CC BY
3УДК 340: 347
ББК 67.0 + 67.410.1
ЗЕМСКОВА ПОЛИНА ЕВГЕНЬЕВНА
Доцент Кафедры теории права и сравнительного правоведения Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ),
кандидат юридических наук e-mail: zemskova_polina@mail.ru
POLINA E. ZEMSKOVA
Associate professor of legal theory and comparative law Russian State University for the Humanities (RSUH), Ph.D. of Juridical Sciences e-mail: zemskova_polina@mail.ru
ЮРИДИЧЕСКИЕ ФИКЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ГРАЖДАНСКОМ ПРОЦЕССЕ РОССИИ
LEGAL FICTIONS IN MODERN CIVIL PROCEEDINGS IN RUSSIA
Аннотация. В статье предложен расширительный подход к определению понятия «юридическая фикция». В рамках такого расширительного подхода автор квалифицирует как юридические фикции ряд системно повторяющихся подходов к разрешению единообразных казусов, встречающихся в российской гражданско-процессуальной практике. Актуальность исследования обусловлена тем, что российская гражданско-процессуальная практика последовательно продуцирует формальные и при этом достаточно «неудобные» подходы к разрешению отдельных категорий казусов. Таким подходам необходимо дать юридическую квалификацию: либо как коллизиям, подлежащим устранению, либо как нормальным правовым явлениям, порождаемым особенностями сложного аппарата гражданского процесса. От такой квалификации будет зависеть последующая судьба таких подходов: подлежат ли они «уничтожению», либо сохранятся и укрепятся в практике гражданского процесса.
Основной целью исследования является обоснование правовой квалификации таких подходов как особой формы юридической фикции.
Abstract. The article proposes an expansive approach to the definition of the "legal fiction" concept. Within the framework of this broad approach, the author qualifies as legal fictions a number of systematically repeated approaches to resolving uniform incidents found in Russian civil procedural practice. The relevance of the study is due to the fact that Russian civil procedural practice consistently produces formal and at the same time rather "inconvenient" approaches to resolving certain categories of incidents. Such approaches need legal qualifications: either as conflicts to be eliminated or as normal legal phenomena generated by the peculiarities of the complex apparatus of the civil process. The subsequent fate of such approaches will depend on such qualifications: whether they are subject to "destruction" or whether they will be preserved and strengthened in the practice of civil proceedings.
The main goal of the study is to substantiate the legal qualification of such approaches as a special form of legal fiction.
В частности, в статье рассматриваются три основных проблемных процессуальных подхода.
Во-первых, рассматривается подход, при применении которого повторная экспертиза в суде апелляционной инстанции может быть инициирована без перехода к рассмотрению дела по правилам производства в суде первой инстанции; опираясь на результаты такой экспертизы сторона не вправе уточнить исковые требования.
Во-вторых, подвергается анализу практика запрета судам по своей инициативе изменять основание искового требования в ситуации, когда квалификация такого основания является спорной.
В-третьих, в качестве ещё одной иллюстрации авторской идеи приводится сложившееся в процессуальной практике правило о том, что факт погашения задолженности после принятия соответствующего судебного решения не является основанием для отмены данного судебного решения в апелляции.
Описанные проблемы исследуются преимущественно с помощью системно-структурного и функционального методов, применение которых позволяет автору обосновать вывод о том, что описанные подходы, сформированные в судебной практике, представляют собой особую форму юридической фикции.
Ключевые слова: юридическая фикция, процессуально-правовые фикции, гражданское процессуальное право, повторная судебная экспертиза, апелляционная инстанция, уточнение исковых требований, основание искового требования.
In particular, the article examines three main problematic procedural approaches.
Firstly, an approach is considered in which a repeated forensic examination in an appellate court can be initiated without proceeding to consideration of the case according to the rules of procedure in the court of first instance; based on the results of such an examination, the party does not have the right to clarify the claims.
Secondly, the following practice is analyzed: the practice of prohibiting courts on their own initiative to change the basis of a claim in a situation where the qualification of such a basis is controversial.
Thirdly, as another illustration of the author's idea, the rule established in procedural practice is given: the fact of repayment of a debt after the relevant court decision is not a basis for canceling this court decision on appeal.
The described problems are studied primarily using systemic-structural and functional methods, the use of which allows the author to substantiate the conclusion that the described approaches, formed in judicial practice, represent a special form of legal fiction.
Keywords: legal fiction, procedural legal fictions, civil procedural law, repeated forensic examination, appellate instance, clarification of claims, basis for claim.
ВВЕДЕНИЕ
Вправе проблема юридической фикции всегда занимала важное место. Не будет ошибочным утверждение о том, что современное право в значительной степени базируется на разнообразных юридических фикциях, то есть «положениях, построениях, которым ничто не соответствует в действительности, но которыми пользуются как допущением с какой-нибудь определенной целью» (Толковый словарь русского языка: В 4 т. М.: Гос. изд-во иностр. и нац.
слов, 1940. Т. 4. Ст. 1078.). Господство фикций в современном праве —это неизбежность, поскольку право в результате своего многовекового развития сформировалось в самостоятельную абстрактную интеллектуальную систему, с множеством условных построений внутри себя [1, а 25]. При этом развитие любой сложной интеллектуальной системы, даже изначально призванной «служить» социальной реальности, происходит по единообразному сценарию: система «отделяется» от социальной реальности, ста-
новясь полем для «чистои игры разума», а затем предпринимает попытки подчинить социальную реальность себе, иными словами: поменять местами «господина» и «слугу».
Вероятно, наделенные природным «правовым инстинктом», римские юристы предчувствовали эту опасность, исходящую от права, хотя ещё не могли твердо обозначить природу своих опасении. Однако то недоверие и настороженность, которые они демонстрировали по отношению к юридическим фикциям, явно указывало на такое предчувствие.
Так А. М. Ширвиндт описывает колебания Гая относительно классической фикции «furtum manifestum», упомянутой в законах XII таблиц. Напомним: «furtum manifestum» — это «явная кража», подразумевающая поимку вора с поличным. Однако римское право допускало констатацию «furtum manifestum» не только при непосредственной поимке вора, но и по результатам ритуального обыска. Такой обыск в доме подозреваемого проводил обнаженный человек, опоясанный только перевязью (очевидно для того, чтобы у него не было возможности подбросить обыскиваемому краденую вещь), с чашей в руках. Если в ходе обыска вещь обнаруживалась, то хозяин дома условно, «фиктивно» признался совершившим явную кражу. [2, с. 41].
Среди римских юристов сразу же стала предметом полемики сама возможность считать «явной кражей» то, что в действительности таковой не является. В качестве компромисса было предложено различать «furtum manifestum natura» и «furtum manifestum lege»: фактическую явную кражу и «явную кражу в силу закона» [2, с. 41].
Однако Гай не признавал и такого компромиссного подхода. Он настаивал на том, что понятие «furtum manifestum» должно применять только к случаям, «которые являются таковыми «по природе» [2, с. 41-42].
Тем не менее, Гай был вынужден согласиться с тем, что в отдельных случаях закон может распространить правовые последствия, установленные для одних обстоятельств, — и на другие ситуации [2, с. 41-42].
Это пример отлично иллюстрирует то как Гай буквально предчувствует, как абстрактная, фиктивная «юридическая реальность» набирает силу, и Гай пытается защитить от нее действительные факты. Однако этот процесс уже было невозможно остановить, и сам Гай своими тонкими и точными научными наблюдениями обогащал и усложнял «юридическую реальность», тем самым только придавая ей новые силы. В этот период римские юристы ещё не пришли к осознанию того, что экспансия юридических фикций является неизбежным побочным эффектом усложнения правовой мысли.
Таким образом, фикции с самого начала занимают свое место в праве и с его развитием только усиливают свое влияние в различных национальных правовых системах. В российской научной литературе можно обнаружить достаточно исследований, посвященных вопросу юридических фикций, начиная от классических исследований, датированных второй половиной XIX века, среди которых необходимо упомянуть эталонную работу Д. И. Мейера «О юридических вымыслах и предположениях, скрытных и притворных действиях» [3], и заканчивая качественными современными работами, в числе которых историко-правовые труды А. М. Ширвиндта [2]. Проблематика юридической фикции в последнее время также становилась предметом диссертационных исследований таких авторов, как Маро-хин Е. Ю. [4], Душакова Л.А. [5], Курсова О. А. [6]. Следует также отметить качественные публикации по проблематике юридических фикций Переплетчиковой А. И. [7] и Зайцева И. М., последний является автором одной из редких работ, в центре которой — юридические фикции в гражданском процессуальном праве России [8].
Под юридической фикцией в узком смысле обычно принято понимать «несуществующее положение, в силу определенных обстоятельств признанное законодателем существующим и ставшее в силу этого обязательным» [9, с. 109].
Однако процессуальное право, представляя собой свод абстрактных, по сути игровых [10, с. 11], правил, само легко порождает фиктивные конструкции (без участия законодателя!), смысл и функция которых — удерживать социальную реальность в рамках таких правил. Здесь мы говорим о фикции в широком смысле, как о «построении, которому ничто не соответствует в действительности, но которым пользуются как допущением с какой-нибудь определенной целью».
Можно предположить, что в процессуальном праве мы в некоторых случаях «приносим в жертву реальность» в пользу юридической фикции, чтобы сохранить процессуальную стабильность (i.e. процессуально-правовую определенность) в надежде на то, что эта процессуальная стабильность будет обеспечивать справедливость при разрешении судебных споров в других случаях, т.е. «служить реальности». Возникает любопытный парадокс: реальность в отдельных случаях уступает юридической фикции для того, чтобы обеспечить защиту реальности в других случаях.
Но можно высказать и противоположную гипотезу: не исключено, что юридическая фикция абсолютно бессмысленно «попирает реальность» для того, чтобы защитить целостность самой интеллектуальной системы, ее гармонию и внутреннюю эстетику [11, с. 51].
Анализируя конкретные примеры, которые щедро предоставляет нам российская гражданско-процессуальная практика, мы постараемся ответить на вопрос, какая из этих двух гипотез объясняет причины продуцирования процессуальной правоприменительной практикой многочисленных фиктивных конструкций.
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ
Основой для настоящего исследования послужил широкий круг материалов судебной практики, выработанной судами апелляционной и кассационной инстанций при рассмотрении гражданских дел. Материалы судебной практики были подвергнуты анализу и систематизации с использованием системно-структурного и функционального методов.
Системно-структурный метод применяется для установления системной взаимосвязи между отдельными процессуальными подходами к разрешению типовых казусов. Это позволяет посмотреть на данные подходы не как на судебные ошибки или процессуальные эксцессы, а как общие элементы более крупной институциональной системы —системы юридической фикций.
Ответить на вопрос о функциональной роли указанных процессуальных подходов (для решения каких правовых и правоприменительных задач они используются) позволяет функциональный метод.
РЕЗУЛЬТАТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ
Итак, рассмотрим три актуальных примера «фиктивных построений», закрепившихся в гражданско-процессуальной практике России.
1. Суд апелляционной инстанции вправе инициировать проведение повторной экспертизы, не переходя к рассмотрению дела по правилам производства в суде первой инстанции; опираясь на результаты такой экспертизы сторона не вправе уточнить исковые требования, даже если экспертиза продемонстрировала иные расчётные показатели по сравнению с ранее проведенной экспертизой.
Стороны гражданских споров сталкиваются с описываемой ситуацией при рассмотрении спора в апелляции. Достаточно
со a
CD z
3 i
|_Q
о _I
^ CD
часто суды апелляционной инстанции считают необходимым проверить результаты уже имеющейся в деле экспертизы. Как показывает анализ судебных актов, назначить повторную экспертизу суд апелляционной инстанции может без перехода к повторному рассмотрению дела по правилам производства в суде первой инстанции в порядке ч. 5 ст. 330 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (далее — ГПК РФ).
Описываемый подход вызывает вопросы, поскольку инициирование апелляционным судом экспертизы само по себе выглядит как «конклюдентный» переход к рассмотрению дела по правилам первой инстанции, даже без вынесения соответствующего определения, как того требует ч. 5 ст. 330 ГПК РФ. Неудивительно, что стороны в процессе неоднократно указывали на это обстоятельство как на судебную ошибку и нарушение норм процессуального права.
Однако кассационные суды последовательно приходят к выводу о том, что назначение повторной экспертизы судом апелляционной инстанции — без перехода к повторному рассмотрению дела по правилам производства в суде первой инстанции — правомерно и соответствует нормам процессуального права.
Позиция судов по этому вопросу может быть сформулирована следующим образом: «не свидетельствует о нарушении норм процессуального права ссылка на то, что суд апелляционной инстанции при назначении экспертизы не перешел к рассмотрению дела по правилам производства в суде первой инстанции, поскольку частью 4 статьи 330 ГПК РФ не предусматривает переход к рассмотрению дела по правилам суда первой инстанции при назначении экспертизы».
Такой подход мы можем обнаружить, например, в Определении Четвертого кассационного суда общей юрисдикции
от 09.03.2021 по делу № 88-6998/2021, Определении Пятого кассационного суда общей юрисдикции от 21.04.2021 № 88-2890/2021, Определении Пятого кассационного суда общей юрисдикции от 29.06.2022 № 88-5327/2022 по делу № 2-567/2021, Определении Седьмого кассационного суда общей юрисдикции от 28.06.2022 № 88-9832/2022 по делу № 2-1161/2021, Определении Восьмого кассационного суда общей юрисдикции от 23.04.2021 № 88-2840/2021 и др.
Допускаем обоснованность такого подхода, многократно подтвержденного судебной практикой. Однако в ряде случае —при рассмотрении споров, для разрешения которых экспертиза проводится с целью определения размера сумм, подлежащих взысканию —такой подход создает непреодолимую процессуальную «ловушку»: повторная экспертиза по существу может подтверждать результаты первой экспертизы, но суммы, которые были заявлены ко взысканию по результатам исходной экспертизы, — могут по результатам повторной экспертизы отличаться в большую сторону. Это могло бы послужить логичным основанием для увеличения исковых требований. Однако такая возможность оказывается заблокирована. На стадии апелляционного обжалования изменение исковых требований невозможно, если суд не переходил к рассмотрению дела по правилам производства в суде первой инстанции. Изменение исковых требований (ст. 39 ГПК РФ) допускается только до вынесения судом первой инстанции решения по делу: согласно абз. 2 ч. 2 ст. 322 ГПК РФ в апелляционных жалобе, представлении не могут содержаться требования, не заявленные при рассмотрении дела в суде первой инстанции.
Таким образом, повторная экспертиза может быть назначена и проведена при рассмотрении дела в суде апелляционной инстанции без перехода к рассмотрению дела по правилам суда первой инстанции,
со a
CD z
3 i
|_Q
о _I
^ CD
при этом результаты повторной экспертизы нельзя использовать для уточнения исковых требований.
В профессиональной среде высказывается мнение о том, что можно предпринять попытку взыскать разницу между суммами, определенными в первом и затем во втором экспертном заключении, путем подачи самостоятельного иска. Однако такой подход может противоречить смыслу норм п. 2 ч. 1 ст. 134, ч. 2 ст. 209 ГПК РФ, которые препятствует сторонам и их правопреемникам повторно обращаться в суд с иском о том же предмете и по тем же основаниям.
Описанная «процессуальная ловушка» — это, безусловно, не фикция в ее классическом понимании, но особая фиктивная конструкция, зиждущаяся на жестко структурированных, негибких императивных нормах процессуального права. Под фикцией в данном случае понимается некий антипод «практической действительности», в пространстве которой абсолютно логичной была бы возможность уточнить исковые требования в ситуации, когда для этого сформировался подходящий материал в виде нового экспертного заключения. Реальность же интеллектуальная, правовая, или фиктивная — блокирует такую возможность.
Возвращаясь к определению, которое мы избрали в качестве базового для передачи смысла понятия «юридическая фикция»: «построение, которому ничто не соответствует в действительности, но которым пользуются как допущением с какой-нибудь определенной целью», —попытаемся его несколько видоизменить. В рассматриваемом случае «юридическая фикция» будет определяться, скорее, как «построение, не имеющее оснований в действительности, но которым пользуются с определенной целью». Однако возникает вопрос о том, какова цель данного фиктивного построения? Допускаем, что таковой является сохранение целостности и неприкосновен-
ности процессуального порядка, а именно незыблемости нормы о пресекательном сроке для окончательного формулирования истцом своих требований, какими бы логичными ни казались исключительные основания (как, например, результаты новой экспертизы, возникшие на этапе апелляционного обжалования). Таким образом во имя сохранения незыблемости процессуальной нормы, приходится пожертвовать сиюминутным удобством и выгодой стороны в процессе.
2. Запрет судам по своей инициативе изменять основание искового требования в ситуации, когда квалификация такого основания является спорной и может быть не вполне ясна истцу, не обладающему должными юридическими знаниями.
Нет никаких сомнений в том, что для получения эффективного результата от обращения в суд истцу надлежит точно определиться, в том числе, и с основанием своих исковых требований. Однако в ряде случаев, если фактические основания иска понятны и легко определимы, то их юридическая квалификация может быть, неоднозначной, как минимум, двойственной. Природа этой двойственности опосредуется той самой сложностью устройства интеллектуального пространства права, на которую мы уже неоднократно ссылались в настоящей статье. В особенности, если судебный спор основывается на нормах гражданского права (отрасли, выработавшей сложнейший институциональный аппарат, основанный на римском праве, прошедший через все этапы научных и правоприменительных преобразований в процессе рецепции и не перестающий усложняться по сей день), то цивилистическое многослойное устройство переплетается со сложным интеллектуальным аппаратом процессуального права, и получившийся в результате «юридический монстр» буквально пожирает факт реальной действительности.
Так, в реальности может иметь место простой факт временной передачи одним лицом другому денежных средств, подлежащих возврату.
В правовом же пространстве такая передача денежных средств может квалифицироваться как денежный заем (ст. 807 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее —ГК РФ)), если она надлежаще оформлена с помощью соответствующего договора.Таким образом,требование о возврате денежных средств будет основываться на ст. 810 ГК РФ.
При отсутствии заключенного договора займа лицо, передавшее денежные средства, должно основывать свои требования о возврате денежных средств на о нормах ГК РФ о неосновательном обогащении (ст. 1102 ГК РФ).
При намерении истребовать денежные средства в судебном порядке Истцу предписывается при подаче иска корректно определить его основание, включая правовую составляющую. Истец должен сделать это без помощи суда. В дальнейшем в ходе рассмотрения дела суд не вправе изменять основание заявленных требований по собственной инициативе. Это нарушило бы принцип диспозитивности.
Данный подход отражен в Определении Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации от 08.11.2022 № 41-КГ22-30-К4, отменившей решения трех инстанций, на основании которых было взыскано неосновательное обогащение вместо заявленного в иске долга по займу. Аналогичную позицию Верховный суд занял в Определении от 01.03.2022 по делу № 8-КГ21-65-КЗ. Тот же подход закреплен в Постановлении Пленума Верховного суда от 24.06.2008 № 11.
Очевидно, что подобные коллизии между однозначным фактом действительности и множественностью трактовок его юридической квалификации возникают в разных ситуациях, и казус о возврате денежных
средств выбран всего лишь в качестве модельного. Это казус служит прекрасной демонстрацией ещё одной фиктивной процессуальной конструкции, когда в реальности факт незаконного удержания стороной денежных средств, принадлежащих другой стороне, бесспорен и очевиден,однако от его верной правовой квалификации, то есть фиктивного, юридического определения статуса этих денежных средств и юридической природы владения этими денежными средствами ответчиком —зависит возможность получить эти деньги обратно их действительным собственником (или как минимум, —зависит то, как скоро эти деньги вернутся к истцу). В данном случае принципы разумности и процессуальной экономии, призванные защитить практическую действительность, оттесняются принципами диспозитивности и состязательности: ведь произвольное изменение судом оснований исковых требований, в том числе, лишило бы ответчика формального права защищать свою позицию ссылкой на выбор истцом неверного способа защиты права. 3. Факт погашения задолженности после принятия соответствующего решения судом первой инстанции не влечет за со -бой отмену этого решения в апелляции. В спорах о взыскании задолженности, если долг действительно существует, суд, со всей очевидностью, удовлетворяет требования истца и налагает на должника обязанность погасить долг. Однако далее может возникнуть ситуация, когда судебное решение проверяется в апелляции, при этом на момент апелляционного рассмотрения долг полностью погашен. В таких случаях суд апелляционной инстанции оставляет решение суда первой инстанции в силе, то есть фактически признает наличие долга у ответчика перед истцом, когда этот долг уже отсутствует.
Из нормы абз. 2 ч. 1 ст. 327.1 ГПК РФ следует, что задачей суда апелляционной инстанции является проверка законности
и обоснованности судебного постановления суда первой инстанции, правильности применения судом первой инстанции норм материального и процессуального права.
Следовательно, если на момент вынесения решения суд первой инстанции убедился в наличии у ответчика задолженности и присудил ее ко взысканию, то у суда апелляционной инстанции нет оснований отменять ранее вынесенный судебный акт, даже при условии, что «status quo» поменялся к моменту апелляционного обжалования.
Суды полагают, что задачу по предотвращению риска возможного повторного взыскания уже уплаченной суммы долга должны решать судебные приставы-исполнители.
Практика судов в этом отношении единообразна, что подтверждается, например, Апелляционным определением Московского городского суда от 28.07.2022 по делу № 33-28670/2022, Апелляционным определением Московского городского суда от 12.12.2022 по делу № 33-49823/2022, Апелляционным определением Саратовского областного суда от 22.08.2023 по делу № 33-7308/2023, 2-1998/2023 и др.
Такой подход выглядит несправедливым и необоснованным для «действительной реальности» и одновременно представляется абсолютно органичным для «мира юридических процессуальных фикций». Ограничение полномочий суда апелляционной инстанции, обоснованное разумным распределением полномочий между судами различных инстанций, — намеренно делает суд «слепым» в отношении очевидных фактических обстоятельств.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, как нам удалось убедиться, процессуальное право является плодотворным полем, рождающем разнообразные формы юридических фикций неклассического типа. Это не фикции, определяемые как «несуществующее положение, в силу опре-
деленных обстоятельств признанное законодателем существующим» (хотя таковые несомненно также во множестве присутствуют в процессуальном праве), но фактически мы имеем дело с более развитой формой фикций, «самоконструирующихся» в процессе правоприменения. Такие процессуальные фикции представляют собой «построения, не имеющие оснований в действительности, но которыми пользуются для сохранения незыблемости, целостности системы процессуального права».
Все перечисленные в настоящей статье примеры можно рассматривать и как проблемы, коллизии (в данном случае коллизии между правовом и действительностью), требующие вмешательства законодателя для их устранения с целью повышения эффективности защиты прав граждан.
Однако вместе с тем природа рассмотренных казусов опосредуется особенностями и издержками процессуального права как интеллектуальной системы, со своим незыблемым набором правил и принципов, а также сложившимся порядком их функционирования. Процессуальное право основано на продолжительной юридической традиции и накопило значительный объем общих принципов («audiatur et altera pars», «nemo judex in causa sua», «res judicata» и многие другие), сложившихся подходов к устройству инстанций судебной системы и порядку взаимодействия между ними; в целом процессуальное право представляет собой сложную совокупность императивных норм, имеет элементы игрового, или в некотором смысле «ритуального» характера. Таким образом, процессуальное право имеет достаточно материала для продуцирования фикций, которые проявляются непосредственно в процессе правоприменения. Пренебрежительное отношение к фундаментальным правилам (в частности, таким как «суд не вправе самостоятельно менять предмет и основание иска», «в апелляции нельзя изменять исковые требова-
ния», «апелляционный суд, прежде всего, проверяет работу суда первой инстанции») ради сиюмитного интереса стороны спора фактически будет представлять собой нарушение принципа правовой определенности [12, с. 310] и может привести к разрушению стабильности всего здания процессуального права, а в конечном итоге —к еще более серьезному нарушению прав участников процесса.
При этом нельзя ещё раз не отметить, что описываемые процессы демонстриру-
ют нам и другую объективную и неизбежную тенденцию: интеллектуальная система, усложняясь, начинает управлять действительностью, для обслуживания которой она изначально создавалась («summum jus est summa injuria»); этот может приводить к уменьшению в процессе правоприменения такой составляющей как справедливость, но одновременно создает и поддерживает своеобразную интеллектуальную эстетику и гармонию, которые также являются имманентными свойствами права.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Земскова П. Е. Римское право и гуманитарные начала современного права // Социо-гуманитарные смыслы и значения права: монография / Л. И. Глухарева, Земскова П. Е.,
B. Ф. Калина, Г. Ю. Курскова, М. И. Лавицкая, Е. И. Тимина, В. А. Цыгановкин; под ред. Л. И. Глухаревой. — М: РУСАЙНС, 2019. — 254 с. — EDN ZFCJMD.
2. Ширвиндт А. М. Значение фикции в римском праве. —М.: Статут, 2013. — 255 с.
3. Мейер Д. И. О юридических вымыслах и предположениях, скрытных и притворных действиях. Казань, 1854. — 129 с.
4. Марохин Е. Ю. Юридическая фикция в современном российском законодательстве: Дис. ... канд. юрид. наук. Ставрополь, 2004. — 179 с. — EDN NMVBCZ.
5. ДушаковаЛ. А. Правовые фикции: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Волгоград, 2004. — 24 с. — EDN NHWVRT.
6. Курсова О. А. Фикции в российском праве: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Нижний Новгород, 2001. — 32 с. —EDN NLWHDD.
7. Переплетчикова А. И. Юридическая фикция как один из способов устранения неопределенности в праве // Вестник Университета прокуратуры Российской Федерации. 2023. — № 5. — С. 47-52.
8. Зайцев И. М. Правовые фикции в гражданском процессе // Рос. юстиция. 1997. — № 1. — С. 35-36.
9. Бабаев В. К. Общая теория права: Курс лекций. Н. Новгород: Изд-во Нижегород. высш. шк. МВД России, 1993. — 544 с.
10. Глухарева Л. И. Эстетическое оценивание права как показатель профессионального мастерства юристов // Теория и практика общественного развития. 2021. — № 9. —
C. 48-52. — EDN VNKBXR.
11. Глухарева Л. И. Игра в праве как фактор правового нигилизма в России // Вестник РГГУ. Серия Экономика. Управление. Право. 2016. — С. 11-19.
12. Тарасов И. Н. Принцип правовой определенности // Проблемы реализации принципов гражданского судопроизводства в правоприменительной деятельности: монография / Н. В. Алексеева, С. Т. Багыллы, А. В. Белякова и др.; отв. ред. В. М. Жуйков, С. С. За-вриев. Москва: НОРМА, ИНФРА-М, 2024. — 416 с. — EDN BREFFH.
REFERENCES
1. Zemskova P. E. Rimskoe pravo i gumanitarny^e nachala sovremennogo prava [Roman law and humanitarian principles of modern law]. Sociogumanitarny^e smyvslyv i znacheniya prava. L. I. Glukhareva, Zemskova P. E., V. F. Kalina, G. Yu. Kurskova, M. I. Lavitskaya, E. I. Timina, V. A. Tsyganovkin. Ed. L. I. Glukhareva. Moscow, RUSAINS, 2019, 254 p. -EDN ZFCJMD.
2. Shirvindt A. M. Znachenie fikcii v rimskom prave [The meaning of fiction in Roman law]. Moscow, Statut, 2013, 255 p.
3. Meyer D. I. O yuridicheskix vy^my^slax i predpolozheniyax, skryvtnyvx i pritvorny^x dejstviyax [About legal fictions and assumptions, secretive and feigned actions]. Kazan, 1854, 129 p.
4. Marokhin E. Yu. Yuridicheskaya fikciya v sovremennom rossijskom zakonodatePstve [Legal fiction in modern Russian legislation]. Ph.D. thesis, Stavropol, 2004, 179 p. — EDN NMVBCZ.
5. Dushakova L. A. Pravovy^e fikcii [Legal fictions]. Abstract of Ph. D. thesis, Volgograd, 2004, 24 p. — EDN NHWVRT.
6. Kursova O. A. Fikcii v rossijskom prave [Fictions in Russian law]. Abstract of Ph. D. thesis, Nizhny Novgorod, 2001, 32 p. — EDN NLWHDD.
7. Perepletchikova A. I. Yuridicheskaya fikciya kak odin iz sposobov ustraneniya neopredelennosti v prave [Legal fiction as one of the ways to eliminate uncertainty in the law]. Bulletin of the University of the prosecutor's office, 2023, No. 5, pp. 47-52.
8. Zaitsev I. M. Pravovy^e fikcii v grazhdanskom processe [Legal fictions in civil proceedings]. Russian Justice, 1997, No. 1, pp. 35-36.
9. Babaev V. K. Obshhaya teoriya prava [General theory of law]. N. Novgorod, Nizhegorodckaya vy^sshaya shkola Ministerstva vnutrennix del Rossii, 1993, 544 p.
10. Glukhareva L. I. E^steticheskoe ocenivanie prava kak pokazateT professionaTnogo masterstva yuristov [Aesthetic assessment of law as an indicator of professional skills of lawyers]. Theory and practice of social development, 2021, No. 9, pp. 48-52. — EDN VNKBXR.
11. Glukhareva L. I. Igra v prave kak faktor pravovogo nigilizma v Rossii [Game in law as a factor of legal nihilism in Russia]. RSUH / RGGU BULLETIN. Series Economics. Management. Law, 2016, pp. 11-19.
12. Tarasov I. N. Princip pravovoj opredelennosti [Principle of legal certainty]. Problemy^ realizacii principov grazhdanskogo sudoproizvodstva v pravoprimenitePnoj deyatePnosti. N. V. Alekseeva, S. T. Bagylly, A. V. Belyakova and others; Ed. V. M. Zhuikov, S. S. Zavriev. Moscow, NORMA, INFRA-M, 2024, 416 p. —EDN BREFFH.
Статья поступила в редакцию 21.05.2024; одобрена после рецензирования 12.06.2024; принята к публикации 20.06.2024. Автор прочитал и одобрил окончательный вариант рукописи. The article was submitted 21.05.2024; approved after reviewing 12.06.2024; accepted for publication 20.06.2024 . The author read and approved the final version of the manuscript.
