CC BY
47
Е. И. Селиверстова
ЯВЛЕНИЕ ОККАЗИОНАЛЬНОЙ ЛЕКСИЧЕСКОЙ СИНОНИМИИ В ПОСЛОВИЦЕ
Пословицы, располагающие вариантами, позволяют говорить о том, что семантические расхождения между конкурирующими компонентами паремии могут быть настолько значительными, что их нельзя квалифицировать как синонимию или тематическую (гиперо-гипонимическую) близость1. Исследуя «пространство языка», заполняемое паремиологическими единицами (ПЕ), которые связаны между собой разнообразными типами отношений и ассоциаций, Ю. И. Левин отметил среди прочих также и лексические варианты паремий с окказиональной лексической синонимией, такие как к коже/шубе ума не пришьешь.
Правомерно ли говорить об окказиональной лексической синонимии взаимозаменяемых компонентов ПЕ? Какова дисциплина особого порядка, которая снимает семантический «конфликт» — расхождения во внепословичном значении слов, которые становятся субститутами компонента ПЕ и создают вариантную пословичную парадигму? Попробуем прояснить некоторые явления в семантическом механизме образования подобных вариантов на примере нескольких вариантных парадигм ПЕ.
1. В первую очередь рассмотрим случаи, когда субститут, входящий в паремию, сближается с заменяемым компонентом ПЕ за счет актуализации в его семантической структуре потенциальной семы.
•Не верь брату родному, а верь <своему> глазу кривому (худому)! (Сн.:2672; ДП.2:75); семантика компонентов кривой и худой вне ПЕ не позволяет говорить о них как о синонимичных: кривой указывает на дефект («одноглазый, слепой на один глаз» (СРЯ.2:129)), невозможность полноценно видеть и, следовательно, служить мерилом достоверности, точности и проч., в то время как субститут худой служит средством указания на плохое качество в целом («плохой, дурной» (СРЯ.4:630)). Субституты связываются через логическое звено: <глаз> кривой следовательно, видит не все (= «плохо»). Отсюда и контекстуальная синонимия с компонентом худой. С другой стороны, кривизна чего-либо — пола, зеркала, стены и т. д. — является признаком неполноценности, некачественности и, следовательно, это прилагательное способно актуализировать семантику отрицательной оценки.
Своего рода пословичный оксюморон образуется за счет словесной игры: оба ком -понента с семантикой «негодный» выступают как символ надежного, которому стоит доверять. ПЕ развивает распространенный мотив противопоставления своего и чужого3, которое имплицитно присутствует и там, где паремией акцентируется только часть этого смысла; ср.: Чужому глазу не верь (Д.1:354); Свой глазок — смотрок Спир.:60; Свой глаз — алмаз, а чужой — стеклышко (Рыб.:164). Наличие подобных версий ПЕ позволяет говорить и об относительной семантической «недогруженности» компонентов кривой / худой.
• В ПЕ Кто иыгана (жида) обманет, трех дней не проживет (ДП.1:272) взаимозаменяемость субститутов (ср. также сближение в ПЕ Татарин — свиное ухо; Жид свиное ухо съел (ДП.1:272)) основана на семе «очень хитрый, ушлый». Такое предположение
© Е. И. Селиверстова, 2008
позволяют сделать иные паремии с концептом «Цыган» и «Жид» (Цыгану без обмана дня не прожить (ДП.1:272); Волк кормленый, конь леченый, жид крещеный да недруг зами-реный («ненадежный») (Д.1:232; Сн.:179); На одного жида — два грека, на грека — два армянина, на одного армянина — два полтавских дворянина (ДП.1:272) — сложная ПЕ о соотношении хитрости и простоты). Весьма важным является компонент обманет, показывающий то семантической основание, которое «роднит» цыгана с жидом.
• Конь и лямка в ПЕ На низ вода снесет, а кверху конь (лямка) ввезет (Д.2:287) связаны семой «тяга, тянуть, везти», реализуемой фактически сочетанием слов кверху ввезет. Речь идет о движении против течения, требующем дополнительных усилий и невозможном без применения особых средств — будь то конной тяги, ранее практиковавшейся бурлацкой лямки или, что допустимо, иных средств. Сближение, таким образом, происходит не столько за счет близости семантики «внепословичных» слов, а на основе реально существующей экстралингвистической ситуации и ассоциативных представлений (ср.: Кобылку в хомут, а бурлака в лямку). Потенциально допустимы и компоненты с «тяглово-рабочей семантикой — * спина, хребет.
• Вольно собаке и на месяц (небо) лаять (ППЗ:71; Мих.1:119); Вольно собаке <и> на владыку лаять (брехать) (ДП.2:161; Сн.:37). Точек семантического схождения между этими словами на внепословичном уровне нет, хотя сближение месяца и неба объяснимо хотя бы на уровне пространственных ассоциаций — и то и другое находится высоко над головой и потому недостижимо. Компонент владыка также входит в этот ряд за счет актуализации семы «недоступно», вытекающей из «высоты» другого плана: владыка — высокий чин в церковной иерархии (ср. указание на недоступность и бесполезность в ПЕ До неба высоко, до царя далеко). Лаять же (=«критиковать, нападать») на недоступное бесполезно.
С одной стороны, эта паремия входит в ряд ПЕ, подчеркивающих бесполезность «лая» (ср.: Собака лает, <а> ветер носит (уносит, проносит, относит) (Сим.:140; ППЗ:34; Мих.2:286); <Да> собака лает, а владыка едет (ППЗ:40; Сим.:139; Д.1:213); Собака лает, а караван идет) и даже его опасность для самого лающего, воющего (Взвыла собака на свою голову (Барс.:116; ДП.1:321); Сердитая собака волку корысть ППЗ:34). Отметим особо повторение сочетания компонентов собака — владыка, за которыми стоят семантические фрагменты, составляющие суть ПЕ: «лаять» + «высоко» (= «бесполезно»). Семантикой «бесполезно», «напрасно», «глупо» можно объяснить и появление компонента бешена («только бешеная собака может лаять на владыку»), уравновешивающего пословичную структуру: Бешена собака и на владыку лает (ППЗ: 44).
С другой стороны, эта ПЕ перекликается с иными, реализующими мотив заглазной критики как заведомо бесполезного занятия: За очи баба и князя бранит (лает) (ППЗ :65; Сим.:107); Заочно и про царя говорят (ППЗ:124); За очи и сильного бранят (Ан.: 102)4 и др. Недоступная критике, осуждению, нападкам «высота» представлена в паремиологическом пространстве многими компонентами: царь, князь, владыка, сильный, Бог, Москва, месяц, небо.
• Часто компонент развивает в ПЕ семантический оттенок, который ассоциативно связан с языковым словом. Человека страшит собственная смерть (Конец смертный всякому горек (Сим.:114; Сн.:179); Живот смерти боится (Сим.:100; Сн.:124)); она неумолима (Смерть не свой брат, разговаривать/рядиться не станет (Д.1:124; Спир.:124); От смерти не отмолишься, не открестишься (Д.2:781; Раз.:103); Смерть беззачурное дело (Д.1:63)), неизбежна и окончательна (Кроме смерти, от всего вылечишься/вылечивают/ излечишься (Д.1:297; Сн.:314); От смерти нет зелья (ППЗ:60; Спир.:123); От смерти
ни крестом, ни пестом (Д.2:190); От смерти никто не застрахован (Спир.:123)). Не случайно смерть входит в устойчивый фрагмент, используемый в паремии как средство оценки: Страх хуже смерти (Соб.:138; Спир.:82); Нищета пуще смерти (ДП.1:70) и др.
Смерть, в том числе потеря близких, осмысляется как большая утрата, горе, одна из страшных бед: Дума (Думы) за горами, а беда (смерть) за плечами (ДП.1:48; Сн.:105). Имеется, однако, и другая ПЕ, подчеркивающая, что «беда беде рознь»: Дождь — не дубина, не убьет; беда — не смерть, в гроб не уберет (Рыб.:114). Взаимозаменяемые субституты беда — смерть образуют, таким образом, сравнительно устойчивый бином. В паре-миологическом пространстве смерть нередко сближается с болезнями, скорбью, горем, т е. с другими бедами: Смерть одна, а (да) болезней тьма (ДП.1:312; Соб.:124); Смерть (болезнь) не по лесу ходит, а по людям (Д.3:133); Не столько смертей, сколько скорбей (Д.1:107; Сн.:289; Раз.:138); Горя много, а смерть одна (ДП.1:107).
•Актуализацию потенциальных сем «страх», «неожиданно» можно отметить и в версиях употребительной ПЕ Гром не грянет и мужик не дрогнет (Сим.:93); Гром не грянет — мужик не перекрестится (ППЗ:25; ДП.1:164; Мих.1:217; Сн.:78). Паремия использует узнаваемый образ человека, который от неожиданного резкого и/или громкого звука вздрагивает и в испуге крестится, хотя в толковании глагола перекреститься отсутствует указание на причину. Как нам кажется, парадигма глаголов во второй части паремии может значительно варьироваться, втягивая такие, например, компоненты, как освоенные паремиологическим пространством стукнет, прянет, брякнет, крякнет, ахнет, охнет и др. (ср.:Мастеровой что курица: что ступит/грянет, то и клюнет/стукнет), ассоциативно соотносимые с понятием «неожиданно», активизация которой провоцируется первой частью ПЕ гром грянет. В сущности, подстановки здесь регулируются отчасти ритмической моделью слова и, в большей степени, наличием общего семантического «множителя» «действие со значением мгновенности»5, совершаемое «залпом». В обеих частях ПЕ глаголы реализуют ситуацию «неожиданное наступление факта».
Как видим, во «внепословичных» словах при попадании в состав паремии на первый план выступает определенная сема, провоцируемая значением всей ПЕ или отдельной ее части и определяемая способностью слова к развитию определенной семантики.
2. К окказиональным синонимам можно отнести слова, связанные отношениями логического развития и конкретизации.
• В пословице Знать (видно) золото <и> на (в) грязи (Сим.:106; Сн.:146); Златой (золото) и в грязи видно (блестит, знать) (ППЗ:41; Д.1:96) выступают в качестве взаимозаменяемых два компонента, связанных «отношениями развития»: блестит ^ поэтому видать (знать).
• Овсяная каша хвалилась (гордилась), будто (что) с коровьим маслом родилась (Д.2:167; Соб.:68). Лексема гордиться образует в языке синонимическую пару с глаголом кичиться, в то время как лексема хвалиться (вместе с глаголами важничать, заноситься, пыжиться, зазнаваться, фигурять и др.) является по отношению к ним аналогом, т. е. отстоит от указанного слова дальше, чем позволяют синонимические связи (НОСС.1:63). С другой стороны, мы находим глагол хвалиться в составе синонимического ряда вместе с хвастаться, хвастать, бахвалиться (НОСС.2:378). Объединяющим семантическим звеном для субститутов становится связь не столько между словами, сколько между явлениями реальной действительности: сознание того хорошего, что сделано человеком, или того, чем он располагает (^ гордость), но не признанного другими, заставляет порой
хвалиться, чтобы заслужить одобрение, уважение. Связь между компонентами напоминает причинно-следственные отношения: гордиться ^ хвалиться.
• В паремии Не обидь малого, не помянет старый (ДП.1:180); Не досади малому, не попомнит <и> старый (ДП.1:117; Раз.:105); Не груби малому, не вспомянет старый (ДП.2:145) создающие варианты глаголы обидеть, досадить, грубить имеют различия грамматического характера и включаются в разные ряды синонимов, хотя лексемы досадить и обидеть, расходясь в степени «злонамеренности», перекрещиваются в области «доставить неприятность»; ср.: досадить — «сделать что-либо назло кому-либо, стремясь доставить неприятность» (СС:127); обидеть — «словами, поведением причинить кому-либо огорчение, вызвать чувство горечи, боли» (СС:303), хотя толковый словарь вносит уточнение: «причинить ущерб» (СРЯ.2:533).
Грубить — глагол речи со значением «дерзить, говорить грубые слова» (СС:110) («говорить грубости» (СРЯ.1:351)) и, следовательно, с двумя другими его соединяет логическая связь: грубые слова воспринимаются как нечто, способное оскорбить, нанести обиду, т. е. послужить причиной, в то время как в компонентах обидеть, досадить сильнее ощущается семантика «результат, конечный эффект». Об особом паремийном осмыслении глагола грубить говорит включение его в следующий ряд: Другу не дружи, а недругу не мсти (не вреди, не груби) (Мих.:264).
• В паремии Резвого коня и зверь не берет (и волк не бьет, и волк боится) (Д.2:704; Спир.:83) со значением «Резвому (смелому) никто не страшен» — на варьирующиеся глаголы приходится элемент «не страшен», который в паремийном пространстве реализуется глаголами, связь между которыми можно рассматривать как отношения причины и следствия: не берет, не бьет, поскольку боится.
• В ПЕ Буде меня любить (<Когда> любишь меня), так и собаку мою не бей (люби) (ДП.2:227; Сн.:23) лексический вариант образуется за счет развития «идеи любви» в отношении собаки: любовь может проявляться в том, что собаку не бьют — в других ПЕ наблюдается иное проявление приязни: Кто гостю рад, тот и собачку его кормит (накормит) (Д.2:318; Сн.:187). Ср. конкретизацию идеи любви и расположения к чему-либо в иных ПЕ: Мягкие (белые)ручки (руки) чужие труды любят (поедают) (Сим.:121; Д.2:373); На чужой сторонушке рад родной (своей) воронушке (Д.4:331; Рыб.:177); На чужой сторонке поклонишься (рад) <своей и> воронке (Сн.:254; Рыб.:177).
• Своего рода конкретизацию можно увидеть и в ПЕ, развивающей идею «Подношения заставляют закрывать глаза на что-либо (недостатки)»: Мзда глаза дерет (слепит, ослепляет) (Сим.:120; Сн.:223) (ср. Дары и мудрых ослепляют); Дары (подарки) глаза запорашивают (Д.3:160; Спир.:88). Фрагмент семантики ПЕ «заставляют закрывать глаза (не видеть)» поддерживается разными компонентами, однако наиболее ярким является субститут запорашивать, проводящий параллель между попадающей в глаза пылью (ср.: пускать пыль в глаза) и мздой (подарками), дающей аналогичный результат. Ср. также ПЕ Глаза золотом запорошат — ничего не увидишь (ДП.1:132) и фразеологизм запорошить глаза золотом (Спир.:88; ФСГ:79).
На наш взгляд, именно способностью этого компонента создавать образный фрагмент объясняется его активность в составе ПЕ. Мотив «запорошенных глаз» представлен в ПЕ с различным значением: Не руби выше головы: щепа глаза запорошит (ДП.2:143); Не смотри высоко: глаза запорошишь (Спир.:64; Раз.:93); Старое ворошить — глаза порошить (Спир.:92); Чужое (чужую рожь) веять — только (лишь) глаза порошить (Сим.:154; Ил.:231); Чужой ворох ворошить — только глаза порошить (Д.1:246; Соб.:129).
Глаза порошить, как видим, развивает оттенок значения «излишне, напрасно, не стоит» и приобретает оценочную функцию.
3. Отношения метонимического характера
Один из видов связи между конкурирующими компонентами паремии мы определяем как метонимию, хотя традиционно метонимические отношения выделяются при анализе лексической многозначности и способов образования отдельных значений многозначных слов. Этот вид тропеического переноса способствует появлению в семантической структуре слова нескольких значений, связанных друг с другом; ср.: кастрюля — 1. «сосуд»; 2. «жидкость, находящаяся в таком сосуде»; 3. «количество вещества, способное поместиться в таком сосуде». Сходство отдельных типов регулярной многозначности, выделяемых лексикологами: «состояние» — «причина состояния», «действие» — «инструмент действия», «действие» — «способ действия», «животное» — «мех животного», «сосуд» — «количество вещества в сосуде», «содержащее» — «содержимое» и др.8 — хорошо проецируется на те отношения, которые обнаруживаются между взаимозаменяемыми компонентами ПЕ. Это позволяет нам квалифицировать семантические различия между субститутами ПЕ в общепринятых терминах. Так, в вариантную паремиологическую парадигму объединены компоненты:
•ясли и месиво, связанные отношениями «содержимое» и «содержащее»: Ясли за конем (за коровой) не ходят (Ил.:314; Д.2:167);Месиво за коровой не ходит (ДП.2:158); Язык болтает, а голова (ум) не знает (ДП.1:319; Соб.:81);
•торг и барыши, обнаруживающие связь «процесс, действие» — «результат действия»: В супрядках не пряжа, а в складчине не торг (не барыши) (ДП.2:34);
•слово — лесть, т. е. «речь» — «содержание речи» (Птицу кормом, а человека словом (лестью) обманывают (Раз.:85)); ср. также: Доброе слово и кошке приятно (добрый привет и кошке люб) (Ж.:105);
•горячо — кипит, т. е. «состояние чего-либо» и его «проявление»: Куй железо, пока (покуда) горячо (кипит) (Ж.:155);
•петля и мука, объединенные отношениями «предмет, инструмент, вызывающий какое-либо состояние» — «само состояние»: Вору воровская и петля (мука, слава) (ППЗ: 71; Д.1:243; Ил.:287). Ср. также: Доводчику (доносчику, доказчику) первый кнут (первая мука) (Ж.:105).
Отношениями «часть» — «целое» связаны компоненты:
•болото — кочка, взаимозаменяемые в ПЕ Всяк кулик на (в) своем болоте (на своей кочке) велик (ДП.2:76; Мих.1:140; Спир.:180);
•скатерть и накрываемый ею стол в ПЕ Скатертью (столом) трясет, а хлеб вон несет (ППЗ:110,112);
•петля — обязательный атрибут виселицы и сама виселица в ПЕ Сколько вору ни воровать, а виселицы (петли) не миновать (Д.2:328. Рыб.:166) — они связаны как «целое» — «часть»;
•компоненты крошки и хлеб в паремии Были бы крошки (был бы хлеб), а мышки будут (ППЗ:69; Мих.1:83); Около хлеба (крох) и мыши <водятся> (Сн.:310; ДП.1:134);
•рот и зубы: Нужда научит (Станешь) ворожить, когда (коли) нечего в рот (на зуб) положить (Ил.:352; Рыб.:175).
Ассоциацией по смежности, сходной с метонимической связью, соединены и компоненты сосед и простенок, за которым живет сосед (От простенка / соседа не уйдешь (ДП.2:231)); рот — хлеб (Тогда бабушка ворожить стала, когда у нее хлеба не стало;
Тогда бабы стали ворожить, как нечего в рот положить (Ил.:352)); Бог — иконы (Бери зятя в дом, неси Бога вон (Д.1:240; Ил.:215); Зять в дом, а (и) иконы вон (Сн.:147)) и др.
4. Регулятором замен в составе паремии может выступать квантор всеобщности. Наиболее очевидным сигналом участия этого фактора в судьбе ПЕ является присутствие в ее толковании фрагментов смысла «всякий», «каждый», «никто», «все» и под.
•Имуха сердце имеет (ППЗ:41); И у курицы есть сердце (ППЗ:54; Сн.:159; Д.2:224). Этот ряд практически безграничен — вряд ли кто-либо станет оспаривать допустимость подстановки сюда других привычных для пословиц слов: *и у волка, у вороны, у слона, у мужика, у ворога, у татарина и т. д.
•Мужик-то сер, да ум-то у него не черт (не волк) съел (ППЗ:56; Рыб.:176); Умужика кафтан сер (Хоть кафтан и сер), да (а) ум <у него> не волк (не черт) съел (Д.2:99). В данной ПЕ замена черт/волк регулируется как воздействием квантора всеобщности «никто (не съел)», так и семантической недогруженностью (см. позицию 5) компонента: не так важно, кто не съел, как то, что ум «не съели».
•В ПЕ Собака на сене (на кости) <лежит>: <и> сама не ест и другим (корове, лошади, скотине) не дает (ДП.2:151; Сн.:378; Ж.:179; Рыб.:159) хорошо видно, как происходят подстановки, регулируемые квантором всеобщности.
•Общая идея неверия в бабьи бредни порождает следующие версии ПЕ: Баба бредит, а глупой ей верит (ППЗ:65); Баба бредит, да черт <ли> ей верит (Сим.:79; Барс.:4; Рук. сб.:78)); Баба бредит, да кто <ж> ей верит (Д.1:32; ДП.1:2). Трудно увидеть точки семантического сближения в одной парадигме глупого и черта, однако третий вариант Баба бредит, да кто <ж>ей верит (Д.1:32) с его эмоциональной второй частью высвечивает истинный смысл — «никто». Посему не так важно, кто еще попадает в число неверующих. Квантор всеобщности расширяет число потенциальных субститутов.
5. Замена компонента ПЕ может поддерживаться другими ее компонентами. При этом происходит семантическое перераспределение в рамках паремии.
В паремиологическом пространстве полтина, как и рубль, золото, — универсальный способ решить некоторые проблемы. Об этом свидетельствуют ПЕ, указывающие на безотказность золота (= «денег») как средства получить желаемое:
•Золотой ключ (ключик) и железные ворота (все двери) отпирает (открывает) (Соб.:142; Рыб.:152); С золотым ключом во все двери входит ППЗ:45; Золотой молоток и железные ворота (двери, запоры) пробьет (прокует, отпирает, отворяет) (ДП.1:58; Спир.88). Железо, как известно, прочнее золота — на этом основан паремийный бином золото — железо (ср. в иных ПЕ: Железом и золота добуду; При рати железо дороже золота (Сим.:134; Д.1:532)).
Мотив открывания дверей золотом («деньгами») — предмет, изготовленный из этого материала, может быть даже опущен—уравнивает в правах слова ключ и молоток, не имеющие точек семантического соприкосновения за пределами ПЕ. Интересно, что мотив «ценности» золота оформился и в отрицательно-оценочное клише, активное в ПЕ: Правда дороже золота (Д.1:691); Доброе слово дороже золота Спир.:158; Пора да время дороже золота (ДП.2:112) (ср. современное Время — деньги); Здоровье дороже золота (денег) (Спир.:120).
В паремиологическом пространстве имеются и другие выражения, поддерживающие идею могущества денег: Деньга и камень долбит (Сн.:87); Денежка и на камне дыру вертит (Сн.:87); Денежка молитва, что острая бритва: <все грехи сбреет> («деньги везде оправдают») (Д.1:128); Стоит крякнуть, да денежкой брякнуть — все будет (Д.1:134); Святые денежки умолят (ДП.1:60) и т. д.
Таким образом, на вариантное оформление ПЕ оказывают влияние такие факторы, как популярность паремийной идеи, мотива и вербального тела определенного концепта (золото = «деньги»). Интересно, что в сочетании золотой ключ (молоток) происходит разделение на элемент, формирующий смысл (золотой), и элемент, создающий образный план (ключ/молоток, открывающий ворота/двери).
•Избытку убожество ближний сосед (наследник) (ДП.1:72). Связанные между собой и часто сопрягающиеся в реальной жизни богатство (избыток) и бедность (убожество) — тема в паремике не новая6. Представленный способ передачи фрагмента значения «тесная связь» входит в арсенал разнообразных пословичных средств (ср.: в одном кармане живут, на одних санях ездят, что чему большой/родной/старший брат и т. д.), позволяющий увязать антонимические понятия. Компонент сосед как указание на «близость» чего-либо находим в иных ПЕ: Брат брату сосед, а невеста сестре — соломенный друг (Ил.:210); Беда глупости сосед (ППЗ:69; Д.1:152); Душа не сосед, поесть хочет (Сн.:107); Голод не сосед, от него не уйдешь (ППЗ:50; Сн.:72) и т. д. Нередко происходит и усиление семантики близости за счет использования интенсифицирующего определения: Ближний (близкий) сосед лучше дальней родни (ДП.2:231; Спир.:120); Нижний — сосед Москве ближний (Сн.:300). Помимо установления «степени родства» как знака неразрывной связи явлений, в эту парадигму входит и компонент наследник, хотя он и не очень активен в паремиологическом пространстве. Таким образом, взаимозаменяемыми слова сосед и наследник становятся во многом за счет развиваемой в них семы «связь» и объединяющего их компонента близкий (ближний) — в сущности, уже достаточного для передачи необходимой семантики. Вариативный компонент, дублирующий тот же смысл, что и адъективный, обретает тем самым относительную свободу.
•Кто из носителей русского языка не задавался вопросом, почему, согласно паремии, незваный гость хуже татарина, чем русским не угодил татарин! Сопоставление различных версий ПЕ показывает, что незваный гость хуже многих: Не вовремя (незваный, нежданный, не впору) гость хуже татарина (Сн.:263; Д.1:217; Спир.:131; Раз.:119); Не вовремя гость хуже (пуще) недруга (татарина) (ДП.2:118; Раз.:119); Не вовремя гость пуще неприятеля (злодея) (ППЗ:31, 57). Подобная оценка гостя «не впору» поддерживается и другими паремиями: Званый — гость, <а> незваный — пес, <не черт его нес> (Д.1:671; Спир.131); Для незваного гостя не припасена и ложка (ДП.2:237; Спир.:131); Незваного гостя кликали черти с лыками (Спир.:131).
Слова неприятель, недруг, злодей, образующие синонимический ряд, обладают отрицательными коннотациями. Показательна в отношении оценки и ассоциация незваного гостя с нечистой силой — чертом и псом. Таким образом, татарин входит в эту парадигму и, следовательно, отмечен семантикой членов ряда. На это указывают и другие ПЕ с компонентом татарин: Ешь, медведь, татарина — оба ненадобны; Люблю молодца и в татарине; Татарин либо насквозь хорош, либо насквозь мошенник (ДП.1:272)7.
Однако кажется не столь уж важным, кого и насколько хуже незваный гость. Само слово хуже уже отрицательно оценивает то, что подлежит оценке. В паремиологическом пространстве весьма активны типичные пословичные фрагменты типа хуже (пуще) беса (Лукавый человек хуже/пуще беса (ППЗ:70; Сн.:208); хуже (пуще) смерти (Бесчестье хуже/ тяжелее смерти (ДП.1:79; Под.:70; Спир.:67; Истома хуже смерти (Сн.:158); Страх хуже смерти Соб.:138; Спир.:82; Нищета пуще смерти (ДП.1:70)), хуже собаки (Кто нюхает/курит табак, тот хуже собак (ДП.1:32)). Ср. также оценочность компонента собаки в ФЕ (у кого-либо) житье хуже поповой собаки (ДП.1:111).
В пословице, нуждающейся для подтверждения своего статуса как минимум в наличии трех слов-компонентов, оценка не может быть выражена словом плох(о) (тяжело, трудно, страшно, ужасно и проч.): *Страх ужасен; *Нищета страшна; *Курить плохо; *Бесчестье тяжело и т. д., хотя, по сути, именно такое содержание стоит за приведенными ПЕ с компонентом хуже. Намного выигрышнее использование псевдосравнения, пусть основания для подобных сравнений в ПЕ и не всегда ясны (вспомним ПЕ Простота хуже воровства из Бывает <и>простота хуже воровства (Сн.:24; ДП.2:135), где скорее дается оценка простоты, чем выясняется, что же в действительности хуже). Таким образом, на создание оценки в ПЕ «работает» как конкретный компонент хуже, так и модель в целом: «что-либо хуже чего-либо», равное формуле «что-либо — плохое».
• Паремия Баба гнев держит (гневалась) на торг, а торг того и не ведает (ППЗ:65); Сн.:7 располагает несколькими версиями, в которых компонент баба конкурирует с другими: старуха, подкулачница Софья, бабушка Варвара.
В зависимости от объекта, которому адресованы напрасные эмоции, паремии могут быть сгруппированы следующим образом:
A. торговое предприятие: Сердилась баба на торг, а торг <про то> и не знает (не ведал, не ведает) (ДП.2:36; Сн.:336); Баба на базар три года (не ходила) серчала, а базар того и не примечал, собирался да собирался (а без нее обходились) (Рыб.:87);
Б. город, место: Старуха на Киев три года серчала, а Киев и не знал; Старуха на Новгород три года серчала, а Новгород и знать не знал; Старуха на Москву три года плакалась, а Москва про то не знала; Бабушка Варвара на мир три года серчала, с тем и умерла, что мир не узнал (ДП.2:36); Подкулачница Софья десять лет сохла, не пила, не ела — все на колхоз шипела (Рыб.87);
B. нечистая сила, черт: Баба гнев держит на черта, а черт того и не ведает (Сим.:79).
Обобщенная семантика ПЕ (вспомним На сердитых воду возят) реализуется несколькими блоками, внутри которых наблюдаются варианты, включая метафорическую передачу фрагмента смысла (сохла, шипела):
КТО СЕРДИТСЯ НА КОГО НАПРАСНО
Баба гневалась на торг не ведал
Старуха гнев держит на черта знать не знал
Бабушка Варвара сердилась на базар не ведает
Лягушка серчала на колхоз не узнал
Подкулачница Софья плакалась на Киев не ведает
сохла на Новгород не знает
шипела на Москву не примечал
на мир лопнула.
С одной стороны, можно предположить, что все паремии объединены семантикой «глупо сердиться на большой коллектив» (торг, базар, Москву и т. д.), поскольку он может прожить и без отдельного члена, имеющего к нему претензии. Однако версии с компонентами черт и лягушка (Сердилась лягушка на Новгород, да лопнула) показывают, что в общем виде реализуемая паремиями идея еще более компактна: «сердиться глупо, бесполезно». Таким образом, семантически опорный компонент сердиться, как и семантический фрагмент «напрасно, бесполезно», передается в различных версиях синонимическими средствами, а семантически менее весомые компоненты допускают
большую степень семантического расхождения между субститутами. Ср. потенциальные, но санкционированные паремийной традицией компоненты *кума, сватья, соседка, тетка, девка и проч.; на артель, на горшок, на мешок, на печь и т. д.
Нельзя не заметить, что в паремиях сердиться не рекомендуется особам женского пола, хотя допустимы и наблюдения за противоположным полом типа: * Дурак (пьяный, кум, сват) на мир сердился, а мир того и не ведал.
Итак, совокупность пословиц, объединенных в вариантную парадигму, позволяет увидеть, что, помимо синонимических и тематических замен, между конкурирующими компонентами паремии встречаются своеобразные виды семантических связей, типичные для пословицы и относимые нами к сфере окказиональной синонимии.
Развиваемая компонентом в составе ПЕ основная сема, обеспечивающая слову статус вариантного субститута, может показаться необычной на словарно-языковом уровне, но она, как правило, не нарушает пословичного видения мира и, что более важно, поддерживается иными константами паремиологического пространства — санкционированными им идеями, мотивами, биномами — устойчивыми паремийными парами компонентов, повторяющимися фрагментами.
Таким образом, явления семантического «обживания» компонента в паремии, включающего и устранение расхождений во внепословичных значениях слов, создающих вариантную пословичную парадигму, должны рассматриваться не изолированно, а с учетом многих факторов.
Процессы семантического перераспределения, происходящие в паремии, больший или меньший удельный вес компонента в семантике целого во многом определяются семантической дискретностью ПЕ и намагниченностью смысла отдельных компонентов семантикой целого.
Очевидно, что даже в тех ПЕ, где ощущается чуждость какого-либо из компонентов, создающих трудности понимания паремии, говорящими осуществляется попытка осмыслить, объяснить единицу, вне зависимости от мнимой «чужеродности» отдельных компонентов. Этому весьма способствуют иные паремийные постоянные и паремийные маркеры, обеспечивающие восприятие выражения как пословицы.
Обретая статус составляющей ПЕ и определенный семантический потенциал (часто, наоборот, отличаясь нечеткостью семантического наполнения), повторяясь в нескольких из паремий, слово-компонент получает санкцию на использование его и во многих других выражениях, на привлечение его в качестве вариантной замены, т. е. становится единицей паремиологического пространства.
Факторы же, влияющие на стабильность/подвижность того или иного компонента, названными моментами не исчерпываются и нуждаются в более пристальном рассмотрении.
Принятые сокращения
Ан. — Русские пословицы и поговорки / Под ред. В. П. Аникина. М., 1988.
Д. — Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1978-1980.
ДП. — Даль В. И. Пословицы русского народа: Сб.: В 2 т. М., 1984.
Ж. — Жуков В. П. Словарь русских пословиц и поговорок. 7-е изд., стереотип. М., 2002.
Ил. — ИллюстровИ. И. Жизнь русского народа в его пословицах и поговорках. СПб., 1915.
Мих. — Михельсон М. И. Русская мысль и речь. Свое и чужое: Опыт русской фразеологии: Сборник образных слов и иносказаний: В 2 т. М., 1997.
НОСС — Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / Под общ. рук. А. Д. Апресяна. М., 2000.
ППЗ — Пословицы, поговорки, загадки в рукописных сборниках ХУШ-ХХ вв. М.; Л., 1961. Раз. — Разумов А. А. Мудрое слово. Русские пословицы и поговорки. М., 1958.
Рук. сб. — Рукописный сборник пословиц, поговорок и присказок Петровского времени // Памятники древней письменности. СПб., 1880. Вып. 4. Отд. 2.
Рыб. — Рыбникова М. А. Русские пословицы и поговорки. М., 1961.
Сим. — Симони П. К. Старинные сборники русских пословиц, поговорок, загадок и проч. ХУШ-ХГХ столетий. СПб., 1899. Вып. 1. Сб. 1-2.
Сн. — Снегирев И. Русские народные пословицы и притчи. М., 1995.
Соб. — Соболев А. И. Народные пословицы и поговорки. М., 1956.
Спир. — Спирин А. С. Русские пословицы. Ростов-на-Дону, 1985.
СРЯ — Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. А. П. Евгеньевой. М., 1981-1984.
СС — Словарь синонимов: Справочное пособие / Под ред. А. П. Евгеньевой. Л., 1975.
1 Подробнее проблема лексической синонимии в пословице освещается в работах: Благова Г. Ф. Пословица и жизнь: Личный фонд русских пословиц в историко-фольклористической ретроспективе. М., 2000; СеливерстоваЕ. И. О вариантности паремий и синонимичности их компонентов // Язык, литература, культура: диалог поколений: Сб. науч. статей. Чебоксары, 2004.
2 Список сокращений наименований используемых источников приводится в конце статьи; после сокращения следуют номер тома, двоеточие, номер страницы; в единственном томе — номер страницы. В целях экономии указывается фиксация паремии в 2-3 источниках.
3 Соотношение широко представленных в паремиологии концептов «свой» и «чужой» отражено, в частности, у Ю. И. Левина (Левин Ю. И. Провербиальное пространство // Паремиологические исследования: Сб. статей. М., 1984), Л. Б. Савенковой (Савенкова Л. Б. Русская паремиология: семантический и лингвокультурологический аспекты. Ростов-на-Дону, 2002) и др.
5 Такое значение, по мнению М. А. Шелякина, обнаруживают глаголы на -ну- (Шемякин М. А. Справочник по русской грамматике. 2-е изд., испр. М., 2000. С. 128).
6 Подробнее этот паремийный бином освещен в: Селиверстова Е. И. Вариативность пословиц как проявление законов жанра // Вест. С.-Петерб. ун-та. Сер.2. 2003. Вып. 3.
7 О татарах говорится в 48 % пословиц о национальностях, населяющих Россию (ИвановаЕ. В. Пословичные картины мира (на материале английских и русских пословиц). СПб., 2002. С. 84).
