CC BY
57
ле поморского говора Мурманской области): Учеб. пособие для вузов по филологическим специальностям. - СПб., 1998.
4. Николаева Т.М. Функции частиц в высказывании. - М., 1985.
5. Путеводитель по дискурсивным словам русского языка / Рос. АН, Ин-т рус. яз. / А.Н. Баранов и др. - М.: Помовский и партнеры, 1993.
6. Трубинский В.И. Об участии постпозитив-
ной частицы -то в построении сложного предложения (по материалам пинежских говоров) // Севернорусские говоры. - Вып. I. - Л., 1970.
7. Уздинская Е.В. Частица -то в русских диалектах и в разговорной речи: (Функциональный аспект): Дис. ... канд. филол. наук. - Саратов, 1996.
8. ЩурМ.Г. Словарное представление русских частиц, их классы и функционирование: Дис. . канд. филол. наук. - М., 1999.
Ж.К. Гапонова
«ЯРОСЛАВСКИЕ ГУБЕРНСКИЕ ВЕДОМОСТИ»
КАК ИСТОЧНИК ИЗУЧЕНИЯ МОЛОГСКИХ ГОВОРОВ XIX В.
Одним из источников изучения лексики ярославских говоров XIX в., в том числе и мологских, является газета «Ярославские губернские ведомости» (ЯГВ), основанная в 1831 г., в неофициальной части которой печатались этнографические материалы местных краеведов, очерки и наблюдения, раскрывающие особенности материальной и духовной культуры населения Ярославской губернии. Значимость этих публикаций несомненно осознавалась издателями. Так, в рубрике «Книжные новинки» читаем: «Нельзя не благодарить таких писателей, тем более в настоящее время, когда старые обычаи с неудержимою силою изменяются и пропадают» [5, с. 2].
Такие работы XIX в. представляют интерес как с лингвистической точки зрения, так и с этнокуль-турологической, поскольку позволяют не только выявить и проанализировать диалектное наименование как языковое явление, но и представить его в культурном контексте, потому что только так оно сохраняет свою значимость. Вопросы взаимодополняемости и взаимообусловленности языкового материала, культуры народа и его менталитета рассматриваются во многих трудах современных лингвистов, в частности Н.Ф. Алефи-ренко, Е.Л. Березович, Т.И. Вендиной, И.А. Стернина, А.А. Уфимцевой и др. Исходным положением их исследований является понимание слова как основного накопителя и хранителя культурно-исторической информации. Именно таким и предстает перед нами диалектное слово, служащее для передачи «этнокультурного своеобразия языковой картины мира диалектоносителей» [7, с. 132]. Закрепленное на определенной территории, оно отражает ее специфические этнографи-
ческие особенности, способствует извлечению экстралингвистической информации.
Предметом нашего исследования стали этнографические материалы, содержащие сведения о некоторых обрядах, обычаях, суеверных представлениях жителей Мологского края, которые были опубликованы в ЯГВ в рубрике «Вести из уездов». Эти материалы помогают воссоздать некоторые особенности языковой картины мира мологжан.
Вера в различные приметы и предсказания всегда существовала у русского народа. Особенно часто по ним судили о погоде, делали свои прогнозы. Если природные явления не соответствовали определенным приметам и наблюдениям, известным издавна, то на это сразу обращали внимание. Так, в заметке А. Овсянникова «Из Мологского уезда. 10 декабря» сообщается: «По народным приметам, Егорей (26 ноября) с мостом, а Никола (6 декабря) с гвоздем. Но и по настоящее число не замостило и не загвоздило; морозцы хотя и были, но очень легкие, и мелкий снег не выпадает, а только порхает изредка, почему нет выезду ни на колесах, ни на санях. А как бы нужна была дорога для бедного крестьянина!» [9, с. 2]. Согласно приметам, к концу осени должна установиться зимняя, морозная погода; ср. у В.И. Даля: «На Егорья мороз, будет просо и овес. На Руси два Егорья: один холодный, другой голодный, 26 нояб. и 23 апр.» и пр. [2, т. I, с. 846]. В отрывке из ЯГВ обращают на себя внимание наименования природных явлений, характерных для того времени года. Лексема гвоздь употреблена здесь в значении ‘мороз’. С такой семантикой она зафиксирована в XIX в. также в архангельских и калужских говорах [12, вып. 6, с. 161]. Под мостом же в данном случае подразу-
мевается ‘лед’. В русских народных говорах мост - это деревянная мостовая; деревянный пол в избе; сени; крыльцо и др. [12, вып. 18, с. 287288]. Таким образом, в семантической структуре слова мост, употребленного в выше приведенном отрывке, совмещаются сема ‘сооружение для перехода, переезда’ и дополнительная денотативная сема ‘природное явление’, т.е. этот мост сделан не руками человека. В подтверждение этого приведем загадку, представленную в словаре В.И. Даля: «Мостится мост без досок, без топора и без клина? (лед)» [2, т. II, с. 580]. Рассмотренными существительными мотивированы и глаголы: не замостило и не загвоздило. Слово замостить отмечено только в рязанских говорах в значении ‘настлать доски’ [12, вып. 10, с. 258]. Глагол замостить в мологских говорах, как видим, имеет иную семантику.
В отличие от замостить, лексема загвоздить в русских говорах многозначна. В ее прямых значениях активизируются основные семы ‘работать с гвоздями’ и ‘ударять по чему-либо’: 1) ‘прибить, заколотить, забить (гвоздями, чекой, болтом)’ (пск., твер., тул.); 2) ‘притупить, затупить (топор), ударяя по гвоздям’ (олон.); 3) ‘сильно ударить, больно побить’ (тобол., перм., вят.). В некоторых случаях употребление глагола загвоздить связано с ситуацией общения, что проявляется в значениях ‘начать говорить о чем-либо своем, перебивая, не слушая кого-либо; начать твердить, повторять одно и то же’ (пск., твер., олон.); ‘сказать крепкое слово, выругать’ (ворон.) [12, вып. 9, с. 358]. В мологских говорах данный глагол имеет другое значение - ‘сильно заморозить’, в котором он известен также в ярославских пошехонских говорах и новгородских [3, с. 54; 12, вып. 9, с. 358]. В.И. Даль приводит и другое народное выражение, относящееся к названному дню 6 декабря: «Никола зимний дорогу загвоздил. - Загвоздило, безлично - сильно заморозило» [2, т. I, с. 936]. Как видим, В.И. Даль особо выделяет в словарной статье безличный глагол. Ср. в нашем источнике: не загвоздило.
Народные обычаи и поверья пронизывали весь крестьянский быт. Особенно велико было стремление людей узнать о своей дальнейшей судьбе. С этим связаны разные обычаи. Сведения об одном из них находим в статье В. Лаврова «Из этнографических заметок о Мологском уезде», помещенной в ЯГВ. Автор пишет о семейной традиции: в среду на четвертой неделе вели-
кого поста печь кресты. В данном случае имелись в виду выпечные изделия в виде креста для каждого члена семьи, в часть из которых вкладывались медные или серебряные монеты. Внешнее сходство с главным предметом христианского культа и послужило основой для этого наименования. К сожалению, из контекста непонятно, какое именно выпечное изделие готовилось мо-логжанами. Автор описывает основной момент: «Когда кресты вынут из печи, то каждый из семьи берет один крест; если крест попадет с монетой, то взявший его будет жить хорошо, а если без монеты, то бедно» [6, с. 4]. В. Лавров отмечает, что такой обычай существовал и в Любимс-ком уезде Ярославской губернии. Согласно данным Ярославского областного словаря (ЯОС), крестами назывались «пряники из сдобного теста в виде крестов, которые пекли во время религиозных праздников». Это наименование отмечено практически на всей территории Ярославской области, в том числе и в говорах Брейтовско-го и Некоузского районов, входивших ранее в Мо-логский уезд, а также в костромских говорах [13, вып. 5, с. 88-89]. В представленном определении ЯОС точно назван вид выпечного изделия (пряники), но нет указания, к каким именно религиозным праздникам они были приурочены. Поэтому можно предположить, что в некоторых местах Ярославской губернии (области) данной традиции следовали в разное время года (в зависимости от приходящегося на него праздника). Именно этим и объясняется тот факт, что (согласно ЯОС) пряники пекли из сдобного теста, однако в великий пост, предполагающий воздержание от скоромной пищи, это было либо запрещено, либо разрешалось строго в определенные дни, каким и могла быть среда четвертой недели поста. Таким образом, в Мологском уезде слово кресты в народном сознании было тесно связано с великим постом.
Наименование кресты известно во многих русских говорах. При сопоставлении данных ЯОС с диалектными материалами других регионов обнаруживается, что в большинстве случаев доминирующими в наименовании кресты оказываются семы ‘похожий по форме на крест’ и ‘приготовленный в великий пост’, а различия вызваны тем, какое именно изделие так именуется. В тобольских и пензенских говорах кресты - это печенье из теста, приготовляемое в великий пост, на четвертой, «крестопоклонной» неделе (В кре-
стах мне попалась пуговица, а мне копейка. -Это что, мне в крестах попался уголек. Пенз.); в орловских и вологодских говорах под крестами подразумевается сухое пирожное в виде крестов (На крестопоклонной неделе пекут кресты. В один крест запекают печинку (кусочек глины), в другой - крестик из лучинки, в третий - серебряную монету. Волог.); в саратовских и самарских говорах кресты - это булочки в форме крестов [12, вып. 15, с. 236]. Приведенные примеры показывают, что в кресты могли запекаться разные предметы (пуговицы, крестики, угольки, монеты), это, по-видимому, зависело от фантазии и представлений народа той или иной местности.
В середине XIX века лексема кресты была зафиксирована в значении ‘снопы, уложенные крестообразно’ в тверских, и в значении ‘перекресток’ - в псковских и тверских говорах [10, с. 93]. В первом значении это слово известно во многих современных ярославских говорах, включая говоры Брейтовского и Некоузского районов [13, вып. 5, с. 89], входивших, как уже отмечалось выше, до 1929 г. в Мологский уезд. В основу наименования этих реалий также положено их сходство по форме с фигурой из двух пересекающихся под прямым углом линий, т.е. с крестом, но к религиозным верованиям и символам они в данном случае не имеют никакого отношения.
Обращение к разного рода поверьям и обычаем часто было вызвано плохим самочувствием человека. При этом причину ухудшения состояния здоровья могли объяснять дурным взглядом, завистью, поэтому во время болезни, недомогания простой и наивный крестьянин вспоминал о знахарях, народных рецептах, заговорах и искренне верил в их целительные свойства. В Мо-логском уезде было распространено поверье о таких свойствах четверговой соли. Данное средство получило это название потому, что приготовлением его занимались в четверг на страстной неделе, или в великий четверг. Рецепт весьма прост: «Завязав соль в тряпицу, а если есть квасная гуща, то и вместе с нею, хозяйка-большуха кладет ее в печь в горн и часа через три вынимает вон» [6, с. 4]. Каким образом действует четверговая соль и как ее применять автор статьи не указывает, но отмечает, что «четверговая соль считается целительным средством от всякой болезни, также от призору и озепу (озепать - сглазить)» [Там же]. В русских говорах бытуют разные составные наименования со словом соль,
например: наголимая (наглая, нагольная) соль в значении ‘чистая соль (о слишком соленой пище)’ - в ярославских говорах; пересоленная пища в ивановских говорах именуется живая соль, а в вологодских - зрячая соль; ледовитая соль без указания на значение в ярославских; чертовой солью называют семя неуродившегося льна в воронежских говорах и пр. [12, вып. 39, с. 308-309; 13, вып. 6, с. 89]. Приготовлением четверговой соли занимались и в Вологодской губернии: «в этот день крупную соль завертывали в тряпочку и перепекали в печи. Ее-то и называли четверговой солью. Говорили, что такая очищена от скверны и обладала целебными свойствами» [11, вып. 12, с. 39]. М. Забылин в книге «Русский народ: обычаи, обряды, предания, суеверия» пишет о том, что такие приметы, как зерновой хлеб и соль имели в великий четверг «многозначительный тайный смысл». Согласно наблюдениям автора, пермяки в XIX в. накануне этого дня ставили их в передний угол под иконы, затем соль давали скоту как лекарство, а также ее брали с собой мужики, отправляясь на заработки, и как лекарство, и как оберег от разных несчастий. Эта соль у них называлась четвережною (четверговою) [4, с. 49]. Как видим, у пермяков четверговой называлась соль, освященная перед иконами и не требующая специального приготовления. Таким образом, четверговая соль может считаться этнографической особенностью названных выше территорий, включая и Мологский уезд.
Как указывал В. Лавров, четверговая соль лечит от призору и озепу, т.е. от сглазу Слово призор связано по своему происхождению с прилагательным зоркий, что находит отражение в его семантической структуре: связь со зрением, глазом как органом зрения. В ярославских говорах, в частности в пошехонских и рыбинских, данная лексема бытует в значении ‘нехороший, дурной взгляд’ [13, вып. 8, с. 86]. Это слово широко известно в говорах Русского Севера, а также в уральских, сибирских и др. [12, вып. 31, с. 228]. В XIX в. в архангельских и томских говорах призором называли действие сглазившего [10, с. 177]. В русских говорах известны следующие родственные наименования: призорить ‘приносить несчастье, вредить кому-л. недобрым взглядом, сглазом’ и призориться ‘заболевать от недоброго взгляда (дурного глаза - призора), сглаза’ (севернорус.); призорливый ‘обладающий недобрым взглядом, способный сглазить’ (арх.); призорщик ‘человек,
обладающий способностью причинять вред, порчу, недобрым взглядом’ (волог.); призорный ‘относящийся к призору - сглазу, связанный с ним’ (новг.) [12, вып. 31, с. 228-229]. В новгородских говорах зафиксировано также выражение призор-ный камень в значении ‘окаменелость колонии кораллов (средство мнимого колдовства - призора)’. Таким образом, все представленные однокоренные лексемы содержат в своем значении сему ‘сглаз’.
Слово озеп (озёп) в говорах многозначно. В рассматриваемой статье В. Лавров приводит глагол, которым мотивировано существительное - озепать ‘сглазить’, следовательно, озеп ‘сглаз’ синонимично слову призор. Однако в мо-логских говорах XIX в. словом озеп называлось и болезненное состояние: тяжесть в теле, головокружение (1849 г.) [12, вып. 23, с. 89]. Но и в таком случае, по-видимому, сема ‘нехороший взгляд’ сохранялась в структуре лексического значения и указывала на возможную причину такого состояния. В ивановских и владимирских говорах эта лексема обозначает сам источник, вызывающий болезнь и другие неприятности, т.е. ‘дурной глаз’. В ЯОС слово озеп толкуется так: ‘зависть с недоброжелательством, пожелание в мыслях чего-либо дурного кому-либо’ [13, вып. 7, с. 38]. Однако в большинстве говоров (яросл., новг., влад., нижегор., том., симб.) эта лексема обозначает болезнь от дурного глаза, порчи (У нее озеп. Некр.) [12, вып. 23, с. 89; 13, вып. 7, с. 38]. Заметим, что в отмеченных говорах распространен и сам глагол озепать, то есть ‘испортить злым помыслом, сглазить’, которым В. Лавров объясняет слово озеп. Кроме того, в ярославских говорах данный глагол отмечен и в других значениях, в частности, в Ростовском районе озепать - ‘зевать, широко раскрывая рот’ (Хватит тебе озепать-то, не выспался что ли?), а в Некрасовском - ‘лечить больных’: Раньше больных озепали только старушки [13, вып. 7, с. 38].
В статье А. Балова «Народные суеверия и предрассудки в Пошехонском уезде» (1888 г.) также находим употребление данного глагола: «Среди местного населения существует поверье в дурной и добрый, хороший глаз. Человек часто хворает от того, что его сглазили (озепали, как выражаются в некоторых уездах Ярославской губ.)» [1, с. 3]. Как видим, глагол озепать широко употреблялся в Ярославской губернии в XIX в. А. Балов называет в своем очерке и средство от сглазу:
«больного опрыскивали водою с урошных камней (камни уродливые, с дырочками)» [Там же]. Выражение урошные камни бытовало не только в Пошехонском уезде Ярославской губернии, но и Рыбинском, Угличском и Любимском [13, вып. 10, с. 18]. Прилагательное урошный (урочный) употребляется в диалектах и в сочетании, и самостоятельно. В ярославских (пошехонских, ростовских и др.) говорах эта лексема означала порченного, припадочного, поврежденного, легко поддающегося действию сглаза (Дети урошны, а потому не нужно давать подолгу на них смотреть: озепа-ют. Рост.) [Там же]. В таком значении слово урош-ный связано и с другими диалектными образованиями, а именно: урок ‘болезнь, порча посредством колдовства’ (яросл. пошех., волог.); уро-читься ‘о состоянии нездоровья, недомогания, являющегося результатом сглаза’ (волог.); уро-чить ‘испортить недобрым, завистливым взглядом, сглазить, опризорить, или наслать на кого болезнь, или испортить кого знахарством’; изу-рочить ‘сглазить, опризорить’;урочливый ‘легко подпадающий порче, урокам, кто боится сглазу, кого легко изурочить’ (пск.); урочитель ‘кто портит, урочит детей’ [2, т. IV, с. 840-841; 11, вып. 11, с. 140; 13, т. 10, с. 18]. Суеверные представления крестьян находили отражение в их речи. Именно поэтому в русских говорах представлено большое число синонимичных наименований, в значении которых доминирует сема ‘сглаз’.
В Мологском уезде также было известно вы-ражениеурошные камни, но оно никак не связано с магическими свойствами и колдовством, поскольку им называли смесь из камней, угля, стекла, которую засыпали в ямы, чтобы отделить покос одной деревни от другой [13, вып. 10, с. 18].
Кроме определения цели использования четверговой соли, в нашем источнике В. Лавров указывает и того, кто занимался ее приготовлением: хозяйка-большуха [6, с. 4]. Употребив диалектизм как приложение, автор одновременно раскрыл его значение. По-видимому, В. Лавров, прекрасно знакомый с описываемой местностью, сделал это не случайно. Существительное большуха, производное от прилагательного большой, образовано по продуктивной словообразовательной модели с помощью суффикса -ух(а) с общим значением ‘лицо женского пола’. Оно распространено во многих русских говорах, а в ярославских - практически повсеместно, но семантика его различна. В большинстве случаев лексема боль-
шуха обозначает старшую в семье, хозяйку в доме (За большуху в доме осталась? Брейт. р-н); старшую дочь (Большухе на тот год в школу идти. Некоуз. р-н); жену старшего сына (Брейт., Неко-уз. и др. р-ны) [13, вып. 2, с. 13-14]. Как видно из примеров, даже на одной и той же территории данное слово может иметь разную семантику, причем во всех этих значениях оно зафиксировано в Брейтовском и Некоузском районах, т.е. на территории бывшего Мологского уезда.
Народ верил не только в предания и приметы, передающиеся из поколения в поколение. Очень часто, сталкиваясь с каким-либо явлением, необъяснимым и непонятным, крестьяне наделяли его колдовскими качествами, приписывали ему магическую мощь. Так, в Мологском уезде почитали одну сосну, о которой написал А. Овсянников в заметке «Замечательное дерево в Мо-логском уезде». Особенностями этого дерева являлись не только огромная высота, но и его строение. Два ствола, выросшие друг от друга на некотором расстоянии, срослись затем в один толстый ствол. Сходство с человеческой фигурой заставило людей наделить сосну особыми свойствами. «К сосне приходят больные из дальних и ближних мест, почитая ее святою и чудотворною, пролезают кое-как между «ногами», - почему сосна и называется подлазною, - затем снимают с себя крест, пояс или другие какие-нибудь мелкие вещи, и вешают их на дерево, сопровождая такое приношение молитвою» [8, с. 1]. В основу наименования подлазная сосна было положено действие, производимое человеком: подлезть под дерево. Так и возникло это название, имеющее прозрачную внутреннюю форму и отражающее местный колорит.
Таким образом, этнографические материалы, опубликованные в ЯГВ в XIX в., являются ценным источником для изучения местных языковых осо-
бенностей. В диалектных наименованиях, как видим, скрыта определенная информация, связанная с материальной и духовной культурой жителей той или иной территории. Краеведческие данные помогают более полно и точно раскрыть культурный компонент в структуре значения.
Библиографический список
1. Балов А. Народные суеверия и предрассудки в Пошехонском уезде // Ярославские губернские ведомости. - 1888. - Ч. неофиц., № 43.
2. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. - М., 2003.
3. Дополнение к Опыту областного великорусского словаря. - СПб., 1858.
4. Забылин М. Русский народ: обычаи, обряды, предания, суеверия. - М., 1996.
5. Книжные новости // Ярославские губернские ведомости. - 1869. - Ч. неофиц., № 8.
6. Лавров В. Из этнографических заметок о Мо-логском уезде. (Письмо в редакцию) // Ярославские губернские ведомости. - 1869. - Ч. неофиц., № 16.
7. Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990.
8. Овсянников А. Замечательное дерево в Мо-логском уезде. (Из письма в редакцию) // Ярославские губернские ведомости. - 1869. - Ч. нео-фиц., № 49.
9. Овсянников А. Из Мологского уезда. 10 декабря. (Из письма в редакцию) // Ярославские губернские ведомости. - 1869. - Ч. неофиц., № 51.
10. Опыт областного великорусского словаря. - СПб., 1852.
11. Словарь вологодских говоров: в 12 вып. -Вологда, 1983-2007.
12. Словарь русских народных говоров. - М.; Л. (СПб.), 1965-2006. - Вып. 1-39.
13. Ярославский областной словарь: в 10 вып. / Под ред. Г.Г. Мельниченко. - Ярославль, 1981-1991.
