Soviet Understanding of «Command of the Sea» // Soviet naval policy: objectives and constraints / Ed. by M. Mcc-Gwire, K. Booth, J. McDonnell. 1975; McGwire M. Command of the Sea in Soviet Naval Strategy // Soviet naval policy: objectives and constraints / Ed. by M. McGwire, K. Booth, J. McDonnell. 1975; Morris E. The Russian Navy: Myth and Reality. N. Y., 1977; To Use the Sea Power. Readings in Sea power and Maritime Affairs. / Ed. F.C. Rouse. Annapolis, 1977; Hibbits J. G. Admiral Gorshkov Writings: Twenty Years of naval Thought // Naval Power in Soviet Policy / Ed. by P.J. Murphy. Studies in Communist Affairs. Vol. 2. Washington, D.C., 1978; KippJ.W. Sergei Gorshkov and Naval Advocacy: The Tsarist Heritage // Soviet Armed Forces Review Annual (SAFRA). Vol. 3. 1979 / Ed. by D.R. Jones. G. Breeze, 1979. P. 225239; Bathurst R.B. Understanding the Soviet Navy. A Handbook. Newport, Rhode Island, Naval War College Press, 1979; Sea Power and Strategy in the Indian Ocean / Ed. A.J. Cottrell and Associates. L., 1981; Smith C. Clyde A. Seapower and superpower: The Soviet Navy in the World Ocean. Washington, D.C., 1984; The Soviet Navy: Strength and Liabilities / Ed. by B.W. Watson and S.M. Watson. Boulder; L., 1986; Barnett R.W. Soviet Maritime Strategy / Seapower and Strategy / Ed. by C. Gray, R. Barnett. Annapolis, 1989; etc.
3 Впоследствии эти идеи легли в основу знаменитой «доктрины сдерживания», что дало основания считать Н. Спайкмэна «крестным отцом» этой доктрины.
4 Hellner M.H. Op. cit. Р. 26.
5 Polmar N. The Modern Soviet navy: an assessment of the U.S.S.R.'s current warships, naval capabilities and development. L., 1979. Р. 51.
6 To Use the Sea Power / Ed. by F. Rouse. Annapolis, 1977. P. III.
7 Kerner R.J. Russian Naval Aims // Foreign Affairs. Vol. 24. January 1946. No. 2. Р. 290.
8 Mitchell M. The Maritime History of Russia, 848-1948. L., Sidgwick and Jackson Limited, 1949. Р. 3.
9 Eller E.M. Soviet Bid for the Sea // U.S. Naval Institute Proceedings. 1955. June. P. 624.
Wegener E. Soviet naval offensive: an examination of the strategic role of Soviet naval forces in the East-West conflict / Tr. by H. Wegener. Annapolis, 1975. Р. 126.
11 Smith C.A. Op. cit. Р. 311.
12 Ryan P. First Line of Defense. The US Navy since 1945. Stanford, 1981. P. 2.
13 Courtney A. The Naval Strength of Russia // Brassey's Naval Annual. The Armed Forces Year Book. 1954 / Ed. by H.G. Thursfield. N. Y., 1954. Р. 77.
14 Smith C.A. Op. cit. Р. 310-311.
15 Ibid. Р. 310.
16 Olkhovsky P. Russia's Navy from Peter to Stalin: Themes, Trends, and Debates. Alexandria, 1992. P. 29.
17 WegenerE. Op. cit. Р. 126-127.
18 Cottrell A.J. Russia Nears Domination of Middle East - From Morocco to Indian Subcontinent // Navy. 1970. November. Р. 12.
19 Bathurst R.B. Op. cit. Р. 37.
20 Sargent C.B. National Cultural Characteristics and National Power. The basis of a nation's capability to exert power is found in its national cultural characteristics // Naval War College Review. 1971. January. Р. 20-21.
21 Клайд Сарджент определял национальный характер как «одну или несколько специфических мозаичных моделей населения, культурных, индивидуально-психологических (прежде всего мотивационных) признаков, широко распространенных среди значительной части населения, отличающихся устойчивостью и длительностью и имеющих тенденцию определять поведение или действия народа. В число признаков входят интеллектуальные, физиологические и эмоциональные характеристики, включая отношения [к чему-либо], стремления, мотивы и созданные культурой индивид. и социальные ценности». Свою статью профессор К. Сарджент завершил несколько парадоксальным выводом, утверждая, что «США выделяются среди других тем, что им не удалось [в действительности] понять свой национальный характер...», в то время как познание его поможет американцам «проникнуть в суть [культурных ценностей], мы сможем лучше решать наши национальные дела и сможем увеличить эффективность нашего вмешательства (участия) в межкультурных и международных делах». См.: Sargent C.B. Op. cit. Р. 21-22.
22 Одновременно немецкий исследователь уже в 1975 г. предсказывал: «Советский флот не имеет под собой основы в виде жизненной необходимости. Движущей силой [его развития] является исключительно стремление к мировой революции. Но, если эта идея потеряет свою силу, если стремление к мировой гегемонии ослабнет, тогда, возможно, советское руководство вернется к своему изначальному типу континентального мышления» (Wegener E. Op. cit. Р. 127-128).
23 Paone R.M. The Big Three And the Indian Ocean // Sea Power. 1975. August. Р. 29.
24 Kemp G. Maritime Access and Maritime Power: The Past, The Persian Gulf, and The Future / Sea Power and Strategy in the Indian Ocean / Ed. A.J. Cottrell and Associates. Beverly Hills; L., 1981. Р. 27.
25 Ibid. Р. 40, 46.
26 Ibid. Р. 46-47.
27 Rohwer J. The Confrontation of the Superpowers at Sea // R.U.S.I. and Brassey's Defense Year Book. 1974. N. Y.: Praeger Publishres, 1974. Р. 163. Kerner R.J. The Soviet Union as a Sea Power. N. Y., 1949. Р. 119-120 (цит. по: Hucul W.C. The Evolution of Russian and Soviet Sea Power, 1853- 1953 / Ph.D. Thesis. University of California, [n.p.], 1953. Р. 11-12).
Macintyre D. The Soviet Submarine Threat // The Soviet Navy / Ed. by M.G. Saunders. L., 1958. Р. 171. Hellner M.H. Op. cit. Р. 26.
31 Dudley H.G. The Future Role of Soviet Sea Power // U.S. Naval Institute Proceedings. 1966. May. Р. 48.
32 Eller E., McNeill. The Soviet sea challenge. Chicago, 1971. Р. 5.
33 Pandolfe F.C. Soviet Seapower in Light of Mahan's Principles // U.S. Naval Institute Proceedings. 1980. August. P. 44-46.
34 Rairden P.W. Soviet Sea Power // U.S. Naval Institute Proceedings. 1948. January. Р. 67.
35 Courtney A. Op. cit. Р. 77.
36 Bathurst R.B. Op. cit. Р. 50.
37 Foley S.R. Commentary // The Soviet and Other Communist Navies: The View from the Mid-1980s / Ed. by J.L. George. Annapolis, 1986. P. 281.
38 См.: Reynolds C.G. History and the Sea. Columbia, 1989. Р. 197.
39 См.: Jordan J. Aircraft Carriers / Soviet naval threat to Europe: military and political dimensions / Ed. by B.W. Watson, S.M. Watson. Boulder; L., 1989. Р. 50.
40 См.: BarryJ.A. Soviet Naval Policy: The Institutional Setting // The Soviet Naval Influence: Domestic and Foreign Dimensions / Ed. by M. MccGwire. N. Y., 1977. Р. 107.
41 Manthorpe W.H.J. The Influence of Being Russian on the Officers and Men of the Soviet Navy // Naval Review. 1978. May. Vol. 104/5/903. Р. 137-138.
42 Но в главном Питер Тсорас остался верен мэхеновскому видению морской силы, считая Советский Союз континентальной державой: «Важнейший урок военной истории России заключается в том, что безопасности государства никогда не угрожало вторжение с моря. Идея морской мощи никогда не могла проникнуть в континентальное мышление России... Государства, которые рассматривают морскую мощь лишь как средство дальнейшей экспансии, обречены на провал в ее использовании, так как она не является непременным условием их выживания. Испания, Франция и Германия - примеры континентальных держав, которым приходилось выбирать между континентальными интересами и морской мощью, и каждая из них не смогла пожертвовать первым ради второго...» (Tsouras P. Soviet Naval Tradition / The Soviet Navy: Strength and Liabilities // Ed. by B.W. Watson, S.M. Watson. Westview Press, Boulder, Colorado, Arms and Armour Press; L., 1986. Р. 3-4).
43 Hadeler W. The Ships of the Soviet Navy // The Soviet Navy / Ed. by M.G. Saunders. L., 1958. Р. 140.
44 Sapir J. The Soviet Military System / Tr. by D. Macey. Polity Press, Cambridge, UK, 1991. Р. 2-3.
45 Ibid. Р. 33.
46 Bathurst R.B. The Soviet Navy through Western Eyes // The Sources of Soviet Naval Conduct / Ed. by P.S. Gillette, W.C. Frank, Jr. Lexington. Toronto, 1990. Р. 59-61.
47 См.: Hall E. Beyond Culture. N. Y., 1976.
48 Bathurst R.B. The Soviet Navy through Western Eyes. Р. 63.
49 Ibid. Р. 68.
50 Bathurst R.B. Understanding the Soviet Navy. Р. 43.
51 Vego M. Soviet Naval Tactics. Annapolis, 1992. Р. 351.
52 Strategic Power: USA/USSR / Ed. by C.G. Jacobsen. N. Y., 1990. P. XXII.
53 Среди них сотрудники Института США и Канады АН СССР С.П. Федоренко, А.А. Кокошин и С.М. Рогов, сотрудники Института мировой экономики и международных отношений А.Г. Арбатов и Г.К. Леднев.
54 Green W.C. New Approaches to Analyzing Russian Naval Developments // The Soviet Military and the Future / Ed. by S.J. Blank and J.W. Kipp. Westport, 1992. Р. 161.
