CC BY
105
Абдрашитова И.В. Язык, текст, дискурс и книжная иллюстрация // Вестник Пермского национального исследовательского политехнического университета. Культура. История. Философия. Право. - 2016. -№ 3. - С. 47-55.
Abdrashitova I.V. Language, text, discourse and book's illustration. Bulletin of Perm National Research Polytechnic University. Culture. History. Philosophy. Law. 2016. No. 3. Pp. 47-55.
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
УДК 655.553
И.В. Абдрашитова ЯЗЫК, ТЕКСТ, ДИСКУРС И КНИЖНАЯ ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Рассматриваются иллюстрация, сопровождающая текст, и сам текст, носитель и генератор информации. По мысли автора, иллюстрация это часть отдельного произведения и культурно-исторического пространства, в которое это произведение вписано. Толкование произведения с помощью изображения является семантическим минимумом, определяющим дискурс. Совмещение изображения и письма, осуществленное в иллюстрации любого толка, позволяет увеличить количество смысловых переплетений, выявить смысловой рисунок и приблизить смысл текста к объективному и идеальному значению. Язык, речь, текст в современном мире почти приравнены друг к другу. Любое изменение речевых и языковых практик ведет к изменению текстовой культуры. Данное изменение делает неуловимым культурно-исторический контекст, семантическое пространство дискурса. В таком понимании текстовые сообщения вместе с их изображениями являются попыткой современной культуры зафиксировать индивидуальное семантическое поле. Картинка, фотография, репродукция, присутствующие при тестовых сообщениях, являются самостоятельной ветвью в смысловом поле высказываний. Они делают образ мысли по возможности более устойчивым и определенным, сводят на нет ситуацию подвижности и спонтанности речи, моментально фиксированных в текстах на электронных носителях. В этом ключе даже растиражированные произведения изобразительного искусства являются образным воплощением языкового высказывания, строящим, удерживающим целостное понимание речи - языка - текста, с одной стороны, и фиксирующим дискурс - с другой. Выявление общих законов живописного и графического пояснения текста, универсальных принципов образного раскрытия литературного текста с помощью изображения является задачей философии иллюстрации, новой области, совмещающей изобразительный, филологический и философский подходы к проблеме понимания и истолкования текстов.
Ключевые слова: иллюстрация, интерпретация, текст, язык, дискурс.
I.V. Abdrashitova
LANGUAGE, TEXT, DISCOURSE AND BOOK'S ILLUSTRATION
Objects of article are the illustration and the text as the generator of information. In article the idea reveals that the illustration - is part of separate work and cultural and historical space in which this work is entered. Interpretation of work by means of the image is the semantic minimum defining a discourse. The combination of the image and text allows to increase quantity of semantic interlacings, to reveal semantic drawing and to bring closer meaning of the text to objective and ideal value. Language, the speech,
© Абдрашитова Ирина Владимировна - кандидат философских наук, доцент кафедры гуманитарных наук, частное учреждение высшего образования «Мордовский гуманитарный институт», e-mail: [email protected].
Статья выполнена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) согласно проекту № 15-03-00281.
the text in the modern world are almost equated to each other. Speech and language the practician leads any change to change of text culture. This change does imperceptible a cultural and historical context, semantic space of a discourse. In such understanding, text messages together with their images, are attempt of modern culture to record the individual semantic field. The picture, the photo, a reproduction which are present at test messages are an independent branch in the semantic field of statements. They do a thoughtway whenever possible steadier and certain, nullify a situation of mobility and spontaneity of the speech, instantly fixed in texts on electronic media. In this way even the spread-around works of the fine arts, are the figurative embodiment of the language statement building, keeping complete understanding of the speech-language-text and fixing a discourse, with another. Detection of the general laws of the picturesque and graphic explanation of the text, the universal principles of figurative disclosure of the literary text by means of the image are problems of philosophy of an illustration, the new area combining graphic, philological and philosophical approaches to a problem of understanding and interpretation of texts.
Keywords: illustration, interpretation, text, language, discourse.
Предметом исследования являются иллюстрация, сопровождающая текст, и собственно сам текст, носитель и генератор информации. Слово «иллюстрация» (от лат. illustratio - освещение, наглядное изображение) используется в значениях объяснения, а также устного, письменного, музыкального или изобразительного примера. Задача такой иллюстрации - выражение писательской идеи в изобразительном образе. Иллюстрация и текст - это сопоставимые воплощения идеи или, иначе, двуединая природа идеи, подчиняющаяся определенному закону ее становления. Иллюстрация показывает, что знаки одной системы соотносимы со знаками другой, текст искусства соотносим с текстом письма и, значит, точечно прослеживает, выявляет структурный элемент дискурса как передачи через языковые практики отражения реальной или предполагаемой действительности. Способ постижения слова с помощью иллюстрации наиболее приближен к способности, которую И. Кант назвал способностью суждения, то есть сочетание духовных, интеллектуальных и чувственных способностей. Добавление иллюстрации к слову создает необходимый эффект новизны или по крайней мере делает более вероятной эту новизну, необходимость которой признавали все философы. Постулируемая философией постмодернизма невозможность оригинальности и новизны слова, авторства как принципиально нового вместе с иллюстративной практикой намечает путь к преодолению кризиса, где слово «на один шаг» теряет вероятность быть уличенным в повторении.
Выявление общих законов живописного и графического пояснения текста, универсальных принципов образного раскрытия литературного текста с помощью изображения являются задачами философии иллюстрации, новой области, совмещающей изобразительный, филологический и философский подходы к проблеме понимания и истолкования текстов. Мы полагаем, что теория иллюстрации обосновывает возможность совмещения двух основных подходов к проблеме текста: текста как «безликого письма игрового характера» (термин Р. Барта), который предопределяет разнообразие произведений, являющееся лишь повторением первичного кода, заложенного в тексте, и текста как условия уникального произведения, обладающего смысловой определенностью.
По мысли автора, иллюстрация - это часть отдельного произведения и культурно-исторического пространства, в которое это произведение вписано. Толкование произведения с помощью изображения является семантическим минимумом, определяющим дискурс. Мы полагаем, что любое живописное/графическое изображение произведения является постижением текстового пространства путем образов, не имеющих под собой договорную основу, но понятную всем и составляющую единое целое с языком, «пропитывающим» авторское видение. Иллюстрированный текст, вписанный в художественную культуру, - это ее часть, а значит, смыслы, постигаемые в произведении, принадлежат не только текстовому, но и изобразительному дискурсу.
Письменное сообщение можно считать текстом тогда, когда за ним закреплен авторский смысл вкупе с предметно-образным и идейно-смысловым аспектами, включенными в психологический и культурно-исторический контекст определенной действительной реальности языка-речи, то есть в дискурс, имеющий отрытый и динамичный характер. А изображение, сопровождающее текст, можно считать иллюстрацией тогда, когда оно отражает авторскую трактовку, вписанную в тот же самый дискурс, что и иллюстрируемое произведение.
Развертывание идеи, что каждый текст так или иначе включен в общее интертекстуальное пространство, приводит к постструктуралистскому восприятию текстов как к непрерывному чтению в бесконечном тексте, что, в свою очередь, делает невозможным раскрытие объективных смыслов конкретного произведения и выявление внутреннего текстового диалога. Чтобы примирить текст как самостоятельное самобытное образование и текст как часть общего текста, Р. Лахманн и К. Штирле предложили различать диалогичность как всеобщее измерение текста и диалогичность как особый способ построения смысла, как диалог своего и чужого мнения [1]. Первое понимание тяготеет к установке, согласно которой смысл произведения каждый раз возникает заново с каждым новым читателем: смысл порождается не написанием, а чтением и возникает как результат пересечения семантических векторов автора, читателя, а также культурного контекста, являющегося внешней семиотической средой по отношению к написанному тексту. Любой текст представляет собой «диалог различных видов письма - письма самого писателя, письма получателя (или персонажа) и, наконец, письма, образованного нынешним или предшествующим культурным контекстом» (Кристева). Здесь текст предстает в качестве панхронного, и как лингвистический и литературоведческий объект исследования, и как отграниченное, замкнутое в себе конечное образование. Эта установка предполагает, что не в языке кроется код текста - а в самом тексте, то есть текст является первичным, а язык - вторичным образованием. Другой подход ближе к пониманию текста как системы договорных знаков, с помощью которых постигается смысл. И автор, и читатель в данном понимании, находясь в постоянном диалоге, опираются на одну семантику, исключающую множественные трактовки и посто-
янные метаморфозы. Язык трактуется в качестве первичной сущности, которая получает материальное инобытие, овеществляясь в тексте, предшествуя и составляя его онтологическую основу. Уже язык представляется панхронной и замкнутой системой, которая способна порождать бесконечно умножающееся открытое множество самобытных текстов.
Если принимать положение Гумбольдта, а вслед за ним Потебни о функционировании языка как необходимого условия мысли, как об органе, образующем мысль, то начало языка приравнивается к началу мысли, притом язык немного «забегает» вперед, а значит, начало живописи, наскальные рисунки, выражают не только мысль но и язык, на котором эта мысль, формируется. Другими словами, первые рисунки являются первыми иероглифами, изобразительным письмом, началом пиктографии и доказательством начатков языка у людей того времени. Даже в таком «тексте», который, казалось бы, не может быть выражением «субтекстов» в силу бесконфликтности и отсутствия игрового характера, присутствует не одна смысловая ветвь, совпадающая или не совпадающая с авторской трактовкой. Иконические знаки изобразительного характера имеют более многозначный характер, чем изобретенное впоследствии слоговое, а затем фонетическое письмо, которое дало возможность передавать сложные мысли и чувства.
В контексте связи происхождения письменности и картинки иллюстрация является своего рода возвратом к началу договора и в то же время итогом его. При этом вектор постижения словом устремлен к смыслу, а вектор постижения картинкой - от него, к принципиальной возможности множественных трактовок, составляющих единую систему постижения. Это нисхождение к картинке является образованием нового образа, новой семантики, связывающей предопределенность текстовой структуры и живой, вечно становящийся смысл. Иллюстрация произведения показывает возможность единого понимания авторского и воспринимающего смысла; в то же время иллюстрация показывает возможность множества художественных воплощений, с разными образами, акцентами, но понятных всем в качестве единого стилевого, смыслового континуума. Совмещение изображения и письма, осуществленное в иллюстрации любого толка, позволяет увеличить количество смысловых переплетений, выявить смысловой рисунок и приблизить смысл текста к объективному и идеальному значению.
При этом множество прочтений изображений, текста, текста вместе с изображением является не только показателем многомерности текста, но и понимающего и познающего человека. Задача языка - в познании самого смысла текстовой культуры, окружающего мира и самого себя: заменяя действительный реальный предмет словом, соглашаясь с заменой объективного субъективным, человек находится в постоянной взаимосвязи с внешним миром. Мысля, общаясь, человек, не замечая того, вписывает свои мысли, свой личностный опыт в
объективную реальность, а понимая речь других людей, вписывает Другого и себя в общее пространство понимания. Но не только предмет является причиной мысли о нем, но и сам язык формирует мысль о предмете: только в процессе словообразования, человек научается мыслить, видеть и понимать окружающий мир, а мысль, в свою очередь, помогает разобраться и структурировать многообразие чувственных впечатлений: «Язык есть орган, образующий мысль» [2], а «слово не есть... внешняя прибавка к готовой уже в человеческой душе идее необходимости. Оно есть вытекающее из глубины человеческой природы средство создавать эту идею, потому что только посредством него происходит и разложение мысли» [3]. Задача иллюстрации в этом ключе познание не только семантического пространства взаимосуществования языка, текста, картинки, но и самого автора, художника, читателя.
Автор всегда пишет на определенном языке. Иллюстрация является тем ключевым моментом, который удерживает специфику авторского языка. В изображении выражается мысль текста, которая является, в свою очередь, результатом функционирования языка. Гумбольдт замечает: «Подобно картине живописца, язык может быть больше или меньше верен природе, скрывать или, напротив, выказывать приемы мастерства, изображать свой предмет в тех или иных оттенках основного цвета» [2, с. 379]. Придерживаясь тезиса о зависимости знаний о мире от используемого в процессе познания языка, можно предположить возможность с помощью иллюстрации учитывать особенности оригинала. Действительно, художник, иллюстрируя определенное произведение, считывает не только текст как материальное инобытие языка (определение Ю.М. Лотмана), но и сам язык, то есть не только действие языка, его воплощение, но и идею языка. Язык является посредником в процессе понимания (определенность, ясность), посредником в выражении чувств (сила, отчетливость, гибкость), а также побуждает через сообщаемые мысли к новым мыслям. Художнику приходится разгадывать закодированность текста и приближаться к самому коду языка, подчеркивать не только своеобразие произведения, но своеобразие языка как элемента культурно-исторического контекста, «коллективной памяти культуры» [4].
Иллюстрация - это изобразительное прояснение смысла слов. Проясняя смысл словом, мы перемещаемся на уровень понятий, а проясняя смысл изображением, мы и объясняем его, и остаемся на уровне образов, раскрывая при этом его содержание, что отсутствует у слова (слово - лишь знак, символ известного содержания). Иллюстрация - есть среднее между образом и понятием мысли. Поясняющая иллюстрация, в отличие от понятия, не теряет внутреннюю и внешнюю форму объясняемого слова: «В слове мы различаем: внешнюю форму, т.е. членораздельный звук, содержание, объективируемое посредством звука, и внутреннюю форму, или ближайшее этимологическое значение слова, тот способ, каким выражается содержание» [6, с. 267]. Иллюстрация выдает готовые
образы, перекликающиеся со словом в первоначальном виде представлений. Потебня пишет: «Художник, воссоздавая предмет в своем воображении, уничтожает всякую черту, основанную только на случайности, каждую делает зависимой только от другой, а все - только от него самого. Если ему удается, то под конец у него выходят одни характеристические формы, одни образы очищенной и неискаженной изменчивыми обстоятельствами природы. Каждый из этих образов носит на себе отпечаток своей особенности, и эта особенность заключена только в форме, воспринимается только наглядно (kann nie anders, als durch Anschauen gefasst werden) и невыразима понятием» [3].
Любой переведенный текст является переходом в другое семантическое поле и изменением первоначального способа мышления и восприятия, будь то живописный или языковой пласт. Разные языки - это различные способы видения одного и того же. Гумбольдт пишет: «Слова одного языка являют больше чувственной образности, другого - больше духовности, третьего - больше рассудочного отражения понятий», «различные языки по своей сути, по своему влиянию на познание и на чувства являются в действительности различными мировидениями» [2, с. 379]. Согласимся с этим, но заметим, что иллюстрация удерживает первоначальный аспект значения, смысла, стиля, задуманного автором. Переводная книга с иллюстрациями, сделанными к оригиналу, ближе авторской трактовке. С помощью иллюстраций осуществляется прорыв в другую реальность, происходит «скрепление неуловимого духа» в зрительных образах: «Человек чувствует и знает, что язык для него - только средство, что вне языка есть невидимый мир, в котором человек стремится освоиться только с его помощью. Для самого повседневного чувства и самой глубокой мысли язык оказывается недостаточным, и люди взирают на этот невидимый мир, как на далекую страну, куда ведет их только язык, никогда не доводя до цели. Всякая речь в высоком смысле слова есть борьба с мыслью, в которой чувствуется то сила, то бессилие» [2, с. 378].
Визуальный образ, в отличие от вербального, подвижен, не статичен, не замкнут, сама иллюстрация может иметь множество прочтений, поэтому иллюстратор не навязывает свое видение идеи произведения, он скорее показывает путь, который расширяет смысловые аспекты текста, а скрытые, неявные намеки переводит на визуальный язык восприятия, помогает постичь произведение. Действительно, интерпретация произведения, созданная литературным критиком, порой не может удовлетворить ни автора, ни читателя: произведение живет, развивается, его структура не замкнута, а критик подходит к нему с готовыми шаблонами, которые конечны, схематизированы, действуют уже по сложившимся законам. Конфликт автора и критика, литературного интерпретатора приводит к недооценке произведения. Иллюстрация лишена этого, она подсказывает, не убеждая, вскрывает сокровенный смысл, обогащая произведение. Информационное и лингвистическое поле текста дополняет иллюстрацию и создает необходимый эстетический синтез.
Однако нужно оговорить опасность различного влияния на наши ощущения слова и изобразительного образа. Иллюстрации, напрямую задействуя зрительные ощущения, увеличивают интенсивность впечатлений. Гумбольдт справедливо замечает, что «язык в некотором смысле противопоставлен искусству, поскольку обычно рассматривается только как средство изображения, тогда как искусство уничтожает действительность и идею, поскольку они существуют обособленно, и ставит на их место свое произведение» [2, с. 379]. Но замысел художника и его исполнение не исчерпывают художественного произведения, так же как чувственный образ и звук не исчерпывают слова. В общих случаях и та и другая стихия существенно изменяются от присоединения к ним третьей, то есть внутренней формы и исторического контекста [3]. Иллюстративный текст - это тот самый синтез, который не подменяет и не вытесняет одну область искусства другой, они эвристически и синтетически сосуществуют. Слово является средством сознания единства и общности чувственного образа: «слово не дало бы общности, если ее не было бы до слова» [3]. Иллюстрация укорачивает расстояние между общностью образа и слова, отвлеченностью мысли и языка. Рациональный и чувственный синтез постижения произведения, слова и изображения, образует циклическое восприятие, не уводящее от смыслового стержня, заданного автором.
Речь по отношению к языку и тексту, с одной стороны, является подвижным образованием, формирующим языковые практики, с другой - обусловленным ими. На сегодняшний день мы находимся в ситуации, когда современные средства общения совмещают живую речь как спонтанные и внут-риситуативные высказывания и текст - как более долговременную константу. Текст (в смс, в интернет-переписке и др.) сливается с речью, которую, так же как текст, можно перечитать, разбить на части, проиллюстрировать. Язык, речь, текст в современном мире почти приравнены друг к другу, и любое изменение речевых и языковых практик ведет к изменению текстовой культуры практически мгновенно. Данное изменение делает подвижным и неуловимым культурно-исторический контекст, в который вписаны речь/язык/текст, меняющийся настолько быстро, что не представляется возможным уловить минимальное семантическое пространство дискурса. В таком понимании комиксы, коллажи, демотиваторы, альбомы и другое, то есть текстовые сообщения вкупе с их изображениями, являются попыткой современной культуры зафиксировать индивидуальное семантическое поле, максимально удерживающим эстетизм, который в то же время уводит от стереотипов массовой информации, стилистических повторений. Картинка, фотография, репродукция, присутствующие при тестовых сообщениях, являются самостоятельной ветвью в смысловом поле высказываний, расширяют информацию, делают образ мысли по возможности более устойчивым и определенным, сводят на нет ситуацию подвижности и спонтанности «речеизлияний», моментально фиксированных в
текстах на электронных носителях. В этом ключе произведение изобразительного искусства, пусть даже растиражированное, является образным воплощением языкового высказывания, строящим, удерживающим целостное понимание речи-языка-текста, с одной стороны, и фиксирующим дискурс - с другой.
М.Ю. Лотман приводит метафорическое представление о тексте, как о лабиринте, в котором блуждают его читатели и исследователи, или спутанном клубке, который подлежит распутыванию. Он отмечает, что распутывание клубка производится извне, а разгадывание лабиринта изнутри [5]. Иллюстратор - Тесей, ищущий путь в лабиринте текстовой культуры к определенной цели с помощью запутанного клубка произведения. Уместность данной метафоры раскрывается в контексте понимания слова «лабиринт» как «ladyrinthos», то есть «большого кружения», входа в него ввиду темноты и извилистости его путей. В этом значении слово «лабиринт» употребляется относительно запутанной речи, смысл которой трудно понять [6, с. 236-267]. Образ «лабиринта» как контекстуальной речи и образ «клубка» как речи с конкретным обозначенным содержанием раскрывается с помощью иллюстрации, где картинка является наставлением перед входом в лабиринт и наставлением для распутывания клубка.
Итак, иллюстрация, выражая стиль автора, его субъективное видение мира, соотносится с культурно-историческими особенностями эпохи, учитывает дух языка и является отправной точкой для распознавания особенностей дискурса.
Список литературы
1. Данилевская Н.В. Научный текст в аспекте теории дискурса // Язык. Текст. Дискурс: научный альманах. Вып. 7 / Ставрополь. гос. пед. ин-т. -Ставрополь, 2009. - С. 37-46.
2. Гумбольдт В. Язык и философия культуры. - М.: Прогресс, 1985. - 450 с.
3. Потебня А. А. Мысль и язык [Электронный ресурс]. - URL: http://gen-his.philol.msu.ru/printer_157.shtml (дата обращения: 2.06.16).
4. Лотман Ю.М. Понятие текста. Структура художественного текста [Электронный ресурс]. - URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Literat/ Lotman/_03.php (дата обращения: 22.08.15).
5. Лотман Ю.М. Мандельштам и Пастернак: (Попытка контрастивной поэтики). - URL:http://slovar.lib.ru/dictionary/text.htm (дата обращения: 12.05.16).
6. Лосев А.Ф. Мифология греков и римлян. - М: Мысль, 1996. - 966 с.
References
1. Danilevskaja N.V. Nauchnyj tekst v aspekte teorii diskursa [The scientific text in aspect of the theory of a discourse]. Jazyk. Tekst. Diskurs: nauchnyj al'manah. Stavropol'skii gosudarstvennyi pedagogicheskii institut. 2009, no 7, pp. 37-46.
2. Humbol'dt W. Jazyk i filosofija kul'tury [Language and philosophy of culture]. Moscow: Progress, 1985. 450 p.
3. Potebnja A.A. Mysl' i jazyk [Thought and language]. Kiev, 1993. 192 p.
4. Lotman Ju.M. Poniatie teksta. Struktura hudozhestvennogo teksta [Concept of the text. Structure of the art text], available at: http://www.gumer.info/bible-otek_Buks/Literat/Lotman/_03.php (accessed 2 September 2015). (in Russ.).
5. Lotman Ju.M. Mandel'shtam i Pasternak: (Popytka kontrastivnoj pojetiki) [Mandelstam and Pasternak: (Attempt of kontrastivny poetics)], available at: http://slovar.lib.ru/dictionary/text.htm (accessed 3 July 2015).
6. Losev A.F. Mifologiya grekov i rimlyan [Mythology of Greeks and Romans]. Moscow: Mysl', 1996. 966 p.
Получено 19.05.2016
