CC BY
60
УДК 82
С. Б. Потемкина* « Я СЧИТАЛА ГЛУПЫМ УМИРАТЬ»
В статье впервые приводятся точные даты жизни и основные вехи биографии Зинаиды Николаевны Пастернак (урожденной Еремеевой, по матери Джиоти, в первом замужестве Нейгауз), жены Бориса Леонидовича Пастернака, ставшей прототипом главной героини романа «Доктор Живаго». Автор вводит в научный оборот новые биографические материалы из фондов Государственного архива Автономной республики Крым, Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга, Российского государственного исторического архива. На их основе стало возможным развенчать миф об итальянском происхождении рода Джиоти, восстановить биографию Николая Милитинского, явившегося прообразом Комаровского в романе «Доктор Живаго», а также по-новому увидеть роль и значение З. Н. Пастернак в судьбе и творчестве поэта Бориса Пастернака.
Ключевые слова: Б. Л. Пастернак, З. Н. Пастернак, Доктор Живаго, Джиоти, Ми-литинский, Комаровский, биография, Нейгауз, В. Горовиц, искусство фортепианной игры, Ф. Блуменфельд.
S. B. Potemkina «I THOUGHT IT SILLY TO DIE»
The article for the first time provides biographical information about Zinaida Nikolayevna Pasternak (maiden name Eremeeva, mother's surname — Giottis, in the first marriage — Neuhaus), the wife of Boris L. Pasternak, who became the prototype of the main character of the novel "Doctor Zhivago".
For the first time the years of her life are dated. The author introduces new biographical materials from the State Archives of the Autonomous Republic of Crimea, the Central State Historical Archive of St. Petersburg, and the Russian State Historical Archive into scientific circulation. On their basis, it became possible to debunk the myth about the Italian origin of the genus Giottis, to restore the biography of Nikolai Militinsky, which is presented in the novel as Komarovsky, and also to see in a new way the role and significance of Z.N Pasternak in the fate and work of the poet.
Keywords: B. Pasternak, Z. Pasternak, Doctor Zhivago, Giottis. Militinsky, Komarovsky, biography Neuhaus, V. Horowitz, the art of piano F. Blumenfeld.
* Потемкина Светлана Борисовна, кандидат искусствоведения, научный сотрудник Государственного института искусствознания, г. Москва, kto@list.ru
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2017. Том 18. Выпуск 2
231
Зинаида Николаевна
Обстоятельства ее рождения и начала жизни в такой мере дали почву и судьбу роману «Доктор Живаго», что давно перестали принадлежать ей самой. Только по случайности через полвека после ее ухода документально подтвердилось то, что всегда знали и ощущали близкие — любое ее прикосновение к жизни было так же прекрасно, как ее музыкальное туше, удивившее на приемных экзаменах консерваторскую комиссию во главе с С. Майкапаром и Ф. Блуменфельдом.
Ее первый рояль, на котором никто в семье до нее не играл, появился в доме благодаря отцу. Военный инженер, полковник, Николай Алексеевич Еремеев не только принадлежал к дворянскому сословию, но был человеком прославленной выдержки, выработанной в сотнях больших и малых по-настоящему героических дел. Младшую дочь он обожал, воспитывая ее по своеобразному усмотрению все десять лет совместной жизни.
Зинаида родилась в Петербурге 11 ноября (по ст.стилю) 1897 г. через несколько дней после сильнейшего наводнения [5]. Их дом (82 по Шлиссель-бургскому тракту) стоял в сотне метров от храма Всех скорбящих радости, перекликаясь в будущем с ее московским домом в Лаврушинском переулке. Через два месяца семья переехала в собственный дом, только что отстроенный на высоком берегу Тосны. Здесь, в Саблино, вблизи водопадов и пещер до десяти лет продолжалось ее детство. Крестили ее там же неподалеку, в Колпинском Свято-Троицком храме 11 января 1898 г. Ее рождение никогда в доме не отмечалось, но праздновались именины. И понятно почему — крестная Зинаида Размарица подарила племяннице не только греческое имя, предвосхитив растительный смысл ее будущей фамилии (Пастернак), но и миф об итальянском происхождении рода Джиоти, бытовавший в семье долгие годы.
Размарица
Крестной не стало в 1919 г. Именно ее уход стал началом совместной жизни Зинаиды Николаевны и Генриха Густавовича Нейгауза. Размах эпидемии тифа в Киеве зимой 1919 г. подтверждает городской архив, не сохранивший документальных подтверждений о смерти за целый год — вести учет не хватало ни сотрудников, ни средств (в первую очередь — бумаги). Единственный сохранившийся документ — воспоминания Зинаиды Николаевны. Они свидетельствуют: «...вдвоем с Генрихом Густавовичем [Нейгаузом] мы свезли ее в сильнейший мороз на подводе на кладбище и похоронили<...>. Так в болезнях, лишениях и голоде началась наша совместная жизнь» [1; с. 250].
Зинаида Ильинична Размарица (1.07.1871, Симферополь — 1920, Киев), младшая сестра матери, урожденная Джиоти, была той самой тетей, из-за любви к которой стрелялся семнадцатилетний сын отца от первого брака, время от времени заменявший Зинаиде-младшей няньку.
Как и остальные сестры, Зинаида Ильинична была замужем за военным. Став женой штаб-ротмистра Размарицы, она из Симферополя перебралась в Елисаветград, затем в Петербург и вскоре в Киев, где овдовела. Именно к ней и приехала жить Зинаида Еремеева, в 1918 г. поступив в Киевскую консерваторию. В те годы на Украине свирепствовал голод. Чтобы выжить, Зинаида
Ильинична вместе с племянницей отправилась за пшеном в Миргород, но обе потеряли паспорта, что в ту пору случалось нередко. Объявления о пропажах документов газеты публиковали ежедневно. Но для обеих женщин опасность была велика вдвойне, т. к. «у нас обеих был южный тип. Отец у меня был русским, а мать полуитальянка (фамилия моего деда была Джиотти), и мы обе походили на евреек. За спекуляцию в сочетании с еврейской наружностью нас могли выбросить с поезда на полном ходу» [1; с. 249].
Этот довод Зинаида Николаевна помнила многие годы, вероятно, не вдумываясь в смысл сказанного или беспрекословно доверяя семейному мифу. Придумала ли миф об итальянском происхождении рода сама Зинаида Раз-марица или это случилось раньше? Так или иначе, сохранился он надолго.
Имя Джиоти
Имя ОюА^, подаренное роду уроженцем греческого острова Андрос, в России долго приноравливались произносить и до внесения в книгу дворянства писали по-разному: Чиоти, Циоти, Тжюти, Джиотти.
Николай Дмитриевич Джиоти умер от простуды 50 лет от роду в Евпатории 6 апреля 1834 г. Этот исключительный факт подтверждает 198-я страница Метрической книги Крымского полуострова за 1834 г. [2; с .198]. За весь апрель того года Джиоти стал единственным жителем Крымского полуострова, покинувшим его навсегда.
В другие месяцы обитатели спешили преставиться чаще, да и уходили в иные миры по более веским причинам: от оспы, от старости, от кори, от расшатанных нервов или по неосмотрительности, как поселянка, которая «неосторожно спеклась на печке» [2; с. 198]. Апрельская простуда Джиоти — «простая хвороба». «Я умираю от простой хворобы на полдороге к истине и чуду», — мог бы сказать Джиоти словами героя Вознесенского.
Хотел ли Джиоти истины? Вряд ли. Надеялся ли на чудо? Да, конечно. Но вряд ли он представлял себе чудо именно таким, каким оно случилось уже после его смерти.
По собственной версии «отставного поручика греческой нации» Николая Джиоти, его история в России началась в 1817 г. Вместе с ним на Крымский полуостров приехали двое его детей: восьмилетняя Клеопатра и шестилетний Константин. Их переезду в Евпаторию предшествовали следующие события. В 1813 г. в Молдавии Н. Джиоти похоронил свою законную супругу, гречанку Анну. В декабре 1816 г. вышел в отставку, получив документы, позволяющие свободно проживать на территории России. Основное свидетельство было подписано знаменитым начальником архипелагской флотилии полковником Ламбро Качиони (Ламбросом Кационисом) — прототипом байроновского «Корсара», который подтвердил, что его соотечественник
Джиоти 20 февраля 1807 года, поступя на службу в корпус майора Пангало, был в походах и сражениях противу турок в Валахии — близ селений Сиоборо Кобелесть в Калафате под Виддином, при селении Чуперчике флорентином и, наконец, за Дунаем под городом Негодином, где в продолжение чрез девять часов закончившегося сражения, командуя легкими стрелками, оказал отличное искусство в воинском деле, храбрость и в награду таковых его по Высочайшему Его
императорского величества указу утвердить в настоящем чине, выдать на оный патент и что по расформированию елиногреческого корпуса от службы уволен в свидетельство чего ему и дан сей документ для свободного проживания из инспекторского департамента Его императорского величества в Санкт-Петербурге 31 декабря 1816 года [3; с. 5].
Уже через полгода, 27 июня 1817 г., пожалованный в поручики, Джиоти переезжает в Евпаторию, где встречает вдову с двумя детьми, ровесниками его собственным. Вдова оказывается владелицей каменного жилого дома с двором, обнесенного каменной стеной, а к тому же хлебопахотных и сенокосных земель общей площадью до тысячи пятисот семидесяти десятин всей земли, т. е. около двух тысяч гектаров.
Она не знает русской грамоты, но есть и еще одно достоинство, пожалуй, главное — она способна на поступок. Об этом свидетельствует запись в метрической книге Крымского полуострова от 17 октября 1818 г.: «вдовствующая караимка из еврейского закона с двумя детьми, коей наречено имя Елисаветою, дочери Мариею и сыну Александр окрестил протоирей Константин Сериги» [4; с. 83].
Не проходит и месяца, как 11 ноября 1818 г. следует еще одна запись: «отставной подпорутчик Николай Джюты с Елисаветою, выкрещенной из караимского еврейского закона первым браком обвенчаны» [4; с. 83].
В этот день род навсегда получил имя Джиоти и новое вероисповедание. С 11 ноября будет связано одно совпадение. Ровно через 79 лет в этот день родится Зинаида Николаевна — дочь Ольги Ильиничны Джиоти и Николая Алексеевича Еремеева. В «Охранной грамоте» Б. Л. Пастернак обронит, что всякая любовь есть переход в новую веру. Как и во всем другом, он угадает, не подозревая, насколько буквально сказанное им сбылось. Ничем, кроме любви, поступок Елисаветы не объяснить.
На конференции по истории караимов, состоявшейся в Симферополе в августе 2014 г., удалось подтвердить: караимы не меняли вероисповедания, случай Джиоти оказался частным и достаточно редким.
На этом история Николая Джиоти, усыновившего Александра и Марию, могла бы счастливо завершиться. Но несколько штрихов к портрету грека кардинально меняют жанр романа — он оказывается не героическим, а плутовским.
Как оказалось впоследствии, в Россию Николай Джиоти попал в составе греческой флотилии в 1809 г. (а совсем не в 1816-м, как следовало из его документов). После двухлетней службы на корабле осел в Петербурге в качестве иностранного купца. Там же появились на свет и его дети.
Свидетельства об их рождении и крещении в походах и сражениях подписал не существовавший в действительности соотечественник поручика, уроженец Андроса и служитель варненской епархии митрополит Филарет. Поддельным оказалось и свидетельство Ламбро Кациониса, к моменту подписания бумаги давно почившего.
Покойной женой Джиоти и матерью его детей оказалась лифляндская уроженка, вольная девица Анна Егоровна Еринцова, проживавшая у грека в услужении и здравствовавшая даже после его кончины.
После переезда в Евпаторию и женитьбы на Елисавете Н. Джиоти «без учреждения законной опеки вступил в распоряжение имением и капиталом, коего было до 50 тысяч рублей и в весьма короткое время весь капитал растратил и имение употребил в залог за взятую из казны в кредит соль» [3, с. 8]. За пять лет до смерти он подал прошение в Таврическое Дворянское собрание о внесении его с двумя собственными детьми в родословную книгу. Однако тяжба о наследстве, затеянная родными детьми Джиоти после его смерти, внесла ясность в биографию отца и коррективы в их собственную судьбу, лишив дворянского титула.
Прояснить истинное положение дел сумел Александр Николаевич Джи-оти (1809-1870), после начала тяжбы пасынков с его матерью разыскавший настоящие документы о крещении в Успенской церкви на Сенной площади Клеопатры (р. 26.11.1809) и Константина (р. 24.08.1811).
Александр Джиоти — крымский просветитель и педагог, надворный советник, советник ревизского отделения Таврической казенной палаты, Евпаторийский городской глава, почетный мировой судья, был награжден орденами Святого Станислава и Святого Владимира, а впоследствии по собственным заслугам признан в дворянском достоинстве и внесен в третью часть книги дворянства Таврической губернии, как и все его потомки.
Прадед Зинаиды Николаевны, внесший ясность в происхождение, оставил ответ и на самый главный вопрос о том, кем был основатель рода, прославившегося на полуострове под именем Джиоти.
Ловец диких зверей
Далекий предок Зинаиды Николаевны, основатель рода, был ловцом диких животных, охотником и опекуном животных в Ханском зверинце на мысу Бурунчак в Чуфут-кале (в настоящее время — старая часть г. Бахчисарая). Дело его жизни дало всему роду имя Кийкчи (Киякчи, Киикчи, Кийикчи). Его собственные предки приплыли из Палестины, назвавшись караимами. Согласно преданию, он учил детей крымского хана охотиться и на нем держался порядок в загоне. Он умел выслеживать, лечить, останавливать на скаку и на лету, говорить на птичьем языке и убивать. За силу и проницательность ему были пожалованы в Таврии обширные территории. Последним в роду стал Ильяго, или Ильяс, который умер уже в Евпатории в 1815 г., оставив благосостояние дочери и сыну Александру, получившему известность под именем Джиоти. Сменив имя, вероисповедание и направление деятельности, достойнейший род продолжал свою мирную просветительскую деятельность на полуострове. Последним его продолжателем стал Леонид Ильич Джиотти (16.04.1885 — не ранее 1977), дядя Зинаиды Николаевны по материнской линии. Пропавший без вести в 1918 г., он проделал обратный путь Николая Джиоти на остров Андрос, а оттуда на корабле достиг Америки. Его следы (с 1927 г. уже гражданина штата Мэриленд) теряются на континенте.
Еремеев и К°
К концу жизни почерк Зинаиды Николаевны был почти неотличим от отцовского. Николая Алексеевича Еремеева (?.4.1850, Смоленск — не ранее 17 сентября 1907, Саблино Петербургской железной дороги) не стало, когда она только училась писать.
Каким был ее отец? Единственное свидетельство тому — послужной список Н. А. Еремеева, сохранившийся в личном деле его дочери, абитуриентки Петербургской консерватории [5]. «В награду отличного мужества и храбрости», — рефреном повторяет этот документ, меняя только предлагаемые обстоятельства — при переправе через Дунай, в делах с Турцией, в походе на Одессу...
В четынадцатилетнем возрасте (хотя воинская повинность в 1864 г. не была обязательной) Николай Еремеев поступил кондуктором в роту Николаевского инженерного училища. В 24 года его имя «за отличные успехи в науках» помещено на мраморную доску в конференц-зале Николаевской инженерной академии. Через шесть лет, экзаменованный в присутствии профессуры, он получил право преподавать свою главную науку и специальность — фортификацию, но предпочел практическую работу. Участвовал в строительстве стенок, ограждающих Кронштадтские гавани, и там же возглавил строительство морских казенных зданий. Конструировал и возглавлял строительство на Адмиралтейских и Ижорских заводах Петербурга, в Севастопольском порту, где по его проекту создана Морская библиотека. А еще управлял оккупационными войсками в Болгарии, в составе особой комиссии участвовал в переговорах по сдаче крепости Силистрия русским войскам, присутствовал с научной целью на крепостном маневре у крепости Ивангород в Варшавском военном округе.
Перечисляя его заслуги, составитель послужного списка отмечает: «при исполнении некоторых из этих поручений находился под сильным оружейным огнем неприятеля» [5].
Результат этой деятельности — четыре ордена: святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом, святой Анны 2-й и 3-й степени с мечами и бантом, святого Станислава 2-й степени, а также светлобронзовая медаль в память русско-турецкой войны. Результаты ясны, и тем больше остается вопросов.
Как без единого ранения он прошел сквозь нешуточные сражения турецкой войны? Как стал полковником в 36 лет, а в 57 — генерал-майором и одновременно владельцем собственной каменоломни «Еремеев и К°» в 38 километрах от Петербурга, где «ворочал камни» для строительства Броневого завода и многих других городских фундаментов? Как получил заказ на поставку бутовой плиты в таких масштабах, для которых из Германии был выписан особый, подвергнутый специальным испытаниям паровоз в 20 лошадиных сил, и проложен отдельный железнодорожный путь от Петербурга до Саблино?
Стал ли документ, подписанный генерал-майором Д. Мертваго, финалом истории про управление Еремеевым каменоломней? И был ли деревянный храм Серафима Саровского, построенный в пяти верстах от Красного села, его последним, осуществленным незадолго до смерти проектом? На многие из этих вопросов есть ответы. Но чтобы разобраться толком, начать нужно с детства. С просторов Рославльского уезда Смоленской области, в котором
личный дворянин Алексей Еремеев купил троим своим детям — Николаю, Владимиру, Марии — имение, равное 2400 десятинам, или двум с половиной вишневым садам (по Чехову), или 2600 с лишним тысячам гектаров в современном исчислении.
Сыновья продолжат отцовскую стезю, став военными инженерами. Дочь породнится с обрусевшим польским родом Милитинских — жалованных в дворянское сословие владельцев образцового российского хозяйства там же в Смоленске. Всем Еремеевым будет сопутствовать какая-то особая удача, для каждого принимавшая самые причудливые формы, каждым по-разному использованная.
Милитинский
Со своим двоюродным братом Зинаида Николаевна познакомилась осенью 1913 г., когда семья Милитинских переехала в Петербург. Зинаиде было 16, кузену — 41. Сближали дни рождения, следовавшие один за другим: 11 ноября у нее, 14-го — у него. Может быть, именно поэтому она никогда не праздновала этот день впоследствии?
Неизвестно, кто ходатайствовал о назначении Николая Павловича Милитинского [6; с. 3] в Госбанк на должность делопроизводителя отдела зернохранилищ. Но «хлебная» должность дала ему возможность поддержать и многочисленную семью Джиоти и Еремеевых, к этому времени объединившуюся в Петербурге. (Этого не делали ни проживавшие по соседству сыновья Николая Алексеевича от первого брака, ни его брат Владимир Алексеевич, тоже полковник и военный инженер.)
Возможно, считалось, что племяннику пришло время воздать должное старшим родственникам. Его мать, Мария Алексеевна Милитинская, была деятельна, импульсивна, разбросанна. В 1881 г. после смерти мужа, поручика Милитинского, она осталась одна с двумя детьми — шестилетней Марией и девятилетним Николаем. Часто меняла адреса, переезжая из Петербурга в Безсуетное под Смоленском, из Сестрорецка в Вильно, то возвращалась домой, то ехала к братьям в столицу, заново снимая квартиру где придется — на Мидянской, на Невском, на Введенской. Могла расплатиться за обучение дочери лотерейным билетом, но при этом сделала все возможное, чтобы дать образование детям: Мария окончила основной курс в Николаевском сиротском институте, Николай воспитывался в кадетском корпусе, затем в Михайловском артиллерийском училище.
В 19 лет он был принят на действительную службу в шестую конно-ар-тиллерийскую батарею, где обязан был отслужить четыре года за воспитание. По прошествии срока поступал в Михайловскую академию, но, не выдержав экзаменов, вернулся в часть.
Был делопроизводителем, адъютантом, заведующим батарейным хозяйством. Николай Милитинский не имел ни талантов, ни склонностей к военной науке, но полжизни ему пришлось заниматься именно ею. Даже переведенный в гражданское ведомство и назначенный в 27 лет земским начальником в Воронеже, он то и дело вынужден возвращаться на действительную службу. Интересовало ли его сельское хозяйство, которым он занялся по выходе в от-
ставку? Неизвестно. Но его явно привлекала общественная жизнь. И особенно роль почетного мирового судьи, «в каковой должности желал бы оставаться, если возможно, после поступления на службу в Банк» [6].
Составить представление о характере Николае Милитинского позволяют только детали. Его безвозмездное участие в первой всенародной переписи населения, отмеченное темно-бронзовой медалью. Его изучение счетоводства на Высших коммерческих курсах при «Обществе распространения коммерческих знаний». Его женитьба на двоюродной сестре и крестнице отца Вере Николаевне Милитинской. Известно, что Николай Павлович земли не наследовал, зато Вера Николаевна была землевладелицей родового имения Бакланова. К тому же обоим уже вполне пришла пора для семейной жизни — Николаю Павловичу исполнился 31 год, Вере Николаевне — 33.
Неизвестно, как именно удалось осуществить задуманное, ведь столь близкие по родству браки церковь не благословляла (разве что храм находился на территории полка и имел военное подчинение). Так или иначе, из личного дела Милитинского следует, что 20 августа 1903 г. брак был заключен, и вскоре от него родились две девочки — Екатерина (1904) и Татьяна (1907). В 1942 г. Екатерина погибнет в блокаду Ленинграда, но перед самой войной успеет привезти Зинаиде Николаевне ее фотографию и просьбу отца передать, что она была «единственной его женщиной, которую он любил» [1; с. 281].
Талант двоюродной сестры к музыке был для Милитинского очевиден — и вряд ли кто-то другой в семье мог воспринять его настолько же всерьез. Наблюдая, как она играет на рояле в унисон с граммофоном, двоюродный брат настоял на том, чтобы Зинаида училась, уговорил ее мать и снял для занятий квартиру на Фурштадской, 45.
«Боря очень зло описал Комаровского. Н. Милитинский был значительно выше и благороднее», — безуспешно пыталась внести справедливость Зинаида Николаевна. Но Борис Леонидович отказывался что-либо менять и в своем восприятии прототипа, и в герое романа. Не зная подробностей и не принимая в расчет ее музыку, он переживал и знал главное — Милитинский не имел права на сближение.
О том, как за пять лет в Петербурге изменилась жизнь Милитинского, свидетельствует его почерк. Пронзительно-заостренную, утонченно-эстетскую подпись Милитинского (только что переехавшего в Петербург и принятого на должность чиновника Госбанка) к 1918 г. заменяют три первые, устойчивые буквы фамилии. Фамилия теперь заканчивается росчерком вниз. Но более всего поражает отчетливый крест, поставленный «ответственным советским работником» в качестве инициала.
В 1918 г. Милитинский провожал семью Еремеевых в надежде на ее возвращение в Петербург, но Зинаида Николаевна запомнила это расставание иначе: «Как будто и мою музыку, так связанную с ним оторвали у меня с кровью» [1, с. 244].
Личное дело
«Все — мама», — сказал однажды Станислав Нейгауз, принимая восторженный отзыв о своем исполнительском мастерстве [7, с. 14]. В последние годы Зинаида Николаевна редко садилась за инструмент. Ее природный дар по большому счету всегда оставался ее личным делом. И когда играла на рояле в унисон с граммофоном, следуя собственной выдумке, на которую с недоумением или снисходительностью смотрят сегодня профессиональные музыканты. И когда училась фортепианному мастерству, наблюдая за руками Г. Нейгауза. И даже тогда, когда играла с ним и В. Горовицем на двух роялях.
Унисон — ее изобретение и одновременно ее способность чувствовать партнера, быть ему под стать и выразить сокровенное. Именно на ее «музыкальность и исполнительское чутье», как и на ее «красивое туше», сразу обратили внимание профессора Петербургской консерватории. Тогда же на вступительных экзаменах оценкой «отлично» были отмечены и другие качества абитуриентки: слух, музыкальная память, техника, а также ее знание элементарной теории [5]. Музыка была для нее призванием. Экзаменационная комиссия подтвердила то, что в конце их совместной жизни без тени сомнения сформулировал Г. Г. Нейгауз: «Не можешь же ты жить без инструмента» [8].
В 1916 г. Зинаида Еремеева стала студенткой фортепианного отделения Петербургской консерватории. По сути это единственное ее документально подтвержденное, «официальное» личное дело. Среди разного рода справок обращает внимание свидетельство, выданное «Зинаиде Еремеевой 18 лет в том, что у нее на левом плече имеются знаки привитой предохранительной оспы...» [5, с. 5]. Как перекликается это со строчками из романа:
Ларе приоткрыли левое плечо. Как втыкают ключ в секретную дверцу железного, вделанного в шкап тайничка, поворотом меча ей вскрыли лопатку. В глубине открывшейся душевной полости показались хранимые ее душою тайны [9; с. 277].
Тайной Зинаиды Николаевны остались ее сдержанность и одновременно ее колоссальная душевная энергия, распространявшаяся на окружающих. После смерти Бориса Леонидовича именно она нашла силы восстановить разрушенный в доме порядок — и для этого занялась обыденной кропотливой работой — описью вещей. Удары судьбы она принимала стоически и не раз смирялась, «вела себя покорно, считая глупым умирать, когда столько еще можно принести пользы Бориному делу и дому, в котором он жил» [1, с. 244].
ЛИТЕРАТУРА
1. Пастернак Б. Второе рождение. Письма к З. Н. Пастернак; Пастернак З. Н. Воспоминания / Вступ. ст. и коммент. М. Фейнберг. — М.: ГРИТ, 1993. — 476 с.
2. Метрическая книга Крымского полуострова за 1834 год // ГААРК. — Ф. 142. — Оп. 5. — Ед.хр. 22.
3. О происхождении рода Джюти // РГИА. — Ф. 1343. — Оп. 20. — Ед.хр. 1586.
4. Метрическая книга Крымского полуострова за 1818 год // ГААРК. — Ф. 142. — Оп. 5. — Ед. хр. 22.
5. Личное дело Еремеевой Зинаиды Николаевны // ЦГИА СПб. — Ф. 361. — Оп. 2. — Ед. хр. 2310.
6. Дело Н. П. Милитинского // РГИА. — Ф. 587. — Оп. 12. — Ед. хр. 888.
7. Пастернак З. Н. Воспоминания / вступ. ст. Е. Л. Пастернак. — М.: Классика XXI, 2004. — 240 с.
8. Письмо Г. Г. Нейгауза З. Н. Нейгауз от 29 апреля 1931 // Нейгауз Г. Г. Письма. — М.: Дека-ВС, 2009. — 636 с.
9. Пастернак Б. Л. Доктор Живаго. — М: Книжная палата, 1989. — 431 с. УДК 1 (091)
