CC BY
18
УДК 929+930
НОВОЕ ПРОШЛОЕ • THE NEW PAST • № 2 2019 DO1 10.23683/2500-3224-2019-2-208-216
ЗА ПРЕДЕЛАМИ ОПТИКИ НЕИЗБЕЖНОГО: О РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ ПОСЛЕДНИХ ДЕСЯТИЛЕТИЙ1
А.А. Тесля
Аннотация. Статья посвящена изучению степени эффективности административной системы управления в Российской империи. По мнению автора, эффективность администрации Российской империи обусловлена высоким уровнем профессионализации государственного аппарата. Особенности бюрократической системы и политической стратегии были заложены во второй половине XIX в. Анализируя и осмысляя историю поздней Российской империи, автор приходит к выводу о том, что проблемы в управлении и трудности администрирования не носили фатального характера. Более того, по итогам общемирового кризиса мировой войны лишь Российская империя продолжила свое существование в качестве Советского Союза -новой формы того же имперского пространства.
Ключевые слова: административная система управления, бюрократическая система, Российская империя, континуальность.
Тесля Андрей Александрович, кандидат философских наук, старший научный сотрудник, научный руководитель (директор) Центра исследований русской мысли Института гуманитарных наук Балтийского федерального университета имени Иммануила Канта, 236016, г. Калининград, ул. Чернышевского, 56, [email protected].
1 Исследование выполнено в рамках гранта РНФ (№ 18-18-00442) «Механизмы смыслообразования и текстуализации в социальных нарративных и перформативных дискурсах и практиках».
BEYOND OPTICS IS INEVITABLE: ABOUT THE RUSSIAN EMPIRE, LAST DECADES1
A.A. Teslya
Abstract. The article is devoted to the study of the degree of efficiency of the administrative management system in the Russian Empire. According to the author, the effectiveness of the administration of the Russian Empire is due to the high level of professional development of the state apparatus. Features of the bureaucratic system and the political strategy were laid in the second half of the 19th century. Analyzing and reflecting on the history of the late Russian Empire, the author comes to the conclusion that problems in management and difficulties of administration were not fatal by its nature. Moreover, following the global crisis of the World war, only the Russian Empire continued its existence as the Soviet Union - a new form of the same Imperial space.
Keywords: administrative management system, bureaucratic system, Russian Empire, continuity.
Teslya Andrey A., Candidate of Science (Philosophy), Researcher, Scientific Director of the Center for Research of Russian Thought, Institute of Humanities, Immanuel Kant Baltic Federal University, 56, Chernyshevsky st., Kaliningrad, 236016, Russia, [email protected].
1 The study was carried out within the framework of the RSF grant (№ 18-18-00442) "Mechanisms of meaning formation and textualization in social narrative and performative discourses and practices".
Говоря об эффективности административной системы управления в Российской империи - с 1850-х гг. и вплоть до конца существования империи - мне представляется, прежде всего, полезным остановиться на самом понятии эффективности. Ведь при отсылке к последнему, как правило, в рассуждениях скрывается многообразие значений, в том числе и в пределах одного текста. И в зависимости от используемых значений, ответы на поставленный вопрос - как и выводы о долгосрочных перспективах империи - могут радикально разниться. Так, во-первых, под эффективностью можно подразумевать, насколько результативно, в какой степени существующий административный аппарат оказывался способен достигать поставленных перед ним целей - или же, во-вторых, переходя на структурный уровень, насколько этот аппарат оказывался способен не соответствовать тем или иным артикулируемым, рефлексивным целям, а в какой мере был соразмерен вызовам и задачам, которые оказывался вынужден решать - независимо от того, насколько они осознавались как целое. В-третьих, не менее важно и иное понимание эффективности - соотношение между средствами и целями, насколько производительно используются наличные средства, каков, говоря метафорически, коэффициент полезного действия.
Если начать рассуждение с последнего, то следует отметить, что администрация Российской империи оказывалась довольно эффективной - достаточно напомнить, что мы имеем дело, по оценке Д.И. Менделеева, подтверждаемой современными исследованиями [Миронов, 2015], с «недоуправляемой» империей [Менделеев, 1906, с. 67]. Так, если в Европейской России, по подсчетам Н.А. Рубакина, на 10 тыс. населения приходилось 54 чиновника, то в Швейцарии -140, в Бельгии - 200, а в сопоставимых в политическом плане странах: в Австро-Венгрии - 125, в Германии - 126, во Франции - 176 [Рубакин, 1912, с. 62].
Не менее важна и динамика - как показывают еще исследования П.А. Зайончковского [Зайончковский, 1976], подтвержденные и развитые в недавних работах К.А. Соловьева [Соловьев, 2018, с. 100-136], государственный аппарат не только профессионализировался, что совершенно очевидно и не составляет предмета спора, но неизменно привлекал основный массив наиболее подготовленных кадров - большая часть выпускников юридических факультетов и специальных учебных заведений (таких, как Александровский лицей, Училище правоведения, Демидовский юридический лицей) находили свое место в бюрократическом аппарате, который отличался - особенно в своем центральном звене - во многом меритократическими ценностями, как можно видеть, например, по мемуарам столь разных по социальному бэкграунду лиц, как В.И. Гурко [Гурко, 2000] или С.Е. Крыжановский [Крыжановский, 2009].
При этом проблема недоуправлямости, в особенности за пределами городов, отчетливо осознавалась: сначала в начале 1860-х гг. - в связи в первую очередь с крестьянской реформой, а затем, с 1880-х гг., она становится постоянно присутствующей в сознании высшей администрации - так, попыткой (и, следует отметить, далеко не безуспешной) частично справиться с этой проблемой становится институт
земских начальников - так, как он был реализован (фактически вписанный в бюрократическую систему), а не так, как задумывался и отстаивался А.Д. Пазухиным [Пазухин, 2011].
Сюжет со «всевластием» бюрократии оказывается (в одном аспекте) тесно связан с вопросом о наличии у Романовых политической стратегии. Прежде всего, вряд ли можно говорить о «Романовых» в целом - разница видения положения дел в империи, места империи в мире и возможных сценариях действия между Александром II и его сыном будет принципиальная (в отличие от первой половины царствования Николая II, предстающей продолжением политики предшествующего). Но вместе с тем именно сценарии монархического правления уводят от «стратегической логики», поскольку монархия - в первую очередь традиция, воспроизводство - и запрос на стратегию в этих рамках как раз и оформляется в желание получить «объединенное правительство», собственно «правительство» как единого субъекта - политического. И это же последнее обстоятельство блокирует образование правительства в смысле единого кабинета - показательно, что Александр III в качестве наследника всего за год до своего восшествия на престол жалуется на отсутствие единства среди министров, на потребность в кабинете, чтобы затем, став императором, в этом отношении не только повторять, но даже радикализировать политику своего отца. Для российских императоров фигура «премьера» совершено справедливо представала как угроза «визирства»: воспроизводство конфликтов между разными ведомствами и конкуренции между их главами в результате позволяла императору сохранять контроль над ними.
В этом отношении одной из больших проблем для империи оказалась неспособность перейти к единому правительству уже в ситуации думской монархии, т.е. неготовность вполне принять председателя Совета министров как фигуру политическую - фактическая неизбежность последнего вызывала со стороны императора недовольство, а стремление Коковцова или, например, Горемыкина действительно минимизировать свое функционирование в качестве политиков приводило - за пределами тактических выгод - к существенным издержкам для всей системы в целом.
Однако значимо и то обстоятельство, что представление о «всевластии бюрократии» было далеко не исключительно российским сюжетом - достаточно напомнить, что именно анализ бюрократии находится в центре размышлений Макса Вебера, которому принадлежит известный образ «железной клетки» и исключения политического - того, что получит развитие уже в работах Карла Шмитта 1920-х гг., со сведением политического к вопросам управления, то есть технике, пространству действия бюрократов, экспертов, специалистов.
В первом приближении, применительно к Российской империи проблема «всевластия бюрократии» отражала невозможность контроля над действиями бюрократической системы со стороны императора и высших лиц империи, когда они оказывались заложниками той информации, которая поступала к ним по этажам системы
управления - и отсутствие публичного контроля в силу исключения политического из внутреннего пространства империи, в рамках логики полицеирования.
Однако на другом витке рассмотрения того же сюжета легко увидеть, что проблема связана скорее с осознанием наступления новых порядков зрелого модерного государства - и попытками найти выход из связанных с этим проблем через обращение к ретроспективным утопиям дворянского попечительного управления и самоуправления, поиском императором и высшими сановниками контактов с «простыми людьми», получения информации не по официальным каналам и т.п. Когда после 1906 г. возникнет общеимперское представительство, его члены в скором времени столкнутся с теми же проблемами, хорошо знакомыми их зарубежным коллегам -например, с фактической крайней трудностью выступать в качестве субъектов законодательной инициативы, формально обладая этим правом - поскольку вне сложной механики бюрократического аппарата и доступа к административным ресурсам составить имеющий шансы стать законом проект практически невозможно - и тем самым, независимо от желания конкретных лиц, основным, почти исключительным субъектом законодательной инициативы оказывалось правительство.
В целом мне представляется очень важным в исследованиях Российской империи второй половины Х1Х-начала XX в. преодолеть влияние больших теологических схем описания истории - в результате совершающих описание сюжетов прошлого исходя не просто из «послезнания» (на этом построена вся история как таковая), а из представления, что свершившееся в дальнейшем было неизбежным, логичным, разумным результатом предшествующего - то есть когда соединяются три совершенно различных по своей логической природе сюжета:
- неизбежность, связанная с детерминистским видением устройства реальности и отсылающая к лапласовской физике;
- логичность происходящего - т.е. его непротиворазумность, лейбницевский принцип «достаточного основания», который сохраняет свою силу и при отказе от восприятия событий реальности и как неизбежных, и как разумных;
- и разумность - требование смысла, представление порядка вещей имеющего моральное или сверхморальное, например религиозное, оправдание.
Большие концепции XIX в., явившиеся в ответ на вызов секуляризации, оказывались протезом уходящей в прошлое религиозной картины мира, способом принять мир как целое и поместить себя в большом историческом времени. В итоге, говоря о конкретном, занимающем нас сейчас сюжете, революция, конец Российской империи и утверждение новой реальности представали как неизбежное и осмысленное - от кары за прошлые, нераскаянные грехи («власти», «интеллигенции», «народа») до первого решительного проблеска грядущего торжества мировой справедливости.
Мне представляется, что, собирая значительную часть поставленных вопросов воедино, можно сформулировать до некоторой степени общий ответ: да, как мы
знаем, в результате администрация империи оказалась недостаточно эффективной - об этом говорит уже одно то, что империя в 1917 г. рухнула; да, мы сейчас можем сказать, что перед лицом империи стояла масса сложнейших задач и проблем, которые она не смогла решить эффективно и своевременно. Но вместе с тем в оптике, например, 1913 г. эти проблемы не выглядят фатальными. И это разграничение весьма важно - в конце концов, следует помнить, что революция 1917 г., повлекшая за собой крушение империи, была лишь одним из событий в ходе общемирового кризиса Мировой войны. Более того, по итогам Мировой войны, как мы помним, собственно, лишь Российская империя продолжила свое существование -уже в радикально новом качестве Советского Союза, оказавшимся новой формой сборки того же имперского пространства. Иные империи - Австро-Венгерская и Османская - оказались к началу 1919 г. сметены. И это возвращает нас к исходным вопросам о проблемах, эффективности и проч. - ведь совершенно очевидно, что эффективность административных систем Австро-Венгерской, Российской и Османской империй и их устройство были весьма различны - но независимо от этого эти империи ожидал сходный финал в промежутке всего лишь полутора лет. А в свою очередь сложно считать, что Мировая война в том виде, в каком она состоялась, была неизбежна - слишком много случайностей, слишком много даже сугубо-человеческого сошлось вместе, чтобы очередной европейский кризис, на сей раз разразившийся в связи с убийством австрийского эрц-герцога, вылился в войну именно в этой исторической конфигурации. Здесь соединяются разные сюжеты - начиная с того, что международная, собственно - европейская система с 70-х годов XIX в. находилась в нестабильном состоянии [Киссинджер, 1997] и угроза перерастания в большое военное противостояние сопровождала с конца XIX в. любой существенный кризис в европейских международных отношениях - и заканчивая тем, что именно кризис июня-июля 1914 г. стал началом Мировой войны. Достаточно предположить, что для военного противостояния исходной точкой стал бы другой конфликт, несколькими годами позднее - чтобы сам ход событий и его последствия для Российской империи предстали бы иными. Понятно, что в данном случае мы рассуждаем в сослагательном наклонении, но оно необходимо, если только мы не придерживаемся представления о том, что все события развивались именно и только так, как они вообще могли развиваться [Миллер, 2017].
Так что, обращаясь к последнему сюжету о применимости конструктивистских подходов и тех, что условно именуются авторами настоящей дискуссии «постмодернистскими»1, к аналитике и осмыслению истории поздней Российской империи, думается, что именно эта оптика наиболее продуктивна - поскольку избавляет от бремени «неизбежности», диктата устаревших, восходящих к XIX в. историографических концепций - и, что не менее ценно, не противоречит попыткам собрать множество в относительное единство объяснения, каждый раз отчетливо фиксируя, о каких рамках и каком уровне анализа идет речь; ведь понятно,
1 Мне лично понятие «постмодернизма» представляется совершенно неконструктивным за пределами вполне конкретной и уже явно принадлежащей к области историографии философской дискуссии 1980-х-начала 1990-х гг., в первую очередь связанной с именами Ф. Джеймисона и П. Андерсона.
что уровень анализа «Российская империя» отнюдь не произволен и вместе с тем не единственен, масса процессов оказываются как более локальными, так и располагающимися поверх, через эти границы. В этом отношении конструктивистские подходы важны именно постольку, поскольку обращают внимание на тот важнейший социальный феномен, что всякая граница, всякое сообщество, всякий смысл не являются чем-то само собой разумеющимся и тем более естественным - все, существующее в социальной реальности, существует в той мере и до тех пор, пока оно производится и воспроизводится - и тем самым лишая, например, понятия «империя», «самодержавная власть» или «общество» наивности. Иначе говоря, конструктивистские подходы - они о самой природе социального, говоря словами Дюркгейма: социальное должно быть объяснено посредством социального, а отнюдь не о произвольности.
В современных работах мы видим множество примеров - как случайных, так и глубинных - континуальности между Российской империей и Советским Союзом, начиная от плана электрификации или проекта Днепрогэса до Гражданского кодекса 1922 г. [Новицкая, 2011], базирующегося на дореволюционном проекте Гражданского уложения. Разумеется, важный вопрос - возможность реализации этого рода проектов, но одновременно не менее значимый аспект - то, что их реализация происходит в существенно более бедной как материально, так и интеллектуально (вследствие потери множества квалифицированных кадров) стране, лишенной доступа к мировому рынку капиталов и способной находить потребные ресурсы в первую очередь за счет сверхэксплуатации собственных граждан. Сама возможность в подобных условиях организации гораздо более плотной, чем в Российской империи, системы управления - и достижения целого ряда значимых результатов - свидетельствует, на наш взгляд, о ресурсах, которыми располагала Российская империя. Напомним, что в ходе Мировой войны Российская империя оказалась одной из наименее «мобилизованных» стран, так и не переведшей многие сектора своей экономики, культуры и управления в режим «тотальной войны» -это, с одной стороны, возвращает нас к исходному сюжету, вопросу об эффективности управления, а с другой, учитывая длительность участия в войне и отсутствие до самого конца империи сокрушительных поражений, - говорит о ресурсах империи.
На мой взгляд, Советский Союз оказался радикальной трансформацией Российской империи, он качественно новый феномен - и в этом плане континуальность, хорошо прослеживающаяся в конкретных сюжетах, имеет гораздо более существенные ограничения в больших сюжетах - это, как правило, континуальность проблем и ограниченность наличного, в том числе находящегося в актуальном поле мыслимого, набора вариантов их решения. Советскую империю логично представить как пересборку того же имперского пространства - на основании совершенно иных принципов имперской сборки. И вместе с тем сама возможность этой пересборки, осуществившаяся столь стремительно, служит, как мне представляется, еще одним важным аргументом в пользу жизнеспособности Российской империи, в пользу утверждения, что ее проблемы и трудности к 1914 г. и даже к 1916 г. не носили фатального характера.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М.: Новое литературное обозрение, 2000. 808 с.
Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М.: Мысль, 1978. 288 с.
Киссинджер Г. Дипломатия / Пер. с англ. В.В. Львова; послесл. Г.А. Арбатова. М.: Ладомир, 1997. 847 с.
Крыжановский С.Е. Воспоминания: из бумаг С.Е. Крыжановского, последнего государственного секретаря Российской империи. СПб.: РНБ, 2009. 228 с. Менделеев Д.И. К познанию России. СПб., 1906. 157 с.
Миллер А.И. Жалость к Сербии - надуманный предлог [интервью] // Русская idея. 1Ж: https://politconservatism.ru/interview/zhalost-k-serbii-nadumannyj-predlog (дата обращения - 15 апреля 2019 г.).
Миронов Б.Н. Российская империя от традиции к модерну. В 3 т. Т. 2. СПб.: Дмитрий Буланин, 2015. 912 с.
Новицкая Т.Е. Гражданский кодекс РСФСР 1922 года. История создания. Общая характеристика. М.: Зерцало-М, 2011. 223 с.
Рубакин Н.А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. СПб., 1912. 216 с. Соловьев К.А. Политическая система Российской империи в 1881-1905 гг.: проблема законотворчества. М.: Политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2018. 351 с. Христофоров И.А. Судьба реформы: Русское крестьянство в правительственной политике до и после отмены крепостного права (1830-1890-е гг.). М.: Собрание, 2011. 368 с.
REFERENCES
Gurko V.I. Cherty i siluety proshlogo: Pravitel'stvo i obshchestvennost' v carstvovanie Nikolaya II v izobrazhenii sovremennika [Features and silhouettes of the past]. M.: Novoe literaturnoe obozrenie, 2000. 808 p. (in Russian).
Zajonchkovskij P.A. Pravitel'stvennyj apparat samoderzhavnoj Rossii v XIX v. [The government apparatus of autocratic Russia in the XIX century]. M.: Mysl', 1978. 288 p. (in Russian).
Kissindzher G. Diplomatiya [Diplomacy] / Per. s angl. V.V. Lvova; poslesl. G.A. Arbatova. M.: Ladomir, 1997. 847 p. (in Russian).
Kryzhanovskij S.E. Vospominaniya: iz bumag S.E. Kryzhanovskogo, poslednego gosudarst-vennogo sekretarya Rossijskoj imperii [Memoirs: from the papers of S.E. Kryzhanovsky, the last Secretary of State of the Russian Empire]. SPb.: RNB, 2009. 228 p. (in Russian).
Mendeleev D.I. Kpoznaniyu Rossii [To knowledge of Russia]. SPb., 1906. 157 p. (in Russian).
Miller A.I. Zhalost' k Serbii - nadumannyj predlog [interv'yu] [Pity for Serbia - a farfetched excuse], in Russkaya ideya. Available at: https://politconservatism.ru/interview/ zhalost-k-serbii-nadumannyj-predlog (accessed 15 April 2019). Mironov B.N. Rossijskaya imperiya ot tradicii k modern [The Russian Empire, from tradition to modernity]. V 3 t. T. 2. SPb.: Dmitrij Bulanin, 2015. 912 p. (in Russian).
Novickaya T.E. Grazhdanskij kodeks RSFSR 1922 goda. Istoriya sozdaniya. Obshchaya harakteristika [The civil code of the RSFSR of 1922. History of creation. General characteristic]. M.: Zercalo-M, 2011. 223 p. (in Russian).
Rubakin N.A. Rossiya v cifrah. Strana. Narod. Sosloviya. Klassy [Russia in numbers. Country. People. Estates. Hopscotch]. SPb., 1912. 216 p. (in Russian). Solov'ev K.A. Politicheskaya sistema Rossijskoj imperii v 1881-1905gg.: problema zako-notvorchestva [The political system of the Russian Empire in 1881-1905: the problem of lawmaking]. M.: Politicheskaya enciklopediya (ROSSPEN), 2018. 351 p. (in Russian). Hristoforov I.A. Sud'ba reformy: Russkoe krest'yanstvo vpravitel'stvennojpolitike do iposle otmeny krepostnogo prava (1830-1890-e gg.) [The fate of the reform: Russian peasantry in government policy before and after the abolition of serfdom (1830-1890s.)]. M.: Sobranie, 2011. 368 p. (in Russian).
