CC BY
116
4. Юнг К. Воспоминания, сновидения, размышления. Киев, 1994. С. 371.
5. Гроф С. Путешествие в поисках себя. М.,
1994. С. 174-176.
6. Акимов А. Что нас ждет в торсионном поле? // Человек. 1994. № 5.
7. Шипов Г.И. Теория Физического Вакуума. М., 1993.
8. Сознание и физический мир: Сб. ст. М.,
1995. Вып. 1.
9. Пуанкаре А. О науке. М., 1990.
ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ Л. ВИТГЕНШТЕЙН ПОСЛЕДОВАТЕЛЕМ И. КАНТА? (Размышления о близости философских проектов раннего Л. Витгенштейна и И. Канта)
Н.В. Медведев
Medvedev N.V. Is L.Wittgenstein I.Kant's Disciple? I.Kant's and early L.Wittgenstein's philosophical projects are collated in the article. It also discusses critical, ontological and epistemological aspects of their theories. The author notes an indisputable closeness of Kant's and Wittgenstein's philosophical orientations and world views and reveals a series of features in the conception of 'Tractatus Logico-Philosophicus' which are beyond Kant's tradition of criticism.
Имя выдающегося австрийского мыслителя Людвига Витгенштейна (1889 - 1951) широко известно в современном мире. Его философские работы "Логико-философский трактат" (1921), "Философские исследования" (1953) стали заметными событиями в интеллектуальной и культурной жизни XX столетия. Идеи Витгенштейна оказали значительное влияние на становление и последующее развитие аналитической философии, наиболее распространенной в настоящее время в англоязычных странах. Несмотря на обилие публикаций и неослабевающий интерес исследователей к философскому наследию Л. Витгенштейна, работа по формированию адекватной интерпретации его взглядов далека от своего завершения.
Одной из остро обсуждаемых проблем в современном витгенштейноведении является проблема соотношения философских проектов И. Канта и Л. Витгенштейна. Поразительные параллели в суждениях обоих мыслителей стали причиной дискуссии относительно возможности и корректности применения критической версии при истолковании философской позиции Л. Витгенштейна.
Впервые данная проблема была затронута в работах Э. Стениуса и А. Маслова [1, 2]. В дальнейшем в разное время к ней обращались У. Бартли [3], X. Гарвер [4], У. Карло [5], Д. Финдлей [6], Г. Финч [7],
В. Россваэр [8], Д. Пэре [9], Р. Халлер [10], С. Хилми [11], Е. Панова [12] и дру-
гие. Знакомство с мнениями некоторых из перечисленных авторов вскрывает крайне пеструю картину даваемых оценок и выводов по данной теме. К примеру: "Одна из главных идей "Трактата" не только некантианская, но по духу скорее до-кантианская. Толковать Витгенштейна в духе Канта было бы неверно" [3]; "Дух кантовской трансцендентальной диалектики и учения о методе в целом чужд Витгенштейну" (П.М.С. Хаккер); "Исследования Витгенштейна направлены не на явления, а на возможности явлений, эта трансцендентальная посылка вполне согласуется с кантовской философией" [10] и так далее. Причина противоречивости рассуждений исследователей, несомненно, кроется в глубине и оригинальности учения Л. Витгенштейна, вызывающих трудности для понимания и усвоения его идей.
И все же позитивен и важен сам факт состоявшегося диалога исследователей, поскольку рассмотрение идей Л. Витгенштейна через призму критической философии И. Канта позволяет не только обсудить критические и проблематические аспекты их учений, но и глубже осмыслить философско-мировоззренческую позицию австрийского мыслителя, предложенный им проект реформирования философии.
В данной статье предпринята попытка проанализировать степень влияния идей И. Канта на раннюю философию Л. Вит-
генштейна через сопоставление онтологических и гносеологических аспектов "Критики чистого разума" и "Логикофилософского трактата".
"МЕТАФИЗИКА ОПЫТА" И. КАНТА
Своеобразие кантовского проекта критической философии заключается в том, что он направлен не на отрицание метафизики и ее проблематики, а на выявление тех условий, при которых она способна функционировать как наука. Возможность метафизики как науки - так определяет немецкий мыслитель свой конечный замысел.
Причиной, побудившей Канта взяться за разрешение столь трудной задачи, стали возникающие противоречия самого теоретического разума. "Антиномии чистого разума - вот что, прежде всего, пробудило меня от догматического сна и побудило приступить к критике чистого разума как такового, дабы устранить скандал мнимого противоречия разума с самим собой", -писал он в письме к Гарве [13].
Кант резко выступает против спекулятивной метафизики, обвиняя ее приверженцев в догматизме, отсутствии твердых оснований, что неизбежно привело ее в кризисное состояние в XVIII веке. В чем причина насмешек и открытого недоверия к бывшей "царице наук" со стороны ученых и обычных граждан? Причина - прежде всего в наличии разногласий, отсутствии единства в среде метафизиков по проблемам сверхчувственного бытия. Философы до Канта занимались поиском и отработкой принципов, опираясь на которые, полагали они, человеческий разум способен адекватно отразить явления и предметы внешнего мира, проникать в трансцендентную сферу, то есть достигать познания сверхопытного бытия посредством одних лишь понятий.
Однако никто из этих философов не попытался прежде, как это сделал И. Кант, выявить источник "мнимого противоречия разума с самим собой", через определение границ возможного познания разумом, никто не подверг строгому дознанию сам разум.
Обосновываемая Кантом "метафизика как наука" должна заниматься априорными понятиями и принципами, сообразно с которыми могут быть даны предметы в опыте. Очищенная при помощи критики метафизика предостерегает нас против попыток выходить за пределы опыта при помощи спекулятивного разума. "Разум
должен пользоваться основоположениями, которые приложимы к предметам возможного опыта", - утверждал Кант [14].
Несмотря на то, что исследовательская программа Канта включала создание обновленной метафизики, составными частями которой должны стать метафизика природы и метафизика нравов, представители неокантианства (Коген, Кассирер, Впндельбанд, Рикксрт и другие) отказывались признать у Канта наличие метафизических построений. Их позиция была обусловлена рядом моментов: нетрадиционным пониманием Кантом предмета метафизики, превращение ее в "человековедение", сведение важнейшего раздела метафизики - онтологии - к гносеологии, а также игнорирование им анализа важнейших понятий его критической философии - "объекта" и "вещи-в-себе" [15].
Однако было бы ошибкой считать, что Кант в своей "Критике чистого разума" попытался устранить метафизические проблемы, проблемы существования Бога, бессмертия души, свободы воли, предостерегая против необоснованных претензий разума на знание непознаваемого. Он ясно сознавал, что метафизическая наклонность является естественной для любого человека и искоренить ее невозможно. А раз так, необходимо выяснить, насколько реализуема цель метафизики как науки - достижение априорного синтетического знания.
Кант расценивает как собственное великое достижение то, что он сумел четко разграничить аналитические и синтетические суждения, отделив их от априорных и эмпирических (апостериорных) суждений. Сам он был убежден, что всякого рода заблуждения в философии вытекают именно из неясности или отсутствия четкого представления отличий между различными типами высказываний. "Чрезвычайно важно, - заявляет он, - обособлять друг от друга знания, различающиеся между собой по роду и происхождению, и тщательно следить за тем, чтобы они не смешивались со знаниями, которые обычно связаны с ними в применении" ([14]. С. 492). По Канту, всякое познание начинается с опыта, но не сводится к нему. Существует знание совершенно независимое от опыта - априорное знание. Если эмпирическое знание единично и случайно, то априорное знание - всеобще и необходимо.
Отличие кантовского априоризма от учения рационалистов XVII века о врожденных идеях заключается в том, что Кант пришел к отличному от них выводу: о не
возможности априорного знания по содержанию. Он заключает, что априорны только формы знания, а содержание целиком выводится из материи ощущений. "Мы познаем возможность вещей совершенно априори, но все же лишь в отношении к опыту и внутри его границ" ([14]. С. 173).
Согласно Канту, условием всякого суждения является принцип непротиворечивости; соответственно этот принцип является критерием истинности аналитических суждений, в то время как высший принцип всех синтетических суждений - опыт. Все априорные суждения имеют объективную значимость лишь в том случае, если они отвечают требованию условий возможного опыта. Своеобразие понимания опыта Кантом заключается в том, что он определяет его как взаимодействие чувственности и рассудка, синтеза восприятия и понятия, которое мы имеем благодаря восприятию и которое подводим под наше понятие. Посредством понятий предмет мыслится, а посредством созерцания предмет дается. Только сочетание чувственности и рассудка, доказывает Кант, могут давать объективно значимые суждения о вещах.
Кант называет свою философию трансцендентальной потому, что она касается возможности или применения априорного познания, она должна указать условия, при которых предметы могут быть даны в соответствии с нашими понятиями о них. Собственно в этом и заключается коперниково кий переворот в философии, реализованный Кантом, изменившим привычный способ мышления: "не наши понятия должны сообразовываться с вещами, а предметы априори сообразуются с нашими понятиями" ([14]. С. 19). В соответствии с данным положением можно объяснить возможность всеобщего необходимого знания, каковым является априорное знание. При этом в априорном познании объектам может быть приписано то, что мыслящий субъект берет из себя.
Суть трансцендентального идеализма Канта достаточно четко охарактеризовал русский философ конца XIX века Вл. Соловьев: "Кант не отвергал, подобно Берк-лею, собственного существования внешних, материальных предметов, но он доказывал, что определенный способ их бытия, их существования, как мы его познаем, зависит от нас самих, то есть определяется познающими субъектом: все, что мы находим в предметах, вкладывается в них нами самими... Каков мир независимо от нас, мы не знаем; но тот мир, который мы зна-
ем, есть наше собственное создание, продукт познающего субъекта... Кант доказал, что известный нам мир, все внешнее бытие, с которым мы имеем дело, необходимо слагается по формам и законам познающего субъекта, вследствие чего мы не можем знать, каковы вещи сами по себе" [16].
Всякий процесс познания, подчеркивает Кант, относится, в конечном счете, к возможным созерцаниям, так как только посредством них дается предмет. Но из всех созерцаний априори дана только лишь форма явлений - пространство и время. Материя же явлений, посредством которой даются нам вещи в пространстве и времени, может быть представлена только в восприятии, следовательно, апостериори. Из всех возможных понятий, предоставляющих априори эмпирическое содержание явлений, оказывается единственное понятие вещи вообще. Однако априорное синтетическое знание о вещи может заключать в себе только правило синтеза того, что может быть дано восприятием апостериори ([14]. С. 426-427).
Таким образом, Кант отвергает возможность априорного синтетического знания. Наше познание может быть априорным только по форме, но не по содержанию, так как явления по их реальному содержанию могут быть определены не иначе как эмпирически (апостериори).
Значение критической философии Канта заключается, по его собственному признанию, в негативной пользе: она очищает наш разум и освобождает его от заблуждений. И все же как быть с традиционными метафизическими проблемами? Какую позицию занимает Кант?
Ответом на это служит его высказывание: “Мне пришлось ограничить знание, чтобы освободить место вере..." ([14]. С. 24). Этой фразой немецкий мыслитель резюмирует свои трансцендентальные исследования как невозможность достижения знания о бытии Бога, свободе человеческой воли, бессмертии души, поскольку эти проблемы выходят за сферу возможного опыта. Разум должен сохранять в них свою веру в целях практического применения, связанного с моральным законом. В этом смысле принципы чистого разума обладают реальностью в его практическом применении. В этом состоит позитивная польза критики Канта.
Итогом нашего рассмотрения "метафизики опыта" Канта может служить оценка (как наиболее, на мой взгляд, адекватная) Т.И. Ойзермана: "Трансцендентальный
идеализм Канта есть и отрицание, и признание традиционной метафизическои тематики. Признание условное в том смысле, что оно ограничено обоснованием необходимости основных метафизических идей безотносительно к тому, обладает ли мыслимое в них содержание независимым от человеческого сознания, абсолютной реальностью" ([15]. С. 122).
Примечательно, что в настоящее время в русле аналитической философии позиция И. Канта истолковывается как метафизический дуализм, сочетающий эмпирический реализм и трансцендентальный идеализм [17]. Это значит, что всякое внешнее восприятие непосредственно доказывает, что нечто действительное существует. Но знать о непосредственном опыте "вещи-в-себе" (трансцендентального объекта) мы можем только через трансцендентальный анализ. Данная версия истолкования, несомненно, заслуживает внимания кантоведов, поскольку помогает устранить мнимые противоречия в учении немецкого мыслителя. Мною эта версия будет использована в дальнейшем как основание для сравнения с философской позицией раннего Витгенштейна.
ОНТОЛОГИЯ "ЛОГИКОФИЛОСОФСКОГО ТРАКТАТА"
Посткантовский идеализм, несомненно, оказал значительное влияние на мышление Л. Витгенштейна. Это влияние особенно ощутимо в его ранней работе "Логикофилософский трактат" (ЛФТ). Уже в Предисловии к "Трактату" Витгенштейн разъясняет нам критическую цель своего философского замысла: "Книга хочет поставить границу мышлению, или скорее не мышлению, а выражению мыслей, так как для того, чтобы поставить границу мышлению, мы должны были бы мыслить обе стороны этой границы (следовательно, мы должны были бы быть способными мыслить то, что не может быть мыслимо). Эту границу можно поэтому установить только в языке, и все, что лежит по ту сторону границы, будет просто бессмыслицей" [18].
Если философский проект Канта направлен на критику чистого разума в отношении всех знаний, то витгенштейнов-ский проект философии означал критику способности разума, объективированного в языке. Кант не хотел и никогда не занимался анализом языка. Его молчание по языковой проблеме трудно объяснить. Возможно, он подозревал, что безграничная рефлексия над языком и его структу-
рами способна разрушить основы любой теории априорных всеобщих категорий. Именно кантовское молчание о языке стало причиной того, считает Туллио Де Мау-ро что лингвистические проблемы были устранены из философских дискуссий почти на целое столетие, а учения Ф. Бэкона,
Д. Локка, Г. Лейбница, Д. Беркли, Д. Юма были преданы забвению [19].
Ранний Витгенштейн радикально исправляет кантовское отношение к языку, так что трансцендентальная философия поглотилась в "Трактате" "самопредъявле-нием" языковых структур. Э. Стениус, конечно, прав, охарактеризовав раннюю философию Л. Витгенштейна как "трансцендентальный лингвизм" [20], поскольку основная линия философии австрийского мыслителя сопоставима с кантовской философией. и
"Логико-философский трактат^, подобно "Критике чистого разума" Канта, не содержит спекуляций относительно трансцендентального мира, мира вещей-в-себе", а касается только феноменального мира, "Мира как я его нахояр' ([18]. 5.631]. Верно то, что Витгенштейн делает некоторые глубокие метафизические замечания относительно структуры действительности, однако сам он не расценивает это как вклад в спекулятивную метафизику. Напротив, он совершенно ясно говорит, что его выводы о структуре мира, его сущности ни в коем случае не следует воспринимать как сверхнаучные или осмысленные. Поскольку эти выводы невозможно выразить в фактуальном языке, то их следует признать как бессмысленные.
Ранний Витгенштейн, подобно Канту, попытался обратить философию в строгую науку. Для этого она должна избавиться от псевдопроблем, прежде всего проблем метафизики. Средством очищения служит современная символическая логика - логический анализ языка. Традиционные философские проблемы, если они касаются мира фактов, должны быть разрешены эмпирическими науками. Если же эти проблемы выходят за границы видимого мира, то они тем самым лишены когнитивной функции и должны, в результате, быть элиминированы из области нашего познания. Основой элиминативного процесса служит критерий "осмысленности . Это означает, что предложение признается как осмысленное лишь в том случае, если то, о чем оно говорит, имеет место в мире, то есть является истинным; это предложение мы можем верифицировать, но не сводить к чувственным данным. Языки
науки являются факгуальными, а следовательно, осмысленными, в то время как язык метафизики оказывается бессмысленным ([18]. 6.53).
Витгенштейн рассматривал структуру мира в виде сетки возможных положении дел (ситуаций), узелками которой выступают объекты. Природа различных типов объектов определяет способ их связи друг с другом. Эта сетка, накинутая на мир, ограничивает и определяет возможные способы употребления факгуального языка- язык может описывать реальность лишь в той мере, в какой структура языка согласуется со структурой логической сетки. Все факгуальные языки науки, в конечном счете, имеют структуру этой элементарной сетки, лежащей в основании мира. Такова сущность метафизики "Логико-философского трактата", которую невозможно выразить в фактуальном языке- -
Предпринятый Витгенштейном демарш" против спекулятивной метафизики был с воодушевлением воспринят филосо-фами-позитивистами, а сам "Логикофилософский трактат" стали называть "Библией логического позитивизма . Искаженное представление о Витгенштейне как неопозитивисте, а о "Логико-философском трактате" как антиметафизическом по духу произведении длительное время было укоренено в сознании исследователей. Лишь в конце 60-х годов стала утверждаться и распространяться новая парадигма понимания и истолкования философских взглядов раннего Л. Витгенштейна. По воспоминаниям А. Айера, заключительный тезис "Логико-философского трактата , О чем невозможно говорить, о том следует молчать", был воспринят с иронией членами Венского кружка и молодыми англии-скими учеными. Им казался само собой разумеющимся сам факт осуждения Витгенштейном метафизики как бесполезной, но "важной бессмыслицы". И лишь впоследствии пришло осознание того, что отношение Витгенштейна к метафизике сходно с отношением к ней Канта, чья критика спекулятивной метафизики была направлена на установление границы знания в интересах веры [21].
Когда Витгенштейн отрицает возможность метафизической или философской истины и заявляет о бессмысленности философского дискурса ([18]. 4003), то это не означает, что исторически затянувшийся спор между позитивистами и метафизиками, сциентистами и антисциентистами он разрешает в пользу первых, отвергая соб-
ственно метафизическую проблематику (внешне это выглядит именно так). На самом деле его "выпад" против метафизики связан, прежде всего, с пониманием невозможности решить ее проблемы, используя традиционный способ: рассматривать философские предложения как фактуаль-ные по аналогии с научными. В действительности "философия не является одной из естественных наук (11Ь]. 4.111;, сс цель - "это логическое проявление мыслей. Философия есть не учение, а деятельность. Философская работа по существу состоит из прояснений. Результатом философии является не "философсю^е предложения , но прояснение Предложении ([1Ь]. 4.11/}.
В итоге в философии стали видеть не систему познаваний, а систему действий. Философские предложения, которые выглядят как фактуальные, на самом деле имеют концептуальный характер. Они, в конечном счете, направлены не на то, что может быть сказано, то есть не на описание того, что есть, а на то, что показывает себя. Таковыми являются высказывания этики, эстетики, религии и логики: "Есть, конечно, невыразимое, которое показывает себя; это - мистическое" [18].
Подобная философско-мировоззренческая позиция раннего Витгенштейна, как считают С. Тулмин и А. Яник, связана с
культурно-исторической обстановкой, в которой он рос и воспитывался. Молодой Витгенштейн испытывал значительное влияние неокантианства Баденской школы получившего широкое распространение в Вене к 1914 году. Внутри данного направления было принято отделять ценности от фактов. "Решительное отделение фактов от ценностей, - полагают данные авторы, - можно рассматривать как конечный пункт ряда попыток отделить сферу естественных наук от сферы морали, которые начались с Канта, были заострены Шопенгауэром и абсолютизированы Кьеркегором. Подобно Канту Витгенштейн сосредоточил свои усилия на защите адекватности языка как научного инструмента... несмотря на то, что выявляет различие между тем, что язык говорит, и тем, что он показывает - это есть "высшее [22].
Таким образом, Витгенштейн, подобно Канту, признает значимость метафизических идей - Бога, свободы, воли, бессмертия души, смысла мира, жизни - для практической сферы как регулятивных принципов, однако отказывается говорить о них, высказываться по этим проблемам как'о чем-то осмысленном. Поскольку по данным проблемам мы не можем говорить,
то и "загадки не существует". Если вопрос вообще может быть поставлен, то на него можно также и ответить" ([18]. 6.5). Отсюда исходит утверждение о бессмысленности скептицизма.
Основные тезисы "Логико-философского трактата" можно суммировать следующим образом.
Мир, говорится в нем, есть совокупность фактов, которые представляют собой комплекс атомных фактов. Атомные факты состоят из комбинации объектов, каждый из которых может быть назван. Имена объектов сочетаются способами, которые выражают элементарные предложения. Элементарные предложения логически независимы друг от друга. Эти предложения являются позитивными, осмысленными, так как они отображают возможные ситуации в мире. Предложения как образы реальности имеют общую с фактами логическую структуру, форму отображения, благодаря наличию которой предложения способны репрезентировать ситуацию действительности. Причем существование логической формы мира не обосновывается, просто она сама себя показывает.
То, что элементарные предложения логически независимы друг от друга, означает, что для окончательного описания действительности необходимо знать, какие из этих предложений истинны, а какие ложны. Таким образом, мир как эмпирическая данность состоит из соответствующею существования или несуществования всех возможных комбинаций атомарных фактов.
В онтологии "Логико-философского трактата" используются четыре основных термина, которые необходимо строго различать между собой: объекты, вещи, факты и ситуации. "Вещь" и "ситуация" - это составляющие действительного мира, каким он нам представляется, в свою очередь "объект” и "факт" есть элементы логически возможного мира.
Онтология двух уровней "Логикофилософского трактата" - эмпирического и трансцендентального - явилась результатом напряженных размышлений Витгенштейна над традиционной проблемой языка, мышления и мира. Разгадка природы языка, согласно Витгенштейну, позволяет нам глубже проникнуть в структуру реальности, выявить и определить границы мышления.
Поскольку граница мышления совпадает с лингвистической границей, то задачей философа соответственно становится "логическое прояснение мыслей", выра-
женных в языке, а ее результатом -"прояснение предложений" ([18]. 4.112), а не некоторое количество философских предложений ([18]. 4.114; 4.115).
Хотя философские предложения претендуют на выявление истины, относящейся к метафизической сфере, на самом деле они суть псевдопропозиции, которым ничто не соответствует в мире. Тем не менее философские предложения способны прояснить природу языка и мышления. Так, витгенштейновские высказывания об онтологии мира выступают как метафизические предложения, однако только они способны нам ясно показать то, что может быть сказано ([18]. 4.115), донести условия возможности осмысленного языка, ограничить немыслимое изнутри через мыслимое" ([18]. 4.114).
Логика исключает всякую двусмысленность, случайность и зависимость от обстоятельств; будучи отражением мира, она способна нас привести к истинному познанию сущности и структуры мира, прояснить границы языка и мышления, и в этом смысле "логика трансцендентальна" ([18]. 6.13). Логически возможный мир атомарных фактов и их комбинаций становится основой понимания того, "Как" есть мир, то есть феноменального мира, каким он открывается нам в опыте.
Таким образом, ранний Витгенштейн (онтологизируя логику), как и Кант, рассматривает ее в качестве решающего условия достижения истинного знания о мире как явлении.
РОЛЬ И МЕСТО "ОБЪЕКТОВ"
В ОНТОЛОГИИ И.КАНТА И Л. ВИТГЕНШТЕЙНА
Существенную роль в онтологии и гносеологии Канта и Витгенштейна играет понятие "объект". Анализ способов употребления данного понятия позволяет нам лучше уяснить особенности философских позиций обоих мыслителей.
В "Критике чистого разума" мы обнаруживаем два способа применения понятия "объект". В первом случае объект рассматривается как причина явления (не будучи сам явлением). Это так называемый трансцендентальный объект, о котором ничего неизвестно: имеется ли он в нас или вне нас. Существование трансцендентального объекта обусловлено логическим требованием наличия умопостигаемой причины, объясняющей саму возможность явлений. Трансцендентальный объект - это функциональный термин, служащий для
обозначения условия возможного опыта, как то, что оказывает воздействие на наши органы чувств. Трансцендентальный объект - это та же "вещь-в-себе", о которой невозможно сказать ничего определенного, так как она не может быть представлена в чувственных формах ([14]. С. 212).
В другом случае речь идет об "объекте опыта", который выступает как условие необходимого правила схватывания многообразного в представлении. "Объект есть то, - пишет Кант, - в понятии чего объединено многообразное, охватываемое данным созерцанием" ([14]. С. 102). Объекты предстают как точки синтезирования многообразного данного нам в созерцании. В связи с этим А. Шопенгауэр недоумевает относительно природы кантовского "объекта опыта", "поскольку, будучи предметом категорий, он есть не наглядное представление, не отвлеченное понятие, а что-то отличное от того и другого, и в то же время то и другое вместе, то есть нечто невозможное" [23]. Дело в том, что у Канта самый способ явления объекта обусловливается познавательными формами субъекта, познаваемыми априори. В противоположность этому то, что познается апостериори, является для него непосредственным действием вещи-в-себе (трансцендентального объекта), которая только проходя через эти, данные априори, формы становится явлением.
Таким образом, Кант предлагает нам понимать "объект" в двояком значении: во-первых, как категорию рассудка, априори, обусловливающую связь многообразного, охватываемого данным созерцанием; во-вторых, как причину явлений. Это не два различных объекта, а две точки зрения на один и тот же объект, а именно критическая и эмпирическая.
В "Логико-философском трактате" мы встречаем иное понимание природы объектов. В отличие от кантовского объекта опыта как категории чистого рассудка, задающего правила синтеза многообразного, витгенштейновский объект не является понятием объекта, а есть "псевдопонятие" ([18]. 4.1472): "Повсюду же, где слово "объект" употребляется иначе, то есть как подлинное понятийное слово, всякий раз возникают бессмысленные псевдопредложения".
Если объекты у Канта относятся к необходимому синтезу самопознания, посредством которого связывается многообразное в представлении, то Витгенштейн отвергает данное условие объективности наших представлений через отрицание
существования "мыслящего представляющего субъекта" ([18]. 5.631).
В "Критике чистого разума" есть высказывание, которое помогает уяснить суть различия кантовских объектов от объектов Витгенштейна: "Связь многообразного
вообще никогда не может быть воспринята через чувства и, следовательно, не может содержаться в чистой форме чувственного созерцания, ведь она есть акт спонтанности представления, а так как эту способность в отличие от чувственности надо называть рассудком, то всякая связь... есть действие рассудка, которое мы обозначаем общим названием синтеза, чтобы этим также отметить, что мы ничего не можем представить себе связанным в объекте, чего прежде не связывали сами; среди всех представлений связь есть единственное, которое не дается объектом, а может быть создано только самим субъектом, ибо оно есть акт его самодеятельности" ([14]. С.99).
Как следует из данного высказывания Канта, во-первых, связь многообразного не может быть воспринята через чувства, осуществляться по сенсорному каналу; во-вторых, сама эта связь относится к компетенции субъекта, "его самодеятельности".
Витгенштейн соглашается с первым выводом, но отвергает второй. Так, он утверждает, что "объекты бесцветны" ([18]. 2.0232). Это означает, что объекты сами по себе не имеют определенной степени цвета, или цветового оттенка, и, следовательно, любое перцептивное качество объекта берется под сомнение, а сам он не есть явление. Согласно Витгенштейну, мир представляет собой совокупность всех атомарных фактов ([18]. 2.04), структура которых состоит из соединения объектов ([18]. 2.01). Сама возможность вхождения объекта в атомарные факты, то есть его форма, заключается в природе объекта ([18]. 2.0123). Именно объекты содержат возможность всех положений вещей ([18]. 2.014).
Если у Канта синтез многообразного в представлении, как и сама возможность существования объекта опыта как явления, обусловливаются априорными формами познающего субъекта, то у Витгенштейна эти формы оказываются принадлежностью объектов, прямо зависят от их природы ([18]. 2.0123); возможность репрезентации фактов определяется внутренними свойствами объектов, а не создается самим субъектом. "Пространство, время и цвет есть формы объектов" ([18]. 2.0251).
Трансцендентальная философия И.Канта покоится на убеждении в том, что ве-
щи, которые мы созерцаем, сами по себе не таковы, как они нам являются, что все свойства вещей (объектов опыта) не подлежат рассмотрению вне зависимости от познавательных способностей субъекта. Кант доказывает, что, будучи явлениями, объекты могут существовать только в нас, а не сами по себе ([14]. С. 61).
У Канта, таким образом, субъективные условия мышления имеют объективную значимость, то есть становятся условиями возможности познания предметов опыта. "Синтетическое единство сознания, - пишет он, - есть, следовательно, объективное условие всякого познания; не только я сам нуждаюсь в нем для познания объекта, но и всякое созерцание, для того чтобы стать для меня объектом, должно подчиняться этому условию" ([14]. С. 95).
Что же касается точки зрения Витгенштейна на природу объектов и условий их репрезентации и артикуляции, то она, по существу, возвращает нас к догматическому идеализму Лейбница, подвергнутого Кантом жестокой критике.
Лейбниц, по мнению Канта, интел-лектуализировал явления", видя в явлении представление о вещи самой по себе. Лейбниц не ввел трансцендентального различия между чувственным и интеллектуальным в познании, поэтому внутренние свойства вещей предстают у него как открытые для познания через использование отвлеченных формальных понятий нашего рассудка, а не как нечто непознаваемое, наподобие кантовских вещей-в-себе ([14]. С. 202-205). и
Витгенштейн, подобно Лейбницу, построил логическую систему мира в "Логико-философском трактате как изоморфный образ объективной реальности, в котором объекты образуют субстанцию мира и тем самым служат условием для установления истинности или ложности наших мыслей ([18]. 2.0211). "Если бы мир не имел субстанции, то имеет смысл предложение или нет - зависело бы от того, истинно или нет другое предложение ([18]. 2.212). Тогда было бы невозможно построить образ мира (истинный или ложный).
Однако, в отличие от Лейбница, Витгенштейн не допускает возможности рассматривать свои метафизические предложения о сущности, структуре мира, его форме как нечто осмысленное, напротив, он призывает эвристически вглядываться в мир; чтобы понять его смысл.
"Мои предложения проясняются тем фактом, что тот, кто меня понял, в конце концов уясняет их бессмысленность, если
он поднялся с их помощью - на них - выше их (он должен, так сказать, отбросить лестницу, после того, как он взберется по ней наверх). Он должен преодолеть эти предложения, лишь тогда он правильно увидит мир" ([18]. 6.54).
Витгенштейновские объекты, следовательно, в отличие от объектов Канта, выступают как онтологические составляющие мира. Будучи причиной явления, объекты сами определяют формы нашего познания феноменального мира. В результате априорные формы деятельного субъекта оказываются возвращенными в Логикофилософском трактате" в мир объективной реальности, а установка Канта на доказательство объективности наших знаний через субъективные формы (познания) отвергается.
СВЯЗЬ "ИМЕН" И "ОБЪЕКТОВ"
Согласно Витгенштейну, мир как объективная реальность и мир как представление имеют нечто общее, а именно логическую форму, лежащую в основании мышления, языка и мира. Составляющими элементами логической формы мира являются объекты. Мы можем осмысленно говорить о вещах и ситуациях действительности благодаря наличию однозначной фиксированной связи "имен и объектов . Объекты просты ([18]. 2.02), а значит, не подвержены изменению. Постоянное, существующее и объект - одно и то же. В результате устойчивыми и неизменными оказываются и значения "имен . ^
Проблема связи "имен" и объектов выводит нас на обсуждение критических, гносеологических аспектов философии раннего Витгенштейна. ^
В "Логико-философском трактате" можно предложить два варианта истолкования связи "имен" и "объектов". В первом случае форма мира и ее составляющие объекты рассматриваются как независимые от языка и мышления сущности; во втором -логическая форма и объекты не имеют реального существования вне языка и мышления, форма представления объектов оказывается в непосредственной зависимости от грамматических форм. Вторая версия истолкования по сути является кантовской. ^
Полагаю, что более убедительной оказывается позиция тех исследователей "Трактата", кто отстаивает тезис о вне-лингвистической природе объектов. Так, американский философ Н. Малкольм считает, что синтаксис имен в предложении
обусловливается природой объектов, а сами объекты являются основой для создания теории языка как теории логического синтаксиса [24]. Витгенштейн действительно утверждает, что должны существовать объекты как значения имен ([18]. 3.22), но при этом считает, что бессмысленно говорить об объектах как существующих" или "не существующих" в реальности, поскольку объект - это псевдо-понятие", а не чувственно-воспринимаемая вещь.
Согласно метафизике "Логико-философского трактата", слова (имена) и предложения языка как инструмента описания видимого мира обретают значение и смысл лишь благодаря наличию логической сетки возможных сочетаний объектов. Описывая условия существования осмысленного языка как картины мира, австрийский философ стремился подчеркнуть невозможность для нашего фактуального языка выразить условия правильности своего собственного применения. Так как тот язык, в котором подобные условия могли быть проанализированы - метаязык - сам оказывается в зависимости от подобных условий, что неизбежно ведет к регрессу в бесконечность. В результате мы приходим к выводу, что наш язык не может содержать критерий правильности способов своего употребления, а значит, наши осмысленные выражения не обладают критерием самореференциональности, что не отвечает требованию критической философии.
Анализ связи имен и объектов обнаруживает реалистическую сторону "Логикофилософского трактата". Она состоит в следующем: наш язык обладает определенной свободой на внешнем уровне; это касается, прежде всего, его внешних грамматических форм. Например, описывая одну и ту же ситуацию в прошлом, можно использовать выражения: "Вчера весь день лил дождь" или "Накануне была ужасно сырая погода". Оба предложения определяют один и тот же смысл. Однако, по Витгенштейну, способ правильного употребления имен для характеристики сложившихся обстоятельств в конечном счете обусловливается внутренней природой объектов. Логическая форма мира - как сеть возможных комбинаций, сочетаний объектов - определяет границы нашей свободы в развитии грамматики и синтаксиса. Сами объекты есть не только функции нашего ума, но представляют собой реальность, располагающуюся против нас в своей таинственной независимости. Объекты Витгенштейна, подобно "идеям" Платона,
суть формы" истинного бытия, сама действительность со всей определенностью своего содержания, а не просто логические категории.
Полагаю, что "Логико-философский трактат" может быть воспринят как нечто подобное "Критике чистого разума" Канта, но перестроенное в реалистическом или пропозициональном ключе.
При этом следует обратить внимание на наличие некоторых не-критических аспектов в учении раннего Витгенштейна.
Верно то, что Витгенштейн касается феноменального мира, мира как явления. Но при этом он видит глубину явления, говорит об объектах как "метафизических" сущностях, а это критическая философия отметает. У Витгенштейна пропозициаль-ная связь имен, образуя смысл предложения, замещает кантовскую эпистемологическую связь в виде трансцендентального синтеза апперцепции.
По мнению английского ученого Д. Пэрса, существуют две причины называть концепцию "Логико-философского трактата" как "некритический реализм". Во-первых, ничего не сказано о способе правильного употребления имен после их прикрепления к объектам. Предполагается, что если и возникнет подобная проблема, то природа объекта позаботится сама о себе. Объекты "Трактата", будучи предельными конституэнтами мира, служат объяснением того, каким образом осуществляется связь имен с миром, как язык достигает реальности.
Второй аспект "некритического реализма" учения Витгенштейна более сложен для понимания. Он касается не связи предложений с описываемыми ситуациями, а связей предложений друг с другом. Так, когда мы создаем язык, основанный на связи имен и объектов, то обнаруживается два вида связей между предложениями. Отдельные пары предложений связаны между собой способом, который полностью зависит от нас, мы можем аннулировать эту связь, изменяя значение описательного слова, не внося серьезных изменений в структуру языка. Однако имеются пары предложений, которые связываются между собой независимым от нас способом. В таких случаях связь обозначается логическим термином, через который выражает себя природа естественнонеобходимых знаков ([18]. 6.124).
"Некритический реализм" "Логикофилософского трактата" есть учение, которое принято сегодня называть "платонизмом". Его смысл состоит в том, что все
наши языковые операции уподобляются движению по жестко фиксированным рельсам, лежащим в основании реальности. Закрепи имя за объектом, и внутренняя природа объекта непосредственно возьмет под свой контроль правильность употребления имен в конкретных ситуациях. Это хорошо знакомая нам по Платону идея о том, что объективно существующие универсалии ("идеи") априори определяют правильность употребления наших слов, понятий ([9]. Р. 7-11).
Витгенштейн возвел это положение в тайну всякого действительного дискурса: язык не может содержать анализ способов правильности своего собственного применения.
Ранний Витгенштейн ограничивал свои исследования только сферой явлений. Однако его критические оценки явления звучат как типичные образцы метафизических спекуляций. Он никогда не считал, что простые объекты в принципе недоступны для познания, подобно кантовским "вещам-в-себе". Но австрийский мыслитель придерживался некритической веры в отношении явления, которую он оставил в поздний период своей философской деятельности. Так он полагал, что становление и функционирование нашего языка определяется внутренней природой объектов. Слабость этого тезиса заключается в том, что не существует независимой точки зрения, которая могла бы подтвердить или опровергнуть это положение. Не существует объективной позиции, которая позволила бы нам установить различие между обычным явлением и метафизической реальностью. Дело в том, что, объясняя функционирование языка, мы прибегаем не к помощи фактов, а словам и выражениям того же самого языка. Чтобы занять объективную позицию, нам, в таком случае, пришлось бы находиться вне языка и определить его связь с миром каким-то особым, неязыковым (!), способом. Объективное описание явления есть именно то, чего нам не достает. Возражение против концепции "Логико-философского трактата" состоит в том, что она претендует на истину без выхода за свои пределы, то есть объяснение механизма функционирования нашего разговорного языка без выхода за его пределы. Впрочем, Витгенштейн дает ясно понять невозможность осуществить эту эфемерную затею - выхода за границы нашего языка, расценивая ее как попытку выхода за пределы мыслимого и осмысленного.
Переход Витгенштейна к философии обыденного языка, осуществленный во второй период его философской деятельности, был связан с тем, что он более пристально сумел всмотреться в то, что казалось ему само собой разумеющимся: отношения имен и объектов. Он открыл, что постоянство и неизменность значения имен не есть результат их скорого и произвольного "крещения", а оказывается длительным и утомительным процессом воспитания и обучения, и требует активной работы нашего интеллекта. Значение наших слов сохраняется постоянным не благодаря "платоновским" универсалиям, а благодаря нашей повседневной практике, нашему жизненному опыту.
Так постепенно полукритическая философия раннего Витгенштейна подошла к своему новому рубежу, когда подлинная тайна дискурса распространяется на всю сферу повседневной деятельности человека.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В заключении попытаемся дать определенный ответ на главный вопрос статьи: можно ли считать раннего Витгенштейна неокантианцем?
Проведенный анализ онтологии и гносеологии "Логико-философского трактата" позволяет сказать, что основания для позитивного ответа на поставленный вопрос, несомненно, имеются.
Во-первых, и Кант, и ранний Витгенштейн формулируют критическую цель своего философского замысла как направленную на установление границы мышления, на выявление способности чистого разума в отношении всякого знания. Правда, у Витгенштейна эта проблема переведена в лингвистическую плоскость.
Во-вторых, они придерживаются в своих рассуждениях реалистической позиции, ограничивая наши знания пределами возможного опыта, эмпирической реальностью; при этом и Кант, и Витгенштейн не сомневаются в существовании внешнего мира.
В-третьих, эти философы подчеркивают негативное значение своей философии, которая должна, по их мнению, устранить неясности, заблуждения, концептуальные трудности их философского дискурса.
В-четвертых, в учениях Канта и раннего Витгенштейна признается важность метафизической проблематики для практической сферы человеческой деятельности.
В-пятых, оба мыслителя стоят на позиции метафизического дуализма. Однако если у Канта этот дуализм есть сочетание эмпирического реализма и трансцендентального идеализма, то у раннего Витгенштейна это скорее сочетание эмпирического и трансцендентального реализма. В отличие от Канта витгенштейновские объекты обладают внутренними характеристиками, априори обусловливающими формы нашего восприятия мира, а также задающие условия правильного употребления нашего языка.
И все же, сопоставляя философские проекты Канта и раннего Витгенштейна, выявляя в них моменты общности, мы невольно связываем учение австрийского мыслителя с рационализмом, с научным способом мышления, что ведет к аббера-ции его. На самом деле Витгенштейн никогда не стремился, в отличие от Канта, превратить философию в строгую науку, в сердцевине его философии лежит презрение к сциентизму и методологизму; он понимал, что постижение действительного мира не может найти свое полное выражение в чувственных данных, в фактуальном языке. Мистицизм "Логико-философского трактата" стал следствием влияния на мировоззрение, на духовное становление Витгенштейна немецкого философа А. Шопенгауэра. Поэтому правильнее определить сходство витгенштейновского проекта философии с кантовским лишь по форме, но не по сути, не по духу.
1. Stenius Е. Wittgenstein's "Tractatus": A Critical Exposition of its Main Lines of Thought. Oxf., 1964.
2. Maslow A. A Study in Wittgenstein's Tractatus. Berkeley, 1961.
3. Бартли У. У. III. Витгенштейн // Людвиг Витгенштейн: человек и мыслитель. М., 1993.
4. Гарвер X. Витгенштейн и критическая традиция // Логос. 1994. № 6. С. 231-24S.
5. Carlo W. Wittgenstein, Kant and Professor Strawson // McLean G.F. Truth and ita Historicity of Man. Proceedings of tta American Catholic Philosophical Association, Washington, 1969. P. 211-218.
6. Findlay I.N. Wittgenstein: A critique. L., 19S4.
7. Finch H.L. Wittgenstein. The early philosophy. An Exposition of the "Tractatus". N.-Y., 1971.
8. Rossvaer V Kant and Wittgenstein. The Method in Kant and the Later Wittgenstein in the Ligkft of the Relationship Between Transcendenul Logic and Logical Grammar. Oslo, 1974.
9. Pears D. The false prison: A study of tte development of Wittgenstein's philosophy. Oxt, 1987. V. 1.
10. Haller К Questions on Wittgenstein. L., 19S8.
W.Hilmy S.S. The Later Wittgenstein. Oxf., 19S7.
12. Panova E. Kant's Influence on the Tractatus -Logico-philosophicus // Haller R. Language. Logic and Philosophy. L., 1980. P. 272-276.
13. Кант И. Трактаты и письма. М., 1980.
С. 626.
14. Кант И. Критика чистого разума. М., 1994. С. 22.
15. Ойзерман Т.И. Философия Канта как радикальная ревизия метафизики и ее обновление //Вопр. филос. 1992. № 11. С. 116-117.
16. Соловьев Вл.С. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2.
С. 441.
17. Боброва JI.A. Поиск путей к истине: опьгг аналитической философии. (Научно-аналитический обзор.) М., 1995. С. 38-42.
18. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958. С. 29.
19. De Mauro Т. Ludwig Wittgenstein: his place in the development of semantics. Dordrecht, 1967. P. 16-18.
20. Stenius E. Wittgenstein's "Tractatus". A Critical Exposition of its Main Lines of Thought. Oxf., 1964. P. 143.
21. Ayer A. J. Wittgenstein. L., 1985. P. 31.
22. Toulmin S., Janik A. Wittgenstein's Vienna. N.-Y., 1973. P. 97.
23. Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М., 1900. С. 460-464.
24. Malcolm N. Nothing is hidden: Wittgenstein's criticism of his early thought. Oxf.; N.-Y., 1986.
