CC BY
141
А.М. ПЛОТНИКОВА
(Уральский федеральный университет, г. Екатеринбург, Россия)
УДК 81'33 ББК Ш105.55
ЯЗЫКОВАЯ ИГРА КАК СРЕДСТВО ИНВЕКТИВЫ11
Аннотация: В статье рассматриваются приёмы языковой игры, используемые в конфликтной коммуникации с целью дискредитации адресата и выражения враждебного, неуважительного отношения к нему. Применяемые игровые приёмы могут реализоваться в устной коммуникации, поэтому они обычно не предполагают многослойного содержания. В статье даётся характеристика таким приемам языковой игры, как высмеивание неблагозвучной фамилии, использование прецедентных знаков, игровые трансформации речевых жанров и др. Уделяется внимание приемам, основанным на импликатурах дискурса. Использование игрового кода направлено на создание эффекта неоднозначности сказанного и конструирование особой иронически язвительной тональности текста, которая может быть расценена адресатом как нарушающая этические нормы общения. Языковая игра как средство инвективы также может иметь юридические последствия.
Ключевые слова: языковая игра, инвектива, конфликтная коммуникация
Не ограничиваемая функциями создания комического языковая игра рассматривается нами вслед за Т.А. Гридиной как «форма лингвокреативного мышления, которое основано на ассоциативных механизмах и проявляет способность говорящих к намеренному использованию нестандартного языкового кода в разных ситуациях речевой деятельности» [Гридина 2008: 5]. В конфликтном дискурсе языковая игра выступает в качестве мощной по воздействующему потенциалу техники, работающей
11 Исследование выполнено при поддержке Программы повышения конкурентоспособности УрФУ на 2013-2020 гг. (номер соглашения 02.А03.21.0006).
на общую целеустановку дискредитации личности, понижения социального статуса лица, создания дисгармоничной тональности общения. Своеобразие игровых приемов в конфликтном дискурсе определяется тем, что выбор средств воплощения игрового кода обусловлен интенцией «уколоть», обидеть адресата, поэтому игровой приём должен быть легко считываемым, не характеризоваться многослойностью и сложностью интерпретации.
В рамках данной статьи остановимся лишь на тех приемах, реализация которых преследует коммуникативную цель, связанную с дискредитацией личности и выражением враждебно-неуважительного, презрительного отношения к человеку. По словам Н.А. Трофимовой, «инвективный речевой акт реализует две функции: с одной стороны, эмотивно-катартическую - говорящий выражает свои отрицательные эмоции, "выпускает пар", с другой стороны - прагматическую - хочет оказать перлоку-тивное воздействие на адресата - унизить, оскорбить, обидеть, эмоционально подавить его» [Трофимова 2008: 218]. Различные аспекты исследования речевой агрессии, конфликтного дискурса, инвективности и диффамации нашли отражение в работах В.И. Жельвиса [Жельвис 2001], Г.В. Кусова [Кусов 2004], О.С. Иссерс [Иссерс 1999], Н.В. Орловой [Орлова 2012], К.Ф. Седова [Седов 2004], В.С. Третьяковой [Третьякова 2000], Ю.В. Щербининой [Щербинина 2013] и др.
К игровым приёмам в конфликтном дискурсе, реализующим указанную коммуникативную цель, относится, например, игра с антропонимами. Говорящий может использовать ассоциативное сближение фамилий, превращая при помощи звуко-буквенной или слоговой замены фамилию в обидное прозвище, созвучное со словом, вызывающим у читателя отрицательные ассоциации, к примеру, в газетном тексте Бурилов становится Дуриловым. С целью ухода от юридической ответственности журналист использует игровые трансформы фамилии: «Бы думаете, что мы называем его Бляковым-Кряковым от хорошей жизни? Пиарим, что ли, так его? Да просто закон новый очень странен. Самому Хрюкову-Брюкову можно поливать кандидата номер один, а нам, журналистам, по закону нельзя называть настоящую фамилию Блякова-Штрюхова, чтобы рассказать правду о его вра-
нье». Однако парадигма выбранных прозвищ, а также их прозрачная внутренняя форма или неблагозвучные фонетические комбинации (помимо представленных в данном контексте, автор телевизионных сюжетов использует такие, например, как Соба-ков-Забияков, Негодяков-Мерзяков, Ряхов-Брюхов, Враков-Бензобаков, Чижиков-Собаков, Бяков-Пустобряков, Драков-Забияков, Баблов-Денежкин, Сказаков-Говрибеков и др.) не связаны с реализацией лишь кодовой функции языка и направлены на создание отрицательного образа описываемого персонажа. Выбранные антропонимы указывают также и на то, что говорящий не только преследует сатирическую цель, часто реализующуюся в предвыборной политической коммуникации, но и проявляет враждебно-неуважительное отношение к герою сюжета, выбирая в качестве производящих основ придуманных прозвищ слова с ярко выраженной негативной семантикой.
Даже жанр официально-делового текста, к которому относится жалоба на действия судьи с неблагозвучной фамилией Ту-пицын, не останавливает пишущего и не удерживает его от использования игровой тактики: «Обжалуемое определение судьи ТУПИЦЫ НА - это слепок нашего правосудия.»; «Конечно же, данное определение судьи ТУПИЦЫ НА подлежит безусловной отмене». Единичная техническая ошибка, возможно, могла бы рассматриваться как случайность, опечатка, описка. Однако анализ всего текста документа, в котором отсутствуют ошибки, а также наличие правильных написаний фамилии судьи в других падежных формах, говорит о системном подходе автора к искажению в написании и соответственно к реализации игрового приёма на уровне графики.
Графические приёмы, мотивированные игровой интенцией, лежат в основе креолизованных текстов. Например, в газетной статье, посвященной личности и деятельности журналиста Т., изображен «клещ» и содержится подпись: «В медицинской энциклопедии написано, что клещ выбирает на теле человека удобные места и впивается головой. Отрывать его не рекомендуют, потому что голова остается в теле человека. Что же собой представляет Т.?» Используя импликатуры дискурса, автор при помощи изображения, а также комментария к нему
даёт характеристику герою публикации, наводя те смыслы зооморфной метафоры, которые необходимы для оценки лица.
Известно, что одним из способов выражения унизительного отношения является «навешивание ярлыков». В разговорной речи говорящий прибегает к единицам, заключающим в своих значениях оскорбление личности адресата, желание говорящего или пишущего унизить, обесчестить, опозорить адресата, то есть к словам и выражениям с резко негативной, иногда грубой, вульгарной экспрессивной окраской. Стремление уйти от стереотипности и найти более сильную по эмоциональному воздействию на адресата речевую конструкцию приводит к созданию оборотов, подобных фразеологическим, например: дура в третьем поколении, самая мерзкая и гнусная дочь России, муха в татарской шкуре и др.
Например, автор обличительного стихотворения использует трансформацию фразеологизма моральный урод, имеющего значение: «о человеке, нравственно неполноценном», заменяя оскорбительное слово с отрицательной оценкой на антонимичное с положительной оценкой:
Дороги строят нам халатно, Воруя прям у своего народа! Здесь так и хочется сказать мне неприлично: Ну кто же выбирал такого нам морального... «красавца»?! Проявляя метаязыковую рефлексию, автор оценивает выражение «моральный урод» как такое, которое сказано «неприлично», однако при выборе номинации автор всё-таки уходит от выбора негативно-оценочного слова, заменяя его на ироническое употребление «красавец», взятое в кавычки, при этом сохраняя рифму народа - урода, позволяющее читателю восстановить исходную форму фразеологизма.
Регулярно используемые для выражения оскорбительного отношения кавычки выступают показателем иронического или вообще неконвенционального употребления, отсылают к особому значению, создаваемому автором слова и разрушающему устойчивую связь между означаемым и означающим. В устной речи говорящий может использовать невербальный знак кавычек, получивший распространение в современной коммуника-
ции, выделить слово интонационно либо эксплицировать словесно семантику данного знака: «Слово «уважаемый» я могу употребить только в отношении прокурора, в отношении же судьи - нет. И обратиться к судье «Ваша честь» я могу только в кавычках».
С закавыченными употреблениями связано использование прецедентных знаков, которые, как известно, обладают широким спектром выразительных возможностей, однако требуют фоновых знаний адресата, позволяющих считать интертекстуальные связи. Например, герой публикации, не увидевший пре-цедентность выражения «Ай да сукин сын!» подал в суд иск об оскорблении, оценив словосочетание «сукин сын» как оскорбительное: «В этом, собственно, и заключается суть их «развода», что многократно обманутое и изверившееся население «задрав штаны», как поэт Маяковский за комсомолом, побежит вступать в «Даниловское». Ай да Константин Викторыч! Ай да «сукин сын»! Как всё ловко устроил!» Безусловно, положительная оценка, которая применяется А. Пушкиным для самооценки, приобретает в данном контексте отрицательный смысл, и такое перефразирование работает на общую сатирическую тональность текста.
Любое оценочное значение, будучи субъективным по природе, зависит от контекста и ситуации, поэтому нейтральная или позитивно-оценочная лексика в определенной коммуникативной ситуации способна приобретать негативно-оценочные коннотации (например, насмешливое обращение «красавица» к девушке с большим шрамом на лице). В связи с этим следует отметить, что экспрессивность, выражая субъективно-модальные значения, «может иметь речевой характер, поскольку эмотивные реакции часто возбуждаются по ходу совершения речевого акта» [Телия 1981: 208].
Инвективное содержание может возникнуть в результате намеренного развенчания речевого жанра «комплимент». Именно на таком игровом приёме построены почти все тексты, зафиксированные на некоторых сайтах с рубрикой «прикольные оскорбления», например: «А вы фотогеничны. Вас ещё не приглашали в кино сниматься? Документальном. О свиноводстве». Послед-
нее предложение полностью разрушает основную функцию комплимента как положительно-оценочного суждения, переводя это суждение в разряд злого высмеивания внешности адресата речи. Провокация, основанная на опрокидывании прогноза развертывания текста, захватывает и другие речевые жанры и речевые акты. В ходе игровой имитации жанр поздравления используется в качестве приёма мнимой речевой самоагрессии и, следовательно, саморазоблачения прогнозируемого адресата. Например, под фотографией, размещенной на почтовой открытке, содержится подпись: «Я, оборотень в погонах, поздравляю вас с праздником Вальпургиевой ночи!». В высказывании «Хочу назвать тебя козлом, но не буду» использован риторический приём мнимого умолчания, при котором демонстрируемая иллокутивная цель не совпадает с реальной иллокутивной целью высказывания.
Употребление инвектив в этом случае демонстрирует особое речевое «умение», даже если применяемые говорящим приёмы являются шокирующими для адресата, как, например, в вопросе «Вы все еще любите природу, несмотря на то, что она сделала с вами?» Чувство меры изменяет и такому «игроку», который создаёт двусмысленные образы в средствах массовой информации, например: «Угадайте, на какой именно из трех букв болтался бы сейчас господин советник, приди он к Филипенко с предложением перенести столицу Югры?» Проявляя в известной степени мастерство словесной игры, журналист создает издевательски ироническую тональность текста и отчасти даже циничную шуточность.
Изощренный характер игровых приемов может оцениваться как выход за пределы этически приемлемого, особенно в тех случаях, когда автор характеризует внешность человека или вторгается в сферу физиологии или сексуальных отношений. Претензия на оригинальность словотворчества и свободу самовыражения в конфликтной коммуникации всегда может иметь правовые последствия, так как изящество игровой установки или использованного игрового приёма вряд ли будет оценено адресатом инвективы.
ЛИТЕРАТУРА
Гридина Т.А. Языковая игра в художественном тексте: монография.- Екатеринбург, 2008. - 165 с.
Жельвис Б.И. Поле брани: Сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира. Изд. второе, переработанное и дополненное. - М., 2001. - 349 с.
Иссерс О.С. Свобода слова: две стороны медали (оскорбление в зеркале юриспруденции и лингвистики) // Юрислингви-стика-1: Проблемы и перспективы. - Барнаул, 1999. -С. 108-124.
Кусов Г.Б. Оскорбление как иллокутивный лингвокультурный концепт. Дисс. ... канд. филол. наук. - Краснодар, 2004. - 245 с.
Орлова Н.Б. Конфликт обыденного и специального значения слова как проблема лингвиста-эксперта (на примере значения слова оскорбление) //Обыденное метаязыковое сознание: онтологические и гносеологические аспекты. Ч. IV. /Отв. ред. Н.Д. Голев. - Кемерово, 2012. - С. 381-382.
Седов К. Ф. Дискурс и личность: эволюция коммуникативной компетенции. - М., 2004.
Телия Б.Н. Типы языковых значений: связанное значение слова в языке. - М.: Наука, 1981. - 270 с.
Третьякова Б. С. Конфликт глазами лингвиста // Юрислин-гвистика-2: Русский язык в его естественном и юридическом бытии. - Барнаул, 2000. - С. 127-139.
Трофимова Н. А. Экспрессивные речевые акты в диалогическом дискурсе. Семантический, прагматический, грамматический анализ. - СПб., 2008. - 376 с.
Щербинина Ю. Б. Речевая агрессия. Территория вражды. -М., 2013. - 400 с.
©Плотникова А.М., 2015
