CC BY
51
ко» (с. 249), с ориентацией на высокие образцы классической литературы.
Эта ситуация, по мнению автора, используется государственным аппаратом, который в последние годы принял ряд ограничительных законов против Интернета, оправдывая свои действия целями языкового и культурного пуризма. В контексте властного дискурса о языке Интернет представлен как «варвар», угрожающий традиционным устоям российской цивилизации. При этом угроза предстает как исходящая извне, что задает противопоставления 'мы' - 'они', 'чистое' - 'грязное'. Эти бинарные оппозиции, восходящие к древним архетипам, мотивируют деятельность «кибердру-жинников», декларирующих борьбу за «чистый Интернет» (с. 255). Они называют себя добровольным объединением, однако в их языке, как и в дискурсе власти, термин «цивилизованное» используется как синоним «традиционного» и «нормативного», а не в значении «толерантное» и «восприимчивое к многообразию». Подобный подход способствует повышению градуса дискуссии о языке и общественного противостояния.
Е.О. Опарина
2018.02.025. ЯЗЫКИ ПОСТСОВЕТСКОЙ РЕФЛЕКСИИ: Опыт калибровки // Настройка языка: Управление коммуникациями на постсоветском пространстве: Кол. монография. - М.: Новое лит. обозрение, 2016. - Гл. 1. - С. 21-150.
Ключевые слова: язык исторического нарратива; официальный дискурс; язык современной поэзии; деформации языка как социально-культурный фактор; эвфемизмы; вокабуляры русского концептуализма; реформирование русской орфографии.
В статье «Между "геноцидом", "оккупацией" и "братством народов"»: Языки описания имперского / колониального прошлого в постсоветскую эпоху» (автор - Е. Савицкий) анализируется круг проблем, связанных с разработкой языка, посредством которого в новой ситуации можно было бы говорить об имперской политике в прошлом нашей страны.
Автор выделяет два уровня проблем, связанных с обсуждением имперского прошлого. Первый «связан с тем, что в российской публичной сфере до сих пор нет разработанных языков обсу-
ждения этих тем, при всем желании говорить о них» (с. 23-24). Поэтому в общественных дискуссиях, как и в историографических работах, применяются прямо противоположные идеологии, выражающиеся в противоположных по содержанию терминах. На официальном уровне воспроизводятся теории дружбы народов, добровольного вхождения в состав России, однако в бывших советских республиках существуют музеи коммунизма и музеи оккупации, где представлен другой взгляд на исторические события. Второй уровень вопросов и препятствий обусловлен тем, что российские историки и историографы, восприняв в 1990-2000 гг. язык и проблематику западных постколониальных исследований, не обратили внимания на критику самих «западных» механизмов знания, которая была ключевой для этих исследований.
В настоящее время, считает Е. Савицкий, объективный и точно идентифицирующий свой объект исторический нарратив об обсуждаемом аспекте прошлого России невозможен - вследствие отсутствия приемлемого языка и резкого различия точек зрения. При этом важно понимать, что сама альтернатива «дружба народов» уз. «оккупация» является ловушкой для исследователя, как и стремление выработать объективные, общеприемлемые подходы и термины. «Объективный подход» часто оборачивается у современных российских историографов менторским тоном и опорой на привычные иерархические категории, проявляющиеся в языке описаний. Анализируя фрагменты историографических работ последних десятилетий, например, отрывок из коллективной работы «Западные окраины Российской империи»1, Е. Савицкий приходит к выводу о применимости к их нарративному механизму и языку политической метафоры 'текст - разновидность колониальной экспансии'. Так, гладкая композиция текста представляется линейным продвижением в пространстве, не оказывающем сопротивления; исторический материал подается читателю как объект присвоения; по мере продвижения в тексте мы получаем (как бы присваиваем себе) прибыль в виде выводов и знаний («история показывает...», «владениематериалом»).
1 Западные окраины Российской империи / Бережная Л.А., Будницкий О.В., Долбилов М. Д. и др. - М., 2007. - 608 с.
Автор отмечает, что со сходными проблемами поиска языка сталкивалась западная историография при описании ситуаций колониализма / постколониализма и при изучении проблемы миграции. Примером может служить полемика, происходившая в 1990-е годы между французским историком Ж. Нуарьелем и американским исследователем Дж. Скотт вокруг вопроса о том, как следует писать историю мигрантов1.
В работе «Травматография логоса: Язык травмы и деформация языка в постсоветской поэзии» автор (Т. Вайзер), основываясь на европейских и отечественных исследованиях в области философии языка и психологии, анализирует особые формы языка в послевоенной Европе и постсоветской России: язык как свидетельство о травматическом опыте и язык как симптом вытесненной субъективности, проявляющейся через деформацию самого языка.
Язык-свидетельство - явление послевоенной европейской культуры, запечатленное в поэзии (например, в текстах Пауля Це-лана, пережившего заключение в нацистском лагере2) и исследованное в философских работах. Этот язык должен был выразить то, что обычным, правильным языком выразить невозможно - массовое уничтожение людей в мировой войне, опыт концлагерей. Отсюда деформации самого языка, проявляющиеся в поэтическом творчестве через отсутствие или расплывчатый характер «я» говорящего, через фрагментарность слов и фраз, грамматические и синтаксические сломы, стремление заменить смысл ломаным ритмом и фонетическим «шумом». Такой языковой принцип рассматривается автором как «дистрофия» языка, иногда переходящая в его избыточность: субъект речи стремится в такой поэтике к исчезновению,
1 Noiriel G. Sur la crise de l'histoire. - P., 1996. - 352 p.; Scott J. Border patrol // French historical studies. - 1998. - Vol. 21, N 3. - P. 383-397. В этой дискуссии Ж. Нуарьель отстаивал необходимость сохранения сложившегося языка французской историографии - ясного, общедоступного и потому, как он полагал, демократичного, способного сохранить вовлеченность граждан в судьбу своей страны и общую память. Дж. Скотт упрекала оппонента в том, что тот стремится законсервировать язык исторических описаний, сделав его традиционным и гомогенным, тем самым на уровне языка изгоняя «мигрантов», т.е. новые понятия и заимствованные слова (с. 28-29). - Прим. реф.
2 «Именно от Целана берет начало традиция говорения ниоткуда-ни-для-кого-ничьим-языком» (с. 47). - Прим. реф.
и язык как бы изливается сам по себе, разрушая сформированные для него правила.
В российской гуманитарной науке феномен символической дистрофии исследован И. Сандомирской (как «язык дистрофической телесности») на примере типа письма, характерного для Ленинградской блокады и, шире, всего сталинского периода1. Как отмечает И. Сандомирская, выражения голодная кома, голодная травма, оцепенение, голодное безумие, встречающиеся, например, в письме Лидии Гинзбург, являются не только медицинскими терминами, описывающими физическое состояние, но также категориями, характеризующими социальное, в том числе языковое, бытие этого периода (с. 42-43).
В упомянутых выше случаях носителями деформированного языка стали свидетели и участники травматического социального опыта. Однако изучение современной российской поэзии показывает, что в текстах авторов 1970-1980-х годов рождения, которые по возрасту не могли лично пережить катаклизмы, связанные с репрессиями и мировой войной, также встречаются описания травматического опыта, «примеренного» на себя. Это может быть описание Великой Отечественной войны от первого лица или вневременной опыт без указания на конкретный исторический период: «Ясно только то, что современная постсоветская поэзия несет в себе (пост) травматический опыт, который деформирует и сам язык, и мы не можем четко определить, к каким историческим или экзистенциальным переживаниям он относится: он похож на опыт прошлого, который так и не был осмыслен в нашей культуре, а потому это опыт бесконечно длящегося настоящего» (с. 51-52). Язык этой поэзии не может существовать в рамках нормативной грамматики и правильного синтаксиса - он, подобно послевоенной западной поэзии, характеризуется фрагментарностью изображения, неопределенностью «я», прерывистым ритмом, приоритетом фонетики над семантикой: «узник-взломщик узла "рубца", улисс, // не тормози, возникни и возьми, вонзи слова свои, весло, в них, // -мне в рубежи... » (Н. Скандиака; цит. по реф. работе, с. 57).
1 Сандомирская И. Блокада в слове: Очерки критической теории и биополитики языка. - М., 2013. - 432 с.
Таким образом современная экспериментальная поэзия в России становится выражением переломов сознания и того коллективного опыта катастроф и травмы, который в других дискурсах остается практически невысказанным.
В работе «Проекты "фундаментального лексикона" постсоветской культуры и экспертный язык русского литературного концептуализма» (автор - О. Мороз) сопоставляется практика описания советского культурного и антропологического опыта с помощью «непроблематичных» официальных шаблонов, с одной стороны, и попытки неофициальных дискурсов им противостоять -с другой.
Автор отмечает, что понятие советского остается в сознании россиян элементом сакральной памяти. Официальный язык воспроизводит эти клише, и их влияние на общественное сознание остается значительным - сегодня они являются основой нормативного дискурса о российском цивилизационном самоопределении. Попытки дискуссий на болезненные темы советской истории и пересмотра ряда позиций воспринимаются значительной частью общества негативно. Однако обществу и культуре необходим другой язык, по выражению О. Мороз, «не-усредненный» и «не-комфорт-ный», «который будет отвечать задачам артикуляции неких общих проблем социума» (с. 78). Такие объяснительные дискурсивные практики могут быть сформированы только специалистами, и одним из пространств, которое может претендовать на роль экспертного в данной области, является художественная литература. Автор статьи приводит высказывание известного французского исследователя Ю. Кристевы о том, что литература способна «улавливать, как работает язык, трансформировать его материю и отражать все разнообразие социальных норм, узусов и окказиональностей» (с. 78-79).
Современные российские писатели являются свидетелями резких социальных и культурных переломов последних десятилетий. По мнению О. Мороз, наиболее успешные попытки в разработке новых основ описания советского прошлого и постсоветского состояния общественного сознания были сделаны представителями московского концептуализма. Уже с середины 1970-х годов концептуалисты ставили своей задачей не порицание, а исследование советского сознания и подсознания в разных его проявлениях.
Представители этой школы уделяли особое внимание созданию вокабуляров, отражающих проблемы, стоящие перед российской культурой.
В статье сопоставляются три словаря, созданных в последние 10-12 лет для объяснения явлений / понятий советского и постсоветского прошлого1. Это: «Vita Soviética: Неакадемический словарь-инвентарь советской цивилизации» (среди его создателей -писатели, ученые-гуманитарии, критики: М. Эпштейн, М. Кронга-уз, А. Лебедев и др.); сборник эссе Л. Рубинштейна «Словарный запас», составленный из заметок, выходивших с 2005 г. в авторской колонке поэта и критика на «Грани. ру»; «Словарь терминов московской концептуальной школы» (среди его авторов - А. Монастырский, Б. Гройс, М. Рыклин, В. Тупицын, И. Кабаков, Д. При-гов, В. Сорокин и др.).
О. Мороз видит недостаток первых двух работ в избыточной языковой игре, предлагаемой вместо аналитического прочтения социальной реальности и попыток ее ресимволизации. Ярко проявляется также интенция обличения - через язык пародирования, гротеска и абсурда. «Словарь терминов концептуальной школы» основан на другой интенции - сохранить в культурной памяти про-тотипические элементы советского прошлого, превратив их в прецедентные тексты и артефакты, в эмблемы произошедшего - «хотя бы во избежание повторов этого опыта» (с. 91). В трактовке материала авторы придерживаются принципа, изложенного в предисловии: «Концептуализм имеет дело с идеями... а не с предметным миром с его привычными и давно построенными парадигмами именований» (с. 93). Несмотря на то, что этому словарю присущи мифотворчество и эзотерический характер ряда терминов (они понятны только тем, кто знаком с дискурсом московского концептуализма), О. Мороз полагает, что совершенная его авторами проработка памяти и нарратива важна для российской культуры.
В работе «"Операция по нейтрализации": Травма и ее замещение в российском официальном дискурсе» (автор - Н. Поселя-
1 Эти работы не являются «словарями» в принятом, строго академическом значении термина. Они отличаются гибридностью поэтических и рациональных форм. Автор статьи называет эти вокабуляры «проработками памяти культуры» (с. 91), «арт-высказываниями», «ангажированными знаниями попытками артикуляции» (с. 95). - Прим. реф.
гин) исследуются принципы поиска вербального субститута для обозначения явления, которое может вызвать у аудитории память о травматическом опыте.
В современном официальном дискурсе существуют два главных мотива таких замещений. В первом случае «нейтрализации» подвергаются наименования явлений, которые хорошо знакомы аудитории и вызывают острую негативную реакцию. Практика замалчивания тяжелого социального опыта, запрет на упоминание неприятных событий - способ идеологического манипулирования, который широко применялся еще в советские времена. В настоящее время эта практика продолжается. Среди примеров - предложение одного из представителей российского правительства, сделанное в 2005 г., заменить неприятное для российского населения слово реформа словосочетанием изменение к лучшему1.
Второй вид замещения слов и выражений мотивирован не желанием стереть в памяти пережитую и ассоциируемую с ними травму, но тем, что их общественное восприятие развивается или может начать развиваться в направлении, неподконтрольном официальным институтам. Например, в недавнем прошлом уничтожение боевиков превратилось в официальных СМИ в зачистку. Этот эвфемизм, в свою очередь, довольно скоро также приобрел негативные коннотации, поэтому он был заменен выражениями операция по ликвидации и операция по нейтрализации: «Слово "зачистка", пришедшее в официальный и публичный дискурс в 1990-х гг. из профессионального жаргона военных, сейчас из официальных документов исчезло практически полностью» (с. 105). Это слово, очень популярное в 1990-х и в начале 2000-х годов, ассоциируется с полномасштабными боевыми действиями и потому рассматривается как нежелательное. Выражение контртеррористическая операция периодически заменяется аббревиатурой КТО, в которой негативный смысл 'угроза терроризма' скрыт за нейтральными заглавными буквами. Таким образом дискурс также стремится нейтрализовать травму.
Н. Поселягин рассматривает реакцию неофициального публичного дискурса, в первую очередь СМИ, на подобные слова и
1 Пример взят из работы: Кронгауз М. Русский язык на грани нервного срыва. - М., 2013. - С. 451.
ситуации. Их обычная практика состоит в применении эвфемизмов вслед за властным дискурсом. Это еще более способствует укоренению в общественном сознании травм, от которых вербальные нейтрализации, казалось бы, должны были избавлять общество.
В работе «Реформирование русского правописания: Унификация и вариативность» (авторы - О. Карпова и А. Дмитриев) исследуются попытки орфографических реформ, предпринятых в России и в СССР на протяжении ХХ в. - характер предполагаемых реформ и социально-культурный контекст, сопутствовавший их обсуждению в научных кругах и в обществе. Всего было предпринято несколько таких попыток: 1) реформа 1917 г., которая задумывалась и обсуждалась значительно раньше, еще в 1860-х годах, но ее реальное и решительное проведение в жизнь осуществилось в период социальной революции и было в значительной степени связано с потребностью распространения грамотности; 2) свод правил орфографии, принятый в 1956 г., который установил нормы русского правописания и пунктуации и дал им научное обоснование. Он не стал настоящей реформой орфографии, однако включил в себя ряд рекомендаций предыдущих проектов и ввел некоторые новые унификации; 3) проект 1964 г., который имеет драматическую судьбу. Обсуждение вопросов совершенствования правописания велось в печати с 1962 г., в 1963 г. при Президиуме АН была создана Орфографическая комиссия под председательством В.В. Виноградова. В подготовленный проект вошли многие предложения, разработанные ранее, в том числе еще Фортунатовской комиссией в 1904 г. Однако проект фактически не был проведен в жизнь; 4) проект 1970 г., направленный на последовательную реализацию предложений Свода 1956 г., не был опубликован и фактически не обсуждался, поэтому он неизвестен тем, кто не является специалистом в области лингвистики; 5) проект 2000 г. - результат работы нового состава Орфографической комиссии Академии наук под председательством проф. В.В. Лопатина. Задачей была подготовка нового свода правил русского правописания и большого академического орфографического словаря. Он был в основном направлен на продолжение проектов 1917 и 1956 г., но также содержал некоторые предложения 1964 г. В результате общественных обсуждений проект был отвергнут как единая совокупность;
результат свелся в основном к регламентированию языкового материала, возникшего во второй половине ХХ в.
В центре внимания авторов статьи социально-культурный контекст попыток пересмотра правил русской орфографии. Они отмечают, что больший успех сопутствует реформам, совпадающим по времени с общественными переменами, осознанными социумом как необходимость. Это относится к 1917 и 1956 гг. Неудавшиеся попытки 1964 и 2000 гг., наоборот, попали в периоды, когда в обществе ощущалась потребность в стабильности. Суть многих негативных отзывов о последнем по времени проекте сводилась к тому, что в стране есть более важные дела, что не следует тратить финансы на реформу правописания.
Опыт последней попытки реформы свидетельствует также о возросшей заинтересованности государства в вопросах языковых норм: единство языка, проявляющееся и в единстве письма, рассматривается как фактор, обеспечивающий единство общества и его стабильность. «Государство сейчас регулирует деятельность орфографов на уровне министерской комиссии и экспертных совещаний - через придание нормативного статуса ряду новых или заново переиздаваемых словарей» (с. 132).
Неудачи реформ выявляют высокую степень консерватизма образованной части общества в вопросах языка и орфографии, и этот аргумент касается не только нашей страны1. Наиболее консервативными, как правило, оказываются писатели, редакторы, представители крупных издательств - т.е. группы, для которых высокий уровень грамотности является знаком профессии и социального статуса. Поэтому даже рациональные, научно обоснованные изменения орфографии представляются им неприемлемыми. Противоположное отношение - отзывчивость к предложениям реформаторов - демонстрируют педагоги. Их главный аргумент состоит в том, что облегченные правила правописания позволят уменьшить количество времени, потраченного на их механическое заучивание с учениками, и более полно развивать на уроках навыки культуры речи и коммуникации.
1 Авторы статьи приводят пример неудачного опыта орфографической реформы в Германии конца ХХ в., где она была по сути саботирована крупными издательствами. - Прим. реф.
В последние годы новых серьезных проектов орфографических новаций русского языка не предлагается, однако в обществе вырос интерес к языковым нормам, в том числе в орфографии. Это заметно в практике Интернета, где, с одной стороны, применяется язык «падонкафф», с другой - на разных сетевых форумах происходит активное обсуждение проблем языка и вырабатываются правила языкового общения, создаются «группы поддержки» норм правописания, функционирует справочно-информационный портал (Грамота.ру). «В изменившихся коммуникативных условиях орфографическая правильность текста предстает уже не как соблюдение внешних требований, но как следование внутренним, присвоенным ценностям» (с. 145).
Е.О. Опарина
2018.02.026-037. А.Б. БУШЕВ. ЯЗЫКОВЫЕ ОСОБЕННОСТИ РЕКЛАМНОГО, ПОЛИТИЧЕСКОГО И PR-ДИСКУРСОВ. (Обзор).
2018.02.026. БАЗЫЛЕВ В.В. Актуальные векторы исследования протестного политического дискурса // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 9-12.
2018.02.027. БУШЕВ А.Б., БАРУЛИНА Т.В. Особенности государственного пиара // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 22-25.
2018.02.028. ВАНЕЕВА В.Ю., ЮЗЕФОВИЧ ГГ. Основные характеристики графического романа «The Watchmen» как жанра политического дискурса // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 30-33.
2018.02.029. ВДОВИЧЕНКО Л.В. Фейковые новости, пранк как информационные вызовы современного медиапространства // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Меж-дунар. науч. конф. (Екатеринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 34-36.
2018.02.030. ГАВРИЛОВ Л.А. Виды и категории информации в политическом и рекламном дискурсах // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 37-39.
2018.02.031. КАЗАКОВ А.А. Медийная грамотность как элемент политической культуры общества // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 63-64.
2018.02.032. Коцюбинская Л.В. Языковая объективация информационной атаки (на примере информационного события «Олимпиада-2016») // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 74-77.
2018.02.033. КРЯХТУНОВА О.В. «Образ врага в информационно-пропагандистских текстах противоборствующих сторон периода Великой Отечественной войны (на материале документов многокомпонентного содержания: плакатов, листовок, газет) // Один пояс -один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. -С. 78-88.
2018.02.034. Михайлов В. Ю. Культурные коды экстремистского текста // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 107-109.
2018.02.035. САДУОВ Р.Т. Ценностные векторы в современном российском комиксе // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 1621 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 138-139.
2018.02.036. СИНИЦА И.А. Масс-медийный дискурс как источник порождения вербальных символов // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Ека-
теринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 151-154. 2018.02.037. Шефер О.В. Дискурсивная конвергенция бренд-дискурса // Один пояс - один путь: Лингвистика взаимодействия: Материалы Междунар. науч. конф. (Екатеринбург, 16-21 окт. 2017 г.) / Отв. ред: Чудинов А.П., Сунь Юйхуа. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2017. - С. 187-190.
Ключевые слова: политический дискурс; государственный пиар; жанры политического дискурса; графический роман; информация; информационная атака; образ врага; экстремистский текст; культурный код; фейковые новости; комикс; медийная грамотность; символы; рекламный дискурс; бренд-дискурс.
Реферируемые статьи посвящены языковой и риторической специфике рекламного, политического и пиар-дискурсов.
В статье В.Н. Базылева (026) «Актуальные векторы исследования протестного политического дискурса» рассматривается феномен социального, культурного и политического протеста. Автор исходит из понимания протеста как политического поведения социального актора, не соответствующего ожиданиям (эффект обманутого ожидания по Риффатеру). Специальным объектом исследования в работе выступает протестный дискурс в глобальных массмедиа, его языковые и риторические особенности. Материалом исследования являются тексты русскоязычной публицистики, целью - разработка методики и модели анализа информационных сообщений, получаемых при помощи новых информационных технологий.
Парадигма конструкционизма в исследованиях коммуникации, ее методологические возможности и социокультурные ограничения сегодня вновь актуализируются. Материалом начального этапа исследования послужили тексты отечественной публицистики, посвященные протестной активности. В статье приводятся примеры, связанные с освещением событий в Сирии. По мнению автора, они дают возможность проследить оппозиционные настроения в массмедиа, в первую очередь в интернет-публикациях. Показательна сама номинация события: протесты или беспорядки, вооруженные столкновения. Характерна стигматизация участников беспорядков: банды, мародеры или повстанцы, недовольные, де-
монстранты, отбросы общества или недопривилегированные слои, отвергнутые, униженные или оскорбленные, бездельники, подстрекатели.
Материал статьи подтверждает, что описание протеста зависит от политической позиции интерпретатора. Публичные политики представляют определенные политические и социальные силы и зарабатывают баллы к предстоящим выборам на вербализации своей позиции.
В статье А.Б. Бушева и Т.В. Барулиной (027) «Особенности государственного пиара» анализируется специфика коммуникации в государственном пиаре по сравнению с бизнес-пиаром, обсуждаются задачи, субъекты и объекты государственного пиара, его своеобразие в зависимости от целей, ресурсов, ответственности, мотивов, окружения. Обсуждается специфика пиара в связи с характером демократичности власти.
Существенны противоречия служб «паблик рилейшнз» в органах власти и управления, где под «связями с общественностью» понимается пропаганда успехов администрации, а программа деятельности строится исходя из личных пристрастий и предложений главы администрации. Отмечается, что особенности работы служб «паблик рилейшнз» в органах власти и в политических структурах выявляются в характеристике субъекта и средств деятельности, в специфике эффектов, достигаемых в результате этой деятельности.
Своеобразие «паблик рилейшнз» также связано с двуединой направленностью связей с общественностью: они равно активно действуют как в сфере внутрикорпоративных отношений («фирменный менеджмент»), так и в сфере межкорпоративных отношений. Так, будучи чиновником, работник службы действует под одномоментным влиянием разных факторов. С одной стороны, как государственный служащий, он следует предписаниям, вытекающим из закона о государственной службе и нормативов своего учреждения. А с другой стороны, он выступает представителем профессии, которая предполагает небанальные, подчас неожиданные приемы и формы общения, своеобразные, часто основанные на интуитивных решениях, действия. Добиться сбалансированного соотношения этих векторов поведения бывает очень непросто.
Специфика «связей с общественностью» в органах государственного управления и в политике предопределяется также типом
системного включения «паблик рилейшнз» в экономическую, политическую, правовую деятельность. Показано, что работники служб по связям с общественностью модифицируют привычные, традиционные технологии в зависимости о того, кто в данный момент является их партнером: финансовая корпорация или политическая партия, профессиональный союз или конфессиональное объединение, молодежная ассоциация или союз ветеранов.
В статье анализируются четыре модели PR: «манипулятив-ная», или «пропагандистская», «журналистская», «двухсторонняя асимметричная», «двухсторонняя симметричная». По мнению авторов, представители органов власти должны придерживаться двусторонней симметричной модели, так как ее основной целью является установление взаимопонимания между органами власти и общественностью.
Отмечается, что теория и социальная практика PR выстраиваются не только по определенной модели, но и на основе фундаментальных принципов: демократии, альтернативности, гражданского согласия, бесконфликтности, технологичности.
В статье сущность связей с общественностью раскрывается через аналитико-прогностическую, организационно-технологическую, информационно-коммуникативную и коммуникативно-методическую функции.
В.Ю. Ванеева, Г.Г. Юзефович (028) в статье «Основные характеристики графического романа "The Watchmen" как жанра политического дискурса» анализируют типологические характеристики вербального и невербального уровней и параметры, которые позволяют отнести данный жанр литературы к политическому дискурсу.
Исследуемое произведение представляет собой переизданную в форме графического романа «The Watchmen» серию комиксов из двенадцати выпусков, созданных писателем Аланом Муром, художником Дэйвом Гиббонсом (Dave Gibbons) и колористом Джоном Хиггинсом. Графический роман представляет собой крео-лизованный текст, при этом роман «The Watchmen» посвящен политической сфере.
В романе «The Watchmen» представлена альтернативная реальность 1980-х годов: период обострения отношений между США и СССР вплоть до угрозы ядерной войны. Основная сюжетная ли-
ния включает расследование убийства, в ходе которого становится известно, что миллионы людей погибли ради предотвращения ядерной войны между США и СССР. Основными персонажами романа являются костюмированные супергерои, которые максимально «очеловечены», а действие разворачивается в реальном городе, в Нью-Йорке 1980-х годов, реалистичность изображения выделяется негативной составляющей города того периода: уличные банды, разбой, грязные улицы и граффити на стенах.
Важной составляющей романа является отображение ценностей американского общества, его лингвокультурной концептосфе-ры. Наиболее ярким в данном случае является лингвокультурный концепт American Dream («американская мечта»), который подразумевает жизненные идеалы жителей США как в материальном, так и в духовном смысле. Следует подчеркнуть, что каждый американец вкладывает свой смысл в этот концепт, осмысление которого меняется в зависимости от изменения политической ситуации. Так, при акции недовольства, которая выходит из-под контроля, граждане выступили против защиты города героями в масках; Хранители (The Watchmen) по приказу властей, используют слезоточивый газ и предупредительные выстрелы для разгона демонстрации. После описания этих событий вводится понятие «американской мечты»:
- «What's happened to the American Dream?
- It came true. You're looking at it» [Moore 1995: рис. А. 1].
Исследуемый графический роман является одним из жанров
политического дискурса: он представляет элемент массовой культуры, отражает реальность в стилизованной форме, лингвокуль-турную концептосферу и включает политическую символику. Авторы показывают, что коммуникативная установка романа соответствует политическому дискурсу: воздействие на аудиторию и убеждение ее в правомерности действий власти.
В статье Л.А. Гаврилова (030) «Виды и категории информации в политическом и рекламном дискурсах» отмечается, что многие способы воздействия носят «авторский» характер и определяются конкретным субъектом речи, в нашем случае собирательным, реализующим коллективно-регулятивную функцию с позиции определенных социальных групп в процессе комментирования и оценки событий, происходящих в мире. Прослеживается законо-
мерность: чем автор авторитетнее в глазах аудитории, тем убедительнее для нее оказывается его мнение, особенно когда он выражает личностную оценку сообщаемым известиям и когда, опираясь на сообщаемые факты, добавляет в сообщение модально-императивную информацию, передающую аудитории волевое отношение субъекта речи к предметам и явлениям действительности.
Функция воздействия в политическом и рекламном дискурсах обычно сочетается с информационной, которая, как правило, проявляется в трансляции несколько видов информации и не отличается однородностью. При ведущем положении фактологической информации также представлена обобщающая информация, отражающая реальный или даже виртуальный мир обобщенно, и образно-метафорическая информация, отражающая действительность образно. Все это делает сообщение достаточно сложным. Как показывают социологические исследования, медиатексты адекватно воспринимают лишь 13,6% аудитории. При этом, экспрессивные компоненты легче воспринимаются в устных текстах, а логические доводы - в письменных. Большую роль здесь играет характер предъявления информации. Так, в случае, когда политический дискурс реализуется через печатные СМИ, у адресата есть возможность не только внимательно прочитать текст, но и его обдумать, перечитать, если надо, и т.д. Это особенно важно для читателя аналитических материалов, содержащих сложную, иногда даже логико-понятийную информацию, отражающую действительность абстрагировано и требующую серьезного когнитивного подхода. В случае, если подобная информация передается по каналам вещательных СМИ, одноразовость восприятия лишает адресата тех возможностей, которыми обладает человек в процессе чтения.
Сходную картину автор наблюдает при анализе рекламного дискурса. Исследуя процесс восприятия рекламного текста, американские специалисты разделили средства массовой информации на медиа слабой вовлеченности и медиа сильной вовлеченности с учетом требуемой для этого когнитивной обработки информации. Печатные СМИ были определены как медиа сильной вовлеченности адресата в рекламное воздействие. Как правило, у читателя есть достаточно времени для того, чтобы внимательно ознакомиться с печатной рекламой и даже обдумать имеющиеся в ней предложения, а также, возможно, приобрести новые знания о соответствую-
щем продукте или услуге и адекватно на них отреагировать. Вещательные СМИ, прежде всего телевидение и радио, относят к медиа слабой вовлеченности вследствие низкого уровня обработки материалов из-за одноразовости и ограниченности по времени предъявления информации. Как следствие, было обнаружено, что телевизионная реклама наиболее эффективна в достижении узнаваемости товара и восприятия бренда потребителем.
При сравнении рекламного и политического дискурсов обращает на себя внимание их функциональная близость. Объектом рекламы чаще всего оказываются товары или услуги, а соответствующие тексты должны привлечь внимание адресата к определенным предложениям, убедить его в преимуществах рекламируемого объекта по сравнению с другими. Текст, относящийся к политическому дискурсу, также предназначен для того, чтобы проинформировать аудиторию об определенных событиях или фактах, дав им как можно более убедительное (далеко не всегда истинное) объяснение с позиций определенных групп, партий и т.п. Иначе говоря, в обоих случаях прослеживается четкая тенденция привлечь аудиторию к определенным (выгодным субъекту речи) выводам относительно общественно значимых событий (политический дискурс) или относительно товаров и услуг рекламодателей (рекламный дискурс).
Язык рекламного и политического дискурсов должен быть доступным и понятным массовой аудитории. Соответствующий контент должен быть одновременно привлекательным и интересным. В политическом дискурсе это чаще всего достигается при трансляции актуальных и близких аудитории фактов или событий. В ряде случаев в политическом дискурсе актуализируются (педалируются) события, важность которых намеренно преувеличивается или преуменьшается в целях манипулирования сознанием адресата. При этом тематически связанные медиатексты не повторяют друг друга; выдвигаемые в них положения дополняются новыми аргументами и фактами, что позволяет удерживать внимание адресата. Рекламный медиатекст предъявляется адресату многократно без всяких изменений, поэтому со временем тускнеет, становится назойливым и даже неприятным.
Л.В. Коцюбинская (032) в статье «Языковая объективация информационной атаки (на примере информационного события
«Олимпиада-2016») рассматривает язык как инструмент реализации идеологической власти на примере материалов, посвященных применению допинга российскими спортсменами. Анализ эмпирического материала позволяет заключить, что одним из основных средств воздействия на адресата выступает метафора.
Объектом исследования выступает информационная атака, предметом - языковые средства ее объективации, материалом служат статьи авторитетных британских СМИ, посвященные теме употребления допинга российскими спортсменами, за период с ноября 2015 по август 2016 г. Эти сведения были названы российскими официальными лицами информационной атакой.
Так, во время информационной атаки, приуроченной к Олимпиаде-2016, образным объяснением, почему Россия не должна принимать участие в Олимпиаде, выступила метафора «Russia -a cheater». Следует отметить, что в англоязычном социокультурном сообществе лексема «сheat» обладает ярко выраженной отрицательной коннотацией.
Эффективность информационной атаки становится видимой после ее окончания и проявляется в конечном итоге на вербальном уровне. Можно утверждать, что информационная атака на российский спорт в частности и Россию в целом в период с ноября 2015 г. по август 2016 г. была в какой-то степени эффективной: российская олимпийская команда частично дисквалифицирована, официальные лица не получили аккредитацию на Игры-2016 в Рио, пара-олимпийская команда отстранена от участия в Играх в полном составе. Кроме того, во время проведения Олимпиады российские спортсмены подвергались психологическому давлению: российская национальная мужская команда по плаванию была освистана болельщиками.
Таким образом, при проведении информационной атаки на российский спорт средством воздействия на концептуальную картину адресата является метафорическая модель «Russia - a cheater». Относящийся к этой модели фрейм «Мошенничество» / «Cheating» включает в себя такие типовые слоты, как «сознательное искажение истины», «форма мошенничества - обман», «злоупотребление доверием с целью обмана», «борьба с мошенничеством (наказание)». Актуализации метафоры способствуют экспрессивные лексические средства и прецедентные феномены. Также на усиление
воздействующего потенциала метафоры работают количественные данные, приводимые в анализируемых публикациях.
О.В. Кряхтунова (033) в статье «Образ врага в информационно-пропагандистских текстах противоборствующих сторон периода Великой Отечественной войны (на материале документов многокомпонентного содержания: плакатов, листовок, газет)» отмечает, что во время крупного военного конфликта средства массовой информации распространяют новости, в равной степени являясь орудием пропаганды для своей и противоборствующей стороны. Интенции текстов, создаваемых противоборствующими сторонами во время конфликта, на первый взгляд, должны быть сугубо агрессивными, однако палитра эмоционального воздействия оказывается намного богаче за счет доходящего до контраста разнообразия речевых жанров: призыв, угроза, насмешка, обвинение и т. п. В статье рассматриваются плакаты и фотоколлажи, размещенные на страницах советских газет, а также материалы периода Великой Отечественной войны, опубликованные в немецко-фашистских газетах, листовках, фильмах и других изданиях пропагандистского содержания. Для агитационной прессы немецко-фашистской стороны сфера внутренней пропаганды (на территории СССР) строится по принципу разрушения образа врага, а точнее говоря - на переориентации: в качестве врага изображается руководство СССР. Внешняя пропаганда была нацелена на поиск союзников в войне и, в основном, строилась на стратегии запугивания. При этом карикатурное изображение врага советскими СМИ характерно преимущественно для периода окончания войны, хотя в работах художников оно встречается и раньше, но подобные материалы в газетах для трудящихся тыла встречаются крайне редко, однако есть объявления о выставках, на которых можно с этими работами познакомиться. Таким образом, в изображении противника со стороны советских и немецко-фашистских информационных средств есть общее - это метафорический образ врага-зверя, не подчиняющегося гуманным нормам поведения, а основное различие - в преуменьшении сил противника немецкой пропагандой и в объективной оценке противника советской стороной.
В.Ю. Михайлов (034) в статье «Культурные коды экстремистского текста» рассматривает культурный код как набор основных понятий, установок, ценностей и норм, входящий в структуру мен-
тальности конкретной человеческой общности. Культурный код входит в структуру ментальности конкретной человеческой общности, позволяет перейти от значения (общепризнанной номинации какого-либо предмета или явления) к смыслу (элементу языка конкретной культуры). Это понятие позволяет перейти от значения (общепризнанной номинации какого-либо предмета или явления) к смыслу (элементу языка конкретной культуры). Показано, как использование невербального сопровождения (видеоизображение) трансформирует и преобразует смысл текста, существенно усиливает его экспрессивность, которая сопутствует проявлениям экстремизма. Автор подчеркивает необходимость интерпретации подобных материалов как единого смыслового поля, применения семиотического подхода к исследованию поликодовых текстов.
Применительно к теме исследования понятие «культурный код» неотделимо от изучения способов и средств лингвистического описания текстов, рассматриваемых на предмет выражения экстремистской идеологии, так как экстремизм как совокупность определенных социальных действий предполагает наличие соответствующей идеологической и даже духовной подпочвы. Его корневая система обязательно прорастает в глубь общественно-политических структур, проникая в пласты аксиосферы, которая представляет собой общественную систему взглядов, мировоззрений, идеологий и т. д., объединяющую многообразные идеалы как эталоны человеческого представления и понимания функционирования культуры и природного мира, является фундаментом культуры общества и социальной жизни в целом.
Приводится в качестве примера неоднократно попадавший в поле зрения экспертов-лингвистов звуковой фрагмент из фильма «Кандагар», снятого режиссером Андреем Кавуном в 2009 г. в жанре исторической драмы, основанной на реальных событиях, участником которых стал экипаж советских летчиков.
Рассматриваемый фрагмент органично вплетен в сюжет фильма, подчеркивает драматизм противостояния разных культур и народов. Текст представляет собой перевод фраз на арабском языке, которые произносит один из персонажей фильма. Перевод на русский язык озвучивается голосом за кадром, текст произносится
на фоне полуразрушенных афганских лачуг и чередующихся фигур (лиц) персонажей1.
Изменение сопровождающего этот текст видеоряда на чередующиеся изображения взрывов, горящих зданий, людей с оружием в руках, имеющих явные признаки принадлежности к исламу, трансформирует смысловое поле высказывания, меняет его коммуникативную задачу на свойственную экстремистскому тексту: формирование внутреннего убеждения воспринимающего. Фрагмент не случайно выбран в качестве инструмента для формирования убеждения. Семантический уровень текста характеризуется контрастностью, облегчающей восприятие и сводящейся к номинации участников оппозиции «хороший - плохой».
Используя данные лингвистической экспертизы, автор статьи выявляет в тексте высказывания, в которых идет речь о преимуществе одной группы лиц перед другой группой лиц по признакам отношения к религии.
Группа, обозначенная в тексте «мы», объединена по принадлежности к исламской религии (фраза «мы готовы умереть за Аллаха» сопровождается изображением бородатых людей с оружием на фоне зеленых знамен, исписанных арабской вязью). Группе «мы» противопоставлена группа «вы», имеющая отношение к христианской религии («Вы давно отошли от заветов даже вашего Иисуса»). Приведены отрицательные (с точки зрения автора) качества христиан, которым противопоставлены положительные качества приверженцев ислама: «Вы давно отошли от заветов даже вашего Иисуса», а «мы готовы умереть за Аллаха», «Бедные и голодные всегда побеждают сытых и богатых, если у голодных есть вера, а у
1 «Вы думаете, что весь мир должен подчиняться вам только потому, что у вас есть атомная бомба? На самом деле вы слабые, вы боитесь даже своей собственной силы. Через несколько лет у нас тоже будет атомная бомба. Тогда мир изменится. Вы давно отошли от заветов даже вашего Иисуса, вы позволяете вашим женщинам продавать свое тело, вы жените гомосексуалистов и устраиваете концерты в ваших храмах. Поэтому мы победим вас, как вы когда-то победили Рим. Бедные и голодные всегда побеждают сытых и богатых, если у голодных есть вера, а у сытых ее нет. Мы воюем за нашу веру, а вы воюете за бензин в вашем бензобаке. Вы с американцами раздавали нам оружие, учили нас воевать, думая, что мы будем вашими цепными псами. Но мы не псы. Теперь у нас есть ваше оружие, и мы готовы умереть за Аллаха. Мы вас победим!»
сытых ее нет. Мы воюем за нашу веру, а вы воюете за бензин в вашем бензобаке».
У имеющих отношение к исламу «есть вера», и они «воюют за веру», а у имеющих отношение к христианской религии веры нет, и воюют они за «бензин в своем бензобаке». Христиане слабы («На самом деле вы слабые, вы боитесь даже своей собственной силы»), а имеющие отношение к исламу сильны, потому что у них «есть <...> оружие», и они «готовы умереть за Аллаха». Всё это позволит им одержать победу в войне за веру (фраза «Мы вас победим!» сопровождается изображением огненного взрыва).
Таким образом, использование невербального сопровождения (видеоизображение) в рассматриваемом контексте трансформирует и преобразует смысл текста, существенно усиливает его экспрессивность, которая, по нашим данным, всегда сопутствует проявлениям экстремизма. Именно изображением задан код, реализующий определенную идеологическую установку, мифологизирующий образ «врага». Приведенный пример, по мнению автора, наглядно демонстрирует необходимость интерпретации материала как единого смыслового поля, а семиотический подход к исследованию поликодовых текстов позволит более содержательно и емко определить коммуникативную направленность материала и выявить авторские интенции.
Л.В. Вдовиченко (029) в статье «Фейковые новости, пранк как информационные вызовы современного медиапространства» исследует, как стремительный рост мультимедийных технологий, скорость распространения и объем распространяемой информации, увеличение аудитории кардинальным образом изменили международное медиапространство XXI в. Свобода слова изменила не только роль и функции СМИ в обществе, но и привела к качественным изменениям используемых языковых средств, стиля публикаций, способов подачи информации. В статье «фейковые новости», пранк рассматриваются как информационные вызовы современного медиапространства. Анализ языка СМИ в парадигме антропоцентрической лингвистики, в центре которой как адресат, так и адресант, позволяет рассмотреть вопросы, связанные с воздействием СМИ на адресата. Политическая коммуникация, как и любая другая, связана с экстралингвистическими факторами. Анализ экстралингвистических принципов показывает, как безобидные
газетные «утки» и дружеские телефонные розыгрыши стали методами получения общественно важной информации.
Автор указывает на то, что в современном мире факты как таковые никого не интересуют, важным является выстраивание контекста, формирование интерпретации, создание нужного информационного поля. Термин «фейковые новости» является новым, и его появление связано с последней предвыборной кампанией в США. Международное медиапространство изобилует информацией по поводу того, что Россия именно при помощи фальшивых новостей повлияла на результаты выборов в США.
Современные медиаманипуляторы активнейшим образом используют «фейковые новости» в информационной войне, и на данный момент «вбросы» стали одним из самых популярных методов ее ведения. Помимо этого, значимым оказывается формат подключения к обсуждению острых проблем «целевого адресата», который в своей реакции на события политической жизни нередко копирует приемы вербальной реакции СМИ, которым он «доверяет». Рефлективность обратной связи с целевым адресатом вполне можно спрогнозировать, что в большинстве случаев полностью соответствует заданной в том или ином фейке системе оценок.
Статья А. А. Казакова (031) «Медийная грамотность как элемент политической культуры общества» посвящена анализу смыслов, вкладываемых в понятие «медийная грамотность». Отталкиваясь от наиболее распространенных в западной коммуникативистике определений, автор предлагает собственное понимание медийной грамотности и показывает ее роль в структуре политической культуры.
В современном мире предлагаемый человеку медийный контент далеко не всегда соответствует тому, что происходит в реальности. Во многом именно поэтому особенности взаимодействия массмедиа и их аудиторий анализируются сегодня отечественными учеными достаточно активно. Однако при этом львиная доля публикаций на этот счет касается преимущественно вопросов самого манипулирования: конкретных методов воздействия, оправданности их применения и т.п. Иными словами, чаще всего в центр внимания ученых попадают усилия субъекта манипулятивных действий. Значительно реже в российской науке встречаются работы,
посвященные медийной грамотности, - тому, каким образом объект разнообразных медийных манипуляций может им противостоять.
Проанализировав наиболее распространенные в зарубежной коммуникативистике подходы, автор считает возможным предложить собственное понимание сути медийной грамотности. На взгляд автора, это прежде всего умение человека находить в материалах массмедиа интересующую его информацию, критически ее осмысливать и проверять достоверность, а также - при наличии соответствующей необходимости - самому создавать элементарные медийные сообщения.
Под умением находить в СМИ необходимую информацию имеется в виду не только и не столько сугубо техническая сторона этого процесса, сколько способность человека ориентироваться в медиапространстве. Иными словами, медийно грамотная личность должна иметь хотя бы общее представление о тематической «специализации» основных СМИ той или иной страны и знать, где (на каком ресурсе), когда и каким образом можно получить интересующие его сведения. Желая выяснить что-то, например, из сферы внешней политики, индивид должен знать основные телепрограммы, интернет-сайты или журналы, специализирующиеся на этом.
Сюда же автор относит и способность человека понимать, к какому из условных политических лагерей (либеральному, консервативному, государственническому и т.д.) принадлежит тот или иной медийный ресурс, а также осознавать то, что для получения более объективной и взвешенной информации, как правило, необходимо стремиться к анализу точек зрения представителей различных по своим политическим пристрастиям СМИ.
Критическое осмысление и проверку достоверности транслируемой журналистами информации автор считает важнейшим элементом медийной грамотности.
Р.Т. Садуов (035) в статье «Ценностные векторы в современном российском комиксе» анализирует комикс «Человек-Грызлов», главным героем которого стал Борис Грызлов - известный политик, на момент издания комикса спикер Государственной думы Российской Федерации. Сюжетная линия комикса построена таким образом, чтобы показать положительные черты политика, подчеркнув его готовность оказать помощь и спасти любого гражданина своей страны.
Таким образом, аксиологический вектор в комиксе направлен на утверждение моральных основ человеческого общежития и отрицание безнравственности. Человек-Грызлов корректирует ценностный указатель таким образом, чтобы он показывал на необходимость единения народа с властью, под которой разумеется партия «Единая Россия».
«Человек-Грызлов» - лишь один из немногих политических комиксов в России. Большого распространения они не получили, и на сегодняшний день существует всего один действующий комикс, где главным персонажем является Президент РФ. Тем не менее, представляется, что все большая популярность комикса как литературного жанра рано или поздно приведет к появлению новых политических комиксов в России.
И. А. Синица (036) в статье «Масс-медийный дискурс как источник порождения вербальных символов» подчеркивает, что дискурс определенного типа создает условия для многих языковых трансформаций. Этим свойством обладает и массмедийный дискурс, характеризующийся не только воздействующей, но и мани-пулятивной силой. Наиболее заметными являются лексико-семан-тические изменения, отражающие не только актуальные процессы, происходящие на определенном языковом уровне, но и явления, характеризующие конкретные этапы развития того или иного общества. Автор анализирует массмедийное пространство украинских печатных и интернет-изданий последних двух лет. Изучение данного материала осуществляется с целью проследить и описать этапы формирования новых вербальных символов, актуализирующих дискурс «зрады». В статье описан начальный этап формирования дискурсивной антонимической пары, в связи с чем автор предлагает ввести понятие «дискурсивно-прагматических антонимов» (с. 151). Особое внимание в статье уделяется этапу постепенного превращения лексемы в вербальный символ конкретной дискурсивной ситуации.
О.В. Шефер (037) в статье «Дискурсивная конвергенция бренд-дискурса» показыввет, что бренд-дискурс, выступая единицей бренд-коммуникации, представляет собой результат конвергенции рекламного и РЯ-дискурсов, интегрированно передаваемых через различные формы и каналы. Дискурсивная конвергенция повышает эффективность межкультурной коммуникации между про-
изводителем и потребителем, способствуя конкурентоспособности и увеличению сбыта товара-бренда.
2018.02.038-041. РУССКИЙ ЯЗЫК И ЛИТЕРАТУРА В МУЛЬТИ-КУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ: Материалы Всерос. науч-практич. конф. (Комсомольск-на-Амуре, 30-31 марта 2017 года): В 2 ч. - Комсомольск-на-Амуре: АмГПГУ, 2017. - Ч. 2. - 199 с.
Из содерж.:
2018.02.038. АВДЕЕНКО И.А. Символизация языка русской рок-поэзии // Русский язык и литература в мультикультурном пространстве: Материалы Всерос. науч.-практич. конф. (Комсомольск-на-Амуре, 30-31 марта 2017 г.): В 2 ч. - Комсомольск-на-Амуре: АмГПГУ, 2017. - Ч. 2. - С. 5-12.
2018.02.039. ГОРЕЛОВА О.В. Лингвоисточниковедческий аспект изучения лексики дальневосточных метрических книг второй половины XIX в. // Русский язык и литература в мультикультурном пространстве: Материалы Всерос. науч.-практич. конф. (Комсомольск-на-Амуре, 30-31 марта 2017 г.): В 2 ч. - Комсомольск-на-Амуре: АмГПГУ, 2017. - Ч. 2. - С. 28-34.
2018.02.040. НОВОСЕЛОВА О.В. Менасивные высказывания в коммуникативно справедливом пространстве диалога // Русский язык и литература в мультикультурном пространстве: Материалы Всерос. науч.-практич. конф. (Комсомольск-на-Амуре, 30-31 марта 2017 г.): В 2 ч. - Комсомольск-на-Амуре: АмГПГУ, 2017. - Ч. 2. -С.68-73.
2018.02.041. ТРОФИМОВА Е.Б. Проблемное поле русского словесного ударения // Русский язык и литература в мультикультур-ном пространстве: Материалы Всерос. науч.-практич. конф. (Комсомольск-на-Амуре, 30-31 марта 2017 г.): В 2 ч. - Комсомольск-на-Амуре: АмГПГУ, 2017. - Ч. 2. - С. 100-108.
Ключевые слова: рок-поэзия; семантика слова; фразеологизмы; клише; паремии; когнитивный резонанс; метрические книги; апеллятивная лексика; модели номинации; менасивные высказывания; русское ударение; словарные данные; анкетирование.
При рассмотрении ценностей русской рок-поэзии как объекта научного изучения (038) конкурируют две основные позиции. Пер-
