CC BY
140
УДК 811.111-112 ББК 81.0
Тариева Лилия Увайсовна
кандидат филологических наук, доцент кафедра русского языка Ингушский государственный университет г. Назрань Tarieva Liliya Uvaysovna candidate of philological Sciences, associate Professor of Russian language Ingush state University Nazran Tarieva00@mail.ru Компоненты парадигмы лиц ингушского языка The components of the paradigm of persons ingush language
В статье представлена парадигма лиц, релевантных для эргативного ингушского языка (лицо Созерцающее, лицо Говорящее, лицо Произносящее, лицо Слышащее). Говорящий в ингушском языке обусловливается интенцио-нальностью лица Созерцающего. Произносящий детерминирован интенцией лица Слышащего. Кумуляция двух лиц (Говорящего и Произносящего) экспонирует в языке Субъект речи, в то время как интенциональные лица (Созерцающее и Слышащее) представляют Субъекта восприятия.
The article presents a paradigm of persons relevant to the ergative Ingush language (the person Contemplating, the person Speaking, the person Speaking, the person Hearing). Speaking in the Ingush language determined by the intentionality of the person Contemplating. Pronouncing determined by the intention of the persons Hearing. The cumulation of two persons (Speaking and Pronouncing) exhibits in the language of the subject of the speech, while intentional entity (Beholding and Hearing) are the Subject of perception.
Ключевые слова: личное местоимение, интенциональность, интенсио-нальность, рефлексив-локутор, референция, эргативный, номинализм.
Key words: personal pronoun, intentionality, intensionality, reflexiv-locutor, reference, ergative, nominalism.
Антропоцентрический аспект исследования языка связан с лексико-
семантическим представлением эгоцентриков, номинированных в эргативных и номинативных языках различными падежами имени.
Группа имен в различных языках включает отдельным пластом личные местоимения, которые как наиболее древний лексический пласт языков семан-
тически могут быть интерпретированы в качестве первичных слов.
В дистинкции познания собственного со/эго генерируется каноническая речевая ситуация в рефлексивном режиме интерпретации [4], представляющая основного эгоцентрика «лицо Говорящее», на языковом уровне представленное местоимением первого лица в номинативной форме имени:
1. Со (NOM) ва/Я есть;
2. Со (NOM) лув/я говорю;
3. Со (NOM) хул/я бываю,
Ситуация произнесения первичного слова личного местоимения (со/я) в акте схватывания собственного со/эго экспонирует дискурс (способ говорения), при котором происходит «категоризация» [6] лица, когда явление реальной действительности «лицо говорящее» трансцендентно интериоризуется, становясь десигнатором языкового знака: лицом Говорящим.
Рефлексивный режим интерпретации канонической речевой ситуации vs. «диалогическому режиму» [9, 11], генерированной в дистинкции собственного эго, представляет в ингушском языке (и др. нахских языках), сразу несколько лиц: лицо Созерцающее, лицо Говорящее, лицо Слышащее, лицо Произносящее.
Данные лица на поверхностном уровне экспонируются личными местоимениями первого лица (сона/я, со/я, аз/я), экспонирующими отношения субъ-ектно-объектной дистрибуции.
Личные местоимения, как универсальная категория, когнитивно маркируется и отображается в языке ранее других. Концептуализация первичных слов - личных местоимений в различных языках экспонирует механизм речемысли-тельной деятельности в этой области знаний.
Редукция какого-либо компонента данной группы лексики приводит, как нам представляется, к функционально-семантическим изменениям именной и глагольной парадигм языка.
Система личных местоимений ингушского языка (и других нахских) со/'я', хьо/'ты', из /'он' ('она, оно'), тхуо/'мы' (эксклюзив), вай/'мы' (инклюзив), шо/ 'вы', уж, ужаш/'они': аз/'я', 1а/'ты', цо/ 'он', сона/'я', сога/'я', мне имеет в качестве грамматического ядра не одну форму личного местоимения первого лица:
1) Со (NOM) лув/'я говорю' (обладаю способностью к речению):
2) Аз (ERG) оал /'я произношу' (т.е. обладаю способностью говорить озвучено).
3) Сона (AFF) гу /я вижу (т.е. обладаю способностью видеть);
4) Сона (AFF) хоз/я слышу (т.е. обладаю способностью слышать).
Лица в приведенных иллюстрациях различаются морфологической представленностью в силу их семантической (понятийной) неоднородности.
Гомогенным свойством, объединяющим все первые лица является общий семантический компонент «лицо».
Первое лицо, на поверхностном уровне выраженное номинативно-абсолютивной формой имени, на «глубинном» [7, 17] представляет, как нам видится, «лицо Говорящее» (первый пример). Первое лицо, на поверхностном уровне обозначенное эргативной формой имени, на глубинном репрезентирует «лицо Произносящее» (второй пример). Первое лицо, на грамматическом уровне представленное аффективной формой имени, на глубинном репрезентирует лицо Созерцающее (третий пример). Первое лицо, на грамматическом уровне представленное аффективной формой имени, на глубинном репрезентирует лицо Слышащее (четвертый пример).
Парадигма лиц: Лицо Созерцающее, Лицо Говорящее, лицо Произносящее и лицо Слышащее вступают между собой в аппозитивные отношения, выявляющие их гетерогенность и гомогенность по отношению друг к другу.
Лицо Говорящее и лицо Произносящее обычно интегрированы в речевом акте, представляя Субъекта речи, и квалифицируются в ингушском эргативном языке в качестве локуторов. Локутор - это лицо ответственное за высказывание.
Локуторные отношения в эргативном ингушском языке отличны от отношений в номинативных языках. Сравните:
I. «рефлексив локутор;
5) Со (NOM) се (NOM refl.) лув/я сам говорю,
6) Аз (ERG) айса (ERG refl.) оал/я сам произношу,
7) Сона (AFF) сайна (AFF refl.) ле мог/я сам могу говорить (артикулировать);
8) Сога (LOK) сайга (LOK refl.) оалалу/я сам могу произносить
II. Локуторы:
9) со ^ОМ)-хьо (NOM)/h - ты,
10) аз (ERG) -1а (ERG)M - ты;
III. нелокуторы:
11) из (NOM,)/он
12) цо (ERG,)/он» [5].
Получается, что в данном эргативном языке ответственность за высказывание несут сразу несколько лиц: лицо Говорящее, экспонирующее артикуляцию, лицо Произносящее, представляющее аудитивность речи и модальное лицо, удостоверяющее возможность озвученной речи. Удачное совмещение двух лиц (Говорящего и Произносящего) обусловливает механизм функционирования озвученной артикуляции.
Релевантным семантическим различием между двумя локуторами: лицом Говорящим, выраженным номинативной формой имени (со/я) и лицом Произносящим, представленным эргативной формой имени (аз/я) является валентность первого клитикам - родовым обозначителям и индифферентность лица Произносящего к категории рода (класса).
Клитики, как показатели грамматического класса, представляющие родовую отнесенность разумных денотатов [6], аналитически вводятся в текст валентно лицу Говорящему, представленному личным местоимением в номинативной формой имени (со (хьо, из) в/я (ты, он) мужского рода, со (хьо, из) й/я
(ты, он) женского рода), так как данный языковой знак (со (NOM) /я) соотнесен с внеязыковой действительностью обозначением реального наблюдаемого денотата (носителя лица Говорящего).
Клитики как родовые обозначители индифферентны лицу Произносящему, представленному эргативной формой имени (аз/я). Данное лицо, не может сочетаться с классными показателями (аз в, аз й, аз д - невозможно!), в силу того, что семантически (понятийно) эргатив представляет собой десигнатор языкового знака, обозначающий ненаблюдаемую инстанцию, а имманентную акустическую составляющую наблюдаемого индивида, валентного классным показателям.
Клитики как родовые обозначители одушевленного денотата (его пола) примыкая к именам в постпозиции, в отличие от местоимений не являются первичными словами и не участвуют в субъектно-объектной дистрибуции.
Эгоцентричное «со/'я'» и аз/'я' отражается в различных структурах системы ингушского языка.
В номинативных языках центральным объектом современной лингвистики обозначается «Говорящий» [3, 108]. В эргативном ингушском языке (и др. нахских языках) в фокусе эмпатии различных высказываний находится «Говорящий» (со лув/я говорю, т.е. артикулирую), совмещенный с «Произносящим» (аз оал/я произношу). Экспонированные одним дейксисом эти два лица интегрируются в одном лице, при условии, что человек не немой. Удачное совмещение наблюдаемого и ненаблюдаемого имманентного локуторов, на наш взгляд, представляет один из «возможных миров» в терминах [8].
За личными местоимениями признается статус выражения стабильной автономной семантики [2], представляющей разницу в их интенсиональности. Стабильной семемой в лексическом значении личного местоимения первого лица, морфологически представленного номинативной формой имени (со/'я'), является «лицо» и «говорение». Стабильной семемой лексического значения личного местоимения первого лица, грамматически представленного в языке эргативной
формой имени (аз/'я'), является «лицо» и «произнесение». К общему компоненту, объединяющему два первых лица в номинативной и эргативной формах в одно, относится интенциональный «дейксис», указывающий на одно лицо Говорящее и Произносящее одновременно, при условии, что индивид не немой.
Лицо Говорящее и Лицо Произносящее гетерогенны, в силу того, что кау-зированы различными лицами. Основанием каузации (вызывания к жизни) функции Лица Говорящего является лицо Созерцающее, которое в дистинкции собственного со/ эго выхватывает из реальной действительности «лицо, которое говорит», снимает с него «картинку» и экспериенциально интериоризует (овнутряет) его, где данная информация, на наш взгляд, эвиденциально закрепляется в ячейке перцептивного мышления в форме визуального образа-представления.
Основная наблюдаемая референтная категория «лицо Говорящее», дейк-тически выделенное лицом Созерцающим, коррелирующим с «Наблюдателем» в терминах [1], является следствием интенции лица Созерцающего. Лицо Созерцающее имеет отношение к лицу Говорящему тем, что интенционально «помыслило» его. Поэтому лицо Созерцающее валентно лицу Говорящему и индифферентно лицу Произносящему, так как способно распознать артикуляцию лица Говорящего как самую сильную его характеристику. Семантическая релевантность лица Говорящего заключается в том, что оно способно передавать информацию посредством артикуляции.
Запуск механизма функции локутора (со ^ОМ/я) лица Говорящего открывает, на наш взгляд, один из возможных миров, организованный остенсив-ной коммуникацией.
Другая категория: локутор «лицо Произносящее», представляющее ненаблюдаемую «референцию» (понимаемую согласно концепции [9, 11]), распознаваемую лицом Слышащим, открывает другой автономный возможный мир, организованный аудитивной коммуникацией. Удачное совмещение лица Слышащего и лица Произносящего образует мир, который можно соотнести со
«Страной слепых» Герберта Уэлса.
Лицо Слышащее распознает функцию лица Произносящего в силу своей акустически охарактеризованной интенциональности. Интенциональность лица Слышащего представляет собой модальную функцию, результирующую «сенсорной аудитивной эвиденциальностью» (термин использован в соответствии с концепцией) [10]. Запуск механизма функции лица Слышащего, как нам представляется, заключается в том, что оно способно интенционально «помыслить» лицо Произносящее. Поэтому лицо Слышащее валентно лицу Произносящему и индифферентно лицу Говорящему. Валентность лица Слышащего лицу Произносящему квалифицирует его как модуса, самой сильной характеристикой которого является распознавание акустической речи, или произнесения, но не артикуляции.
У дачная интеграция двух функций: функции лица Говорящего и лица Произносящего результирует совершенно иным возможным миром, в котором информация передается совмещением артикуляционной и акустически охарактеризованной речи.
Лицо Говорящее, экспонированное номинативной формой имени в языках эргативной стратегии, представляет собой артикулирующее лицо, индифферентное акустически охарактеризованной речи, сравните:
13) Со (NOM) лув/я говорю (т.е. обладаю способностью говорить).
14) Аз (ERG) оал/Япроизношу (т.е. обладаю способностью произносить).
Интеграция первых лиц (т.е. совмещение Говорящего и Произносящего)
представляют дискурс посредством произношения, что и обусловливает дихотомию ядра личного местоимения ингушского языка. Ситуация складывается таким образом, что один участник ситуации, одно лицо в рефлексивном режиме интерпретации представляет одновременно две функции: говорение и произнесение, если человек не немой. Оба действия дейктически принадлежат одному лицу.
Значимость Лица Произносящего заключается в том, что оно организует дискурс озвученной речи, открывая другой, отличный от остенсивного общения, возможный мир.
Таким образом:
1. Для ингушского эргативного языка (и др. нахских) синхронно релевантна функция четырех лиц, экспонированных в рефлексивном режиме интерпретации канонической речевой ситуации: лицо Говорящее, лицо Созерцающее, лицо Слышащее и лицо Произносящее, которые должны быть введены в обиход лингвистического исследования эргативного ингушского языка (и др. нахских языков).
2. Таксономия рефлексивных лиц выявляет гомогенные и гетерогенные аппозитивные отношения: лицо Говорящее vs. лицу Произносящему как кон-секвенты различных антецедентов.
3. Лицо Говорящее vs. лицу Произносящему на грамматическом уровне экспонированием в различных падежах имени (лицо Говорящее представлено номинативной формой имени, а лицо Произносящее - эргативной формой).
4. Лицо Говорящее vs. лицу Произносящему тем, что по-разному передают информацию (артикуляция vs. акустике), обусловливая различные виды коммуникации и соответственно различные возможные миры, понимаемые нами в терминах Яакко Хинтикка.
5. Релевантность лица Говорящего заключается в том, что посредством него возможно общение: остенсивная передача информации.
6. Релевантность лица Произносящего состоит в том, что посредством него возможно общение: аудитивная передача информации.
7. Лицо Говорящее гомогенно лицу Произносящему тем, что оба детерминируют Субъекта речи (инг. Кхета саг/ homo sapiens /человек разумный).
Библиографический список
1. Апресян Ю. Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира // Семиотика и информатика. 1986. Вып. 28. М.: ВИНИТИ. С. 5-33; Кустова Г.И. Перцептивные события: участники, наблюдатели, локусы // Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке / Ред. Н.Д. Арутюнова, И.Б. Левонтина. М.: Индрик, 1999. С. 230-238; Падучева Е.В.
Высказывание и его соотнесенность с действительностью (референциальные аспекты семантики местоимений). М.: Наука, 1985. 271 с.; Бондарко А. В. К теории функциональной грамматики // Проблемы функциональной грамматики. М.: Наука, 1985. С. 16-29; Верхотурова Т.Л. Наблюдаемость как глубинный аспект языкового значения // Глубинные аспекты языковых единиц: Межвузовский сборник научных трудов. Иркутск: ИГЛУ, 1998. С. 27-35.
2. Вольф Е.М. Грамматика и семантика местоимений. На материале иберо-романских языков. М.: Наука, 1975. 224 с.; Селиверстова О.Н., Ярцева В.Н. Местоимения в языке и речи. М.: Наука, 1988. 159 с.
3. Золотова Г.А. Грамматика как наука о человеке // Русский язык в научном освещении. М., 2001. №1. С. 105-114.
4. Тариева Л.У. Рефлексивный режим интерпретации канонической речевой ситуации. Вестник российского университета дружбы народов. Серия: Теория языка. Семиотика. Семантика. Российский университет дружбы народов. 2013, №4. С. 84-88.
5. Тариева Л.У. Наречие в ингушском языке. Назрань: Кеп, 2013. 205 с.
6. Тариева Л.У. Клитики как показатели именных классов в ингушском языке. Назрань: Пилигрим, 2012. 40 с.
7. Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. М.: Прогресс, 1988. 656 с.
8. Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. М.: Прогресс, 1980. 448 с.
9. Lyons J. Semantics. Vols. 1 and 2. London: Cambridge University Press, 1977.
10. Willett Th. A Cross-Linguistic Survey of the Grammaticization of evidentiality // Studies in Language. Amsterdam, 1988. Vol.12. N 1. P. 51-97.
Bibliography
1. Apresyan Y. D. Deixis in vocabulary and grammar and a naive model of the world // Semiotics and Informatics. 1986. Vol. 28. M: VINITI. C. 5-33; Kustov GI Perceptual events: participants, observers, loci // Logical analysis of language: the Image of man in culture and language / Ed. N.D. Arutyunova, IB Levantina. M: Indrik, 1999. C. 230-238; Paducheva E.V. Statement and its correlation with reality (referential aspects of the semantics of pronouns). M.: Nauka, 1985. 271 S.; A. Bondarko Century To the theory of functional grammar // problems of functional grammar. M.: Nauka, 1985. C. 16-29; Verkhoturova TL Observability as the deep aspect of the linguistic values // the Deeper aspects of linguistic units: interuniversity collection of scientific works. Irkutsk: NEEDLE, 1998. S. 27-35.
2. Wolf E.M. Grammar and semantics of pronouns. On the material of the Ibero-romance languages. M.: Nauka, 1975. 224 S.; OTA O.N., Yartseva NR. Pronouns in language and speech. M.: Nauka, 1988. 159 C.
3. Zolotov GA Grammar as a science of man // the Russian language in a scientific light. M., 2001. No. 1. C. century. pp. 105-114.
4. Tarieva L.U. Reflexive mode of interpretation of canonical speech situation. Herald of the Russian University of friendship of peoples. Series: Theory of language. Semiotics. The semantics. Russian University of friendship of peoples. 2013, No. 4. S. 84-88.
5. Tarieva L.U. Adverb in the Ingush language. Nazran: Kep, 2013. 205 C.
6. Tarieva L.U. Kritiki as indicators of nominal classes in the Ingush language. Nazran: pilgrim, 2012. 40 C.
7. The tenier L. Fundamentals of structural syntax. M.: Progress, 1988. 656 S.
8. Hintikka Ya Logico-epistemological research. M.: Progress, 1980. 448 S.
9. Lyons J. Semantics. Vols. 1 and 2. London: Cambridge University Press, 1977.
10. Willett Th. A Cross-Linguistic Survey of the Grammaticization of evidentiality // Studies in Language. Amsterdam, 1988. Vol.12. N 1. P. 51-97.
