CC BY
74
УДК 111.82.165.0
Н. Р. Саенко
ВЗАИМООПРЕДЕЛЕНИЕ СОЗНАНИЯ И НИЧТО
Поднимается проблема значения способности сознания моделировать понятие и образ ничто и моделироваться под воздействием небытия. Рассматриваются мифопоэтический восточный и философский западный варианты решения указанной проблемы.
The problem of a value of capability of consciousness rises to model concept and a mode nothing and to be modelled under the influence of a non-being. Candidates solution of the indicated problem are considered mythological poetic east and philosophical western.
Ключевые слова: сознание, ничто, пустота, небытие.
Keywords: ransciousness, nothing, vacuum, a non-being.
Осознание небытия, мышление ничто наиболее приближены к абстракции чистого сознания, ибо существует сознание чего-либо, а когда мы мыслим ничто, говорим о сознании ничто, то вынуждены искать практики приближения к «эпохе» (Э. Гуссерль), «представлению, независимому от закона основания» (А. Шопенгауэр).
Термин «ничто» нередко используют для обозначения пустоты, что, на наш взгляд, некорректно. Мы исходим из того, что на современную философию сознания повлиял дзен-буддизм, поэтому принимаем условие, что в пустоте снимаются и бытие, и небытие (ничто) как самосущие. Однако в процессе нахождения совпадений восточного и западного мировидений нам также придётся использовать понятие «пустота». В дзен-буддизме описывается путь Будды, на котором существует стадия безразличия, когда человек находится в нулевой точке между знанием и не-знанием и больше уже ни на что не ориентируется.
В даосской книге Чжуан-цзы реальность уподобляется пустоте всевозможных полостей в вещах, а в пределе - пустоте самого неба: «Великий Ком выдыхает воздух, и он зовется Ветром. В покое пребывает он. Иной же раз придет он в движение, и тогда вся тьма отверстий откликается ему... При слабом ветре - гармония малая, при сильном ветре - гармония великая» [1]. Для восточной мысли сознание предстает всеобьят-ной и всеукрывающей открытостью бытия, пустотою, полостью одного Тела бытия, животворною утробою мира; оно подобно опрокидываемому сосуду, изливающему вовне свое содержимое, и это содержимое, конечно, всегда усколь-
© Саенко Н. Р., 2010
зает от статичного, внешнего рассмотрения. Главное свойство сознания на Востоке - это глубина, вертикаль зрения. В опыте заключен другой опыт, в мире таится другой мир, каждое мгновение существования может оказаться дверью в иное бытие. В трактате «Гуань-цзы» читаем: «В сознании как бы сокрыто еще сознание. Это сознание в сознании подобно мысли, предваряющей слова и образы» [2]. «Яйцо Брахмы» символизировало бесконечную вставленность миров и сознаний друг в друга. Можно вспомнить изделия китайских резчиков из слоновой кости, так называемые «шары в шаре»: это несколько резных шаров, вставленных друг в друга; аналогичным образом создавались китайские «сады в саду». Для матрёшки, кстати, за образец взяли также японскую игрушку - даруму, куклу-неваляшку, которая по своим истокам была изображением древнего индийского мудреца Дарумы (санскр. Бодхидхарма), в V в. перебравшегося в Китай. Его учение в средние века широко распространилось в Японии. Дарума призывал к постижению истины через молчаливое созерцание, и в одной из легенд он - пещерный затворник, располневший от неподвижности.
Но на философию сознания, безусловно, оказала влияние и европейская мистика, например немецкая мистическая традиция, начатая Май-стером Экхартом, который вводил термин «ничто», закладывая в него значение наивысшей полноты и первоисточника. Именно таким образом достигается своеобразный современный философский «срединный путь» между этернализмом (принятием бытия, сущего) и нигилизмом (принятием ничто).
В европейской мистике человек занимает центральное место, и ничто здесь - предварительная стадия на пути его unio mística [3]. Из всех существ лишь человек наделен этой способностью: достигнув единения с Богом, он возвышается над миром (выходит за рамки обыденности, забывает и затем обретает самого себя, растворяется в небытии и возрождается вновь). То, что он при этом обнаруживает, есть его глубинная сущность, его скрытое «я», растворившееся и сохранившееся в unio, в Боге, в Абсолюте - как бы ни называлось в европейском мистицизме то, с чем происходит это единение, - «я» не исчезает окончательно, а получает спасение. Отказ от своего «я» требуется только на время, только ради не терпящего двойственности единства, потому что, по представлению мистиков, Бог входит исключительно в те души, которые без всякого сопротивления в качестве высшей жертвы принесли свою возможность быть самими собой.
В восточном варианте мировидения и достижения трансцендентного особенно значимым нам кажется дзен-буддистское состояние сатори (про-
светления) - способность видеть элементы реальности - и самые незаметные, и самые значительные, - как будто в них проявилась взаимосвязь, которая никогда не попадает в поле зрения обыкновенного глаза. Она проходит не горизонтально, от одной вещи к другой, т. е. внутри мира вещей, а вертикально: через каждую отдельную вещь и до тех последних глубин, где она берет свое начало. «Вещи рассматриваются от начала, от бытия, и одновременно происходит понимание того, что в них указывает на то, что выше их, на основу своего бытия, но делают это так, что эту основу нельзя увидеть иначе чем сквозь ту сущность, которую она обосновывает. Человек непосредственно "видит" и понимает, что вещи "существуют" как раз благодаря тому, что они не существуют, и своим бытием обязаны этому не-бытию как собственной основе и началу» [4]. В дзен-буддизме способность к созерцанию тренируют с помощью таких практических упражнений: охватывать взглядом цветущие луга, людей и стада животных так, чтобы за лесом увидеть деревья, и наоборот - составлять целое по отдельным предметам и сохранять представление о нем. После видения в идеальном мыслительном пространстве чистого бытия можно представить себе сам мир, пустые пространства, а затем - бесконечность и таким образом усилить свои способности к созерцанию.
Важное значение в философии даосизма и в художественном творчестве даосов имеет понятие «пустое сердце» - такое состояние, когда накопленные знания не мешают дальнейшему восприятию впечатлений, т. е. когда прошлый опыт не искажает, «не предшествует вещам», не опережает данные органов чувств своими доминантами, предвзятыми оценками, страстями (отсюда требование освободиться от привязанностей). Пустое сердце художника открыто миру и принимает в себя окружающее как свое собственное. Подобно Дао, оно становится пустым и переполненным одновременно и спонтанно изливается творчеством, потоками образов. Из этого следует, что главную заботу художника должно составить не приобретение профессионального мастерства и даже не развитие восприимчивости, а формирование собственной личности в соответствии с принятыми идеалами «духовной сопричастности» с окружающим миром. Способность художника хорошо написать предмет ставится в зависимость от его способности почувствовать этот предмет «изнутри» или почувствовать себя этим предметом.
Так, в мировоззренческих практиках Востока и Запада обнаруживается «шаг в ничто», который является не финальным, а нацелен вывести субъекта на «стартовую площадку» рождения мысли - в состояние, когда мысли ещё нет, но
она готова появиться, то есть состояние творящего изначального ничто. Русский философ начала XX в. Семён Франк пишет: «Созерцательное знание без насилия... Оно есть немое, молчаливое, несказанное знание. Но это и значит, что оно есть знание непостижимое, - реальности в её подлинной - именно металогической -природе» [5]. Несмотря на кардинальное отличие восточного и западного типов мышления, оба они включают в себя временный выход в ничто, так как процесс мышления - это процесс порождения бытия небытием. Надо также отметить, что диалог бытия и небытия является механизмом продуцирования импульсов для мышления. Например, в западном типе культуры работа сознания нацелена на «заделывание дыр бытия», «дыр», оставленных причинно-следственными агрегатами [6].
Здесь уместно напомнить, что два влиятельных направления философии начала XX в. -феноменология (Э. Гуссерль с идеей «эпохи») и экзистенциализм (Ж.-П. Сартр с идеей «неанти-зации») - утверждают двигательную силу ничто для механизма мышления или вообще для существования самого сознания, то есть формируется утверждение, что сознание не творит ничто, но им само творится (использует в качестве формы своего развития). Если принять данный тезис, то ничто оказывается состоянием за пределами каких бы то ни было суждений и утверждений, потому что оно по отношению к содержанию сознания и к смыслам оказывается метафе-номеном, трансцендентностью.
Сам разум человека, видимо, имеет родственность с ничто или коррелирует с ничто, то есть не рожден, не сотворен, лишен какой-либо формы, изначален. «Твой разум пуст, но это не пустота небытия, а разум как таковой, - свободный, трепещущий, блаженный; это само сознание. Всеблагой Будда» [7].
Опыт характерного мыслительного затруднения перед ничто и небытием известен метафизике. На наш взгляд, крайнюю степень такого затруднения можно обнаружить уже в триедином тезисе древнегреческого софиста Горгия:
1) ничего не существует;
2) если что-то и существует, то оно непознаваемо;
3) даже если оно и познаваемо, то такое познание невыразимо [8].
Как точно отметил Ф. Гиренок, Платон, ссылаясь на Сократа, указывал, что реальность идей (благо, красота, ум и т. д.) человек воспринимает так же, как огонь, воду и землю. «Люди не могут понимать мир так, как его понимают боги. Люди не боги и понимают мир со-деянным, сделанным. В том числе мы понимаем этот мир не идеями, а тем, что сделали в себе, т. е. собою
сделанными» [9]. Радикального успеха данная манера мировоззрения достигла у немецкого философа XVIII в. Иоганна Готлиба Фихте, который сказал, что началом бытия является «Я», причем именно потому, что любой исследовательский проект и любая инвентаризация имеющихся у исследователя исходных данных начинается с констатации существования «Я» исследователя. Известные замечания И. Г. Фихте в «Перспективах метафизики» иронично, но точно интерпретируются русским поэтом-концептуалистом Д. А. Приговым:
Бог объясняет милиционеру:
«Как же, извините, отличать
Вас от не-Вас?» «А тем, что
Я есть, а не-Я не есть».
Из единого первоисточника возникают временные формы раздельного бытия вещей. Но в противоположность мировидению И. Г. Фихте вспомним еще раз, что восточное мироощущение таково, что в глубине своей все предметы причастны ко всеобщей первооснове бытия. Поэтому человек может преодолеть разобщенность «Я» и «не-Я», субъекта и объекта, человека и природы, внутреннего и внешнего и пережить свою сопричастность всему сущему как в пространстве так и во времени. В Китае такое отношение человека к миру - условие всякого подлинного познания и творчества. При этом делается невозможным подход к чему-либо в мире как к «безгласной вещи» [10], служащей лишь какой-нибудь внешней по отношению к ней цели. Художник и философ вступает в диалогические отношения с предметом своего созерцания. Следовательно, художественная одаренность может быть определена как способность человека прозревать в вещах некоторое внутреннее, «сверхчувственное» содержание и адекватно выражать его в чувственно воспринимаемых образах, причем способность эта проявляется на основе непосредственного переживания человеком своего онтологического единства со всем существующим в мире.
Своеобразное решение проблемы сознания и ничто предлагает Ж.-П. Сартр в работе «Бытие и ничто. Эссе феноменологической онтологии». Описывая то, что происходит с бытием в акте сознания (разрывы естественной, каузальной цепи в бытии, появления в нем «трещины»), Сартр вводит понятие неантизации (от лат. «ничто»). Это не просто отрицание или уничтожение данного, но как бы окутывание его «муфтой» сознания, или ничто, в сартровской терминологии: «...иное, или относительное не-бытие, может иметь подобие существования только в качестве сознания» [11].
М. Хайдеггер настаивает на вызывании бытия из его скрытых недр навстречу человеческому вопрошанию. Человек становится в просвет, благодаря которому бытие выступает и высвечивает себя. Этот просвет, вносящий разрыв в почвенную темноту бытия, есть ничто, которое и позволяет приоткрыться сущему. «Только потому, что в основании человеческого бытия приоткрывается Ничто, отчуждающая странность сущего способна захватить нас в полной мере» [12].
Поль Рикер в работе «Конфликт интерпретаций» предлагает исходить из следующей формулировки: «Сознание - это движение, которое постоянно отвергает собственную исходную точку и только в конце обретает веру в себя. Иными словами, сознание - это то, что получает свой смысл только в последующих образах, то есть это некий новый образ, который может обнаружить смысл предшествующих образов задним числом» [13]. Итак, сознание - это движение, отрицание, неантизация. Австрийский поэт начала XX в. Р. М. Рильке, хорошо ощутив чреватость ничто, его способность наполнять сознание силами движения, пишет в «Часослове»:
Но погрузясь в себя, до тьмы исподней, ощупью он ищет пищу, мой Бог. Во мне темнея, словно в яме, он - молча алчущее корневище. И попросту из теплоты Господней расту, на самом дне шурша ветвями [14].
Автономное изучение и философское описание самих небытия и ничто скорее всего невозможны, для этого подходят лишь религиозное и мистическое мировосприятие. Возможно лишь изучение осознания небытия и ничто, ощущения небытия, изображения небытия. Переход от бытия к небытию не может быть осуществлен, он может быть лишь понят или помыслен. Небытие не дано нам в опыте, так как находится на границе реального/нереального. Однако мы обнаруживаем в истории культуры ритуальные, религиозные и эстетические попытки приобрести опыт небытия (ритуал камлания, шаманские ритуалы транса, также весьма интимные переживания собственной смертности, эротические ощущения, всплески вдохновения и озарения и др.). Важно то, что перечисленные феномены, обладая маргинальной сущностью, собственно и обусловливают культурное бытие человека. Так, мы предполагаем, что ничто - это категория ментального мира, осмысление которой неминуемо при решении вопросов бытия культуры.
Структура и движения языкового и неязыкового сознания, а также глубинная индивидуальная и коллективная психология детально проиллюстрированы в цикле А. Милна о Винни-Пухе.
Переводчики, интерпретаторы, семиотики, психоаналитики, структуралисты и постструктуралисты именно поэтому обращаются к этой сказочной истории фактически за эмпирическим материалом. Так, у исследователя А. О. Сотникова, взявшего для анализа историю про Винни-Пуха, «в которой Пух и Пятачок отправились на охоту и чуть не поймали Буку», чтобы объяснить природу и силу фикций сознания, читаем: «Когда сознание порождает, запускается механизм обратной связи порождающий ситуацию, в которой реальный субъект становится зависимым от фикции. Происходит эсхатологическое самоубийство: воля, порождающая небыть, тем самым "множит себя на ноль". Небыть же, напротив, обретает реальную силу. Она может создавать и расширять свою ойкумену, порождать целые вселенные. Она может заставить сознание забыть обо всем, что не связано с виртуальной вселенной. Она может убивать, устраивать войны. Небыть в зрелом состоянии может быть чем угодно: богом, дьяволом, причиной поклонения или страха. Небыть может быть инструментом для решения практических задач (внутри своего мира)» [15].
Не задаваясь глобальной и недостижимой целью понять и помыслить небытие, предполагаем, что небытие как категория ментального мира наделяет некоторыми своими свойствами в семиотическом пространстве человеческой культуры феномен пустоты.
В русской лингвокультуре концепт «пустота» в своём смысловом ядре содержит в основном отрицательные коннотации [16]. С другой стороны, «пустым временем» называлось праздничное время (праздный - исконно русск. - порожний), время, свободное от работы, но для мифо-поэтического сознания это время исполнения акта первотворения, т. е. это время абсолютного начала, абсолютно пустое время-пространство и одновременно праздничный хронотоп, который чреват рождением-заполнением. Праздник - время, когда смерть предшествует рождению, когда опустошение некоего мифического сосуда есть одновременно наполнение чаши на праздничном столе и распространение изобилия во всем мире. Конечно, такие мифопоэтические построения нельзя не соотнести с идеями обязательности стадии ничто в механизме мышления.
Однако пустота может рассматриваться только через другие соотносимые с ней и противопоставляемые ей понятия, поскольку не имеет в культурном контексте другого наполнения, чем то, которое ей «оставляет» ее оппонент. Несмотря на способность принимать любой вид, наполняться любым смыслом, изменяться, это понятие является одной из констант любого культурного пространства. Чем более динамично развивается та или иная культура, тем большее количество соответствий,
или, правильнее, несоответствий, бинарных оппозиций, включающих в себя понятие пустоты, она рождает и сталкивает между собой.
Предполагаем в сознании два разных ничто: то, что мыслится и именуется как небытие в действительности, и та область сознания, где продуцируется бытие мысли-образа, мысли-имени. Первый тип небытия испытывает на себе сильное влияние второго. Здесь следует вспомнить античное понимание символа как нехватки чего-то, второй, дополняющей и, может быть, противоположной, половины. Такое понимание делает ничто и в реальности символом порождающего начала. В этом ракурсе небытие - это незавершенность бытием чего-либо, незавершенность бытия чего-либо, которая дает возможность и пространство для рождения новых сущностей или интерпретаций уже существующего.
Примечания
1. Чжуан-цзы / пер. с кит. Л. Позднеевой. СПб.: «Амфора», 2000. С. 17.
2. Штейн В. М. «Гуань-цзы». Исследование и перевод. М.: Изд-во восточной литературы, 1959. С. 26.
3. Мистическое соединение с божеством (лат.).
4. Херригель О. Дзэн в искусстве стрельбы из лука. СПб.: Наука, 2005. С. 41.
5. Франк С. Л. Непостижимое // Франк С. Л. Сочинения. М.: Правда, 1990. С. 495-496.
6. МамардашвилиМ, Пятигорский А. Символ и сознание. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. С. 82.
7. Тибетская «Книга мертвых». Бардо Тхедол / пер. А. Боченкова. М.: Эксмо, 2009. С. 23.
8. Морозкина 3. Н. Софист Горгий и его учение о бытии // Античность и современность. М.: Наука, 1982. С. 130.
9. Гиренок Ф. И. Ускользающее бытие. М.: Российская Академия наук, Институт философии, 1994. С. 84.
10. Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук // Эстетика словесного творчества. М.: Искусство. 1979. С. 363.
11. Сартр Ж.-П. Бытие и Ничто. Заключение // Философский поиск. 1995. № 1. С. 80.
12. Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Время и бытие. Статьи и выступления. М., 1993. С. 26.
13. Рикер П. Герменевтика и психоанализ. Религия и вера. М.: Искусство, 1996. С. 19.
14. Рильке Р. М. Часослов // Избр. соч. М.: Радуга, 1998. С. 152.
15. Сотников А. О. Реальность «не сущего». Онтология воображаемого: воображение в научном познании и творчестве // Человек. Природа. Общество. Актуальные проблемы: материалы 13-й междунар. конф. молодых ученых. 26-30 декабря 2002 г. СПб.: Изд-во СпбГУ, 2002. С. 144.
16. Пустой - тщетный, бесполезный; неудачный; пустота дел - суетность, суета; пустой человек, пустая книга, пустые щи; из пустой хоромины либо сыч, либо сова, либо сам сатана (ср. поверье о пустоте тела сатаны); пусто тебе! - проклятие; пустовка - сука без щенят в урочное время; пустая (женщина) - безмужняя или оставленная мужем; пустопорожница -влд. ложная беременность; пустопоп - расстрига; пу-стосвятство - внешняя набожность, лицемерие.
