CC BY
401
Бияров Бердибек Нуралдинович, доцент Восточно-Казахстанского государственного университета им. С. Аман-жолова, кандидат филологических наук
Адрес: 070016, Республика Казахстан, г. Усть-Каменогорск, ул. Комсомольская, д. 25, кв.114
BiyarovBerdibekN., associate professor of the Eastern-Kazakhstan state university, candidate of philology science
Address: 070016, Kazakhstan, Ust-Kamenogorsk, Komsomolskaya str., 25-114
Tel: (3232)210603, 8-7772836299
УДК 811.111
А.В. Коршунова
Языковая игра: лингвистический поворот в философии
Рассматриваются игровые элементы языкового пространства, являющиеся объектами исследования когнитоло-гии, семиотики, теории коммуникации, философии. Утверждается, что лингвистический поворот в философии произошел благодаря работам Л. Витгенштейна, чья концепция языковой игры стала ключевым моментом в развитии современной неклассической философии.
А. V. Korshunova
Verbal play: the linguistic turn in philosophy
Since ancient times it has been regarded as the alternative to work, as the means of education and upbringing, as one of the forms of art, as the result of imagination and sense that enables to perceive the beautiful. At present the aspects of playing in linguistic realm are subject to study of semiotics, cognitive science, theory of communication. The linguistic turn in philosophy took place thanks to Wittgenstein's works whose concept of verbal play has become the pivot point of the modern non-classical philosophy.
Феномен игры всегда привлекал внимание мыслителей разных направлений: философов, педагогов, психологов, культурологов, лингвистов. Игра предстает перед нами как вид человеческой деятельности, детерминированной следующими особенностями: во-первых, игра неутилитарна по своей сути (в ней отсутствует непосредственная практическая целесообразность, она как бы замкнута на собственной процессуальности); во-вторых, игра носит характер имитации (поскольку она включает в себя элемент условного подражания, воспроизведения, копирования; и здесь безразлично, идет ли речь о театре, шахматах или о спортивных состязаниях, везде человек отделяет происходящее в рамках игры от своей реальной жизни посредством осознания того факта, что все происходящее у него на глазах «просто игра»); в-третьих, игра обязательно должна доставлять удовольствие (ведь иначе не было бы и причин для нее, т.к. именно определенное удовольствие от эмоционального переживания служит в качестве результата игры и именно желание испытать это чувство заставляет людей погружаться в нее).
Вопрос об игре как форме деятельности человека давно интересовал философов. В истории философии можно обнаружить множество подходов к определению ее сущностного значения в общефилософском контексте, степени значимости игры в жизни человека и общества, к определению ее места в человеческой культуре. На неутилитарный, эстетический и сущностно значимый для человеческой жизни характер игры философская мысль обратила свое внимание фактически с самого своего возникновения.
Так, еще в античную эпоху существовало представление об игре, с одной стороны, как о средстве воспитания и обучения и, с другой стороны, как об одной из основных форм искусства. По мнению Платона, начатки всех необходимых знаний должны передаваться детям посредством игры. У Аристотеля существует концепция игры как антитезы труду. Игра рассматривается как отдых от деятельности, как своеобразное лекарство от усталости, «ведь движение во время игры представляет собой успокоение души и благодаря удовольствию отдохновение» (1, с.630). В «Поэтике» Аристотель выводит игру как мимесис (mimeseis) - искусство подражания, то, что «присуще людям с детства». «Люди ...первые познания приобретают путем подражания, и результаты подражания всем доставляют удовольствие» (1, с.648). Также изначально людям присущи «гармония и ритм» (1, с.649). И именно эти человеческие способности порождают собственно искусство (поэзию). Поэтому искусство есть mimeseis или игра, ведь в целом оно являет собой не что иное, как подражание, имитацию (1, с.646).
Однако следует признать, что систематическому научному изучению феномен игры подвергся только с конца Х1Х в. в антропологии, психологии, философии, культурологии, социологии. В настоящее время игровые элементы языкового пространства становятся объектами исследования когнитологии, семиотики, теории коммуникации. Разнообразие подходов к определению данного понятия устанавливается не только многоаспектностью игрового феномена, но и сложностью его функций в различных сферах жизнедеятельности. Одной из областей научного знания, где также изучается проблема игры, является лингвистика.
Лингвистические исследования последних лет большое внимание уделяют феномену языковой игры вообще и феномену языковой личности в частности. Общая теория игры, разработанная Й. Хёйзингой, породила множество теорий, связанных с феноменом игры в различных областях человеческого знания, в том числе и в языке. В игровой концепции Й. Хёйзинги присутствуют размышления о роли языка в общей системе понятий, которыми оперирует автор. «Язык <...> возвышает вещи до сферы духа. Дух, формирующий язык, всякий раз перепрыгивает играючи с уровня материального на уровень мысли. За каждым выражением абстрактного понятия прячется образ, метафора, а в каждой метафоре скрыта игра слов» (2, с.14). Согласно пониманию Хёйзинги, языковой игрой можно назвать любое абстрактное слово или комбинацию такого рода слов, так как игра существует еще на уровне речетворения, т.е. заложена еще в процессе создания языковой формы.
Однако впервые непосредственное сближение понятий «язык» и «игра» произошло в концепции Л. Витгенштейна, считающегося основоположником лингвистического поворота в философии и широкого толкования термина «языковая игра». Понятие языковой игры является категориальным в его поздних произведениях, а сам концепт языковой игры становится центральным в современной неклассической философии языка. Именно Л. Витгенштейн впервые употребил термин «языковая игра», связав применение языка с определенной сферой общения и указав на функциональный подход в реализации языковых средств индивидом.
В концепции Витгенштейна можно увидеть несколько смысловых пластов, основных идей, над которыми размышляет философ: 1) идею разгадывания «загадки языка»; 2) идею «обладания языком».
В отношении первой идеи Витгенштейн писал: «Инстинктивно мы употребляем язык правильно, но для интеллекта это употребление - загадка» (3, с.78). Философа интересовала возможность (или невозможность) преодоления инстинктивности, стихийности правильного употребления языка, ключевым моментом здесь является приравнивание языка к деятельности. С «загадкой языка» были теснейшим образом связаны «загадки философии». Его в большей степени волновала правомочность не философских ответов, но философских вопросов. Важная для него проблема статуса философии понималась им как языковая проблема.
Одним из философских вопросов был для Витгенштейна вопрос «владения языком». Является ли «обладание языком» отношением собственности? Витгенштейн писал: «Конечно, ты владеешь этим языком..., но является ли это «владение» чем- то, что совершается, пока ты произносишь данное предложение? «Владеешь» ли ты языком, например, когда молчишь?» (3, с.88). С проблемой «владения» Витгенштейн связывал и проблему обучения языку.
Витгенштейн дает множество характеристик понятию «языковая игра» и нигде не предоставляет однозначного, четкого, полного определения (в соответствии со своим собственным методом разгадывания). В целом можно выделить несколько направлений в трактовке Витгенштейном понятия «языковая игра».
Во-первых, по его мнению, языковая игра - это одна из тех игр, с помощью которых «дети овладевают родным языком» (3, с.83) (например, многократные употребления слов в приговорах к хороводам, процесс наименования предметов или повторение слов за кем-то (за родителями, учителем)). В своих «Философских исследованиях» он пишет: «Весь процесс употребления слов в языке можно представить в качестве одной из тех игр, с помощью которых дети овладевают родным языком. Я буду называть эти игры «языковыми играми» и говорить иногда о некоем примитивном языке как о языковой игре... «Языковой игрой» я буду называть также единое целое: язык и действия, с которыми он переплетен» (3, с.79).
Во-вторых, языковая игра рассматривалась Витгенштейном как единый комплекс языка и действия: Говорение на языке - это всегда составная часть некоторой деятельности, особой «формы жизни». «Термин "языковая игра" призван подчеркнуть, что говорить на языке - ком-
понент деятельности или форма жизни» (3, с.90). Таким образом, философ подчеркивает единство говорения на языке и целенаправленной и регламентированной деятельности человека, характеризующейся множественностью целей. Среди примеров языковых игр, согласно Л. Витгенштейну, мы обнаруживаем приказание и исполнение приказов, описание и изготовление предметов по их описанию, выдвижение и доказательство гипотез, сочинение и чтение рассказов, пение хороводных песен, рассказывание анекдотов, отгадывание загадок, решение арифметических задач, перевод с одного языка на другой и др. Овладение языком происходит как усвоение общественного опыта в употреблении разного рода языковых единиц, а сама «языковая игра» осуществляется по определенным правилам, в следовании которым и заключается лингвистическое поведение носителей языка.
Языковая игра - это всегда какая-то жизненная ситуация, в которой слова играют. Слова обязательно соотносятся с ситуацией, они не имеют отвлеченного значения. В целом такой подход характерен для современной логики: сейчас проблема значения слова рассматривается, прежде всего, как проблема коммуникации, а не как проблема репрезентации. «Именованием вещи, - пишет Витгенштейн, - еще ничего не сделано. Вне игры она не имеет имени» (3, с.103). Поэтому в своей работе Л. Витгенштейн сравнивает язык со старинным городом, где мы находим лабиринты маленьких улочек и площадей, старых и новых домов, домов с пристройками разных эпох, окруженные множеством новых районов с прямыми улицами регулярной планировки и стандартными домами, представляя язык как некоторую форму жизни: «Язык - это лабиринт путей. Ты подходишь с одной стороны и знаешь, где выход; подойдя же к тому самому месту с другой стороны, ты уже не знаешь выхода» (3, с. 163).
Таким образом, философ приходит к выводу, что сама реальность, воспринимаемая через призму языка, есть совокупность языковых игр, а язык - это, прежде всего, деятельность, включенная в разностороннюю систему практических действий, и «именно языковые игры мотивируют человеческое поведение» (3, с.312). Языковые игры, переводя речевую реальность в игровую плоскость, порождают всевозможные миры индивидуального и социокультурного опыта, детерминируемые выбором правил языка и игровых правил, а также требованием интерпретируемости модельной семантики, заложенной в самой основе языка.
В-третьих, рассуждая о понятии «языковая игра», Витгенштейн пытается выяснить, что такое игра вообще. И приходит в итоге к двум принципиальным выводам: определить игру можно только дескриптивно, это понятие «с расплывчатыми границами» (3, с. 112-113); в определении игры огромное значение имеет так называемая «наглядность» определяемого. Для того чтобы уяснить, что есть игра, нужно, по мнению Витгенштейна, посмотреть на все существующие игры и понять, что же их объединяет. «Не думай, а смотри», - говорит он (3, с.111). Конкретизируя этот тезис в отношении языковых игр, Витгенштейн далее пишет: «Главный источник нашего недопонимания в том, что мы не обозреваем употребления наших слов. Нашей грамматике недостает такой наглядности» (3, с.129). Таким образом, понять, что представляет собой игра, можно, только увидев ее. Поэтому игра не может иметь более конкретного определения, кроме дефиниции, посредством описания по типу семейного сходства (поскольку все игры объединяются в семейства игр).
В целом ключевым моментом в теории Витгенштейна является понимание языковой игры как методологии решения философских вопросов в качестве выхода из лабиринта «старой» метафизики. Однако невозможно переоценить вклад философского труда Л. Витгенштейна и в развитие лингвистики. Ведь именно философская концепция Л. Витгенштейна определила лингвистический поворот в философии, инспирировав концепции лингвистической относительности Э. Сепира и Б. Ли Уорфа, концепцию М. Хайдеггера («язык есть дом бытия»), герменевтическую концепцию Х.-Г. Гадамера, а также различные постмодернистские трактовки языка (Ж. Делез, У. Эко, Р. Барт и др.).
В современном языкознании существует множество работ, в которых так или иначе затрагиваются разные аспекты языковой игры. В основу понятия языковой игры положена аналогия между поведением людей в играх как таковых и в разных системах реального действия, в которые вплетен язык. Их подобие усматривается в том, что и там и тут предполагается заранее выработанный комплекс правил, составляющих «устав игры» [4; 1969]. Вместе с тем правила определяют логику игры нежестко, предусматривая вариации, творчество. Не оспаривая вывода Л. Витгенштейна о том, что языковая игра - это формы самой жизни и что не только язык, а
сама реальность, которую мы воспринимаем только через призму языка, является совокупностью языковых игр, исследования последних лет трактуют языковую игру более узко.
Если для Витгенштейна весь язык в целом предстает как совокупность языковых игр, в научных трудах рубежа веков языковая игра в общем виде понимается как «соотношение языкового стереотипа (стандарта) и намеренного (осознанного) отклонения от этого стандарта в речевом поведении личности» (5, с.27), под общим термином «языковая игра» объединяются все «явления, когда говорящий «играет» с формой речи, когда свободное отношение к форме речи получает эстетическое задание, пусть даже самое скромное» (6, с.178). Результатом особого внимания говорящего к форме речи являются осознанные отступления от нормы. Сюда можно отнести все виды шуток, острот, каламбуры, разные виды тропов. Языковой игрой являются все случаи использования продуцентом речи средств языковой выразительности. Диапазон явлений языковой игры весьма широк. Говорящий, играя, ставит перед собой, прежде всего, задачу «развлечь себя и собеседника, а для того выразиться необычно» (6, с.174). Языковая игра, таким образом, - это обращение внимания при построении высказывания на саму форму речи с целью не просто сообщить что-либо, а вызвать то или иное эстетическое чувство (чаще всего это установка на комизм). Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев отмечали: «Для того чтобы правильно понять намеренную аномалию, важно установить, с какой целью говорящим допущено отклонение от норм. При этом следует иметь в виду, что нередко сходные нарушения допускаются с совершенно разными целями» (7, с.104).
Более определенное, но все же достаточно широкое понимание языковой игры связывает ее с креативной речедеятельностью языковой личности. Основополагающей здесь является точка зрения Т.А. Гридиной, рассматривающей языковую игру как механизм деавтоматизации стереотипов речевой деятельности, высвечивание языковой закономерности или тенденции через аномалию, определяющей ее как «особую форму лингвокреативной деятельности, отражающей стремление (интенцию) говорящих к обнаружению собственной компетенции в реализации языковых возможностей». «...будучи особой формой лингвокреативного мышления, имеющего ассоциативную природу, она всегда нацелена на использование лингвистических приемов, подчеркивающих парадокс между стандартной формой и/или значением знака и новой ассоциативной «обработкой» того или иного вида языкового знания» (8, с.10). Автор определяет языковую игру «как вид адогматического речевого поведения, основанный на преднамеренном нарушении языкового канона и обнаруживающий творческий потенциал личности в реализации системно заданных возможностей» (8, с.13). Таким образом, языковая игра как лингвистический феномен порождает переосмысление стереотипа образования, использования и восприятия языковых единиц и способствует динамическому развитию языка в целом.
В понимании С.Ж. Нухова языковая игра представляет собой использование языка в художественно-эстетических целях, одну из форм проявления общеэстетической категории комического (9, с.56). По мнению исследователя, способность к языковой игре - врожденное свойство психики человека, он появляется на свет с генетически заложенной склонностью к языкотворчеству. Материализация, развитие, совершенствование данной способности происходит с самого рождения так же, как и процесс усвоения языка ребенком, свидетельством чему являются приведенные в монографии факты из детского словотворчества, психолингвистические исследования внутреннего лексикона, анализ речевых ошибок, языкового материала сновидений, а также факты из области нейрофизиологии, когнитивные исследования метафоры. Все это служит обоснованием стремления человека к новизне формы выражения, к замене ставших привычными номинаций, к переживанию радости акта творческого вдохновения, находящим свое отражение в эстетическом и экспрессивно-стилистическом направлении в языкознании (9, с.27-42). Таким образом, автор рассматривает игру с языком как тонкую интеллектуальную игру, как проявление генетически заложенного в человеке стремления к творчеству, как форму речевого поведения человека, при которой языковая личность, реализуя свои лингвокреативные способности, демонстрирует свой индивидуальный стиль. Такая трактовка является более узкой, хотя также стремится к широкому охвату наблюдаемых явлений, включая все возможные случаи употребления языка с целью оказания эстетического воздействия.
Рассматривая языковую игру как «вид лингвистического эксперимента», основанного на «знании системы единиц языка, нормы их использования и способов творческой интерпретации этих единиц», В.З. Санников полагает, что этот феномен позволяет натолкнуть исследова-
теля на «серьезные размышления о значении и функционировании языковых единиц разных уровней, точно так же как философа - на глубокое осмысление бездны человеческих проблем». Интерес такого творческого языкового эксперимента лежит в области «соотношения языкового стереотипа (стандарта, узуса, нормы)» и «заданных системным механизмом возможностей отклонения от этого стереотипа в речевой деятельности» (10, с.15).
Считаем необходимым отметить, что языковая игра позволяет определить норму и отметить многие особенности языка, которые могли бы остаться незамеченными. Это обусловлено тем, что игра словом предполагает активное воздействие на него, использование его как бы физических свойств: расчленяемости, способности к «слипанию и сплетению, растягиваемости и других видов пластической деформации», что позволило к уже существующим понятиям языковой игры «преобразование», «трансформация», «переосмысление», «варьирование» добавить еще одно - «лингвопластика» (языкопластика), в терминах А.Левина и В. Строчкова (11, с.75). Данное понятие отражает постоянную изменчивость, потенциальную возможность придания слову любой желаемой формы, сохраняя при этом свежесть восприятия, заключающуюся «в рефлексии над постоянно проходящей через сознание автора массой языковых знаков», своеобразное «отмывание» их от устоявшихся стереотипов восприятия и избавление от языковых штампов (10, с.78). Иными словами, языковая игра «максимально приближена к импровизационности и стремится избегать закоснения» (12).
Таким образом, языковая игра в идеале мыслится как бесконечный процесс, потому что у нее есть начало, но принципиально не может быть конца как результата. Любой заранее известный результат обессмысливает игру. Смысл не в итоге, а в самом движении, составляющем импровизационный аспект игры. Релятивистский аспект игры проявляется в отличии собственно языковой игры со свободным установлением и нарушением собственных правил и предписаний от игры вообще, где неукоснительное выполнение регламентирующих условий необходимо. Гностический аспект языковой игры - в порождении новой модели мира путем пересоздания уже существующего литературного и языкового материала. В конечном итоге любое формальное художественное средство служит инструментом познания. Функция же игровых приемов в художественном творчестве особая: они как бы подчеркивают относительность своих познавательных возможностей, не настаивают на безусловной правильности той модели мира, которую создают, и косвенным образом (а иногда и напрямую) бывают связаны со смехо-вым началом.
Суммируя сказанное, языковую игру мы определим как одну из репрезентаций общефилософского понятия игры, как разновидность языкового творчества, тип речевого поведения говорящих, основанный на преднамеренной деструкции речевой нормы с целью деавтоматизации стереотипов речевой деятельности и создания неканонических языковых форм и структур с помощью средств и приемов различных языковых уровней, приобретающих в результате этой деструкции экспрессивное значение и способность вызвать у реципиента стилистический эффект, результатом чего является окказиональное расширение семантики языковых знаков.
Различные отклонения от стандарта, нормы в прагматическом плане затрудняют понимание, но в художественном тексте, когда подобное совершается сознательно, они играют прямо противоположную роль предельного заострения, уточнения смысла, которое подчас может быть адекватно передано именно средствами языковой игры. Известное изречение Л. Витгенштейна «Границы моего языка означают границы моего мира» (3, с.90) позволяет заключить, что любое нестандартное отношение к языку, каковым является языковая игра, ведет к расширению границ познания, постижения окружающей действительности, а значит, и сознания.
Литература
1. Аристотель. Поэтика / Аристотель. //Соч. Т. 4. М: Мысль, 1983.
2. Хёйзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. //Й. Хёйзинга. М.: Прогресс, 1992.
3. Витгенштейн Л. Философские исследования / Л. Витгенштейн. Философские работы. М.: Гнозис. 1994. Ч. 1.
4. Козлова М.С. Логика и реальность (К критике концепции логического отображения реальности в «Логико-философском трактате» Л.Витгенштейна) /М.С. Козлова // Вопросы философии. 1969. №9.
5. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. /Ю.Н. Караулов. М., 1987.
6. Земская Е.А. Языковая игра /Е.А. Земская, М.А. Китайгородская, Н.Н. Розанова // Русская разговорная речь: Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. М.: Наука, 1983.
7. Булыгина Т.В. Аномалии в тексте: проблемы интерпретации /Т.В. Булыгина, А.Д. Шмелев // Логический анализ языка: Противоречивость и аномальность текста. М., 1991.
8. Гридина Т.А. Языковая игра: стереотип и творчество. /Т.А. Гридина. Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. пед. унта, 1996.
9. Нухов С.Ж. ЯИ в английском словообразовании: имя существительное. /С.Ж. Нухов. Уфа: Изд-во Башкирск. пед. ин-та, 1997.
10. Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. /В.З. Санников. М.: Языки славянской культуры, 2002.
11. Левин А. В реальности иного мира. Лингвосемантический текст (Попытка анализа и систематизации) /А. Левин, В. Строчков // Лабиринт-эксцентр. 1991. № 3.
12. Скворцов А.Э. Языковая игра как форма мировосприятия в современной российской поэзии 1980-1990-х годов /А.Э. Скворцов // Языковая семантика и образ мира: материалы междунар. конф. Казань, 1997. Режим доступа: www.kcn.ru/tat ru/science/news/lingv 97/index.htm.
Literature
1. Aristotle. Poetics // Aristotle. Works. V. 4. Moscow: Mysl, 1983.
2. Huisinga J. Homo ludens. In the shadow of tomorrow. Moscow: Progress, 1992.
3. Wittgenstein L. Philosophical researches // Wittgenstein L. Philosophical works. P. 1. Moscow: Gnosis. 1994.
4. Коzlovа M.S. Logics and reality (On criticism of the conception of logical reflection of reality in L.Wittgenstein's «Logic-philosophical treatise») // Problems of phylosophy. 1969. № 9.
5. Karaulov Y.N. The Russian language and the language personality. Moscow: Nauka, 1987.
6. Zemskaya Е.А., Кitаigorodskaya MA., Rozanovа N.N. Verbal play // Russian conversational discourse: Phonetics. Morphology. Vocabulary. Gesture. Moscow: Naura, 1983.
7. Bulygina ^V., Shmelyov А.Б. Anomaly in the text: problems of interpretation // Logical analysis of the language: inconsistency and anomaly of the text. Moscow, 1991.
8. Grid^ Т.А. Verbal play: stereotype and creativity. Еkaterinburg: Publishing house of UGPU, 1996.
9. Nukhov S.Zh. Verbal play in English derivation: noun. Ufa: Publishing house of BGU, 1997.
10. Sannikov V.Z. The Russian language in the mirror of the verbal play. Moscow: Languages of the Slavic culture, 2002.
11. Levin А., Strochkov V. In the reality of the other world. Lingua-semantic text (An attempt of analysis and systemati-zation) // Labyrinth-excentr. 1991.
12. Skvortsov А.Е. Verbal play as the form of perception in modern Russian poetry of 1980-90-ies. Materials of the International conference «Language semantics and the image of the world». ^zan, 1997. Access mode: www.kcn.ru/tat_ru/science/news/lingv_97/index.htm.
Коршунова Анжелика Владимировна, старший преподаватель кафедры английской филологии Красноярского государственного педагогического университета
Адрес: 660022, г. Красноярск, ул. Аэровокзальная, д.3, кв.22
Korshunova Anzhelika V., Senior lecturer of the English Philology Department of Krasnoyarsk Pedagogical University
Address: 660022, Krasnoyarsk, Aerovokzalnaya str., 3-22
Tel: (3912)201092, 8-9082085993; е-mail: ankorr@inbox.ru
УДК 410
Е.В. Слепцова
Содержание концепта дом в русском языковом сознании
(по данным вербально-ассоциативного эксперимента)
В статье приводятся данные и анализ двух экспериментов, направленных на выявление ассоциативных понятий реакций на слово дом среди носителей русского языка. Автор анализирует концепт с когнитивной точки зрения и рассматривает особенности его содержания в русской языковой картине мира.
Е. V. Sleptsova
Contents of concept dom in Russian language consciousness (as of verbal-associative experiment)
The article represents the data and analysis of the two experiments investigating associative reactions to the word dom (house and home) among native Russian speakers. The author analyzes the concept from the cognitive aspect and reveals the peculiarity of its perceptions in the Russian mapping of the word.
Понятийная сфера «дом» с древних времен известна русскому человеку и находится в кругу его «извечных» интересов. С домом связана большая часть человеческой жизни. Дом - это и основное место обитания человека, место его укрытия, защита от негативного проявления внешних сил природы, нападения врагов, а также место, связанное со многими жизненными этапами и циклами человеческой жизни: рождением, смертью, появлением семьи, работы, принятием трапезы, отдыхом (1, с.41-122). Поэтому, говоря о сформированном в сознании носите-
