CC BY
47
УДК 81 ББК 80
Тариева Лилия Увайсовна
кандидат филологических наук кафедра русского языка Ингушский государственный университет г. Магас Tarieva Lilija Uvaisovna Candidate of philological sciences The Russian Language Department Ingush State University Magas Tarieva00@mail.ru Языковые условия подключения лица Слушающего Language Conditions of Connection of Hearing Person
В статье обосновываются условия подключения лица Слушающего в речевой ситуации, квалифицированной в качестве канонической. Для благополучного подключения лица Слушающего необходима предварительная языковая апробация парадигмы из четырех лиц, релевантных для ингушского языка: Созерцающего, Говорящего, Произносящего, Слышащего
This article justifies the conditions of connection of Hearing person in the speech situation qualified as canonical one. Language pre-testing of paradigm of 4 persons relevant to ingush language: Contemplative person, Speaking person, Sounding person, Hearing person is necessary for good connection of Hearing person.
Ключевые слова: рефлексивный режим, речевой акт, эгоцентрики, де-сигнатор, категоризация, картина мировосприятия, реализм.
Key words: reflexive mode, speech act, egocentrics, categorization, designator, picture of the world, realism.
Рефлексивному режиму интерпретации канонической речевой ситуации,
на основе которого репрезентируется парадигма из четырех лиц, релевантных для эргативного ингушского языка: Созерцающего, Говорящего, Произносящего, Слышащего, чтобы состоялось полноценное речевое взаимодействие с адекватным пропозициональным содержанием, противопоставлена речевая ситуация, интерпретированная в [12: 579, 637; 8: 259] в качестве канонической, когда подключается Слушающий. Для благополучного подключения Слушающего необходимо, чтобы Говорящий и Слушающий, стянутые в одну речевую ситуацию обладали эпистемическим опытом одинакового набора лиц, в целях адек-
ватного восприятия передаваемой информации. Валентность на второе лицо -лицо Слушающее, обусловленное свойством «слушание» (ср.: сона (AFF) хоз/я слышу (обладаю способностью слышать) и аз (ERG) ладувх/я слушаю), может возникнуть эмпатически на базе лица Слышащего, морфологически представленного аффективной формой имени.
В ингушском языке такая речевая ситуация противопоставляется элементарной канонической в рефлексивном режиме интерпретации и воспринимается как опосредованная нерефлексивным свойством «слушанием» (сона (AFF) хоз/я слышу, аз (ERG) ладувха/я слушаю), возникающем в диалогическом режиме, квалифицированным как основной в [6].
Рефлексивный режим интерпретации обосновывает возможности эффективной коммуникативной ситуации, базу для полноценного речевого взаимодействия. Дефектность компонента парадигмы лиц рефлексивного режима, например, отсутствие лица Созерцающего (сона (AFF) гу/я вижу, т.е. обладаю способностью видеть), иными словами, в условиях отсутствия категоризации свойства «видение», в языке носителя будут исключены конструкции с лицом Созерцающим, или Наблюдателем в терминах [1]. И это будет иная картина мировосприятия и мироотражения. Естественный язык в полной мере репрезентирует свои потенциальные возможности при условии полноценного представления рефлексивного режима объемом в четыре лица, когда в фокусе эмпатии находится лицо Говорящее как иконический знак, объединенное с лицом Произносящим единым прескриптивным дейксисом.
Эмпатия - это «конструкт, кумулирующий аффективный и когнитивный компоненты» [10] с интенцией «интеллектуальной идентификации собственных чувств с чувствами и мыслями другого человека» [3].
Различие между лицом Говорящим и лицом Произносящим экспонируется, прежде всего, в способе их категоризации, в их интерпретации в качестве десигнаторов языкового знака и в их дифференциации с точки зрения референтно-референциальных отношений. Категоризация понимается как
«...процесс образования и выделения самих категорий, членение внешнего и внутреннего мира человека сообразно сущностным характеристикам его функционирования и бытия, упорядоченное сведение его к меньшему числу разрядов или объединений и т.п., а также - результат классификационной (таксономической) деятельности» [5].
В рефлексивном режиме интерпретации, репрезентирующем последовательную иерархию включения четырех лиц, генерируются непосредственные «эгоцентрики» (термин Рассела Б.) в [13], обеспечивающие адекватность восприятия информации.
Созерцающий, Говорящий, Произносящий, Слышащий - четыре первичных непосредственных эгоцентрика, представленные как имманентные составляющие единого одушевленного денотата, организуют устройство ингушского языка ( и др. нахских языков) с классическим (полноценным) Говорящим.
Лингвистическое обоснование процесса генерации имманентных лиц-эгоцентриков, обеспечивающих в ингушском языке классического (полноценного) Говорящего отражает соответствующую эргативную картину мировосприятия.
Для ингушского прономинативного языка, каноническая (элементарная) речевая ситуация обусловливается в рефлексивном режиме интерпретации и экспонируется в следующих условиях:
1) говорящий дейктически каузирован (вызван к жизни) лицом Созер-цаюшим, лицезрящим артикуляцию губ, при условии, что человек не слепой;
2) лицо Говорящее обусловливается интенциональностью лица Созерцающего и прескриптивным дейксисом, указующим на реальный предмет (одушевленный денотат) и тем самым вызывающим вербализацию (именование словом) того, на что указано;
3) таким образом в языке возникают «первичные слова» [2], например, личные местоимения первого лица, обусловленные указанием на лицо Говорящее и имманентное лицо Произносящее (если человек не немой);
4) вербализация запускает механизм функционирования Субъекта речи в двух ипостасях: лицо Говорящее в совокупности с лицом Произносящим;
5) в качестве такого первичного слова исследуется личное местоимение первого лица (со/я), интерпретированное как речевое событие в одно слово-предложение;
6) речевой акт в одно слово-предложение со/я выделяет лицо Говорящее, категоризующееся на основе рефлексивного свойства «говорение»;
7) речевая ситуация в одно слово (слово-предложение: со/я) содержит Произносящего, категоризированного на базе свойства «произнесение», если человек не немой. В противном случае мы имеем немую речь и иную «дефектную» картину мировосприятия и мироотражения;
8) вербализация в качестве первичного слова личного местоимения первого лица (со/я), может быть интерпретирована как речевое событие в одно слово-предложение, состоящее из двух речевых действий «говорения» и «произнесения»;
9) в момент осуществления произношения (речевого акта в одно слово со/я) Говорящим репрезентируется имманентный Слышащий, возникающий на базе рефлексивного свойства «слышание», каузированного лицом Произносящим, т.е. первым адресантом и адресатом выступает сам Говорящий, который прагматически не может себя не слышать, при условии, что человек не глухой.
В противном случае мы имеем совершенно иную ущербную картину мировосприятия., исключающую валентность на Слушающего и, соответственно, возможность диалогического режима.
Интерпретация парадигмы представленных лиц в рефлексивном режиме должна обеспечить имманентно полноценного, т.е. классического, Говорящего, выдерживающего условия пространственно-временного единства, и в этом случае для эргативных языков (ингушского и др. нахских) реально «тождество мира коммуникантов и мира их референции», как необходимого условия «каноничности коммуникативной ситуации» [6: 43].
Канонической для эргативного ингушского (и др. нахских) языка считается ситуация, интерпретированная в рефлексивном режиме, при которой в момент речи Говорящий и Произносящий совпадают как Субъект речи, а Созерцающий и Слышащий совпадают как Субъект восприятия в едином хронотопе (местовремени), организуя полноценную «упаковку». Все четыре лица находятся в прямом взаимодействии, имеют обратную взаимосвязь:
1) со (NOM) сиха лув/я быстро говорю - аз (ERG ) сиха оал/ я быстро произношу;
2) сона (AFF) дика гу: со (NOM) сиха лув/я хорошо вижу: я быстро говорю;
3) сона (AFF) дика хоз: аз (ERG ) г1оаг1а дувц / Я хорошо слышу: я громко рассказываю.
Каноническая речевая ситуация для эргативных языков (ингушского и др. нахских) не идентична интерпретированной Е. В. Падучевой в диалогическом режиме, когда в речевую ситуацию, в момент речи подтягивается Слушающий, воспринимающий речь Говорящего, наблюдающий его и имеющий с ним единое поле зрения в едином месте [6: 259], т.е. активизирующий каждый раз один из компонентов парадигмы лиц.
Таким образом: в эргативном ингушском языке на базе рефлексивного режима интерпретации канонической речевой ситуации нами выделяется парадигма из четырех иерархически последовательно включенных в речь лиц (Созерцающее, Говорящее, Произносящее, Слышащее), с соответствующими рядами иерархии эмпатии, отличными от рядов, представленных в [11]. Основанием для возникновения парадигмы лиц из четырех служат базовые онтологические свойства чувственного аппарата Хоалуча сага / Субъекта восприятия: «видение, и слышание», мыслимые ингушским речевым сознанием как данные априори, на основе которых в языке возникает семантическая (мыслительная) категория постулированности / приобретенности. «Не вдаваясь в детали процесса речеобразования, как он представляется в свете
современных лингвистических и психологических данных, заметим лишь, что базовую роль в нем играют элементарные мыслительные категории, с помощью которых образуется мыслительное содержание предложения, т. е. пропозиция» [4: 151-152].
Чтобы состоялась адекватная передача информации Говорящий должен быть включен в иерархически организованную парадигму из четырех означенных выше лиц, возникших в языке как результат категоризации соответствующих имманентных свойств. Для адекватного восприятия информации Слушающий прагматически должен быть носителем четырех репрезентированных лиц. В таком случае мы можем говорить об эффективной речевой коммуникации, обусловленной языковой картиной мира отдельного носителя языка и народа в целом.
Парадигма из четырех лиц, репрезентированных в рефлексивном режиме интерпретации, многое может объяснить в семантике и специфике падежного функционирования личных местоимений ингушского языка ( и нахских языков в целом). И не только. Вербализация (номинация) имплицитных (Созерцающее и Слышащее) и экспонентных лиц (Говорящее и Произносящее), отраженная на поверхностном уровне субъектными основными падежами (сона ( AFF) гу/я вижу, сона (AFF) хоз я слышу; со (NOM) лув/я оворю, аз (ERG) оал/я произношу) в ингушском языке осуществляется в русле реализма, лингвистического направления, возникшего еще в античные времена. Номинации подобного рода, когда именуются явления, предметы, действия, признаки объективной действительности, мыслимые как данные априори, (в нашем случае «видение» «говорение», «произнесение», «слышание») генерируют в ингушском языке языковую понятийную (семантическую) категорию постулированности, противопоставленную категории приобретенности [9].
Библиографический список
1. Апресян Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Семиотика и информатика. Вып. 28. - М., 1986. - С. 5-33.
2. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. - М.: Прогресс, 1984. - 398 с.
3. Ефремова Т. Ф. Современный толковый словарь русского языка.- М.: Астрель, 2006. - 973 с.
4. Кацнельсон С. Д. О грамматической семантике / Общее и типологическое языкознание. - Л., 1986. - С. 145-152.
5. Кубрякова Е. С. Краткий словарь когнитивных терминов / Е. С. Кубрякова, В.В. Демьянков, Б. Г. Панкрац, Л.Г. Лузина. - М.: Издательство Филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, 1997. - 245 с.
6. Падучева Е. В. В. В. Виноградов и наука о языке художественной прозы / Серия языка и литературы. - Том 54, № 3, 1995. - С. 39-47.
7. Падучева Е. В. Режим интепретации как контекст, снимающий неоднозначность // Материалы международной конференции «Диалог - 2008». Электронная версия / www.dialog-21.ru / dialog2008 / materials / htm/64/htm.
8. Падучева Е. В. Семантические исследования: Семантика времени и вида в русском языке. Семантика нарратива. - М.: Языки русской культуры, 1996. - 464 с.
9. Тариева Л. У. Клитики как показатели именных классов в ингушском языке. - Назрань, 2012. - С. 41.
10. Davis M. Empathy: a social psychological approach. - Boulder: Westview Press, 1996. - 44 p.
11. Kuno S., Kaburaki E. Empathy and syntax // «Linguistic Inquiry», 1977, v.
8, № 4.
12. Lyons J. Semantics. Vols. 1 and 2. - London: Cambridge University Press, 1977. - pp. 371 .
13. Russell B. An inquiry into meaning and truth. - L., 1940. - рр. 445.
Bibliography
1. Apresjan Ju.D. Dejksis v leksike i grammatike i naivnaja model’ mira // Semiotika i informatika. Vyp. 28. - M., 1986. - S. 5-33.
2. Gumbol’dt V. fon. Izbrannye trudy po jazykoznaniju. - M.: Progress, 1984. -
398 s.
3. Efremova T. F. Sovremennyj tolkovyj slovar’ russkogo jazyka.- M.: Astrel’, 2006. - 973 s.
4. Kacnel’son S. D. O grammaticheskoj semantike / Obshhee i tipologicheskoe jazykoznanie. - L., 1986. - S. 145-152.
5. Kubrjakova E. S. Kratkij slovar’ kognitivnyh terminov / E. S. Kubrjakova, V.V. Dem’jankov, B. G. Pankrac, L.G. Luzina. - M.: Izdatel’stvo Filologicheskogo fakul’teta MGU im. M.V. Lomonosova, 1997. - 245 s.
6. Paducheva E. V. V. V. Vinogradov i nauka o jazyke hudozhestvennoj prozy / Serija jazyka i literatury. - Tom 54, № 3, 1995. - S. 39-47.
7. Paducheva E. V. Rezhim intepretacii kak kontekst, snimajushhij neodnoznachnost’ // Materialy mezhdunarodnoj konferencii «Dialog - 2008». Jelektronnaja versija / www.dialog-21.ru / dialog2008 / materials / htm/64/htm.
8. Paducheva E. V. Semanticheskie issledovanija: Semantika vremeni i vida v russkom jazyke. Semantika narrativa. - M.: Jazyki russkoj kul’tury, 1996. - 464 s.
9. Tarieva L. U. Klitiki kak pokazateli imennyh klassov v ingushskom jazyke. - Nazran’, 2012. - S. 41.
10. Davis M. Empathy: a social psychological approach. - Boulder: Westview Press, 1996. - 44 p.
11. Kuno S., Kaburaki E. Empathy and syntax // «Linguistic Inquiry», 1977, v.
8, № 4.
12. Lyons J. Semantics. Vols. 1 and 2. - London: Cambridge University Press, 1977. - pp. 371 .
13. Russell B. An inquiry into meaning and truth. - L., 1940. - rr. 445.
