CC BY
170
Материалы и сообщения
ЗАМЕТКИ И РАССУЖДЕНИЯ О ПОЭМЕ С. А. ЕСЕНИНА «ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК». В СРАВНЕНИИ С МАЛЕНЬКОЙ ТРАГЕДИЕЙ А. С. ПУШКИНА «МОЦАРТ И САЛЬЕРИ»
00 d
В. Г. Руделев
В статье проводится герменевтический анализ маленькой трагедии А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери» (1826-1830) -с оценкой главных образов, а также проверкой на истину открытия А. С. Пушкина о том, что «гений и злодейство -две вещи несовместные». Оцениваются нравственные концепты любовь, дружба, ревность, зависть и объявляются семантические границы поэтемы Черный человек. Образ Автора (Пушкина) и образ Героя (Моцарта) рассматриваются в единстве, в зеркальных отражениях. Черный Человек Есенина находится в пределах Пушкинского инварианта, но с обращением (через зеркало) внутрь самого поэта.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: А. С. Пушкин, С. А. Есенин, Е. В. Осипов, Е. Ф. Маркин, Е. И. Харланов, В. А. Моцарт, А. Сальери, Черный человек, концепты Любовь, Дружба, Зависть, Ревность, Гений, Злодейство.
Памяти моих драгоценных товарищей, выдающихся русских поэтов: Евг. Осипова (1932-1973), Евг. Маркина (1937-1979), Евг. Харланова (1943-1993)
Голова моя машет ушами, как крыльями птица...
С. А. Есенин
познакомились с Евгением Осиповым, будучи 1% /И "в» совсем еще молодыми, в Рязанской юно-
I Ж/ I I шеской театральной студии, руководимой
.X. Т Л. ХУЛ. бывшим артистом Малого театра В. П. Га-лаем, и оказались в одной школе на Соборной улице; в ней до нас учились академик И. П. Павлов и, значительно позже, любимый нами писатель К. М. Симонов. Помимо театральной студии, мы осваивали тексты маленьких трагедий Пушкина и проигрывали их у меня в дровяном сарае, выходя из-за зеленого байкового одеяла, превращенного в занавес. Помню, была моя очередь читать текст с монологом Скупого рыцаря. Я вышел из-за одеяла и со страхом произнес первые слова Скупого рыцаря:
«Как молодой повеса ждет свиданья С какой-нибудь развратницей лукавой Иль дурой, им обманутой.»
Осипов позволил мне прочитать весь длинный монолог. Потом вырвал у меня из рук бронзовый подсвечник и запустил его куда-то за поленницу дров: «Ну, что ты прочитал? Где у тебя Рыцарь? Скупой — есть. Хороший, натуральный скупой, Володя Руделев, получается. А Рыцаря нет! Рыцарь не может быть скупым. А скупой не бывает рыцарем. Это энантиосемия — совмещение смысловых
РУДЕЛЕВ ВЛАДИМИР ГЕОРГИЕВИЧ
доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Тамбовского государственного университета имени Г. Р. Державина E-mail: ifg06@mail.ru
о
Г\|
го
го
О! А
(К
го ^
и (V
о о
противоположностей. Сам Пушкин здесь играет Рыцаря, но он не золота горсть приносит в свой подвал богатств, а горсть драгоценных слов. Словарь Даля что ли, друг, повесь на шею. Придумай что-нибудь, Пушкинские бакенбарды прилепи себе на щеки. Это твое дело. Не я ведь играю этого дядьку с медяшкой-подсвечником в руке. И словарь Пушкинский получше почитай, выбери нужные фразы. Что мы с этим Словарем делаем! А? Как говорим! Текут ведь пушкинские сокровища в "в атласные диравые карманы... "».
Меня очень задели слова друга Осипова насчет «медного подсвечника». Я, конечно, тут же нашел его. Нашел, вытащил из-за поленницы дров, вытер носовым платком. Он был вовсе не медный, а бронзовый. Это была вещь, принадлежавшая когда-то моей прабабке Марии Васильевне Чернышовой, а потом — моей бабке Марии Николаевне Алферовой (1860-1917). Ради этих милых дам я должен был доказать своему товарищу, что бронзовый подсвечник поможет мне представить великого А. С. Пушкина рыцарем Слова. Я хотел что-то рассказать Осипо-ву — о том, что смешалось у меня в голове. Но мой друг уже готовился обрушиться на меня каскадом иных образов. Он думал о «Моцарте и Сальери»...
— « Скупого рыцаря», Володя Руделев, мы пока с тобой, пожалуй, отложим. Займемся «Моцартом и Сальери». — Вот где будет круговорот рассуждений! Но роль Моцарта я тебе не отдам! Нет. Сам сыграю. А ты будешь играть Сальери. Придется тебе отравлять меня ядом — из-за ревности и зависти. Больше ведь никаких ролей в пьесе нет. — Ошибаешься, Женя Осипов. В трагедии про Моцарта и Сальери есть еще один герой — Скрипач («Скры-пач»). Вот я его и сыграю, если, конечно, ты для меня даже роль злодея Сальери пожалеешь. А ты мне сейчас ответишь: зачем это Моцарт привел с собой в гости к Сальери «Скрыпача»? Смею сказать, этот вопрос — не простой! Скрипач, приведенный Моцартом к Сальери — не бездарен, как его изображают исполнители этой «проходной» роли в современных спектаклях про Моцарта и Сальери. Бездарность здесь изобразить просто, но не интересно. Интереснее — другое. Скрипач, чем-то понравившийся Моцарту и приведенный им к Сальери, играет на улице самого Моцарта, допустим, что-нибудь из «Дон Жуана» («Дай руку мне, красотка.»). Играть плохо он не имеет права: плохую игру никто слушать не будет. Играет он хорошо. Но это — не Моцарт. Это другой стиль. Какое-то подобие легкого жанра, эстрады и т. д. Сальери еще стерпел бы просто плохую, безграмотную музыку, но — не такую, которой его хотел потешить Моцарт. Вот так сыграть «Скрыпача» очень трудно. Сколько я ни видел исполнителей роли незванного гостя Сальери, все они играли роль безграмотного или вовсе бездарного музыканта-шута.
Мой прекрасный друг Евгений Осипов был великолепным актером и мудрым режиссером, умевшим мыслить чудесными образами. Мой рассказ о Моцарте и «Скрыпаче» он выслушал с большим вниманием и даже меня похвалил и, конечно, перестал задирать, задумавшись, как придуманное мной представить на сцене...
Вместе с иными нашими друзьями, былыми студийцами, Женя вскоре отправился в Москву поступать в театральный вуз. Он прошел все вступительные туры в школе-студии МХАТ, но не смог воспользоваться своим счастьем из-за тяжелой болезни отца-фронтовика, батальонного комиссара. Я же после окончания пединститута и аспирантуры в Рязани отправился работать в Оренбург, потом, защитив обе свои диссертации, переехал на работу в Тамбов, где работаю в Государственном университете имени Г. Р. Державина более 40 лет. До смерти Евгения Викторовича в 1973 г. мы постоянно переписывались, хотя и очень редко, касаясь наших старых тем, в том числе — и о маленьких трагедиях А. С. Пушкина. Но во мне оставался мощный заряд осиповской творческой энергии, и я не оставлял наши мысли об образах Моцарта и Сальери, как и о создателе маленькой трагедии, ее Лирическом герое — А. С. Пушкине.
Тезис А. С. Пушкина о том, что «Гений и злодейство — две вещи несовместные», до сих пор смущает отдельных филологов и историков, не говоря уж о некоторых совершенных умах, для которых нравственность особой роли не играет. Как же, думают они, отнять у Сальери гениальность, если в числе его учеников — такие явные гении, как Л. Бетховен, Ф. Шуберт, Ф. Лист? Да и не убивал, наверное, Сальери никакого Моцарта! Вздорный слух это! Слава великому Сальери! А вообще-то гений и злодейство могут и совмещаться. Не отвергнем же мы великого Микеланджело Буонарроти только за то, что он умертвил своего натурщика, чтобы естественнее изобразить умирающего Христа!
А. С. Пушкин, конечно, был на стороне тех, кто злодейство с гением не совмещает. И я — не совмещаю. И друг мой Евгений Осипов — не совмещал, оттого и погиб, прожив всего 41 год совсем не легкой жизни. Здесь, завершая свой мысленный диалог с упомянутым только что моим другом Осиповым, скажу, что это был очень большой поэт. Его предметом стала Басня. Настоящая русская басня, идущая от великого Эзопа (VI в. до н. эры)! [Осипов 2003]. Такую басню никто в наше время сочинять не умел [Руделев. Восхождение.2000: 5-18]. Она была невероятно актуальна и в то же время необыкновенно естественна и, конечно, — амбивалентна. Осел слыл просвещенным только потому, что у него в кормушке
* * *
каким-то чудом оказалась книжка. Молочный Козел Евгения Осипова и вовсе уверовал в свою исключительность и обещал выполнить самые высокие планы по сдаче молока — благодаря тем поговоркам, которые люди связывают с козлами («жди от козла молока»,«избить как сидорову козу» и т. д.). Но верхом, конечно, всякой козловско-ословской басенности была осиповская пьеса (в духе Эзопа!)« Космический Осел». Однажды, узнав, что в Космос взлетели собаки Белка и Стрелка и услышав от ничтожной собачонки Барбоса приговор: «У всякого свое призванье на веку: одним — летать, другим — возить муку», — названный Осел с достоинством произнес:
Пока идет разведка да проверка, Я думаю, во избежанье зла, Сперва запустят в космос Человека. А уж потом пошлют меня, Осла.
[Осипов 2003]
Басни Осипова были популярны в Рязани и за пределами этого города — благодаря двум книжкам: «Молочный Козел» и «Зуб мудрости», изданным в Рязанском книжном издательстве в 50-х гг. Басню «Зуб Мудрости» по строчке «ОтМудрости не лечатся, мой друг», я считаю, верхом всякой гениальности и отношу ее к числу самых великих открытий после пушкинского «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Позже такие открытия в Рязани стали невозможны: «косопузых» поэтов всем ансамблем «прикрепили» к безликому и недоброжелательному издательству «Московский рабочий», и годы изобилья и смелой искренности кончились. Е. Осипов писал в своих письмах о том, как унижают рязанских поэтов в Москве, как безобразно их правят и — не печатают! До времени, когда стало возможно печатать книги за свой счет, поэт-баснописец не дожил. Да и как мог он печатать книги за свой счет, если только и жил за счет напечатанного!
Не могу не сказать о том, что басенное творчество моего друга было высоко оценено некоторыми действительно крупными советскими писателями, например К. Симоновым: в присутствии этого блестящего мастера Осипов читал свои басни на вечере встречи выпускников нашей школы на улице Соборной, и Симонов хохотал и громко хлопал в ладоши. И вот так сказал о нашем друге любимый нами писатель Симонов: «Одаренный, несомненно одаренный человек... » [Гаврилов 2007: 161-163]. Другие это тоже заметили, но от громких оценок — воздержались!
Я бы мог еще долго-долго говорить о своем самом близком друге Евгении Осипове, но — не бесконечно. Вот уж я машу ему вслед каким-то почти
чистым листком, на котором едва обозначены, но угадываются слова о Черном Человеке: « Черный Человек — страшнее убийцы Сальери: это то, что ограбляет нас, отнимает у нас наше творчество, а у творчества — отнимает наше имя.» Теперь я уж даже и не помню: кто из нас: Осипов или я — первым пришел к мысли о том, что Черный человек, только пригрезившийся Моцарту, — в сотню раз страшнее друга-убийцы Сальери. Сальери убивает Моцарта, но не отнимает имени у его сочинений. Черный человек (граф Вальзегг), заказывая Моцарту Реквием, отнимает у Гения его лучшее произведение, совершает плагиат, лишает высочайшего Человека Мира мечты, без которой нет никакого Творчества. Тогда зачем нужна Жизнь?
На скромном пиру у Сальери Моцарт рассказывает другу о том что к нему приходил некий человек, одетый в черное, и заказал Requiem. Моцарт тотчас начал сочинять, увлекся работой и полюбил свой Реквием. Черный человек больше не приходил. Но Моцарту кажется, что этот его Черный человек ходит за ним всюду, гонится за ним. Вот и теперь он «сам-третей» сидит рядом. Сальери советует Моцарту «рассеять» пустую думу стаканом вина и — бросает в стакан гения яд. Этот яд, дар возлюбленной Изоры, Сальери носил с собою «осьмнадцать лет». Теперь «заветный дар любви» перейдет в «чашу дружбы».
Итак, на вопрос о Черном Человеке мы с Осиповым ответили бы одинаково, отдав приоритет <подлости> плагиатору Черному Человеку. Отравитель убивает и — все. Но деяние — остается. После Плагиатора не остается ничего! И, что странно: и тому, и другому способствует, помогает Любовь. Изора! Ее яд и убивает, и отнимает авторство, потому что ради Нее покупаются, крадутся и т. п. труды и плоды Славы. Все остальное — словеса, словеса, похожие на пустые и лживые монологи Сальери. Нет тебе оправдания, убийца Гения, сам в себе гения убивший! И тебе нет оправдания, Черный мерзавец!
У Пушкина в жизни Черного человека рядом вроде бы и не было. Он, может быть, и был, но в тексте маленькой трагедии не прописан. Или — весь целиком отдан Моцарту, двойнику Пушкина. Но у Пушкина есть Черная речка и ансамбль черных предателей и убийц. Уж и не поймешь, кто из них Сальери, а кто граф Вальзегг, укравший путем покупки у Моцарта его гениальный Reqшеm [Пушкин 1964: 614-615].
И Любовь (Изора) тоже представлена пушкинским вариантом (двадцатилетней Катей Бакуниной, поставленной в дон-жуанском списке Пушкина на первое место, несмотря на то, что 16-летнему мальчику Александру Сергеевичу в близости было отказано — поскольку он побоялся или постеснялся идти под венец с двадцатилетней своей возлюбленной). Позже Пушкин посватался и женился после
Ol
со
0
01
а
Ol
Ol
<
lJ
Ol
X m о с
о
к
Ol
ta
«
ä
го а
Ol
X
га
со <v
Ol
ta ä CL
CD
* * st
о
гм
го
го
О!
а
(К
го ^
и О!
о о
известных хлопот на вовсе молодой Н. Н. Гончаровой. Счастлив он был с молодой женой или не счастлив, сказать трудно. Во всяком случае, встретившись с госпожой Полторацкой (в девичестве Бакуниной), Пушкин снова молил о близости, и ему снова было отказано — с откровением: «Тогда-то вот еще было можно, а теперь — нет»: «Я другому отдана, я буду век ему верна!». Так и пронес А. С. Пушкин через остаток лет эти гордые слова, подаренные им героине романа «Евгений Онегин» Татьяне Лариной [Руделев 2000: 195-198]. А ведь что испугало Сашу Пушкина! Какие-то четыре года разницы в возрасте! Сережу Есенина и десяток лет с лишним — не испугал! И это удивило есенинского Черного человека, который, конечно, в подвиге Есенина нашел только подлые мотивы. Тем удивительнее и восхитительнее подвиг Есенина, взявшего весь удар на себя — себя объявившего Черным человеком. Наверное, в какие-то мгновения рязанский двойник А. С. Пушкина все-таки проявлял слабость, подобную слабости своего блестящего предшественника, как и его предшественник, конечно, жалел о своей слабости и возможного в его время страха перед прозвищем «старушатник».
Быстро пролетают годы. Говорят, что они назад не возвращаются. И вот уже XXI век:
Юлия:
Как быстро время пролетает. Уж утро. Жарко стало вдруг. О Боже мой. Я не святая. Хочу мороженого, друг!
Владилен:
Мороженого? Вновь рутина. А вдруг куплю коварный яд? Ведь я Арбенин — слышишь, Нина? До гибели — пустяшный ярд.
[Руделев 2007:63]
Да, да. До мороженого речь еще дойдет. Должна дойти. Здесь всё не так просто! А пока — о рязанских поэтах.
Изора!Муза. Героиня наших лучших стихов! Уж если они есть, лучшие наши стихи, то они — про Рязань, про рязанских поэтов. Про Есенина и Маркина:
Мне снится в пороше замерзшею лебедью Гора Скоморошья над замершей Лыбедью. И в каменных рубищах навеки застыли над фосфорным Трубежем соборы пустые.
На улицах новых и старых проспектах я вижу знакомых рязанских поэтов. Живые, как все мы, гуляют по паркам. Смеется Есенин. Дурачится Маркин. По Старой Дворянской проходит Полонский — С кудрявой цыганкой И пышной болонкой. Собранием книжек — без тьмы и без фальши, подходят все ближе, уходят все дальше. Счастливое племя! Великая партия! Бессмертное семя святого Евпатия.
Но кто же из смертных им станет завидовать и бросит (из смеха!) умишком раскидывать? Нужна ль она эта Планида хорошая — Вершина Поэта, Гора Скоморошья?
[Руделев 2000]
В этом стихотворении мною Евгений Маркин поставлен рядом с Сергеем Есениным. И ничего в этом удивительного нет. В Рязани все это делают, считая Маркина вторым после Есенина поэтом. Что же касается «дурачества», то это самая яркая маркинская поэтема. Она позволила поэту Маркину подать без всякого страха и сомнения поэму «Русские красавицы» с таким вот потрясающим смехом:
Если б Зинку Пятакову всему свету показать, началось бы тут такое, что боюсь и предсказать. Короли бы да султаны, потрясенные до слез, побросали свои страны, записались к нам в колхоз .
[Маркин 2006]
Эта же поэтема помогла Маркину через себя и через все препоны провести без всякой правки поэму «Белый бакен» (про А. И. Солженицына) — с восклицанием «Привет, Исаич!» [Маркин 2006]. И вот — «пик» маркинской поэтемы. Меня вызывают к ректору. Процедура не из приятных: иду и думаю, где, в чем это я провинился. Ректор В. А. Ру-заев подает мне распечатанный конверт. Читаю:
* * *
«Уважаемый товарищ ректор! Вам пишет письмо поэт Евгений Маркин. Когда-то у вас в институте работал мой друг Володя Руделев. Нет, это больше, чем Друг! Скажите, пожалуйста, жив ли он, а также жива ли его мама и сестра Валя? Заранее Вас благодарю и устилаю ваш путь цветами».
В. А. Рузаев спрашивает: «Скажите, профессор, ваш друг-поэт, когда он мне письмо писал, наверное, был пьяный?». «Уважаемый Василий Андреевич, — отвечаю, — где и когда Вы видели тверезого Поэта»?
Пьяный. Трезвый. Алкоголь — вечный спутник Поэта и всякого иного Художника. Самое худшее в жизни со мной происходило — из-за этого. И с Маркиным — то же. И то же — с Сергеем Есениным.
В поэме С. А. Есенина все не похоже на маленькую трагедию А. С. Пушкина. Но связь между обеими трагическими пьесами есть. Начнем — с того, что имена-отчества Пушкина и Есенина как-то волшебно связаны: Пушкин — Александр Сергеевич (АС), Есенин — Сергей Александрович (СА). Оба сокращения имен-отчеств представляют вечное движение: СА ^ АС ^ СА ^ АС ^ СА. Это — не что иное, как динамическое представление эквиполент-ной оппозиции в духе Н. С. Трубецкого [Трубецкой 1960]: [СА ^ АС]. Есенин недаром тянулся к Пушкину, он видел в себе продолжение Пушкина:
Мечтая о могучем даре Того, кто русской стал судьбой, Стою я на Тверском бульваре, Стою и говорю с собой, Блондинистый, почти белесый, В легендах ставший как туман: «О Александр! Ты был повеса, Как я сегодня хулиган.
Но эти милые забавы Не затемнили образ твой, И в бронзе выкованной славы Трясешь ты гордой головой».
А я стою, как пред причастьем, И говорю в ответ тебе: «Я умер бы сейчас от счастья Сподобленный такой судьбе.
Но, обреченный на гоненье, Еще я долго буду петь . Чтоб и мое степное пенье Сумело бронзой прозвенеть».
[Руделев 2000]1
Что же касается содержания приведенного здесь великолепного стихотворения [Есенин 1977: 129]
Есенина, то оно непреклонно заставляет нас считать, что первые строки поэмы «Черный человек» обращены к Пушкину:
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
[Есенин 1977, 1]
Никакого иного «близкого друга» в ту пору (14 ноября 1925 г.) у С. А. Есенина не было. Но и обращение к таковому Другу было не простым плетением словес. А вот присутствие А. С. Пушкина рядом было естественным, хотя и ирреальным. В поэме «Черный человек» все ирреально, и все — естественно. Дальше идет речь о машущей ушами голове. Я уже писал об этой диковине [Руделев. Об учителе. 2007: 13-22]. Никакой шизофрении и вообще патологических отклонений у Есенина нет. Обычный мужской жест: руки от усталости или тоски-грусти закидываются за голову, соединяются пальцами на затылке и образуют крылья. Такой знак я видел в Будапеште на бронзовой голове великого мадьярского поэта Аттилы Йожефа, на самом краешке берега реки Дуная. Это был памятник. Поэт сидел на бронзовой скамеечке, и там, на ней, было свободное место. Я сел рядом с великим поэтом и посидел, закинув руки за голову, немного, набравшись ума и чувства близкого мне автора. Полицейский, проходя мимо, меня не тронул, не обругал и не прогнал. Он даже дружески помахал мне рукой. А я еще долго сидел рядом с мадьярским поэтом — наверное, до тех пор, пока не сочинил про него стихотворение, названное позже словом «Флора», — с эпиграфом из А. Йожефа: «Flora, szeretlek» (<Флора, люблю тебя>:
Я шел холмом вдоль мыльного Дуная, чуть Королевский оглядев дворец, и вдруг оцепенев, как от цунами: внизу, у самых волн, сидел певец. Устав от леденящей душу прозы, руками небо синее обняв, он отдыхал на лавочки из бронзы, и рядом было место для меня.
Я сел на краешке святого трона великого мадьярского певца, и полицейский, проходя, не тронул, не обругал и не прогнал глупца.
OI
со
0 ^
01
а
OI
OI
<
lJ си X т о с
о к
OI
го а
OI
X
га
со <v dл
OI
ta ^
CL
СО
1 Автор статьи позволил себе некоторую синтаксическую правку текста С. А. Есенина, за что готов просить прощения, оставаясь убежденным в своем праве сделать это.
Он словно угадал мою скульптурность иль к выходкам таким давно привык. Иль в нем самом рвалась навстречу бурность и бился поэтический язык...
[Руделев 2005: 57-58]
С. А. Есенин точно так же, как Аттила Йожеф, закинул от тоски и боли руки за голову. Но в описании своего жеста он, наверное, допустил речевую «ошибку»:
Голова моя машет ушами, Как крыльями птица. Ей на шее ноги Больше маячить невмочь.
[Есенин 1977, 1]
Может, и не он сам? Все-таки, конечно, сам, потому что один он стоит в своем цилиндре, и никого рядом нет — кроме разбитого зеркала.
Разбитое зеркало, кстати, — очень дурной знак, он сулит большую беду, потому что вообще зеркало, неразбитое, чистое, означает <вход в счастливую жизнь>, а если оно разбито, то счастливой жизни уже не будет, а будет наказание — за тот же монолог Хлопуши... Как будто трудно догадаться, кто этот Человек, к которому рвется Хлопуша-Есенин. Все уж давно догадались: это — это тамбовский повстанец Антонов. А Есенин все кричит и кричит: «Пропустите, пропустите меня к нему. Я хочу видеть этого Человека!».
о
гм
го
го
О!
а
к
го ^
и О!
о о
В приведенной фразе некаузативный глагол маячить употреблен как каузативный: у головы, оказывается, есть не только крылья-руки, которыми она машет, но еще и ноги. Когда поэт устает держать руки вокруг головы, он их опускает, и они становятся ногами, и голова ими маячит <шевелит>. В словарях нет такого употребления слова маячить: это — неологизм, причем неологизм мыслящего поэтемно человека, «перепутавшего» ноги и руки — головы!
Конечно, самое время на постель к поэту подсесть кому-то притворившемуся Другом, а на самом деле являющемуся Черным человеком. Как руки и ноги Головы смешиваются, так Друг и Черный человек во лжи становятся одной фигурой. Ну, может ли Друг упрекать Друга в том, что тот родился в «простой крестьянской семье», что он, став взрослым, превратился в поэта. «Ну, конечно, у нас в Х1Х веке — подумал бы Пушкин — силы поэтической было побольше, чем у этого красавца из Рязанской глухомани. Да, да. С небольшой все-таки силой! Но — с ухватистой. А главное...» Вот это главное, дорогой Александр Сергеевич, — почему-то оказывается самым ущербным:
И какую-то женщину, Сорока с лишним лет, Называл скверной девочкой И своею милою...
Женщина эта — старше поэта Есенина намного (1877-1927). Но она прекрасна. Она великая артистка-балерина, она — Айседора Дункан. А какая великолепная возлюбленная была у Саши Пушкина! Что — хуже? Вся беда — небольшая разница в годах (всего-то — четыре года!). Но, если разница в годах преодолевается, значит, с точки зрения Черного Мерзавца здесь что-нибудь не чисто: «И глаза наливаются голубой блевотой». Есенин торопится наговорить про себя побольше гадостей устами Черного Человека, будто не знает, что Черный человек — это он сам. Может, и в правду не знает?
Автору настоящей работы хотелось бы сказать и об иных, особых заместителях Черного человека — заместителях через века, «выдающихся» пушкинистов, придумывающих примеры отсутствия у великого русского Автора достаточной амбивалентности, или, наоборот, неудачных экспериментов и чрезмернойрусскости, неспособности угодить читателям на Западе. Я писал об этих авторах в статье «Пушкинисты против Пушкина». В дальнейшем заголовок был изменен, но суть статьи осталась прежней, и я ссылаюсь на нее — в надежде на понимание и поддержку [Руделев 2000: 195-198].
Е. И. Харланов был самым молодым и, может быть, самым одаренным из тех поэтов, которым я посвятил эту статью и которых призвал быть моими соавторами. И я могу его в первую очередь смело назвать гениальным, хотя часто точно так же говорю и думаю о двух других. Харланов хорошо исследован: его творчеству посвящена солидная монография [Подольская 2004], которая, по словам моих друзей, известных филологов, не сходит с их столов. Эта монография была блестяще защищена как кандидатская диссертация. А вот поэтических сборников после себя выдающийся русский поэт почти не оставил: Центрально-Черноземное издательство (с центром в г. Воронеже) не находило в нем достойных черт для такого счастья. Впрочем, — и не только в нем! [Руделев «Так плотность..» 2000: 66-72; Магический смысл. 69-72; «Поражает производя.» 118-120; «Не плач, дядя. 133-134; Право на книгу 153-158].
После смерти Евгения Харланова его друг Евгений Писарев, талантливый журналист и тоже, кстати, хороший поэт, издал на свои сбережения книгу стихов Харланова «У придорожного камня» (1993) в 190 страниц. И на том спасибо доброму, независтливому Человеку!
* * *
* * *
Мысль о «Черном человеке» и «Друге-убийце» прослеживается Харлановым диахронически (через хребты «времян»). Ср. его блестящее стихотворение «Привет из палеолита»:
Палеолит. Явленье пращура.
Скелет. Убийца или вор?
Но, как письмо в почтовом ящике,
в затылке —
каменный топор.
Как удачно накладывается модель исследованных нами отношений между великими мастерами в области искусства (поэзии, музыки и др.) — на <древнего человека>. Одно и то же на все века? Топор — <орудие убийства>; оно может быть и в наше время, разница только в материале, а функция — одна и та же!
Посылка нам замысловатая
от предка «из глуби времян», праправнукам темны слова твои
и черен твой обсидиан!
Слова темны. И, конечно, не ясно: «кто из упомянутых Харлановым выше двух древних лиц — Сальери, а кто Вальзегг». Все было черным? Да. Тогда, в палеолите, и то, и другое было <убийством>. Дифференциации, нами открытой в «Моцарте и Сальери», еще не существовало! Но Поэт все-таки ищет ответ: «Убийца или Вор?»:
Суть откровенного послания Мы потому не разберем, что продолжаются «писания» на топорах и топором.
Вот, оказывается, в чем дело. Искусство, как было топорным, так таковым и осталось. И уж гениев мы только по убийству их или по принуждению к самоубийству и познаем! И признаем, конечно! Пушкина, Лермонтова. Ну и — того же Есенина, Маяковского, Фадеева. А так бы, без убийства-самоубийства, кто бы познал-признал! И Моцарта бы — не признали, хотя он — выше Глюка и даже Пиччини. Какое великолепное открытие совершает наш друг — поэт Харланов!
А Современные калигулы (те, кто знает, как управлять миром) давно проведали харлановские секреты:
Они ловки инертным гелием взрывать и судьбы и миры,
и совмещать злодейство с гением, и с головами топоры!
И крови им чужда Опаска,
царей будившая в поту, как дилетантская подсказка специалистам по кнуту.
Да-да-да! Гении со своими предсказаниями, предупреждениями, мольбами — всего лишь дилетанты, вроде — М. Ю. Лермонтова, плакавшего по убитому А. С. Пушкину и грозившего убийцам поэта Страшным Судом. А ведь Страшный суд есть, и никто его не минует. А убиенным их убиенность будет пропуском в гении. Вот такое великое открытие сделал наш друг поэт Харланов — прямо вслед за самим Иисусом Христом — сыном Божиим.
Вот теперь мы и вернемся — к мороженому! Самая пора — к нему вернуться. Этим продуктом лермонтовский герой Евгений Арбенин («Маскарад») отравил во всех отношениях святую свою жену Нину (Анастасию Павловну), якобы ему изменившую (это — при всех святых, составляющих имя, псевдоним, отчество прекрасной героини «Маскарада»: Анастасия Узорешительница, почти дочь святого апостола Павла, тезка равноапостольной Нины!). Неужели эта парадигма святых имен не могла остановить Арбенина в его абсолютном злодействе — в соединении в одном лице: убийцы-злодея Сальери и черного вора-игрока Вальзегга! Чтобы понять эту парадоксальную судьбу, нужно мысленно пробежать глазами всё, что дает нам знать об Арбенине великий М. Ю. Лермонтов.
Арбенин изначально — игрок (черный картежник, искусный вор, грабитель). На его совести не одна несчастная судьба обобранных им благородных и, видимо, незаурядных людей. И вот этот совершенно явный Черный человек бросает игру, лишь раз обращаясь к картам, чтобы помочь благородному человеку, князю Звездичу, вернуть проигранное состояние. Черный Мир ему этого простить не может. Он прощал ему «игру» в положительного человека, пока бывший шулер не посягнул на судьбу самого шулерства, черной стихии, и не был вознагражден за это счастливым браком, богатством и любовью, видимо, самой прекрасной и самой чистой женщины, чище и выше которой и представить невозможно. Неудавшийся, развенчанный Черный человек! Несчастнее и постыднее такого и представить невозможно. И уж остановить такого в злодействе — тоже невозможно. Шекспировского Отелло остановить было можно: шанс оставался до последней минуты. У Арбенина не было никакого шанса: «Маскарад» — изначальная трагедия, похожая на трагедию
О!
со о
О!
а
О!
О! и
<
о си X т о с
о к
О!
и и го а
О!
X
га
со
О! ^
О! ^
а.
со
* * *
о
гм
го
го
OI
а
к
го ^
OI
о о
Пушкина, Моцарта и — Есенина. Есенин отличается от всех перечисленных гениев только тем, что он увидел Черного человека в самом себе и не убоялся об этом сказать, хотя, несомненно, рассчитывал, что ему непременно скажут: «Нет, Сергей Александрович, в Вас нет ничего от Черного человека: Вы его — несомненная жертва. А вот в смысле того, что Пушкин — единственный ваш реальный и надежный друг, Вы, конечно, правы. Пушкин умел быть настоящим другом. В нем нет ни капли сальеризма. И от черного человечества в Пушкине нет ничего похожего!»
Мы закончим нашу статью незабываемым четверостишьем поэта Харланова:
Не ведал мир без битвы Тимур умен и лют. Но плакал царь персидский, Что все друзья умрут.
На это стихотворение мы посмеем ответить своим, как нам кажется, написанным в ключе Евгения Харланова:
Фракийские курганы
Могу представить их извне: дымят коровьими кругами. Тоскливо мне лежать в кургане от всех прогрессов в стороне. Чуть промелькнул на белом свете — и навсегда, навеки — тьма! Но не боюсь я сводов этих: мой друг, вся Фракия — тюрьма! Все вавилоны и урарты — кандальный звон, скандальный сброд. И гривна, что с меня содрал ты, увы, не даст тебе свобод. Увешанный трофейной медью, ты, все равно, — лишь персть и касть. И чести не прибавит власть. И трон не приведет к бессмертью.
София, 1989
[Руделев 2000].
ЛИТЕРАТУРА
Гаврилов И. Н. Мастер «маленькой драмы». Евгений Викторович Осипов (1932-1973) // Пространство и время Игоря Гаврилова. Книга Памяти: Воспоминания. Посвящения. Научное и литературное наследие. Рязань, 2007. Есенин С. А. Собр соч.: в 6 т. Т. I. М., 1977. Маркин Е. Отава. Книга стихотворений / сост. и коммент.
Маркин Р. Е. Рязань, 2006. Осипов Е. Я жил, как и положено поэту. Избранное / сост.
A. Е. Осипов. М., 2003.
Подольская И. В. Языковые средства создания художественного образа (на материале поэтических текстов Евгения Харланова). Тамбов, 2004. Пушкин А. С. Полное собр. соч.: в 10 т. М.,1964. Т. 5. Руделев В. Г. Бессмертная муза Пушкина // В. Г Руделев.
Собр. соч.: в 6 т. Т. 3. Тамбов, 2000. Руделев В. Г Восхождение басни (Памяти поэта Евгения Осипова [1932-1973]) // В.Г. Руделев. Собр. соч.: в 6 т. Т. 3. Тамбов, 2000. Руделев В. Коллекция пространств. Стихотворения и фрагменты поэм. Тамбов, 2005. Руделев В. Г Магический смысл «Придорожного камня» (О книге стихов Евгения Харланова) // В. Г Руделев. Собр. соч.: в 6 т. Т. 3. Тамбов, 2000. Руделев В. Г «Не плач, дядя, Бог подаст!» (Ответ на критическую статью Г. Попова о книге стихов В. Руделева «Зима в Тамбове» // В. Г. Руделев. Собр. соч.: в 6 т. Т. 3. Тамбов, 2000. Руделев В. Об учителе и друге // В. Г Руделев. Собр. соч.:
в 6 т. Т. 3. Тамбов, 2000. Руделев В. Г О спорах вокруг Татьяны Лариной. // В. Г. Руделев. Собр. соч.: в 6 т. Т. 3. Тамбов, 2000. Руделев В. Г. Печальник. Стихотворения. Тамбов, 2007. Руделев В. Г. «Поражает, производя странное впечатление». (О рецензии А. С. Крюкова на сборник стихов
B. Руделева «Яблоко Ньютона» // В. Г. Руделев. Собр. соч.: в 6 т. Т. 3. Тамбов, 2000.
Руделев В. Г Право на книгу // В. Г Руделев. Собр. соч.:
в 6 т. Т. 3. Тамбов, 2000. Руделев В. Г. «Так плотность вселенской жизни необычайна» (Рецензия на книгу Евгения Харланова «Сильное взаимодействие!») [рукопись, Тамбов, 1978] // В.Г. Ру-делев. Собр. соч.: в 6 т. Т. 3. Тамбов, 2000. Трубецкой Н. С. Основы фонологии. М., 1960.
ФГБОУ ВПО «Тамбовский государственный университет имени Г. Р. Державина». Поступила в редакцию 09.04.2015 г.
* * *
UDC 82 NOTES AND DISCUSSIONS CONCERNING
S. A. ESENIN'S POEM "BLACK MAN" IN COMPARISON
WITH THE LITTLE TRAGEDY BY A. S. PUSHKIN "MOZART AND SALJERI"
V. G. Rudelev
The article shows germeneutic analysis of little tragedy by A. S. Pushkin "Mozart and Saljeri" (1826-1830) — it gives the estimation of main characters: V. A. Mozart and A. Saljeri with the checking of the truth by A. S. Pushkin that genius and evil man is the different points of view. There is also
an estimation of different concepts: love, friendship, jealousy, envy and according to this an author gives an proclamation of poeteme's semantic border Black man. Images of an Author (Pushkin) and his Character (Mozart) are shown in the unique one, in mirror reflections. Both poetic pieces (Pushkin and Esenin) are genious one, it has high moral idea. Poets from memory lists (E. Osipov, E. Markin, E. Kharlanov) are mental co-writers for an author of this article.
Evgenij Osipov (1932-1973) is a talanted actor and thinking director, great poet-fabler. He gave number of productive ideas, which is developing in this article: for example, combining of Pushkin and his characters: Tight Knight and especially Mozart. Gold of Tight Knight is a great Puskhin's vocabulary, sad destiny of genious Morazt is a destiny of Pushkin itself, who was killed on the duel, etc. Discovery "Genious and evil man are two different things" is Puskhin's proclamation, but it was predicted by Mozart. Evgenij Markin (1937-1979) — clean consciousness of Russian (Ryazan) poetry, brilliant master of Russian ironic verse, legacy of Esenin talent and noble follower, who believe in comparison of his lyric hero and creative analogies by Esenin and Pushkin. o
Evgenij Kharlanov (1943-1993) is a great poet-philosopher, who can found out in creative by Push- ju
kin panchroncial idea. , s
An author of the article should just to tie ideas of his friends by his own ideas and found out genious combining by Pushkin and Esenin, which is reflected in "Black Evil", which is not our opposite, but is also part of us.
KEY WORD S: A. S. Pushkin, S. A. Esenin, E. V. Osipov, E. F. Markin, E. I. Kharlanov; V. A. Mozart, m
A. Saljeri; Black man, concepts Love, Friendship, Jealousy, Envy, Genious, Evil. s
RUDELEV VLADIMIR G. <
(V
Doctor of Philology, Professor of Department of Russian language of Tambov State University named after G. R. Derzhavin ^
E-mail: ifg06@mail.ru g
o
Ol
ta
*
ro a
Ol
X ro
CO
Ol ^
Ol
ta
CL
CD
