CC BY
42
УДК 81'42
DOI 10.24147/2413-6182.2021.8(4). 701-716
ISSN 2413-6182 eISSN 2658-4867
Я ЕСТЬ Я (ИДЕНТИЧНОСТЬ И КОММУНИКАЦИЯ)
2
Лю Гаочэнь1, Е.В. Маркасова2
1 Пекинский университет (Пекин, Китай) Пекинский университет иностранных языков (Пекин, Китай)
Аннотация: Местоимение первого лица является организующим центром коммуникативного процесса. Статья посвящена анализу тавтологий с местоимением «я», поскольку именно тавтологии помогают увидеть специфику самопрезентации и автореференции говорящего. На основе их анализа можно выявить, как персональная идентичность отражается в коммуникативном акте. Конструкция Х есть Х является разновидностью тавтологий тождества (типа работа есть (это) работа). При Х-местоимении я конструкции в основном выражают следующее: реакцию на опознание (выделение из множества, отождествление); самоидентификацию через противопоставления себя чужой оценке или социуму вообще; признание своих качеств, дающих право на некие действия. Конструкция Х не Х может выражать: отрицание своего участия в действии или отказ от ответственности; решимость в формулах обещания или божбы; идею утраты прежней идентичности, в том числе реальное или предполагаемое изменение своего я и его перехода в иное состояние. Выводы, полученные исследователями на материале конструкций того же типа, но с другими частями речи, не могут безоговорочно применяться к тавтологиям с личным местоимением. Для прагматически перегруженного Х-а, выраженного местоимением 1-го лица, сомнительна включенность в сетку отношений «конкретное - абстрактное, положительное - отрицательное, частное - общее, родовое - видовое». Изучение тавтологий тождества с я следует связывать с историческим аспектом исследования персональной идентичности.
Ключевые слова: местоимение, идентичность, личная идентичность, коммуникация, тавтология, прагматика, самоидентификация, тавтология тождества.
Для цитирования:
Лю Гаочэнь, Маркасова Е.В. Я есть я (идентичность и коммуникация) // Коммуникативные исследования. 2021. Т. 8. № 4. С. 701-716. DOI: 10.24147/2413-6182.2021.8(4).701-716.
Сведения об авторах:
1 Лю Гаочэнь, магистрант ORaD: 0000-0002-2983-7563
© Лю Гаочэнь, Е.В. Маркасова, 2021
2 Маркасова Елена Валерьевна, доктор филологических наук, доцент Института русского языка
ORCID: 0000-0002-9231-1476
Контактная информация:
1 Почтовый адрес: 10087, China, Beijing, Haidian District, Yiheyuan Road, 5
2 Почтовый адрес: 10087, China, Beijing, Haidian District, Xisanhuanbeilu, 19
1 E-mail: 405ddbs@pku.edu.cn
2 E-mail: markasovaelena@yandex.ru Финансирование:
Работа обсуждалась на 15-й встрече Славистического лингвистического общества (Блумингтон, 4-6 сентября 2020 г.), где был представлен доклад, подготовленный в рамках проекта Российского научного фонда № 19-78-10048
Благодарности:
Авторы благодарят за советы Е.Л. Вилинбахову и М.В. Копотева
Дата поступления статьи: 31.07.2021
Дата рецензирования: 12.08.2021
Дата принятия в печать: 08.11.2021
1. Введение
1.1. Теоретическая база
Я - отправная точка коммуникативного процесса. Представления человека о своем я влияют на характер общения едва ли не больше, чем привычно перечисляемые факторы ситуации, интенции, социального статуса и пр. На протяжении XIX-XX вв. меняются представления о «нормальности» / «ненормальности» психологической устойчивости, множественной идентичности, внутреннего постоянства [Olson 2019; Olson, Witt 2019; Schechtman 1996; Shoemaker 1963; Парфит 2019]. Все эти изменения в психологии масс не могут не сказываться на характере коммуникации.
Поводом к размышлениям о том, как местоименные тавтологии тождества связаны с коммуникацией стал интересный факт несоответствия данных Национального корпуса русского языка (НКРЯ] и Генерального Интернет-корпуса русского языка (ГИКРЯ]. Количество тавтологий с местоимением я в ГИКРЯ на порядок больше, чем в НКРЯ, причем всплеск относится к XXI в., что указывает на необходимость изучения причин этого явления в связи с проблемами самоидентификации в наше время. Мы предполагаем, что распространение тавтологических конструкций с местоимением я в XXI в. обусловлено процессами, связанными с отстаиванием личностью права на идентичность в социуме.
Местоимение я непосредственно связано с понятием идентичности [Glock, Hacker 1996]. Принято различать личную идентичность («самость», self-identity] и социальную идентичность. «Личная идентичность человека в этом смысле состоит из тех свойств, которые он принимает, чтобы "определить себя как личность" или "сделать ее такой, какая она есть", и которые отличают ее от других. Иметь кризис идентичности значит не быть уверенным в своих наиболее характерных свойствах, в том, каким человеком, в каком-то глубинном и фундаментальном смысле, ты являешься. Эта личная идентичность контрастирует с этнической или национальной идентичностью»1 [Olson 2019]. Специалисты отмечают целые периоды, для которых характерен кризис персональной (личной] идентичности [Erikson 1968; Кон 1978]. Речь может идти и о кризисе на разных этапах становления конкретной личности, и о массовом явлении в определенные исторические периоды в жизни общества. Пример такого массового кризиса идентичности наблюдался в России в 1990-е гг. [Павленко, Корж 1998].
За последние полвека подход к изучению тавтологий (изначально логический] обогатился деталями, актуальными для прагматики, семантики, стилистики, сформировался канон описания существующих подходов (радикально-прагматического, радикально-семантического, семан-тико-прагматического] [Ward, Hirschberg 1991; Bulhof, Gimbel 2001; Ви-линбахова 2016; Janda, Kopotev, Nesset 2020], которым, однако, противостоит концепция T. Sakai: лингвистическое значение тавтологий типа X есть X не соответствует никакому пропозициональному содержанию [Sakai 2012].
Исследователей в основном привлекают яркие примеры именных тавтологий, позволяющих увидеть своеобразие языковой картины мира [Wierzbicka 1987]. Традиционно анализируется семантика элементов этой конструкции и влияние контекста на распознавание адресатом коннотаций, заложенных адресантом в тавтологическое высказывание [Падучева 2004]; анализируются ассоциативные связи основного элемента тавтологии [Падучева 1985: 42], на основе «мысленного досье» [Булыгина, Шмелев 1997: 505]. Внимание ученых концентрируется на отличиях тавтологии от псевдотавтологии [Апресян 1995: 166-167]; на времени возникновения таких конструкций в русском языке [Вилинбахова, Копотев 2017]. «Способы осмысления русских биноминативных тавтологий зависят от целого ряда параметров: тип имени (имя собственное, дескрипция или местоимение], его референциальный статус, наличие связки, наклонение
1 «Someone's personal identity in this sense consists of those properties she takes to "define her as a person" or "make her the person she is", and which distinguish her from others. (The precise meaning of these phrases is hard to pin down.) To have an "identity crisis" is to become unsure of what one's most characteristic properties are - of what sort of person, in some deep and fundamental sense, one is. This "personal identity" contrasts with ethnic or national identity».
и время, порядок слов, наличие распространителей» [Булыгина, Шмелев 1997: 444].
1.2. Постановка проблемы и материал
Наполнение изучаемой тавтологии личным местоимением несомненно должно иметь референциальные особенности. Если личное местоимение я является организующим центром коммуникации, и можно предполагать, что его функция в составе тавтологической конструкции будет связано с возможностью я обозначать и говорящего [Шмелев 1961: 41; Бондарко 1991: 8], и не только говорящего (хотя этот вопрос пока не решен] Ро1аш 2016].
При анализе тавтологий типа война есть война можно опираться и на данные словарей, и на личную интуицию, и на ассоциации, связанные с Х. Однако я «не обозначает никакой лексической сущности» [Бенвенист 1974: 295], вносит семантические ограничения на контекст [Падучева 1985: 136-142], функционирует «как средство самоидентификации и самопрезентации говорящего», важное «в психологическом и в аксиологическом плане» [Норман 2017: 23; Ли 2019; Маркасова, Хэ 2020].
Если тавтология может выражать оценку повторяющегося элемента, можно ли представить ее как разницу оценок собственного я? Вопрос о степени применимости выводов, полученных исследователями на другом материале (например, X есть (это) X, в которых Х - имя существительное], к тавтологиям, в которых Х - местоимение я, пока не решен.
Лексико-грамматический поиск осуществлялся в основном корпусе НКРЯ в апреле 2020 г. Хронологический охват: середина XVIII - начало XXI в. По данным НКРЯ, самые ранние употребления конструкции с местоимением «я» относятся к концу 1840-х гг.
В НКРЯ представлены 77 примеров я это я, 16 примеров я есть я. Из 92 примеров отрицательной конструкции 47 - я не я, 10 - я это не я. Мы не исключили из материала я не я в составе паремии. Примеры я не есть я не найдены.
Кроме связки быть в форме настоящего времени возможна связка в прошедшем или будущем времени: я был я (6 примеров], я была я (1 пример] и я буду я (1 пример], а также их аналоги с отрицанием - я был не я (11 примеров], я была не я (5 примеров], я буду не я (10 примеров] и я не я буду (23 примера]. Из личных местоимений наиболее часто в русском языке употребляется именно я, и оно же закономерно лидирует в составе изучаемой тавтологии. Аналогичные конструкции с другими местоимениями единичны.
При интерпретации прагматики тавтологий, представленных ниже, мы опирались на широкий контекст: в некоторых случаях для этого было необходимо знание полного содержания цитируемого произведения (например, текстов А. Грина, В. Брюсова, А. Приставкина, В. Распутина и др.] или биографии автора (А. Битова, Ю. Олеши, Н. Пунина, и др.].
2. Я это я / я есть я
2.1. Реакция на факт /процесс опознания
Данная конструкция используется, когда один собеседник пытается опознать другого. Адресат выделяет узнаваемого из множества и отождествляет его с известным ему конкретным лицом. Простите, - сказал он с понимающей улыбкой, - вы - это вы? - Да, - говорю, - я - это я. - Я, -говорит он, всё так же понимающе улыбаясь, - вас сразу узнал по кольцу (Ф. Искандер. Начало (1969]]; Он хотел убедиться, что я есть я и что я определенным образом отреагирую на какие-то его слова (А. и Б. Стругацкие. Жук в муравейнике (1979]].
Убедиться, что я есть я значит установить тождество между внешними признаками Х и его образом, существующим в сознании адресата (имя, социальный статус и пр.]. В прямой речи эта конструкция является контактоустанавливающей и показывает готовность опознаваемого поддержать опознающего. В тавтологиях с этой прагматикой используются обе связки. В этой группе примеров подразумеваются два параметра идентичности: внешние (физические] данные и непрерывность личного образа, дающая человеку возможность быть опознанным.
2.2. Самоидентификация + противопоставление себя чужой оценке
Когда прагматический центр конструкции - выдвижение своего Я, она превращается в средство определения границы между собой и «другим я» (обычно в отношении непроговариваемых и неопределяемых черт характера, нравственных качеств]. Тавтология демонстрирует равенство я самому себе, противопоставление положительной самооценки общему мнению (реальному или гипотетическому], которое выражается с помощью а не N. Например: Эта уверенность в том, что я - это я, а не какой-нибудь изменник и враг народа, не покидала меня еще и в машине... (Я.Е. Ха-рон. Злые песни Гийома дю Вентре (1965]]; Ощущение, что если бы где-то признали, что я есть я, а не инструктор, не учитель, не студент... (Э. Гер-штейн. Мандельштам в Воронеже (1985-2002]].
Так конструкция может маркировать границы между личным и чужим представлением о своем я, личным и чужим пространством. В этом случае она включена в перечислительный ряд и противопоставлена как я/он, она, они: Та, например, с которой я беседую? Вы это - Вы, я - это я. И нет других «не меня» во мне (коллективный. Форум: О реинкарнации (2012]; Но они есть они, ты есть ты, я есть я (Е. Завершнева. Высотка (2012]]. Иногда это декларирование границы распространяется на ближайшее окружение или общество в целом: Я, по их мнению, «изображаю» из себя рыцаря без страха и упрека. Только это неправда, я ничего не изображаю, я - это я, а вот они все плоские (Н.А. Лухманова. Девочки (1894]].
Основа тавтологии в таких случаях - качества, которые говорящий считает имманентно присущими ему. Эта разновидность конструкции мо-
жет предвещать приближение конфликта: демонстрация «черты», через которую нельзя переступать собеседнику.
2.3. Отстаивание личных качеств, дающих право на последующие действия
Конструкция я есть я нередко используются во внутренней речи и в диалоге как напоминание самому себе о скрытых ресурсах, самопоощрение, побуждение себя к тому, на что пока трудно решиться. Ситуации тесно связаны с идеей автономности я во внешнем мире: - Я - есть я, -произнесла Джесси, вставая, так как кончила думать, - я - сама, сама собой есть, и буду, какая есть! (А.С. Грин. Джесси и Моргиана (1928]]; Но не желаю, слышите ли, не желаю читать Карла Маркса, будь он хоть тысячу раз прав... Я есть я!.. (А.Н. Толстой. Хождение по мукам (1941]].
Отметим, что декларация равенства самому себе (как в присведенном выше примере] - распространенная практика в богословии [Сапронов 2008; Туровцев 2018], различных школах психологии [Мольц 1992] и эзотерики1. Эти конструкции являются показателями самодостаточности своего я.
Если учитывать широкий контекст (включая сюжет], то различие между 2.2 и 2.3 ощутимо: в 2.2 это декларация права на цельность персональных качеств, а в 2.3 это основа для будущего действия, о чем говорит дальнейший ход событий.
2.4. Разграничение «нереальное - реальное», «сон - явь», «здесь -там»
Эти случаи употребления тавтологии связаны с введением параметров времени и пространства, причем речь также идет об оппозиции себя и своего другого я в сознании говорящего. Например: Я не должна сомневаться, что я это - я. И всё ^юе, когда я начинаю думать о той, заточенной в моем зеркале, меня начинает охватывать странное колебание: а что, если подлинная я - там? (В.Я. Брюсов. В зеркале (Из архива психиатра] (1903]].
Этот пример можно интерпретировать как попытку утверждения личного я путем «выхода» из метафизических размышлений и переноса своего я в реальность, границы которой зыбки. Пример: Я предчувствовал, что из этого получится: старательное перечисление мельчайших событий прошлого заслонит, поставит под сомнение то, что было исходной посылкой всей этой затеи: уверенность в том, что я - это я, нечто единое и в основе своей неизменное (Б. Хазанов. Далекое зрелище лесов (1998]].
Психологи в подобных случаях говорят о так называемом «постоянстве» ощущения своего я на основе непрерывности воспоминаний о своей жизни от первого лица [Olson 2019]. Например: Эта бездомная вечная моя тягостность от себя самого, неискоренимая усталость от того,
1 См., напр.: Саи Баба. Я есть я: всегда пребывайте в осознании «Я есть Я». URL: http://advaitaworld.com/blog/sai-baba/10490.html (дата обращения: 01.09.2021).
что я такой несдвижимо есть, что я есть я, что я - это всецело, но и всего-то навсего только я. (В. Володин. Повесть временных лет (2009]]; Это было необычайно странное, пьяное: я чувствовал себя над всеми, я был я, отдельное, мир, я перестал быть слагаемым, как всегда, и стал единицей (Е.И. Замятин. Мы (1920]]; Я уже не захочу обманываться; я буду я... (А.В. Амфитеатров. Отравленная совесть (1882-1893]].
Когда событие разрывает психологическую цельность я (я в прошлом - я в настоящем], человек фиксирует внимание на этом событии, сомневаясь в своей «непрерывности» и сохранении «самости». Примеры такого рода мы считаем признаком кризиса идентичности, связанного с представлением о ценности постоянства персональной идентичности. Ситуации, заставляющие адресанта прибегать к фиксации внимания на разрыве самости, обычно драматичны: Когда в смертный час скрипну зубами - во мне исчезнет вселенная: плевать, будто бы она существует сама по себе, — не желаю верить, не докажешь. Я есть я, единственная материальная точка (А.Н. Толстой. Рукопись, найденная под кроватью (1923-1924]].
В этих случаях местоимение я обозначает говорящего: я есть я, я это я выполняет эту функцию и в прямой речи, и во внутреннем монологе, и в нарративе от первого лица. Нам не встретились примеры, в которых эта тавтология служила бы для ироничного описания другого (присутствующего или отсутствующего в момент речи]. Примеры, описывающие опознание говорящего другим лицом, также не лишены драматизма, поскольку для опознаваемого быть неузнанным - событие, ставящее под сомнение его идентичность. Например: Тогда она вытянула вперед руки, как это делают слепые, прикоснулась ко мне холодными пальцами, стала меня ощупывать: щеки, лоб, шею. Она не верила, что я - это я (А. При-ставкин. Вагончик мой дальний (2005]]; Баронесса: - Что значит «похожа»? Я есть я! Мюнхгаузен: - Это надо доказать! (Г. Горин. Тот самый Мюнхгаузен (1986]].
Итак, примеры показывают, что прагматика тавтологии тождества с местоимением я выходит за рамки указания на индивидуальность и «выражения идеи автономности личности» (ср.: [Норман, Плотникова 2016: 117]].
3. Я не я
3.1. Утрата прежней идентичности
Утрата персональной идентичности переживается говорящим тяжело, реальное или предполагаемое изменение своего я, его переход в новое (воспринимаемое как аномальное] состояние всегда трагично: Стали сниться сны: как будто я не я, а какой-то старик, которого гонят пинками... (Е. Съянова. Лей - обольститель немецкого рабочего класса (2005]]; ...я не я, а собственный клон... который живет самостоятельной жизнью. (Женщина + мужчина: Психология любви (форум] (2004]]; Я не я, а
труп с квалифицированной сиделкой (А. Битов. Мое сегодня, 29 июля 1962 года (1963]].
Случаи такого рода могут сопровождаться указанием на факторы, при отсутствии которых говорящий теряет внутреннее равновесие и предчувствует возможную утрату идентичности. Возможны два основных варианта: упоминание бытового (обычно с иронией] (И на кофе, без которого я не я! (Мода на Волкова // «Домовой», 2002.04.04]] и духовного (...моя работа, даже мое дарование - это все не от меня, все в той стихии, без которой я не я... (Н.Н. Пунин. Дневник. 1923 год (1923]].
Сопутствующие тавтологической конструкции уже / еще придают остроту невозможности преодолеть время и вернуться в психофизиологическое состояние внутренней стабильности, к прежней самости (Еще я писал, что хочу стать самим собой. Я еще не я. Не может быть, чтобы вот это было мной. Хотелось вырваться из календаря (М. Шишкин. Письмовник (2009]]; Мне начинало казаться, что всё - не на месте; и «я» уже не я, а какое-то странное, полуживое «оно». (Андрей Белый. Африканский дневник (1922]]. В следующем примере отказ от персональной идентичности завершается выходом в аграмматизм, в метафору распада личности: Я нигде не родился. Я вообще не родился. Я не я. Я не не. Не я не. Не, не, не. Я не родился в таком-то году. Не в году. Году в не (Ю. Олеша. Книга прощания. 1930-1959]].
3.2. Тавтологии в формулах обещания или божбы
Это значение характерно для тавтологий с глаголом быть в будущем времени буду, за которым следует придаточное предложение с союзом если (в отдельных случаях что] с указанием желаемого. Конструкция с я выражает интенцию говорящего сделать что-либо в будущем вне зависимости от обстоятельств и придает категоричность высказыванию, содержащему оценку чужих действий или общей ситуации. Проверим завтра водосборник - и пора. Я не я буду, если через месяц на баржи всех не погрузим! (А. Берсенева. Возраст третьей любви (2005]]; Я решила, что я не я буду, если его в себя не влюблю. Получилось.Только и сама при этом влюбилась! (Женщина + мужчина: Психология любви: Форум. (2004]]; - Хорошо! Я не я буду, што не пожалуюсь на вас! (Ф.М. Решетников. Где лучше? (1868]].
Употребление данной конструкции с придаточным предложением выглядит как минимум странно по отношению к событиям, которые не могут контролироваться говорящим. Например, речь идет о третьем лице: Я не я буду, если никто не погиб! (В. Громов. Компромат для олигарха (2000]] - или о коллективном действии: Я не я буду, если не окажется, что мы вырвались после отчаянной борьбы против охраны... (С.Д. Мстиславский. Грач - птица весенняя (1937]].
В подобных случаях конструкция я не я обозначает переход в аномальное (в сравнении с нейтральным повседневным или первоначальным] психологическое состояние гиперболизации своих чувств и возмож-
ностей: - Я не я буду! Клянусь, к двухтысячному наши женщины вообще забудут, что такое честь и достоинство! (А. Трушкин. 208 избранных страниц (1990-2002]].
К этой же группе относится конструкция будь я не я, в которой императив будь служит для обозначения контрфактивного условия: Будь я не я, если я тебя не укараулю, да не выведу на свежую воду... (А.К. Шеллер-Михайлов. Над обрывом (1883]].
В приведенных примерах имплицируется следующее:
Я не я буду, если я (не). = Я уверен в том, что я совершу / не совершу это (произойдет / не произойдет это], настолько, что заявляю: вероятность обратного так же ничтожна, как вероятность того, что я не являюсь собой.
Таким образом выражается не только уверенность в определенном ходе событий (когда в придаточной части другой субъект], но и решимость защищать я до конца (когда в придаточной части субъект тот же]. Это показатель высшей степени защиты я вплоть до физического отказа от самого себя, по функции то же самое, что умру, но сделаю. Полное исчезновение я - небытие, как высшая степень защиты цельности идентичности.
3.3. Отрицание своего или чужого участия в чем-либо
Эта группа самая многочисленная, что обусловлено существованием паремии с вариативным наполнением второй части и факультативной третьей: я не я + (и лошадь не моя / и кобыла не моя / и корова не моя / и котомка не моя / и хата не моя) + и я не извозчик. Нет необходимости исключать фразеологизированные единицы из общего массива примеров, потому что их употребление в материале основано на рефлексии адресанта так же, как и употребление нефразеологизированных единиц. Например: - И тебя там даже не было совсем!- подхватил, смеясь, Марат. - Одна клевета на бедного Андрея! - Я не я, и кобыла не моя, и я не извозчик... Так, что ли, Андрей Васильевич? - язвил под общий смех зоолог (Г. Адамов. Тайна двух океанов (1939]].
В общем смысле конструкция служит маркером отстранения от некоей ситуации и (или] отказа от ответственности. Референтом я не является говорящий: это пародирование отказа от ответственности. В этих примерах использование паремии - демонстрация превосходства над собеседником: чужая логика иронично имитируется в речевом акте от первого лица (отрицание идентичности похоже в какой-то степени на детскую игру «я в домике»: меня как будто «нет», значит, я ни за что не отвечаю]. При лексикализации утрачивается буквальное понимание составляющих конструкции: я не я здесь формально указывает на говорящего, но реально обозначает воображаемого или реального адресата. Таким образом может пародироваться чужое поведение: адресату приписывается наивное убеждение в том, что его безответственность (участие / неучастие] не будет замечена: О нет, оно никогда не вздумает ничего подоб-
ного, ибо оно твердо держится того приема, который можно назвать приемом «сказываться в нетях». Я не я, лошадь не моя, я не извозчик. Мы не «экономисты», «Раб. Мысль» не «экономизм», в России нет вообще «экономизма» (В.И. Ленин. Что делать? (1902]].
Редким является пример использования я не я в предсмертном внутреннем монологе: А раз так, надо или полностью отказываться от него, петухом вскочив на забор: я не я и вина не моя, или идти вместе с ним до конца хоть на плаху (В. Распутин. Живи и помни (1974]].
В паремии заключен парадокс «идентичности без ответственности»: говоря «я», человек заявляет об идентичности (это претензия на захват чужого я], но сразу отказывается от нее [Shoemaker, 2012]. Здесь применимо понятие «совладающий смех» [Warner-Gracia 2014]: говорящий проникает в чужое я и таким образом показывает, что другой разоблачен, его истинное лицо раскрыто. Паремия может быть и средством самообороны, способом охранять «я-сферу» от чужих оценок: А впрочем, ежели и затеет процесс, так ведь у меня и на этот случай «sagesse des nations» в запасе есть. Скажу: я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик — поди, уличай! Кто больше выпил? кто больше съел? (М.Е. Салтыков-Щедрин. За рубежом (1880-1881]].
Итак, конструкция я не я обладает следующим свойством: в тех случаях, когда я обозначает не говорящего, а третье или второе лицо, основная функция конструкции - нападение на я адресата. В тех случаях, когда я - сам говорящий, она отражает драматичные переживания относительно самости.
4. Заключение
Тавтологические конструкции с я - языковое средство двойного назначения: это а] показатель фиксации внимания говорящего на собственной идентичности и б] показатель предъявления этой идентичности адресату. В ситуациях идентификации (опознания] иллокуция воспринимается однозначно и не может быть оценена по шкале «плохо - хорошо». Когда же мы имеем дело с обозначением «самости», смысл тавтологии скрыт от адресата и не верифицируем. Эта «закрытость» не предполагает альтернативной позиции адресата: заявление я есть я нельзя ни оспорить, ни поддержать, высказывание я это я можно опровергнуть лишь в рамках юридической процедуры идентификации личности. Функции отрицательной тавтологии я не я более разнообразны.
Сходство местоименной тавтологической конструкции с я и аналогов, в которых Х - имя существительное, имеет формальный характер (наличие связок, возможность использования быть в разных временах, наличие отрицательных тавтологических пар]. В отличие от стереотипи-зированной условной ясности именных тавтологий, тавтологии с я не проясняют сущности повторяемого элемента. С одной стороны, они де-
монстрируют тождество субъекта с самим собой (как тавтологии тождества], с другой - подчеркивают границу между я и другим в тех случаях, когда референтом я является говорящий.
Существенным является, на наш взгляд, уровень драматизма ситуаций, в которых возможны тавтологии я есть я или я это я. Этот драматизм обусловлен психологическими причинами: я связано с текучестью во времени и постоянством переживания персональной идентичности. Это сообщает тавтологии высокий уровень закрытости от адресата. Благодаря проговариванию очевидного говорящий обретает власть над реальностью, вынуждающей его заявить о своем я [Маркасова 2019].
Именные тавтологии могут быть контактоустанавливающими и нормализующими процесс общения, но тавтологии с личным местоимением имеют такую функцию лишь в ситуации отождествления (опознания] личности. В прочих случаях это сигнал о нарушении границ приватности собеседником.
Исследователи считают, что тавтологические конструкции основаны на импликациях, которые предполагают противопоставление видового и родового [^егеЫска 1987] (ср.: [Апресян 1995: 166]]. Однако применить эти выводы к конструкциям, в которых Х - личное местоимение я, невозможно: во-первых, у местоимения нет лексического значения, а во-вторых, трудно распознать, какие собственные типичные свойства имеет в виду говорящий, какую сторону своей идентичности он хочет демонстрировать в момент произнесения тавтологии, известно только ему. При интерпретации тавтологий важно понятие стереотипа восприятия объекта или ситуации, но для примеров с местоимением я такой подход сомнителен.
С точки зрения Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева, Х есть Х служит для выражения положительного или отрицательного отношения и идеи равноценности членов внутри категории [Булыгина, Шмелев 1997]. Однако наш материал не позволяет считать, что это работает для Х, выраженного личным местоимением. Отрицательная коннотация по отношению к я в нашем материале не встречается.
Способность выступать как заменитель другого лица прежде отрицалась для местоимения я [Шмелев 1961: 41; Бондарко 1991: 6], однако в условиях признания в человеке множества идентичностей мы не можем не учитывать множества референтов я в целом ряде текстов.
Тавтологии тождества с местоимением я отражают обращение человека к своей самости на фоне сложных процессов в психологии индивидуума, а частеречная специфика местоимения более существенна для интерпретации конструкции, чем функции конструкции как таковой.
Список литературы
Апресян Ю.Д. Коннотации как часть прагматики слова // Апресян Ю.Д. Избр. тр.: в 2 т. М.: Языки русской культуры, 1995. Т. II: Интегральное описание языка и системная лексикография. С. 156-178.
Бенвенист Э. Общая лингвистика I пер. с фр. Ю.Н. Караулова. M.: Прогресс, 1974. 446 с.
Бондарко 1991 - Теория функциональной грамматики. Персональность. Залого-вость I отв. ред. А.В. Бондарко. СПб.: Наука, 1991. 369 с.
Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики): моногр. M.: Языки русской культуры, 1997. 576 с.
Вилинбахова Е.Л. Сопоставительные тавтологии в русском языке II Вопросы языкознания. 2016. № 2. С. 61-74. DOI: 10.31857Is0373658x0000981-8.
Вилинбахова Е.Л., Копотев М.В. «X есть X» значит «X это X»? Ищем ответ в синхронии и диахронии II Вопросы языкознания. 2017. № 3. С. 110-124. DOI: 10.31857Is0373658x0001003-2.
Кон И. С. Открытие «Я». M.: Политиздат, 1978. 367 с.
Ли К. Оптика непрямой коммуникации: Я!Ты + по-твоемуIпо-моему II Социо- и психолингвистические исследования. 2019. № 7. С. 20-27.
Маркасова Е.В. Настоящее время и речевое доминирование II Urban Voices: Studies in the Sociolinguistics, Grammar and Pragmatics of Spoken Russian I eds. N. Thielemann, N. Richter. Frankfurt: Peter Lang, 2019. Р. 121-143.
Мольц М. Я - это Я, или как стать счастливым I пер. с англ. Г.П. Бляблина. СПб.: Лениздат, 1992. 191 с.
Норман Б.Ю. Прагматический потенциал русской лексики и грамматики. Екатеринбург; M.: Кабинетный ученый, 2017. 463 с.
Норман Б., Плотникова А. Семантика конструкций со значением социальной самоидентификации и самопрезентации в русском языке II Quaestio Rossica. 2016. Т. 4, № 4. С. 107-120. DOI: 10.15826Iqr.2016.4.194.
Павленко В.Н., Корж Н.Н. Трансформация социальной идентичности в посттоталитарном обществе II Психологический журнал. 1998. Т. 19, № 1. С. 75-89.
Падучева Е.В. Динамические модели в семантике лексики. M.: Языки славянской культуры, 2004. 609 с.
Падучева Е.В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью: Рефе-ренциальные аспекты семантики местоимений. M.: Наука, 1985. 271 с.
Парфит Д. Тождество личности I пер. с англ. Р.Л. Кочнева II Омский научный вестник. Серия: Общество. История. Современность. 2019. Т. 4, № 2. С. 94-105. DOI: 10.25206I2542-0488-2019-4-2-94-107.
Сапронов П.А. «Я»: онтология личного местоимения. СПб.: Церковь и культура, 2008. 325 с.
Туровцев Т.А. «Я есть я» как догматическое суждение II Начало. 2018. Вып. 35. С. 4-28.
Шмелев Д. Н. Стилистическое употребление форм лица в современном русском языке II Вопросы культуры речи. M.: Изд-во АН СССР, 1961. Вып. 3. С. 38-59.
Bulhof J., Gimbel S. Deep Tautologies II Pragmatics & Cognition. 2001. Vol. 9, iss. 2. P. 279-291. DOI: 10.1075Ipc.9.2.06bul.
Dolcini N. The Phantasmatic "I". On Imagination-based Uses of the First-person Pronoun across Fiction and Non-fiction II Rivista internazionale di filosofía e psicologia. 2016. Vol. 7, № 3. P. 321-337. DOI: 10.4453Irifp.2016.0034.
Erikson E. Identity: Youth and Crisis. New York, 1968. 336 p.
Glock H., Hacker P. Reference and the first-person pronoun // Language and Communication. 1996. Vol. 16, iss. 2. P. 95-105. DOI: 10.1016/0271-5309(96)00001-8.
Janda L., Kopotev M., Nesset T. Constructions, their families and their neighborhoods: the case of дурак дураком 'a fool times two' // Russian Linguistics. 2020. Vol. 44, iss. 2. P. 109-127. DOI: 10.1007/s11185-020-09225-y.
Markasova Е., He H. Конструкция Я/ты + ж (же) + имя существительное как средство манипулирования // Scando-Slavica. 2020. Vol. 66, iss. 1. P. 97-117. DOI: 10.1080/00806765.2020.1741027.
Olson E. T. Personal Identity // The Stanford Encyclopedia of Philosophy / ed. N. Zalta. Fall 2019 Edition. URL: https://plato.stanford.edu/archives/fall2019/entries/iden-tity-personal (дата обращения: 09.07.2020).
Olson E.T., Witt K. Narrative and Persistence // Canadian Journal of Philosophy. 2019. Vol. 49, iss. 3. P. 419-434. DOI: 10.1080/00455091.2018.1486674.
Sakai T. Contextualizing tautologies: from radical pragmatics to meaning eliminativism // English Linguistics. 2012. Vol. 29, iss. I. P. 38-68.
Schechtman M. The Constitution of Selves. Ithaca; New York: Cornell University Press, 1996. 192 p.
Shoemaker D. Responsibility Without Identity // The Harvard Review of Philosophy. 2012. Vol. 18, iss. 1. P. 109-132. DOI: 10.5840/harvardreview20121816.
Shoemaker S. Self-Knowledge and Self-Identity. Ithaca: Cornell University Press, 1963. 276 p.
Ward G.L., Hirschberg J.A. Pragmatic Analysis of Tautological Utterances // Journal of Pragmatics. 1991. Vol. 15. P. 507-520.
Warner-Gracia S. Laughing when nothing funny: the pragmatic use of coping laughter in the negotiation of conversational disagreement // Pragmatics. 2014. Vol. 24/1. P. 157-180. DOI: 10.1075/prag.24.1.07war.
Wierzbicka A. Boys will be boys: "Radical semantics" vs. "radical pragmatics" // Language. 1987. Vol. 63. P. 95-114.
References
Apresyan, Yu.D. (1995), Konnotatsii kak chast' pragmatiki slova [Connotations as part of the pragmatics of the word]. Apresyan, Yu.D. Selected works, in 2 volumes, Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., Vol. 2. Integral description of the language and systemic lexicography, pp. 156-178. (in Russian).
Benveniste, E. (1974), General Linguistics, Moscow, Progress publ., 446 p. (in Russian).
Bondarko, A.V. (ed.) (1991), Teoriya funktsional'noi grammatiki. Personal'nost'. Za-logovost' [Theory of Functional Grammar: Personality. Mood], St. Petersburg, Nauka publ., 369 p. (in Russian).
Bulhof, J., Gimbel, S. (2001), Deep Tautologies. Pragmatics & Cognition, Vol. 9, iss. 2, pp. 279-291. DOI: 10.1075/pc.9.2.06bul.
Bulygina, T.V., Shmelev, A.D. (1997), Yazykovaya kontseptualizatsiya mira (na mate-riale russkoi grammatiki) [Language conceptualization of the world (based on the material of Russian grammar)], Moscow, Yazyki russkoi kul'tury publ., 576 p. (in Russian).
Dolcini, N. (2016), The Phantasmatic "I". On Imagination-based Uses of the First-person Pronoun across Fiction and Non-fiction. Rivista internazionale di filosofia e psicologia, Vol. 7, no. 3, pp. 321-337. DOI: 10.4453/rifp.2016.0034.
Erikson, E. (1968), Identity: Youth and Crisis, New York, 336 p.
Glock, H., Hacker, P. (1996), Reference and the first-person pronoun. Language and Communication, Vol. 16, iss. 2, pp. 95-105. DOI: 10.1016/0271-5309(96)00001-8.
Janda, L., Kopotev, M., Nesset, T. (2020), Constructions, their families and their neighborhoods: the case of дурак дураком 'stupid as they come. Russian Linguistics, Vol. 44, iss. 2, pp. 109-127. DOI: 10.1007/s11185-020-09225-y.
Kon, I.S. (1978), Otkrytie "Ya" [The discovery of "Г'], Moscow, Politizdat publ., 367 p. (in Russian).
Li, Kunyi (2019), Optics of indirect communication: ya (I) + po-tvoemu (in your opinion) and ty (you) + po-moemu (in my opinion). Socio- andpsycholinguistic studies, No. 7, pp. 20-27. (in Russian).
Markasova, E. (2019), A Grammar of Verbal Domination: The Present Tense), Thielemann, N., Richter, N. (eds.) Urban Voices: Studies in the Sociolinguistics, Grammar and Pragmatics of Spoken Russian, Potsdam Linguistic Investigations, Vol. 25, Frankfurt, Peter Lang publ., pp. 121-143. (in Russian).
Markasova, E., He, Huize (2020), Konstruktsiya ya/ty + zh (zhe) + imya sushchest-vitel'noe kak sredstvo manipulirovaniya [Construction I/you" + zh (zhe) + noun as a tool of manipulation]. Scando-Slavica, Vol. 66, iss. 1, pp. 97-117. DOI: 10.1080/00806765.2020.1741027. (in Russian).
Maltz, M. (1992), Ya - eto Ya, ili Kak stat' shchastlivym [I am who I am, or How to become happy], St. Petersburg, Lenizdat publ., 191 p. (in Russian).
Norman, B., Plotnikova, А. (2016), Semantics of Social Self-Identification and Self-Presentation in Russian Language Structures. Quaestio Rossica, Vol. 4, no. 4, pp. 107-120. DOI: 10.15826/qr.2016.4.194. (in Russian).
Norman, B.Yu. (2017), Pragmaticheskii potentsial russkoi leksiki i grammatiki [The pragmatic potential of Russian vocabulary and grammar], Yekaterinburg, Moscow, Kabinetnyi uchenyi publ., 463 p. (in Russian).
Olson, E.T. (2019), Personal Identity. Zalta, N. (ed.) The Stanford Encyclopedia of Philosophy, Fall 2019 Edition, available at: https://plato.stanford.edu/archives/ fall2019/entries/identity-personal (accessed: June 2, 2019).
Olson, E.T., Witt, K. (2019), Narrative and Persistence. Canadian Journal of Philosophy, Vol. 49, iss. 3, pp. 419-434. DOI: 10.1080/00455091.2018.1486674.
Paducheva, E.V. (1985), Vyskazyvanie i ego sootnesennost's deistvitel'nost'yu: Refer-entsial'nye aspekty semantiki mestoimenii [Utterance and its correlation with reality: Referential aspects of the semantics of pronouns], Moscow, Nauka publ., 271 p. (in Russian).
Paducheva, E.V. (2004), Dinamicheskie modeli v semantike leksiki [Dynamic models in the semantics of vocabulary], Moscow, Yazyki slavyanskoi kul'tury publ., 609 p. (in Russian).
Parfit, D. (2019), Personal Identity. Omsk Scientific Bulletin. Series Society. History. Modernity, Vol. 4, no. 2, pp. 94-105. DOI: 10.25206/2542-0488-2019-4-2-94-107. (in Russian).
Pavlenko, V.N., Korzh, N.N. (1998), Transformatsiya sotsial'noi identichnosti v postto-talitarnom obshchestve [Transformation of social identity in a post-totalitarian society]. Journal of Psychology, Vol. 19, no. 1, pp. 75-89. (in Russian).
Sakai, T. (2012), Contextualizing tautologies: from radical pragmatics to meaning eliminativism. English Linguistics, Vol. 29, iss. I, pp. 38-68.
Sapronov, P.A. (2008), "Ya": ontologiya lichnogo mestoimeniya ["I": the ontology of the personal pronoun], St. Petersburg, Tserkov' i kul'tura publ., 325 p. (in Russian).
Schechtman, M. (1996), The Constitution of Selves, Ithaca, New York, Cornell University Press, 192 p.
Shmelev, D.N. (1961), Stilisticheskoe upotreblenie form litsa v sovremennom russkom yazyke [Stylistic use of the person in the modern Russian language]. Voprosy kul'tury rechi [Questions of speech culture], Iss. 3, Moscow, Academy of Sciences of the USSR publ., pp. 38-59. (in Russian).
Shoemaker, D. (2012), Responsibility Without Identity. The Harvard Review of Philosophy, Vol. 18, iss. 1, pp. 109-132. DOI: 10.5840/harvardreview20121816.
Shoemaker, S. (1963), Self-Knowledge and Self-Identity, Ithaca, Cornell University Press, 276 p.
Turovtsev, T.A. (2018), Ya est' ya kak dogmaticheskoe suzhdenie [I am who I am as a dogmatic sentence]. Nachalo, Iss. 35, pp. 4-28. (in Russian).
Vilinbakhova, E.L. (2016), Coordinated tautologies in Russian. Voprosy Jazykoznanija, No. 2, pp. 61-74. (in Russian). DOI: 10.31857/s0373658x0000981-8.
Vilinbakhova, E., Kopotev, M.B. (2017), Does "X est' X" mean "X eto X"? Looking for an answer in synchrony and diachrony. Voprosy Jazykoznanija, No. 3, pp. 110124. DOI: 10.31857/s0373658x0001003-2. (in Russian).
Ward, G.L., Hirschberg, J. (1991), A Pragmatic Analysis of Tautological Utterances. Journal of Pragmatics, Vol. 15, pp. 507-520.
Warner-Gracia, S. (2014), Laughing when nothing funny: the pragmatic use of coping laughter in the negotiation of conversational disagreement. Pragmatics, Vol. 24/1, pp. 157-180. DOI: 10.1075/prag.24.1.07war.
Wierzbicka, A. (1987), Boys will be boys: "Radical semantics" vs. "radical pragmatics". Language, Vol. 63, pp. 95-114.
I AM WHO I AM: COMMUNICATION AND IDENTITY
Liu Gaochen1, E.V. Markasova2
1 Peking University (Beijing, China)
2 Beijing Foreign Studies University (Beijing, China)
Abstract: The first-person pronoun is the organizing center of the communicative process. The article is devoted to the analysis of tautologies with the pronoun "I", since it is tautologies that help to see the specifics of the speaker's self-presentation and self-reference. Based on the analysis, one can see how personal identity is reflected in a communicative act. The tautological constructionsX est'X[XisX] andX etoX [X means X] are a type of equative tautology (such as "work is (means) work"). If X is a first-person pronoun, the mentioned constructions usually express the following: reaction to identification (selection from the set, identification); self-identification through contrasting oneself with someone else's assessment, others or society in General; recognition of one's own qualities that give the right to certain actions. The construction X ne X [X is not X] can express: denying one's participation in an action or refusing responsibility; determination in the formulas of promise or deity; the idea of losing one's former identity, including a real or perceived change in one's self and its transition to a different state. The conclusions
obtained by researchers on the material of these constructions with a different (non-pronominal) partial filling cannot be applied to tautologies with a personal pronoun. So, a pragmatically overloaded X which is expressed by the first-person singular pronoun is hardly included in the grid of relations "concrete-abstract, positive-negative, private-general, generic-specific". The study of equative tautologies with "I" should be associated with the historical aspect of identity research.
Key words: pronouns, identity, self-identity, communication, tautologies, pragmatics, identity tautology.
For citation:
Liu, Gaochen, Markasova, E.V. (2021), I am who I am: communication and identity. Communication Studies (Russia), Vol. 8, no. 4, pp. 701-716. DOI: 10.24147/2413-6182.2021.8(4).701-716. (in Russian).
About the authors:
1 Liu Gaochen, Master' degree student ORCID: 0000-0002-2983-7563
2 Markasova, Elena Valerievna, Prof., Associate Professor of Russian Language Institute
ORCID: 0000-0002-9231-1476
Corresponding authors:
1 Postal address: 5, Yiheyuan Road, Haidian District, Beijing, 10087, China
2 Postal address: 19, Xisanhuanbeilu, Haidian District, Beijing, 10087, China
1 E-mail: 405ddbs@pku.edu.cn
2 E-mail: markasovaelena@yandex.ru
Acknowledgements:
The article was discussed during the 15th meeting of the Slavic Linguistic Society (Bloomington, September 4-6, 2020), where a report prepared within the framework of the Russian Science Foundation project No. 19-78-10048 was presented.
The authors thank E.L. Vilinbakhov and M.V. Kopotev for their advice.
Received: July 31, 2021
Revised: August 12, 2021
Accepted: November 8, 2021
