CC BY
3
Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2024.
№ 80. С. 45-52.
Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 2024. 80. pp. 45-52.
Научная статья УДК 161.17
doi: 10.17223/1998863Х/80/4
Я-ВЫСКАЗЫВАНИЯ: ИМПЛИЦИТНАЯ АГЕНТНОСТЬ И СУБЪЕКТНОСТЬ
Ольга Александровна Козырева
Уральский федеральный университет имени первого президента России Б.Н. Ельцина, Екатеринбург, Россия, [email protected]
Аннотация. Анализируются возражения агентному подходу в защиту тезиса об автоматической референции индексикала «я». Делается вывод, что возражения от наличия эквивалентов с возвратными глаголами и изменения синтаксиса не представляют угрозы для агентного подхода, в то время как возражение от отсутствия действия говорящего требует уточнения данного подхода.
Ключевые слова: индексикал, семантика, значение, перенос предиката, эллипсис
Благодарности: исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 22-78-00071, https://rscf.ru/project/22-78-00071/
Для цитирования: Козырева О.А. Я-высказывания: имплицитная агентность и субъ-ектность // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2024. № 80. С. 45-52. doi: 10.17223/1998863Х/80/4
Original article
I-CASES: IMPLICIT AGENCY AND SUBJECTIVITY Olga A. Kozyreva
Ural Federal University, Yekaterinburg, Russian Federation, [email protected]
Abstract. In this paper, I continue to defend the thesis of automatic reference of the indexical "I" in the so-called I-cases, i.e., sentences where reference-shifting seems to occur: "I am parked out back" referring to the speaker's car or "I am on a purple square / Baltic Avenue" referring to the speaker's game piece. In the previous paper, I demonstrated that one can correctly interpret such sentences without denying the thesis of automatic reference of "I". I proposed my agency account where I-cases are sentences with the VP reduction where the property the speaker predicates to herself is a property of having done a particular action in the past. This paper focuses on some possible objections to my agency account. The first objection concerns the possibility to construct semantically equivalent sentences to I-cases with the help of reflexive verbs. This objection is based on the Russian grammar, where one can change the verb form with attaching the postfix -sya/-s' to it. So, "I am parked outback" may have a semantic equivalent in Russian that may be literally translated into English like "I parked myself outback". I conclude that the first objection does not disprove the agency account. The only thing this objection tries to do is to challenge the agency account with the need to explain why I-cases are acceptable in some communicative situations and are not in another. However, to address the challenge, one needs to investigate the pragmatics of I-cases, which is not the main task of the agency account. The second objection says that sometimes the agency account requires the modification of the grammar form of I-cases, which means that the logical form of an I-case does not reflect its grammar form in natural language. I argue that the lack of such reflection cannot be a reason to reject the agency account. The strict agreement between two forms of a sentence is not a necessary
© О.А. Козырева, 2024
requirement for any account. The third objection is an objection from the lack of action. Since the agency account says that the sense of agency is implied in the semantics of "I", it faces an issue with a speaker's use of I-cases in a situation where the action was not done by the speaker herself. To answer this objection, I propose to add the idea that the sense of subjectivity is also implied in the semantics of "I" into the agency account. By subjectivity here I mean a property of being an experiencer predicated to a speaker. Hence, only the third objection jeopardizes the agency account, but one can answer it by recognizing the semantic indeterminacy of "I".
Keywords: indexical, semantics, meaning, predicate transfer, ellipsis
Acknowledgments: The study is supported by the Russian Science Foundation, Project No. 22-78-00071, https://rscf.ru/en/project/22-78-00071/
For citation: Kozyreva, O.A. (2024) I-cases: implicit agency and subjectivity. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiya. Sotsiologiya. Politologiya - Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 80. pp. 45-52. (In Russian). doi: 10.17223/1998863Х/80/4
Данная статья представляет собой продолжение исследования возможности защиты тезиса об автоматической референции индексикального местоимения «я» в ряде девиантных случаев его использования в так называемых я-высказываниях:
1) «я припаркован сзади» («I am parked out back») [1. P. 38-42];
2) «я на фиолетовой клетке» («I am on a purple square») [2. P. 200]; «я на Балтик авеню» («I am on Baltic Avenue») [3].
В предыдущей статье [4] было продемонстрировано, что такие я-высказывания могут быть проинтерпретированы без отказа от тезиса об автоматической референции «я», т.е. с сохранением стандартной идеи о том, что местоимение «я» указывает на того, кто совершает высказывание, а не на объект, с которым совершающий высказывание находится в каких-либо отношениях, как может показаться при первичном прочтении я-высказываний. Помимо двух рассмотренных подходов, допускающих такую интерпретацию - переноса предиката Дж. Нанберга [5] и редукции именной группы Э. Ромеро и Б. Сория [6], - был предложен авторский подход, получивший название агентного, в котором предлагалась обусловленная семантической избыточностью редукция глагольной группы, обозначающей действие, совершенное агентом высказывания по отношению к объекту, о котором идет речь. В настоящей статье я планирую обратиться к анализу возможных возражений предлагаемому агентному подходу, о которых кратко упоминалось в завершении предыдущей работы [4]. Возражение 1: возвратные глаголы.
Первое возражение может выглядеть следующим образом: агентный подход успешно справляется с интерпретацией я-высказываний и сохраняет тезис об автоматической референции «я», однако иногда пользователи языка выражают то же самое содержание, совершая высказывания с использованием возвратных глаголов. Если согласиться с тем, что я-высказывания и высказывания с возвратными глаголами являются семантическими эквивалентами и поэтому взаимозаменяемы, то почему в одних случаях пользователи языка считают приемлемыми я-высказывания наряду с их семантическими эквивалентами, а в других случаях выбирают только высказывания с возвратными глаголами и отмечают я-высказывания как неприемлемые?
Действительно, мы можем сконструировать как минимум несколько примеров высказываний, в которых глагол может иметь возвратную форму1: «я припарковался сзади» или «я сломался». Первое из этих двух высказываний семантически эквивалентно как я-высказыванию «я припаркован сзади», так и высказыванию «я припарковал автомобиль сзади». Это предполагает возможность использования этого высказывания с возвратной формой глагола вместо его указанных семантических эквивалентов. Второе высказывание может быть совершено в ситуации, когда у человека сломался автомобиль. Предположим, что А двигался на автомобиле по проезжей части, и в определенный момент времени автомобиль начал издавать странные звуки, А отъехал на обочину и выключил двигатель. Попытки заново завести двигатель ни к чему не привели, А решил, что автомобиль сломался, и стал звонить своему знакомому Б, который хорошо разбирается в автомобилях, чтобы спросить, что делать дальше. Когда Б ответил на звонок, А совершил следующее высказывание, адресованное Б: «Я сломался, стою на обочине». Б понимает это я-высказывание, совершенное А, как такое, в котором А сообщает, что его автомобиль сломался и находится в данный момент на обочине проезжей части (вместе с А). Семантически такое высказывание тоже выглядит эквивалентным как я-высказыванию «я сломан», так и высказыванию «мой автомобиль сломался», а потому может быть использовано вместо них.
Однако стоит отметить, что не во всех случаях возможно найти семантически эквивалентное я-высказывание, которое находилось бы в широком употреблении. Например, практически невозможно встретить конвенционально приемлемое высказывание «я перестал работать», когда речь идет о том, что перестал работать компьютер говорящего. В агентном подходе, как видится, такой вариант я-высказывания должен рассматриваться как семантически эквивалентный высказыванию «у меня не работает компьютер» и использоваться вместо него. Однако практика использования языка противоречит этому. Можно привести и другой пример, более сходный рассматриваемым я-высказываниям тем, что в нем тоже используется краткое причастие - например, «я выполнен», когда речь идет о том, что агент выполнил какую-то работу. Семантическим эквивалентом этому я-высказыванию является высказывание «работа выполнена», однако вновь практика использования языка демонстрирует, что предложенное я-высказывание не является приемлемым в русском языке и не употребляется.
Таким образом, более детальное рассмотрение этого возражения позволяет сделать вывод о том, что в действительности это не столько возражение агентному подходу, сколько указание на то, что необходимо объяснить отличия я-высказываний от семантически эквивалентных им высказываний с возвратными глаголами. Однако объяснение того, почему в одних случаях я-высказывания приемлемы, а в других нет, является прагматическим вопросом, а не семантическим. Вследствие этого агентный подход, будучи по своей сути именно семантическим подходом, в принципе не предполагает предоставления такого объяснения. Безусловно, прагматика я-высказываний, т.е. опреде-
1 Стоит отметить, что в английском языке, на котором исходно были сформулированы я-высказывания в упомянутых ранее работах, подобное употребление возможно, но оно не будет семантически приемлемо. Именно специфика русского языка с его возможностью образовывать возвратные формы глагола с постфиксом «ся»/«сь» в данном случае и становится источником данного возражения.
ление причин, по которым пользователи языка отдают приоритет одним видам высказываний над другими в некоторой коммуникативной ситуации, представляет собой особый интерес, но поскольку в задачи агентного подхода не входит ее прояснение, рассмотренное возражение никоим образом его не опровергает.
Возражение 2: изменение синтаксиса.
Второе возражение заключается в том, что в агентном подходе сохранение тезиса об автоматической референции «я» происходит за счет внесения изменений в синтаксис я-высказываний в некоторых случаях. Иными словами, логическая форма я-высказываний в агентном подходе иногда отличается от их грамматической формы, что может показаться недостатком 1
такого подхода .
Однако, на мой взгляд, несовпадение между логической формой предложений2 и их грамматической формой на естественном языке в принципе не является серьезным затруднением. Достаточно вспомнить предложенный Б. Расселом анализ, чтобы осознать, что подобное несовпадение не только допустимо, но и представляет собой вполне распространенное явление: грамматическая форма предложения «нынешний король Франции лыс» предполагает, что перед нами классическое атрибутивное суждение, логическая форма которого предполагает наличие субъекта, которому приписывается обладание предикатом. Однако Б. Рассел вполне убедительно показывает, что логическая форма этого предложения на самом деле включает в себя экзистенциальное суждение.
По этой причине второе возражение также не представляет угрозы агентному подходу и является отчасти тривиальным замечанием о том, что точное соответствие формы выражения мысли на естественном языке ее логической структуре не является обязательным.
Тем не менее следует отметить, что из такого ответа на указанное возражение не следует радикальный тезис о том, что логическая форма может вообще не иметь никакого сходства с грамматической формой. Опасность принятия этого тезиса состоит в том, что если мы допускаем значительные расхождения между логической формой предложения и его грамматической формой, то в рамках нашей теории становится трудно объяснить, как пользователи языка вычисляют значения предложений. Это связано с тем, что основополагающий для большинства семантических теорий принцип композици-ональности требует, чтобы вычисление значения сложного выражения происходило на основе значений простых выражений, входящих в его состав, и способа связи между ними. Однако если в грамматической форме предложения отсутствуют элементы, обнаруживаемые в его логической форме, то сама идея принципа композициональности становится бессмысленной: вычисление значения предложения в соответствии с принципом композицио-нальности тесно связано с обнаружением его логической формы [7], и при допущении возможности серьезного расхождения между двумя видами форм
1 Схожую проблему, связанную с необходимостью внесения изменений в синтаксическую структуру высказываний и возникающую в их подходе, также рассматривали Э. Ромеро и Б. Сория [6. Р. 441-443].
2 Ранее в статье речь шла о я-высказываниях, а не о я-предложениях, однако поскольку высказывание - это произнесенное предложение, а логическую форму принято обнаруживать именно у предложений, то далее я буду использовать термин «предложение».
предложения принцип композициональности утрачивает свой необходимый характер.
Более того, отсутствие привлекательности принятия обсуждаемого радикального тезиса о возможности значительного расхождения между формами предложения также связано с тем, что если логическая форма может быть фактически какой угодно (т.е. никак не соответствовать грамматической форме), то в рамках нашей теории допустимо станет предлагать вообще любую логическую форму предложения. Однако такой теоретический произвол приводит к бессмысленности поиска логической формы предложения в принципе. Это обусловлено тем, что если понимать смысл поиска логической формы как прояснение того, как пользователи языка определяют истинностные значения предложений и на основании этого делают вывод о том, в каких отношениях друг с другом находятся эти предложения1 , то при отсутствии взаимосвязи между грамматической и логической формами предложений становится затруднительным объяснение того, почему какой-то конкретной грамматической форме соответствует именно такая логическая форма, которая предлагается согласно нашей теории, а также то, как пользователи языка соотносят эти две формы друг с другом.
Указанные замечания заставляют признать, что некоторые отличия в логической форме допустимы (и именно такого рода отличия возникают в предлагаемом агентном подходе), но полного несоответствия между логической и грамматической формами предложения в теории постулироваться не должно.
Возражение 3: отсутствие действия2.
Суть третьего возражения сводится к тому, что говорящий может использовать я-высказывание в ситуациях, в которых он не совершал действие, которое ему в этом высказывании, согласно агентному подходу, приписывается. Например, для я-высказывания «я на фиолетовой клетке» можно представить такую ситуацию, в которой игральная фишка оказывается на этой самой фиолетовой клетке не в результате совершенного сознательного действия говорящим - переставления фишки с одной клетки на другую в соответствии с правилами игры «Монополии», а в результате действия какого-либо случайного фактора: например, большой пушистый кот говорящего Кузьма внезапно пробежал по игровому полю и задел фишки игроков так, что фишка говорящего оказалась на фиолетовой клетке. Очевидно, что предлагаемый агентным подходом анализ этого я-высказывания, а именно: «я [совершил действие, в результате которого игральная фишка [находится]] на фиолетовой клетке», в данном случае будет некорректен, так как действие, которое привело к нахождению фишки на фиолетовой клетке, совершал не сам говорящий, а его кот Кузьма, и тем не менее говорящий вполне оправданно может сказать: «Посмотрите, что он наделал! Я на фиолетовой клетке!»
Это возражение совершенно не опасно ни для подхода Дж. Нанберга, ни для подхода Э. Ромеро и Б. Сории. Это связано с тем, что ни в одном из этих подходов не предполагается, что семантика «я» включает в себя агентность и фактически «отвечает» за то, почему пользователи языка успешно справля-
1 Речь идет об отношениях следования, противоречия, имплицирования, парафраза и т.п.
2 За идею этого возражения и полезные комментарии отдельно хотелось бы поблагодарить И.А. Гущина.
ются с интерпретацией я-высказываний. Предлагаемый мной агентный подход, на первый взгляд, действительно не в состоянии объяснить, почему в приведенной выше ситуации использование говорящим того же самого высказывания - «я на фиолетовой клетке» - оправданно.
Наиболее перспективным способом «спасения» агентного подхода от этого возражения видится признание идеи о неоднозначности семантики местоимения первого лица единственного числа «я». Иными словами, предлагаемый мной тезис о том, что идея агентности имплицитно содержится в семантике «я», необходимо дополнить тезисом о том, что в семантике «я» также «встроена» и идея субъектности, под которой понимается обладание говорящим свойства быть носителем определенного опыта, т.е. претерпевать изменения в своем состоянии. В таком случае анализируемое выше я-высказывание получает вполне очевидное прочтение, при котором говорящий, совершая такое высказывание, сообщает о том, что он стал объектом претерпевания совершенного кем-то действия: «я [претерпел действие, в результате которого игральная фишка [находится]] на фиолетовой клетке».
Тем не менее представленный выше ответ на третье возражение может показаться недостаточным ввиду того, что непроясненным остается критерий выбора между агентным и субъектным прочтениями, а именно: как слушающий должен установить, в каком значении говорящий употребил «я» в своем я-высказывании? Если слушающий сам принимает участие в игре в «Монополию» и видел, как кот говорящего задел фишку, то он может выбрать из двух прочтений то, которое наиболее соответствует контексту происходящего, т.е. субъектное прочтение. Но каким образом слушающий может определиться с прочтением, если ему неизвестен контекст я-высказывания, понимаемый здесь в широком смысле? Кажется, будто без обращения к экстралингвистической информации у слушающего нет никаких других средств для того, чтобы выяснить, в каком значении - агентном или субъектном - говорящий употребил местоимение «я».
Однако тогда получается, что уточненный агентный подход сталкивается почти с тем же самым возражением от семантической неопределенности, которое было выдвинуто мной по двум другим подходам, обсуждавшимся в [4]. По всей видимости, агентный подход, пытаясь за счет уточнения справиться с третьим возражением, избавляется от своего основного преимущества перед конкурентами - отсутствия необходимости опираться на прагматические факторы при интерпретации я-высказываний.
Несмотря на то, что сделанный вывод об уязвимости уточненного агент-ного подхода выглядит оправданным, таковым он является лишь отчасти. Дело в том, что в уточненном агентном подходе принимается идея того, что семантически неопределенным является само местоимение «я», в то время как в конкурирующих с ним подходах таковыми были либо отношения, в которых находится сам говорящий и объект, про который осуществляется я-высказывание (у Дж. Нанберга), либо отношения между редуцированной частью номинальной группы и контекстом я-высказывания (у Э. Ромеро и Б. Сории). Таким образом, даже если мы признаем, что слушающему необходимо обращаться к прагматическим факторам для интерпретации я-выска-зываний, чтобы определить, какое прочтение местоимения «я» имеет место в каждом конкретном случае, когнитивные требования, предъявляемые к слу-
шающему, в этом случае все равно оказываются ниже, чем в указанных выше подходах. В уточненном агентном подходе от слушающего требуется только дополнительно определить, сам ли говорящий совершил действие или же он претерпел действие по отношению к себе, - определение этой информации для интерпретации я-высказывания является гораздо более простым актом, чем определение отношений, в которых находится говорящий и объект (игральная фишка, автомобиль и т.д.), или отношений, в которых находятся редуцированная часть номинальной группы, указывающая на этот объект, и весь контекст, в котором было совершено данное я-высказывание.
Таким образом, третье возражение действительно является наиболее серьезным возражением предлагаемому мной агентному подходу и требует внести в него некоторую модификацию, суть которой сводится к признанию семантической неоднозначности местоимения «я». Следует также заметить, что эта семантическая неоднозначность не касается контекстуальной роли «я» в высказывании, где под последней я имею в виду стандартное в рамках каплановской семантики определение значения (характера) «я» как того, кто совершает данное высказывание в данном контексте (т.е. того, кто является агентом контекста). Семантическая неоднозначность, о которой идет речь, касается в большей степени того, что можно назвать метафизической ролью «я», а именно того, какое имплицитное представление о самости скрывается в этом местоимении1 и каким образом пользователи языка это представление выражают в своих высказываниях с его помощью. Безусловно, вопрос о метафизической роли «я» в том виде, в каком он сформулирован выше, нуждается в отдельном обсуждении, а потому агентный подход даже в его уточненном виде должен быть дополнен определенной метафизикой самости.
Список источников
1. Nunberg G. Indexicality and Deixis // Linguistics and Philosophy. 1993. Vol. 16, № 1. P. 143.
2. Mount A. The Impurity of "Pure" Indexicals // Philosophical Studies: An International Journal for Philosophy in the Analytic Tradition. 2008. Vol. 138, № 2. P. 193-209.
3. Akerman J. Indexicals and Reference-Shifting: Towards a Pragmatic Approach // Philosophy and Phenomenological Research. 2015. Vol. 95, № 1. P. 117-152.
4. Козырева О.А. Я-высказывания: реальна ли угроза тезису об автоматической референции индексикала «я»? // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2023. № 75. С. 29-37. doi: 10.17223/1998863Х/75/3
5. Nunberg G. Transfers of Meaning // Journal of Semantics. 1995. Vol. 12. P. 109-132.
6. Romero E., Soria B. 'I' as a Pure Indexical and Metonymy as Language Reduction // Modeling and Using Context / ed. by R. Turner, A. Dey, B. Kokinov, D. Leake. Berlin : Springer, 2005. P. 436-449.
7. Lepore E., Ludwig K. What is Logical Form? // Logical Form and Language / ed. by G. Prey-er, G. Peter. Oxford : Clarendon Press, 2002. P. 54-90.
References
1. Nunberg, G. (1993) Indexicality and Deixis. Linguistics and Philosophy. 16(1). pp. 1-43.
2. Mount, A. (2008) The Impurity of "Pure" Indexicals. Philosophical Studies: An International Journal for Philosophy in the Analytic Tradition. 138(2). pp. 193-209.
1 Уточненный агентный подход предполагает, что местоимение «я» служит для выражения наличия у говорящего как свойства агентности, так и свойства субъектности (по крайней мере, такой вывод можно сделать на материале английского языка).
3. Akerman, J. (2015) Indexicals and Reference-Shifting: Towards a Pragmatic Approach. Philosophy and PhenomenologicalResearch. 95(1). pp. 117-152.
4. Kozyreva, O.A. (2023) I-cases: Is the thesis of automatic reference of "I" in danger? Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo universiteta. Filosofiya. Sotsiologiya. Politologiya - Tomsk State University Journal of Philosophy, Sociology and Political Science. 75. pp. 29-37. (In Russian). DOI: 10.17223/1998863Х/75/3
5. Nunberg, G. (1995) Transfers of Meaning. Journal of Semantics. 12. pp. 109-132.
6. Romero, E. & Soria, B. (2005) 'I' as a Pure Indexical and Metonymy as Language Reduction. In: Turner, R., Dey, A., Kokinov, B. & Leake, D. (eds) Modeling and Using Context. Berlin: Springer. pp. 436-449.
7. Lepore, E. & Ludwig, K. (2002) What is Logical Form? In: Preyer, G. & Peter, G. (eds) Logical Form and Language. Oxford: Clarendon Press. pp. 54-90.
Сведения об авторе:
Козырева О.А. - кандидат философских наук, старший преподаватель кафедры онтологии и теории познания Уральского федерального университета имени первого Президента России Б.Н. Ельцина (Екатеринбург, Россия). E-mail: [email protected]
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
Kozyreva O.A. - Cand. Sci. (Philosophy), senior lecturer at the Department of Ontology and Theory of Knowledge, Ural Federal University (Yekaterinburg, Russian Federation). E-mail: [email protected]
The author declares no conflicts of interests.
Статья поступила в редакцию 21.04.2024; одобрена после рецензирования 16.07.2024; принята к публикации 12.08.2024
The article was submitted 21.04.2024; approved after reviewing 16.07.2024; accepted for publication 12.08.2024
