CC BY
76
Е.Ф. Тарасов
УДК 81'23
ЯЗЫКИ СОЗНАНИЯ
В статье анализируется совокупность языков, при помощи которых члены социума в познавательной деятельности описывают перцептивные образы и образы сознания. Дана критическая оценка эвристических возможностей языков оперирования сознанием.
Ключевые слова: перцептивный образ, образ сознания, формирование сознания, сознание и культура, языки сознания.
Evgeny F. Tarasov
The paper analyzes the totality of languages which are used by members of society in their cognitive activity to describe perceptual images and images of consciousness. The author assesses the heuristic possibilities of languages of consciousness.
Keywords, perceptual image, image of consciousness, consciousness formation, consciousness and culture, languages of consciousness.
Проблема языков сознания, обозначенная в названии статьи, это проблема овнешнения внутренних образов сознания, которые при их функционировании в речевом общении должны иметь внешние опоры, позволяющие реципиенту судить об образах сознания говорящего (пишущего). В ходе восприятия при обработке сенсорных данных, которые сравниваются с перцептивным эталоном, последний представляет собой знак: тело знака - это предметная форма перцептивного эталона в межсубъектном пространстве (или его психический образ в сознании коммуникантов), а значение знака - это знания, ассоциированные с телом знака опять же в сознании коммуникантов.
Образ сознания, объясняющий образ восприятия, также является знаком, где есть свое тело знака (в предметной или ментальной форме) и свое значение - знания, ассоциированные с телом знака.
Для анализа проблемы языков сознания необходимо обозначить те знания о сознании, которые будут фигурировать как онтологические предпосылки наших теоретических построений в качестве знаний, уже принятых научным сообществом.
Собственно сознание - это этап процесса восприятия, в котором чувственный образ (образ восприятия), сформированный в ходе сенсорного восприятия, получает объяснение, осуществляемое при помощи образов культурных предметов, позволяющих реципиенту выйти за пределы чувственного опыта в этническую культуру, которая вооружает (одновременно ограничивая) средствами познания мира. Следовательно, при познании мира член социума формирует чувственный образ в ходе сопоставления актуально выработанных сенсорных данных о воспринимаемом объекте с перцептивными эталонами, хранящимися в его памяти. Кроме чувственного образа, который есть результат переработки сенсорных данных, познающий субъект извлекает из своей памяти образ сознания, содержание которого суть знания культуры конкретного социума, объясняющее чувственный образ и встраивающее его в систему культурных знаний. Следует подчеркнуть, что и чувственный образ, и образ сознания формируются из знаний социума, который обладает знаниями, данными каждому
LANGUAGES OF CONSCIOUSNESS
члену социума в ходе социализации. Присвоение этих знаний каждым конкретным субъектом - это процесс формирования его сознания, которое существует в идеальной (образы сознания) и предметной форме (предметы культуры). Отсюда следует несложный вывод, разделяемый всеми серьезными исследователями сознания, что сознание существует до и вне конкретного члена общества и каждый член общества «получает» от общества сознание на время своего бытования в конкретном этносе. Эту же мысль можно выразить иначе: сознание - это то интеллектуальное оснащение индивида, которое общество дает возможность сформировать каждому своему члену.
Психический механизм приобщения индивида к культуре общества, которое, будучи интериоризовано в социальном взаимодействии ребенка и взрослого, становится сознанием ребенка, описан Л.С. Выготским.
Для нашего дальнейшего изложения важно подчеркнуть, что и перцептивные эталоны, при помощи которых формируются образы восприятия, и образы сознания, объясняющие эти образы восприятия, этнокультурно детерминированы.
Наиболее полную номенклатуру языков сознания, хотя несколько противоречивую, предложил В.П. Зинченко [Зинченко 2002: 298, 299; 2010: 286].
Номенклатура языков сознания для описания мира и субъекта познания, по В.П. Зинченко, начиная с базальных уровней и кончая языками для описания духовных уровней, имеет следующий вид: язык тела и мозга, язык движений, действий, жестов; язык мимики, выразительных движений; язык образов, синестезий; вербальные языки; языки моторных программ; иконические языки; знаковые языки; символические языки; метаязыки; глубинные семантические структуры; языки смыслов1.
Представление о языках мозга основывается на факте существования биоэлектрических колебаний, формирующихся в нервных структурах в ответ на раздражение рецепторов. Биоэлектрические колебания в форме вызванных потенциалов используются при изучении реакции мозга на электростимуляцию нервов и внешние стимулы.
Перевод языков мозга на другие языки, по мнению большинства исследователей, пока вызывает большие трудности.
Язык движений, действий, жестов описывается в большом количестве работ, но, вероятно, достаточно хорошо иллюстрируется многолетними исследованиями П. Экмана в области психологии лжи, который среди движений, демонстрируемых коммуникантами в акте общения, выделяет иллюстративные жесты (поясняющие речь говорящего), манипуляции (почесывания, сдавливания, прочищение отверстий, отряхивания), становящиеся более интенсивными по мере увеличения дискомфорта, и эмблемы (устойчивые культурно обусловленные жесты типа ОК или средний палец в американской культуре, пожимание плечами в значении недоумения и т.п.) [Экман 2011: 95-96].
Язык мимики и выразительных движений обычно описывается как язык выражения эмоций на лице, как язык сообщений об эмоциях, настроении, установках, характере, интеллекте, привлекательности, возрасте, поле, расе и т.п. [Экман, Фризен 2011: 27].
1 Целесообразно, во избежание недоразумений, подчеркнуть, что предлагаемая В.П.Зинченко номенклатура возможных языков описания «мира и себя в нем или мира в себе» претендует не на точность деления средств (языков), т.к. членение осуществлено на разных основаниях, а на полноту представления различных языков описания. Кроме того, следует указать, что языки описания сознания репрезентируют как внутренние, так и внешние формы сознания.
Существуют все основания для того, чтобы рассматривать языки тела, соупотребляемые с естественными языками, в терминах невербальной семиотики [Крейдлин 2002].
Понятие языков тела распространяется не только на врожденное или выученное поведение, но и на естественные и на искусственные запахи тела [Лабунская 2009].
Закономерным образом особое место среди языков, которыми люди описывают свои представления о природе и обществе, занимают естественные вербальные языки, прежде всего в силу своей универсальности - при помощи вербального языка могут быть описаны все остальные языки, а также из-за того, что он, хочется верить, лучше всего изучен. Кроме того, необходимо учесть роль вербального языка, которую он стал играть в изменении сознания людей и их мира, которое происходило начиная с середины 20-го века в связи с беспрецедентным ростом объема печатных и электронных СМИ: восприятие СМИ ведет к формированию новых знаний и, следовательно, к изменению сознания реципиентов - новые знания о мире ведут к изменению картины и самого мира, т.к. мир существует для нас таким образом, каким мы его понимаем2.
Возможность представления об использовании языка моторных программ действия в качестве инструментов сознания для осмысления и понимания результатов чувственного познания отсылает нас к хорошо освоенному в психологии и физиологии принцип моторных программ, описывающих механизм организации и управления действия у живых существ, в котором моторной программе отводится роль планирования при учете целей действия, условий внешней среды, прошлого опыта эферентных и аферентных связей.
Моторная программа прежнего действия может быть средством познания нового действия. Эта проблематика в лингвистике представлена богатой феноменологией: при овладении иностранным языком широко опираются на моторные программы, усвоенные учащимися при овладении родным языком, например при формировании навыков произношения в иностранном языке или при формировании грамматических навыков. Положительные и отрицательные эффекты переноса моторных программ родного языка на иностранный язык обсуждаются в лингвистике в рамках проблемы интерференции, особенно, в переводоведении [Алимов 2005].
С действием человека связана такая характеристика действия, как операциональное значение, которое будучи «неотделимо от структуры действия, является единством обобщения и репрезентирует действительность в сознании ребенка. Субъективная система операциональных значений складывается в процессе усвоения исторически сформированных схем предметных действий, операциональных эталонов. О появлении операциональных значений можно судить по способности ребенка осуществлять моторные обобщения [Исенина 1986: 19].
Операция, или обобщенная схема действия, сформированная в сознании человека, становится средством опознания (перцептивным эталоном) воспринимаемых действий и имеет значительную эвристическую ценность при исследовании становления совокупности эталонов восприятия действий (а также и предметов) в онтогенезе [Стеценко 2005].
2 Утверждение, что мир существует для нас таким образом, каким мы его понимаем, верно только в том случае, если наше сознание - это только часть отображенного нами мира, в противном случае мы впадаем в грех субъективного идеализма.
Под знаковыми языками целесообразно понимать все многообразие знаков, которые либо создаются намеренно - знаки различных тайных языков, знаки власти при регулировании социальных отношений, знаки машинных программ и языков программирования и т.п.3, либо стихийно складываются в процессе социальной практики людей с различной долей интенциональности. Любой культурный предмет, вовлеченный в социальные отношения людей, может стать квазипредметом, превратившись в тело знака, ассоциированного с некоторыми знаниями: покрой одежды, цвет, стоимость ткани, аксессуары на одежде, которые, будучи вначале утилитарными предметами, превращаются затем в знаки социального статуса4.
Необходимость организовывать социальное общение и совместную деятельность членов этноса побуждает сотрудничающих людей к структурированию самого этноса и закреплению этого структурирования в знаках различной природы. Помимо знаков власти, закрепляющих функциональные отношения членов этноса с позиции маскулинности, общество, учитывая роль женщины в воспроизводстве этноса, сделало знаковым не только возраст женщины (детство девичество, зрелые годы), не только ее социальные роли в семье (дочь, сестра, невеста, мать, бабушка), но и социальные роли в жизни общества, разделив всех женщин на носительниц добродетели - обладающих скромностью, отзывчивостью, чуткостью к нуждам других людей, и носительниц пороков - обольстительница, губительница, блудница, сводня, ведьма, скверная жена, дурная мать [Гонсалес, Бартолена 2011].
В 60-е годы 20-го столетия в СССР образовалась Московско-тартуская семиотическая школа под руководством Ю.М. Лотмана и Вяч. Вс. Иванова, которая для всех знаков кроме языковых предложила название «вторичные моделирующие системы» [Неклюдов 1998].
Ю.М. Лотман для описания вторичных моделирующих систем ввел понятие семиосферы как семиотического пространства, соизмеримого с культурой и объединяющего разные семиотические системы, функционирующие в обществе [Лотман 1992-1993]. Начало этим семиотическим системам было положено в религиях как знаковом освоении мира, каковым является мифологическое сознание [Элиаде 2008, 2009]. Вторичные моделирующие системы полагаются непременным атрибутом культуры общества, что естественно и вполне справедливо, т.к. эти системы есть не что иное, как инструменты сознания, объясняющие природу, культуру и самого человека. В рамках психологического подхода к сознанию аналогом семиосферы Ю.М. Лотмана является образ мира А.Н. Леонтьева, получивший дальнейшую разработку в работах его учеников и последователей.
Иконические языки - этим обобщенным понятием фиксируется совокупность визуальных (зрительных, иконических) знаков-изображений, используемых как инструменты в чувственном и умственном познании в качестве перцептивных эталонов и объяснительных образов сознания. Иконические знаки в качестве познавательных инструментов формируются для нужд зрительного восприятия. Зрительное восприятие -ведущее восприятие, и поэтому иконические образы в чувственном познании и в сознании
3 Целесообразно указать на недавно вышедшую работу, посвященную графосемиотическому моделированию - моделированию познавательных процессов при помощи графических средств [Враймуд 2014]
4 Например, казинет - плотная хлопчатобумажная или полушерстяная ткань использовалась в 19-м веке в основном в форменной одежде нижних гражданских чинов и поэтому связывалась с низким социальным положением [Кирсанова 1995: 110]
играют решающую роль. Как и любые образы, иконические образы функционируют как в качестве первичных, так и в качестве вторичных образов в чувственном и умственном познании. Иконические образы дают повод для различения их роли в чувственном познании, когда иконический образ используется для организации потока сенсорных (чувственных) данных в чувственный образ как результат чувственного восприятия, от роли иконического образа сознания для объяснения чувственного образа, использованного для организации сенсорных данных. Аналогичный подход к иконическим знакам развивает М.К. Мамардашвили: когда мы различаем отражение мира - чувственное познание, и «когда мы можем показать, что есть некоторые изображения внутри себя рождающие что-то, что не породилось бы, если бы не было изображения, тогда мы говорим о сознании. Скажем, картина создается не для того -возьмем для примера натюрморт Сезанна - чтобы изобразить яблоки, а для того, чтобы в пространстве натюрморта породить, увидеть в мире яблок то, чего нельзя увидеть и что не породилось бы без этой конструкции. В этом смысле натюрморт «яблоки» не есть изображение яблок, а есть генеративная структура, имеющая отношение к нашим способам зрения и видения: мы видим этими яблоками. Видим нечто, что не видели бы без этих приставок к нашему зрению. Но не наоборот, ибо ничто в яблоках не говорит о том, что видит наше сознание». И еще - «натюрморт Сезанна есть понимание или способ видеть яблоки...» [Мамардашвили 1996: 218].
Выделяя символические языки как средство объективации познавательных процессов, В.П. Зинченко имеет в виду не символические языки как разновидность искусственных языков, формируемых в науке (языки математики, логики, химии и т.п.) и языки машинного программирования для человеко-машинного общения (хотя искусственные языки могут выступать в этой функции), а язык символов, использующий символы вербализованные и невербализованные.
Символы как одна из разновидностей знака обладают не конвенционально обусловленной связью между телом (субстанцией) символа и его содержанием (значением), а такой, которая для установления отношений между субстанцией символа и его содержанием требует творческих усилий.
Все исследователи символа утверждают, что содержание символа не дано, а задано, и поэтому содержание символа потенциально безгранично, следовательно, усилия по установлению содержания символа ведут к порождению нового знания.
Символы, используемые в разных сферах деятельности людей, обладают несколько различающимися свойствами: в науке символы (как и любые другие знаки) стремятся к однозначности, за пределами науки символы многозначны и интенция их употребления, например, в искусстве, заключается в стремлении побудить реципиента мыслить творчески.
Например, символ как визуальная, иконографическая объективация идеи «скоротечность человеческой жизни» может опираться на афористическое дискурсивное определение «суета сует» ^апйав vanitatum) и на перцепты «зажженный фитиль» (быстрое таяние жизни), «череп» (суетность амбиций, честолюбия и земных познаний), «факел» (быстрое сгорание жизни), «мыльный пузырь» (тщета человеческого существования), «песочные часы» (мимолетность бренной человеческой жизни), «слой пыли на изображаемых предметах» (неумолимый бег времени), «образ Спасителя» (указание на небесную жизнь как истинное предназначение человека) [Баттистини 2007: 360-365].
Таким образом, восприятие и производство символов существуют как
мультипликативные процессы: содержание символа объективируется (овнешняется) и соответственно воспринимается во множестве иконических образов, где присутствуют как перцептивные (чувственные), так и объясняющие образы сознания, репрезентирующие посредством культурных предметов содержания символа при помощи кратких и развернутых дискурсивных объяснений (например, библейский текст и его различные толкования).
Следует обратить внимание на то, что при предметной репрезентации символа независимо от его субстанции (диапазон форм которой простирается от бронзы и мрамора до типографской краски книжной графики) мы имеем дело с культурным предметом, амодальным по способу существования (по версии А.Н. Леонтьева), в форме которого застыли (опредметились) социально отработанные операции по его изготовлению. Иными словами, все средства мультипликативной репрезентации символа являются средствами категоризации его содержания.
Исследователи символа для характеристики его содержания используют метафору «многослойность», что, не в последнюю очередь, подводит к мысли: разные реципиенты при восприятии символа конструируют неидентичное содержание.
Теперь перейдем к понятию метаязыка, которое имеет хождение в философии и в позитивных науках и означает использование языка в функции описания любого другого языка. В широком смысле содержание термина «метаязык» конституируется в системе понятий «объектная теория», «метатеория», «язык описания»: теория-объект описывается при помощи метаязыка метатеории.
М.А. Можейко во «Всемирной энциклопедии: Философия 20-й век» дает такое определение метаязыка: «1) в классической философии: понятие, фиксирующее логический инструментарий рефлексии над феноменами семиотического ряда; 2) в философии постмодернизма: термин, выражающий процессуальность вербального продукта рефлексии над процессуальностью языка» [Всемирная энциклопедия 2002: 474 - 475].
Проблема метаязыка имеет особое значение при анализе сознания: сознание как инструмент познания может быть описано и объяснено только как инструмент другого сознания - при помощи метасознания исследователя, чужого или собственного, которое не дано вне языка описания сознания. Иначе говоря, любое сознание и его язык могут быть описаны и объяснены только при помощи метаязыка метасознания, которым владеет исследователь.
Проблема метаязыка хорошо отрефлексирована и артикулирована в лингвистике: все описания языков-объектов в лингвистике осуществляются при помощи метаязыков, санкционированных научным сообществом, т.е. при помощи метаязыка лингвистики как науки или при помощи авторских метаязыков, еще не получивших признания научного сообщества.
Известно, что при составлении словарей значительные усилия авторов направлены на формирование метаязыка, описывающего словарные статьи. «Большой фразеологический словарь русского языка», созданный под руководством В.Н. Телии, отличается от подобных словарей именно своим метаязыком, по-новому описывающим лингвистический материал [Телия 2006]. В этом словаре словарная статья представляет собой систему нотаций, которые следует рассматривать как модель описания ситуации, отображаемой содержанием фразеологизма.
Представление о глубинных семантических языках сформировалось в связи с проблемой перевода с одного языка на другой и получило название, начиная с работ
Н. Хомского, языка глубинных семантических структур [Хомский 1972]. Этому языку приписывают качество универсальности, т.к. этот язык создает основу для внутри- и межъязыкового перевода. На роль глубинных семантических структур могут претендовать почти все языки сознания, которые позволяют ориентировать субъекта сознания в познавательной ситуации, хотя это суждение можно считать парадоксальным.
Некоторые исследователи с достаточным основанием полагают, что на роль глубинных семантических структур могут претендовать моторные программы, на основе которых развертываются любые семантические процессы. Такое предположение не лишено оснований. Н.Д. Гордеева, исследовавшая с сотрудниками психологические механизмы живого движения, установила, что моторные программы состоят из следующих уровней: образ предстоящего действия, включающего цель последнего, является ведущим уровнем; план предстоящего действия - это обобщенная программа и одновременно детальная программа будущего действия [Гордеева 1995]. Моторные программы, по гипотезе В.П. Зинченко, имеют общую логическую структуру как при восприятии и воспроизведении зрительных и слуховых образов, так и при порождении образов и речевого высказывания.
Нельзя пройти мимо мысли Б.И. Беспалова, которого доброжелательно цитирует В.П. Зинченко: «Б.И. Беспалов установил сходство структур мануальной и визуальной моторики движения глаз в решении задач наглядно-действенного и образного (визуального) мышления. Не следует забывать и того, что в основе организации действия оперирование вещами, манипулирование образами, игры словами лежит смысл соответствующей жизненной задачи» [Зинченко 2010: 291].
Если избавиться от ложного представления, что информация (знание) непосредственно передаются при трансляции знакового сообщения, и исходить из правдоподобного и очевидного представления, что любое знаковое сообщение имеет целью побудить реципиента самому сконструировать некоторые знания для последующего регулирования его поведения, то действительно становится очевидным, что у речевых и неречевых действий идентичные цели, лежащие в сфере предметной деятельности, и эти цели в конечном счете определяют самое главное в любой активности человека - смыслы жизненной задачи, в которую включены анализируемые психические процессы.
Завершая анализ языков описания мира и человека в этом мире, предложенных В.П. Зинченко, укажем на их важнейшие, но не всегда очевидные свойства: «Анализ соотношения языков мира и человека свидетельствует не столько об их сосуществовании и переводимости (хотя бы частичной), сколько об их взаимной дополнительности при чтении «мира-текста» и «человека-текста». Анализ показывает также, что многообразие языков связано не столько с полнотой прочтения этих текстов, сколько с поиском языка, адекватного стоящей пред человеком задачи. Одна и та же реальность (ситуация) потенциально может быть описана посредством нескольких языков, каждый из которых в различной степени пригоден для решения задачи. Это означает, что каждый язык имеет свои границы, пределы, как в смысле описания реальности, так и в смысле оперирования ею. Поэтому наряду с ознакомлением с проблемной ситуацией осуществляется поиск языка, на котором проблема имеет решение. Наиболее трудные для понимания, изучения и обучения случаи связаны с тем, когда для решения задачи необходимо ее описание на разных языках» [Зинченко 2010: 292].
Венчает пирамиду языков язык смыслов, при помощи которых человек познающий описывает свое понимание - отношение чувственно познанного объекта, неотделимое в первую очередь от экзистенциальных оценок.
Алимов В.В. Интерференция в переводе. - М.: КомКнига / URSS, 2005. - 202 с. Баттистини М. Символы и аллегории / Энциклопедия искусства, пер. с итальян. -М.: «Омега», 2007. - 384 с.
Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий / Отв. ред. д-р филол. наук. В.Н. Телия. - М.: АСТ -ПРЕСС КНИГА, 2006. - 784 с.
Враймуд И.В. Знаки и знаковое сознание: графосемиотический подход. - М.: Флинта: Наука, 2014. - 242 с.
Всемирная энциклопедия: Философия 20-й век / Главн. науч. ред. и составитель А.А. Грицанов. - М.: АСТ, Мн.: Харвест, Современный литератор, 2002. - 976 с.
Гонсалес М.А., Бартолена С. Женщины (энциклопедия искусства) / пер с итальян. -М.: «Омега», 2011. - 384 с.
Гордеева Н.Д. Экспериментальная психология исполнительского действия. - М.: Тривола, 1995. - 348 с.
Зинченко В.П. Психологические основы педагогики. - М., 2002. - 412 с. Зинченко В.П. Сознание и творческий акт. - М.: Языки славянских культур, 2010. -
Исенина Е.И. Дословесный период развития речи. - Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1986. - 352 с.
Кирсанова Р.М. Костюм в русской художественной культуре 18 - первой половины 20 вв. - М., 1995. - 408 с.
Крейдлин Г.Е. Невербальная семиотика: Язык тела и естественный язык. - М.: Новое литературное обозрение, 2002. - 348 с.
Лабунская В А. Не язык тела, а язык души! / Психология невербального выражения личности. - Ростов н/Д: Феникс, 2009. - 392 с.
Лотман ЮМ. Избранные статьи. В 3 тт. - Таллин, 1993-1994.
Мамардашвили М.К. О сознании // Его же. Необходимость себя (Лекции. Статьи. Философские заметки). Под общей ред. Ю.П. Сенокосова, компьютерная сверка С.Д. Катречко. - М.: Лабиринт, 1996. - 408 с.
Неклюдов С.Ю. (состав.) Московско-тартуская семиотическая школа. История, воспоминания, размышления. - М.: Школа «Языки русской культуры», 1998. - 384 с.
Стеценко А.П. Рождение сознания: становление значений на ранних этапах жизни. - М: ЧеРо, 2005. - 256 с.
Экман П. Психология лжи. Обмани меня, если сможешь. - СПб.: Питер, 2011. - 304 с.
Экман П., Фризен У Узнай лжеца по выражению лица / Пер. с англ. - СПб.: Питер, 2011. - 272 с.
Элиаде М. История веры и религиозных идей: От Гаутамы Будды до триумфа христианства / Пер. с фр. Н.Б. Абалаковой, С.Г. Балашовой, Н.Н. Кулаковой, А.А. Старостиной. - М.: Академический Проект, 2008. - 676 с.
Элиаде М. История веры и религиозных идей: От каменного века до элевсинских мистерий / Пер. с фр. Н.Н. Кулаковой, В.Р. Рокитянского, Ю.Н. Стефанова. - Изд. 2-е. - М.: Академический Проект, 2009. - 622с.
Литература
592 с.
