CC BY
34Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
УДК 81'42:004.5
ЯЗЫК ЗАКОНОВ В СВЕТЕ ЗАКОНОВ ЯЗЫКА (о содержании понятия «лингвистическое обеспечение» законодательства и правоприменения)1
В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
В статье анализируются некоторые формулировки закона «О противодействии экстремистской деятельности», вызвавшие дискуссию в СМИ и разноречивые интерпретации в юридических комментариях. Показана неосновательность многих критических оценок закона. Определяется понятие лингвистического обеспечения нормативных актов. Ключевые слова и фразы: юридическая лингвистика, лингвистическое обеспечение законов, толкование документа, противодействие экстремистской деятельности.
LANGUAGE OF LAWS IN THE LIGHT OF LANGUAGE LAWS (on content of the notion "linguistic support" of legislation and law application)
V.A. Mishlanov, V.A. Salimovsky
In the paper some wordings of the law "On counteraction against extremist activity" that caused debates in the media and contradictory legal interpretations in the comments are analyzed. The invalidity of many critical assessments of the law is shown. The notion of linguistic support of standard acts is defined.
Keywords and phrases: legal linguistics, linguistic support of laws, document interpretation, counteraction against extremist activity.
Для лингвиста, занимающегося экспертизой конфликтных текстов, как, впрочем, и для любого человека, разделяющего позитивные ценности, не считающего возможным грубо попирать цивилизованные правила общения, нет никаких сомнений в том, что современная массовая коммуникация все более отдаляется от этих ценностей. Враждебность, речевая агрессия, ксенофобия становятся обычным явлением на страницах газет, в теле- и радиоэфире, а более всего - в Интернете, и появление закона, запрещающего социальную враждебность и экстремизм, рано или поздно становится неизбежным.
Но когда в 2002 г. был принят Федеральный закон «О противодействии экстремистской деятельности» (с изменениями, внесенными в июле 2006 г.) [ URL: http://www.rg.ru/2006/07/29/ekstremizm-protivodejstvie-dok.html], он сразу же стал объектом весьма жесткой критики, не утихающей и поныне. В лучшем случае критикуются форму-
1 Работа издается при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта № 13-14-59007 а/У
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
лировки тех или иных положений закона, которые расцениваются как неточные, двусмысленные, допускающие расширительное толкование, в худшем - его признают вредным, ненужным, таящим в себе угрозу правам и свободам граждан и призывают отменить вовсе.
«Принятие Закона РФ "О противодействии экстремистской деятельности", как и принятие других законов, связанных с ограничением прав человека, сопровождалось протестом со стороны общественности. Представители 15 правозащитных общественных организаций 8 июля 2002 года на "круглом столе", посвященном Федеральному закону "О противодействии экстремистской деятельности", обратились к Президенту РФ и Совету Федерации с просьбой отказаться от принятия этого закона. По словам автора обращения, доктора юридических наук, правозащитника Михаила Кузнецова, проблема экстремизма сегодня в России выдумана, и подобные законы направлены не на стабилизацию внутригосударственной ситуации, а на ущемление прав и свобод россиян» [Ставицкая. URL:http://studies.agentura.ru/tr/presscoverage /extremist/].
То, что «буква» означенного закона несовершенна и нуждается в корректировке и уточнениях, очевидно (см. об этом, в частности [Демешкина, Наумов 2011]). Но так ли уж неверен «дух» закона об экстремизме, как представляют его некоторые правозащитные организации? Вряд ли можно всерьез и обоснованно утверждать, что ограничение свободы слова журналиста, политика, обывателя в виде запрета на публичное разжигание ненависти, вражды к кому-либо, на призывы к насилию, к террору, на унижение национального достоинства и на открытое попрание святынь есть покушение на свободу слова и права человека.
Другое дело - правоприменение его положений, наталкивающееся, как показывает практика, на значительные трудности, причины которых коренятся и в изъянах языковой формы законодательных текстов, и в несовершенстве методов судебной лингвистической экспертизы.
В этой статье мы проанализируем некоторые положения закона об экстремизме под углом зрения высказываемых в публицистике и в юридических комментариях критических суждений, имея в виду, во-первых, выяснить, насколько эти суждения справедливы, а во-вторых, понять, в какой мере основания критической оценки тех или иных положений закона коренятся в несовершенстве языковой формы, а в какой - в непродуманности их содержания.
Это последнее может показаться излишним (необязательным) для лингвистического исследования (а законодатель и юрист вообще вправе счесть лингвистическое внимание к
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
этой стороне законодательного документа бесцеремонным вторжением в их прерогативы). Полагаем, однако, что не только правовед, политолог или социолог призваны позаботиться о том, чтобы содержание закона было оптимальным, отвечающим как общественному благу, так и возможностям «правоприменительной практики», но и лингвист тоже, и в весьма существенной степени.
1. Критику Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» начинают, как правило, с упрека в том, что авторы закона не дают научного определения понятия экстремистская деятельность и будто бы смешивают его с нетождественным понятием экстремизм; ср.: «Обращает на себя внимание, что в ФЗ отсутствует определение ключевого понятия "экстремизм". Более того, законодатель почему-то отождествляет неопределенное понятие "экстремизм" с понятием "экстремистская деятельность"» [Бурьянов. URL: http://golosislama.ru/news.php?id=8257]; «Анализ содержания закона позволяет выявить следующие недостатки: в законе отсутствует научно разработанное определение понятия "экстремистская деятельность". Существующее определение экстремизма представляет собой простое перечисление составов преступлений» [Магоме-дова. URL: http://pravovestnik.ru/?p=107].
Но вряд ли эти суждения справедливы. Оперирование понятиями, связанными отношением «род - вид», и употребление в речи (мотивированное стилистически оправданным стремлением к лексическому разнообразию) соответствующих слов - это обычное для мышления и текстопорождения явление. Экстремизм как свойство чьей -то идеологии (экстремистские взгляды), конечно, деятельностью не является и может быть лишь предметом осуждения, но не судебного разбирательства. Внимание юриста он привлекает в случае его публичного изложения с коммуникативной интенцией внушения, распространения, пропаганды. Но в этом случае экстремизм (экстремистская идеология) становится уже деятельностью (речевой деятельностью, или речевым экстремизмом, как определяет эту деятельность Е.И. Галяшина [2006]). Можно вменить авторам текста закона некоторую стилистическую небрежность, логическую неточность (и не только применительно к данному фрагменту анализируемого документа), но в формулируемых далее положениях закона речь идет именно о деятельности, главным образом - вербальной.
Ср. еще: «Законодателем недостаточно четко разграничены экстремистская и террористическая деятельность. Согласно статье 1 ФЗ "О противодействии экстремистской деятельности" террористическая деятельность является составной частью экстремизма. Однако в ФЗ "О борьбе с терроризмом" и "О противодействии экстремистской деятельно-
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
сти" имеются составы преступлений, которые одновременно отнесены и к террористическим, и к экстремистским» [Магомедова: URL: http://pravovestnik.ru/?p=107]. И здесь мы не видим оснований для критики, ибо терроризм и есть экстремизм. Конечно, не всякая экстремистская деятельность может быть определена как терроризм, но всякий терроризм есть в то же время экстремизм.
Что касается отсутствия в тексте научного определения понятия экстремистская деятельность, то это вовсе не недостаток закона. Определение понятий той или иной гуманитарной науки (политологии, социологии, психологии и др.), естественно, не входит в круг задач законодателя. К тому же общие понятия гуманитарных наук обычно имеют несколько различных дефиниций, представляющих разные концепции и являющихся предметом дискуссии. Они, кроме того, в силу высокого уровня их отвлеченности (абстрактности) чаще всего не могут служить надежной опорой для правовой квалификации конкретных фактов. Не будет поэтому ошибкой сказать, что задача законодателя состоит не в экспликации научных понятий, а в точном обозначении действий (отношений), подлежащих правовому регулированию, в частности «в перечислении составов преступлений».
В политологических исследованиях экстремизм определяют как «совокупность идей и методов, которые могут быть использованы индивидуумами, организованными группами, политическими и общественными организациями, движениями, общественно-политическими блоками и другими субъектами политической деятельности, предусматривающими и допускающими применение нелегитимного насилия (или публичных призывов к применению насилия) во всех его разновидностях по отношению к политическим оппонентам и существующему политическому режиму» [Ковалев: URL: http://www.dslib.net/polit-instituty/politicheskij-jekstremizm-i-mehanizm-protivodejstvija-emu-v-sovremennoj -rossii.html].
Но является ли это определение логически безупречным, точным и стилистически приемлемым? Выделим его фрагмент: «...предусматривающими и допускающими применение нелегитимного насилия» (логичней наоборот - допускающими и даже предусматривающими, планирующими. - В.М., В.С.) применение нелегитимного насилия. Еще важнее обратить внимание на логический сбой в словосочетании нелегитимное насилие. Ибо что есть «нелегитимное насилие во всех разновидностях» - не разрешенные законом многообразные виды насилия? Допустимо ли вообще в наше время иметь в виду возможность законного насилия «по отношению к политическим оппонентам, к существующему
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
политическому режиму»? Любопытно в этой связи узнать, какие статьи Конституции РФ и Уголовного кодекса предусматривают законное насилие «по отношению к политическим оппонентам или к существующему режиму». Или к политическим оппонентам можно причислять чужеземных агрессоров или незаконные вооруженные формирования? Всякое насилие по отношению к политическим оппонентам, к существующему политическому режиму незаконно! Другими словами, всякое насилие по отношению к политическим оппонентам нелегитимно. Законно лишь насилие властей предержащих по отношению к политическим силам, призывающим к насилию (ибо легитимное насилие есть единственно пресечение незаконной деятельности кого бы то ни было, в том числе и деятельности экстремистской).
Далее, экстремизм и экстремистская деятельность по своей сути есть политическая деятельность, поскольку касается не межличностных отношений, а социальных (национальных, религиозных и т.п.), а потому непременно затрагивающих, как представляется, вопросы внутренней и внешней политики государства. «Бытовой экстремизм» (в т.ч., быть может, и «бытовой национализм», в той мере, в какой он является причиной межличностного конфликта, а не направлен на этнос в целом; впрочем, вопрос этот заслуживает особого и тщательного разрешения) есть порождение не социальной, а межличностной враждебности, и противодействие ему регулируется иными нормативными актами.
Стилистически (но не эпистемически) приемлемым определение политического экстремизма могло бы быть таким: Политический экстремизм - это совокупность идей и методов политической деятельности, предусматривающих применение насилия (или публичные призывы к применению насилия) во всех его разновидностях по отношению к политическим оппонентам и к существующему политическому режиму.
Но пользы от такого определения немного. Чтобы оно могло быть концептуальной опорой для законодателей, социологов, политологов, СМИ, «правоприменителей», нужно дать определения (толкования) этим «всем разновидностям» насилия, и здесь нет иного пути, как просто перечислить эти виды насилия, что, собственно, и реализовано (пусть и небезупречно) в Федеральном Законе.
Строгой критике подвергается и положения Закона, трактующие понятие «экстремистские материалы» («Экстремистские материалы - предназначенные для обнародования документы либо информация на иных носителях, призывающие к осуществлению экстремистской деятельности либо обосновывающие или оправдывающие необходимость осуществления такой деятельности, в том числе труды руководителей национал-
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
социалистской рабочей партии Германии, фашистской партии Италии, публикации, обосновывающие или оправдывающие национальное и (или) расовое превосходство либо оправдывающие практику совершения военных или иных преступлений, направленных на полное или частичное уничтожение какой-либо этнической, социальной, расовой, национальной или религиозной группы». Высказывается, в частности, опасение, что неопределенность выражения информация на иных носителях таит в себе возможности для неких злоупотреблений; ср.: «Что такое "иные носители" Закон не разъясняет, что предоставляет возможность широко трактовать это понятие правоприменителями. Совершенно очевидно, что неопределенность понятия может привести к злоупотреблениям, направленным против конкретного средства массовой информации или конкретного журналиста» [Ставицкая. URL: http://studies.agentura.ru/tr/presscoverage /extremist/]. Откровенно говоря, не очень ясно, что можно здесь иметь в виду, какие нетекстовые (пиктографические, граммофонные, магнитофонные, электронные и т.п.) носители информации экстремистского толка, которые могут быть как-то обнародованы, не должны считаться экстремистскими материалами. Злоупотребления, конечно, возможны, но «носитель информации» здесь совершенно не при чем.
Дает ли Закон об экстремизме российскому журналисту возможность писать об экстремизме и терроризме без риска быть обвиненным в подобной деятельности? Многие из комментаторов этого закона выражают сомнения в этом плане. Ср.: «Отнесение к экстремизму действий по созданию и (или) распространению печатных, аудио-, аудиовизуальных и иных материалов (произведений), предназначенных для публичного использования и содержащих публичные призывы к осуществлению деятельности, которая имеет хотя бы один признак, содержащийся в определении экстремизма, а также публичные призывы и выступления, побуждающие к осуществлению указанной деятельности, обосновывающие либо оправдывающие совершение этих деяний, дают реальную возможность представителям власти возбудить преследование в отношении журналиста, который опубликовал интервью лиц, которых власть называет террористами или представителей организаций, которые признаны судом экстремистскими. В любом таком интервью, которое можно расценить как создание печатных или аудиоматериалов, при желании можно найти призывы. А то обстоятельство, что лицо признано экстремистом или террористом, уже само по себе может дать основание для власти считать, что любое его высказывание так или иначе связано с призывами к чему-либо, перечисленному в статье 1 Закона <...> Неопределенность формулировки экстремизма дает возможность привлекать журналиста за
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
экстремизм и в случае ссылок на экстремистские сайты, так как это также можно посчитать как действия по распространению материалов, содержащих публичные призывы к экстремизму. <...> Что касается освещения массовых акций, проводимых запрещенными организациями, то в том случае, если освещение будет ограничиваться лишь скупой информацией о том, что подобная акция проведена и не вдаваться в суть акции и ее целей, то при таких обстоятельствах журналисту возможно избежать обвинений в экстремизме, так как в таком случае сложно придраться, что были осуществлены действия по распространению материалов, содержащих призывы к экстремизму. Проблема только в том, что подобное освещение для профессионального журналиста совершенно неинтересно. <...> Поэтому очень важно понять, что закон нацелен в первую очередь именно на СМИ и общественные организации. Столь широкое определение экстремизма сочетается со сверхжесткими санкциями по отношению к организациям и СМИ» [Ставицкая. URL: http://studies.agentura.ru/tr/presscoverage /extremist/].
Полагаем, что корни обозначенной в этом комментарии проблемы находятся не столько в тексте закона (который, повторим, действительно, может быть улучшен), сколько в возможности (а по мнению автора приведенного комментария, в неизбежности) вольного толкования положений законодательного документа.
Нельзя, однако, исходить из презумпции, будто информирование с помощью СМИ о фактах терроризма или пропаганды ксенофобии кем-то будет толковаться как оправдание терроризма или пропаганда экстремистских взглядов. И как иначе поставить вне закона «пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности», если не через запрет размещать эту пропаганду в СМИ, квалифицировав ее как «экстремистские материалы» (как «предназначенные для обнародования документы либо информацию на иных носителях, призывающие к осуществлению экстремистской деятельности либо обосновывающие или оправдывающие необходимость осуществления такой деятельности»)?
Нельзя, далее, полагать, что у нас нет возможности отделить пропаганду от сообщения о пропаганде, а креативный журналист, стремящийся освещать события «интересно», не способен языковыми средствами недвусмысленно обозначить свою позицию (неприятия экстремизма). Если идеологическая позиция журналиста не «прочитывается» в его тексте, он либо плохой журналист, либо разделяет экстремистские взгляды, «оправдывает» их, и публикация такого текста должна быть под запретом.
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
Другое дело, что «правоприменитель», не будучи специалистом в области теории речевых актов, не обладает теми знаниями и навыками, которые позволяют объективно оценить коммуникативные намерения автора публикации, выявить иллокутивные силы и описать перлокутивные эффекты. Соответствующими этой задаче компетенциями обладает именно лингвист.
Мимо цели, на наш взгляд, бьет критика положения о том, что к числу экстремистских принадлежат материалы, обосновывающие или оправдывающие необходимость осуществления экстремистской деятельности. По мнению комментатора, «здесь возникают два главных вопроса: что следует считать обоснованием и что считать оправданием даже не самой экстремистской деятельности, а лишь необходимости ее осуществления. Закон на эти вопросы ответов не дает. Отсутствие в Законе четких определений «обосновыванию» и «оправдыванию» может привести к тому, что огромное количество журналистских публикаций будет признаваться экстремистскими материалами» [Ставицкая. URL: http://studies.agentura.ru/tr/presscoverage /extremist/]. Полагаем, однако, что значения слов и словосочетаний обосновывать, оправдывать, обосновывать (оправдывать) деятельность, обосновывать (оправдывать) необходимость деятельности достаточно определённы для того, чтобы их можно было употреблять в юридическом документе. Возможность злоупотреблений кроется не в их семантике (якобы неопределенной, размытой), а в том, что какие -то высказывания могут быть неоправданно причислены к обосновывающим или оправдывающим экстремистскую деятельность.
Можно, наверное, согласиться с комментатором, утверждающим, что «закон нацелен в первую очередь именно на СМИ и общественные организации», но нет оснований полагать, что он направлен против СМИ и свободы слова журналиста. И чтобы нельзя было использовать этот закон подобным образом, всякое решение суда должно приниматься с учетом выводов экспертов-лингвистов. Подобно тому, как в определенных случаях событие преступления не может быть установлено без учета результатов судебно-медицинской или, например, почерковедческой экспертизы, во всех спорных случаях для квалификации той или иной публикации как «экстремистского материала» необходимо проведение лингвистической (филологической) экспертизы.
Рассмотрим далее положение закона, относящее к экстремистской деятельности публичную клевету «в отношении лица, замещающего государственную должность Российской Федерации». Это положение подвергается резкой критике, но совершенно не за то, что действительно заслуживает отрицательной оценки.
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
Согласно сформулированному в 1 ст. положению, к экстремистской отнесена «деятельность ... по планированию, организации, подготовке и совершению действий, направленных на <...> публичную клевету в отношении лица, замещающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, при исполнении им своих должностных обязанностей или в связи с их исполнением, соединенную с обвинением указанного лица в совершении деяний, указанных в настоящей статье, при условии, что факт клеветы установлен в судебном порядке». [Выделено нами - авт.]
В комментариях к закону отмечается, что они «вызвали огромное беспокойство у политических деятелей, независимых экспертов. Некоторые представители средств массовой информации также озабочены принятыми поправками в комментируемый Федеральный закон, полагая, что они носят слишком неопределенный характер и при помощи них любые критические высказывания средств массовой информации в отношении Правительства РФ могут быть признаны незаконными» [Комментарий: URL: www. l awmix .ru/comml aw/1068].
Строгий анализ смысла этого фрагмента текста закона (с учетом системно -языковых значений слов и грамматических форм) приводит к заключению, что к экстремистскому деянию может быть приравнена не всякая клевета в отношении «государственного мужа» (а тем более не критика в его адрес, чего особенно опасаются правозащитники), а лишь обвинение его в противоправных или аморальных действиях, «соединенное с обвинением ... в совершении деяний, указанных в настоящей статье». Иначе говоря, экстремистским деянием должна быть признана единственно клевета, состоящая в том, что:
а) государственному деятелю приписываются противоправные или аморальные деяния, совершенные им «в связи с исполнением своих должностных обязанностей»,
б) означенное обвинение соединено с обвинением в совершении экстремистских деяний, перечисленных в 1 статье настоящего закона.
Любая другая клевета (т.е. ложное обвинение в совершении противоправных или безнравственных действий) не является, согласно этому закону, экстремизмом (и допустившее ее лицо несет ответственность по статье 128.1 УК РФ).
2. Всякий закон должен иметь лингвистическое обеспечение. В особенности это касается таких законодательных норм, которые предусматривают санкции за «речевые деликты» (статьи 128.1, 130, 280 и 282 УК РФ, ст. 152 ГК РФ), поскольку в большинстве случаев правовое применение таких норм оказывается невозможным без участия
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
лингвиста. Причем проблема оптимизации языковой формы какой-либо законодательной нормы вовсе не является приоритетной. Содержание ее также должно быть согласовано с лингвистом, с речеведом, с тем, кто профессионально знает, как язык устроен и как и для чего им пользуются в разных ситуациях общения.
Заметим, что вряд ли в круг задач языковеда может входить расширенное толкование текста закона. Ср.: «Под лингвистическим обеспечением [законов и других нормативных документов] ... понимается расширенное толкование текста законодательного документа с учетом всех его составляющих внешней и внутренней структуры. Это такие составляющие, как субъекты, объекты, терминосистема, правовая и обыденная составляющая, история и практика применения с точки зрения языковых параметров, лингвокульту-рологическое значение, дискурсивная характеристика, параметры жанрово-речевой структуры и др.» [Демешкина, Наумов 2011: 5]. На наш взгляд, расширенное толкование документа (законодательного или иного) не может быть задачей ни лингвиста, ни правоведа. Применительно к тексту закона (не к конфликтогенному тексту!) это прерогатива законодательного органа. Лингвистическое обеспечение закона состоит лишь в том, что лингвист (вместе с юристом) участвует в процессе создания текста документа, как раз исходя из противоположной установки - исключить возможность искаженного (в том числе расширенного) толкования.
Подчеркнем в этой связи, что сформировавшаяся в последние два-три десятилетия судебная (юридическая) лингвистика по своему предмету значительно шире той дисциплины, которая занимается проблемами юридического языка (языка правовых документов), называемой в некоторых исследованиях правовой лингвистикой (Rechtslinguistik) [Баранов 2007: 13]. Эти проблемы, как и проблемы судебного красноречия, не настолько специфичны, чтобы их нельзя было решать в рамках функциональной стилистики и риторики [Мишланов, Голованова, Салимовский 2011:10].
Под лингвистическим обеспечением законов, на наш взгляд, следует понимать, во-первых, участие лингвиста в создании оптимального текста закона, по сути, редактирование законодательного документа в соответствии с нормами официально-делового стиля, поиск таких языковых средств при их формулировании, которые не допускали бы инотол-кований и делали бы возможным (реализуемым в принципе) их применение, во-вторых, совершенствование методов лингвистической экспертизы конфликтогенных текстов и, в-третьих, экспертную деятельность лингвистов в правоприменительной практике.
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
Список литературы
Баранов А.Н. Лингвистическая экспертиза текста (теоретические основания и практика): учеб. пособие. М.: Флинта: Наука, 2007. 591 с.
Бурьянов А.С. О необходимости отмены ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» и иного «антиэкстремистского» законодательства URL: http://golosislama.ru/news.php?id=8257.
Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма: В помощь судьям, следователям, экспертам / под ред. проф. М.В. Горбаневского. М.: Юридический мир, 2006. 96 с.
Демешкина Т.А., Наумов В.Г. Проблема лингвистического обеспечения федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» // Вестник Томского государственного университета. Филология. Лингвистика. № 4 (16). 2011. С. 5-12.
Ковалев В.С. Политический экстремизм и механизм противодействия ему в современной России: автореф. дис. ... канд. полит. наук. М., 2003. 220 с.
Магомедова Д.А. Анализ законодательства об экстремизме URL: http://pravovestnik.ru/?p=107
Мишланов В.А., Голованова А.В., Салимовский В.А. Основы прикладной лингвистики. Теория и практика судебной лингвистической экспертизы текста. Пермь: ПГНИУ, 2011. 367 с.
Ставицкая А. Закон «О противодействии экстремистской деятельности» / Юридический комментарий. URL: http://studies.agentura. ru/tr/ presscoverage/extremist/.
Федеральный закон Российской Федерации «О противодействии экстремистской деятельности» (в редакции от 27 июля 2006 г. № 148-ФЗ) // Российская газета. Федеральный выпуск №4131 от 29 июля 2006 г.
Комментарий к федеральному закону от 25 июля 2002 г. n 114-фз «О противодействии экстремистской деятельности» (постатейный). URL: http:www.lawmix.ru/commlaw/1068y.
References
Baranov А.К Lingvisticheskaya ehkspertiza teksta (teoreticheskie osnovaniya i praktika): ucheb. posobie. M.: Flinta: Nauka, 2007. 591 s.
Bur'yanov А^. O neobkhodimosti otmeny FZ «O protivodejstvii ehkstremistskoj deyatel'nosti» i inogo «antiehkstremistskogo» zakonodatel'stva URL: http://golosislama.ru/news.php?id=8257.
Galyashina E.I. Lingvistika vs ehkstremizma: V pomoshh' sud'yam, sledovatelyam, ehkspertam. Pod red. prof. M.V. Gorbanevskogo. M.: Yuridicheskij mir, 2006. 96 s.
Demeshkina TA., Naumov V.G. Problema lingvisticheskogo obespecheniya federal'nogo zako-na «O protivodejstvii ehkstremistskoj deyatel'nosti». Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universite-ta. Filologiya. Lingvistika. № 4 (16). 2011. S. 5-12.
Kovalev V.S. Politicheskij ehkstremizm i mekhanizm protivodejstviya emu v sovremennoj Ros-sii: Аvtoref. dis. ... kand. polit. nauk. M., 2003. 220 s.
Magomedova DA. Änaliz zakonodatel'stva ob ehkstremizme URL: http://pravovestnik.ru/?p=107
Mishlanov VA., Golovanova А^., Salimovskij VA. Osnovy prikladnoj lingvistiki. Teoriya i praktika sudebnoj lingvisticheskoj ehkspertizy teksta. Perm': PGNIU, 2011. 367 s.
Stavitskaya А. Zakon «O protivodejstvii ehkstremistskoj deyatel'nosti». Yuridicheskij kommen-tarij. URL: http://studies.agentura. ru/tr/ presscoverage/extremist/.
Federal'nyj zakon Rossijskoj Federatsii «O protivodejstvii ehkstremistskoj deyatel'nosti» (v re-daktsii ot 27 iyulya 2006 g. № 148-FZ). Rossijskaya gazeta. Federal'nyj vypusk №4131 ot 29 iyulya 2006 g.
Экология языка и коммуникативная практика. 2013. № 1. С. 165-176
Язык законов в свете законов языка (о содержании понятия «лингвистическое
обеспечение» законодательства и правоприменения) В.А. Мишланов, В.А. Салимовский
Kommentarij k federal'nomu zakonu ot 25 iyulya 2002 g. n 114-fz «O protivodejstvii ehkstre-mistskoj deyatel'nosti» (postatejnyj). URL: http:www.lawmix.ru/commlaw/1068].
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ:
Мишланов Валерий Александрович, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры речевой коммуникации
Пермский государственный национальный исследовательский университет Россия, 614990, Пермь, ул. Букирева, 15 E-mail: vmishlanov@yandex.ru
Салимовский Владимир Александрович, доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры речевой коммуникации
Пермский государственный национальный исследовательский университет Россия, 614990, Пермь, ул. Букирева, 15 E-mail: salimovsky@rambler.ru
ABOUT THE AUTHORS:
Mishlanov Valery Alexandrovich, Doctor of Philology, Full Professor, Professor of the Department of Speech Communication
Perm State University 15 Bukireva street, Perm 614990 Russia E-mail: vmishlanov@yandex.ru
Salimovsky Vladimir Alexandrovich, Doctor of Philology, Full Professor, Professor of the Department of Speech Communication
Perm State University
15 Bukireva street, Perm 614990 Russia
E-mail: salimovsky@rambler.ru
