CC BY
0Закон и право. 2024. № 6. С. 28-41. Law and legislation. 2024;(6):28-41.
Научная статья УДК 342
https://doi.org/10.24412/2073-3313-2024-6-28-41 EDN: https://elibrary.ru/WBTCNJ
NIION: 1997-0063-6/24-297 MOSURED: 77/27-001-2024-6-497
Закон и указ в структуре актов законодательства Российской империи XIX — начала XX века
Наталья Владимировна Сергеева
Государственный социально-гуманитарный университет,
Московская область, г. Коломна, Россия, darckov@yandex.ru
Аннотация. В статье рассматриваются теоретические вопросы становления принципа верховенства закона в Российской империи XIX — начала XX века в контексте соотношения закона с указами императорской власти.
Ключевые слова: источник права; форма права; предмет законодательного регулирования; правотворчество; правообразование; закон; верховенство закона; подзаконный нормативно-правовой акт.
Для цитирования: Сергеева Н.В. Закон и указ в структуре актов законодательства Российской империи XIX — начала XX века // Закон и право. 2024. № 6. С. 28—41. https://doi.org/10.24412/2073-3313-2024-6-28-41 ББЫ: https://elibrary.ru/WBTCNJ
Original article
The law and the decree in the structure of legislative acts the Russian Empire of the XIX — early XX century
Natalia V. Sergeeva
State University of Social Sciences and Humanities, Moscow region, Kolomna, Russia, darckov@yandex.ru
Abstract. The article examines the theoretical issues of the establishment of the rule of law in the Russian Empire of the XIX — early XX century, in the context of the relationship of the law with the decrees of the imperial government.
Keywords: source of law; form of law; subject of legislative regulation; lawmaking; legal education; law; rule of law; subordinate normative legal act.
For citation: Sergeeva N.V. The law and the decree in the structure of legislative acts the Russian Empire of the XIX — early XX century // Law and legislation. 2024;(6):28—41. (In Russ.). https://doi.org/10.24412/2073-3313-2024-6-28-41 EDN: https://elibrary.ru/WBTCNJ
Говоря о соотношении закона и указа в истории Российской империи, следует отметить, что фактическое отсутствие формальных и номинальных различий в законодательных актах позволяет отождествить такие их характеристики, как наименование и форма. Определенному наименованию законодательного акта соответствовали те или иные формальные признаки, которые, однако, не могли выступать пози-
© Сергеева Н.В. М., 2024.
ционирующими данный законодательный акт в качестве специфического, наделенного особенными правовыми или иными свойствами (формально-структурная композиция; место в иерархической системе актов; социальная или иная значимость регулируемых др.). Законом был всякий акт, который в возможно обобщенном виде устанавливал некоторые правила на будущее время, и — обязательно — исходил от верховной власти: принимался монархом, издавался органами и лицами, уполномоченными на его издание монархом, санкционированные монархом в
ЗАКОН И ПРАВО • 06-2024
иной форме, например, изданные по устному распоряжению царя.
С начала XVIII в. законы начинают поддаваться некоторому классифицированию, определяются некоторые признаки, которые позволяют в содержании законов вычленять общеправовую суть.
В начале XVIII в. главным и, по существу, единственным видовым образцом нормативно-правового (он же — законодательный) акта был царский, а позднее — императорский указ. Все повеления царя, которые исходили от его имени, назывались высочайшими указами. Указы издавались по совершенно разнообразным предметам. Независимо от дестинатора норм конкретного указа давался он, как правило, на имя какого -либо учреждения или должностного лица.
Высочайшие указы были двух видов: именные (или подписные) и объявляемые (иначе — словесные или словесно объявляемые). Первые, как следует из определения, подписывались царем; вторые — от его имени объявлялись. Именной указ кроме того, что подписывался собственноручно императором, имел дополнительный формальный признак: он давался по определенному кругу вопросов либо Правительствующему сенату, либо на имя министра или другого должностного лица высшего государственного управления, на которых возлагалась персональная ответственность за выполнение предписаний указа. Высочайшие указы при этом не различались по юридической силе. Однако из первоначальной амбивалентности высочайшего указа в последующем вырастает проблема соотнесения законодательного и подзаконного регулирования; но в качестве таковой она проявляется лишь в XIX столетии.
Право объявлять указы от имени монарха в начале царствования Александра I получили вице-канцлер и вице-президенты военной и ад-миралтейств-коллегий1, управляющие Комиссариатской, Провиантской, Инженерной и Артиллерийской экспедициями2 — по вопросам, связанным с осуществлением полномочий по отправляемой ими должности, а также не ограниченное определенным кругом вопросов —
1 См.: Именной указ, данный Сенату 27 июля 1801 г., «О принятии объявляемых указов» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXVI. 1800 —1801. № 19954.
2 См.: Именной указ, данный Военной коллегии 28 августа 1805 г., «О принятии словесных именных указов» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXVIII. 1804 — 1805. № 21884.
А. А. Аракчеев, военный министр, пользовавшийся личным доверием императора3.
Обращение к объявляемым указам при Александре I находим не единожды. Например, в указе «О правах и обязанностях Сената» говорилось о праве сенаторов «объявлять именные указы по роду дел, изображенных в указе 1762 г.»4, а в указе 19 мая 1806 г. (состоявшемся по частному делу, в процессе которого было обнаружено неправильное толкование норм об объявляемых указах) — о необходимости соблюдения ранее изданных узаконений о порядке исполнения объявляемых указов5. На предпочтительном применении именных указов настаивал Непременный совет; применение объявляемых указов при наличии подписанного императором, по мнению Совета, следует считать не ошибкой толкования, а действием противозаконным6.
С подготовкой преобразований в высшем государственном управлении в 1808 — 1809 гг. вопрос о юридической силе объявляемых указов первоначально затронут не был, поэтому нормативное обращение к нему находим лишь в решениях верховной власти, состоявшихся по частным вопросам.
Так, в высочайше утвержденном 25 апреля 1811 г. мнении Государственного совета, в целом затрагивающем исключительно специальный вопрос, об объявляемых указах говорится: «Общие узаконения, изображенные в указах 3 июля 1762 г. и 19 мая 1806 г., объявленных в словесных указах, министерствам исполнять с точностью, и в отмену изданных за подписанием его императорского величества постановлений отнюдь не объявлять словесных указов»7.
Однако позднее при подготовке текстов Образования Государственного совета и Учреждения министерств возникла необходимость в ин-
3 См.: Именной указ, данный Военной коллегии 14 декабря 1807 г., «О признании высочайших повелений, объявляемых» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXIX. 1806 — 1807. № 22715.
4 См.: Статья 10 Именного указа, данного Сенату 8 сентября 1802 г., «О правах и обязанностях Сената» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXVII. 1802 — 1803. № 20405.
5 Именной указ, данный Сенату 19 мая 1806 г., «О точном исполнении общих узаконений о объявляемых словесных указах» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXIX. 1806 — 1807. № 22134.
6 См.: Щеглов В.Г. Государственный совет в России. Т. 2. Ярославль, 1895. С. 249—250.
7 Статья 6 Мнения Государственного совета 25 апреля 1811 г. «О приостановлении отливки орудий для флотов» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXXI. 1810 — 1811. № 24608.
ЬДМ & ЬБ^БЬДТЮМ • 06-2024
вентаризации и систематизации норм, связанных с пересмотром порядка правотворчества по вопросам общегосударственной значимости.
В частности, в Образовании Государственного совета круг лиц, правомочных объявлять словесные указы, был дополнен включением председателя Государственного совета (для указов, объявляемых от имени императора Государственному совету) и председателей департаментов Государственного совета (для объявляемых департаментам Государственного совета). О таких указах император сообщал председателям Государственного совета или его департаментов через Государственного секретаря, представлявшего соответствующие предложения письменно8. Несмотря на то что право объявления указов было дано председателям Государственного совета и его департаментов, посредником между императором и Государственным советом, а фактически главным действующим лицом выступал Государственный секретарь.
В тогда же подготовленном Учреждении министерств об объявляемых указах упоминается в разных значениях: о высочайших повелениях как одной из форм актов управления упоминается наряду с указами (§ 71, 80, 85); об объявляемых министрами высочайших указах (§ 150); об именных высочайших повелениях, объявляемых министрами (§ 258)9. В соотношении всех этих актов, исходя из упомянутых норм, какие-либо различия определить трудно; указания об отмене объявляемых указов также не находим. А в акте 25 апреля 1811 г. прямо предписывается министерствам соблюдать требования об объявляемых указах10.
Таким образом, акты об учреждении Государственного совета и министерств, несмотря на кропотливый поиск формы оптимального взаимодействия при функциональном разделении вопросов ведения, не позволяют говорить о способе разделения полномочий по участию в правотворчестве как об удачной попытке закрепления прерогатив Государственного совета и Комитета министров в правотворчестве. Кроме того, новые акты, которые не отменяли практи-
8 См.: § 66 Образования Государственного совета 1 января 1810 г. // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXXI. 1810 — 1811. № 24064.
9 См.: Общее Учреждение министерств 25 июня 1811 г. // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXXI. 1810 — 1811. № 24686.
10 См.: Мнение Государственного совета 25 апреля 1811 г.
«О приостановлении отливки орудий для флота» //
ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXXI. 1810 — 1811. № 24608.
ку издания объявляемых указов, и акты прежние, регламентировавшие порядок объявления указов, не имели единой терминологии, поэтому однозначное толкование соответствующих норм представляется не всегда возможным.
Вопрос об объявляемых указах высвечивает две проблемные стороны существовавшего порядка правотворчества: об устной санкции законов и об отграничении законов от административных распоряжений. Собственно, обнаружившейся тенденцией признания значения закона за именными указами, а административного акта — за словесными и исчерпываются выявленные юридические границы закона и указа. Собственноручно подписанное или переданное через уполномоченное лицо выражение воли монарха в этот период единственно может служить формальным признаком законодательного акта в отличие от административного.
Следующая веха в нормативном закреплении разделения указов на подписные и объявляемые, а по сути — нормативных правовых актов государства на законы и акты высшего государственной администрации связана с реализацией кодификационных замыслов при создании Полного собрания законов и Свода законов Российской империи.
При подготовке Свода законов, в частности, проектировалась норма о том, что решения по всем делам, «которые не могут быть разрешены силою законов и уставов, или которые по самым сим уставам требуют непосредственного высочайшего разрешения»11, должны приниматься императором. Однако ее утверждение было сочтено преждевременным, так как соответствующие социальные условия подготовлены не были.
Другой пример — из того же времени, но обнаруживающий противоположные намерения.
В проекте одной из последних редакций Основных государственных законов, подготовленном для включения в Свод законов, содержалась глава седьмая «Об актах, посредством коих действует верховное управление». К числу таких актов, в частности, были отнесены: манифесты, высочайшие указы и приказы, рескрипты, грамоты, утвержденные царем доклады, мнения Государственного совета, ратификация трактатов и конвенций12. То есть, для актов, определяющих государственно-властную волю и реали-
11 Цит. по: Макаров А.Н. К истории кодификации Основных законов // ЖМЮ. 1912. № 10. Декабрь. С. 271.
12 Статья 202 11-й редакции Основных государственных законов. (См.: Макаров А.Н. Указ. соч. С. 275).
ЗАКОН И ПРАВО • 06-2024
зующих суверенную власть в государстве, не предполагалось различий в установлении их правового источника: все ранее предпринимавшиеся главным образом на практике попытки соблюдения некоторого правового порядка могли быть перечеркнуты одной этой нормой, которая, кстати, даже не была снабжена ссылками, как в других похожих случаях, на «историческое законодательство».
Кодификатор Сперанский, автор этого проекта, не видевший различий между законом и указом, хотя много рассуждавший «об образе действия части законодательной и части исполнительной», тогда не был поддержан. Его нежелание подчиниться «скромной роли собирателя действующего права» и выход иногда слишком далеко за рамки поставленной перед кодификационным учреждением цели, к счастью, достаточно часто своевременно пресекались, хотя при всем при том, думается, есть немалая справедливость в словах исследователей, отмечавших, что «истинным творцом многих юридических наших норм» являлся Сперанский13.
В Свод законов Российской империи 1832 г. была включена норма о соотношении закона и объявляемого указа. В Своде законов (статья 54) указывалось, что новый закон и дополнение закона постановляются не иначе, как за собственноручным подписанием, а словесными высочайшими повелениями (статья 55), объявляемыми уполномоченными местами и лицами, законы изъясняются, устанавливается способ их исполнения, либо истолковывается их смысл — устанавливается «истинный его разум».
Там же, в примечании 1 к статье 55, приводился перечень уполномоченных на объявление указов лиц. Это председательствующий в Общем собрании Государственного совета и председатели департаментов Государственного совета, министры и главноуправляющие, вице-канцлер, начальник Главного морского штаба, сенаторы, члены и Обер-прокурор Святейшего синода, Государственный секретарь, дежурные генерал-адъютанты и «все лица, кои особо будут на то уполномочены императорским величеством».
Кроме того, в виде примечания к статье 66 Основных государственных законов планировалась норма, которая правом объявлять указы наделяла бы председателя Государственного совета, а также министров-членов Кабинета министров по вопросам, отнесенным к ведению, со-
13 См.: ФилипповА.Н. Сперанский как кодификатор русского права // Русская мысль. 1892. № 10. С. 216.
ответственно, Государственного совета или министров. Хотя такое включение в текст издан -ных Основных законов сделано не было, во всяком случае, определение признаков законодательных актов и выделение их в системе источников позитивного права с попыткой установления критериев такого выделения справедливо считают важным свойством Основных государственных законов14.
Статья 66 Основных государственных законов издания 1832 г. содержала указание: «Никакой закон, за собственноручным высочайшим подписанием изданный, не может быть отменен указом объявляемым». (Эта норма в целом соответствовала правилу, установленному еще указом Екатерины I от 5 августа 1726 г.). За этой нормой иногда виделась трактовка и формальных характеристик закона: издание этого акта могло осуществляться как за собственноручным подписанием монарха, так и без такового. Подобную трактовку в целом исследователи не под-держивали15, однако привлечение архивных данных позволяет давать толкование этой норме в том смысле, что закон может быть издан в ином порядке, кроме как подписание монархом.
Включению данной нормы в Свод законов предшествовало обсуждение ее формулировки. В первоначально обсуждавшемся проекте данная статья предполагалась в таком виде: «Высочайший указ, объявляемый в предмете, по которому есть закон или учреждение за собственноручным подписанием императорского величества изданное, не может отменить силы сего закона или учреждения»16. Норма в этом виде более четко, по сравнению с включенной в официальный текст Основных государственных законов, предлагала терминологическую определенность в названиях закон и указ, устанавливала иерархическое соотношение между объявляемым указом и указом, подписанным монархом. Эта норма, кроме того, давала основание для более строгой формальной дифференциации закона и указа. Однако в официальный текст Свода законов данная норма не была включена после дебатировавшегося во II Отделении вопроса о форме закона.
14 См.: Владимирова Г.Е. Основные государственные законы Российской империи 1832 — 1892 гг. в определении основ государственного строя в России: Авто-реф. ... канд. юрид. наук. Владимир, 2009. С. 19.
15 См.: Григорьев В.А. Объявляемый указ // ЖМЮ. 1914. № 7. Сентябрь. С. 110—143.
16 Там же. С. 111—112.
ЬДМ & ЬЕ^БЬДТЮМ • 06-2024
Кроме того, в статье 66 Основных государственных законов, включенной в Свод законов 1832 г., подтверждалось и правило о том, что объявляемым указом не могут разрешаться дела о лишении жизни, чести и имущества, об установлении и отмене налогов, о возведении в дворянство, о производстве в чины первых шести классов и из IX в VIII класс. Эти нормы, хотя в целом не противоречили ранее изданным по этому вопросу, тем не менее, отчасти являлись новыми. Новшества эти, кроме того, не вполне согласовывались с нормами других актов, в частности Образования Государственного совета 1810 г. и Учреждения Государственного совета, включенного в Свод законов 1832 г. как новый акт.
Так, в Учреждении Государственного совета довольно отчетливо разграничиваются дела, решение по одним из которых осуществляется актами, требующими письменной санкции императора, а по другим — ограничиваются устной ее формой.
Согласно статье 94 Учреждения Государственного совета (1842) к делам, по которым было необходимо письменное утверждение императора, относились:
1) всякий новый закон, устав или учреждение (за исключением поясняющих или дополняющих существующие узаконения);
2) установление и отмена налогов, а также отмена взыскания недоимок и казенных взысканий, если на них не распространяются общие правила об их отмене Правительствующим сенатом или Министерством финансов;
3) возведение в дворянское достоинство или лишение дворянства, а также чинов за преступления. Все иные дела, согласно статье 95 Учреждения Государственного совета, рассмотренные в Общем собрании либо департаментах Совета, докладывались императору и его решения объявлялись председателем Государственного совета как указы.
Кроме того, в статье 88 Учреждения Государственного совета указывалось, что решения Совета могут санкционироваться подписными указами либо указами объявляемыми. Подписные указы, на основании статей 89 и 90, издавались при обнаружившемся разногласии в Совете или по особой резолюции императора по делам, требующим собственноручного подписания. Об указах объявляемых, на основании статей 91— 93, сообщал председатель Государственного совета. Специально отметим, что возникновение этих норм в тексте Свода законов, который со-
здавался как кодификационное издание действующего законодательства, базировалось на неопубликованных актах — указе 6 мая 1831 г. Комитету министров и утвержденной императором 12 июня 1827 г. записке председателя Государственного совета.
Попытку обозначить не только отличия, но и сходство между объявляемым и словесным указами предпринимал Н.М. Коркунов. Из черт, характеризующих их сходство, он называл, например, то, что источники официальных законодательных текстов, включая Свод законов Российской империи, не содержат определений объявляемого указа. Различает их, по мнению Коркунова, во-первых, то, что право объявлять указы является полномочием лица, а не учреждения, а, во-вторых, то, что наименование «объявляемый указ» не применяется к мнениям Государственного совета, несмотря на существование такой формы его утверждения, как устная, объявляемая от имени императора председателем Государственного совета.
В доказательство последнего положения Коркунов приводит практику опубликования мнений Государственного совета в СУ, где мнения помещались не под рубрикой «объявляемые указы», а в одном отделе с собственноручно подписанными актами, что, по мнению автора, позволяет эту разновидность санкционируемых устно актов приравнивать к собственноручно подписанным17.
На это замечание А.С. Алексеев возражал тем, что в СУ рубрики «объявляемые указы» не
было18.
Н.М. Коркунов видел особенность и в том, что содержание объявляемых указов могло доводиться как через третьих лиц, так и лично озвучиваться монархом19. Такое утверждение вызывало возражения современников по тому основанию, что в Своде законов используются как взаимозаменяемые наименования либо объявляемых, либо словесных указов20, но поддержать Н.М. Коркунова позволяет общая непоследовательность законодательной регламентации вопроса об объявляемых указах, а также отсутствие должного единообразия в практике.
17 См.: Коркунов Н.М. Указ и закон. СПб., 1894. С. 329—330.
18 См.: Алексеев А. С. Спорный вопрос русского государственного права // ЖМЮ. 1904. № 9. Ноябрь. С. 39.
19 См.: Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1903. С. 18.
20 См.: Алексеев А.С. Указ. соч. С. 37; Григорьев В.А. Указ.
соч. Там же. С. 110.
ЗАКОН И ПРАВО • 06-2024
При новых изданиях Свода законов претерпевали изменение из норм Основных государственных законов, главным образом, те, которые касались соотношения именных и объявляемых указов, причем не всегда эти нововведения могут быть истолкованы однозначно и бесспорно. Например, в статье 54 Основных законов Свода законов издания 1832 г. говорилось о новых законах и дополнениях к ним, которые требовали собственноручного подписания. Но в Своде законов издания 1857 г. норма о дополнениях законов была исключена из статьи 54 и перенесена в статью 55. Тем самым порождались основания истолковывать эту норму как возможность дополнения закона не только актом, собственноручно подписанным монархом, но и объявляемым указом.
Еще одна деталь обнаруживается при анализе собраний, публикующих официальные тексты законодательных актов. Указы могли иметь вид именного, если указ непосредственно содержал текст узаконения и снабжался санкцией. Но именной указ мог служить и формой утверждения какого-либо иного акта, например, мнения Государственного совета. В таких случаях соответствующий акт издавался «при именном указе». Такая «двухслойность» допускалась некоторыми нормами Основных законов и Учреждения Государственного совета (например, статьей 53 Основных законов и статьями 115, 116 Учреждения Государственного совета, помещенных в Своде законов 1842 г.), свидетельствовавших о том, что законы издаются в виде манифестов, указов, учреждения и т.п. Эта норма формально позволяла считать указы внешней формой, вводящей в действие законодательные акты.
В 40-е годы продолжилось выяснение областей законодательного и указного ведения и исключение из сферы законодательного и указного регулирования распорядительно-управленческих вопросов. Например, в 1846 г. назначение на должности первых шести классов и чинопроизводство стало осуществляться не указами, а приказами21. Подобное сокращение вопросов, разрешаемых в объявляемом указе, было не простым пересмотром предмета закона. Со-
21 См., напр.: Предварительные правила народного просвещения, утвержденные при именном указе, данном Сенату 24 января 1803 г. // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXVII. 1802 — 1803. № 20597; Утвержденное 5 сентября 1846 г. «Образование Инспекторского департамента гражданского ведомства» // ПСЗРИ. Собр. 2. Т. XXI. 1846. Отд. 2. № 20401.
ответствующая статья была сформулирована таким образом, что отграничивала вопросы чинопроизводства от законодательных: «отныне производство в чины... будут утверждаемы вместо указов объявляемых и подписных высочайшими приказами»22. Кроме того, в ней ничего не говорилось относительно формулы, сопровождающей утверждение приказов. Было сказано лишь, что они представляются монарху, а после его утверждения контрассигнуются статс-секретарем; при этом форма утверждения не предусматривалась23. Из области законодательства, таким образом, был исключен значительный блок актов незаконодательного характера24. Соответствующая норма была включена в Свод законов при его издании в 1857 г.
При новом издании Свода законов в 1857 г. в Основных государственных законах был дополнен перечень лиц, уполномоченных объявлять указы. Таким правом наделялись государственный канцлер, канцлер орденов и начальники штабов.
В Своде законов издания 1857 г. появляется заметная деталь: оговорка относительно формальной процедуры объявления воли императора. Для того чтобы признать объявление императорского указа каким-либо установленным, нормативно определенным лицом аутентичным воле императора было необходимо, чтобы данное лицо находилось при особе императора — имело личный допуск к императору; в других случаях лицо, объявляющее указ, должно было представить документы, свидетельствующие об обстоятельствах и содержании сообщенного ему императорского повеления для его опубликования в качестве объявляемого указа25.
Вопрос о возможных сомнениях относительно аутентичности объявленного указа монарха возникал в 1828 г. при рассмотрении оснований и порядка деятельности Временной верховной комиссии, образуемой на случай отъезда монарха из столицы. Тогда обратили внимание на могущее возникнуть недоверие к некоторым указам, объявляемым от имени монарха, которые могут показаться «странными» по своей «неве-
22 См.: § 2 Образования Инспекторского департамента гражданского ведомства // ПСЗРИ. Собр. 2. Т. XXI. 1846. Отд. 2. № 20401.
23 См.: § 6 Образования Инспекторского департамента гражданского ведомства // ПСЗРИ. Собр. 2. Т. XXI. 1846. Отд. 2. № 20401.
24 См.: Григорьев В.А. Указ. соч. Там же. С. 127.
25 Примечание 1 к статье 55 Основных государственных
законов.
ЬДМ & ЬЕ^БЬДТЮМ • 06-2024
роятной скорости» их издания. Это замечание было доведено до сведения императора, который высказал сомнение по поводу его обоснованности; законодательной нормой это соображение стало спустя много лет — 20 апреля 1856 г., а с изданием Свода законов 1857 г. было включено в его текст.
Задача отграничения законов от административных распоряжений, как и выделение сущностных признаков закона в условиях абсолютистской монархической государственности, как показал опыт, оказалась принципиально неразрешимой. При том, что правовая регламентация законодательной (или «указной») власти императора и уполномоченных им органов и лиц была довольно массивной и пересматривалась с периодичностью, которая очевидно демонстрирует пересмотр законодательных приоритетов отдельных правлений, необходимой непротиворечивости в нормативной конструкции правового обеспечения института законодательного решения она не создавала.
В.В. Ивановский, например, иерархическую связь между разными формами императорских указов в зависимости от способа их санкционирования — подписания или объявления — выстраивал в линейку «закон — словесное повеление — административное распоряжение», к последним относя лишь ту категорию правительственных актов, которая издавалась по вопросам, имеющим общеправовое значение. То есть, отграничение административного распоряжения от закона Ивановский проводил по содержательному признаку, заявляя таким образом о новом подходе к прерогативам монарха, отделяя правотворческую деятельность от правоприме-нительной26.
Некоторое дополнение, а по существу — противоречивость в части определения видов актов, вносят Учреждение министерств и Уложение о наказаниях уголовных и исправительных.
В пункте 1 статьи 108 Учреждения министерств говорится об «объявлении высочайших указов», в статье 189 Учреждения министерств — о двух формах предписаний министра, в том числе о тех, которыми «объявляются именные высочайшие повеления», а в статье 879 — о том, что «все именные указы и словесные повеления... императора объявляются установлениям министерства (Императорского двора. — Прим. Н.С.)
26 См.: Ивановский В.В. Русское государственное право. Т. 1. Ч. I. М., 1896. С. 119—121.
только министром императорского двора»27. В Уложении о наказаниях, в статье 329, содержится норма: «За неприведение в исполнение именных или объявляемых в установленном на сие порядке высочайших указов и повелений»28.
Дореформенное законодательство использовало для обозначения объявляемых указов и собственно наименование «объявляемый указ», и «объявляемое высочайшее повеление», и «словесное высочайшее повеление», при этом не устанавливая их формальных отличий. Вообще по количеству употреблений в официальных актах термины «объявляемый» или «словесный» указ уступают «объявляемым высочайшим повелениям». Практика свидетельствует о тождестве формальных характеристик актов, издаваемых под этими наименованиями.
В 1901 г. из области законодательной регламентации были исключены дела о возведении (лишении) в дворянское достоинство; этот вопрос перестал считаться законодательным, был изъят из ведения Государственного совета29. Тогда же был изменен порядок утверждения решения Государственного совета, принятого меньшинством, или вынесения резолюции, если она последовала по результатам рассмотрения решения Государственного совета, не поддержанного императором. Если ранее мнение меньшинства или особая резолюция издавались как словесное высочайшее повеление, то с 1901 г. такое решение принимало форму подписного (именного) указа30.
Таким образом, к началу XX в. словесная санкция закона осталась в силе лишь применительно к мнениям Государственного совета, вынесенным большинством его членов, однако значимость его юридического смысла продолжает сохраняться.
Словесный указ — это не просто объявление воли императора, это распоряжение, которое император делал для высшего государственного учреждения с тем, чтобы передать его для исполнения. Не случайно распоряжения эти делались в
27 См.: Учреждение министерств // Свод законов Российской империи. Т. 1. Ч. II. СПб., 1892.
28 См.: Уложение о наказаниях уголовных и исправительных (по продолжению 1885 г.) // Свод законов Российской империи. Т. XV. СПб., 1885.
29 См.: Статья 31 Учреждения Государственного совета // Свод законов Российской империи. Т. 1. Ч. II. СПб., 1901.
30 См.: Статья 129 Учреждения Государственного совета // Свод законов Российской империи. Т. 1. Ч. II. СПб., 1901.
ЗАКОН И ПРАВО • 06-2024
подавляющем большинстве случаев Правительствующему сенату, который, порой фактически утрачивая управленческое значение, юридически продолжал оставаться высшим учреждением, осуществляющим исполнительно-распорядительные функции в системе императорской власти. Можно заметить, что на практике вопрос об объявлении указа довольно часто оказывался вопросом не права, а факта или политики.
Историю объявляемых указов можно разделить на три более или менее обособленных периода: зарождение как правового института и становление преимущественно на практике, начиная со времени Петра I и до Петра III, законодательное оформление Петром III и его последователями до 1906 г., и период 1906 — 1917 гг. — время практического и правового преодоления общей законотворческой методики и практики, существовавшей в самодержавно монархическую эпоху.
В первый период общей тенденцией в практике объявляемых указов была попытка ее устранения: словесная форма законодательных указаний считалась неприемлемой уже в Генеральном регламенте. Эта полупатриархальная «привычка» «управлять государством на словах» и относиться к управлению государством как к ведению домашнего хозяйства не соответствовала идеалу российского императора. Однако ее допущение по «малозначительным» делам все же было сделано еще Петром I в качестве необходимого шага, примиряющего масштабные госу-дарствореформирующие проекты и российскую действительность31.
Во времена Верховного тайного совета объявляемый указ становился законом. Но при этом полномочия Верховного тайного совета по изданию таких указов не были исключительными: указы объявлялись и другими лицами, не входившими в состав Совета, формальное ограничение «маловажными» вопросами не очень ограничивало общую практику, несмотря на активное противодействие членов Совета.
Официально отменившая словесные указы императрица Елизавета Петровна так и не сумела прекратить практику их издания: распоряжения приближенных императрицы не всегда доводились до ее сведения. Но и в этот период предпринимались непоследовательные меры по
31 См.: Указ Верховному тайному совету 4 августа 1726 г. (приложение I. «Е.И.В. самодержице всероссийской все-
подданнейшее доношение из Сената» // Сборник РИО. Т. 56. СПб., 1887. С. 14, 15.
определению предметов объявляемых указов, определению или ограничению круга лиц, полномочных их объявлять и т.п.
Лица, имеющие право объявлять указы, их содержание, а также запрет на ограничение ими действия собственноручно подписанных императором указов были определены Петром III: все последующие нововведения в целом носили характер корректировки указа от 22 января 1762 г. Однако законодательство и фактическое положение с объявляемыми указами не всегда сосуществовали без противоречий. Ограничения по объявлению указов имели целью обеспечить большую достоверность при передаче распоряжений монарха. Кроме того, определение перечня посредников между императором и исполнительным учреждением с целью облечения этим полномочием надежных доверенных лиц ограничивало потенциальные возможности для злоупотреблений по наиболее государственно значимым вопросам. В отношении других лиц было установлено, что объявленные другими лицами указы не могли быть «в действие произведены». Хотя это правило было специально установлено, практического значения оно не приобрело: все акты для опубликования передавались в Сенат, а за Сенатом сохранялось право устанавливать их достоверность и законность (соответствие действовавшему законодательству по содержанию и форме издания).
Учрежденный в 1810 г. специально для «законодательных дел» Государственный совет с развитием деятельности намечает разграничение государственных дел на те, которые разрешались в «порядке законодательном», и «иные». Неизбежно возникающий вопрос о порядке испро-шения и исполнения устных распоряжений монарха не мог оставаться нерешенным. Но на практике он разрешался ad hoc, фактически оставаясь не упорядоченным законодательно.
Министры, в ведение которых с учреждением министерств и Комитета министров к 1811 г. переходили вопросы государственного управления, осуществляя руководство в исполнительной сфере государственного властвования, действовали по непосредственному распоряжению монарха, имели возможность непосредственно согласовывать решения и получать соответствующую санкцию: необходимость в посредниках, передававших волю монарха высшему государственному учреждению — Сенату, отпала, а с ней и потребность объявлять указы Сенату и для исполнения.
LAW & LEGISLATION • 06-2024
По сути, объявление распоряжений становилось способом оперативного решения вопросов управленческого характера. Поэтому фактически «объявление повелений» после учреждения Государственного совета для рассмотрения «дел законодательных» и министерств для управления государственными делами принимало форму распоряжения Сенату об опубликовании акта.
Но объявление указов с этого времени стало распространяться в другом виде. Доклады министров, адресуемые на высочайшее имя, нуждались в санкции монарха; устный доклад министра по представленному в письменной форме тексту получал также устное утверждение монарха. Поэтому письменное подтверждение утверждения акта приобретало форму надписи министра: «высочайшее соизволение последовало (дата, место). Министр (подпись)».
Скрепление акта подписью министра — «скрепа», по терминологии того времени, или «контрассигнование», введенное в 1906 г., служило свидетельством утверждения монархом, а также принятия министром к исполнению и несении им ответственности за возможные отрицательные последствия, которые могли возникнуть в связи с исполнением норм, предусмотренных данным докладом. В законодательстве «объявляемый указ» постепенно вытесняется «объявленным повелением», контроль за изданием которого со стороны Сената становится существенно затрудненным, поскольку о таких повелениях Сенату чаще всего не объявлялось.
Выступал против распространения практики объявляемых указов, за ее максимальное ограничение Н.М. Коркунов, ссылаясь на Учреждение министерств. Действительно, в практике российского правотворчества был случай, когда в 1811 г. в Учреждении министерств был установлен круг вопросов, объявление указа по которым министрами признавалось ничтожным32. Однако ограничение для объявления указа, установленное в отношении министров, нельзя считать, вопреки мнению Коркунова, способом устранения этой формы акта изъявления воли монарха; это попытка упорядочения общей практики определением наиболее целесообразного круга лиц, полномочных подобную волю формализовать в виде законодательного акта.
Довольно существенная модернизация в решении вопроса о месте императорских указов
32 См.: §§ 234, 236 Общего Учреждения министерств 25 июня 1811 г. // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXXI. 1810 — 1811. № 24686.
предполагалась в 1906 г. В проекте Основных законов статья 10 имела вид вполне революционной нормы: «Государь император утверждает законы и издает указы, необходимые для приведения законов в исполнение». Однако такое ограничение, налагаемое на императора в законодательстве, для 1906 г. было явно преждевременным, поэтому в тексте Основных законов эта норма сохранена не была33.
После проведения государственных преобразований в Основных государственных законах
23 апреля 1906 г. термин «объявляемый указ» не встречается. Указания на «высочайшее повеление» или «указ» в тексте Основных законов служат преимущественно для обозначения административного распоряжения; их формальные отличия, исходя из текста Основных законов, обнаружить не удается.
В Учреждении Государственного совета
24 апреля 1906 г. сохранено упоминание об объявлении воли императора уполномоченным лицом, в частности, говорится о повелениях, объявляемых Государственным секретарем в связи с обнародованием новых изданий томов или частей Свода законов (статья 123), и о повелениях, объявляемых председателем Государственного совета о продолжительности каникулярного времени в департаментах Государственного совета (статья 71).
Сохранение упоминания об объявляемых повелениях после 1906 г. позволяет утверждать, что императорский словесный указ как форма законодательного акта продолжал существовать и после введения национального представительства. Дело в том, что после реформы 1906 г. наметилось разделение на «именные указы» и «объявляемые повеления». Несмотря на то что de jure эти акты имели одинаковое значение и отличились от «законов», издание которых было связано с прохождением их в Государственной думе и Государственном совете и утверждением императором, фактически повеление было актом административным, тогда как именным указом продолжали разрешаться вопросы законодательства.
Указами после 1906 г. формально назывались повеления монарха, устанавливающие общепра-
33 РГИА. Ф. 1276. Оп. 2. Ед. хр. 7. Основные государственные законы. (Сравнительное изложение проекта, внесенного по Высочайшему повелению на рассмотрение Совета министров, и проекта, измененного по замечаниям Совета). Б.м., [1906]. С. 4 — 5.
ЗАКОН И ПРАВО • 06-2024
вовую нормативную регламентацию. В их числе выделяются:
а) чрезвычайные,
б) исключительные,
в) исполнительные,
г) распорядительные (или самостоятельные).
Относительно чрезвычайных и исключительных установилось однозначное их понимание как указов с силой закона, издаваемых монархом в случаях и порядке, установленном в статьях 87 и 15 Основных законов.
Право издания исполнительных указов содержала статья 11 Основных законов, дозволявшая монарху издавать в соответствии с законами в порядке верховного управления указы, необходимые «для исполнения законов». Эта статья была конкретизирована во множестве других законов, указывающих на полномочие монарха или подчиненных органов управления по изданию актов, обеспечивающих приведение в действие изданного закона. В этих случаях монарх или орган администрации действовали как представители правительственной власти. Издавая такие указы — указы inter legem — ни монарх, ни соответствующий орган подчиненного управления не предоставляют прав и не возлагают обязанностей. Такое право вытекает из функции администрации как исполнительного органа.
Иное — распорядительные указы монарха — указы praeter legem. Они издаются в дополнение либо в восполнение законов, и в материальном смысле не имеют отличий от законов. Цель их издания — установить норму правового регулирования там, где еще не распространено действие закона. Поиск теоретического решения сопровождал вопрос о том, на каком правовом основании базируется это право монарха: принадлежность этого права является имманентной прерогативой власти главы государства или его возникновение должен сопровождать акт делегирования монарху законодательных полномочий. Основные законы указания на такое право монарха не содержали, как не содержали и упоминания о делегированном законодательстве.
Современная пореформенной российской практика зарубежных государств признавала за монархом право на издание распорядительных указов. Оценка российской правовой действительности наталкивала исследователей на однозначное признание за правительственной властью права на издание распорядительных указов как обязательное условие обеспечение государственного управления.
«Не подлежит ни малейшему сомнению, — утверждал В.М. Гессен, — что в настоящих условиях право издания распорядительных указов должно быть осуществляемо правительственной властью»34. В таком утверждении не виделось противоречия с Основными законами. При необходимости общее делегирование законодательных полномочий предлагалось выводить из статьи 10 Основных законов, указывавшей, что «власть управления во всем ее объеме» и на всей территории Российского государства принадлежала монарху.
Основные законы 1906 г. провозгласили господство закона над другими источниками права, установили отчасти начало подзаконности управления35. Юридическая сила актов, независимо от порядка, которым они были изданы, — будь то закон, прошедший через Думу и Государственный совет, или акты, издаваемые в чрезвычайном порядке по статье 87 Основных законов или в порядке верховного управления, — одинакова. Равно одинаковой была и их обязательность для российских подданных. Так было определено Основными законами.
Имевшие правообразующее значение высочайшие указы и повеления, однако, порождали коллизию с законами. Это чрезвычайные указы, изданные по статье 87 Основных законов, «заменяющие законодательствование»36.
Статьей 87 Основных законов устанавливалось: «Во время прекращения занятий Государственной думы, если чрезвычайные обстоятельства вызовут необходимость в такой мере, которая требует обсуждения в порядке законодательном, Совет министров представляет о ней государю императору непосредственно. Мера эта не может, однако, вносить изменений ни в Основные Государственные законы, ни в Учреждения Государственного совета или Государственной думы, ни в постановления о выборах в Совет или Думу. Действие такой меры прекращается, если подлежащим министром или главноуправляющим отдельной частью не будет внесен в Государственную думу в течение первых двух месяцев после возобновления занятий Думы соответствующий принятой мере законопроект, или его не примут Государственная дума или Государственный совет».
34 Гессен В.М. Русское государственное право. СПб., 1913. С. 173.
35 См.: Статья 84 Основных государственных законов // Свод законов Российской империи. Т. 1.4. I. СПб., 1906.
36 См.: Нольде Б.Э. Очерки русского государственного права. СПб., 1911. С. 52.
LAW & LEGISLATION • 06-2024
То есть, статья 87 фактически «говорила» о представлениях Совета министров, также нуждающихся в утверждении царя. На практике издававшиеся в порядке применения этой статьи акты оформлялись или как высочайше утвержденные положения Совета министров, или как высочайшие указы Правительствующему сенату.
Соотношение актов верховного управления и законов, изданных с участием Государственной думы и Совета, было предметом многих исследований. Авторы одних считали, что высочайший указ являлся подзаконным актом, не могущим отменять законы и давать им аутентическое толкование37, другие отстаивали противоположные взгляды38.
Один из основных доводов первых — требование статьи 11 Основных законов «соответствия с законами» таких указов: «Государь Император, — по нормативу статьи 11, — в порядке верховного управления издает в соответствии с законами указы». Однако практика отнюдь не понимала эту норму в том смысле, что содержание указов монарха должно было соответствовать законам. Практика исходила из того, что издание указов происходит в соответствии со специальными законами, дающими это право императору в известной области отношений, а также с общими законами, предоставляющими ему верховные полномочия в области управления. Другими словами, практика руководствовалась нормой о том, что «власть управления во всем ее объеме принадлежит государю императору», что «в делах управления подчиненного подлежащие места и лица действуют по его повелениям». Сам термин «государственное управление», осуществляемое монархом, в Основных законах понимался не как синоним исполнительной власти, власти управления, а как выражение «государственного вла-ствования»39.
Таким образом, в основу указной деятельности монарха были положены соображения председателя Совета министров, служившие базой и
37 См.: Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Т. 1. СПб., 1910. С. 168—172; Палиенко Н.И. Основные законы и форма правления в России. Харьков, 1910. С. 61—64;
Магазинер Я.М. Чрезвычайно-указное право в России. СПб., 1911. С. 44—51.
38 См.: Авалов З.Д. О законодательных функциях верховного управления // Известия Санкт-Петербургского политехнического ин-та. Вып. 1. Отдел наук экономических и юридических. Т. X. СПб., 1908. С. 23—41.
39 См.: Коркунов Н.М. Русское государственное право.
Т. 2. СПб., 1909. С. 3.
Основным государственным законам 23 апреля 1906 г.: «Доколе отдельные отрасли законодательства нашего не будут переработаны и не будут заключать в себе более широких определений, допущение изъятий из закона необходимо, и распоряжение ими наиболее плодотворно в руках исполнительной власти»40.
Такая форма актов, как объявляемый указ, которая широко использовалась до реформы 1906 г. и продолжала практиковаться после нее, исследователями считалась анахронизмом. Исключение из текста Основных законов упоминания об объявляемых указах в целом признавалось реализованным намерением императора, а сохранение упоминания о них в других законах — некоторым отставанием текущего правотворчества от идей, заложенных в Основных законах41.
Вместе с тем статья 11 Основных законов позволяла истолковывать практику объявления повелений как целенаправленное сохранение прежней формы законодательствования. В ней, в частности, говорилось об указах, издаваемых в порядке верховного управления с целевым назначением — «для устройства и приведения в действие различных частей государственного управления», и повелениях, необходимых «для исполнения законов». При этом Основные законы не содержали каких-либо правил относительно разграничения указов на те, которые состоялись «в порядке верховного управления», и указы как следствие непосредственного волеизъявления монарха. И те, и другие должны иметь «скрепу» председателя Совета министров либо одного из министров (главноуправляющих).
О применении той или иной формы говорилось не как об общем правиле, а в связи с содержанием издаваемого правила. Например, форма указа применялась для созыва или роспуска законодательных учреждений, назначения на должности членов Государственного совета и должностных лиц Совета министров. О повелениях говорилось в связи с их объявлением председателем Государственного совета, Государственным секретарем, главноуправляющим СЕИВ Канцелярией по принятию прошений по вопросам, отнесенным к их ведению.
Об именном указе либо повелении как альтернативных способах утверждения говорилось в связи с решениями Первого и Второго депар-
40 Цит. по: Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Т. 1. СПб., 1910. С. 224.
41 См., напр.: Григорьев В.А. Указ. соч. Там же. № 10. Декабрь. С. 49—55.
ЗАКОН И ПРАВО • 06-2024
таментов Государственного совета, а также Особого присутствия Государственного совета по делам о принудительном отчуждении недвижимых имуществ (статьи 84 и 98 Учреждения Государственного совета). Однако этот порядок в целом не вполне соответствовал введенному Основными законами правилу о скрепе повелений министрами.
В.А. Григорьевым, автором обстоятельного исследования об указах и повелениях, объявляемых от имени императора, было высказано мнение о том, что о любой разновидности актов должно содержаться специальное определение в законе, и она однозначно должна быть отнесена к какой-либо определенной категории правовых актов, что позволяло бы формировать единообразную практику их издания и приме-нения42. В этом смысле он высказывался за юридическую отмену объявляемых указов как разновидности актов, специально не поименованной в качестве таковых в Основных государственных законах после издания их в 1906 г. Однако с таким подходом автора вряд ли можно согласиться.
В регулировании правотворческой деятельности отсутствие нормы учредительного плана в действующем законодательстве не является безусловным основанием для прекращения известной практики; даже исключение упоминания о какой-либо разновидности нормативных актов в основополагающем законе само по себе не может истолковываться лишь в том смысле, что неназванная категория актов прекращает существование. Конечно, специальная оговорка в новом законе о «судьбе» одного из наиболее часто применявшегося вида актов была бы желательной из-за того, что она помогла бы правильно сориентировать правоприменителя на реализацию ранее изданных и продолжающих действовать актов данной видовой принадлежности, однако такая оговорка не является обязательной.
«Различие между законами и правительственными распоряжениями имеет значение преимущественно в странах конституционных, где между властью законодательною и правительственною проведена твердая граница, — справедливо замечал Е.Н. Трубецкой. — В государствах самодержавных в высшей степени трудно провести резкую границу между законом и административным распоряжением, так как в этом случае и законодательная, и исполнитель-
42 См.: Григорьев В.А. Указ. соч. С. 59.
ная власть сосредоточивается в одних руках — монарха-самодержца. В таких странах и закон, и распоряжение монарха имеют одинаковую обязательную силу»43.
В целом становление закона в России исторически складывалось на восприятии юридической нормы как властного веления, т.е. волевого установления властвующего субъекта, но веления не только как формально утверждаемого правила. Главным содержанием такого веления должна была выступать нацеленность на поддержание «праведного» состояния общества, т.е. материальная — содержательная, ценностная — сущность закона исторически связывала государственные регулирующие правила с «правдой».
Закон как акт верховной юридической силы должное место в системе законодательства так и не получил в силу сохранения полноты государственной (законодательной в том числе) власти за монархом: закрепленные в законодательстве нормы о том, что закон не мог быть отменен иначе, как только силой закона, или о том, что закон сохранял полную силу до его отмены другим законом (что увязывало законотворческий результат с деятельностью представительного органа) фактически не ограничивали законотворчество императорской власти.
Список источников
1. Именной указ, данный Сенату 27 июля
1801 г., «О принятии объявляемых указов» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXVI. 1800—1801. № 19954.
2. Именной указ, данный Военной коллегии 28 августа 1805 г., «О принятии словесных именных указов» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXVIII. 1804 — 1805. № 21884.
3. Именной указ, данный Военной коллегии 14 декабря 1807 г., «О признании высочайших повелений, объявляемых» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXIX. 1806—1807. № 22715.
4. Именной указ, данный Сенату 8 сентября
1802 г., «О правах и обязанностях Сената» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXVII. 1802 — 1803. № 20405.
5. Именной указ, данный Сенату 19 мая 1806 г., «О точном исполнении общих узаконений о объявляемых словесных указах» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXIX. 1806—1807. № 22134.
6. Мнение Государственного совета 25 апреля 1811 г. «О приостановлении отливки орудий для флотов» // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXXI. 1810— 1811. № 24608.
43 Трубецкой Е.Н. Энциклопедия права. М., 1916. С. 113—114.
ЬДМ & LEGISLДTION • 06-2024
7. Образование Инспекторского департамента гражданского ведомства, утвержденное 5 сентября 1846 г. // ПСЗРИ. Собр. 2. Т. XXI. 1846. Отд. 2. № 20401.
8. Общее Учреждение министерств 25 июня 1811 г. // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXXI. 1810—1811. № 24686.
9. Предварительные правила народного просвещения, утвержденные при именном указе, данном Сенату 24 января 1803 г. // ПСЗРИ. Собр. 1. Т. XXVII. 1802 — 1803. № 20597.
10. Указ Верховному тайному совету 4 августа 1726 г. (приложение I. «Е.И.В. самодержице всероссийской всеподданнейшее доношение из Сената» // Сборник Русского исторического общества. Т. 56. СПб., 1887.
11. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных (по продолжению 1885 г.) // Свод законов Российской империи. Т. XV. СПб., 1885.
12. Учреждение Государственного совета // Свод законов Российской империи. Т. 1. Ч. II. СПб., 1901.
13. Учреждение министерств // Свод законов Российской империи. Т. 1. Ч. II. СПб., 1892.
14. Авалов З.Д. О законодательных функциях верховного управления // Известия Санкт-Петербургского политехнического ин-та. Вып. 1. Отдел наук экономических и юридических. Т. X. СПб., 1908. С. 23—41.
15. Алексеев А. С. Спорный вопрос русского государственного права // Журнал Министерства юстиции. 1904. № 9. Ноябрь. С. 37—43.
16. Владимирова Г.Е. Основные государственные законы Российской империи 1832 — 1892 гг. в определении основ государственного строя в России: Автореф. ... канд. юрид. наук. Владимир, 2009. 28 с.
17. Гессен В.М. Русское государственное право. СПб., 1913. 211 с.
18. Григорьев В.А. Объявляемый указ // Журнал Министерства юстиции. 1914. № 7. Сентябрь. С. 110—143.
19. Ивановский В.В. Русское государственное право. Т. 1. Ч. I. М., 1896. 354 с.
20. Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1903. 452 с.
21. Коркунов Н.М. Указ и закон. СПб., 1894. 437 с.
22. Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Т. 1: Конституционное право. СПб., 1910. 325 с.
23. Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Т. 2: Административное право. СПб., 1910. 354 с.
24. Магазинер Я.М. Чрезвычайно-указное право в России. СПб., 1911. 243 с.
25. Макаров А.Н. К истории кодификации Основных законов // Журнал Министерства юстиции. 1912. № 10. Декабрь. С. 270—275.
26. Нольде Б.Э. Очерки русского государственного права. СПб., 1911. 246 с.
27. Палиенко Н.И. Основные законы и форма правления в России. Харьков, 1910. 254 с.
28. Трубецкой Е.Н. Энциклопедия права. М., 1916. 211 с.
29. Филиппов А.Н. Сперанский как кодификатор русского права // Русская мысль. 1892. № 10.
30. Щеглов В.Г. Государственный совет в России. Т. 2. Ярославль, 1895. С. 249—250.
References
1. The nominal decree given to the Senate on July 27, 1801, «On the adoption of the announced decrees» / / The complete collection of laws of the Russian Empire. Collection 1. Vol. XXVI. 1800 — 1801. № 19954.
2. Nominal decree given to the Military College on August 28, 1805, «On the adoption of verbal nominal decrees» // The complete collection of laws of the Russian Empire. Collection 1. Vol. XXVIII. 1804 —1805. № 21884.
3. The nominal decree given to the Military College on December 14, 1807, «On the recognition of the highest commands announced» // The complete collection of laws of the Russian Empire. Collection 1. Vol. XXIX. 1806 — 1807. № 22715.
4. Nominal decree given to the Senate on September 8, 1802, «On the rights and duties of the Senate» // The complete collection of laws of the Russian Empire. Collection 1. Vol. XXVII. 1802 — 1803. № 20405.
5. The nominal decree given to the Senate on May 19, 1806, «On the exact execution of the general laws on the announced verbal decrees» // The complete collection of laws of the Russian Empire. Collection 1. Vol. XXIX. 1806 — 1807. № 22134.
6. Opinion of the State Council on April 25, 1811 «On the suspension of casting guns for fleets» / / The complete collection of laws of the Russian Empire. Collection 1. Vol. XXXI. 1810 — 1811. № 24608.
7. Formation of the Inspection Department of the civil department, approved on September 5, 1846 // The complete collection of laws of the Russian Empire. Collection 1. Vol. XXI. 1846. Ed. 2. № 20401.
ЗАКОН И ПРАВО • 06-2024
8. General Establishment of ministries on June 25, 1811 // The complete collection of laws of the Russian Empire. Collection 1. Vol. XXXI. 1810 — 1811. № 24686.
9. Preliminary rules of public education, approved by the nominal decree given to the Senate on January 24, 1803 // The complete collection of laws of the Russian Empire. Collection 1. Vol. XXVII. 1802 — 1803. № 20597.
10. Decree to the Supreme Privy Council on August 4, 1726 (appendix I. «E.I.V. to the autocrat of the All-Russian the most sincere denunciation from the Senate» // Collection of the Russian Historical Society. Vol. 56. St. Petersburg., 1887.
11. The Code of Criminal and correctional punishments (continued in 1885) // Code of Laws of the Russian Empire. Vol. XV. St. Petersburg, 1885.
12. Establishment of the State Council // Code of Laws of the Russian Empire. Vol. 1. Part II. St. Petersburg., 1901.
13. Establishment of ministries // Code of Laws of the Russian Empire. Vol. 1. Part II. St. Petersburg., 1892.
14. Avalov Z.D. On the legislative functions of the Supreme Administration // Proceedings of the St. Petersburg Polytechnic Institute. Issue 1. Department of Sciences of Economics and Law. T. X. St. Pe-tersburg, 1908. Pp. 23—41.
15. Alekseev A.S. The controversial issue of Russian state law // Journal of the Ministry of Justice. 1904. № 9. November. Pp. 37—43.
16. Vladimirova G.E. The basic state laws of the Russian Empire of 1832 — 1892 in determining the
foundations of the state system in Russia: Abstract ... cand. jurid. sciences'. Vladimir, 2009. 28 p.
17. Gessen V.M. Russian state law. St. Petersburg, 1913. 211 p.
18. Grigoriev V.A. The announced decree // Journal of the Ministry of Justice. 1914. № 7. September. Pp. 110—143.
19. Ivanovsky V.V. Russian state law. Vol. 1. Ch. I. M., 1896. 354 p.
20. Korkunov N.M. Russian state law. St. Petersburg, 1903. 452 p.
21. Korkunov N.M. Decree and law. St. Petersburg, 1894. 437 p.
22. Lazarevsky N.I. Lectures on Russian State law. Vol. 1: Constitutional law. St. Petersburg, 1910. 325 p.
23. Lazarevsky N.I. Lectures on Russian State law. Vol. 2: Administrative law. St. Petersburg, 1910. 354 p.
24. Shopiner Ya.M. Extremely-specified law in Russia. St. Petersburg., 1911. 243 p.
25. Makarov A.N. On the history of codification of Basic laws // Journal of the Ministry of Justice. 1912. № 10. December. Pp. 270—275.
26. Nolde B.E. Essays on Russian state law. St. Petersburg, 1911. 246 p.
27. Palienko N.I. Basic laws and form of government in Russia. Kharkov, 1910. 254 p.
28. Trubetskoy E.N. Encyclopedia of Law. M., 1916. 211 p.
29. Filippov A.N. Speransky as a codifier of Russian law // Russian Thought. 1892. № 10.
30. Shcheglov V. G. The State Council in Russia. Vol. 2. Yaroslavl, 1895. Pp. 249—250.
Информация об авторе
Сергеева Н.В. — заместитель декана юридического факультета
Статья поступила в редакцию 17.04.2024; одобрена после рецензирования 08.05.2024; принята к публикации 14.05.2024.
Information about the author
Sergeeva N.V. — deputy dean of the faculty of law
The article was submitted 17.04.2024; approved after reviewing 08.05.2024; accepted for publication 14.05.2024.
LAW & LEGISLATION • 06-2024
