CC BY
131
И.В. Ружицкий Э.А. Ружицкая С.Н. Шепелева
УДК 81'374
ЯЗЫКОВАЯ ЛИЧНОСТЬ ФЕДЬКИ-КАТОРЖНИКА: ИНДИВИДУАЛЬНОЕ И КОЛЛЕКТИВНОЕ1
Статья посвящена возможности реконструкции языковой личности через анализ речевых особенностей конкретного персонажа - Федьки-каторжника из романа Ф.М. Достоевского «Бесы». Сделаны выводы относительно индивидуальных и коллективных черт данной языковой личности. Проведены параллели между этим художественным образам и другими персонажами Достоевского, определены его некоторые константные составляющие.
Ключевые слова: индивидуальная и коллективная языковая личность, Достоевский, константность образа персонажа.
Igor V. Ruzhitskiy
Elina А. Ruzhitskaya
Svetlana N. Shepeleva
THE PERSONAL IDENTITY OF FEDKA-THE-CONVICT: INDIVIDUAL AND COLLECTIVE
The article considers the possibilities of linguistic identity reconstruction through the analysis of the concrete character - Fedka-the-convict from Dostoyevsky's novel «Demons» - speech features. The conclusions regarding the individual and collective peculiarities in the structure of this linguistic identity are made. The parallels between this character and other Dostoevsky's characters are drawn, some of its constant components are determined.
Keywords: individual and collective personal identity, Dostoyevsky, the constancy of the character.
Ю.Н. Караулов указывал на три возможности реконструкции языковой личности (далее - ЯЛ), это: 1) изучение речи персонажа литературного произведения; 2) проведение ассоциативного эксперимента; 3) наблюдение за речью (устной и письменной) носителя языка на протяжении долгого промежутка времени (см. [Караулов 2006]). Список таких способов реконструкции ЯЛ в ходе дальнейшего развития лингвоперсонологии был существенно расширен: составление много-параметрового словаря языка писателя (см. [Ружицкий 2015]); изучение текстов определенного жанра, продуцированных какой-либо конкретной ЯЛ (например, личных писем, публичных выступлений и т. д.); исследование того, как ЯЛ проявляет себя в ситуации выполнения определенного задания, например, написания эссе на заданную тему, и др. В настоящей статье используется первая возможность - анализ речевых особенностей конкретного персонажа романа Ф.М. Достоевского «Бесы» - Федьки-каторжника. «Понятие "языковая личность" (homo loquens) упо-
1 Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ № 15-04-00135 «Многопараметровое представление тезауруса Достоевского» (руководитель - Ю.Н. Караулов).
требляется чаще для обозначения родового свойства homo loquens вообще <...>. Вместе с тем ничто не препятствует тому, чтобы имеющуюся трехуровневую структурную модель языковой личности <...> эту "родовую" модель не применить как эталон-анализатор, диагностирующий состояние языковой развитости конкретного индивидуума. Тогда составляющий указанную структуру набор языковых умений может расцениваться как определенный (лингвистический) коррелят черт духовного облика целостной личности, отражающий в специфической, языковой форме ее социальные, этические, психологические, эстетические составляющие, т. е. опредмечивающий в речевых поступках основные стихии художественного образа» [Караулов 2006: 70-71].
Широко известен тот факт, что у Достоевского довольно много сквозных образов: это персонажи-демонические злодеи (Валковский, Свидригайлов, Став-рогин, Иван Карамазов), и учителя-проповедники (Макар Иванович Долгорукий и Николай Семенович, старец Зосима), и персонажи-шуты (Лебядкин, Ф.П. Карамазов, Фердыщенко, Ежевикин, Фома Опискин), и др. Федька-каторжник стоит в ряду этих параллельных образов несколько особняком, хотя, конечно, существует связь между ним и героями «Записок из Мертвого дома», а некоторые особенности речи Федьки-каторжника, в основном касающиеся преступного жаргона, - взяты из «Сибирской тетради» Достоевского. Есть в ЯЛ Федьки-каторжника и то, что связывает ее с другими созданными Достоевским художественными образами, например, Смердяковым и Ф.П. Карамазовом. Обращает на себя внимание также совпадение имени Федор: Карамазов - Федор Павлович, сам Достоевский, который очень редко случайно дает имена своим героям, тем более если он называет кого-то своим именем, - тоже Федор. А Федька, к тому же, еще и Федорович, т. е. сын Федора, рожденный автором.
Интересно то, что Федька-каторжник, казалось бы второстепенный персонаж очень хорошо запоминается, хотя он и задействован в романе только в трех небольших диалогах - два первых со Ставрогиным и один с Петром Верховенским. Исследованию загадки такой запоминаемости данного образа и посвящена статья. Гипотеза же, которую мы выдвигаем, состоит в том, что ЯЛ Федьки-каторжника обладает многими чертами некоторой коллективной ЯЛ, что и способствует ее узнаваемости, а значит - и запоминаемости.
Анализ ЯЛ Федьки-каторжника проводился с учетом следующих параметров: (1) словарь персонажа, распределение словоформ по частоте; за частотные, с учетом того, что анализируемые диалоги очень небольшие по объему, принимаются словоформы, употребленные более одного раза; (2) анализ использованной лексики с точки зрения ее стилистической маркированности; для упрощения представления материала в одну группу (2.1) объединялись просторечная и жаргонная лексика, а также областные, разговорные и неправильно произнесенные слова, в другую (2.2) - лексика, не характерная для простолюдина, - слова высокого стиля, книжная лексика, старославянизмы и др. (отметим, что такое распределение используемой Федькой лексики на две группы - это первое, что обращает на себя внимание любого, даже неискушенного читателя); здесь же фиксируется использование слов с суффиксами субъективной оценки; (3) устойчивые сочетания различного типа - пословицы, поговорки, сентенции, отсылки к прецедентным текстам и др.; (4) синтаксические особенности; (5) другие наблюдения, например, относительно использования слова в символическом значении и т. п.
Диалог 1
(1) Обращает на себя внимание очень высокая частота употребления личного местоимения я - 15 раз (+ 4 раза мне и 3 раза меня, а также 1 раз притяжательное местоимение мою) при максимально частотном употреблении предлога в - 20 раз (союз и используется 17 раз, отрицательная частица не - 15 раз, предлоги по и на - по 10 раз). Федька в этом диалоге представляется Ставрогину, для него важно рассказать о себе то, что заинтересует собеседника.
Из полнозначных слов наиболее частотным является обращение сударь (9)2, и это весьма примечательно: обращение господин тоже встречается, но только 2 раза, а барин вообще отсутствует. Кроме того, отметим частое употребление слово-ерса, этимологически связанного с сударь: было-с, идти-с, каторге-с, краях-с, ли-с, пообещали-с, приготовлю-с, словах-с, что-с. Сударь - это обращение хотя и уважительное, но к почти равному себе, в третьем диалоге - с Петром Верховенским его уже нет, хотя, учитывая статус собеседника - сына бывшего барина, проигравшего, правда, его в карты, уважительное обращение должно было бы присутствовать.
В речи Федьки интересна также функция, в которой употребляется так уж (4) - три раза не в значении сомнения, что более характерно для современной русской речи (Такуж не придет?), но как средство убеждения собеседника, ввода дополнительного аргумента:
У того коли сказано про человека: подлец, так уж кроме подлеца он про него ничего и не ведает. Али сказано - дурак, так уж кроме дурака у него тому человеку и звания нет. А я, может, по вторникам да по средам только дурак, а в четверг и умнее его. Вот он знает теперь про меня, что я очинно паспортом скучаю, - потому в Расее никак нельзя без документа, - так уж и думает, что он мою душу заполонил [Достоевский 1972-1990, т. 10: 206].
Частота так и уж в этом диалоге вообще довольна высокая, вне сочетания так уж - 8 и 5 раз соответственно. Аналогичную функцию усиления аргументации может выполнять и частица да, встречающаяся в речи Федьки 8 раз (Да вы-то мне нужны... и т. п.), хотя чаще да используется во вторичной, союзной функции - в значении 'но', а также вот - 7 употреблений (Вот он знает теперь про меня.).
Относительно большая частота словоформ с корнем -здеш- (здешнем, здешний, здешних, здешнюю) объясняется, по всей видимости, желанием Федьки подчеркнуть, что Ставрогин в этих краях уже стал чужим, а значит - может чего-то не понимать.
(2.1) Достоевский, стилизуя простонародную речь, довольно часто использует прием изменения стандартного облика слова, заключающийся в том, что говорящий «подгоняет» не совсем понятную для него лексическую единицу под похожую и известную. У Федьки это, например, астролом (Петр Степаныч - астролом и все Божии планиды узнал, а и он критике подвержен) и аглицкий. Ср. также в «Селе Степанчикове»:
[Мужик о Фоме] «Нет, говорит, ты дурак, пехтерь, пользы своей не знаешь; а я, говорит, астролом! Я все божии планиды узнал» [Достоевский 1972-1990, т. 3: 35].
Аглицкий у Достоевского встречается и в собственно авторской речи, но только в ироническом контексте:
2 В скобках в этом и подобном случаях указывается частота данной словоформы в анализируемом диалоге.
А что, если к довершению комизма, покамест вы [«Отечественные записки»] будете спорить с «Русским вестником» и доказывать ему, что есть русская народность, а он обратно, что нет русской народности, - что, если вдруг русская народность возьмет да найдет вас сама? Куда денутся тогда все аглицкие теории «Русского вестника» и аглицкие масштабы, под которые не подходила русская народность! [Достоевский 1972-1990, т. 18: 8]
Схожую функцию, т. е. как элемент простонародной речи, выполняет и об-лизьяна в «Униженных и оскорбленных»:
[Анна Трифоновна о Нелли] Да за кого ты себя почитаешь, фря ты эдакая, об-лизьяна зеленая? Да без меня ты бы на улице с голоду померла. Ноги мои должна мыть да воду эту пить, изверг, черная ты шпага французская [Достоевский 19721990, т. 3: 258].
Из других слов, характерных для простонародья, в первом диалоге употребляются следующие: али, (в) брюхе, вон (в зн. 'вот'), доселе, дяденька, запрошлое (2), звания (в зн. 'слово, название'), знамши, изобидеть, коли, набросьте (в зн. 'добавьте, дайте денег'), натрескался, наслышаны (2), облагонадеживают (в зн. 'обещают'), одежи, окромя (3), очинно (3), папаша, погодил, позаимствоваться, потому (6) (в зн. 'поэтому'), придутся (три целковых), Расее (2), растрес, руководствовать (в зн. 'показывать дорогу'), скучаю (паспортом), справлять, участь, хошь, эхма, (не) являйся (в зн. 'приходи').
Кроме того, в составе фразеологических единиц употребляется бранная лексика: дурак (2), дурака, подлец, подлеца, черт.
Частое использование слов с суффиксами субъективной оценки (мещани-нишки, доходишки, дяденька, зонтичек, кушачок, чаек) сближает речь Федьки-каторжника с речью персонажей-шутов, в первую очередь его тезки, Федора Павловича Карамазова. Употребление уменьшительно-ласкательных суффиксов с целью создания комического эффекта вообще характерно для русской языковой культуры - как проявление некоторой склонности к скоморошеству и шутовству. Функции этих морфем самые разнообразные - пренебрежение, преуменьшение, интими-зация общения и др., однако в случае их высокой частоты в речи конкретной ЯЛ основной интенцией становится вуалирование истинного смысла сказанного, создание своего рода маски, осуществляемое также и при помощи других языковых средств, например, смешения разных стилей.
(2.2) Из слов, не характерных для простолюдина, мы видим следующие: бесчеловечие, ведает, заполонил (душу), (вашей) милости (5), милостивый, доверенности, единственно, нощь, (не) питают (доверенности), планиды, подвержен, позволите, пред (4), родительницу, сем (на сем мосту), сие, скончались, соблаговолили, стопами, таким образом. Отдельно отметим группу слов, относящуюся к сфере религиозных представлений: Бога, божии, божию, два раза в этом же значении Истинный (пред Истинным), а также душу, колокола, крестили, молит (Бога), церковные.
(3) К фразеологическим единицам, употребляемым в этом диалоге, относятся вдоль по каторге ('на пожизненную каторгу') и переменить участь ('находясь в заключении, совершить преступление или побег, чтобы судиться вновь и по новому преступлению попасть куда угодно, только бы не на старое, надоевшее место, не в прежний острог'). Оба выражения были взяты из языка каторжников и использовались еще в «Записках из Мертвого дома», ср.:
«Вам на срок, а нам вдоль по каторге», - говорили они [самые страшные, из «особого отделения», преступники] другим заключенным [Достоевский 19721990, т. 4: 11]. [Горянчиков] Этот действительно способен броситься на постороннего человека так, на за что, единственно потому, например, что ему завтра должно выходить к наказанию; а если затеется новое дело, то, стало быть, отдаляется и наказание. Тут есть причина, цель нападения: это - «переменить свою участь» во что бы то ни стало и как можно скорее [Достоевский 1972-1990, т. 4: 45].
Встречаются такие речевые клише, как милостивый господин, старушка Бо-жия, к земле растет (о старушке); я пред вами, сударь, как пред Истинным; по гроб жизни, а также различного рода поговорки, прибаутки, ритмизованные фразы: сдал книги и колокола и церковные дела, да вот день да ночь - сутки прочь; либо сена клок, либо вилы в бок; натрескался пирога, как Мартын мыла; лучше, думаю, я уж сапогу поклонюсь, а не лаптю; здешний город - это все равно, что черт в корзине нес, дарастрес. Несколько туманной для понимания остается фраза Федьки по нем поминки справляя, два десятка камней собакам раскидал, которое в Словаре языка Достоевского комментируется следующим образом: «<...> мы, возможно, имеем дело с аллюзией на библейское собирать камни и разбрасывать камни; два десятка камней собакам раскидал, таким образом, употреблено в зн. 'отдать, истратить'» [СЯД 2012: 156]. Так или иначе, но раскидать камни связано с поминальным обрядом.
(4) В речи Федьки-каторжника в его первом со Ставрогиным диалоге наблюдается довольно много случаев нарушения норм лексической и грамматической сочетаемости, что характерно и для простонародной речи, и для творчества Достоевского: зонтиком позаимствоваться, природная родительница, паспортом облагонадеживают, доверенности не питают, об вас многим наслышаны, паспортом скучаю (жарг. 'нуждаюсь в паспорте'), душу заполонил (нар.-поэт 'подчинил'), помимо их не посмею вас беспокоить ('без их ведома.'), в том предмете, что ('так как, поскольку'), кроме них могу ('без них могу'), стороной вышло ('случайно получилось'). Отмечается также нарушение синтаксических норм в построении целых предложений:
<...> Петр Степанович паспортом по всей Расее, чтобы примерно купеческим, облагонадеживают <...>; Дяденька тоже наш на прошлой неделе в остроге здешнем по фальшивым деньгам скончались <...>; Так вот не будет ли вашей милости от щедрот <...>; У того коли сказано про человека: подлец, так уж кроме подлеца он про него ничего и не ведает; А уж это, признаться, стороной вышло, больше по глупости капитана Лебядкина, потому они никак чтоб удержать в себе не умеют; <...> всё под зонтиком сироту обогрели, на одном этом по гроб жизни благодарны будем [Достоевский 1972-1990, т. 10: 205-206].
Вопрос о сознательности нарушения этих норм - как Федькой, так и самим автором - является дискуссионным, однако тот факт, что в третьем диалоге такого рода «ошибок» мы практически не встречаем, говорит скорее об их намеренном использовании.
(5) В первом диалоге Федьки-каторжника со Ставрогиным частично раскрывается символическое значение слова зонтик, чрезвычайно важного для понимания психологического содержания романа «Бесы». Это символическое значение можно сформулировать следующим образом: 'Я нахожусь под твоим покровительством, ты ответственен за мои поступки' (Счастливого пути, сударь, всё под зонтиком
сироту обогрели, на одном этом по гроб жизни благодарны будем). Зонтик, под который прячется Федька, - встречается в самом начале его первого разговора со Ставроги-ным. В общей же сложности частота употребления зонтик (зонтичек) в «Бесах» - 22 раза (при общей частоте во всех текстах Достоевского в Полном собрании сочинений - 44, а во всех художественных текстах - 31). В диалоге Ставрогина с Лебядкиным зонтик приобретает уже иной смысл:
[Ставрогин] <...> постойте на крыльце. Возьмите зонтик. I - Зонтик ваш... Стоит ли для меня-с? - пересластил капитан. I - Зонтика всякий стоит. I - Разом определяете minimum прав человеческих... I Но он уже лепетал машинально; он слишком был подавлен известиями и сбился с последнего толку. И, однако же, почти тотчас же, как вышел на крыльцо и распустил над собой зонтик, стала наклевываться в легкомысленной и плутоватой голове его опять всегдашняя успокоительная мысль, что с ним хитрят и ему лгут, а коли так, то не ему бояться, а его боятся [Достоевский 1972-1990, т. 10: 214].
В Словаре языка Достоевского символическое значение идиоглоссы зонтик комментируется в примечаниях к словарной статье следующим образом: «<...> Будучи связанным со многими персонажами на протяжении всего романа (Федька Каторжный оказывается под зонтиком Ставрогина; под зонтиком Ставрогина в голове Лебядкина зреет донос; ироническое и символическое одновременно замечание Ставрогина, обращенное к Лебядкину: "Зонтика всякий стоит"; Степан Трофимович уходит в большой мир, держа в руках зонтик, палку и саквояж), зонтик выступает в качестве важного элемента композиции романа и участвует в построении его лейтмотива» [СЯД 2010: 1049]. Зонтик, таким образом, соединяет убийцу (Федьку-каторжника), заказчика убийства (непосредственным заказчиком является Петр Верховенский, но «последней инстанцией» - Ставрогин; здесь, кстати, легко прослеживается параллель образов Федька - Ставрогин и Смердяков - Иван Карамазов) и их жертвы (Лебядкины).
Нельзя не обратить внимания и на то, что речь Федьки-каторжника в первом диалоге глубоко иронична, иронией прикрыта даже откровенная лесть:
Крестили Федором Федоровичем; доселе природную родительницу нашу имеем в здешних краях-с, старушку Божию, к земле растет, за нас ежедневно день и нощь Бога молит, чтобы таким образом своего старушечьего времени даром на печи не терять; Воды в реке сколько хошь, в брюхе карасей развел; <...> Петр Степанович меня, примером, в терпении казацком испытывают <...>; А я, может, по вторникам да по средам только дурак, а в четверг и умнее его; <.> я пред вами, сударь, как пред Истинным, -вот уже четвертую ночь вашей милости на сем мосту поджидаю, в том предмете, что и кроме них могу тихими стопами свой собственный путь найти. Лучше, думаю, я уж сапогу поклонюсь, а не лаптю; Эхма, за компанию по крайности набросьте, веселее было идти-с; Я, сударь, в вас уверен, а не то чтоб очинно в себе; Петр Степаныч - астролом и все Божии планиды узнал, а и он критике подвержен; Чтобы по приказанию, то этого не было-с ничьего, а я единственно человеколюбие ваше знамши, всему свету известное [Достоевский 1972-1990, т. 10: 205-206].
Федька хоть и предлагает себя новому хозяину, Ставрогину, но ведет себя с ним на равных, что и дает ему возможность вести беседу в ироническом ключе.
Ирония ощущается также при употреблении Федькой мн. ч. по отношению к какому-либо конкретному лицу (чаще всего - к Петру Верховенскому), что определяется правилами обращения слуги к господину: они пообещали, говорили, не умеют, они чрезвычайно скупой, они и не понимают, не веруют-с и т. п., но мн. ч. также мы видим
и когда Федька говорит о себе: А что одежи промокло, так мы уж, из обиды одной, молчим; <... > что по нашей судьбе (по нашему обороту - в зн. 'по нашим обстоятельствам',) нам, чтобы без благодетельного вспомоществования, совершенно никак нельзя-с, об вас многим наслышаны и т. д.
(1) Наиболее частотными во втором диалоге словоформами являются (предлоги, местоимения, союзы и личные имена в данном случае во внимание не принимаем, важной, пожалуй, является только относительно высокая частота объяснительного союза то есть - 3 употребления): вспомоществования (5), эх (5), да (4), никак нельзя-с (3), сударь (3), виде-с (2), вынуть (2), говорят (2), господь (2), могу (2), полторы (2), последнего (2), раз (2), рублев (2), сиятельство (2), судьбе (2). Обращение сударь осталось, но в конце диалога его заменило иронично звучащее ваше сиятельство. Безусловно, обращает на себя внимание высокая частота употребления слова вспомоществование, в узусе имеющего значение 'материальная помощь, пособие', в речи же Федьки - завуалированное 'награбленное' или 'плата за убийство':
По сиротству моему произошло это дело [ограбление церкви], так как в нашей судьбе совсем нельзя без вспомоществования [Достоевский 1972-1990, т. 10: 221].
Употребление междометия эх образует своеобразную цикличность речи Федьки во втором диалоге: один раз в самом начале для выражения положительных эмоций (Да как завел меня туда господь <...> эх, благодать небесная, думаю!) и четыре раза для выражения сожаления, упрека, озабоченности, но одновременно и удовлетворения - в самом конце, когда Федька собирает разбрасываемые Ставрогиным деньги. В схожем, но не тождественном значении (при выражении просьбы) употребляется эхма в первом диалоге: Эхма, за компанию по крайности набросьте, веселее было идти-с.
Частота употребления словоерса увеличилась практически до максимально возможной для такого небольшого по объему текста - 18 раз: веруют-с, виде-с (2), зашел-с, Лебядкина-с, ли-с, нельзя-с (3), нет-с, посещать-с, прибирали-с, себя-с, слышал-с, советуют-с, стоит-с, Филиппова-с, человек-с.
(2.1) Из лексики, характерной для простолюдина, в этом диалоге мы встречаем али, аль, вон (в зн. 'вот'), вынуть (в жарг. зн. 'украсть'), задаром, (двенадцать, сотни полторы) рублев (2), дивишься, доподлинно, маненечко, облегчил (в жарг. зн. 'убил'), (по нашему) обороту, окромя, очинна, пообождав, прибирали (в жарг. зн. 'крали'), пускаться (в зн. 'идти на что-л.'), спервоначалу, слышамши, узнамши.
В этом диалоге употребляется только одно слово с уменьшительно-ласкательным суффиксом - (три) рублика, но уже в конце диалога, когда Федька снова начинает ерничать. До этого же момента он почти серьезен, частично снимает маску: разговор для него важный, решающий - завершение сделки, получение денег (вспомоществования).
(2.2) В процентном отношении книжная лексика во втором диалоге встречается чаще, чем в первом: благодетельного, возлагать (надежду), взаимный (спор вышел), вспомоществования (5), единая (душа), жестокосердный, изволили, иной раз, истинную, наблюдать (своими глазами), объявляли (в зн. 'рассказывали'), остепенил (себя), персти, приобрел (двенадцать рублев), соблаговолите, собственно, (из) уст, чрезвычайно. Слова из области религиозных представлений: благодать, богу, веруют, верьте (богу), господь (2), грехи, душа, дьяконов, махальницу, небесная, небесного, подбородник, помолиться, согрешил, творца, угодника, хлопотницу, чересседельник.
(3) Единственным прецедентным текстом, отсылки на который мы встречаем в речи Федьки, является Священное Писание: в творца небесного, нас из персти зем-
Диалог 2
ной создавшего, ни на грош не веруют-с. Из устойчивых сочетаний во втором диалоге употребляются речевое клише - мертвецки пьян и устойчивое сравнение, причем уже здесь, говоря о Петре Верховенском, Федька переходит со мн. ч. на ед. ч. - смотрит как баран на воду. Как мы видим, количество фразеологических единиц здесь значительно меньше, чем в первом диалоге: Федька наоборот стремится быть понятым, у него уже нет намерения скрывать что-либо от Ставрогина.
(4) Нарушение норм лексической и грамматической сочетаемости наблюдается в следующих немногочисленных случаях: верьте богу, взаимный спор вышел, где сейчас изволили посещать-с, жестокосердый насчет вспомоществования.
(1) Из частотных словоформ в речи Федьки в диалоге с Петром Верховенским в первую очередь обращает на себя внимание повторение союза и - 22 раза, благодаря чему текст становится ритмизованным, близким по звучанию к евангельскому повествованию. Эта функция союза и усиливается частотными как (11) и что (10). Федька начинает учить своего бывшего хозяина, порицать его за неверие, за атеизм. Нравоучительный тон проявляется и в использовании связки есть (6), в таких случаях, как Господин Ставрогин как есть в удивлении пред тобою стоит, что также свойственно книжному стилю.
Высокая частота ты (20), тебя (5), тебе (2), тобою (2), тобой, твое объясняется сознательным подчеркиванием Федькой даже не равного с Петром Верховенским положения, но превосходства над ним. Причем в начале диалога Федька обращается вполне вежливо - на «ты», но по имени-отчеству: - Ты постой, Петр Степанович, постой <... > ты первым долгом здесь должен понимать <...>. Обращение на «ты», но по имени-отчеству принято в России среди равных, форма мн. ч. возникает при упоминании Ставрогина и при обращении к себе, как противопоставление его Верховен-скому: <...> господин Ставрогин тебя давеча по щекам отхлестали, что уже и нам известно. А вот словоерса и обращения сударь нет вообще (в «Братьях Карамазовых» точно так же меняется речь Смердякова в его обращении к Ивану Карамазову, когда Смердяков, совершив убийство, переступив, уже больше не чувствует себя лакеем). Довольно часто употребляется господин, но в основном по отношению к Ставрогину и Кириллову, Петра же Верховенского Федька называет природным господином:
И не будь ты природный мой господин, которого я, еще отроком бывши, на руках наших нашивал, то как есть тебя теперича порешил бы, даже с места сего не сходя! [Достоевский 1972-1990, т. 10: 428]
Как и в других диалогах, отмечается довольно частотное употребление местоимений я, мой в различных формах: я (6), меня (4), мне (3), мною, мое, мой, мою, моя. Обращает на себя внимание также высокая частота употребления местоимения самый: самого (2), самому (2), самый (2), самую, самым.
Частота употребления лексемы Бог с ее производными и синонимами еще выше, чем в первом диалоге: бога (2), Истинного (2), творца (2), божиим.
(2.1) Из народно-разговорной лексики в третьем диалоге в речи Федьки используются следующие единицы: али, бывши, верно (говорю), видишь (в зн. вводного слова), зачал, зеньчуг, нашивал (на руках), неучтивство, (с) первоначалу, порешил (в зн. 'убил'), почем (ты знаешь), сулил, сулишь, сумлеваюсь, сызнова, теперича, убивец, шлешь (меня в Петербург). Просторечию свойственная и трансформация нерусской фамилии Эркель: прапорщика Эркелева <... > привел.
Отдельного внимания заслуживает употребление жаргонного дерзнул (Ты меня дерзнул), ср. в «Записках из Мертвого дома»:
Диалог 3
- Он меня дерзнул! - кричит мясистый друг, крепко качая голову писаря левой рукой, которою он обхватил его. «Дерзнул» - значит ударил [Достоевский 1972-1990,
Кроме того, хотя и в небольшом количестве, употребляется бранная лексика: (поганая) вошь, (настоящий) подлец. Федька, безусловно, хочет оскорбить Верховенского, но делает это в достаточно вежливой форме, даже несколько щеголевато, отчеканивая каждое слово, используя сравнительные обороты:
<.. .> у господина Кириллова, Алексея Нилыча, у которого всегда сапоги чистить можешь, потому он пред тобой образованный ум, а ты всего только - тьфу!; Ты, любезнейший, врешь, и смешно мне тебя даже видеть, какой ты есть легковерный ум; Но ты, как бестолковый идол, в глухоте и немоте упорствуешь <...>; Господин Ставрогин пред тобою как на лествице состоит, а ты на них снизу как глупая собачонка тявкаешь, тогда как они на тебя сверху и плюнуть-то за большую честь почитают [Достоевский 1972-1990, т. 10: 428-430].
«Пощечина» словесная закончилась пощечиной реальной, что для Федьки, однако, закончилось очень плохо: его после этого находят с проломленной головой.
(2.2) К лексике, не характерной для речи простолюдина, относятся велено, (на благородном) визите, всенародно, воздыханием, легковерие, легковерный, любезнейший, насущного (пристанища), отроком, осенила, перстом, почитаю, почитают, пред (5), предо, преображения, преобразилась, пристанища, распоряжением, сего, сей, сирота, философом. Философом Федька называет Кириллова, противопоставляя его Петру Вер-ховенскому, которого в первом диалоге иронично назвал астроломом. В третьем диалоге, особенно по сравнению с первым, довольно много религиозной лексики: атеист, апокалипсиса, бога (2), богородицы, Божиим, веровать, Всевышнего, горнилом, заступница, идол, идолопоклонник, Истинного (2), коленопреклонением, матерь, молитвой, лествице, пеленой (осенила), перл, пресвятой, подножию, (с) сияния (перл похитил), соблазнитель, Создателя, (о) сотворении мира, (всякой) твари (преображение), чудо.
(3) Устойчивых сочетаний в третьем диалоге в речи Федьки встречается сравнительно немного: неповинная кровь, с места сего не сходя. Интересно употребление обращения к христианской легенде как к прецедентному тексту (точный источник христианской легенды о ризе Богородицы, пересказанной Федькой, неизвестен, но автор, по всей видимости, использует легенду из «Народных русских сказок» А.Н. Афанасьева):
<.> в древние времена некоторый купец, точь-в-точь с таким же слезным воздыханием и молитвой, у Пресвятой Богородицы с сияния перл похитил, и потом всенародно с коленопреклонением всю сумму к самому подножию возвратил, и Матерь Заступница пред всеми людьми его пеленой осенила <.> [Достоевский 1972-1990, т. 10: 428].
(4) Нестандартной сочетаемости и синтаксических построений в этом диалоге немного: сумлеваюсь в уме, чего стал достоин уже тем одним пунктом, первым долгом здесь должен понимать, и из этого ты выходишь первый убивец, перестал по разврату своему веровать, природный мой господин; Я как есть ни одной каплей не участвовал, не то что полторы тысячи <...>; <...> ты на благородном визите у господина Кириллова. Речь Федьки-каторжника в этом диалоге вполне грамотная, близкая к книжной, несколько неуклюжей синтаксис, возможно, объясняется стремлением говорить как образованный человек:
<...> на одной линии с татарином или мордвой состоишь; Алексей Нилыч, будучи философом, тебе истинного Бога, Творца Создателя, многократно объяснял и о сотворении мира, равно и будущих судеб и преображения всякой твари и всякого зверя
т. 4: 133].
из книги Апокалипсиса; <...> может, и моя слеза пред горнилом Всевышнего в ту самую минуту преобразилась, за некую обиду мою, так как есть точь-в-точь самый сей сирота, не имея насущного даже пристанища; <.> так что по этому предмету даже в ту пору чудо вышло, и в государственные книги все точь-в-точь через начальство велено записать; Это ты никогда не смеешь меня чтобы допрашивать; Господин Ставрогин как есть в удивлении пред тобою стоит и ниже пожеланием своим участвовал, не только распоряжением каким али деньгами [Достоевский 1972-1990, т. 10: 428-430].
(5) Абсолютное неприятие Федькой-каторжником того, что Петр Верховенский пустил за стекло киота мышь (на самом деле мышь пустил Лямшин, о чем читатель уже осведомлен, настоящий же виновник, по мнению Федьки, - это Верховенский):
<...> А ты пустил мышь, значит, надругался над самым Божиим перстом [Достоевский 1972-1990, т. 10: 428]
объясняется, по всей видимости, тем, что в христианских мифологических представлениях вообще мышь может символизировать дьявола, пожирателя, злую, разрушительную деятельность (см., например, [МНМ 1992: 190]). Мышь у Достоевского приобретает схожее символическое значение не только в контексте романа «Бесы», но и в других произведениях: «В поэтологии Д.<остоевского>, как и в народных суевериях, мышь хтонична: она сопутствует "подпольному человеку" (символ темного "подпольного" или подземельного сознания), Свидригайлову (пророчица беды, смерти). Бестиар-ное противоречие между "львовством" и "мышкинством" предопределяет возвышение и крах героя» [Владимирцев 1997: 140].
Проведенный анализ речи Федька-каторжника в романе Ф.М. Достоевского «Бесы» позволил сделать следующие выводы и предположения.
1. Просторечная и бранная лексика, арго, ненормативная лексическая и грамматическая сочетаемость, употребление формы мн. ч. при обращении или упоминании человека для выражения почтительного к нему отношения, использование поговорок, прибауток, упоминание народных обычаев и др. в речи Федьки-каторжника безусловно отражают типичные черты ЯЛ простолюдина. С другой стороны, насыщение дискурса Федьки-каторжника лексическими, фразеологическими и синтаксическими библеизма-ми может показаться весьма необычным, если учесть что Федька - это жестокий убийца, лакей и человек из народа в одном лице. Для Федьки совершить убийство - проблема не большая, он уже переступил. И без мучений, без какой-либо рефлексии по этому поводу, по крайней мере, читатель об этом ничего не знает. Для него не существует человека - ни его жизни, ни его мнения, ни его ответной реакции в диалоге, Федька ни о чем не спрашивает и ни на что прямо не отвечает, вопросы собеседника для него тоже не очень-то и важны.
Повторений слов одного диалога в другом практически нет, исключение составляют лишь некоторые служебные слова, в том числе просторечные али (аль), окромя, а также такие знаменательные, как Бог (а также однокоренные с ним слова и синонимы - божий, Творец, Истинный), человек и некоторые другие. Кроме того во втором и третьем диалогах встречаются две библейские аллюзии.
Есть все основания предполагать, что такой тип ЯЛ, как Федька-каторжник, в русской литературе был впервые открыт именно Достоевским, однако в дальнейшем он приобрел черты константности. Достаточно сравнить его с некоторыми персонажами современной детективной литературы, например, вором в законе Антибиотиком из цикла «Бандитский Петербург» Андрея Константинова: то же частое употребление слова Бог и однокоренных с ним (так, в романе «Адвокат» из этого цикла Бог в различных
формах употребляется 23 раза, и практически все употребления - в речи Антибиотика; Антибиотик под конец жизни всегда носил с собой Библию, что не мешало ему отдавать приказы об убийстве), способность переключаться с одного стилистического регистра на другой, широкое использование фразеологических единиц различного типа и т. п. Исключение составляет только способность Антибиотика свободно оперировать отсылками к прецедентным текстам, что, однако, объясняется самим автором, А. Константиновым, обязательным наличием в советской тюрьме библиотеки и большим количеством свободного времени у воров в законе. В эпоху Достоевского на каторге читать было запрещено.
2. Способность Федьки-каторжника к сознательному и мотивированному переходу в зависимости от ситуации, темы общения (совершение сделки, поиск нового хозяина, осуждение и др.) и адресата (употребление «ты» в разговоре с Петром Верхо-венским) с одного стиля на другой, к иронии и одновременно к лести, а также к игре, например, неожиданному переходу на тему нищеты, используя типичный прием нищего - самоуничижение, и др. говорят о том, что личность Федьки-каторжника ординарной назвать сложно. Выбор общей тональности разговора и языковых средств обусловлены интенциями говорящего. Интенцию первого диалога можно назвать «тайнословием». Значение этого слова определяется его прямыми ассоциациями: 1) тайнопись - наличие скрытой интенции, у Федьки такой интенцией является предложение себя Ставрогину в качестве убийцы Лебядкиных; 2) многословие - говорит в основном Федька и говорит много, казалось бы, с излишеством слов, с «плетением словес»; 3) сквернословие (наличие бранной лексики). Во втором диалоге маска практически снимается, Федьке надо заключить сделку: просторечных слов становится меньше, речь - намного четче, чего-то тайного, завуалированного практически нет. В третьем диалоге происходит смена хозяина, более того, Федька ставит себя даже не на равных с Петром Верховенским, но выше, обвиняя того в неверии.
Сквозной же линией во всех трех диалогах выступает стремление говорящего подчинить себе собеседника. В такой речи не бывает пауз: она будет заполняться многозначными словами-символами, различного рода генерализованными высказываниями, отсылками к прецедентным текстам, частым упоминанием Бога, одновременно - юродство, шутовство, ерничанье и т. д., и в этом отношении типологические черты данной ЯЛ намного шире, точно такие же особенности свойственны, например, ЯЛ многих политиков или адвокатов: скрыть истинное (или отсутствие истинного) за языковой маской и одновременно - управлять собеседником.
Владимирцев В.П. Бестиарий // Достоевский: Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / Науч. ред. Г.К. Щенников. - Челябинск: Металл, 1997. - С. 140-142. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. - Л.: Наука, 1972-1990. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. Изд. 5-е, стереотипное. - М.: КомКнига, 2006. - 264 с.
МНМ: Мифы народов мира: Энциклопедия. Т. 2 (К-Я) / Гл. ред. С.А. Токарев. - М.: Советская энциклопедия, 1992. - 719 с.
Ружицкий И.В. Язык Достоевского: идиоглоссарий, тезаурус, эйдос: Монография. - М.: ЛЕКСРУС, 2015. - 543 с.
СЯД: Словарь языка Достоевского: Идиоглоссарий (А-В; Г-З; И-М) / Под ред. Ю.Н. Караулова. - М.: Азбуковник, 2008, 2010, 2012.
Литература
