CC BY
105
И. В. Никрус
ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ В СПОНТАННОМ МОНОЛОГЕ
Антропоцентрический подход в лингвистике — продукт XX в. Как писал И. А. Бодуэн де Куртене, «именно в индивидуальности человека проявляются сугубо своеобразным, неповторимым способом общечеловеческие качества, и именно индивидуальность определяет ценность жизни каждого человека, превращая его в незаменимый компонент общественного бытия» [1, с. 207].
Собственно термин «языковая личность» появился в первой половине XX в. в работе В. В. Виноградова «О художественной прозе» [2], при этом языковая личность (ЯЛ) изучалась преимущественно в рамках психолингвистики, т. е. на пересечении двух дисциплин — психологии и лингвистики. При этом акцент ставился на рассмотрении в большей степени психологических, чем собственно языковых, аспектов этого понятия. В лингвистике традиционно утвердились две основные трактовки ЯЛ — лингводидактическая и психолингвистическая.
Основоположником первой выступил Г. И. Богин. В основе его теории лежит осознание человека как носителя языка, а не механизмов порождения и восприятия речи. Человек обладает способностью стать языковой личностью, которую в ходе жизни может реализовать или не реализовать [3].
Одним из первых, кто сосредоточил внимание на психолингвистическом аспекте изучения ЯЛ, был Ю. Н. Караулов. Для него языковая личность — это homo loquens [4, с. 3], т. е. конкретный человек, с его речевыми особенностями, вне зависимости от степени образованности. Ю. Н. Караулов разграничивает два уровня речевой деятельности индивида: уровень «ординарной языковой семантики», или «нулевой уровень», и уровень «интеллектуальный» [4, с. 36]. На первом уровне нет возможности для проявления ЯЛ, «следовательно, языковая личность начинается по ту сторону обыденного языка, когда в игру вступают интеллектуальные силы, и первый уровень (после нулевого) ее изучения — выявление, установление иерархии смыслов и ценностей в ее картине мира» [4, с. 36].
После появления книги Ю. Н. Караулова понятие ЯЛ стало довольно распространенным. Методика анализа конкретной языковой личности была разработана В. Д. Лютиковой в книге «Языковая личность и идиолект» [5]. На основе анализа научных работ, посвященных проблеме ЯЛ, автор дает самое точное и краткое определение термина: «языковую личность следует понимать как совокупность языковых свойств, типичных для некоего конкретного человека» [5, с. 10]. В центре ее исследования — диалектоно-ситель, поэтому В. Д. Лютикова перечисляет те особенности его речи, которые характеризуют его как носителя определенного диалекта. Отступления от нормы ярче всего характеризуют языковую личность. Примененный автором подход представляется плодотворным именно в связи с возможностью его практического применения.
Настоящее исследование осуществлено в рамках полевой лингвистики, изучающей живую звучащую речь. В настоящее время на факультете филологии и искусств СПбГУ создается звуковой корпус спонтанных бытовых монологов на русском языке, состоящий из текстов, построенных по 4 коммуникативным сценариям: чтение текста, его
© И. В. Никрус, 2010
пересказ, описание изображения и свободный рассказ на заданную тему. Введено также дополнительное разграничение сюжетных и несюжетных предтекстов и изображений. Одним из основных признаков устной речи является спонтанность «как характеристика процесса порождения речи, при котором реализация высказывания происходит в условиях временного дефицита, когда отсутствует этап внутренней речи, когда замысел речевого произведения конструируется в процессе говорения» [6, с. 5]. Нехватка времени на обдумывание следующей фразы часто приводит к тому, что человек использует не логические, а ассоциативные стратегии нанизывания частей текста.
Нас интересует языковой опыт конкретного человека. Необходимо принимать во внимание экстралингвистические факторы, которые могут описать его с социологической точки зрения, что необходимо для создания целостной картины. Выбор информанта (И.) для настоящего исследования был во многом произвольным, однако он был подчинен цели найти экстравертный психологический тип, для того чтобы процесс записи не был зависим от таких факторов, как плохое настроение, отсутствие желания разговаривать и т. д. Психологический тип личности И., ставшей объектом наблюдений (девушка, нефилолог, 20-22 года), был установлен по данным теста Г. Айзенка.
Материалом исследования послужили 28 звучащих и расшифрованных текстов, порядок записи отражен в таблице.
Порядок записи материала исследования
2006-2007 гг.: спонтанный монолог на заданную тему
Декабрь «Отдых»
Январь «Семья»
Февраль «Мечты»
Март «Учеба»
2007-2008 гг.: чтение и пересказ сюжетного и несюжетного текстов
Декабрь М. Е. Салтыков-Щедрин, «Господа Головлевы»; В. Г. Короленко, «Река играет»
Январь В. В. Набоков, «Приглашение на казнь»; В. Г. Короленко, «Слепой музыкант»
Февраль Л. Н. Толстой, «Анна Каренина»; Л. М. Леонов, «Русский лес»
Март А. П. Платонов, «Котлован»; Л. Н. Толстой, «Война и мир»
2008-2009 гг.: описание сюжетного и несюжетного изображения
Декабрь «Дворник»; «Кувшинки и лилии»
Январь «Индеец»; «Беседка»
Февраль «Котята»; «Тюльпаны»
Март «Тюлень»; «Остров»
Каждый год производилось 4 записи с интервалом в месяц, что позволило установить некоторые наиболее регулярные речевые характеристики И. и выявить вариативные черты языковой личности.
Тексты, записанные на диктофон в полевых (естественных) условиях, были затем расшифрованы в орфографическом виде и размечены с выделением пауз, в том числе хезитационных, повторов, перебивов и ошибок разного типа. Рассмотрим особенности всех типов речи И.
1. Спонтанный монолог на заданную тему — самый свободный речевой жанр, потому особенности речи И. проявляются на всех уровнях языка: фонетическом, лексическом, морфологическом, синтаксическом и стилистическом. Так, в речи И. обнаружилась склонность к фонетическим вариантам: а потом приехала, и Андрей Хохлов называл меня шОкОла-а-адкой <смех>. Выделение звука [о] в предударных позициях не регулярно в речи И., а используется для эмоционального выделения слова, дальше она мотивирует такое произношение: до сих пор это почему-то осталось у меня
в памяти. Иногда наблюдается продление гласной, также выделяющее важное для И. слово: анима-а-торы.
Наблюдается в речи И. и лексическое нововведение: на шашлычки-машлычки. Довольно часто встречается использование диминутивов: дурачок, тепленько, по всяким кафешкам и др., отражающих ее положительный взгляд на мир. В свободных монологах встречается разговорная, вполне нормальная для устной речи (телек, поболтать, здорово) и просторечная лексика (ваще, крутецки, тупо валяться). Употребление подобных слов редко связано у И. с негативными эмоциями, чаще они эмоционально иллюстрируют мысль И., которая стремится выделить какие-либо элементы речи, чему способствует употребление дуплетных форм: очень-очень, бегут-бегут, так-так.
Синтаксические связи внутри монологов очень слабы, часто намеченная подчинительная связь исчезает после употребления союза: ну / отдых для меня на самом деле очень очень много чего значит потому // что как здорово / для меня отдых вот. В то же время если И. решается на использование подчинительной связи, она формирует несколько способов подчинения в одном предложении. И. избегает сложных конструкций. Сочинительные связи в монологе доминируют.
Большую роль в речи И. играют паузы хезитации (ПХ), которые часто необходимы для обдумывания следующей фразы: Всякие у нас /э-э-э/ игры / же как они называются / ой ролевые игры / ролевые игры. Здесь заполненная ПХ соседствует с автокоррекцией, также отражающей специфику СР, в которой формирование мысли происходит в процессе говорения. И. часто замечает свои ошибки и исправляет их. Это не освобождает речь от оговорок, запинок и т. д., но подтверждает идею о том, что СР сопровождается большой аналитико-творческой деятельностью.
Выбор языковых единиц напрямую зависит в речи И. от того, какая интенция вкладывается в то или иное высказывание. В текстах присутствуют разностилевые предложения, где выбор стиля обусловлен именно намерением говорящего: пришла я в университет / я думала все так будет чинно чинно все там будем сидеть в огромных аудиториях будет писать лектор / все так интересно / оказалась какая-то фигня. В этом предложении иронический эффект создается за счет намеренного использования слова высокого стиля — чинно — в окружении слов нейтральных и сниженных (фигня).
В речи И. очень часты отступления от текущей темы, что еще раз подтверждает экстравертный тип ее личности. Человеку хочется передать как можно больше информации, поэтому встречаются случаи, когда информант вовсе забывает о цели своего высказывания.
Как показало исследование однотипных спонтанных монологов, записанных с интервалом в месяц, речь И. достаточно стабильна на всех уровнях языка. Описанные особенности встречаются во всех четырех монологах, что свидетельствует о стабильности языковой личности И. Самыми частотными характеристиками ее речи являются использование ПХ, предпочтение простого синтаксиса, а также внимание к собственным ошибкам и желание их исправить.
2. Чтение сюжетного и несюжетного текстов. Неподготовленное чтение обоснованно считается максимально мотивированным исходным текстом, однако все же причисляется к разновидностям спонтанного монолога [9]. В ходе чтения собственно ЯЛ проявляется в отступлениях от исходного текста. Прежде всего в речи И. встречается большое количество ошибок (от 4 до 7 на текст), однако все они замечены и исправлены. Часто исправление ошибки сопровождается в речи И. словами-паразитами (блин, ой, а, ну да), паузами хезитации (э-э-э, м-м-м), а также смехом и вздохами. На материале некоторых ошибок можно заметить, что И., как и в спонтанных моноло-
гах, демонстрирует творческий подход к языку. Часто те случаи, которые не совпадают с ее представлениями о норме, вызывают у нее необычные реакции: Чиклин / Чиклин Чиклин / Чиклин / мне так больше нравится / но еще Чиклин и Елисей / так Чиклин или Чиклин / действительно / но еще Чиклин / или Чиклин.
И., не зная правильного ударения в имени собственном, пытается подобрать его, поэтому перечисляет все возможные варианты. Важно, что И. держит проблему в голове, а не игнорирует ее. Чуть ниже этот вопрос вновь встает перед информантом: Чиклин / он ж.е Чиклин. На этом основании можно сделать вывод, что правильная речь очень важна для И., ср. также: Чиклин и Елисей не дошли до кузни... / цы должно быть / но тут написано до кузни. И. пытается «исправить» текст, подогнать его под собственные представления, прибавить в конце -цы. Примечательно, что чуть ниже, снова встретив слово кузня в предложном падеже, И. пытается исправить и эту форму, однако если в первом случае (форма родительного падежа) прибавление окончания не противоречит законам языка, то во втором получается комический эффект, вызывающий у информанта смех: Чиклин / с Настей на руках / вошли в кузню / цу <смех>.
Подобные наблюдения подтверждают мысль Е. М. Сапуновой о том, что «разница между сюжетным и несюжетным текстом слишком незначительна, чтобы назвать ее закономерностью» [9]. Действительно, многие показатели СР (повторы, ПХ, смех, вздохи) равномерно распределяются между сюжетными и несюжетными текстами. Однако в чтении отрывков из «Анны Карениной» и «Котлована» не встречается ни повторов, ни ПХ, тогда как их количество в отрывках из повестей «Река играет» и «Слепой музыкант» довольно большое. Точно так же немотивированно распределяется смех как паралингвистический элемент спонтанного монолога: 5 случаев в «Котловане» и 7 — в «Река играет», тогда как в остальных текстах встретилось не более одного такого случая.
Смех, вздохи и случаи коррекции часто сопровождаются заполненными ПХ (незаполненные практически не встречаются в речи И.). Появление ПХ вызвано сложностями, с которыми сталкивается И. при чтении. Часто они встречаются не между лексемами, а внутри слова: Цинциннат едва-а-а / едва мог дотянуться до решетки; а внизу, сзади, из слишком-м-м / больших / из слишком больших туфель приподнимались пятки. Показательно, что продление конечного звука, также необходимое читающему, для того чтобы посмотреть на текст и продолжить чтение, сопровождается повторением тех лексем, звуки которых продлеваются.
Несмотря на то, что чтение записывалось с интервалом в один месяц, особых различий между текстами замечено не было, и это свидетельствует, как и в спонтанных монологах, о стабильности речевого поведения И. Не было выявлено принципиальной разницы между чтением сюжетного и несюжетного текстов. И. воспринимала эти тексты как в равной степени незнакомые и не отличала их особенности.
3. Пересказ сюжетных и несюжетных текстов. Пересказ, как и чтение,—это один из наименее спонтанных и наиболее мотивированных жанров живой речи, однако он гораздо более свободен, чем чтение, поскольку информант сам выбирает те лексические и грамматические средства, которые оформляют его речь. Для пересказа И. были предложены только что прочитанные ею тексты.
При анализе репродуцированных текстов в речи И. не было выявлено каких-либо значимых особенностей ни на фонетическом, ни на словообразовательном, ни на морфологическом уровнях. Они проявились в основном на лексическом и синтаксическом уровнях. Запоминание повествовательного текста проходит гораздо активнее и
легче, чем запоминание текста описательного или текста-рассуждения. В сюжетных текстах обычно запоминается самое начало. Для восполнения смысловых лакун и восстановления логических связей И. пытается «дополнить» текст собственным материалом, подчас противоречащим содержанию текста. Часто в пересказах И. встречаются слова наверное, почему-то, подтверждающие, что она не вполне помнит текст, но осознает это и не скрывает этого. Чтение несюжетных текстов, занимающее гораздо меньше времени, еще чаще сопровождается выражением эмоций, причем те тексты, которые при чтении вызвали у И. некоторые затруднения, получают наиболее эмоциональную характеристику при пересказе. Запоминаются в основном имена существительные, что проявляется и в пересказе отрывков из «Слепого музыканта» и «Русского леса»: какие-то клубы / жертвенного фимиама / как будто бы как / э-э-э / ветерок / рябь // ветерка не было / только рябь. В этом проявляется особенность памяти И., запоминающей прежде всего концепты, символы, встречающиеся в тексте. Следовательно, речь человека отражает те процессы, которые происходят в его памяти.
Наибольший по объему пересказ несюжетного текста — это пересказ отрывка из «Войны и мира» Л. Н. Толстого. Он выделяется на фоне трех описательных фрагментов как текст рассужденческий. И. воспроизводит самые основные семантические связи, которые содержатся в источнике, а так как их недостаточно, то она пытается заменить их своими собственными: собираются войска / и убивают три пять десять тысяч человек / в сумме будет восемнадцать тысяч человек / <смех>.
Общим для пересказов сюжетных и несюжетных текстов является большая доля смеха, который иллюстрирует отношение И. не только к исходным текстам, но и собственно к этой разновидности СР: она часто смеется над собственными ошибками, но, как и в спонтанном монологе и чтении, исправляет их: он держал <смех> за краешек стула почему-то Цицерона <смех> / Цинцинната <смех> // Цинцинната / надо же имечко такое / кхм /.
Синтаксис пересказов трудно поддается описанию: И. не согласует свой текст в соответствии с грамматическими правилами русского языка, а просто нанизывает отдельные слова. В ее речи преобладают назывные предложения. Пересказ в большей степени, чем другие речевые жанры, отличается единством на протяжении времени: различия между текстами минимальны.
4. Описание сюжетного и несюжетного изображений предполагает необходимость для информанта не только составить монолог, но и каким-либо образом истолковать картину. Подчас восприятие изображения не вполне соответствует его смыслу, часто из-за того, что информант обращает большее внимание именно на те детали, которые воспринимаются им как наиболее важные, и на основании этого опыта строит свою речь.
Фонетические особенности И. в описательных текстах проявились не так ярко, как в спонтанных монологах, однако здесь важнейшую роль сыграла интонация, с помощью которой она часто выделяла необходимые части текста. Смех играет такую же важную роль в речи И., как и в предыдущих речевых жанрах, он маркирует различные по свойствам отрывки текста — как обычные смешные эпизоды, так и «игровые» части текста, вставленные И. с определенными целями. Такой целью может быть слегка ироническое ее отношение к предмету обсуждения.
Как и в других жанрах монолога, в описаниях И. появляется большое количество разговорной, просторечной и сниженной лексики, сочетающейся с единицами высокого стиля. Такое соположение стилей говорит, во-первых, о полной свободе информанта в выборе языковых единиц, а во-вторых, о ее умении использовать их в необходимой
ситуации — для выражения тех идей или оттенков значений, которые для нее особенно важны. Например: ну у них такое воинствующее настроение / один сидит на пенечке а второй на него летит, прям как / белка-летяга <смех>. Сочетание воинствующее настроение соотносится в данном контексте с белкой-летягой, что свидетельствует о полной свободе И. в выборе лексических единиц.
В отличие от лексических отношений, синтаксические связи, как уже было замечено выше, с трудом поддаются описанию, а иногда и пониманию. Синтаксис И. беспорядочен, произволен: я думаю что это водяная лилия / очень красивого такого кремового цвета / э-э-э / зеленые / разнообразные зеленые цвета / и также на фоне // нежно голубого / а-а-а пруда. Правильный синтаксис необходим И. довольно редко, она связывает предложения, полагаясь больше на ассоциативно-смысловые отношения. В целом синтаксис текстов-описаний более беспорядочен, чем в спонтанных монологах на заданную тему, возможно, потому, что наличие прецедентного изображения «сковывает» информанта в выборе подчинительных связей. На их фоне гораздо больше сочинительных связей, которые призваны перечислить те элементы картины, которые видны информанту.
Так же часто, как в свободных монологах, в репродуктивах встречаются ПХ, необходимые для обдумывания продолжения.
На основании проведенного исследования были сделаны следующие выводы:
1. В лексике И. преобладают элементы разговорного стиля, в который часто оказываются включенными просторечные и разговорно-сниженные элементы. Их использование, однако, не характеризует И. как необразованного человека, который не следит за языком.
2. И. очень внимательно относится к своей речи, что подтверждается многочисленными случаями автокоррекции. Для И. важно исправить ошибку, обычно лексического характера, в то время как синтаксическая согласованность не играет важной роли в ее речи.
3. В речи И. часты отступления от текущей темы, что подтверждает экстравертный тип ее личности. Человеку хочется передать как можно больше информации, поэтому встречаются случаи, когда И. вовсе забывает о цели своего высказывания.
4. Речь И. мотивирована ситуацией, поэтому нельзя говорить об едином речевом образе этой языковой личности. Она многогранна, включает в себя целый ряд языковых стратегий, используемых в зависимости от конкретной ситуации. Языковая способность И. подразумевает возможность обращения к различным речевым жанрам и стилистическим слоям. В речи И. реализуется творческий подход к языку.
В связи с полученными результатами можно наметить следующие направления дальнейших исследований: во-первых, необходимо с аналогичной точки зрения и в аналогичных условиях проанализировать речевые особенности интровертного психологического типа и сопоставить результаты с полученными на речи экстраверта. Перспективным представляется также исследование языковых личностей с разным темпераментом или с различными социальными характеристиками.
Литература
1. Бодуэн де Куртене И. А. О задачах языкознания // Бодуэн де Куртене И. А. Избранные труды по общему языкознанию. Т. 1. М., 1963. С. 203-221.
2. Виноградов В. В. Избранные труды: О языке художественной прозы. М., 1980.
3. Богин Г. И. Концепция языковой личности: Автореф. дис. ... д-р филол. наук. М., 1982.
4. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. М., 2002.
5. Лютикова В. Д. Языковая личность и идиолект. Тюмень, 1999.
6. Седов К. Ф. Становление синтаксического строя устных спонтанных монологов (на материале детской речи): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 1987.
7. Сапунова Е. М. Неподготовленное чтение как вид речевой деятельности и тип устного спонтанного монолога (на материале русского языка): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2009.
Статья поступила в редакцию 20 июля 2010 г.
