CC BY
60
УДК 82-1/-9 ОВСЯННИКОВА А.А.
магистрант, кафедра истории русской литературы XI-XIX вв., Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева E-mail: nastyaorel1998@gmail.com
UDC 82-1/-9
OVSYANNIKOVA A.A.
Master's Student, Department of History of Russian Literature of XI-XIX Centuries, Orel State University E-mail: nastyaorel1998@gmail.com
ЁЖИК И МЕДВЕЖОНОК В ТУМАНЕ: СКАЗОЧНЫЙ МИР СЕРГЕЯ КОЗЛОВА В ЗЕРКАЛЕ ВОСТОЧНОЙ ФИЛОСОФИИ
HEDGEHOG AND BEAR-CUB IN THE FOG: THE FAIRY-TALE WORLD OF SERGEI KOZLOV IN THE MIRROR OF EASTERN PHILOSOPHY
В статье предпринята попытка соотнесения философской сказки С.Г. Козлова с основными положениями даосизма и дзэн-буддизма. Автор приходит к выводу о типологическом сходстве между ними. Обнаружены идейные переклички по таким позициям, как единство микро- и макрокосма, «просветление» в качестве жизненной перспективы, недеяние и молчание как психотехнические средства, идея церемониального единения с миром, «мудрый ребенок» как человеческий идеал.
Ключевые слова: философская сказка; сравнительный метод; даосизм; дзэн; трансперсональный опыт; диалог; абсурд; недеяние; просветление; мудрый ребенок; молчание; чайная церемония.
The article is a comparison of S.G. Kozlov's philosophical tale with the main provisions of Taoism and Zen. The author believes that there is a typological similarity between them. In the course of the study, ideological coincidences were found on the issues of the unity of the microcosm and the macrocosm, about enlightenment as a life perspective, about inaction and silence as psychotechnical means, in the idea of ceremonial unity with the world, in the idea of a wise child.
Keywords: philosophical tale; comparative method; taoism; zen; transpersonal experience; dialogue; absurdity; inaction; enlightenment; wise child; silence; tea ceremony.
Творчество отечественного писателя Сергея Григорьевича Козлова (1939-2010) являет собой яркий пример гармоничного сочетания глубины и непосредственности. Его сказки, казалось бы, рассчитанные на детскую аудиторию, при всей кажущейся простоте явно выходят за пределы литературы для (дошкольников. Поэтому нет ничего удивительного в том, что для немногочисленных исследователей наследия этого писателя уже стало общим местом отнесение историй о Ёжике и Медвежонке к жанру философской сказки, наряду с произведениями А.А. Иванова, Г.Б. Остера, Г.М. Цыферова. А исследователь современной философской сказки А.В. Тихомирова склонна рассматривать козловский цикл о Ёжике и Медвежонке в качестве образца для изучения основных жанровых черт, среди которых проникновенный лиризм, ярко выраженная ирония, особые отношения персонажей с природой, ключевая роль диалога в композиции и яркий образ детства [11, 12, 13]. Вместе с тем, мы вынуждены констатировать, что при обращении к творчеству С.Г. Козлова акцент часто смещается в сторону педагогических эффектов от чтения его сказок детьми и для детей [3, 16, 17, 18], в то время как целостного и последовательного исследования сказочной вселенной писателя в качестве философского феномена не было и нет в настоящий момент, хотя для этого есть все основания. По наше-
му мнению, одним из наиболее эффективных способов решения этой задачи могло бы стать сравнительное исследование, соотнесение с некоторыми философскими традициями. Наша статья представляет собой попытку такого соотнесения. В данном случае в роли объектов для сравнения выступят религиозно-философские течения даосизм и дзэн-буддизм, по-видимому, оказавшие определённое влияние на содержание и общую атмосферу сказок российского автора.
Нельзя сказать, чтобы ранее в принципе не предпринималось попыток соотнесения сказочного цикла о Ёжике и Медвежонке с восточными философскими традициями, однако эти сопоставления, в первую очередь, связаны с легендарным мультфильмом «Ёжик в тумане» Юрия Норштейна. Примечательно, что сам Норштейн в книге «Снег на траве» признается в своей любви к личности и произведениям Мацуо Басё, а также в интересе к дзэн-буддизму в целом [7, с. 227, 240, 243], в связи с чем вполне оправданно допущение о влиянии последних на творчество мультипликатора. При этом фигура автора литературного первоисточника фактически выносится за скобки, а его сказка оказывается всего лишь исходным материалом, ставшим основой для создания мультипликационного шедевра.
Сам писатель-сказочник Сергей Козлов был явно неравнодушен к ориентальной тематике, а в его цикле
© Овсянникова А.А. © Ovsyannikova A.A.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
о неразлучных друзьях Ёжике и Медвежонке нередко можно встретить прямые обращения к ней. Чего стоит, к примеру, завязка миниатюры «В гостях у собаки»: «Однажды Ёжику приснилось, что они с Медвежонком попали в Китай и китайский Ёжик с китайским Медвежонком пригласили их в гости к китайской Собаке» [4, с. 19]. В сказке «Великий китайский поэт» герои активно обсуждают китайскую культуру, а в конце делается внезапный, но очень важный для понимания авторского замысла вывод: «А Ёжику с Медвежонком вдруг стало грустно-грустно, оттого что у них в лесу нет ни одного великого поэта, который бы всё как есть написал и про дождь, который, как цапля, ходит по тростниковой крыше, и про печёную картошку с хрустящей корочкой, от которой, когда её разломишь, идёт золотой дымок» [4, с. 23].
Согласно её сюжету, в гости к Ёжику и Медвежонку приходит некий Кот с банджо на плече и «странным» именем Басё (явная отсылка к японскому поэту XVII века Мацуо Басё), поющий загадочные и очень притягательные для слушателей куплеты. Эти короткие трёхстрочные песенки весьма напоминают знаменитые японские хокку, которые являются наиболее точным воплощением созерцательно-гармонической философии дзэн в искусстве.
Из-за отсутствия специальных исследований, посвященных биографии Козлова, весьма проблематично выносить суждения о его отношении к философским традициям Востока и о том, насколько сам писатель был увлечен ими. Мы предлагаем посмотреть на сказочную вселенную С.Г. Козлова в сравнительной перспективе. Мы не утверждаем, что встречающиеся в его текстах переклички с идеями и образами восточных философских традиций являются результатом прямого заимствования и адаптации на российской почве китайской или японской экзотики, хотя этот вариант исключать нельзя. Речь пойдет вовсе не о генетической связи, а, скорее, об идейных перекличках и типологическом сходстве: восточная философская традиция выступает в нашем случае в роли зеркала или камертона, которые позволят оттенить1 особенности и выявить доминанты того мира, в котором живут и взаимодействуют персонажи российского сказочника.
Прежде всего, оговоримся, что в нашем случае в роли систем восточной философии, с которыми предполагается соотнести сказочную философию С.Г. Козлова, выступят даосизм и дзэн-буддизм, находящиеся в родстве между собой и типологически сходные. В обоих случаях мы имеем дело с религиозно-философскими системами, соединившими собственно философию с религиозными идеями и практиками. В обоих случаях основой духовной практики оказывается специфический трансперсональный опыт, предполагающий гармонизацию отношений с миром и переживание единения с Абсолютом (первоосновой бытия), имеющим безличный характер и фактически совпадающим с природой. Путь к этому состоянию лежит через изменение состояния сознания («просветление», сатори в япон-
ской традиции). В трактовке даосизма и дзэн-буддизма мы опирались на исследования Е.А. Торчинова [14, 15], Г.С. Померанца [8, 9, 10], Н.Н. Шацких [19], на первоисточник даосской (и, опосредованно, дзэн-буддистской) традиции - приписываемый Лао-цзы трактат «Дао дэ цзин» [1], а также на наиболее известный сборник дзэн-ских коанов «Железная флейта» [2].
Анализируя авторский стиль С.Г. Козлова на примере его сборника «Правда, мы будем всегда?», М.М. Коваленко и И.Г. Минералова определяют его как непрекращающуюся беседу-размышление, тем самым невольно отсылая читателя к «рефлексирующей» восточной традиции. На протяжении всего повествования две, на первый взгляд, непохожие, но в действительности родственные и не умеющие существовать друг без друга души - мечтательный интеллигентный Ёжик и его добродушный, непоседливый приятель Медвежонок -размышляют о смысле жизни на фоне постоянно сменяющихся времён года, являющихся при этом непосредственным отражением их жизненного пути [3, с. 60]. Здесь, на наш взгляд, и выявляются некоторые черты вселенной Сергея Козлова, которые сближают её с даосской и дзэнской традициями: это, во-первых, особая роль диалога в композиции подавляющего большинства его сказок и, во-вторых, функции пейзажа в тексте.
Диалог как жанр был и остаётся популярным в философии дзэн-буддизма. С XI в. отрывки из мондо, коаны, использовались учениками в качестве текстов для упражнений в медитации. Коан - это неразрешимый ребус, загадка без разгадки, которую ученики, тем не менее, обязаны решить, дабы постичь смысл учения дзэн [6, с. 259-260]. Вот, пожалуй, наиболее известный пример такой абсурдной загадки: «Вы висите над пропастью, зацепившись зубами за куст; в это время вас спрашивают: "В чём истина дзэн?" Что бы вы сказали?..» [6, с. 260]. Для решения коана ученик должен осознать абсурдность своего «омраченного разума», и, соответственно, всего мира (а для этого нужно перестать мыслить шаблонами) - и лишь тогда логика нелогичного откроется перед ним, и он почувствует прилив сатори [6, с. 261].
Для сказок Сергея Козлова так же весьма характерна диалоговая композиция. Так, большая часть миниатюры «Если меня совсем нет», по сути, представляет собой один непрерывный диалог. Ёжик фактически предлагает Медвежонку разгадать своеобразный коан: представить себе его полное отсутствие в мире (т.е., по сути, он пытается заставить его признать наличие «великой пустоты»). Однако тот, следуя заветам истинной дружбы (и, одновременно, эгоистическому и ограниченному мировоззрению обывателя, не желающего заглядывать за пределы привычного, устоявшегося мирка), живет по принципу «если нет тебя, то нет и меня». Такая схема попросту не укладывается в рамки концепции абсолютной пустоты, о которой говорит Ёжик, потому что для Медвежонка представить отсутствие друга - значит одновременно отрицать собственное «Я», чего он сделать никак не может - отсюда и абсурд диалога.
Но чаще героям Козлова удается разгадать загаданные другом (и, одновременно, учителем) «коаны». Примером может служить сказка «Как оттенить тишину», в которой философия Ёжика, малопонятная для Медвежонка в начале, постепенно проясняется и уже полностью разделяется им ближе к концу:
«- Я очень люблю осенние пасмурные дни, -сказал Ёжик. - Солнышко тускло светит, и так туманно-туманно...
- Спокойно, - сказал Медвежонок.
- Ага. Будто все остановилось и стоит.
- Где? - спросил Медвежонок.
- Нет, вообще. Стоит и не двигается.
- Кто?
- Ну, как ты не понимаешь? Никто.
- Никто стоит и не двигается?
- Ага. Никто не двигается.
- А комары? Вон как летают! Пи-и!.. Пи-и!.. -И Медвежонок замахал лапами, показал, как летит комар» [4, с. 93].
Вступление демонстрирует, насколько чуждо для Медвежонка целостное восприятие мира как гармоничного неделимого организма, охваченного «священной» тишиной и неподвижностью и не имеющего четких координат и ориентиров в пространстве. Для него мироздание - это совокупность конкретных и уникальных, однако разрозненных объектов (он сам, Ёжик, лес, комары и т.д.), сумма которых не складывается в единую картину. Медвежонок не может смотреть одновременно и на Ёжика, и на лес, т.к. царящий в его голове хаос затуманивает разум героя и мешает целостности его мировосприятия. Не помогают ни быстрый бег, ни передвижение большими прыжками. Лишь когда уставший «учитель» предлагает просто помолчать, на «ученика» (и, соответственно, на читателя) снисходит озарение, и он осознаёт - а точнее, чувствует - смысл концепции всеобщей гармонии через недеяние и тишину:
«- Стой! - крикнул Ёжик. - Слушай! Медвежонок замер.
- Слышишь, как тихо?
- Слышу.
- А если я крикну, то я криком о т т е н ю тишину.
- А-а-а!.. - закричал Медвежонок» [4, с. 94].
Сказка завершается внезапной и даже внешне нелепой, а потому абсолютно логичной для «абсурдного» мира дзэн-буддизма сценой, когда уже оба - и учитель, и ученик - «оттеняют тишину» Вселенной, по-детски непосредственно шумя и радуясь жизни: «Так до самого вечера они бегали, прыгали, сигали с обрыва и орали во все горло, оттеняя неподвижность и тишину осеннего леса» [4, с. 95].
Вообще, в подавляющем большинстве сказок Козлова именно Ёжик как наиболее созерцательный и чуткий ко всяким внешним изменениям герой становится своеобразным учителем жизни для своего добродушного, но «шумного» друга Медвежонка. Однако в некоторых миниатюрах (см. сказки «Как Ёжик с Медвежонком меняли небо», «Вольный осенний ветер», «Осенняя песня травы», «Красота») «учитель» и
«ученик» фактически меняются ролями. Так, в сказке «Красота» Медвежонок фактически учит Ёжика составлять букеты для чайной церемонии:
«- Пойдём наберем веточек, - сказал Медвежонок. - Голых ветвей. А на некоторых один или два листика. Знаешь, как красиво!
- А что с ними делать?
- Поставим в доме. Только немного, понимаешь? -сказал Медвежонок. - Если много - будут просто кусты, а если чуть-чуть....
- Пойдем, согласился Ёжик» [5, с. 62].
В других же произведениях Козлова Ёжик и Медвежонок выступают на равных; тогда они оба либо оказываются в положении наивных «учеников», не понимающих законов мироздания («Как Ёжик с Медвежонком ловили осень»), либо сами ненавязчиво учат кого-то третьего уму-разуму. Так, в сказках «Лунная дорожка», «Разрешите с вами посумерничать» в роли «третьего» выступает Заяц, который, в свою очередь и сам способен на время стать «мастером», что и происходит в миниатюре «Вольный осенний ветер». И это вовсе не сюжетный просчет писателя: в сказочной вселенной Сергея Козлова в принципе не существует однозначных, «плоских» персонажей: к примеру, «отрицательный» Волк - единственный, кто поддержал Ёжика в его «странном» намерении создать собственное маленькое море («Осенние корабли»), а «зловещий» Ворон оказывается верным другом одинокого Поросёнка, поддерживающим его даже после смерти («Ворон-ворон»). Фактически, перед нами отрицание шаблонности, привычности и раз и навсегда установленного распределения ролей, которым и знаменит дзэн-буддизм с его абсурдными коанами и нестандартными методами преподавания.
Особую роль в повествовании С. Козлова всегда имеет пейзаж. Природа в его произведениях является нередко главным персонажем, независимым от непосредственных действующих лиц. Законы природы часто служат основным триггером для развития центрального сюжета и конфликта.
В качестве иллюстративного примера возьмём завязки двух сказок - «Когда ты прячешь солнце, мне грустно» и «Берегите погоду»:
А) «Над горой туман и розовато оранжевые отсветы. Весь день лил дождь, потом перестал, выглянуло солнце, зашло за гору, и вот теперь была такая гора.
Было очень красиво, так красиво, что Ёжик с Медвежонком просто глядели и ничего не говорили друг другу.
А гора все время менялась: оранжевое переместилось влево, розовое - вправо, а голубое стало сизо синим и осталось вверху» [4, с. 103-104].
Б) «Шумели дожди, летели листья, птицы собирались в стаи и улетали на юг, но, когда появлялось солнце, было так просторно и хорошо, что казалось, нет ничего на свете лучше этих последних золотых деньков.
- Бер-р-р-регите погоду! - каркнула Ворона <...>» [4, с. 13].
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
Если рассматривать эти фрагменты в отрыве от остального сюжета, читатель всё равно получит полноценные тексты: короткие, но вполне законченные по смыслу и крайне живописные природные зарисовки. Этот прием писатель вообще использует довольно часто (см. сказки «В холодном небе», «Гроза», «Ворон», «Если меня совсем нет», «Маленький тёплый дождь» и т.д.). Иными словами, не будь в этом мире главных героев с их проблемами, это, кажется, вовсе не помешало бы природе (и автору) создать свою собственную, ни на что не похожую сказку.
Эта особенность произведений Сергея Козлова отсылает нас к литературе (в частности, к поэтическому жанру хайку) и живописи дзэн, в которых природа является нерукотворным «великолепным образцом искусства» [9, с. 71]. Ведь живопись дзэн должна запечатлеть миг абсолютной гармонии и истины, наиболее совершенным образцом которых и является «равнодушная» природа; именно поэтому её изображения нередко напоминают иконы [9, с. 18, 78]. Среди наиболее популярных природных образов в дальневосточной живописи - туман (как извечный символ «неясного», «туманного» Дао) [6, с. 270; 1, с. 13] и облака, нередко окутывающие собой безымянную деревеньку [9, с. 79]. Именно этим явлениям природы посвящены, с одной стороны, одно из наиболее популярных стихотворений Сергея Козлова «Облака, белогривые лошадки» (оно прозвучало в мультфильме 1980 г. «Трям! Здравствуйте»), а с другой -самая известная его сказка «Ёжик в тумане».
В стихотворении «Облака, белогривые лошадки» отчетливо чувствуется глубокая тоска лирических героев - представителей земли - по утраченной связи с макрокосмом, небом. Яркие и сочные метафоры, где субъект и объект сравнения одновременно противопоставлены друг другу (белое яблоко луны, красное яблоко заката, облака - белогривые лошадки, звезда-ромашка), отражают утраченную взаимосвязь двух миров. Земля в лице безымянных героев стихотворения стремится вернуться в небесное «лоно», прося зооморфные облака «прокатить» их в «заоблачную даль». Последние четыре строки говорят о несбыточности мечты: прекрасную звезду хоть и удаётся приманить и даже сохранить у себя в руках, но не в её изначальной бессмертной ипостаси, а лишь в качестве очередного отголоска - земной ромашки.
Сказка «Ёжик в тумане» - это, по сути, логическое завершение заявленной темы, «пошаговая инструкция» слияния человека с дао, по течению которого человек должен плыть всю свою жизнь [9, с. 30]. Миниатюра делится на пять логических частей.
Завязка демонстрирует идеальный образец мировой гармонии - природу, в которой каждый элемент одновременно и самодостаточен, и является неотъемлемой частью общей прекрасной картины:
«Тридцать комариков выбежали на поляну и заиграли на своих писклявых скрипках.
Из-за туч вышла луна и, улыбаясь, поплыла по небу.
"Ммм-у!.." - вздохнула корова за рекой. Залаяла со-
бака, и сорок лунных зайцев побежали по дорожке.
Над рекой поднялся туман, и грустная белая лошадь утонула в нем по грудь, и теперь казалось - большая белая утка плывет в тумане и, отфыркиваясь, опускает в него голову» [5, с. 6].
Далее мы, наконец, видим главного героя, мечтающего слиться с этой идеальной средой в единое целое и для этого ныряющего в таинственный туман, который, как мы уже выяснили ранее, символизирует собой бесконечное и непознаваемое дао:
«Ёжик сидел на горке под сосной и смотрел на освещенную лунным светом долину, затопленную туманом.
Красиво было так, что он время от времени вздрагивал: не снится ли ему все это?
А комарики не уставали играть на своих скрипочках, лунные зайцы плясали, а собака выла.
<...>"А интересно, - думал Ёжик, - если лошадь ляжет спать, она захлебнется в тумане?"
И он стал медленно спускаться с горы, чтобы тоже попасть в туман и посмотреть, как там внутри» [5, с. 6].
После долгих бессмысленных блужданий Ёжик неизбежно теряет почву под ногами, причём в буквальном смысле, и оказывается на грани жизни и смерти, как безымянный герой в знаменитом коане, который повис над пропастью и держится за ветку одними зубами:
«<...> "Где же лошадь?" - подумал Ёжик. И пополз прямо. Вокруг было глухо, темно и мокро, лишь высоко сверху сумрак слабо светился.
Полз он долго-долго и вдруг почувствовал, что земли под ним нет, и он куда-то летит. Бултых!..
"Я в реке!" - сообразил Ёжик, похолодев от страха. И стал бить лапами во все стороны.
Когда он вынырнула, было по-прежнему темно, и Ежик даже не знал, где берег» [5, с. 7].
Поражённый осознанием близкой гибели (один из простейших способов «ошеломления»), герой переживает сатори и мгновенно на интуитивном уровне понимает, что нужно не противиться течению дао, а напротив - покориться ему. Ёжик так и делает, и «кто-то» (по-видимому, само дэ) немедленно приходит к нему на помощь.
Последняя часть - спасение, за которое безликое дао не требует благодарности, и вступление просветленного героя в совершенно новый, более совершенный и осмысленный этап жизни. Впрочем, к окончательному слиянию с макрокосмом Ёжику ещё только предстоит путь (видимо, неслучайно использование автором имеющего довольно негативную окраску глагола «ковылять» вместо нейтрального слова «идти»):
«Ёжик сел на чью-то узкую скользкую спину и через минуту оказался на берегу.
- Спасибо! - вслух сказал он.
- Не за что! - беззвучно выговорил кто-то, кого Ежик даже не видел, и пропал в волнах.
"Вот так история... - размышлял Ёжику, отряхиваясь. - Разве кто поверит?!"
И заковылял в тумане» [5, с. 7].
Как мы уже выяснили ранее, в большинстве сказок Козлова именно Ёжик является наиболее способным к «учительству», либо же наиболее благодарным «учеником», и явно неслучайна горячая привязанность персонажа к таким стихиям, как горы («Ёжик в тумане», «Ёжикина гора», «Когда ты прячешь солнце, мне грустно») и вода («Осенние корабли», «Ёжик и море», «Лунная дорожка», «Ёжик в тумане» и т.д.): ведь первые приближают смертное существо к небу и позволяют ему разглядеть мир во всей его непосредственной целостности, а вторая - как уже было сказано - символизирует даосский принцип «плыть по течению».
Итак, сравнительный анализ позволил нам, путём сопоставления философских сказок Сергея
Григорьевича Козлова с положениями восточных философско-религиозных течений даосизма и дзэн-буддизма, выявить в произведениях российского автора такие важные и ранее не исследованные черты, как особая роль трансперсонального опыта в жизненном мире персонажей, важная функция в сюжете фигуры «учителя», символизм природных образов. По нашему мнению, сопоставление произведений С.Г. Козлова из сказочного цикла о Ёжике и Медвежонке с различными философскими традициями (включая философские мотивы в литературе и искусстве) открывает новую исследовательскую перспективу, в которой окажется возможным понимание ранее недоступных подтекстов и подсмыслов.
Примечание
1. Использование слова «оттенить» не случайно - это одно из ключевых понятий философского языка С.Г. Козлова.
Библиографический список
1. Дао Дэ цзин // Дао: гармония мира. М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 2000. С. 7-34.
2. Железная флейта. 100 коанов дзэна // Буддизм: четыре благородных истины. М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 1999. С. 125-240.
3. Коваленко М.М., Минералова И.Г. Композиция как смыслообразующий фактор книги Сергея Козлова «Правда, мы будем всегда?» // Успехи современной науки. 2017. Т. 2. № 2. С. 59-60.
4. Козлов С.Г. Всё о Ёжике, Медвежонке, Львёнке и Черепахе: Сказки, стихотворения. СПб.: Азбука-классика, 2006. 512 с.
5. Козлов С.Г. Ёжик в тумане: сказки. М.: Детская литература, 1989. 120 с.
6. Миркина З.А, Померанц Г.С. Великие религии мира. М.: РИПОЛ, 1995. 416 с.
7. Норштейн Ю.Б. Снег на траве. Фрагменты книги. Лекции по искусству анимации. М.: ВГИК, журнал «Искусство кино», 2005. 254 с.
8. Померанц Г.С. Канон и непосредственность в искусстве дзэн // Померанц Г.С. Выход из транса. М.: Юрист, 1995. С. 481-494.
9. Померанц Г. С. Некоторые течения восточного религиозного нигилизма. Харьков: Изд-во «Права человека», 2015. 312 с.
10. Померанц Г.С. Язык абсурда // Померанц Г.С. Выход из транса. М.: Юрист, 1995. С. 435-480.
11. Тихомирова А.В. Жанровая структура современной философской сказки // Вестн. Яросл. гос. ун-та им. П. Г. Демидова / Гуманитарные науки. 2009. № 4 (10) С. 93-96.
12. Тихомирова А.В. Нарративная стратегия современной философской сказки // Ярославский педагогический вестник. 2011. № 1. С. 184-186.
13. Тихомирова А. В. Сюжетно-композиционное своеобразие современной философской сказки // Тамбов: Грамота. 2007. № 3 (3): в 3-х ч. Ч. III. C. 220-222.
14. ТорчиновЕ.А. Пути философии Востока и Запада: познание запредельного. СПб.: Азбука-классика, Петербургское востоковедение, 2007. 480 с.
15. Торчинов Е.А. Религии мира: Опыт запредельного: Психотехника и трансперсональные состояния. СПб.: Центр «Петербургское востоковедение», 1998. 384 с.
16. Чернова М.М. Особенности юмора в сказках Сергея Козлова и рассказах Юрия Коваля // Вопросы русской литературы. 2015. № 4 (34). С. 120-125.
17. Чернова М.М. Синтез комического и лирического начал как основа создания образа детства в сказках Сергея Козлова // Мировая словесность для детей и о детях. XIX Всероссийская научно-практическая конференция. 2014. С. 75-79.
18. Чернова М.М. Юмористическая книга как психологический тренинг для ребёнка (на материале книг Сергея Козлова) // Мировая словесность для детей и о детях. 2015. С. 72-77.
19. Шацких Н.Н. Лирика хайку как выражение дзэн-буддистской эстетики недосказанности // Язык: мультидисциплинар-ность научного знания. Научный альманах. Вып. 3 / Отв. ред. О.В. Трунова. - Барнаул: Алтайская государственная педагогическая академия, 2013. С. 113-117.
References
1. Tao Te ching // Tao: harmony of the world. - Moscow: EKSMO-Press; Kharkiv: Folio, 2000. Pp. 7-34.
2. The iron flute. 100 Zen Koans // Buddhism: Four Noble Truths Moscow: EKSMO-Press; Kharkiv: Folio, 2000. Pp. 7-34.
3. Kovalenko M.M., Mineralova I.G. Composition as a meaning-forming factor of Sergey Kozlov's book "Is it true, will we always be?" // Successes of modern Science. 2017. Vol. 2. No. 2 Pp. 59-60.
4. Kozlov S.G. All about a Hedgehog, a bear Cub, a Lion Cub and a Turtle: Fairy tales, poems. St. Petersburg: ABC Classics, 2006. 512 p.
5. Kozlov S.G. Hedgehog in the fog: fairy tales. Moscow: Children's literature, 1989. 120 p.
6. Mirkina Z.A, Pomerants G.S. The great religions of the world. Moscow: RIPOLL, 1995. 416 p.
7. Norstein Yu.B. Snow on the grass. Fragments of the book. Lectures on the art of animation. Moscow: VGIK, The Art of Cinema magazine, 2005. 254 p.
8. Pomerants G.S. Canon and spontaneity in the art of Zen // Pomerants G.S. Coming out of trance. Moscow: Yurist, 1995. Pp. 481-494.
9. Pomerants G. S. Some currents of Eastern religious nihilism. Kharkiv: Publishing house "Human Rights", 2015. 312 p.
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
10. Pomerants G.S. The language of the absurd // Pomerants G.S. Coming out of trance. Moscow: Yurist, 1995. Pp. 435-480.
11. Tikhomirova A.V. Genre structure of a modern philosophical fairy tale // Bulletin of Yaroslavl State University named after P. G. Demidov / Humanities. 2009. № 4 (10) Pp. 93-96.
12. Tikhomirova A.V. Narrative strategy of a modern philosophical fairy tale // Yaroslavl Pedagogical Bulletin. 2011. No. 1 Pp. 184-186.
13. Tikhomirova A.V. Plot-compositional originality of a modern philosophical fairy tale // Tambov: Gramota. 2007. № 3 (3): in 3 hours III. Pp. 220-222.
14. Torchinov E.A. The ways of philosophy of the East and the West: the knowledge of the beyond. St. Petersburg: ABC classics, St. Petersburg Oriental Studies, 2007. 480 p.
15. Torchinov E.A. Religions of the world: The Experience of the Beyond: Psychotechnics and transpersonal states. St. Petersburg: Center "Petersburg Oriental Studies", 1998. 384 p.
16. ChernovaM.M. Features of humor in Sergey Kozlov's fairy tales and Yuri Koval's stories // Questions of Russian literature. 2015. № 4 (34) Pp. 120-125.
17. Chernova M.M. Synthesis of comic and lyrical principles as the basis for creating the image of childhood in Sergei Kozlov's fairy tales // World literature for children and about children. XIX All-Russian Scientific and Practical Conference. 2014. Pp. 75-79.
18. Chernova M.M. A humorous book as a psychological training for a child (based on the material of Sergey Kozlov's books) // World literature for children and about children. 2015. Pp. 72-77.
19. Shatskikh N.N. Haiku lyrics as an expression of Zen Buddhist aesthetics of understatement // Language: multidisciplinary scientific knowledge. Scientific almanac. Issue 3 / Ed. by O.V. Trunova. Barnaul: Altai State Pedagogical Academy, 2013. Pp. 113-117.
