CC BY
484
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2016. № 1
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ И КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПЕРЕВОДА
В.М. Алпатов,
доктор филологических наук, член-корреспондент РАН, директор Института языкознания Российской академии наук; e-mail: v-alpatov@ivran.ru
ЗАМЕТКИ О ПЕРЕВОДАХ С ЯПОНСКОГО ЯЗЫКА И НА ЯПОНСКИЙ ЯЗЫК
Развитая система форм вежливости (кэйго) и значительное число звукоподражаний — хорошо известные особенности японского языка. Попытки буквального перевода кэйго не бывают успешными. Предпочтительнее использование этикетных форм других языков, даже если их семантика не совпадает с семантикой их японских эквивалентов. Многие японские звукоподражательные слова вообще не имеют эквивалентов в других языках. Предпочтительнее опускать их при переводе с японского и добавлять при переводах на японский.
Ключевые слова: перевод, формы вежливости (кэйго), японский язык, русский язык, звукоподражательные слова.
Vladimir M. Alpatov,
Dr. Sc. (Philology), Director of the Institute of Linguistics (Russian Academy of Sciences), Corresponding Member of the Russian Academy of Sciences; e-mail: v-alpatov@ivran.ru
NOTES ON TRANSLATION FROM AND INTO JAPANESE
A well-developed system of polite forms (keigo) and a significant number of ono-matopoetic words are peculiar to the Japanese language. Attempts of literal translation of keigo are unsuccessful. The use of etiquette forms of other languages is preferable even if their semantics does not coincide with the semantics of their Japanese equivalents. Many onomatopoetic Japanese words do not have any equivalents in other languages at all. It is preferable to omit them when translating from Japanese and, on the contrary, to add them when translating into Japanese.
Key words: translation, polite forms (keigo), Japanese, Russian, onomatopoetic words.
В данной статье речь пойдет о двух проблемах, связанных с переводами с японского языка на языки иного строя, связанные с иной культурой, и на японский язык с этих языков.
1. Перевод форм вежливости
В появившемся в 1965 г. русском переводе повести Абэ Кобо «Четвёртый ледниковый период» (переводчик — З. Рахим, оригинал издан в 1958—1959 гг.) можно заметить некоторую странность. Повествование идёт от первого лица, главный герой — заведующий лабораторией вычислительной техники, интеллигентный человек. Тем не менее, он с точки зрения норм обращения, принятых и в СССР того времени, и в современной России, слишком часто использует местоимение ты и связанные с ним грамматические формы. Он последовательно использует его в разговорах на разные темы по отношению не только к жене, но и ко всем сотрудникам своей лаборатории, а также к нанятым им по ходу сюжета сыщикам. Постоянны фразы типа: Веди себя прилично! Попробуй поискать, нет ли другой секции. Лучше расскажи, как там у вас. А я тебе ещё раз повторяю. И ты хочешь подвергнуться эксперименту специально, чтобы испытать это?
Все собеседники, с которыми герой повести в русском переводе говорит на ты, моложе его и ниже по социальному положению; они обращаются к нему с помощью местоимения вы. То есть из двух видов русского ты здесь присутствует так называемое начальственное (а не фамильярное) ты, которое в тех западных языках, где есть соответствующие местоимения, в наше время по нормам этикета избегается (поэтому военных переводчиков в СССР учили не употреблять такие местоимения при допросе пленных, чтобы не создавать впечатления фамильярности). В СССР и России «начальственное ты» (его признак — употребление ты только одним из собеседников) распространено достаточно широко, но его использование сейчас выглядит (и уже выглядело во время появления перевода) как признак недостаточной интеллигентности говорящего. Однако герой повести ничем таким не отличается. В чём дело?
Оказывается, что переводчик слишком буквально передал особенности так называемых японских форм вежливости (кэйго). Этот термин в русском языке устоялся, хотя точнее было бы назвать их формами этикета [Храковский, Володин, 1986, с. 224—225]. Этикет по отношению к собеседнику и к лицам, о которых идёт речь, в японском языке строго соблюдается и широко отражён в языке. Имеются две грамматические категории и большое количество лексических единиц, включая личные местоимения.
Нас сейчас интересует одна из этих категорий — так называемый адрессив, передающий этикетные отношения говорящего к собеседнику (собеседникам). Помимо местоимений 2-го лица (которых несколько, но все они передают не слишком большое уважение
к собеседнику, к уважаемым лицам обращаются в 3-м лице), в японском языке эти отношения передаются той или иной формой глагольной части речи (глагола, предикативного прилагательного или связки), прежде всего, в позиции сказуемого. Различаются формы, передающие уважительность, то есть отношение к высшим или равным по положению, но чужим, и простые формы, передающие отношение к низшим или близким людям. В частности, в собственно глаголе, уважительность передаётся специальным суффиксом1. Формы с этим суффиксом противопоставлены простым формам без суф-фикса2. Аналогичные противопоставления есть и в предикативных прилагательных и связках (подробнее см. [Алпатов, 2009, с. 20—37]).
Казалось бы, противопоставление оказывается похожим на русское противопоставление обращения: «на ты» и обращения «на Вы». Так и посчитал данный переводчик, переведя обращения с использованием суффикса -(i)mas- и их эквивалентов с помощью местоимения Вы, а простые формы с помощью местоимения ты. Но по-русски, даже если признать сходство семантики, иной оказывается прагматика. Начальственное обращение с помощью местоимения единственного числа приобрело дополнительный оттенок недостаточной образованности говорящего, но этого нет в Японии (по крайней мере, не было в 50-е гг. ХХ в.). Сейчас использование форм с -(i)mas- по отношению к подчинённым стало встречаться чаще.
Другой, на мой взгляд, более удачный пример представляет перевод на японский язык пьесы М. Горького «Васса Железнова» (второй вариант), опубликованный в журнале «Тэаторо» («Театр»), 1967, № 8. Автором перевода был Хидзиката Кэйта3, известный критик левого направления и переводчик русской литературы. О данном переводе я уже писал [Алпатов, 2009, с. 24—25].
Героиня пьесы — богатая и влиятельная, но необразованная женщина, владеющая пароходной компанией. Среди действующих лиц фигурируют, с одной стороны, управляющий компанией, её подчинённый, имеющий высшее образование, с другой стороны, брат Вассы, живущий в её доме на правах приживальщика. В оригинале Васса говорит с управляющим на Вы, а с братом на ты, что по-русски выглядит естественным. Но в переводе разговор с управляющим идёт без уважительности; предложение: Вот вам бы на это обратить внимание, статеечку в газеты заказать переведено как: Soko ga me по tsukedokoro ёа yo, shimbun т кщ o какает по sa.
1 Мы не обсуждаем сейчас сложный вопрос о морфемном членении в японском глаголе; границы данного суффикса могут проводиться и по-другому.
2 При другой интерпретации, с нулевым суффиксом.
3 В соответствии с традицией передачи японских имён и фамилий сначала пишется фамилия, потом имя.
Использованы: простая форма глагола и соответствующая связка da. А к брату этикет соблюдается: вслед за репликой Вассы: Кто это тебе не указ? следует фраза: Вижу, что тут и с Натальей, переведённая: Nataaria to issho na no wa wakattemasu yo.
В русском этикете, отражённом в пьесе, немолодой подчинённый, принадлежащий к «чистой публике» (к тому же намного более образованный, чем хозяйка), должен именоваться на Вы. Но в Японии признак подчинённости перевешивает. А в отношениях брата и сестры оказываются значимыми сразу гендер и возраст. В пьесе из указания на возраст в списке действующих лиц видно, что брат старше сестры, но далее это специально не подчёркивается, а по социальному положению сестра выше брата. А в японском языке обычно не говорят просто брат или сестра: чаще употребляют четыре слова со значением 'старший брат', 'младший брат', 'старшая сестра', 'младшая сестра'. И ani 'старший брат' будет всегда высшим.
Ещё пример: две дочери Вассы по-разному обращаются к матери: ср.: Я хочу с тобой побыть и Это вы домашний суд устраиваете? Социальное положение дочерей одинаково, разница в возрасте невелика (два года), но они по-разному относятся к матери: одна (использующая местоимение ты) любит мать, другая — нет. В японском переводе такое различие, по-видимому, никак не отражается; во всяком случае, этикетные формы глагола одинаковы.
Можно видеть, что, во-первых, разные признаки, влияющие на выбор формы, могут в языках играть разную роль: в японском языке социальное положение оказывается решающим фактором в отношении хозяйки и подчинённого, но не близких родственников, где иная иерархия. Во-вторых, в японском языке правила этикета более стандартизованы, а по-русски многое зависит от индивидуальных отношений. Кем бы ни был старший брат, младшая сестра в Японии должна соблюдать этикет в отношении с ним, что в России никогда не было обязательным.
Японские правила языкового этикета в прошлом, особенно в XVII—XIX вв., были очень строгими и стандартизованными; потом степень строгости стала уменьшаться, но даже сейчас она выше, чем в последние столетия в России. У нас употребление местоимений 2-го лица иногда оказывается очень изысканным. В одном из рассказов К.М. Станюковича морской офицер, командир корабля обращается к прибывшему для инспекции адмиралу (в прошлом его товарищу по Морскому корпусу): Ты, Ваше превосходительство. Как это передать по-японски?
Но везде языковой этикет меняется. Действие пьесы М. Горького происходит в начале ХХ в., а её переводчик ориентировался
на японские правила того же времени. С тех пор изменения произошли и в русском языке: обращение дочери к матери на Вы уже выглядит необычным. Ещё больше изменений в японском языке: сейчас обращение с помощью простых форм глагола и связки с неуважительным значением владельца компании к её управляющему уже не так обязательно, как это было сто лет назад.
Но вывод остаётся: при переводе с японского языка не стоит буквально передавать различия форм вежливости, надо исходить из прагматики русского языка. То же, разумеется, относится и к переводу с русского языка на японский.
2. Перевод звукоподражаний
По-видимому, во всех языках есть звукоподражательная лексика. В некоторых (может быть, и также во всех) языках также есть слой так называемой звукосимволической лексики, передающей не слуховые, а зрительные или осязательные ощущения человека. Пример слова первого типа для японского языка: goso-goso 'шелест, шуршание, производимые твёрдыми, но лёгкими предметами при соприкосновении', примеры слов второго типа — pika-pika 'ощущение от сверкания молнии или блеска предмета',;/ша--/ша 'ощущение от пушистой шерсти', Ьап-Ьап 'ощущение энергичной работы'. Ситуация в русском и западных языках заставляет относить эти слова к самой дальней периферии языка. Всё иначе в японском языке, где чаще всего эти слова образуются либо способом редупликации, либо прибавлением показателя to. Бывают и особые маркеры иного рода: фонема р встречается лишь либо в новых заимствованиях (прежде всего, из английского языка), либо в звукоподражаниях и символической лексике.
Приведу два примера. Наш известный учёный А.А. Холодович в книге «Синтаксис японского военного языка» (1937) пишет, что в военной документации 1930-х гг. такие слова, хотя встречались не очень часто, но могли употребляться для характеристики действий газов или же при передаче звучания разрывов тех или иных снарядов. Приводятся примеры пати-пати «звук химического снаряда во время падения», пуппуу «звук химического снаряда во время полёта» [Холодович, 1937, с. 106]. В русском языке аналоги во все эпохи были невозможны сразу по двум причинам. С одной стороны, звукоподражания недопустимы в столь серьёзных текстах. С другой стороны, в этом языке обычно нет чётко установленного соответствия между звуком и обозначающим его словом, часто трудно объяснить, чем сходные звукоподражания или звукосимволические слова различаются по значению.
Другой пример принадлежит японисту Н.А. Сыромятникову. В одном из японско-русских словарей, составленных в Японии, для передачи стандартного японского изображения храпа давался русский эквивалент пхи-пуа, который вряд ли знаком носителям русского языка. Но слово взято из рассказа А.П. Чехова, где так передаётся храп персонажа: явный окказионализм. Отсюда оно попало в словарь. Пример любопытен в двух отношениях. Во-первых, в чужом языке трудно отличать обычные слова от окказионализмов (хотя для своего языка мы легко их определяем, как в этом случае). Во-вторых, для многих обычных звуков, в том числе для храпа, мы не имеем стандартных средств выражения, а в японском языке они имеются.
Во многих языках, включая русский, подобные слова относятся к эмоциональной лексике. Специфика японского языка здесь скорее как раз в противоположном: эти слова могут употребляться даже там, где речь не идёт о передаче эмоций. Примером могут служить вышеупомянутые военные тексты.
Как переводить с японского на другие языки подобные слова? Скорее всего, придётся ответить: никак. Причины могут быть двоякими. Использовать или придумать какое-то звукоподражание для передачи храпа или звука химического снаряда во время полета ещё возможно в художественном тексте, но не в медицинском или военном: не тот стиль. А на вопрос о том, как в русском языке передаются действия газов, мы не можем дать положительный ответ, как и на вопрос о переводе обозначений разных видов головной боли, различаемых по-японски. Постоянные споры о том, существует ли безэквивалентная лексика, могут быть решены при обращении к этому слою лексики японского языка.
Но как быть с переводами на японский язык? Любопытна статья [Shimozaki, 2007], где сопоставлялись переводы на него «Маленького принца» А. де Сент-Экзюпери (если у нас с 1950-х гг. много лет переиздавался единственный перевод Н. Галь, то в Японии их за полвека с 1953 г. издано не менее пяти). Из них лучшим автор статьи признал тот, в котором в нужных местах использовалась такая лексика, отсутствующая в оригинале. Например, там, где речь шла об удаве, заглатывавшем добычу без жевания, переводчик добавил, разумеется, отсутствующее в оригинале слово символическим значением perori ^ [Shimozaki, 2007, р. 43—44] (в «Большом русско-японском словаре» perori ^ + taberu 'есть' переведено как уплетать, уминать [БЯРС т. 1, с. 760]). Так что добавление специфической для японского языка лексики делает перевод более естественным (как и её убавление при переводе с японского). Конечно,
надо учитывать, что рекомендации, разумные для перевода сказки без какого-либо национального колорита, могут не быть приемлемы, скажем, при переводе этнографической литературы.
Список литературы
Алпатов В.М. Категории вежливости в современном японском языке. 3-е изд.
М.: УРСС: ЛИБРОКОМ, 2009. 145 с. Alpatov, V.M. Kategorii vezjlivosti v sovremennom japonskom jazyke. 3-e izd. M.:
URSS: LIBROKOM, 2009. 145 p. (in Russian). Холодович А.А. Синтаксис японского военного языка. М.: Издательское товарищество иностранных рабочих в СССР, 1937. Holodovich, A.A. Sintaksis japonskogo vojennogo jazyka. M.: Izdatelskoye tova-
rishchestvo inostrannyh rabochih v SSSR, 1937 (in Russian). Храковский В.С., Володин А.П. Семантика и типология императива. Русский
императив. Л.: Наука, 1986. 272 с. Hrakovskij, V.S., Volodin, A.P. Semantika i tipologija imperativa. Russkiy Imperativ. L.: Nauka, 1986. 272 p. (in Russian). Shimozaki, Minoru. "Hoshi no oojisama" hoohyoogen barieeshon // Gengo. 2007. N 4.
