CC BY
23
JI. Н. Смирнов (Москва)
Ян Паларик о славянской взаимности
Идеи славянской взаимности играли важную роль в становлении и развитии национальной идеологии и общественной мысли словаков, в истории их национально-освободительного движения в XIX в. Известно, какой большой вклад в их разработку внесли Ян Коллар, Павел Йозеф Шафарик и Людовит Штур. Менее изучены взгляды по этому вопросу видного представителя словацкого национального движения 50-60-х годов XIX в. Яна Пала-рика, деятельности которого в нашей славистической литературе до сих пор не уделялось должного внимания.
Ян Паларик (1822-1870) католический священник, известный словацкий драматург и публицист, журналист и редактор, идеолог, политический, церковный и культурный деятель, проживший относительно недолгую жизнь, оставил заметный след в истории борьбы словаков за свои национальные и социальные права и способствовал развитию словацкой культуры
Выходец из крестьянской среды (его отец был сельским учителем и органистом в д. Ракова бедного Кисуцкого края), Паларик смог получить хорошее образование (теология, философия, знание иностранных языков) и рано включился в национальное движение, направленное на духовное пробуждение родного народа, на его освобождение от национального гнета. В формировании национального самосознания и мировоззренческих взглядов Паларика большую роль сыграли патриотические просветительские традиции католического течения национально-возрожденческого движения словаков (А. Берналак, Я. Гол-лый и др.), а несколько позже и протестантского течения этого движения (Л.Штур, Й.М.Гурбан и др.). Заметное влияние на Паларика оказали труды французских энциклопедистов (особенно Ш.Л.Монтескье), английского философа Т.Гоббса, идеи немецкого философа-просветителя ИГ.Гердера и, конечно, взгляды ряда его современников — словацких и чешских мыслителей и писателей, церковных, общественно-политических и культурных деятелей.
После посвящения в сан римско-католического священника (1847 г.) Паларик до конца жизни был капелланом и «фараром». Наряду с выполнением своих обязанностей священника он много сил и энергии отдавал литературной и общественно-культурной деятельности. С марта 1850 г. по июнь 1851 г. Паларик был редактором и издателем католического еженедельника «Кирилл и Мефодий» («Cyrill a Method»). За этот короткий период он немало сделал для развития общественной мысли в Словакии, доказательства национальной самобытности словаков. Уже тогда Паларик проявил себя как яркий полемист, верный сторонник религиозных, нравственных и культурных Кирилло-мефоди-
евских традиций, острый критик негативных сторон существующих порядков в управлении государством и церковью, последовательный защитник прав угнетенных славянских народов Австрийской империи. На страницах этого издания нашли отражение также его экуменические идеи, мысли о необходимости преодоления раскола словаков по конфессиональному признаку (на католиков и протестантов). В 1852-1856 гг. Паларик совместно с Ш.Клемпом редактировал «Католическую газету» («Katolické noviny»), а в 1858 г. вместе с Й.Викторином издал альманах «Конкордия» («Concordia. Slovansky letopis»), посвященный памяти Я. Голлого. Паларик написал ряд прозаических и поэтических произведений, однако в истории словацкой литературы он занимает достойное место прежде всего как драматург (писавший под псевдонимом J.Beskydov), автор комедий «Инкогнито» (1858), «Дротарь» (1860), «Примирение, или Приключения при обжинках» (1862) и трагедии «Дмитрий Самозванец» (1871).
Культурно-просветительская и общественно-политическая деятельность Па-ларика пришлась на чрезвычайно тяжелый период в истории словацкого народа (1850-1870). После поражения революции 1848-1849 гг. словаки по-прежнему испытывали двойной национальный гнет со стороны австрийских и венгерских властей. Ведущие деятели протестантского крыла словацкого нацио-нально-возрожденческого движения (Л.Штур, М.М.Годжа, Й.М.ГУрбан) были оттеснены на периферию общественной жизни. Под угрозой оказалось и важнейшее достижение предшествующих усилий словацких патриотов — кодифицированный Штуром литературный словацкий язык («штуровщина»). Во всей монархии государственным языком был объявлен немецкий. В словацких областях австрийские власти ввели наряду с немецким так называемый «старословацкий» язык — фактически традиционный чешский с незначительными фонетическими и морфологическими словацкими чертами. На нем издавалась газета, публиковались документы и официальные распоряжения, велось обучение в школах. Все это, естественно, ограничивало сферу и возможности применения штуровщины.
В этот период важную роль в решении актуальных национально-культурных и языковых проблем стала играть немногочисленная, но активная группа либерально и патриотически ориентированных словацких католических священников — Ш.Мойзес, Я. Паларик, Й. Викторин и др. Паларик явился одним из инициаторов и участников совещания представителей протестантского и католического течений, состоявшегося в октябре 1851 г. в Братиславе, на котором были утверждены единые литературные нормы словацкого языка2. После этого он неоднократно выступал в защиту штуров-ского литературного языка, доказывая, что только на его основе возможно объединение словаков разных конфессий.
К началу 60-х годов социально-политическая обстановка в Словакии несколько изменилась: после падения реакционного режима А. Баха (1859 г.),
проводившего жесткую германизаторскую политику, наступил период некоторого ослабления нейтралистских устремлений Вены. Зато заметно усилилась угроза мадьяризации словаков. Этому способствовало и создание дуалистического государства — Австро-Венгрии (1867 г.), в венгерской части которого власти стремились реализовать концепцию единой мадьярской нации. К этому времени относится период наиболее активной общественно-политической деятельности Паларика. Он был одним из основателей Матицы словацкой (1863 г.), организатором и идеологом политической партии «Новая школа» (1867 г.). По ряду важных вопросов национального движения ее представители — Паларик, Я. Бобула, Я. Мали-Дусаров и др. расходились во взглядах с деятелями «Старой школы» — Й. М. Гурбаном, Ш. М. Дакснером, Яном Францисци и др. Они считали, что в борьбе за национальные права словаков более перспективным янляется не открытое противостояние и сопротивление венгерским властям, а налаживание партнерского сотрудничества с венграми, прежде всего с представителями прогрессивной и либеральной венгерской буржуазии. Кроме того, они высказывались за федеративное устройство Венгрии, предполагающее равные права всех немадьярских народов. Представители «Старой школы» считали эту позицию несостоятельной и подвергали ее острой критике.
Особую позицию занимал Паларик и по вопросу о славянской взаимности, во многом расходясь в этом отношении со взглядами Я.Коллара и Л. Штура. На этом мы остановимся несколько подробнее.
Творчество и деятельность Паларика были глубоко пронизаны мыслями о судьбах славянских народов вообще и словацкого народа, в частности. Славянская идея находила свое отражение в его литературных произведениях, в публицистических статьях, в религиозных сочинениях и в переписке. Наиболее определенно и подробно его взгляды по этому вопросу изложены в статье «О славянской взаимности», опубликованной в полном объеме в журнале «Липа» в 1864 г.3. Правда, первая ее часть была напечатана ранее в журнале «Сокол» в 1862 г., но продолжение не было опубликовано, как предполагается, из-за резко негативной оценки позиции царской России в русско-польском конфликте после польского восстания 1830-1831 гг. и критического отношения к колларовской концепции славянской взаимности.
Целью статьи, по словам автора, было, поделившись «своими скромными взглядами», объяснить или, лучше сказать, подправить теорию славянской взаимности, представленную Я. Колларом в поэме «Дочь Славы» и научном сочинении «О литературной взаимности...»4. Но фактически его «скромные взгляды» выдвигали новую концепцию славянской взаимности, существенно отличавшуюся как от позиции Коллара, выступавшего за культурное единение славянских народов, так и от взглядов Штура, который видел путь освобождения славянских народов от национального угнетения в политическом объединении с Россией.
В первой части статьи автор высказывает некоторые соображения об объективно-исторической обусловленности возникновения идеи славянской взаимности, о ее положительной роли в национально-культурном развитии славянских народов. По его мнению, в начале XIX в., когда по всей Европе повеяло духом просвещения, свободы и народности, это нашло отражение и в славянском Мире. Славяне начали познавать самих себя, свои племена, языки и литературу, свои достоинства и недостатки, свое прошлое, настоящее и будущее. Пришло ясное осознание того, что все они образуют одну семью, один «народ», разветвленный на многие племена с разными наречиями, что они имеют одинаковые национальные интересы и потребности и призваны осуществить в истории человечества одинаковую национальную миссию. По словам автора, из «осознания общих национальных интересов и потребностей зародилась у них так называемая славянская взаимность»5. Хотя в реальной жизни они были разделены в политическом, религиозном и культурном отношениях, у них появилось желание сблизиться друг с другом, чтобы, по крайней мере, «в национальных чувствах и устремлениях бьггь едиными»6.
Далее Паларик отмечает, что идея славянской взаимности нашла своих сторонников и почитателей, благодаря которым она получила отражение в науке, литературе и жизни. Она воодушевляла отдельные славянские племена на новую жизнь, пробуждая их от тысячелетней летаргии. Особенно глубоко эта идея укоренилась у словаков. Ее благотворное влияние сказалось на возникновении у всех славян новых газет и журналов, литературных кружков, матиц, обществ, школ, театра. Под ее влиянием возникали кафедры языка и литературы в университетах и институтах Праги, Вены, Лейпцига, а в России в четырех основных университетах, из которых вышли новые славянские ученые, поэты и политики, «апостолы славянской взаимности»7.
Во второй, критической части статьи Паларик сразу же обозначил два основных пункта, по которым он расходился с Колларом в трактовке славянской взаимности: во-первых, сведение ее лишь к сфере литературы с исключением каких-либо политических моментов; во-вторых, ограничение «чисто литературной взаимности» четырьмя главными славянскими языками (русским, польским, чешским и иллирийским)8. По мнению Паларика, такой подход стал главной причиной многих недоразумений, смятений и раздоров среди славянских племен 9.
Подробнее рассматривая первый пункт, Паларик даже сделал предположение, что Коллар «не отважился открыто высказать то, что чувствовал сердцем»10. Известно, что, по Коллару, славянская взаимность не предполагала политического объединения славянских племен, она не касалась политических условий, прав и законов отдельных стран. В его представлении она являлась тихой, невинной овечкой, которая, хотя и относится к большому стаду, пасется все же на своем особом литературном пастбище. В связи с этим Паларик отметил, что ограничение славянской взаимности литературой представ-
ляет собой «какуюто мистификацию», которая, может быть, сначала и была необходима, но теперь является ненужной и «во многих отношениях для нас самих вредной»11. Ненужной, ибо все знают, что славянская взаимность распространяется и на политику. Вредной потому, что, утаивая наши истинные, естественные и, следовательно, справедливые национальные стремления, мы бросаем на себя подозрение в том, что замышляем нечто неправедное, «грозящее гибелью общей свободе и цивилизации»12. По этой причине, указывал Паларик, мир видит в нашей невинной взаимности «ужасный призрак политического панславизма, который нагоняет панический страх на всю Европу»13.
Далее Паларик предлагал свое понимание обсуждаемого явления. Он писал: «Славянская взаимность есть общее (взаимное) следование всех славянских племен их истинным национальным интересам и стремлениям. Она заключается во взаимной поддержке всего, что помогает национальному развитию и вообще материальному и духовному благу каждого отдельного племени»14. Иначе говоря, славянская взаимность, по Паларику, не может ограничиваться языками и литературой, она должна всеми возможными и нравственными способами содействовать национальному развитию и благополучию отдельных славянских народов и тем самым всего славянства. В таком широком понимании славянская взаимность не исключает и политику, при условии, как подчеркивал Паларик, если она не выходит за рамки права и нравственности и направлена на национальное благо всех славянских племен.
Таким образом, в представлении Паларика славянская взаимность ориентируется не на объединение всех славян под единой властью, не на создание единой империи, а на то, чтобы каждое отдельное племя со своим особым правлением добивалось как можно большей национальной самостоятельности, самоуправления и свободы или же вместе с другими, такими же самостоятельными и свободными славянскими государствами, добровольно образовывало особое самостоятельное и свободное государство15. Во втором случае речь шла о возможности федеративного объединения самостоятельных и равноправных славянских государств.
•Подобной «науке взаимности» и вытекающей из нее славянской политике, полагал Паларик, противоречат как господство одного племени над другим, так и насильственное объединение отдельных племен под центральной властью16. Здесь весьма примечателен демократический принцип трактовки славянской взаимности и объединения славянских народов (добровольность, равноправие). Такое понимание было логически связано и со следующим тезисом Паларика: большое централизованное государство может удержаться лишь при абсолютизме.
В этом контексте показательно отношение Паларика к России. Он считал, что неправильное понимание славянской взаимности некоторыми славянскими деятелями (а за ними и всей Европой) как «политического панславизма», якобы отражающего действительные стремления славян к созда-
нию централизованного государства под главенством России, сильно навредило славянству. Во-первых, оно привело к тому, что у поляков все учение о славянской взаимности полностью лишилось доверия и они оказались в антиславянском лагере. Во-вторых, оно укрепило многих русских в высокомерном мнении, что они на самом деле являются «избранным народом» (gens electa), призванным господствовать над всеми славянскими народами. В-третьих, оно способствовало тому, что против славян выступило общественное мнение всей цивилизованной Европы, поскольку считалось, что они хотят поддерживать русский абсолютизм и распространить его на все славянские народы17.
Одним из заблуждений и недоразумений, связанных с неверной интерпретацией славянской взаимности, Паларик считал также то, что некоторые представители русин, словаков, чехов, сербов, хорватов и словенцев (имен он не называл) стремились оживить и распространить в среде своих соплеменников «симпатии к русскому правительству»|8. В связи с этим он писал, что политик должен делать различие между народом и системой правления. Для Паларика была неприемлема идея гегемонии царской России в славянском мире, поскольку он, отстаивая либерально-демократические принципы, выступал за сотрудничество и объединение славян как равноправных членов федерации. Вместе с тем для него было совершенно ясно, что русский народ как самая большая славянская ветвь представляет собой важное звено в славянстве и может играть значительную роль в реализации идей славянской взаимности. А что касается литературы, то он, писал Паларик, «заслуживает нашего особого внимания и симпатии»19. Подобная ориентация на русский народ, а не на царское правительство вполне соответствовала либерально-демократическим взглядам Паларика. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он от имени словаков открыто заявлял: «Мы обнимаем русский народ всеславянской любовью и желаем ему успеха в национальном развитии и в благородных стремлениях к гражданской и политической свободе»20.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что Паларик не отрицал важность и значимость славянской идеи, не отвергал концепцию славянской взаимности (как утверждалось иногда в литературе), а наполнил ее новым содержанием. Как демократ и патриот он выступал за братское сотрудничество равноправных славянских народов, за их свободное и самостоятельное развитие, за национальную и религиозную терпимость. Он горячо и последовательно боролся с проявлениями национального эгоизма и шовинизма, посвятив этому ряд статей: «Национальный эгоизм» (1869 г.), «Национальная ненависть» (1969 г.) идр. В них он определял национальный эгоизм как «нравственный дефект», как «опасный рак», разъедающий общество, и подчеркивал, что безошибочным признаком национального эгоизма является национальная ненависть к другим народам. Все это нашло свое отражение и в его интерпретации концепции славянской взаимности.
Примечания
1 Деятельность и творчество Я. Паларика освещались в научной литературе далеко неоднозначно: были оценки и резко критические, и восторженно хвалебные. В определенной мере это связано с тем, что Паларик всегда проявлял себя как яркая независимая личность, открыто заявлял свою позицию по актуальным вопросам социальной, национальной и религиозной жизни своего времени. Из литературы о Паларике следует отметить прежде всего серию работ М. Гашпарика (Gasparik М. Jän Palärik а jeho boj о demokratizäciu sloven-sk6ho närodnöho zivota. Bratislava, 1952; Idem. Kollärova a Palärikova koncepcia slovanskej vzäjomnosti // Literärno-historicky zbornik. Bratislava, 1952. C. 9. S. 22-32; Idem. Jän Palärik — bojovnik za präva a rei l'udu / Palärik J. Za геб a präva l'udu. Kultürnohistorick6 clänky. Bratislava, 1956. S. 7-24) и книгу Й.Вавровича (Vavrovic J. Jän Palärik. Jeho ekumenizmus а panslavizmus. Matica slovenskä, 1993).
2 О развитии языковой ситуации в Словакии в конце XVIII — середине XIX в. и процессе становления литературного словацкого языка см.: Смирнов Л. Н. Формирование словацкого литературного языка в эпоху национального возрождения / Национальное возрождение и формирование славянских литературных языков. М., 1978. С. 86-157.
3 См.: Palärik J. О vzäjomnosti slovanskej / Palärik J. Op. cit. S. 173-192.
4 Palärik J. Op. cit. S. 180-181.
5 Ibid. S. 174.
6 Ibid. S. 178.
7 Ibid. S. 180.
8 Ibid. S. 181.
9 Ibid.
10 Ibid.
11 Ibid. S. 183.
12 Ibid.
13 Ibid.
Ibid. S. 183-1847
15 Ibid. S. 184.
16 Ibid. S. 185.
17 Ibid. S. 191.
18 Ibid. S. 190.
19 Ibid. S. 192.
20 Ibid.
