CC BY
70
The relationship of light, Holiness, and word in the Russian Orthodox tradition
С другой стороны, творческая энергия, пульсирует не так интенсивно, как в эпоху Расула Гамзатова, поскольку направлена в русло системы «литературного производства», которая в принципе ведет к некоторому единообразию.
Социальное (историческое) изучение дагестанской литературы предстает сегодня в первую очередь исследованием чтения. Сегодня читателем является не только общество, объект аналитических исследований для традиционной социологии литературы, но и сам писатель, чьи произведения это творчески
освоенные предшествующие литературы и насыщенные чужими текстами, которые он по-своему интерпретирует и комбинирует (М-Р. Расулов, Б. Магомедов, М. Атабаев, А. Адамов, А. Кардаш, А. Джачаев).
В прочтении таких, например текстов, как «Ясновидящий дурак» М.-Р. Расулова или «Высшая мера» М. Атабаева обнаруживается скрытая логико-историческая связь, и она задает ему незавершенную «полиидентичность». Поэтому взаимоотношения «литература-общество» следует рассматривать на основе исторического подхода.
Список литературы:
1. Абдуллатипов А.-К. Ю. История кумыкской литературы (до 1917 года). Ч. II - Махачкала: Изд-во ДНЦ РАН, 1995.
2. Буланин Ф. Д. Дмитрий Сергеевич Лихачев и русская культура конца двадцатого века.//Русская литература. - Санкт-Петербург: Наука, 1997. - № 1.
3. Гудков Л. Д., Дубин Б. В. Литература как социальный институт: Статьи по социологии литературы. - М., 1994. - 352 с.
4. Дубин Б. В. Литературный текст и социальный контекст.//Тыняновский сборник: Третьи Тыняновские чтения. - Рига, 1988.
5. Clark P. P. The sociology of literature: A historical introduction.//Research in sociology of knowledge, sciences and art. - 1978. - vol. 1.
6. Абуков К. Расул Гамзатов: особенности философской лирики. Национальные и общечеловеческие нравственно-эстетические ценности. К 80-летию поэта. - Махачкала: ГУП РАН, 2003.
7. Ахмедова Р. А. Духовная интеграция народов Дагестана в современной литературе. - Махачкала, 2002.
Soldatenkova Olga Vyacheslavovna, Ukhta State Technical University, Candidate of Culturology, Institute of Economic and Management E-mail: zav_so@mail.ru
The relationship of light, Holiness, and word in the Russian Orthodox tradition
Abstract: The article is devoted to the statement of the principle of unity of light, Holiness, and word that have become crucial for the Russian Orthodox culture.
Keywords: light, Holiness, word, Sophia the Wisdom of God.
Солдатенкова Ольга Вячеславовна, Ухтинский государственный техническийуниверситет, кандидат культурологии, Институт экономики и управления
E-mail: zav_so@mail.ru
Взаимосвязь света, святости и слова в русской православной традиции
Аннотация: Статья посвящена изложению принципа единства света, святости и слова, ставшему определяющим для русской православной культуры.
Ключевые слова: свет, святость, слово, София Премудрость Божия.
41
Section 5. Cultural studies
Понятие Софии Премудрости Божией в её соотношении со Светом и Красотой является яркой характерной чертой русского православия. Существует множество толкований Софии Премудрости Божией, но определением, в той или иной мере присутствующим у всех философов и богословов, уделивших внимание проблеме Софии, является определение Софии Премудрости Божией как некоей субстанции, имеющей признаки женственности именно в значении способности к преумножению, плодовитости. Можно с определённой долей уверенности констатировать тождество света как необходимого условия и причины изобилия в древнем традиционном понимании; святости в значении растущей мощи и в языческой (материальной), и в православной (духовной) трактовке [1, 29-31]; и мудрости (Софии Премудрости Божией), которая также предполагала постоянное увеличение познания дел человеческих и божественных на пути спасения. Интересна отмеченная Шевы-ревым С. П. специфическая черта миропонимания древних, полагающих, что «разум без чувств не полон, что любовь к истине есть начало мудрости», при этом знание понималось как «отблеск утраченного ведения, искра от полного света, обломок от стройного целого» [2, 19]. В русской философии, по мнению С. Н. Булгакова, софийно отнюдь не логическое мышление, но «самая ф1Ата, эрос, окрыляющий душу и поднимающий её к умному видению Софии мира идей» [3, 208]. В. В. Бычков уточнил, что в православном понимании философии лишь то, что интуитивно, то и софийно и способно открыться «умному видению» [4, 293]. Для подтверждения определения Софии именно как Красоты часто приводят слова апостола Петра (I Петр 3; 3-4), где София трактуется в качестве единственной и единственно возможной явленности Красоты в твари.
Не вдаваясь в тонкости софиологии русских мыслителей, мы приведём в качестве примера традиционного значения для русского мировоззрения самого понятия «София» на примере исчезнувшей во время Великой Отечественной войны фрески волотовской Успенской церкви, которую описывает и объясняет Б. А. Рыбаков в своей книге «Стригольники. Русские гуманисты XIV века» [5, 269]. Композиция характерна тем, что, помимо апостолов (людей) и Иисуса Христа (Бога) в ней изображена крупная женская фигура, олицетворяющая вселенную, которая протягивает плат с двенадцатью свитками, написанными на разных языках, как бы предлагая это средоточие всей мировой премудрости каждому, вошедшему
в храм. Здесь зафиксирована характерная для стригольников тема Премудрости Бога, «познаваемой людьми посредством книжности», которой вторят фрески, изображающие сюжеты притчей царя Соломона, говорящих о преимуществе мудрости и знания, что «дороже серебра, золота и драгоценных камней». Глубокомысленная и хорошо продуманная композиция храмовых фресок изображает содержание главы 9-й Притчей Соломона, где повествуется о гостеприимстве Премудрости: Премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его. «Начало мудрости — страх Господень, и познание Святого — разум; потому что через меня умножатся дни твои; и прибавится лет тебе жизни» (Притчи Соломоновы 9; 10-11).
Отследив связь и частые аналогии света, святости и мудрости (философии, понимаемой как любовь к мудрости, истине), необходимо отметить, что проявления света (= святости = мудрости) помимо невербальных случаев, часто имело вербальное воплощение. В «Прогласе» Константин Философ приводит доказательство такой связи, выявляемой постепенно: Слово пришло к славянам, принеся с Собою осознание со-фийности мира (в понимании мудрости, способной к творению: София всегда женственна, а потому плодотворна), материальным воплощением Слова-Со-фийности стало слово письменное. Знаменательно, что в этом толковании слово письменное понимается как свет, и, как свет, оно обнаруживает красоту мира, а, следовательно, этим самым приносит радость. Слово, также как и свет, просвещает мудростью, и «наиболее действенно, когда письменное» [6, 54].
Здесь следует остановиться на концепции собственно слова, которую разработал А. Григорян в статье «Первочеловек и Первослово (к истокам мифа о Прометее)» [7, 136-172]. Слово исследователь трактует в качестве посредника, имеющего определённые функции в триаде «мысль, слово, дело», причём именно в этой ипостаси слово полностью совпадает с древнейшей посреднической характеристикой огня-света. Связь слова с огнём — «важный опознавательный признак первочеловека и первосло-ва — логоса» [7, 142]. Слово (и вообще речь) с огнём и светом в сознании людей связывались издревле, например, в Упанишадах (4, 3) говорится: «Но если солнце зашло, и месяц скрылся, и огонь погас, что служит человеку светом? — Тогда речь служит ему светом». В индоарийской традиции сама речь называется светом, а свет сводится к Атману, творящей духовной силе, следовательно, речь в этом понимании суть первое человеческое искусство, первое уподобление Богу
42
The relationship of light, Holiness, and word in the Russian Orthodox tradition
в творчестве. Самый яркий отличительный признак слова, являющийся одновременно и его сутью — посредничество между небом, миром божеств, и землёй, миром людей, что позволяет слову иметь в себе как божественные качества, так и свойства, необходимые для понимания людьми. При этом следует отличать слово как некое «звукоиспускание», «квази-речь» (рибод) от слова — воплощённой мысли, ясно оформленной идеи (Тоуод) [8, 60]. Мифологический персонаж, воплотивший собой идею слова — мысли, зачина к действию — Прометей, создавший людей и похитивший для них огонь с Олимпа, при помощи которого люди научились ремёслам и искусствам, то есть, приобрели в полной мере способности к творчеству и орудия для творчества, что ранее было привилегией богов: «божественный дар, как кажется мне, был брошен людям богами с помощью некоего Прометея вместе с ярчайшим огнём», так говорится в «Филебе» Платона. Интересную аналогию Прометея и Иисуса Христа проводит А. Григорян на том основании, что Прометей явился зачинщиком распри, что «почти дословно совпадает со знаменитым речением Христа: «Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч» (Мф 10; 34) [7, 157]. В Евангелиях постоянно встречается связь логоса, огня и меча и их частая взаимозаменяемость (Лк 12; 49, 51; Откр 19; 15; Евр 4; 12 и пр.). Суть такого тождества можно увидеть в самом значении логоса — «слова как действие, побуждение к действию, способного вызвать противодействие», что, несомненно, сравнимо и с огнём, и с мечом. В Библии Слово Божие имеет значение меча, рассекающего человеческое существо и в сочетании с огнём взора Божьего, проникающего в сокровеннейшие глубины твари, обращая в ничто всякий грех: «слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и тела, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные» (Евр. 4,12). На понимание слова в значении действия, причём действия, имеющего божественный посыл, указывает цитата из Евангелия от Иоанна: «Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Иоанн 6; 60).
Поскольку Бог сотворил мир Словом, то и человеческое слово в понимании святых Отцов Церкви имело ключевое значение, вплоть до посредничества между Божеством и человеком. В «Наставлении», приписываемом Антонию Великому, говорилось: «у людей ничего нет ценнее слова. Оно столь сильно, что словом и благодарением мы служим Богу, и что бесполезным и бесчестным словом подвергаем суду
нашу душу» [9, 488]. Григорий Нисский полагал весь мир пронизанным некими «световыми словами», энергиями, дававшими импульс к надлежащему действию, причём слово устное или письменное св. Григорий считал символом слова «светового». Слово, что было до Творения, в начале Творения, Слово, которым Бог творил мир, воспринимается в библейской традиции как творческая ипостась Божества. Например, Ориген — впрочем, как и многие ранние христианские богословы, — понимал в качестве творческой ипостаси Софию Премудрость Божию, соотносимую им со Словом Творения и Светом, что был прежде мира.
Восприятие слова как «не просто звука и знака», или же в качестве «чисто «семиотической» реальности», но именно как «драгоценной и сакральной субстанции» [10, 55] наследовано из византийскогреческой культуры. Вместе с любовью к книжности Русь восприняла понятие дара слова как дара Божьего: «обожен бывааше умомъ». Слово, как общий дар людям от Бога, есть «внешнее выражение самопо-знающей души человеческой» [11,1]. Первыми книгами на Руси были книги религиозного содержания, и их значение нельзя переоценить в деле совершенствования новообращённой личности. По замечанию переводной рукописи 1374 года, «подобно тому, как труба, зазвучавшая во время войны, заставляет неоповещённых подняться против врага, так святые книги возбуждают ум, направляют тебя на добро и укрепляют на подвиги и страдания» [5, 150]. В «Изборнике» Святослава (1073 г.) само понятие «книга» подразумевает только церковное, поучительное, назидательное чтение, способствующее душеспасению и необходимое для праведного жития: «как для коня правитель и воздержание есть узда, так для праведника книга; как не составится корабль без гвоздей, так праведник без почитания книжного; как пленник думает о своих родителях, так праведник о почитании книжном; красота воину — оружие, кораблю — ветрило, так и праведнику — почитание книжное». Отметим, что древний книжник считал чтение книг не только необходимостью, но и полагал чтение занятием, доставляющим наслаждение и раскрывающим доселе скрытую некую красоту, причём красота эта понималась именно как мудрость, а знания, даваемые книгами, получали эпитеты, обозначавшие обычно наслаждения, прекрасные драгоценности и великие богатства: «сладко бо медвенный сотъ и добро сахаръ, обоего же добрее книгий разум: сия убо суть сокровища вечныя жизни» (Кирилл Туровский). Помимо прочего, в книгах содержалась
43
Section 5. Cultural studies
мудрость и возможность приобщения Богу: «ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом или святыми мужами».
Учитывая особенность русского менталитета, выражавшуюся в приоритете эмоционально-образного восприятия, необходимо констатировать существовавшую на протяжении всей истории Руси особую значимость слова устного, и существенно возросшую его значимость, когда после крещения Русь была ознакомлена со словом письменным. В книгах древнерусским людям открылась бесконечность сферы духовного, ранее бывшей вне поля их осознанного внимания. Для Древней Руси характерно восприятие искусства в его естественном слиянии с истиной и красотой, и потому любые виды искусства истинны, мудры и прекрасны, поскольку являются результатом вдохновенного творчества. В отличие от византийских мастеров иконописи и архитектуры, древнерусские зодчие, иконописцы и литераторы понимали своё творчество как священнодействие, и в должной мере осознавали свою ответственность за то впечатление, которое оказывало их произведение на зрителя или же слушателя. Жизнеописания великих художников рассказывают о благочестии, целомудренности, о постоянных постах, предшествовавших созданию какого-либо произведения, о призывании Троицы в помощь и упование на Божественное содействие. По замечанию В. В. Бычкова, Епифаний Премудрый возводил «словесное искусство почти до таинства Евхаристии: «приидите ж ако да причастимися сло-весы»» [4, 55], определяя таким образом письменное слово как одну из наиболее действенных форм выражения и сохранения божественной мудрости. Суть и смысл творчества художника — выявление Красоты с помощью наиболее понятных форм, что давало повод не только творцам, но и простым переписчикам осознавать себя проповедниками, лекарями душ и воспитателями нравов. На это указывает также количество литературы, в том числе и переводной, назидательного характера, которую нельзя было истолковать иначе, как руководство к действию. Интересный и весьма показательный момент отмечает В. В. Бычков: те знания, что получали из книг новообращённые русские люди, не относилось
к знаниям обыденным, и далеко не всё из прочитанного было понятно. И, тем не менее, именно эта «неполная открытость пониманию и направленность на глубинные истоки бытия, на его первопричины, её соприкосновение с вечным и непреходящим и доставляли первым русским читателям неописуемое наслаждение» [12, 34]. Эстетическое восприятие мудрости и знаний заметно также в том, что одной из составляющих понятия красоты русской земли были высокообразованные люди.
Такое почитание мудрых и образованных людей имеет древнюю традицию: вещих певцов, выполнявших роль хранителей обычаев, собирателей произведений словесного творчества и бывших кем-то вроде праисториков, считали внуками богов. По замечанию Ф. И. Буслаева, как «по эпическим сказаниям предки происходят через героев и богов, так и народная мудрость и поэзия будто бы обязаны своим непосредственным происхождением от тех же богов» [13, 85]. Поэзия, являвшаяся далеко не только развлечением и поучением, была для древнерусского народа первым шагом к философскому осмыслению мира и человека, слово наделялось вещей, сверхъестественной силой, вложенной в него самим Божеством. От слова, воплощённой мысли, всегда ждали преображения жизни.
Для русского мировосприятия характерен интерес ко всему, что так или иначе выходит за рамки обыденности, что понимается как явный намёк, символ сверхъестественного, как обозначение трансцендентного в той форме, которая более доступна, понятна и яснее выражает непознаваемую суть. В полной мере это положение можно отнести к восприятию света, святости и слова, которые, более того, понимались как взаимозаменяемые для обозначения явленности Божества. Характерное для русских людей эмоционально-образное мышление способствовало закреплению прочных ассоциативных связей света, святости и слова уже после принятия христианства, что, помимо, прочего, было обусловлено спецификой древних смыслов всех вышеперечисленных терминов, имевших соприка-саемые, а часто и взаимозаменяемые семантические поля. Уникальным в русском православном мировоззрении является и то обстоятельство, что все три понятия не отделимы от и не осуществимы вне принципа единства добра, красоты и истинности.
Список литературы:
1. Солдатенкова О. В. Единство святости и света в православной традиции.// [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://elibrary.ru/item.asp?id=21780795 - Materials digest of the XXVI International Scientific and Practical Conference and the II stage of Research Analytics Championship in culturology,
44
Semiotics in the study of the cultural landscape of Ukraine
architecture, art history and philosophical sciences. International Academy of Science and Higher Education. -London: Published by IASHE, 2012. - С. 29-31.
2. Шевырев С. П. История русской словесности: Лекции. - ч. 1-2. - М.: Тип. Бахметева, 1859.
3. Булгаков С. Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. - М.: Республика, 1994. - 415 с.
4. Бычков В. В. Духовно-эстетические основы русской иконы. - М.: Ладомир, 1995.
5. Рыбаков Б. А. Стригольники. Русские гуманисты XIV века. - М.: Наука, 1993. - 336 с.
6. Топоров В. Н. Святость и святые в русской духовной культуре. - т. 1. - М.: «Гнозис» - Школа «Языки русской культуры», 1995.
7. Григорян А. Первочеловек и Первослово (к истокам мифа о Прометее)//Знаки Балкан: сб. статей. - М.: Радикс, 1994. - ч. 1.
8. Топоров В. Н. О ритуале. Введение в проблематику.//Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. - М.: Наука, 1988.
9. Флоренский П. А. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 1. - М.: Мысль, 1994.
10. Аверинцев С. С. Крещение Руси и путь русской культуры.//Русское Зарубежье в год Тысячелетия Крещения Руси. - М., 2000.
11. Шевырев С. П. История русской словесности: Лекции. - ч. 1-2. - М.: Тип. Бахметева, 1859
12. Бычков В. В. 2000 лет христианской культуры sub specie aesthetica - т. 2. - М.: Российские пропилеи, 1999.
13. Буслаев Ф. И. История русской литературы: Лекции. - М.: Синод. Типогр., 1904.
Yakovlev Alexander Viktorovich, Ph. D., National Academy of Managerial Personnel of Culture and Art, doctoral E-mail: yalik1971@yandex.ru
Semiotics in the study of the cultural landscape of Ukraine
Abstract: This article investigates the local characteristics of the cultural space of Ukraine. Semiotics is proposed as a methodology of studying the cultural landscape, the parameters of its application in a cultural discourse. Keywords: semiotics, cultural landscape, cultural space.
Яковлев Александр Викторович, кандидат исторических наук, доцент, Национальная академия руководящих кадров культуры и искусств, докторант E-mail: yalik1971@yandex.ru
Семиотика в исследовании культурного ландшафта Украины
Аннотация: В статье исследуются локальные характеристики культурного пространства Украины. Предлагаются: семиотика как методология изучения культурного ландшафта, параметры ее применения в культурологическом дискурсе.
Ключевые слова: семиотика, культурный ландшафт, культурное пространство.
Исследование культурного пространства постсоветской Украины, в разрезе географического, экономического и культурного ландшафта, побуждает к осмыслению понятия пространства и пространственных явлений. Так, по исследованиям Юрия Лотмана, в сознании человека картина мира выстраивается на основе определенной пространственной модели организации ее структуры на всех уровнях — такое
видение вселенной является универсальной особенностью человеческой культуры [6].
В пространственной структуре страны регион является основной единицей распределения пространства, одновременно выступает как целостность и часть целого, как субъект и объект, позволяющий рассматривать культурное пространство региона как дифференцированно от других аналогичных
45
