CC BY
71
Заключение «Подростка» тоже обращает читателя к ситуации «новой» жизни, «Для меня уже давно наступила новая жизнь... Может быть, ином^ читателю захотелось бы узнать: куда ж это девалась моя «идея» и что такое та новая, начинавшаяся для меня теперь жизнь, о которой я так загадочно возвещаю? Но эта новая жизнь, этот новый, открывшийся передо мной путь и есть моя же «идея», та самая, что и прежде, но уже в совершенно ином виде, так что ее уже и узнать нельзя. Но в «Записки» мои все это войти уже не может, потому что это — уже совсем другое. Старая жизнь отошла совсем, а новая едва начинается».
Перед нами тот же прием. В эпилоге «Подростка» не «развязаны» многие сюжетные линии и ситуации. Так, Подросток сообщает о Лизе: «Я не жалуюсь, для меня наступила новая жизнь, но она? Ее будущее — загадка, а теперь я и взглянуть на нее не могу без боли».
Третий тип финала обнаруживаем мы в «Братьях Карамазовых». Много писалось о незаконченности этого романа; действительно, Достоевский часто по ходу повествования намекает на «будущую историю». Но в то же время фабульная канва «теперешней» истории вполне исчерпана, роман завершен эпилогом, а не оборван на полуслове. Что видим мы в финале? Большинство сюжетных линий открыто в будущее: неизвестна судьба Ивана, не выяснены до конца отношения Кати, Грушеньки, Мити, Ивана между собой, неизвестно, сумеет ли Митя совершить побег и реализуется ли его план трехлетней жизни в Америке и тайного возвращения на родину, наконец, только начинается, собственно, судьба главного героя, Алеши Карамазова, говорящего в конце романа с мальчиками о любви, красоте и добре. Финал разомкнут, герой оставлен автором «вдруг». Исследовательница этого романа Г. И. Бгоренкова справедливо указывает: «Жизнь прервана, но не кончена... зерно только, если умрет, то принесет много плода»... Фабульно замкнутый, законченный роман «Братья Карамазовы» сюжетно свободен, не дописан, его ищущий, развивающийся сюжет как будто ждет д ля себя новой фабулы, новых событий. Внутренняя структура «Братьев Карамазовых» такова, что поистине, как говорил Гоголь, «вдруг стало видимо далеко во все концы света»*.
Открытость «Братьев Карамазовых» дает широкий простор читательской мысли, позволяет свободно заполнять сознательно созданные автором пустоты, становится не пассивным «созерцателем» происходящего, а активным участником событий, глубоко переживающим за судьбы полюбившихся героев. Такое стремление активизировать читателя, возможно, черпает Достоевский в наследии Пушкина.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Левитан Л. С. Финал как элемент сюжетно-композиционной системы // Сюжет и художественная система: Межвузовский сб-к научных трудов.— Даугавпилс, 1983.— С 39.
2, Бгоренкова Г. И. Сюжетность композиции: Некоторые особенности художественной структуры романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Научные доклады высшей школы: Филологические науки.— 1976.— N8 б,— С. 25.
Л. И. МИНОЧКИНА (Челябинский университет)
ЗАБЫТЫЙ ОЧЕРК Д. Н. МАМИНА-СИБИРЯКА «СВЯТОЙ УГОЛОК»
В произведениях Д. Н. Мамина-Сибиряка для детей выделяется особая группа путевых очерков. Жанровая их специфика обычно подчеркнута в подзаголовках: «путевые заметки», «из путешествия по Уралу», «из летных экскурсий», «из скитаний по Уралу» и т. д.
13*
99
Как известно, жанр путевых очерков достаточно широко представлен в творчестве писателя для взрослых. Они оцениваются как выдающееся явление в русской художественной публицистике. Следует напомнить очерки «От Урала до Москвы», «От Зауралья до Волги», «По Зауралью» и др.
Для Мамина-Сибиряка характерно создание «детских» вариантов ряда его известных произведений. «Бойцам» соответствует рассказ «На реке Чусовой», напечатанный в журнале для детей почти одновременно, «взрослым» очеркам «Платина» соответствует вариант для детей «Белое золото»; в некоторых случаях для детской аудитории обрабатывается эпизод рассказа, как это сделано со «Старателями», один из сюжетных мотивов которого переработан автором в детский рассказ «Конь-разбойник».
Ряд очерков: «Гора Благодать» (1893), «На «Теплой горе» (1892), «Байгуш» (1893) —посвящены Уралу.
В этих путевых очерках рассказывается о земельных богатствах Урала, о людях — искателях новых месторождений, обращается особое внимание на союз и единство человека и природы, на способность тонко переживать красоту мира, созерцаемого человеком как его хозяином-хранителем, на состояние угнетенных, в то же время хранящих высокое человеческое достоинство представителей народностей Урала.
Особый тип путевых очерков представляют поздние произведения Мамина-Сибиряка: «По Варяжскому морю» (1906), «Суоми» (1909), «Погибельный Кавказ» (1906).
Эти путевые очерки насыщены историко-географическими сведениями, носят характер «пособия» при раннем детском знакомстве с неизвестными местностями страны. Они насыщены материалом, изложенным концентрированно, логично, в них отражается субъективность взгляда писателя, что заставляет вместе с ним задумываться над некоторыми сторонами мира души человека.
Одним из первых очерков это^о жанра были «путевые заметки» «Святой уголок».
«Святой уголок» — забытый очерк писателя. Впервые опубликованный в литературном отделе «Екатеринбургской недели» за 1886 год, он надолго был забыт автором. Только в 1912 году очерк был отредактирован как произведение для детей и напечатан Д. И. Тихомировым в составе «Дешевой библиотеки для семьи и школы». В 1916 году очерк был переиздан тем же Тихомировым. С тех пор «Святой уголок» не перепечатывался ни в сборниках, ни в собрании сочинений Мамина-Сибиряка.
«Святым уголком» писатель назвал Киев как «колыбель нашей родины», как своеобразный заповедник национальной истории и православной церкви. Он побывал здесь вместе с женой Марией Акимовной Алексеевой весной 1886 года после длительного пребывания в Москве. «Путевая заметка» — именно так скромно определил писатель жанр этого произведения — на самом деле была целостным очерком, значительным по объему. В нем рассказывалось о впечатлениях поездки, выстраивались живые наблюдения над природой, передавались столь же живые разговоры с попутчиками и встречными богомольцами. *
Привлекает внимание читателя своеобразная скрепленность всех глав очерка единым лирическим чувством заинтересованной причастности как к настоящему, так и к историческому прошлому страны.
Все отдельные сцены, происходящие перед нашими глазами, радуют тонкостью наблюдений, свежестью восприятия, полнотой и гармонией разнообразных чувств. Пейзаж наполнен трепетным авторским волнением. Автор видит «синюю бездонную глубь над головой», «молочную теплую мглу внизу», «прозрачную и дремлющую», он чувствует «чарующую южную прелесть соловьиной песни, которая переливалась и дрожала в воздухе» (1) •
Созерцая с высоты Днепр «с его островками, Приднепровьем, пригородны-
ми деревнями», он вглядывался в широкую синюю даль, которая облегла Киев со всех сторон. Его захватывает природа, в которой «столько воздуха, света и радужных переливов» (26).
Примечательно, что он тут же протягивает нити в то в прошлое, о котором говорит самое имя города: «Отсюда, наверное, любовались Днепром,— пишет он,— и Кий с братьями, и великие князья киевсрю со своими богатырями... смутно предчувствуя будущую историю великого народа» (26).
Воздухом истории заполнены все главки очерков. Поражает обилие исторических имен, фактов, событий, которые живут в сознании автора. При виде памятников города они способны немедленно выстраиваться в длинные припоминания, связывающие различные периоды истории, и выводить к современности. Здесь не встретишь демонстраций своей учености. Это знания, сросшиеся с душой человека, ставшие частью его личности, это сигналы, связывающие с тясячелетней историей его большой родины. Он понимает, что и в душе прошлых насельников земли с фактами истории «связано столько поэтических представлений». Значит, история и предками переживалась как собственная его, человеческая история, что только и способно вывести к эстетическому восприятию мира.
Для поэтического представления истории Мамин-Сибиряк использует былинные слова и выражения, цитаты из «Слова о полку Игореве»: «В княжьих теремах идет пир горой, где перед князем Красным Солнышком стараются превзойти друг друга хвастовством крестьянский сын Илья Муромец, и «завидущие глаза» Алеша Попович, и сам матерый вояка Добрыня Свет-Никитич. А там — внизу, под Щековицей, кипит кровавая сеча удельных князей, и «поганые» черной тучей идут к Днепру, о котором Ярославна «рано кычет» на Путивльской стене» (29).
Мамин-Сибиряк заставляет своих маленьких читателей переживать прошлое как настояще, совершающееся: «Вот тут наверху стояли княжеские терема, где княгиня Ольга пестовала своего маленького княжича Святослава, из которого вырос такой страшный вояка, чуть не «поруйновавший» Царьград; тут похаживал по своим светлицам ласковый князь Владимир, любуясь на удаль и Богатырскую силу-ухватку защитников земли; тут томилась в своем княжеском тереме гордая полоцкая княжна Рогнеда...». Припоминает он в живых картинах время, когда еще молились языческому богу Перуну, серебряному идолу с золотыми усами, сопровождая молитвы «бесовскими пением и плясками».
Мамин-Сибиряк глубоко понимал сложный характер исторического развития, где потери и приобретения тесно слиты, где различимы исторические наслоения, где переплелись и сконцентрировались всевозможные течения: языческая Русь, варяжская цивилизация, византийское влияние, удельные княжеские усобицы, вековечная борьба с татарскими ордами, полыцина и казачество. Примечательно, что он видит все эти исторические потоки, водовороты закрепленными в летописях, народных преданиях, в песнях, думах, обычаях и главное в языке, в этом «нарастающем богатстве каждого народа» (24). Очень глубока и верна мысль о соотношении богатства языка и всех фактов истории.
Много внимания в очерках уделено церковным древностям Киева, которьШ он, писатель, вслед за другими называет «Иерусалимом земли русской» (24). Для него эти реликвии не только знаки распространения христианства, они факты истории народа. «Самая неподдельная древность времен Ярослава Великого обступала нас со всех сторон, начиная с этих толстых стен, низких сводов и кончая мозаикой. Византийский стиль всей постройки безупречен, притом все части так гармонично связаны между собой... Вообще перед Вашими глазами не мертвая каменная глыба, а что-то живое, проникнутое неумирающей мыслью. Тут все на своем месте, нет ничего лишнего; а эти строгие лики угодников, строгая драпировка фигур -
и чисто византийская сухость в рисовке библейских сюжетов наводят на самые благочестивые размышления». Писатель раскрывается как знаток древнего искусства, его истинных достоинств.
Не меньше, чем памятники истории, внимание писателя привлекают богомольцы. Он хочет, чтобы его читатели почувствовали: история живет в каждом человеке, она для них дорога. Ему близки трепетные вздохи богомолок, чувствующих свою приобщенность к чему-то высокому, духовному, уходящему корнями в далекое прошлое, родное, связывающее всех людей.
Писатель с глубоким уважением относится к верованиям богомолок, идущих рядом в глубоких переходах Печорского монастыря.
Главное в простых людях — это то, что они осознают святость истории, мест, куда они пришли поклониться: «Ни галденья, ни звонких бабьих голосов, даже молодежь смотрит так серьезно и сдержанно» (16). «Нельзя было смотреть равнодушно на эту глубокую молитву, которая превозмогает все» (44),— взволнованно заключает автор, видя, как во все времена приобщение к святым местам, памятникам русской истории помогало выстоять: «Этот простой народ несет сюда, к святой премудрости, свое мужицкое горе, как несли его и далекие предки...» (34).
Мамин-Сибиряк называет Киев «Колыбелью нашей Родины», «матерью городов русских», образно рассказывая, как здесь «творилась русская история» (21). Так возникает проходящая через весь очерк мысль о национальной общности. «История Киева — это история языческой и удельной Руси» (21), и она «представляет глубокий и неумирающий интерес» (24), по верному замечанию автора.
ПРИМЕЧАНИЕ
1. Мамин-Сибиряк Д. Н. Святой уголок: Путевая заметка // 2-е изд. ред. ж. «Юная Россия». Дешевая библиотека для семьи и школы. М., 1916. Далее произведение цитируется по данному изданию с указанием в тексте страницы.
Н. Г. КАЧМАЗОВА (Екатеринбургский пединститут)
ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ СОЗНАНИЯ ГЕРОЕВ РУССКОЯЗЫЧНОЙ ПРОЗЫ НАРОДОВ СЕВЕРНОГО УРАЛА
Творчество русскоязычных писателей народов Северного Урала пронизано ощущением двойственности. Мифологичность художественного мышления этих писателей — внешнее проявление исторической коллизии, начавшей складываться еще в конце 19 века. Речь идет о подчинении миропорядка народов Севера миропорядку европейской цивилизации.
Исконное, «общее» сознание героя литератур Севера, в котором одухотворенная природа и человеческое естество составляют единый комплекс, начинает испытывать влияние «иносознания», представленного множеством индивидуальных сознаний, Герой становится контрапунктом двух основных сознаний: мифологического и цивилизованного.
Неизбежная трансформация сознания героя сказывается прежде всего на трансформации его представлений о пространстве и времени (П. и В.), так как это основные ценностные категории мифологического сознания (А. И. Осипов) (3).
Посмотрим, нет ли общих моментов в осознании героем П. и В. Они связывают природу человека в единую органическую жизнь.
Стабильность временной ритмичности, цикличности соответствует стабильности пространственного понятия — территории обитания народностей Севера.
