CC BY
118
Е. Е. Левкиевская (Москва)
Язык - наречие - мова: статус украинского языка в русском дискурсе советского периода
В статье рассматриваются лексемы язык, наречие, речь, мова как способы обозначения украинского языка в русских контекстах советского периода, формирующие представление об украинском языке в русской советской языковой картине мира. В качестве сравнения приводятся контексты дореволюционного и постсоветского периодов, которые дают возможность проследить, как менялся статус украинского языка в течение XX в. с точки зрения русского языкового сознания. Наряду с признанием официального статуса украинского языка в русском неформальном дискурсе продолжала сохраняться сформировавшаяся в XIX в. тенденция воспринимать украинский язык как разговорный стиль речи, обслуживающий преимущественно бытовую и фольклорную сферы.
Ключевые слова: украинский язык, русский язык, русское языковое сознание, лексикология, советский период, русско-украинская языковая интерференция.
В настоящей статье будет рассмотрен один из аспектов достаточно обширной проблемы, касающейся статуса украинского языка с точки зрения русского общества советского периода. Эта проблема в широком смысле слова включает в себя разнообразный круг аспектов, от официального, идеологически и формально регламентированного статуса украинского языка как национального языка одной из союзных советских республик до его неофициального стереотипа, существовавшего (и существующего) в неформальной русской языковой картине мира, начавшего формироваться задолго до советской эпохи и менявшегося в разные периоды времени под влиянием целой совокупности исторических, политических, культурных и языковых
Работа выполнена при поддержке РГНФ в рамках коллективного научно-исследовательского проекта 16-01-00395 «Исторический опыт национальной и культурной политики Российской империи и Советского Союза в отношении Украины и ее населения».
отношений Украины и России. Некоторые аспекты этой проблемы были рассмотрены нами ранее1.
В рамках данной работы нас будет интересовать именно неформальный стереотип украинского языка, сложившийся в русской советской языковой картине мира, а конкретнее - та совокупность лексических показателей в русском языке, которая маркирует и отражает разные стороны этого стереотипа. К числу таких показателей, в частности, относятся лексические способы обозначения этого языка в виде устойчивых сочетаний типа: украинский / малороссийский / малорусский / хохляцкий язык; украинское / малороссийское наречие; украинская / малороссийская речь; украинская / малорусская / малороссийская / хохляцкая мова. Очевидно, что сам выбор лексемы, обозначающей украинскую языковую сферу, содержит хорошо прочитываемые русским и украинским обществом ценностные коннотации, отсылающие ко всей истории дискуссий об украинском языке, и свидетельствует о том, как адресант (носитель русского языка) эту сферу оценивает - как язык, т. е. как полноценную и самостоятельную языковую систему, равную русскому языку и отдельную от него; как наречие, т. е. частную подсистему русского языка, имеющую ряд этнокультурных особенностей, но вполне определенно отражающую официальную имперскую теорию о большой русской нации; как речь, т. е. практическую речевую деятельность украинского народа, преимущественно устную и преимущественно обыденную, повседневную, т. е. не имеющую своей «высокой» надстройки в виде письменной, литературной, кодифицированной формы; и, наконец, как мову - некое ненормативное языковое образование типа диалекта, свидетельствующее о необразованности и интеллектуальной неразвитости ее носителей и имеющее в русском дискурсе сильную стилистическую окраску, как правило негативную (от легкой насмешки до полного презрения). Дополнительную семантику привносит используемое определение: украинский(ая), малороссийский / малорусский(ая), хохляцкий(ая), каждое из которых имеет в русской языковой картине мира собственный ореол дополнительных значений и выбор которого говорящим в той или иной коммуникативной ситуации также указывает на его отношение к объекту высказывания.
Частотность и преимущественность употребления конкретных сочетаний в разные хронологические моменты советской истории в разных дискурсах (художественном, публицистическом, официальном), их наличие или отсутствие в языке русской эмиграции, их
контекстуальные употребления дают возможность исследовать, как складывалось отношение к украинскому языку в интересующую нас эпоху. Материалом для этого исследования послужила выборка контекстных употреблений из Национального корпуса русского языка (НКРЯ)2, содержащая преимущественно художественные и публицистические тексты советского периода. Мы вполне осознаем, что, несмотря на свои очевидные достоинства, база НКРЯ не отражает ни всей полноты словоупотреблений, ни всех речевых жанров, однако имеющиеся в ней данные всё же вполне объективно позволяют свидетельствовать об эволюции и основных векторах развития той или иной лексемы или устойчивого сочетания. В качестве сравнительных данных, позволяющих проследить общие тенденции в употреблении указанных сочетаний, приводятся дореволюционные и постсоветские тексты, содержащие интересующие нас сочетания, а также некоторые материалы из Интернета, дающие возможность исследовать употребление названий украинского языка в разговорной речи.
Кроме того, важным материалом для анализа стереотипа украинского языка является корпус украинизмов, заимствованных в русский язык в разное время в процессе русско-украинской языковой интерференции. Судьба отдельных заимствованных лексем, порождавшиеся у них семантические изменения и коннотации также дают дополнительные возможности исследования стереотипа украинского языка в глазах русского языкового сообщества, о чем будет сказано ниже.
Анализ основных тенденций обозначения украинского языка в русском дискурсе советского периода следует начать с термина язык, который для рассматриваемого периода служит как официально принятым обозначением, так и наиболее частотным (если судить по базе НКРЯ) обозначением в художественных и публицистических текстах для украинской языковой системы. Наиболее устойчивое сочетание с этим термином, встречающееся в наибольшем количестве контекстов советского времени, - украинский язык (48 контекстов, для дореволюционных лет - 4 контекста, для постсоветского периода - 346). Даже если принять во внимание неполноту базы НКРЯ и неравномерность введения в нее текстов разных периодов (тексты постсоветских лет представлены значительно полнее по сравнению с более ранними годами), представляется очевидной основная тенденция: в течение XX в. число употреблений данного сочетания, начинаясь почти с нуля, по-тепенно растет, а к концу века это сочетание уже превалирует в литературных текстах над всеми прочими способами обозначения украинского языка.
Важно отметить, что в дореволюционный период употребление данного словосочетания служит отчетливым маркером политической позиции автора, противостоящего официальному режиму и сочувствующего сепаратистским умонастроениям имперских окраин. В первые два десятилетия XX в. выражение украинский язык выступает в качестве политического и идеологического антонима официальному и наиболее частотному в то время выражению малороссийское /малорусское наречие. Наиболее ранний текст с сочетанием украинский язык в НКРЯ относится к 1910 г.: «Впрочем, и с филологической стороны дело обстоит не так плохо: в 1905 году Петербургская академия наук в ответ на запрос комитета министров составила докладную записку, где обстоятельно доказывалось, что украинский язык сам по себе, а русский сам по себе. <...> Всему этому из России помешать нельзя, и потому вопрос о том, "может" ли и "должен" ли украинский язык создать особую культуру, есть вопрос праздный» (Жаботин-ский В. «Фальсификация школы», 1910 г.).
В первые десятилетия советской власти данное сочетание, ставшее официальным термином, в публицистических и художественных текстах наделяется явным классовым смыслом: украинский язык - это язык трудового народа, «наш» язык, а поэтому он достоин уважения и изучения: «Вот и в нашей советской трудовой школе будут учить наш родной украинский язык, чтобы знать его хорошо» (Беляев В. П. «Старая крепость», 1937-1940 гг.).
При этом тексты русской эмиграции вполне сохраняют дореволюционную тенденцию обозначения украинского языка как наречия и избегают употребления сочетания украинский язык. Исключением можно считать лишь круг специальных научных текстов, созданных в эмиграции, в которых оказывается возможным синонимическое употребление выражений украинский язык и малорусское наречие в письменной речи одного и того же автора. Ср.: «Дело в том, что хотя народный украинский язык является ближайшим родичем языка великорусского, тем не менее украинский литературный язык примкнул не к русско-церковнославянской, а к польской, т. е. западнославянской литературно-языковой традиции» (Трубецкой Н. С. «Общеславянский элемент в русской культуре», 1928 г.) и: «Прежде всего, исторической базой западнорусского письменного языка явился язык виленских канцелярий, т. е. белорусское, а не малорусское наречие» (Трубецкой Н. С. Письма Р. О. Якобсону, 1920-1938 гг.).
В постсоветский период термин украинский язык становится наиболее частотным, политически нейтральным выражением, принятым в официальном и литературном узусе, использующемся наряду с некоторым количеством синонимических обозначений, в той или иной степени содержащих ценностно-оценочные коннотации.
Перейдем к анализу сочетаемости термина язык с прилагательными малороссийский и малорусский, которые в данном случае можно считать синонимичными, но которые в других контекстах могут обнаруживать ощутимую семантическую разницу в сочетае-мости3. Прилагательное малороссийский, если судить по поисковой системе Яндекса (по данным на 11-12.01.2015 г.), до сих пор в большей степени сочетается со словами, обозначающими официально-административную и военную сферу (малороссийский гербовник, гетман, приказ, гренадерский полк; малороссийская губерния, коллегия, республика; малороссийское генерал-губернаторство, казачество, дворянство; малороссийские казачьи полки, губернии, переписные книги, коллегии). Тогда как прилагательное малорусский чаще обозначает этнические, культурные и ментальные понятия (малорусский народ, говор, диалект, школьный театр; малорусская идентичность, песня, культура, библиотека; малорусское происхождение, племя; малорусские писатели, фамильные прозвания, рассказы, предания).
Как и следовало ожидать, сочетание малороссийский / малорусский язык не было частотным в начале XX в., а к его концу вообще вышло из употребления: в НКРЯ зафиксировано 15 контекстов дореволюционного периода, 4 контекста советского времени (один из которых принадлежит тексту русской эмиграции) и 1 постсоветский контекст. Его наиболее ранняя фиксация относится к концу XIX в.: «Вы когда-то интересовались переводом «Шильонского узника на малорусский язык» (из письма В. Г. Короленко 1893 г.). В данном случае важно указать, что оценка украинского как языка, хоть и дана по-русски, отражает украинскую точку зрения и принадлежит этническому украинцу.
В советский период сочетание малорусский язык отмечено только в языке русской эмиграции (в отличие от малороссийский язык, которое изредка употребляется в художественных произведениях советских писателей) и, что особенно интересно, как полный синоним сочетанию украинский язык: «Но они отделываются тем, что этот украинский язык, насаждаемый в настоящее время на русской Украине, не есть местный малорусский язык, что это другой язык,
не - язык Шевченка и Котляревского, язык народу чуждый, и притом в еще большей степени, нежели и общерусский литературный язык» (Бицилли П. М. «Проблема русско-украинских отношений в свете истории», 1930 г.).
Нужно заметить, что в постсоветский период в разговорной речи, а также в языке Интернета с лексемой язык развивается новое сочетание, не фиксировавшееся в предыдущие эпохи и имеющее явные негативные коннотации - хохляцкий язык: «Женщина, на весь магазин кричит на ребенка, положившего в тележку для покупок журнал: "Куда ты тащишь его, он же на хохляцком языке!"»4 Прилагательное хохляцкий (как и этноним хохол) традиционно относящееся к сфере украинского в разговорной речи и просторечии, обладает кругом весьма изменчивых ценностно-оценочных значений, сильно зависящих от конкретного исторического периода и коммуникативной ситуации, в которой оно употребляется - от мягко-юмористических до резко пейоративных, которые значительно усилились за последние два десятка лет. Не вдаваясь в анализ семантики лексемы хохляцкий в постсоветский период, укажем лишь, что, судя по данным из Интернета, она пополнила собой так называемый язык вражды, к несчастью ставший привычным способом русско-украинского общения в интернет-дискуссиях. В приведенном примере с точки зрения говорящего украинскому языку не отказывается в праве быть именно языком, но этот язык воспринимается не просто как чужой и враждебный, но, прежде всего, как недостойный для русского человека, своеобразный «антиязык», противопоставленный русскому.
Таким образом, анализ контекстов с термином язык показывает неравномерную сочетаемость этого слова: для русского языка советского времени наиболее характерным и официально поддерживаемым является сочетание украинский язык, показывающее резкий разрыв с дореволюционной практикой обозначения данного объекта. Остальные формы можно считать окказиональными, а сочетание хохляцкий язык для текстов литературного стиля не зафиксирован вовсе (однако это не значит, что оно не могло встречаться в разговорной речи, в частности в качестве самоназвания для украинских анклавных диалектов на территории России, в которых, как показывает экспедиционный опыт, слова хохол, хохляцкий / хохлячий могут служить самоназваниями и употребляться абсолютно нейтрально5).
Рассмотрим теперь эволюцию, происходившую в течение XX в. с термином наречие, применительно к украинскому языку. Безусловно, за этим термином (в устойчивом сочетании малорусское / мало-
российское наречие), официально принятом до революции для обозначения украинской языковой системы, стоят старые идеи, сформулированные еще в XIX в. в русле национальной политики по отношению к Украине и украинцам и вписывающиеся в рамки теории о большой русской народности (здесь нужно вспомнить знаменитую дискуссию Погодина и Максимовича о малороссийском и великороссийском наречии)6. Ср., например: «То выхлопочут издательство малорусских книг, то шевченковские панихиды, обеды и вечера, то перевод Евангелия на малорусское наречие, то памятник Богдану Хмельницкому...» (Меньшиков М. О. «Национальная трещина», 1911 г.).
В советский период несмотря на официальный разрыв СССР (России) с имперской языковой политикой по отношению к Украине и украинскому языку (не наречие, но самостоятельный язык), проявившейся в том числе и в полной смене этнонимической и топонимической парадигмы (малоросс - украинец; Малороссия - Украина), слово наречие (в старых сочетаниях малороссийское или малорусское наречие) не исчезло полностью, но приобрело стилистическую окраску историзма и стало употребляться почти исключительно в художественных текстах, отсылающих к дореволюционному прошлому: «Но я полагал, что вы и здешнее малороссийское наречие разумеете...» (Мстиславский С. Д. «Грач - птица весенняя», 1937 г.).
Подобные сочетания оказались более живучими в языке русской эмиграции, сохранившей дореволюционную терминологию: «Прежде всего, исторической базой западнорусского письменного языка явился язык виленских канцелярий, т. е. белорусское, а не малорусское наречие» (Трубецкой Н. С. Письма Р. О. Якобсону 1920-1938 гг.).
Почти полностью выйдя из активного узуса в советский период и сохраняясь лишь в узком спектре художественных текстов, сочетание малорусское наречие неожиданно расширяет границы употребления в постсоветскую эпоху в языке Интернета на волне ожесточившихся дискуссий об украинском языке и его отношении к русскому. Здесь оно существует наряду с широким кругом синонимичных обозначений украинского языка, положительная или отрицательная семантика которых зависит от политической позиции автора: «Есть только русский язык! А малорусское наречие и укромова - это все
" 7
русско-польский суржик»7.
Для полноты картины необходимо упомянуть о таком окказиональном варианте, как украинское наречие, дважды зафиксированном в художественной литературе XIX в.: «Сходя по измокшей сту-
пеньке, я поскользнулся и чуть было не упал; судите ж о моем удивлении, когда тот же молодой человек чистым русским языком, сбивающимся на украинское наречие, спросил у меня. » (Сомов О. М. «Приказ с того света», 1827 г.). В материалах советского и постсоветского периода подобное выражение не найдено, что вполне объяснимо с точки зрения существующей дихотомии сочетаний украинский язык - малороссийское/малорусское наречие.
Представляется любопытной история употребления термина речь, которая наглядно показывает, что в русском языке советского периода взамен ушедших на периферию сочетаний с лексемой наречие начинают развиваться новые варианты со словом речь, имеющие схожую семантику и призванные подчеркнуть диалектный, разговорный статус украинского языка, отсутствие в нем высоких литературных норм и кодификации. Это сочетания украинская речь (для советского периода выявлено 5 контекстов, для постсоветского - 7) и малороссийская речь, вообще не встречавшиеся до революции: «Как страшно: насколько малороссийская речь чудесна, восхитительна и медова в песнях и стихах - настолько же отвратительна она в декретах и на митингах» (Лазарчук А., Успенский М. «Посмотри в глаза чудовищ», 1996 г.). Порождение подобных обозначений в советский период (и распространение их в постсоветское время) показывают, что, несмотря на официальное признание украинской языковой системы языком, в русской языковой картине мира в течение всего XX в. параллельно продолжала существовать традиционная, идущая из XIX в. тенденция восприятия украинского как разговорной, ненормативной, диалектной формы, обслуживающей преимущественно бытовое общение и сферу фольклора и недопустимой в тех коммуникативных сферах, которые требуют использования литературного стиля и обслуживаются в русском сознании исключительно русским языком.
Наконец, последний термин, обозначающий украинский язык еще с дореволюционного времени, достаточно широко употреблявшийся в советское время, а в постсоветские годы значительно увеличивший частотность благодаря Интернету, - это старое заимствование из украинского мова, судя по контекстам, освоенное русским узусом еще на рубеже XIX-XX вв. Нужно подчеркнуть, что в отличие от украинского языка, где это слово имеет общее значение « язык» (любой) и нейтрально по стилю, в русском языке оно всегда стилистически окрашено (при этом степень стилистической окраски, как правило, зависит от политических взглядов автора на украин-
ский вопрос) и используется почти исключительно для обозначения только украинского языка. Поэтому лексема мова как стилистически маркированное название украинского в русском дискурсе любого времени может употребляться без определений, самостоятельно: «Многие обстоятельства приняли участие в формировании этой "мовы" и убеждении Скворешни в том, что это его родной язык <.> (Адамов Г. «Тайна двух океанов», 1939 г.). Но чаще всего мова встречается в устойчивых сочетаниях, при этом с ней сочетаются практически все определения: украинская, малороссийская (однако малорусская не зафиксировано), хохляцкая, но частотность употребления и ценностно-оценочные значения конкретных выражений в разные периоды XX в. заметно различаются. Отметим, что в первой половине XX в. эта лексема еще осознается как заимствование, не вполне принадлежащее русскому языку, поэтому чаще всего оно дается в кавычках: «В народном диалекте, будь это жаргон, малороссийская "мова" или венецианское наречие, имеется много непосредственной образности» (Жаботинский В. «Одесские новости», 1910 г.).
Сочетание украинская мова, единично встречающееся в дореволюционных контекстах, расширяет свое употребление в советской художественной литературе, где оно обычно имеет положительные (или мягко юмористические), романтические коннотации в связи с традиционным, тянущемся из XIX в. восприятием Украины как «русской Аркадии»: «Все перепуталось - Варя Панина и гранаты, запах йодоформа и украинская певучая "мова"» (Паустовский К. Г. «Повесть о жизни», 1956 г.).
С середины XX в. в текстах художественной литературы слово мова пишется уже без кавычек, что свидетельствует о его освоенности русским языком, а выражение украинская мова встречается в одном и том контексте как маркированный синоним сочетания украинский язык: «Вася называл Марусю профессором украинской мовы, так как она терпеливо обучала Динку украинскому языку» (Осеева В. «Динка», 1959 г.).
Это выражение фиксируется также в текстах русской эмиграции, однако в отличие от советских текстов, где мова обозначает «свое» языковое пространство, в языке эмиграции оно стабильно демонстрирует негативные коннотации и служит одним из способов описания украинского сепаратизма: «Но интеллигентским фантазерам льстило то, что Украина стала самостоятельной державой: везде практикуется украинская мова галицийского стиля» (митрополит Вениамин Федченков. «На рубеже двух эпох», 1940-1950 гг.).
В постсоветский период частотность употребления данного сочетания возрастает как в публицистических текстах, так и в языке Интернета, однако ситуация русско-украинского политического противостояния распространяется и на языковую среду, в связи с чем само слово мова, как и все сочетания с этой лексемой, приобретают резкий пейоративный оттенок и активно используются в так называемом языке вражды и может сопровождаться для усиления негативного эффекта имитацией украинских выражений, относящихся к современной политической сфере. Характерно, что в последние годы частично возобновилась утраченная ранее тенденция оформления этой лексемы кавычками как «чужого» слова, от которого автор дистанцируется: «С 1991 г. "мова" начала развиваться уже "самостийно и нэзалэжно" под высочайшем патронажем столь же "самостийной и нэзалэжной дэржавы"»8. Ср. также: «Не язык, а ЗэКовское арго какое-то. Не зря Н. В. Гоголь говорил, что украинская мова пахнет сапогами!»9 В последнее десятилетие в составе языка вражды в качестве уничижительного обозначения украинского языка стремительно распространяется сращение укромова: «Впрочем, для тех же нужд кроится сейчас укромова (в этом и отличие ее от малороссийского литературно-лингвистического проекта)»10.
В советских художественных текстах в качестве синонима к предыдущему сочетанию окказионально встречается выражение малороссийская мова преимущественно как одна из характеристик украинской сельской патриархальной жизни: «Оттого ли, что уже в станице с тобой все наперечет здороваются, что слышится уже только малороссийская мова, что месяц целый мать сама доит корову, варит борщ, стряпает <...>» (Лихоносов В. «Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж», 1983 г.).
В отличие от художественной и публицистической речи (если считать данные НКРЯ достаточно объективными) в постсоветском дискурсе, преимущественно в речи пользователей Интернета (как русскоязычных, так и украиноязычных) малороссийская мова используется относительно часто как синоним выражений украинский язык или украинская мова с позитивными или негативными коннотациями в зависимости от идеологических установок автора: «В основе русского литературного лежит московский городской говор, тогда как в основе малороссийской мовы и беларушчыны - деревенские, потому как создавались они, прежде всего, для художественных произведений <.>»11.
В НКРЯ, представляющем тексты художественного и публицистического стилей, отсутствуют разговорные и просторечные контексты с сочетаниями хохляцкая мова или с еще более пейоративно окрашенными сращениями хох-мова и хохломова, которые достаточно часто встречаются в Интернете как лексические средства языка вражды в современных русско-украинских дискуссиях. Ср. фрагмент диалога в блоге: «Клоунский язык. Над ним и так все смеются, а они еще по телеку на нем разговаривают, когда интервью дают. Ну, это же смешно, в самом деле. И главное - гордятся этим, что на мове своей говорят». [Ответная реплика]: «Можно самый несмешной анекдот рассказать на хохляцкой мове, и все ржать будут»12. Ср. также: «Потом полное переключение на спутниковое тв и стойкая неприязнь к хох-мове пожизненно»13.
Рассмотренный нами материал из НКРЯ позволяет проследить тенденции контекстного употребления выражений украинский / малорусский / малороссийский язык, украинское / малорусское / малороссийское наречие, украинская / малороссийская речь и украинская / малорусская / малороссийская / хохляцкая мова в русских письменных текстах XX в. - от последних десятилетий дореволюционного периода до первых двух постсоветских десятилетий. На основе полученных данных можно сделать вывод о разнонаправленных тенденциях в употреблении указанных сочетаний в советский и постсоветский периоды. Так, в 20-30-е гг. XX в. происходит терминологический разрыв с дореволюционной традицией обозначения украинского языка с двойной заменой: малороссийский -украинский, наречие - язык. Сочетание украинский язык, лишь спорадически представленное в текстах начала XX в., становится доминирующим в литературном стиле в советский и постсоветский периоды. При этом другие варианты названий для украинского языка в советское время почти полностью вытесняются в художественные тексты, в которых они выступают как стилистически окрашенные маркеры обозначения языкового поля, которое в значительной степени оценивается как «свое» (как с классовой точки зрения, так и с этнической). Очевидно, что в разговорной речи складывалась гораздо более сложная ситуация, но проследить ее за неимением репрезентативного материала пока не представляется возможным. Язык русской эмиграции в этот же период по большей части оперирует терминологией, сложившейся до революции.
Обратная тенденция прослеживается для сочетаний «малороссийский язык» и «малороссийское наречие» - наиболее частотные
в дореволюционный период, в советских текстах они употребляются лишь как стилистически окрашенные историзмы, отсылающие к прошлому, однако продолжают активно использоваться в языке белой эмиграции. Кроме того, утратившие свои позиции сочетания типа малороссийское наречие, употреблявшиеся в советской художественной литературе в качестве историзмов, были заменены появившимися в советское время новыми сочетаниями, несущими близкий комплекс смыслов, а именно украинская / малороссийская речь, поддержавшими традиционное осмысление украинского языка как некодифицированного, разговорного, обслуживающего коммуникативные ситуации фольклора и быта. Сохранению и укреплению этого стереотипа способствовало распространение обозначений украинского языка с заимствованием мова, имевшим тот же круг коннотаций, частотность употребления которого значительно возрастает в постсоветский период как в публицистике, так и в языке Интернета. Таким образом, можно констатировать, что, несмотря на официальную смену позиций по отношению к украинскому языку и его статусу со стороны советской власти, параллельно в неформальном дискурсе советской эпохи (от художественной литературы до разговорной речи) продолжали функционировать обозначения украинского языка, поддерживающие его стереотипное восприятие как речи (взамен наречия) или мовы (т. е. «недо-языка»), сложившееся в русской языковой картине мира еще в XIX в.
Наиболее значимой категорией, подчеркивающей базовые границы данного стереотипа, на наш взгляд, является категория нормативности/ненормативности: украинский язык с точки зрения русского языкового сознания не только в XIX, но и в течение всего XX в. (а отчасти и в настоящее время, о чем свидетельствует яростная полемика на этот счет в Интернете) осознавался как язык, лишенный нормативной литературной основы, как сфера простонародной, не-кодифицированной разговорной речи, носителем которой является необразованный человек, преимущественно сельский.
С нашей точки зрения, это стереотипное восприятие статуса украинского языка по отношению к русскому не смогло бы найти в широком массовом, низовом сознании такую поддержку, если бы она не подкреплялась «снизу» собственно языковыми особенностями украинского языка в их сравнении с южнорусскими диалектами. Наблюдение над основными чертами южнорусских диалектов и релевантных для русского сознания признаков украинского языка позволило увидеть, какие черты украинского языка считаются с точки
зрения русского сознания «украинскими» - именно они и закрепились в советских текстах и фильмах в качестве «украинского» речевого стандарта, оказав поддержку сложившемуся стереотипу. Эта точка зрения на украинский язык в советское и постсоветское время проявляется, в частности, в анекдотах про украинцев (в которых наиболее четко прослеживается изображаемая самими русскими русская речь нерусских)14. Среди релевантных языковых признаков, работающих на поддержание этого стереотипа, можно выделить следующие: прежде всего «гэканье» - произнесение «у» фрикативного на месте русского литературного «г» взрывного (уород, уолова); произнесение «у» неслогового в глаголах 3 л. ед. ч. прошедшего времени (казау, читау, бачиу); «1» как рефлекс фонемы «ять» на месте русского литературного рефлекса «е» (бес — б/с); рефлекс «1» в новых закрытых слогах на месте русского литературного «о» (поп — п/п). Первое место по значимости занимает союз «шо» вместо русского литературного «что», который зачастую является главным и исключительным маркером «украинской» речи, отличающей ее от русской (ср. анекдот: «"Вы москвич?" - "Да, а шо?"», передача «Шутка за шуткой», 02.10.2002, ОРТ).
Но все перечисленные черты не являются особенностью исключительно украинского языка - они широко распространены в южнорусских говорах и воспринимаются русским массовым сознанием не как черты чужого самостоятельного языка, а как черты собственной некодифицированной диалектной речи, т. е. с точки зрения низового наивного сознания - речи необразованных людей, не овладевших произносительными нормами русского литературного языка, а поэтому имеющей чрезвычайно низкий статус и противостоящей литературному языку. Эта ситуация поддерживается еще и тем, что между русским и украинским языком есть широкая полоса смешанных говоров, содержащих элементы как одного, так и другого языка.
Самостоятельным и очень важным показателем статуса украинского языка с точки зрения русского языкового сознания представляет собой употребление украинских слов и выражений в русской устной и письменной речи, которое сопровождается изменениями в их семантике с нейтрального на стилистически маркированные. Проблема существования украинизмов в русском языке достаточно обширна, поэтому в настоящей работе мы лишь укажем на тот аспект, который указывает на статус украинских слов по сравнению с русскими лексемами, обладающими тем же значением. Несомненно, существует корпус украинских слов и фразеоло-
гизмов, в той или иной степени включенных в русский узус и принадлежащих к пассивной части лексики носителей русского языка. Состав и классификация украинских элементов разного уровня, а также их функции в русских литературных текстах данного периода отчасти проанализированы в дипломной работе Е. В. Притуляк на примере корпуса русских художественных текстов15. Можно заметить определенную тенденцию в употреблении украинизмов в русской разговорной речи в ситуации замены украинским словом соответствующего русского, например, «мова» - вместо «язык», «самостийность» вместо «самостоятельность», «писмэнник» вместо «писатель». Такая замена не просто маркирует сниженный стилистический эффект по отношению к предмету, о котором идет речь, но и указывает на то, что сам этот объект не обладает качествами подлинного, настоящего, серьезного, а лишь притворяется таковым, мимикрирует под него. Подобно тому как «мова» с точки зрения русского сознания - это не язык, а лишь его подобие, «самостийность» - не подлинная самостоятельность, а лишь псевдосамостоятельность, безосновательная претензия на нее, также и «писмэнник» - это не настоящий писатель, а лишь тот, кто притворяется таковым, не обладая ни талантом, ни подлинными качествами настоящего писателя. Ср. у Александра Галича в песне «Памяти Б. Л. Пастернака»: «Даже киевские "писмэнники" на поминки его поспели.» или: «.наши советские "писмэнники" громили Сол-женицина...» (Алексей Дидур. Передача «Московская Атлантида». «Культура». 12.10.2004).
Ряд украинских лексем (особенно задействованных в актуальном политическом дискурсе) к концу XX в. приобретают не просто усиленную стилистическую окраску, но и семантическую специфику, что приводит к сужению их сочетаемости и закреплению их употребления исключительно за сферой «украинского», при том что в XIX в. эти лексемы имели более универсальное и широкое употребление. В частности, эту тенденцию можно проследить на примере лексемы щирый в значении 'настоящий', 'истинный'. Ср. в мемуарах Н. Греча (середина XIX в., «Записки о моей жизни»), где лексема щирый сочетается со словами немец, поляк: «Отец двоих Шванебахов был щирый немец.», «Доктор Борн имел все добродетели и пороки щирого немца.», «Булгарин как щирый поляк не мог не разделять этого движения умов.». Современное употребление этой лексемы дает сочетаемость только с существительными, характеризующими лишь политизированную сферу украинского:
щирый украинец, щирый хлопец, щирые украинские патриоты, щи-рые украинские дядьки (примеры взяты из Интернета). При этом как в 20-е гг. XX в., так и в современном узусе встречается субстантивированное употребление слова щирые исключительно в значении «украинские националисты»: «Пусть это было донкихотством, но чтобы никто из "щирых" не мог упрекнуть нас, что мы даром ели украинский хлеб» (А. А. Татищев, 1928 г.). Это различие в сочетаемости зависит от того, как автор XIX и XX-XXI вв. осмысляет статус украинизмов, используемых в тексте. Для Греча это лексема из «своего», «русского» языкового пространства, имеющая лишь легкую стилистическую окраску. Для современного русского языкового сознания это слово из языка, носители которого вдруг стали претендовать на статус чужих.
В заключение можно отметить, что возникший в русской культурной среде во второй половине XX в. более глубокий интерес к украинскому языку, более широкому его использованию для достижения сложных художественных задач, более достоверному его воспроизведению и усвоению был если не прерван, то в значительной степени заторможен. Вместо этого русско-украинская политическая и идеологическая конфронтация спровоцировала формирование языка вражды, в котором лексика и лексические сочетания, традиционно обслуживающие в русском дискурсе сферу украинского языка, стали приобретать дополнительные, не свойственные им ранее пейоративные коннотации и порождать новые сочетания с сильными стилистическими маркерами.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См., например: Левкиевская Е. Е. Эволюция стереотипа украинца в русском языковом сознании // Стереотипы в языке, коммуникации, культуре. М., 2009. С. 59-73; Она же. Украинский язык в русском языковом пространстве // Русские об Украине и украинцах. СПб., 2012. С. 415-454; Она же. Семантическая вариативность украинизмов в русском языковом пространстве // Вариативность в языке и коммуникации. Материалы международной конференции. М., 2012. С. 174-188.
2 Электронный адрес: ruscorpora.ru.
3 Подробнее об исторических изменениях понятийного поля слов
Малороссия, малорусский, малороссийский см.: Левкиевская Е. Е. Семантические варианты топонима «Малороссия» и его дериватов в рус-
ской речевой практике постсоветского периода // Имя народа. Украина и ее население в официальных и научных терминах, публицистике и литературе. М.; СПб., 2016. С. 250-278.
4 Электронный ресурс: http://www.liveinternet.ru/users/2203716/ post280127007.
5 Этнолингвистическое исследование украинского анклава Саратовской обл. // Восточная Европа. Перспективы. Украина, Беларусь, Молдова: перед выбором. М., 2013. № 3-4. С. 123-129.
6 Лескинен М. В. Великоросс / великорус. Из истории конструирования этничности. Век XIX. М., 2016. C. 220-224.
7 Электронный ресурс: http://vk.com/topic-2201036_10010986.
8 Электронный ресурс: http://censor.net.ua/f467231.
9 Электронный ресурс: http://www.liveinternet.ru/users/2203716/ post280127007.
10 Электронный ресурс: МАЛОРОСС1А 10.11.2008; http://vk.com/ topic-2201036_10010986.
11 Электронный ресур: МАЛОРОСС1А 10.11.2008; http://vk.com/ topic-2201036_10010986.
12 Электронный ресурс: http://voffka.com/archives/2008/03/12/042386. html).
13 Электронный ресурс: http://www.hi-fi.ru/forum/forum84/ topic64216/?PAGEN_1=785.
14 Шмелев А. Д., Шмелева Е. Я. Русский анекдот. М., 2002.
15 Подробнее об этой проблеме см.: Притуляк Е. В. Полонизмы и украинизмы в русской литературе XIX-XX вв. Дип. работа. М.: МГУ, 2007.
E. E. Levkievskaya Jazyk - narecie - mova: The status of Ukrainian language in the Russian discourse of the Soviet
period
The article analyses the words language, dialect, speech, mova as the forms of Ukrainian language signification in Russian contexts of Soviet period. The words formed Ukrainian language image in the Russian language consciousness. The comparison of Soviet period data with pre-revolutionary and post-soviet period contexts reveals the changes in the Ukrainian language image during XX centenary. Russian language consciousness of Soviet era kept two points of
view (official and non-official) of the Ukrainian language status in comparison with Russian language. Non-official Soviet view kept the old tendency (formed during XIX centenary) of Ukrainian language perception as a form of oral speech used for folklore and household sphere.
Keywords: Ukrainian language, Russian language, Russian language consciousness, lexicology, Soviet period, Russian-Ukrainian language influence.
